Для изучения Невской битвы в распоряжении историков имеются следующие письменные источники – Новгородская первая летопись старшего извода1 (далее НПЛ или Летопись), имеющаяся информация в которой была записана вскоре после сражения, так сказать, по горячим следам2; Первая псковская летопись3, вероятно, созданная тогда же или вскоре после указанных событий, т. е. в середине XIII в. или в первые годы XIV в.4; Житие Александра Невского5 (далее Житие), созданное, по различным оценкам, в период с 1262 г. до 1284 г.6; «Рукописание (иногда пишут «Завещание») Магнуса» – литературный памятник, составленный в Новгороде на базе различных источников, вероятно, русского происхождения в 10-х гг. XV в.7
События русско-немецкой войны 1240–1242 гг. описываются во всех указанных выше источниках, за исключением «Рукописания Магнуса». Также об этой войне сообщают и другие источники. Их подробный анализ, который проделали советские историки Ю.К. Бегунов, И.К. Клейнберг, И.П. Шаскольский8, давно признан классическим, его практически никто не оспаривает.
Коротко об источниках по той русско-ливонской войне можно сказать следующее.
Русские источники о Чудской битве можно разделить на новгородские (НПЛ и другие новгородские летописи), псковские (Псковские летописи), ростовские (отразившиеся в Суздальской летописи), суздальские (Лаврентьевская летопись), владимирские (Житие первой редакции) версии событий.
Первоначально все эти версии были самостоятельно записаны в XIII в. независимо друг от друга. Наиболее подробным из этих сообщений считается сообщение НПЛ, что логично. Также существует шестая группа известий, записанная позднее, – в летописях, созданных уже в Московском государстве.
Большое значение имеют описывающие данное событие немецкие источники. Наиболее близким по времени и наиболее подробным по содержанию среди них является Старшая Ливонская рифмованная хроника (далее СРХ или Хроника). Это произведение было составлено в последнее десятилетие XIII в. Скорее всего, автор хроники был герольдом или другим служителем Тевтонского ордена невысокого ранга, много ездившим по Ливонии9.
Ученые уже давно обратили внимание, что информация СРХ относительно исследуемых событий опирается, судя по тексту, на источники, связанные с городом Дерптом (ныне Тарту).
Среди специалистов возникла версия, что при дворе местного епископа велась отдельная хроника (или какие-то записи), не дошедшая до нашего времени; ее условно называют «Дерптские анналы». Другие авторы считают, что источником для написания Рифмованной хроники стали рассказы очевидца или очевидцев исследуемых событий, скорее всего служившего/служивших при дворе епископа и/или в его дружине10.
Также о событиях войны 1240–1242 гг. упоминают другие хроники: «Ливонская хроника» Германа Вартберга11, созданная во второй половине XIV в.12, автор которой служил священником при дворе ливонского ландмейстера, и хроника Тевтонского ордена – официальная история ордена, окончательно составленная во второй половине XV в.13
Согласно уставу ордена, указанные хроники (Тевтонского ордена, Варберга и СРХ) должны были читаться рыцарям вслух во время отдыха и еды, чтобы члены ордена знали историю своего ордена, гордились его победами и учились на ошибках предшественников.
Это означает, что указанные хроники слушали люди, которые хорошо понимали, о чем идет речь, они наверняка дополняли и уточняли те или иные события на основе рассказов старших товарищей.
Вполне логично выглядит предположение, что хроники писались и для привлечения новых желающих участвовать в походах ордена в качестве паломников или его членов, а также роста сбора пожертвований, т. е. они были направлены и на прославление ордена.
Следует учитывать, что указанные хроники составлялись служителями ордена, с ведома и под контролем его руководства, которому нередко посвящались и отражали официальную точку зрения ордена.
Вскоре после разгрома Тевтонского ордена в ходе Ливонской войны были написаны еще две хроники.
Это «История Ливонии», которую составил Иоган Ренер, который занимал должности в канцеляриях различных замков ордена в 1554–1561 гг., т. е. имел допуск к архивам ордена (позднее он издал свою работу в Бремене14), и «Хроника Ливонии», составленная Бальтазаром Русовым, лютеранским пастором в городе Ревеле (нынешний Таллин), изданная в 1578 г.15
Как показывают названия работ, они посвящены истории немецкой Прибалтики и, разумеется, составлены с учетом вышеуказанных хроник.
Ценность последних источников состоит не только в том, что они, вероятно, использовали и неизвестные нам источники, но и в том, что не были ограничены официальной позицией Тевтонского ордена.
Также в распоряжении исследователей имеются два документа, созданные в период указанных событий, что делает их особенно важными.
Это договор между Тевтонским орденом и епископом Эзель-Виккским Генрихом, заключенный 13 апреля 1241 г.16, и договор между жителями острова Эзель (Сааремаа) и магистром фон Вельвеном. Текст договора ввел в научный оборот В.Т. Пашуто, указав, что тот был составлен в 1241 г.17
Таким образом, для изучения русско-немецкой войны 1240–1242 гг. мы имеем целый ряд источников, наиболее важные из которых были написаны вскоре после указанных событий представителями враждующих сторон, независимо друг от друга.
Это позволяет сделать вывод, что данная война достаточно хорошо освещена в источниках и, что особенно важно, с обеих сторон.
В отношении источников о Невской битве, напротив, возникают серьезные вопросы, которые мы рассмотрим ниже.
Одним из основных источников по исследуемой теме является «Житие Александра Невского». Но именно как исторический оно не раз подвергалось критике исследователей. Сам факт аутентичности Жития как памятника духовной жизни средневековой Руси, созданного в XIII в., под сомнение не ставится. Общепризнано, что данное произведение не раз было записано в различных летописях, претерпело ряд изменений (редакций) и хорошо известно специалистам по истории и литературе Древней Руси.
Но многие историки считают, что фактам, приведённым в Житии, доверять не следует.
Критика Жития как исторического источника строится на использовании различных аргументов, которые можно поделить на три группы.
Во первых, сам характер Жития как текста в жанре духовной литературы вызывает вопрос о возможности его использования. Ведь в нем наряду с понятными нам фактами сражений, походов и т. д. описываются чудеса, имеются ссылки на волю Божью и т. д.
Исследователи не раз указывали на многочисленные заимствования из других литературных произведений, в первую очередь религиозных, и описаний религиозных чудес как на доказательства того, что значительная часть Жития является описанием не реальных, а неких мифических событий.
Другие считают, что формат Жития как теологической литературы в целом подразумевает не передачу реальной истории, а чего-то совершенно иного.
Кроме того, возникает недоверие к сведениям, записанным спустя двадцать или сорок лет после описываемых событий.
Для начала разберём с точки зрения источниковедения религиозную составляющую Жития.
Следует учитывать, что использование религиозных образов, ссылок на волю Божью и т. д. характерно не только для Жития, но и для летописей, да и вообще для большинства письменных источников Средневековья. Не стоит забывать, что их чаще всего создавали, сохраняли и переписывали представители духовенства.
Использование религиозных образов вызывало вполне понятное недоверие и даже неприятие у советских историков, воспитанных и работающих в рамках марксистского, т. е. атеистического мировоззрения. Выход был найден в концепции, утверждающей, что к реальным событиям «церковные мракобесы» добавляли религиозные вставки.
Как писал И.П. Шаскольский, «к сожалению, данное известие дошло до нас не в первоначальном виде: оно на каком-то этапе подверглось литературному приукрашиванию – в первоначальный текст добавлены религиозные рассуждения о помощи бога, Богородицы, святой Софии»18.
То есть утверждало, что сами очевидцы использовать религиозные рассуждения не могли.
Была даже выдвинута теория, что вначале была написана светская биография Александра Невского, затем дополненная религиозными мотивами, но позднее она была опровергнута советскими исследователями19.
Сегодня большинство историков понимают и признают, что в Средние века преобладало религиозное мировоззрение, т. е. люди искренне верили в существование высших сил и в их вмешательство в человеческие дела.
Отсюда вытекает и готовность увидеть проявления сверхъестественного в том, что человек неверующий просто отбросит по принципу «почудилось или померещилось», объяснив случайностью или совпадением. Понимание окружающих явлений также было обусловлено религиозным мировоззрением и ожиданиями самого человека. Однако это совсем не означает целенаправленного обмана со стороны авторов или составителей, как то подавала атеистическая пропаганда.
Также в Житии активно используются известные образы, часто заимствованные из литературы, в первую очередь религиозной.
У советских историков это вызывало откровенное неприятие. В лучшем случае такие образы воспринимались как некие художественные вставки, не имеющие отношения к действительности.
К примеру, описывая князя Александра, автор Жития пишет так: «…и красив он был, как никто другой, и глас его – как труба в народе, и лицо его как лицо Иосифа… сила же его была частию от силы Самсона, и Бог дал премудрость Соломона, храбрость же его – как у царя римского Веспасиана»20.
Использование этих образов дало советским историкам право писать, что «сравнения заимствованы из книжных источников» и относятся скорее к области литературы, а не к истории21.
Строго говоря, а что невероятного в указанном отрывке? Да, для описания используются общеизвестные (в то время) литературные метафоры, когда некие персонажи описываются через сравнение с известными личностями. Современный человек вполне может сказать, что некий персонаж красив, как, скажем… киногерой (точнее, сыгравший его киноактер). То есть перед нами – отсылка к образам, знакомым людям того времени.
Конечно, понятие красоты – вопрос вкуса. Строго говоря, Иосифа Прекрасного мы представляем только по описаниям и изображениям, созданным много позднее его смерти (если считать его реальным персонажем). То же касается и других персонажей.
Давайте задумаемся, насколько допустима информация, которую сообщает автор Жития, о том, что князь Александр Невский был крепок, силен и привлекателен внешне, имел зычный голос, был умен и храбр?
По поводу умственных качеств Александра мы можем судить по его действиям. Разные историки по-разному оценивают результаты его деятельности, но все сходятся на том, что перед нами – крупный политический деятель своего времени, успешно проводивший свою политику. Это позволяет сделать вывод, что князь был умен.
Известно, что Александр Ярославич много раз участвовал в боях, регулярно совершал путешествия, нередко сопряжённые с немалой опасностью. Так что его вполне можно назвать храбрым человеком. Кстати, именно как Александр Храбрый он упоминается в новгородских летописях22.
Мог ли при таком образе жизни князь выработать громкий, как мы бы говорим сегодня, командирский голос? Это вполне допустимо и логично, особенно если предположить, что к его словам обычно прислушивались.
Далее перейдём к его физическому состоянию, во всяком случае, на фоне других людей того времени. Все, что мы знаем о том времени, позволяет утверждать, что княжеская семья и окружение по сравнению с простолюдинами питалась намного лучше. Даже в голодные годы князья и их окружение не страдали от недостатка продовольствия. Более того, они намного чаще потребляли высококалорийную мясную пищу в отличие от простых людей.
С другой стороны, указанная группа людей регулярно испытывала серьёзные физические нагрузки, поскольку их образ жизни подразумевал активные физические занятия: тренировки с оружием, многочисленные конные поездки, отдых в виде охоты и т. д. Участие в битвах, даже при наличии охраны и пр., означало и, если можно так выразиться, естественный отбор: слабые и ленивые (не тренировавшиеся с оружием) имели намного меньше шансов выжить в бою.
Сочетание хорошего питания и физических нагрузок, безусловно, способствует формированию крепкого, физически развитого человека и хорошей наследственности у его потомков.
А поскольку хорошее питание характерно далеко не для всех членов средневекового общества, то разве не будет такой человек выделяться на их фоне?
Добавим к этому, что смерть в возрасте 46 лет подразумевает, что князь, скорее всего, ушел из жизни, т. е. запомнился своему окружению не дряхлым старцем, а довольно крепким мужчиной. Ну а крепкого и здорового мужчину вполне можно назвать и физически привлекательным.
Таким образом, использование привычных общеизвестных тогда образов свидетельствует о стремлении рассказать людям о данном персонаже, используя знакомые читателям образы, и вовсе не означает желания их обмануть.
Вполне допустимо предположение, что, используя подобные реминисценции, автор Жития пытался поместить своего персонажа в определённый смысловой ряд, подчёркнуть его близость к положительным персонажам библейской истории.
И здесь мы подходим к следующей группе аргументов против использования Жития как исторического источника, во всяком случае, касательно хода битвы.
Дело в том, что, начиная с девяностых годов XX века, в российской исторической науке произошёл серьёзный поворот, поскольку в связи с отходом от обязательного единого мировоззрения в исторической науке стали появляться новые идеи и подходы.
Важную роль в этом сыграл Н.И. Данилевский, который абсолютно справедливо поднял вопрос о необходимости перехода к пониманию записей в исторических источниках с учётом мировоззрения их создателей, т. е. о том, что историкам необходимо (по возможности) понять, что именно хотел сказал автор; необходимо воспринимать исторические источники во всей их полноте23.
Отсюда ученый сделал вывод, что «Житие Александра Невского» следовало понимать не как биографию политического деятеля и полководца, а как нечто другое24. Ведь жития «не составлялись для прославления героических летописцев или талантливых политиков. Они писались по определённым канонам для доказательства и прославления святости своих персонажей»25.
О том же пишет известный исследователь древнерусской литературы Ю.К. Бегунов: «…святые не герои, они лишь примеры или модели совершенной жизни… Поле битвы святого – духовная нива»26.
Соответственно, сторонники данной точки зрения считают, что автор и переписчики различных вариантов и переписываний Жития «не стремились изобразить этого князя таким, каким он был в жизни, а конструировали образ идеального воина»27.
Эти доводы позволяют сделать вывод о полной оторванности Жития от реальной жизни. Подчёркивается, что «значительная часть информации о нем, это… повторяющаяся или уникальная информация»28, то есть речь идет либо о неких заимствованиях из других источников, повторяющихся в литературе того времени («повторяющаяся информация»), либо о сведениях, не подтвержденных другими источниками.
Поэтому Н.И. Данилевский резко выступает против использования заимствований, которое, «безусловно, должно быть исключено из рассмотрения как информация о реальном ходе событий»29.
В другой своей работе Данилевский приводит ссылки на литературоведов, которые установили, что «значительная часть информации Жития… представляет собой прямые или косвенные цитаты»30. Далее он приводит наблюдения Е.В. Барсова, который, сравнивая «Повесть о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия и Житие, говорит о том, что «литературная часть Жития состоит в тесной внутренней связи с повестью Флавия». Затем высказывания В.Й. Мансикки о том, что так же, как в войсках Веспасиана описано Флавием шесть героев, так и в Житии при описании Невской битвы упоминается шестеро храбрейших воинов. Показано, что один из них, как и персонаж Жития, сражается посреди неприятельского строя и возвращается к своим, второй гибнет от ран, окруженный многочисленными врагами, третий бесстрашно сражается верхом.
Далее В.Й. Мансикка сравнивает персонажей Жития и Библии, показывая, что как у царя Давида были некие храбрецы, так и у Александра были свои герои.
Все это позволяет И.Н. Данилевскому «удалить все приведенные факты из Жития, имеющие аналоги в античной литературе и Библии, сопоставить оставшиеся части с НПЛ и прийти к выводу, что оба текста – помимо уникальной информации, содержащейся в каждом из них – опираются, судя по всему, на общую основу… Реконструкция сражения 1240 г., основанная на этой информации, может носить гипотетический характер»31.
Строго говоря, сам факт того, что автор Жития заимствовал форму описания из библейских сюжетов и античной литературы, особого удивления не вызывает, количество таких заимствований в средневековой литературе велико и общеизвестно.
Приведенные примеры воинской доблести также не уникальны – случаи, когда воины во время боя оказывались в строю врага, гибли от многочисленных ран или сражались верхом, повторялись не раз.
Сам И.Н. Данилевский приводит следующие примеры: князь Александр (согласно Житию) ранил вражеского лидера в лицо, то же сделал князь Довмонт в Раковорской битве, а также герой Девгентевых деяний. Налицо явное повторение32.
Кроме того, и Александр, и Довмонт выступили против врага, «не дождавшись полков новгородских, с малою дружиной» сражение при Раковоре завершается – как и битва на Чудском озере – преследованием врага «на семь верст»33.
Отсюда следует вывод: «Видимо, все эти детали не могут рассматриваться в качестве достоверных подробностей (если только описание одного из них не стало протографом другого)… они несут аксиологическую информацию»34.
То есть с точки зрения историка, перед нами не реальные факты, а некие символы, которыми автор Жития хотел сообщить своим читателям какую-то информацию.
Для начала заметим, что указанные примеры легко можно оспорить. Ситуация, когда полководец по каким-либо причинам решает выступить в поход, не дожидаясь сбора всех частей или подхода подкреплений, нередко встречается в военной истории.
Ранение в лицо в бою представляется весьма возможным, тем более что оно достаточно заметно в отличие от ранений других частей тела.
Такие совпадения вполне возможны и известны в военной истории.
Достаточно вспомнить, еще два полководца, командовавшие каждый основными силами своей страны и действовавшие практически в одно и то же время, были ранены в голову, после этого ослепли на один глаз и затем сыграли важную роль в борьбе с одним противником. Речь идет о М.И. Кутузове и Горацио Нельсоне.
Преследование разбитого врага в военной истории вообще является скорее нормой, чем исключением.
Что касается расстояния семь верст, то само выражение нередко используется как аналог слова «много» (вспомним поговорку «семь верст до небес и все лесом» и т. п.). Невозможно представить, что, преследуя врага, воины точно замеряли, сколько верст они промчались, в том числе и потому, что разные воины могли делать это на разном расстоянии.
С другой стороны, на открытом расстоянии человек видит в среднем примерно на пять километров, т. е., проехав около семи верст (порядка 7,3 км), человек даже в открытом поле перестает видеть своих сподвижников, оставшихся на поле брани, что для многих воинов является поводом вернуться.
В целом, как представляется автору, приведённые примеры говорят об использовании автором Жития известных образцов. Однако, они не дают ответа на главный вопрос: можно ли согласиться с И.Н. Данилевским относительно возможности использовать для реконструкции исторических событий, в данном случае Невской битвы, только проверенные по другим источникам материалы и отбрасывать все остальное?
Для ответа на этот вопрос следует учитывать предназначение Жития. По своему характеру оно было отнюдь не секретным сочинением, вроде трактатов алхимиков, рассчитанных на чтение и понимание немногочисленными людьми, посвящёнными в некие тайные знания.
Житие предназначалось для того, чтобы влиять на сознание большого количества обычных людей. Его должны были читать, в том числе вслух, примеры из него должны были использоваться в различных проповедях и поучениях. Недаром историки называют жития живой иконой35.
Мы знаем, что Житие создавалось тогда, когда память о реальных событиях, описанных в Житии, ещё не угасла, когда живы были или участники этих событий, или их наследники, не раз слышавшие рассказы о них. Причём это были люди влиятельные, включая семью самого князя Александра, представители которой на момент написания имели значительное политическое влияние.
Отсюда следует вывод, что автор Жития просто не мог исключительно выдумывать факты, которых не было, поскольку вокруг хватало свидетелей, которые немедленно опровергли бы его выдумки, подорвав доверие к его работе и обесценив Житие в целом. Более того, эти люди могли воспринять выдуманные истории с упоминанием их предка как оскорбление памяти их рода.
Да, поступки и мысли героя, его действия подавались именно как пример жизни святого. Но это совсем не значит, что это были выдуманные поступки!
Более того, именно реальные поступки героя, определённые, с точки зрения автора, Божьим промыслом, и служили ключом к пониманию последнего. Справедливость этого мнения показали исследователи на примере другого произведения36.
Наличие большого количества свидетелей буквально обрекало автора Жития на использование реальных фактов, которые историки вполне могут использовать как источник для понимания событий того времени.
Также следует понять, можно ли доверять сведениям, записанным спустя двадцать или сорок лет после описываемых событий. О неприятии таких источников постоянно говорит К.А. Жуков, в том числе в своих видеовыступлениях, размещённых в интернете37.
Действительно, а могла ли информация об этой битве сохраниться спустя два или даже четыре десятилетия среди приближенных и просто дружинников Александра, равно как памяти последнего, ибо именно на них как на свои источники ссылается автор Жития: «Слышал от отцов своих и сам был свидетелем зрелого возраста его»38?
Для начала следует отметить, что и современные люди неплохо помнят то, что происходило двадцать или сорок лет назад, если это касается важных для них событий, например студенческие или армейские эпизоды в жизни мужчин.
С другой стороны, устная передача и сохранение событий в памяти были основным источником информации, доступным тогдашнему человеку, в силу как неграмотности большинства современников, так и дороговизны письменных источников. Следовательно, человек волей-неволей был вынужден свою память намного больше тренировать, часто не имея возможности сохранить информацию иным образом, т. е. записать ее.
При этом количество новой информации было намного меньше, чем то, которое получает современный человек, ведь основные современные носители и передатчики информации (телевизоры, интернет, радио) просто отсутствовали. То есть новую информацию люди Средневековья получали в намного меньших количествах, чем современники. Соответственно, она чаще воспроизводилась, больше обсуждалась и т. д.
Также следует учитывать, что люди существовали в небольших замкнутых группах, которые редко меняли на протяжении всей жизни.
Известно, что большая часть людей Средневековья с рождения и до смерти принадлежала к определенной социальной группе. Сын крестьянина, скорее всего, был обречен стать крестьянином. Он мог уйти в город и найти там свое место, но если и находил новую профессию, то редко менял уже ее, просто потому, что система обучения отсутствовала, получить новую профессию было весьма сложно.
Достаточно стабильным коллективом была не только деревня, но и двор тогдашнего князя (в его средневековом понимании). Это были те, кого автор Жития назвал домом князя – его бояре, воеводы, стражники, чиновники, посыльные и пр. В военное время все они становились воинами, а в мирное время (особенно с учетом того, что для Средневековья это разделение достаточно условно) должны были поддерживать определенную форму.
Формально место дружинника по наследству не передавалось, но, как уже говорилось выше, обучение человека соответствующим навыкам, в данном случае владению оружием, езде на лошади, грамоте и т. д., происходило в семье. Т. е. дети дружинников имели намного больше возможностей стать дружинниками, чем дети крестьян, просто из-за уровня своей подготовки.
Конечно, при дворе князя появлялись и новые люди, но безусловно, приоритет был у тех, кто доказал свою надежность и компетентность долгой службой, а в идеале и происхождением и/или родственными связями.
В таком замкнутом коллективе важные события, какими, с точки зрения профессиональных воинов, были и сражения, в которых они участвовали, не раз обсуждались и использовались для наставления молодых, а действия в их ходе были важным аргументом при получении различных благ и поощрений и т. п.
Поэтому представляется, что при дворе князя Александра информация о событиях, столь значимых в жизни приближенных князя, сохранялась достаточно долго и могла быть записана и спустя двадцать – сорок лет. Более того, в первые десятилетия после создания Житие наверняка читалось (скорее даже слушалось) людьми, среди которых были те, кто хорошо знал, о чем идет речь, что также снижало вероятность ошибки.
Недаром в Житии так точно говорится о достижениях конкретных воинов, тогда как информация о шведах и немцах нередко подается в самом общем, почти полусказочном виде (например, стремление превзойти Александра в качестве первопричины войны).
С другой стороны, складывается впечатление, что основным источником для автора послужили все-таки рассказы рядовых дружинников. Мы не видим информации о планировании боя, а данные о силах противника довольно расплывчаты. Возможно, это связано с тем, что руководители русской армии, за исключением самого князя, были, скорее всего, мужчинами в возрасте и ушли намного раньше, чем рядовые дружинники.
Разумеется, приведенные аргументы не означают, что Житие, – впрочем, как и абсолютно любой исторический источник, – заслуживает абсолютного доверия, точнее, слепой веры.
Автор Жития описывал события так, как их видели и понимали очевидцы, а также так, как видел и понимал их он сам. Вполне возможно, что он проводил определенный отбор, записывая то, что считал наиболее важным, стараясь изобразить события в определенном формате, следуя неким образцам. К примеру, в дружине могли ходить рассказы о десятке воинов, а автор мог записать только шесть. Но врать и откровенно искажать факты, вне зависимости от личных побуждений автора, он едва ли мог.
На основе указанных рассуждений автор счел возможным далее использовать Житие как один из основных источников информации.
Много вопросов вызывает то обстоятельство, что Невский поход не упомянут в шведских источниках. Особенно странным это кажется на фоне количества сообщений тех же источников о Ледовом побоище.
Следует отметить, что все известные исследователям немецкие источники того времени описывают в основном историю Ливонии или собственно Германии и вообще уделяют небольшое внимание истории Швеции. Последняя упоминается в некоторых произведениях, например в хронике Адама Бременского39, отдельных грамотах и т. д.
К сожалению, все указанные источники не описывают события середины XIII в., т. е. период, который нас интересует.
Что касается собственно шведских источников, то, как известно, существует всего три письменных источника по истории раннесредневековой Швеции: хроника Эрика и два жития святых (св. Ансгария и св. Сигфрида). Также наука располагает рядом юридических документов (завещания, списки земель, дарений и т. д.), не затрагивающих напрямую политическую историю40.
Таким образом, количество письменных источников по политической и военной истории Швеции того времени сводится только к одному источнику, хронике Эрика.
Возможно, это связано с тем, что в Швеции XIII в. только начала создаваться устойчивая государственность, заинтересованная в своей легитимизации, в том числе и через письменные источники. Вопрос о пропаганде своих деяний, столь важный для рыцарских орденов, заинтересованных в привлечении пожертвований и добровольцев, перед шведами не стоял.
С другой стороны, в Скандинавии существовала мощнейшая традиция создания устных произведений – саг, выступавших в определенной степени конкурентами хроник как произведений, предназначенных для воздействия на слушателей. Позднее многие из этих саг были записаны в Исландии и дошли до нас. При этом следует учитывать, что Исландия была провинцией Датско-норвежского королевства, и заселялась в первую очередь выходцами из этих стран, которые и сохраняли саги о деяниях своих предков. Соответственно, если шведы тоже фиксировали свою историю через создание саг, то многие из них, вероятно, просто не дошли до нас.
Возвращаясь к хронике Эрика, заметим, что она – важный источник по истории Швеции XIII – начала XIV вв. Сама хроника была написана в 20-е или 30-е годы XIV в.41 В данном произведении описываются события, связанные с жизнью герцога Эрика Магнуссона (1282–1318), что показывает и его название, а также его рода (династии Фолькунгов). Соответственно, события до 1290 г. в данном источнике изложены сравнительно кратко42.
Ярл Биргер, основатель королевской династии и предок главного героя хроники, не раз упоминается в ее начале.
Кроме упоминания о его браке с сестрой короля, рассказывается о его успешном крестовом походе в Финляндию, борьбе за власть, воспитании им сына-короля, принятых им законах и основании им же будущей столицы Швеции – Стокгольма.
Отсутствие упоминаний в этом списке Невской битвы дало ряду исследователей основание утверждать, что либо Биргер не участвовал в этом сражении, либо само сражение не имело особого значения, а потому не осталось в памяти шведов.
Между тем легко заметить, что в хронике описываются в основном внутренние события Швеции. В ней не упомянуты ни внешнеполитические контакты с Норвегией (куда Биргер ездил послом в 1241 г.), ни мир, заключенный с этим королевством в Ледсе в 1249 г. Не заинтересовали автора хроники и такие важные события русско-шведских отношений, как принятие в Швеции иностранного правителя (князя Андрея Ярославича) в 1253 г. или поход шведов на Нарву в 1256 г., ни даже вторжение войск Александра Невского в шведскую Финляндию в 1257 г., хотя последнее и вызвало гневную буллу папы римского Александра IV43.
Также легко заметить, что все упомянутые в хронике Эрика события прославляют Биргера, т. е. описывают его достижения. Но… не затрагивают его неудачи.
Таким образом, мы можем констатировать, что отсутствие указаний на Невскую битву не означает, что ее не было или что она была незначительной. Просто автор не стал ее упоминать, как и многие другие важные события.
Все-таки перед нами не подробная хроника жизни Биргера Магнуссона, а история его потомков, в которой важно подчеркнуть достижения предка, причем именно успешные, что подчеркивает величие рода в целом. Не более того.
Таким образом, отсутствие сообщений о Невской битве в одном-единственном источнике, пусть и важном, не означает, что его не было или оно было незначительным.
Количество работ по теме исследования уже к середине прошлого века превысило цифру в несколько сотен44, и само по себе их описание стало отдельным направлением, которое изучают исследователи.
Как и многие другие авторы, пишущие на данную тему, автор только попытается наметить основные тенденции историографии данного вопроса.
Вначале следует признать, что исследуемые события почти сразу стали использоваться в рамках идеологической борьбы. Сам факт создания Жития говорит о стремлении прославить Александра Невского, которое разделяли и его ближайшие потомки (великие князья Дмитрий и Андрей), и их окружение, а также наследники его младшего сына – московские князья, а потом и цари. Позднее историю Александра Невского, боровшегося за контроль над Невой и прибалтийскими областями в целом, активно использовал Петр I и его сподвижники. Позднее ее подхватили и советские ученые, которые активно использовали ее в рамках концепции борьбы с Западом. Большую роль играло и использование этих побед для демонстрации стойкости и жизнеспособности Руси в период завоевания ее монголами.
Таким образом, исследуемые события использовались как часть патриотического воспитания и идеологической борьбы на протяжении большей части истории.
К сожалению, это нередко вело к тому, что их воспринимали пристрастно, в том числе и многие историки. Это проявлялось в желании изменить масштабы и значение этих событий, не важно, с целью преувеличения или принижения их роли.
Также следует учитывать, что сейчас для большинства интересующихся этими событиями основными источниками информации служат либо школьные учебники, либо художественные произведения разного рода и научно-популярные работы. Далеко не все задумываются о том, что всегда существует большая разница между общепринятыми в массовом сознании представлениями и тем, что известно профессионалам, в данном случае историкам.
Учебники, рассчитанные на детей, дают упрощенную версию событий по понятным причинам. Авторы художественных произведений (фильмов, исторических романов, газетных статей, роликов в интернете), ориентированные на массового потребителя, нередко стремятся заменить серьезные, а потому сложные объяснения исторических событий яркими и понятными, т. е. простыми образами, пусть и не всегда верными с точки зрения науки.
Первым автором, во многом сформировавшим общеизвестную версию событий, был патриарх отечественной истории Н.М. Карамзин45. Позднее его идеи серьезно дополнили и расширили советские историки. При изучении Невской битвы нельзя не отметить исследования И.П. Шаскольского. Именно они легли в основу сложившегося в современном массовом сознании представления об этой битве.
Применительно к Ледовому побоищу следует упомянуть работы Е.А. Разина и коллектива под руководством Н.Г. Кареева, организовавшего экспедицию, в течение ряда лет исследовавшую район сражения (в самом широком смысле, включая различные предполагаемые места поля боя, температурный режим озер), собиравшую местные предания и легенды, исследовавшую местную топографию. Особо следует отметить работу с источниками, которую проделали Ю.К. Бегунов, И.К. Клейнберг и И.П. Шаскольский.
В итоге сложилась та «классическая» версия, которая до сих пор активно используется как исследователями, так и в научно-популярной литературе.
Впоследствии ученые выдвинули новые идеи. К сожалению, работы современных историков, изучавших данное событие, в первую очередь исследования В.А. Кучкина, А.Н. Кирпичникова, А.Я. Дегтярева, С.М. Титова и многих других, меньше повлияли на массовое сознание и остаются известными преимущественно специалистам. Исключением являются работы Д.Г. Хрусталева.
В отношении Ледового побоища споры о том, где именно оно проходило, бушуют до сих пор, и консенсус так и не достигнут.
Важную роль в изучении указанных событий сыграли появившиеся в 1990-х гг. исследования иностранных историков, – Д. Фенела, Д.Г. Линда. Нельзя еще раз не упомянуть и работы И.Н. Данилевского, который весьма критически подошел как к «Житию Александра Невского», так и к традиционному образу этого государственного деятеля в целом.
Своим критическим, но, безусловно, научным отношением к исследуемым событиям указанные ученые и их последователи внесли свежую струю в изучение вопроса.
Их усилиями была создана вторая, условно говоря, критическая версия исследуемых сражений, сводившаяся к их пониманию как малозначительных по своим масштабам и значению.
Данную версию разделяют и многие исследователи истории Тевтонского ордена, как российские, так и иностранные. Они рассматривают указанные события как самостоятельную инициативу руководителей отдельных комтурств, которую не поддерживали ни руководство ордена, ни руководители его Ливонского отделения. Соответственно, постулируется, что исследуемые события имели небольшие масштабы и минимальное значение как для истории ордена, так и для истории России и Прибалтики.
Некоторые сторонники так называемой фолк-истории используют критическую версию как основу для собственных рассуждений, нередко пренебрегая фактами.
Прежде чем перейти к дальнейшему изложению, автор считает своим долгом заверить читателя в своем уважении ко всем исследователям, работавшим по данной теме и тем более упомянутым в данной работе.
Критика тех или иных положений их построений ни в коем случае не касается их лично, но строится на уверенности в том, что, только предлагая новые, но при этом научно обоснованные идеи, мы можем развивать историю, как это сделали многие из упоминаемых авторов.