Есть люди, которых не страшит смерть, поскольку жизнь не была к ним милосердна. Для бездомных, нищих, физически неполноценных людей Нью-Йорк был огромной пугающей тюрьмой. Для призраков, возникающих тут и там в ночи, словно тени, наркоманов с их покрасневшими глазами и трясущимися руками жизнь представляла собой бессмысленное путешествие от одной дозы к другой, зачастую наполненное отчаянием, а иногда и ужасом.
Разумеется, в стране существовали социальные программы. В конце концов, человечество жило в просвещенном двадцать первом веке. Либеральная партия требовала создания новых приютов, образовательных и медицинских учреждений, учебных и реабилитационных центров, не предлагая при этом сколько-нибудь реальных планов осуществления и развития таких программ. Консервативная партия тем временем урезала бюджеты уже имеющихся программ, а потом напыщенно заявляла о необходимости повышения жизненного уровня и укрепления семьи.
Конечно, тот, кто был способен переваривать скудную диету благотворительности, мог существовать и в тюрьме, а программы обучения и помощи предлагались людям, способным оставаться в здравом уме, петляя по бесконечным милям бюрократических коридоров. Однако эта система слишком часто душила получателя, прежде чем спасти его, и поэтому в приюты не выстраивались очереди страждущих, желающих получить место.
Дети недоедали, женщины торговали своим телом, а мужчины сбивались с ног в поисках заработка. Каким бы просвещенным ни было время, человеческие пороки и беды оставались такими же предсказуемыми, как смерть.
Спящим на тротуарах бродягам нью-йоркский январь готовил ночи, пронизанные леденящим холодом, который им лишь изредка удавалось отогнать бутылкой пива или чего-нибудь покрепче. Некоторые не выдерживали и отправлялись в приют храпеть на казенных койках или есть жидкий суп и безвкусные соевые булки, подаваемые расторопными студентами-социологами. Но другие держались до последнего, слишком безразличные или слишком упрямые, чтобы пожертвовать своим кусочком тротуара.
В эти страшные ночи многие пересекали зыбкую грань между жизнью и смертью.
Город убивал их, но никто не называл это убийством.
Морозным утром лейтенант Ева Даллас ехала в центр города. Ее пальцы беспокойно барабанили по рулевому колесу. Обычная смерть бездомного на Бауэри вроде бы не являлась ее проблемой. Это было задачей отдела, сотрудников которого часто называли «трупоискателями». Они патрулировали районы скопления бездомных бродяг, отделяя живых от мертвых и доставляя тела в морг для опознания и уничтожения.
Эту скверную работенку обычно исполняли и те, кто все еще питал надежду поступить в элитарный отдел расследования убийств, и те, кто уже в подобные чудеса не верил. Сотрудников же «убойного» отдела вызывали лишь в тех случаях, когда смерть выглядела явно подозрительной или насильственной.
Если бы в это злосчастное утро не была ее очередь для подобных вызовов, Ева могла бы все еще нежиться в теплой постели с любимым мужем.
– Возможно, какой-то наивный новичок рассчитывает, что нарвался на серийного убийцу, – пробормотала она себе под нос.
Сидящая рядом с ней Пибоди широко зевнула.
– Мне кажется, я только зря занимаю место в машине. – Из-под прямой темной челки она метнула на Еву полный надежды взгляд. – Вы могли бы высадить меня у ближайшей остановки, и я через десять минут была бы дома в постели.
– Если я страдаю, то страдай и ты.
– Спасибо на добром слове, Даллас!
Ева усмехнулась. Вряд ли можно было найти кого-нибудь надежнее ее помощницы. Несмотря на ранний вызов, зимняя униформа Пибоди была безупречно выглажена, а пуговицы и черные полицейские ботинки начищены до блеска. Глаза на широкоскулом лице, обрамленном коротко стриженными черными волосами, возможно, были немного сонными, но Ева не сомневалась, что они ничего не упустят.
– Вчера вечером у вас, кажется, было грандиозное мероприятие? – заметила Пибоди.
– Да, в Вашингтоне. Рорк устроил прием с танцами для какой-то благотворительной организации по спасению кротов или чего-то в этом роде. Еды было достаточно, чтобы накормить всех бродяг на Лоуэр-Ист-Сайд.
– Да, круто. Держу пари, вам пришлось разодеться в пух и прах, лететь на личном самолете Рорка и накачиваться шампанским.
Ева и бровью не повела в ответ на суховатый тон Пибоди. Обе знали, что внешняя, эффектная сторона жизни Евы, возникшая с тех пор, как в ее жизнь вошел Рорк, нисколько ее не занимала и скорее раздражала.
– Да, все так и было. А еще мне пришлось много раз танцевать с Рорком.
– На нем был смокинг? – Пибоди как-то видела Рорка в смокинге, и этот образ навсегда запечатлелся в ее сознании.
– Разумеется. – Ева вспомнила, с каким нетерпением она стащила смокинг с Рорка, когда они вернулись домой. Без смокинга он выглядел ничуть не хуже.
– Вот это мужчина! – Пибоди закрыла глаза, используя методику воссоздания зрительного образа, которой овладела в детском возрасте.
– Наверное, многие женщины сдохли бы от злости, если бы мужья стали объектом романтических фантазий их же помощниц.
– Но вы выше этого, лейтенант! Это мне в вас и нравится.
Ева фыркнула, расправив затекшие плечи. Она сама виновата, что прошлой ночью поддалась страсти и проспала всего три часа. А теперь ничего не поделаешь – долг превыше всего.
Ева смотрела на старые здания и замусоренные улицы. Бетон и сталь казались обезображенными многочисленными шрамами, бородавками и опухолями. Сквозь канализационные решетки вырывался пар, свидетельствуя о некоем подобии жизни, протекающей под землей. Ехать сквозь него было все равно что пробираться через туман, клубящийся над грязной рекой.
После того как Ева вышла замуж за Рорка, она жила словно в ином мире, среди полированного дерева, сверкающего хрусталя, запаха свечей и оранжерейных цветов – аромата богатства. Но Ева не забывала, что пришла в этот мир из таких же мест, как то, где находилась сейчас. Она знала, что такие кварталы в разных городах походят друг на друга особой атмосферой безнадежности, пронизывающей жизнь всех обитателей.
Улицы были почти пустыми – немногие здесь рисковали выходить из домов так рано. Наркодилеры и проститутки, окончив ночную работу, заползли в свои норы до восхода солнца. Торговцы, которым хватало смелости содержать здесь магазины и лавки, еще не раскодировали запоры на дверях и окнах. Продавцам, отважившимся торговать вразнос с передвижных лотков, приходилось вооружаться и работать парами.
При виде черно-белой патрульной машины Ева нахмурилась:
– Почему, черт возьми, они до сих пор возятся с сенсорами? Поднять меня с постели в пять утра и все еще не обеспечить охрану места происшествия! Неудивительно, что эти идиоты не дослужились ни до чего выше «трупоискателей»!
Пибоди ничего не ответила. «Идиотов», – не без сочувствия подумала она, – ожидает знатная головомойка. Не хотела бы я оказаться на их месте».
К тому времени, когда Пибоди вышла из машины, Ева уже пересекала тротуар, решительным шагом направляясь к двум ежившимся на ветру фигурам в форме. Заметив ее, полицейские сразу расправили плечи. «Лейтенант умеет произвести впечатление на других копов, – подумала Пибоди, вынимая из машины чемоданчик со снаряжением. – Она сразу привлекает к себе внимание».
Дело было не в ее высокой стройной фигуре и, уж конечно, не в вечно спутанных каштановых волосах. Причина скорее заключалась в глазах цвета доброго ирландского виски – глазах истинного копа – и в неожиданно жесткой складке полных губ.
Лицо Евы, считала Пибоди, было выразительным от природы – Ева никогда не пользовалась косметикой.
Даллас была лучшим копом из всех, которых знала Пибоди. Такие без колебаний пойдут на любой риск и будут стоять до конца. «И такие пнут любой зад, который этого заслуживает», – подумала Пибоди, подойдя достаточно близко, чтобы услышать окончание суровой лекции Евы.
– Подведем итоги, – холодно продолжала Ева. – Если вы вызываете людей из отдела убийств и вытаскиваете меня из постели, то должны как следует организовать охрану места происшествия и подготовить рапорт к моему прибытию, а не стоять здесь открыв рот как пара слабоумных. Вы ведь копы, черт возьми! Так и ведите себя соответственно.
– Да, сэр… лейтенант, – дрожащим голосом отозвался младший из двух полицейских.
Он казался совсем мальчишкой, и только по этой причине Ева удержалась от дальнейших упреков. Она устремила ледяной взгляд на его коллегу, которая явно была отнюдь не новичком.
– Да, сэр, – сквозь зубы процедила женщина. В ее голосе звучало нескрываемое возмущение.
– Какие-нибудь проблемы, полицейский Бауэрс? – осведомилась Ева.
– Нет, сэр.
Светло-голубые глаза Бауэрс выделялись на смуглом лице, темные волосы выбивались из-под форменной фуражки. На куртке не хватало пуговицы, а ботинки были стоптанными и нечищеными. Ева могла сделать ей замечание, но решила, что тяжелая и грязная работа, которой занимается эта женщина, хоть в малой степени оправдывает ее неопрятный вид.
– Отлично, – кивнула Ева.
Она взглянула на второго полицейского, и ее строгий взгляд несколько смягчился. Лицо его было белым как бумага, он дрожал с головы до ног, и весь его облик наглядно свидетельствовал о недавнем окончании академии.
– Полицейский Трухарт, моя помощница покажет вам, как следует обеспечивать охрану места происшествия. Отнеситесь к этому с должным вниманием.
– Да, сэр.
– Пибоди! – бросила Ева через плечо, и в тот же миг у нее в руке очутился чемоданчик со снаряжением. – Покажите, что вы обнаружили, Бауэрс.
– Бездомного белого мужчину. Известен под прозвищем Снукс. Вот его лачуга.
Она указала на довольно изобретательно оборудованное убежище, состоящее из упаковочного короба, разрисованного цветами и звездами, и увенчанное мятой крышкой из-под ящика для переработки отходов. Вход прикрывало побитое молью одеяло, над которым красовалась самодельная вывеска с лаконичной надписью «Снукс».
– Он внутри?
– Да. В наши обязанности входит заглядывать в такие вот жилища в поисках мертвецов. Мертвее этого не бывает.
Ева поняла, что последняя фраза претендует на юмор.
– Еще бы! Ну и запашок, – пробормотала она, подойдя ближе. Даже ветер не мог рассеять зловоние.
– Это меня и насторожило. От таких людей всегда воняет потом, грязной одеждой, мусором и кое-чем похуже, но у этого трупа другой запах.
Ева шагнула ближе. Сквозь миазмы мочи и грязного тела она ощущала сладковатый тошнотворный запах смерти с явным металлическим привкусом крови. Но ничего особенного, на ее взгляд, в этом запахе не было.
– Кто-то пырнул его ножом? – спросила Ева. С трудом удержавшись от тоскливого вздоха, она открыла чемоданчик. – За каким чертом? У этих бедолаг нечего красть.
Впервые губы Бауэрс скривились в усмешке, но взгляд оставался холодным и неприветливым.
– Тем не менее кто-то что-то у него украл.
Довольная собой, она отступила назад, искренне надеясь, что крутого лейтенанта потрясет зрелище за потрепанным одеялом.
– Вы вызвали патологоанатома? – спросила Ева, обработав руки и ботинки обеззараживающим составом.
– Я решила предоставить это отделу убийств, – чопорно отозвалась Бауэрс. В ее глазах все еще поблескивали искорки злости.
– В конце концов, мертв он или нет? – Ева с отвращением отодвинула одеяло и, наклонившись, вошла в лачугу.
Зрелище смерти всегда вызывало у нее потрясение, хотя и не такое сильное, на какое рассчитывала Бауэрс. Еву всегда потрясало то, что одно человеческое существо способно было сотворить с другим. Кроме того, она всякий раз ощущала самую обыкновенную жалость к жертвам – чувство, которое стоящая рядом с ней женщина вряд ли когда испытывала и потому не могла понять.
– Бедняга, – тихо произнесла Ева и присела на корточки для визуального осмотра.
Бауэрс оказалась права в одном – представить себе кого-либо мертвее Снукса было невозможно. Тело было похоже на мешок с костями, волосы были всклокочены, глаза и рот широко открыты, причем во рту оставалось не более половины зубов. Такие люди, как Снукс, редко прибегали к помощи стоматологов, впрочем, как и других врачей.
Тусклые светло-карие глаза уже покрылись пленкой. Мертвец казался глубоким стариком, и, даже если бы его жизнь не оборвало убийство, ему вряд ли удалось бы протянуть еще несколько лет, которые могли бы обеспечить достойное питание и врачебный уход.
Ева заметила, что его ботинки, хотя и покрытые трещинами и царапинами, не слишком износились. Одеяло, лежащее сбоку, тоже было не старым. В этой импровизированной комнате имелись даже кое-какие безделушки – голова куклы с широко открытыми глазами, фонарик в форме лягушки, треснутая чашка с вырезанными из бумаги цветами в ней. Стены были обклеены бумажными фигурками – деревьями, собаками, ангелами, такие же цветы и звезды, как те, что украшали снаружи стены этого убогого жилища.
Ева не нашла никаких признаков борьбы, свежих ушибов или поверхностных ран на теле. Однако в груди несчастного зияла дыра размером с кулак. Тот, кто прикончил старика, действовал с аккуратностью хирурга. «Скорее всего, – предположила Ева, – убийца Снукса извлек у него сердце, воспользовавшись скальпелем».
– Вы правы, Бауэрс. Это убийство.
Ева выбралась наружу, опустив за собой одеяло. При виде самодовольной усмешки на лице Бауэрс она стиснула кулаки, чувствуя, как кровь начинает стучать в ее висках.
– О’кей, Бауэрс, мы не нравимся друг другу, и тут ничего не поделаешь. Но вы не должны забывать, что у меня куда больше возможностей превратить в ад вашу жизнь, чем у вас – мою. Поэтому будьте благоразумны, сотрите эту гребаную ухмылку с физиономии и уйдите с дороги.
Усмешка исчезла, но взгляд Бауэрс оставался враждебным.
– Устав отдела запрещает офицеру использовать бранные выражения в разговоре с подчиненными.
– В самом деле? Ну, можете упомянуть это в вашем рапорте, который должен быть завтра утром на моем столе. В трех экземплярах. Прочь с дороги!
Несколько секунд они сверлили друг друга глазами, потом Бауэрс опустила взгляд и шагнула в сторону.
Ева повернулась к ней спиной и достала сотовый телефон:
– Говорит лейтенант Ева Даллас. У меня убийство.
«Зачем кому-то понадобилось его наверняка порядком изношенное сердце?» – думала Ева, возвращаясь в лачугу, чтобы обследовать труп. Она знала, конечно, что краденые органы являются ценным товаром на черном рынке и очень часто торговцам не хватает терпения дожидаться смерти донора. Но в последнее время широкое распространение получили искусственные органы, хотя они еще не достигли полного совершенства. Зато они были сравнительно недороги и потому доступны. Ева давно уже не слышала о подобных преступлениях.
Разумеется, некоторым богачам была не по душе мысль об имплантации искусственного органа. За человеческое сердце или почку, изъятые у здоровой молодой жертвы несчастного случая, они готовы были выложить крупную сумму, но органы должны были находиться в идеальном состоянии. В Снуксе же не было ничего идеального.
Брезгливо поморщившись, Ева склонилась над трупом. Если женщина ненавидит больницы и всякие центры здоровья, даже слабый запах антисептика раздражающе действует на ее нервы.
Уловив следы этого запаха, Ева нахмурилась и присела на корточки. Только теперь ей наконец стало ясно, что имела в виду Бауэрс.
Предварительное обследование показывало, учитывая ночную температуру воздуха, что жертва умерла приблизительно в два часа ночи. Чтобы узнать о наличии в организме наркотиков, требовался анализ крови и рапорт из токсикологической лаборатории, но Ева уже поняла, что убитый был завзятым потребителем пива – почти пустая канистра из-под этого божественного напитка стояла в углу. Ева также обнаружила небольшой запас наркотиков – скрученную вручную тонкую сигарету с «Зонером», пару розовых капсул, по-видимому, содержащих «Джегс», и грязный пакетик с белым порошком, который она определила по запаху как смесь «Грина» с «Зевсом».
Мятое лицо Снукса покрывали паутинки лопнувших сосудов, красноречиво свидетельствующие о недоедании, и отталкивающего вида струпья – вероятно, последствия какого-то кожного заболевания. Этот человек, несомненно, курил, пил, питался отбросами и запросто мог умереть во сне.
Зачем же было его убивать?
– Лейтенант, – раздался за ее спиной голос Пибоди, – прибыл патологоанатом.
– Зачем понадобилось извлекать сердце хирургическим способом? – пробормотала Ева, не оборачиваясь. – Если это обычное убийство, почему его просто не забили до смерти? Если беднягу хотели изувечить, то к чему проводить операцию по всем правилам медицины?
Пибоди посмотрела на труп и скорчила гримасу:
– Я никогда не видела операций на сердце, но верю вам на слово.
– Взгляни на рану, – раздраженно продолжала Ева. – Он должен был истечь кровью, верно? В груди дыра размером с кулак. Но ему профессионально, как на операционном столе, зажали сосуды. Убийца не хотел оставлять кровавое месиво; судя по всему, он серьезно отнесся к своей работе, – добавила она и, выбравшись наружу, жадно вдохнула более или менее свежего воздуха. – У него явно имеется опыт. И я не думаю, что такое можно осуществить в одиночку. Ты послала «трупоискателей» на поиски свидетелей?
– Да. – Пибоди окинула взглядом пустынную улицу, разбитые окна, скопление каких-то непонятных ящиков в проходе на другой стороне. – Надеюсь, им повезет.
– Лейтенант, – послышался мужской голос.
– Моррис? – Ева удивленно приподняла брови, обнаружив, что ей предстоит работать с главным медицинским экспертом управления. – Не ожидала, что лучший специалист в такую рань покинет теплую постель ради какого-то бродяги.
Польщенный эксперт улыбнулся, в его глазах заплясали искорки. Зачесанные назад волосы прикрывала красная лыжная шапочка, полы длинного пальто такого же цвета трепал ветер. Моррис всегда одевался броско.
– Я оказался под рукой, а ваш объект, судя по сообщению, выглядит любопытно. Значит, у него нет сердца?
– Во всяком случае я его не обнаружила.
Он усмехнулся и направился к лачуге.
– Давайте-ка посмотрим.
Ева поежилась, завидуя его длинному и явно теплому пальто. У Евы тоже было роскошное теплое пальто – подарок Рорка на Рождество, – но она не надевала его, отправляясь на работу. Незачем пачкать кровью и грязью сказочно красивый кашемир бронзового оттенка.
Снова опускаясь на корточки, Ева вспомнила, что новые перчатки остались в карманах этого пальто. Так вот почему ее руки так мерзли.
Сунув руки в карманы куртки, она наклонилась над трупом и наблюдала за действиями Морриса.
– Изящно сработано, – заметил эксперт.
– Значит, у убийцы есть опыт?
– Безусловно. – Надев очки с увеличительными стеклами, Моррис устремил взгляд на рану. – Едва ли это его первая операция. К тому же он пользовался первоклассными инструментами. Никаких самодельных скальпелей и неуклюжих распорок для ребер. Наш убийца, можно сказать, чудо-хирург. Черт меня побери, я просто завидую его рукам.
– Служители некоторых культов используют определенные части тела для своих церемоний, – задумчиво проговорила Ева. – Но они обычно увечат свои жертвы. И им нравятся пышные ритуалы с обилием публики. Здесь нет ничего подобного.
– Да, это скорее похоже на медицинскую, чем на религиозную процедуру.
– Пожалуй. – Слова Морриса подтверждали ее мысли. – А мог убийца действовать в одиночку?
– Сомневаюсь. – Моррис прикусил нижнюю губу, размышляя. – Чтобы безупречно провести подобную операцию в таких трудных условиях, он нуждался в очень опытном ассистенте.
– У вас есть какие-нибудь предположения, зачем понадобилось сердце этого старика, если не для отправления какого-то сатанистского культа?
– Никаких, – отозвался Моррис и махнул рукой, подавая ей знак отойти назад. Когда они выбрались наружу, он глубоко вздохнул. – Удивляюсь, что старик не помер от удушья в этом зловонии. Впрочем, судя по тому, что я увидел, его сердце продержалось бы недолго. Вы уже собрали отпечатки и другие материалы для идентификации?
– Все запечатано и готово для отправки в лабораторию.
– Тогда мы забираем труп.
Ева кивнула:
– Вас обуяло такое любопытство, что вы готовы присоединить его к вашей коллекции мертвецов?
– Вообще-то да. – Он улыбнулся и подал знак подчиненным. – Зря вы не надели перчатки, Даллас. Здесь чертовски холодно.
Ева только усмехнулась и, отойдя от Морриса, двинулась навстречу Бауэрс и Трухарту.
Бауэрс стиснула зубы. Она замерзла, проголодалась и была вне себя от злости, прислушиваясь к дружеской беседе Евы с главным медицинским экспертом. «Наверняка она с ним трахается», – думала Бауэрс. Она хорошо знала женщин типа Евы Даллас. Такие продвигаются по служебной лестнице лишь потому, что умеют вовремя раздвинуть ноги. Ей-то самой никогда не дождаться повышения хотя бы потому, что она отказывается это делать.
Сердце Бауэрс бешено заколотилось, а кровь застучала в висках. Ничего, когда-нибудь она своего добьется! А эта шлюха, эта сука… Ругательства звучали эхом у нее в голове, едва не срываясь с языка. Но она сдержалась, напомнив себе о субординации.
Ненависть, которую Ева читала в светлых глазах Бауэрс, озадачивала ее. Она казалась слишком яростной, чтобы явиться результатом всего лишь заслуженного нагоняя от старшего по званию. Еве вдруг захотелось положить руку на кобуру, приготовившись к нападению, но вместо этого она сдержанно сказала:
– Докладывайте, полицейский.
– Никто ничего не видел и ничего не знает, – фыркнула Бауэрс. – С этими людьми всегда так. Забиваются в свои норы…
Хотя Ева смотрела на Бауэрс, она заметила краем глаза, что Трухарт как-то беспокойно шевельнулся. Повинуясь инстинкту, она сунула руку в карман и извлекла несколько кредиток.
– Принесите мне кофе, полицейский Бауэрс.
Ненависть во взгляде так быстро сменилась выражением оскорбленного самолюбия, что Ева с трудом удержалась от усмешки.
– Принести вам кофе?
– Совершенно верно. Я хочу кофе. – Она сунула кредитки в руку Бауэрс. – И моя помощница тоже. Вы знаете эти места. Сходите в ближайшую забегаловку и принесите кофе.
– Трухарт ниже меня по званию!
– Скажите, Пибоди, разве я обращалась к Трухарту? – любезно осведомилась Ева.
– Нет, лейтенант, к полицейскому Бауэрс. – Так как Пибоди тоже не нравилось выражение лица Бауэрс, она улыбнулась. – Я пью кофе со сливками и сахаром, а лейтенант – черный. Кажется, в соседнем квартале есть паб. Это не займет у вас много времени.
Постояв еще несколько секунд, Бауэрс повернулась на каблуках и зашагала прочь, пробормотав «сука». Слово достаточно четко прозвучало в холодном воздухе.
– Черт возьми, Пибоди, Бауэрс назвала тебя сукой.
– Думаю, она имела в виду вас, сэр.
– Вот как? – Усмешка Евы выглядела весьма свирепой. – Возможно, ты права. Выкладывайте, Трухарт.
– Сэр? – Его и без того бледное лицо побелело еще сильнее.
– Что вы думаете обо всем этом? Что вам известно?
– Я не…
Трухарт нервно оглянулся на удаляющуюся Бауэрс, и Ева поспешила заслонить от него ее фигуру. Ее взгляд был холодным и властным.
– Забудьте о ней. Сейчас вы имеете дело со мной. Докладывайте о результатах ваших поисков.
– Я… – Его кадык задвигался. – Никто из опрошенных не признается, что видел нечто подозрительное или заметил, как кто-нибудь входил в так называемое жилище жертвы или выходил оттуда в интересующее нас время.
– Ну?
– Я собирался рассказать Бауэрс, – быстро продолжал Трухарт, – но она меня сразу оборвала…
– Расскажите мне, – предложила Ева.
– Это насчет Позумента. Его логово всегда находилось на этой стороне улицы, рядом с жилищем Снукса. Правда, я дежурю только пару месяцев, но…
– Вы вчера патрулировали этот район?
– Да, сэр.
– И убежище Позумента было рядом с этой лачугой?
– Да, сэр, как всегда. А сейчас он перенес его на другую сторону, в конец прохода.
– Вы расспрашивали его?
– Нет, сэр. Мы не смогли его растолкать, а Бауэрс сказала, что с ним не стоит возиться, так как он мертвецки пьян.
Ева внимательно рассматривала молодого полицейского. Щеки Трухарта слегка порозовели от ветра и от волнения. Еве нравился острый взгляд его ясных глаз.
– Когда вы окончили академию, Трухарт?
– Три месяца назад, сэр.
– Тогда вам простительно, что вы не умеете распознавать тупицу в полицейской униформе. – Ева склонила голову набок и усмехнулась. – Но я чувствую, что вы скоро этому научитесь… Вот что, вызовите фургон и доставьте вашего приятеля Позумента в управление. Я хочу побеседовать с ним, когда он протрезвеет. Он вас знает?
– Да, сэр.
– Тогда побудьте с ним и приведите его ко мне, когда он сможет членораздельно изъясняться. Я хочу, чтобы вы присутствовали при разговоре.
– Вы хотите, чтобы я… – Глаза Трухарта расширились и заблестели. – Но я приписан к «трупо…». Бауэрс – мой инструктор…
– И вам это нравится?
– Нет, сэр, – поколебавшись, ответил он.
– Тогда почему бы вам не выполнить мои указания? – Ева отвернулась и направилась к своей машине. Трухарт растерянно улыбался, глядя ей вслед.
– С вашей стороны это было весьма любезно, – заметила Пибоди, когда они сидели в машине с пластиковыми стаканчиками скверного, но горячего кофе.
– Только не начинай, Пибоди!
– Но вы предоставили парню недурной шанс.
– А он предоставил нам важного свидетеля и еще одну возможность надрать задницу этой идиотке Бауэрс. – Ева усмехнулась. – Следующая возможность будет у тебя, Пибоди. Просмотри ее досье. Предпочитаю знать все о людях, которые хотят выцарапать мне глаза.
– Я займусь этим, когда мы вернемся в управление. Вам нужна отпечатанная копия?
– Да. Заодно просмотри и досье Трухарта – только для проформы.
– С удовольствием им займусь. – Пибоди изогнула брови. – Он очень симпатичный.
Ева покосилась на нее:
– По-моему, ты для него старовата.
– Я старше его не больше чем на два-три года, – оскорбленно откликнулась Пибоди. – А некоторые парни предпочитают опытных женщин.
– Я думала, ты все еще с Чарлзом.
– Мы встречаемся. – Пибоди пожала плечами, явно не желая обсуждать Чарлза с Евой. – Но мы не давали друг другу обета верности.
«Такому партнеру нелегко дать обет верности», – подумала Ева, но придержала язык. Несколько недель назад она высказала Пибоди свое мнение о ее связи с Чарлзом Монро, и это едва не положило конец их дружбе.
– И тебя это устраивает? – спросила она.
– Это устраивает нас обоих. Мы нравимся друг другу, Даллас, и неплохо проводим время вместе. И я прошу…
– Я ничего не сказала, – перебила ее Ева.
– Но подумали. А то, что вы думаете, написано у вас на лице.
Ева стиснула зубы, снова пообещав себе не возвращаться к этой теме.
– Я думаю, – спокойно произнесла она, – что нам следовало бы позавтракать, прежде чем начать возиться с бумагами.
Пибоди тотчас же расслабилась:
– Годится. Особенно если вы платите.
– Я платила в прошлый раз.
– Сомневаюсь, но могу свериться с записями. – Пибоди извлекла электронную записную книжку, и Ева рассмеялась.