Тишина обволакивала, душила, плотная, как сама вечность, осевшая золотистой пыльцой на корешках фолиантов. В косых лучах апрельского солнца, пробивавшихся сквозь высокое окно архива, плясали мириады пылинок – заблудшие души забытых слов, крошечные свидетели ушедших эпох. Элизабет провела кончиками пальцев по тисненой коже переплета, ощущая знакомую, почти живую шероховатость и слабую, подкожную вибрацию – словно далекое эхо шагов давно истлевших писцов. Здесь, в этом царстве пергамента, где воздух густо пах старой бумагой, воском и едва уловимой сладостью тления, она дышала полной грудью. Парадокс: жизнь обретала смысл там, где царила смерть времени.
Университетские коридоры с их гулким эхом чужих амбиций и снисходительными улыбками коллег казались миром плоским, лишенным объема. Ее Авалон – предмет насмешек, безобидное хобби для бледной аспирантки, вечно витающей в облаках легенд. «Они слепы», – шептал ее внутренний голос в унисон со скрипом половицы где-то в дальнем конце зала. – «Их мир – таблицы и факты. Мой – шелест платья Вивианы у озера, холодная тяжесть Экскалибура в руке, соленый ветер с моря Ирландского над туманными утесами Лионесса…»
Авалон. Не просто научный интерес. Это был якорь в бушующем океане ее собственной неустроенности, тайная комната души, где она не была неловкой, рассеянной Элизабет Тейлор, а становилась частью чего-то великого. Доказательство его реальности стало бы… искуплением? Оправданием всех этих украденных у «настоящей» жизни часов, проведенных вдыхая пыль веков. Найти Авалон – значило найти себя. Найти подтверждение, что ее внутренний компас не лгал, указывая на звезду, невидимую для других.
Сегодняшняя добыча – россыпь артефактов из частной коллекции какого-то эксцентричного лорда, чье состояние развеялось, как утренний туман. Среди потемневших фибул и фрагментов гобеленов, изображавших сцены охоты с участием существ, подозрительно напоминающих грифонов, лежал он. Бронзовый ключ. Неуклюжий, тяжелый, покрытый зеленоватой патиной времени. Весь изрезанный сложным, почти стершимся спиральным узором, который, казалось, извивался под взглядом. Ни описи, ни легенды. «Кельтский? Возможно. Этрусский? Маловероятно». Вердикт экспертов был ленив и безразличен.
Но Элизабет замерла, узнав. Узор. Он пульсировал в ее памяти, смутное воспоминание со схемы звездного неба на полях «Манускрипта Пендрагона» – подделки, как считало большинство. Сердце споткнулось, забилось тяжело, гулко, отдаваясь в висках барабанной дробью. Пальцы, дрожащие и непослушные, сами потянулись к холодному, маслянистому на ощупь металлу.
Прикосновение.
И мир замер. Пылинки в солнечном луче застыли, нарушив законы гравитации. Тишина архива сгустилась до звона в ушах. Ключ в ее руке вспыхнул внутренним жаром, грозя расплавиться, оставить клеймо на ладони. Воздух вокруг нее затрещал, зарябил, наполняясь резким, электрическим привкусом озона и еще чем-то… первозданным, диким. Запахом мокрой листвы после грозы, сырой земли, разрытой когтями неведомого зверя, и призрачным ароматом цветов, не знавших человеческих садов.
Реальность пошла волнами, как вода под ветром. Стеллажи вытянулись, оплыли, словно восковые свечи. Пол качнулся, исчез. Это было не падение, а схлопывание, разрыв ткани бытия. Миг слепящей белизны, острое чувство полета сквозь звенящую пустоту, где не было ни верха, ни низа, и резкий толчок…
Твердь под коленями. Тишина. Но иная. Не пыльная, сонная тишина архива, а гнетущая, безжизненная. Тишина могилы.
Элизабет распахнула глаза, боясь увидеть пустоту.
Но пустоты не было. Было серое. Всепроникающее, безнадежное серое небо, затянутое плотной пеленой, словно саваном. Из него сочилась не изморось – слезы мира, холодные и мелкие. Она стояла на коленях посреди… кладбища гигантов? Повсюду громоздились обломки циклопических стен, почерневшие от времени и скорби камни, оплетенные чахлым, мертвенно-серым плющом, чьи листья напоминали крылья мотыльков, сгоревших на свече вечности. Воздух был тяжел, пропитан запахом тлена, сырого камня и глубокой, въевшейся в саму суть этого места печали. Ни пения птиц. Ни шелеста ветра. Ни дыхания жизни. Только ее собственный рваный вдох и отчаянный стук сердца в ребрах.
Ключ в ее руке остыл, снова став просто куском старой бронзы. Тяжелым, бесполезным.
«Авалон?» Мысль прозвучала кощунственно. Сияющий Остров Яблок, приют героев, земля вечной юности… он не имел ничего общего с этим серым призраком, с этим умирающим эхом былого величия.
Ее мечта. Ее навязчивая идея. Ее доказательство. Все обернулось прахом. Авалон был реален. И это было страшнее любой сказки. Он медленно умирал, истекая магией и светом, и она стала невольным свидетелем его агонии.