Языковая компетенция эмигрантов старшего поколения сформировалась еще в дореволюционное время, поэтому и в лексическом строе эмигрантской публицистики, и в грамматическом можно наблюдать относительную «чистоту» языкового материала: практически на протяжении двух десятилетий (1920–1930-е гг.) основным костяком сотрудников газет и журналов оставались «отцы», а не «дети». Именно это обстоятельство заставляет внимательно рассмотреть те грамматические черты в языковом строе эмигрантских газет, которые могут свидетельствовать о динамике, трансформациях русского языка среднего и старшего поколения, оказавшегося в изгнании. Какие изменения происходили в языковой компетенции людей с уже сформированной языковой базой? Ясно, что грамматический строй в меньшей степени, чем, например, лексический ярус подвержен влиянию социальных факторов, хотя и в грамматических моделях могут происходить изменения, обусловленные сменой идеологическо-политических приоритетов в обществе, стилистическими причинами. В устном (некодифицированном языке) и словарь, и грамматика нацелены на передачу смысла высказываний, которые – помимо своего языкового значения – требуют от пользователей языка знаний так называемой «коммуникативно-ситуативной грамматики», т. е. использования языка в зависимости от характера отношений между говорящим и адресатом (официальные – нейтральные – дружеские), от социальных ролей, от соблюдения говорящим коммуникативных тактик в разных условиях речевого общения, от способов общения (контактный / дистантный, устный / письменный) и др., что в совокупности с собственно языковыми (лексическими, грамматическими) знаниями составляет коммуникативную компетенцию носителя языка.
Длительное пребывание вне сферы основного (материкового) языка может сказываться на коммуникативных навыках говорящих: консервируются одни языковые черты, появляются новые. Насколько интенсивно протекают процессы языковых трансформаций в устной и письменной формах языка эмиграции? Устная разговорная речь уже неоднократно становилась предметом описания лингвистов. Речевые трансформации (языковая коррозия) могут быть осознаваемыми или неосознаваемыми говорящим. В отличие от спонтанной речи, в литературно-письменной форме у говорящего (пишущего) более ограниченный репертуар языковых средств, ориентация на ситуативные параметры существенно ниже (в данном случае речь не идет о фоновых знаниях или общей апперцепционной базе социума). При порождении письменных текстов, написанных с целью их публикации, степень языкового самоконтроля индивида обычно выше, чем в его устноречевой практике. Поэтому интересно рассмотреть, насколько широко представлены в письменной практике эмигрантов первой волны «старые» языковые особенности, принятые еще в дореволюционной публицистике, и «новые», инспирированные пребыванием за рубежом? Какова степень языковой «консервации» (и даже консервативности), корреспондируют ли грамматические процессы в языке эмигрантской публицистики с аналогичными процессами, протекающими в языке метрополии, каковы языковые инновации, проникающие на страницы эмигрантской прессы?
В типологическом отношении русский язык относится к числу синтетических (преимущественно) по своему строю. В структуре одного слова объединяются несколько морфем: собственно лексические, несущие основное значение слова, и аффиксальные форманты, указывающие на грамматическую категорию (часть речи, падеж, род, спряжение, лицо и т. п.). Основным синтетическим средством выражения грамматического значения в большинстве синтетических языков мира служит аффиксация. В аналитических языках (классическими примерами служат английский, французский) грамматические категории выражаются отдельно от лексических: либо самостоятельными словами (артиклями, предлогами), либо достаточно жестким порядком слов и синтаксической структурой предложения, интонацией. В русском языке есть и аналитические элементы: служебные слова (союзы, предлоги, частицы), крайне важную роль играет также интонация, но все же русский считается синтетическим (по преимуществу) языком. Учеными уже давно подмечено, что аналитические способы выражения в исторической перспективе составляют один из ведущих процессов развития многих языков. Вопрос о преобладании аналитических средств и уменьшении роли синтетических средств интересовал уже основоположников компаративистики в начале XIX в. В современной контактологической лингвистике этапы такой трансформации языков в направлении от синтетизма к аналитизму называют аналитическими стадиями развития языков, иными словами – изменения в морфосинтаксической структуре оценивают как движение от одной стадии аналитизма к следующей, от одного типа синтетизма – к другому, включающему, в свою очередь, больше аналитических элементов, чем прежний тип. Уже более 150 лет назад И. И. Срезневский писал, что в процессе культурного взаимодействия народов, приводящем к широкому распространению двуязычия или многоязычия, в синтетических языках сохраняются или развиваются только те черты, которые облегчают перевод с одного языка на другой, и это также может усиливать уровень аналитичности языкового строя и приводит к развитию аналитизма. Аналитические конструкции легко проникают в синтетические языки; в обратном же направлении такое движение не происходит [Мельников 2000].
Со второй половины XX в. в русистике развернулась довольно острая дискуссия о заметно увеличившихся аналитических чертах в русском языке; делаются выводы пусть о медленном («микроскопическом», по М. В. Панову), но движении русского языка в сторону английского,[23] аналитического в своей основе [РЯСОМ 1968: 15; РЯК 1996: 326–344; Акимова 1998; Гловинская 2000 и мн. др.]. Правда, часть исследователей сомневается в справедливости и обоснованности данного утверждения, мотивируя свою критику «аналитиков» (ученых, отстаивающих идею движения русского языка в аналитическом направлении) тем, что во внимание принимается чаще всего хронологический период последних 100 лет и игнорируются аналитические черты еще в древнерусском, напр., в сфере использования местоимений, функционировании вспомогательного глагола быть при формировании аналитических времен – не только будущего, но и прошедшего [Dunn 1988; Тираспольский 1991]. Впрочем, даже на синхронном срезе аналитические новшества некоторыми лингвистами могут расцениваться как периферийные, не затрагивающие глубинную структуру морфологии и синтаксиса и часто фокусирующиеся в разговорном языке, в котором, как известно, степень аналитизма заметно выше, чем в письменных формах; в данном случае оговорки, описки квалифицируются как недостаточные языковые навыки индивида, но не экстраполируются на языковую систему в целом [Горбачевич 1990]. Напротив, другая часть лингвистов возникновение аномалий в речи рассматривает как убедительные и симптоматичные факты, свидетельствующие о росте аналитических элементов в грамматическом строе русского языка; расширение аналитизма трактуется исследователями как доказательство подвижности языковой системы на ее динамичных, «универсально слабых» (в терминологии М. Я. Гловинской), наиболее подверженных языковой коррозии участках. Ср.: «Одна из наиболее определенных [тенденций в русском языке послереволюционной эпохи. – А. З.] – стремление к аналитизму. Основной признак аналитических единиц – то, что у них грамматическое значение передается вне пределов данного слова, т. е. средствами контекста (в широком смысле слова)» [РЯСОМ 1968: 11].
Исследователи языка русского зарубежья уже неоднократно обращали внимание на более активный характер проявления аналитических черт в речевой практике эмигрантов [Benson 1957; Kouzmin 1982; ЯРЗ 2001; РЯЗ 2001] в сравнении с языком метрополии. Основной областью распространения аналитизма является рост несклоняемых имен существительных, довольно обильно заимствуемых из языка-источника (прежде всего обозначения бытового характера, названия официальных учреждений, обозначения документов, термины делопроизводственной сферы), и имен прилагательных. В отличие от них глагол «с заимствованной основой не может быть “голым”, он должен иметь формальные показатели своей глагольности» [ЯРЗ 2001: 205], поэтому лексические и грамматические глагольные новообразования в языке эмигрантов оформляются согласно русским словоизменительным классам глаголов. В устном языке аналитизм в глагольных формах может проявляться в расширении сферы использования формы буду при образовании будущего времени: Я буду иметь лоны (англ. loan – «ссуда, заем»); Я буду назад в четыре часа (ср. английское глагольное соответствие I will be back – «я вернусь») [Andrews 1999: 98, 102], однако авторы [ЯРЗ 2001] не фиксируют подобных образований в собранном ими материале. Скорее всего, подобные грамматические конструкции присущи речевой практике индивидов, языковая компетенция которых в раннем (подростковом) возрасте подверглась мощному влиянию иностранных языков (где есть формально выраженные показатели будущего времени); в этом случае можно говорить о языковой коррозии, когда на языковую систему индивида, находящуюся в стадии формирования, накладывается другая языковая система, в которой та или иная грамматическая категория оказывается более употребительной или единственно возможной. Однако с точки зрения нормативной русской грамматики такие конструкции ошибочны, они не возникают в речевой практике носителей русского языка в метрополии. Можно ли рассматривать недостаточное знание русского языка и проникновение в речевую ткань индивида аналитических черт как тенденцию к аналитизму речи (языка) всех русских, живущих в зарубежье? По-видимому, нет. Таким образом, при изучении языка русской эмиграции встает важный теоретический и практический вопрос – о каком типе аналитизма следует говорить: появившемся в устной речи отдельных индивидов в результате языковой коррозии или на уровне русской языковой системы, находящейся вне метрополии. Письменная форма использования русского языка отражает аналитические процессы в меньшей степени, чем устная. Тем интереснее рассмотреть, в каких же зонах языка, на каких языковых ярусах (лексика, морфология, синтаксис) аналитические черты проявляются больше всего?
Аналитические формы имен существительных проникали в эмигрантский речевой узус и письменные сферы первой волны эмиграции довольно активно, среди них можно выделить тематические сферы, в которых аналитические модели используются чаще всего:
• наименования кинофирм, заводов, увеселительных и развлекательных заведений: Парамаунт-фильм, Жокей-клуб, Лаун-теннис клуб, Бетховен-зал, Дансинг-Палас, Дженерал Моторс:
Луиза Брукс, Ричард Арман в новейшем Парамаунт-фильме «Братья-соперники» [реклама] (Сегодня. 1930. 6 янв. № 6).
Дейтч указал также, что в настоящее время в венском Жокей-клубе происходят совещания между венгерскими австрийскими легитимистами (Дни. 1925. 13 февр. № 690).
6 ноября первая команда русского Лаун-Теннис Клуба играет реваншный матч на площадках Аньерского клуба (Возрождение. 1927. 6 нояб. № 887).
…в 8 часов 40 минут [Прокофьев] подъехал к Бетховен-залу, но из автомобиля не вышел (Дни. 1925. 1 февр. № 680).
Очередной симфонический радио-концерт [sic] Дженерал Моторс… будет посвящён величайшему русскому поэту А. С. Пушкину (Рассвет. 1937. 11 февр. № 35).
Это достаточно многочисленная группа в нашем корпусе. Сохранение структуры наименований тех или иных заведений, принятых в языке-источнике, – практически повсеместное явление в эмигрантской публицистике, не знающее исключений. Несомненно, это свидетельствует о стремлении эмигрантов не нарушать номинативно-структурную целостность иноязычной лексической единицы, даже если ее грамматическая структура не соответствует русской; можно утверждать, что грамматическая корректность и соблюдение русских морфологических законов согласования отступают на задний план. С точки зрения русской грамматики, нормативными являются определительные словосочетания с существительным (в функции главного компонента) и зависимым прилагательным, согласующимся с определяемым словом в роде, числе, падеже. В наших примерах первая часть составного наименования не склоняется, изменяется только второй компонент, подчиняясь законам согласования с другими членами предложения. Тем самым грамматическая связь между компонентами оказывается формальной, не координированной, формируются «аграмматичные формы», или своеобразный синтаксический «изафет» (по образному выражению В. Г. Костомарова). В современном русском языке масс-медиа эта тенденция стала проявляться особенно активно с конца 80-х гг. XX в. [РЯК 1996; Костомаров 1996; Ryazanova-Clarke & Wade 1999; Валгина 2001]. Итак, «изафетные» формы в эмигрантском варианте русского языка появились значительно раньше, чем в языке метрополии.
• наименования должностей, профессий: полицей-президент, министр-президент, министр-маршал, юстиц-рат, штаб-офицер, штаб-ротмистр, такси-шофер, генерал-директор:
Следственная комиссия Ландтага по делу Барматов дважды допрашивала берлинского полицей-президента Рихтера… (Дни. 1925. 14 февр. № 691).
Опытный такси-шофер немедленно требуется… (Сегодня. 1930. 4 янв. № 4).
Уже несколько дней пребывает в Берлине именитый советский гость – тов. Жуков, председатель объединенных электротехнических концернов СССР. Тов. Жуков играет руководящую роль в советской радиоиндустрии. […] «Генерал-директор» Жуков собирается посетить ряд германских радиостанций (Руль. 1930. 25 марта. № 2836).
Элементы аналитизма в терминах со значением профессий встречались задолго до революции. Это касается в первую очередь наименований военных должностей (многие из них в дореволюционном языке были заимствованы из немецкого: генерал-капитан, генерал-адмирал, генерал-аншеф, генерал-майор и мн. др.), профессиональных обозначений (обер-мастер, обер-кондуктор, обер-секретарь, обер-аудитор, обер-камергер, штаб-офицер, штаб-лекарь, штаб-ротмистр и др. [Ромашкевич 1889]). Многие составные термины, в которых первый компонент не склонялся, оставаясь в неизменяемой форме, сохранились в языке эмиграции, прежде всего это относится к военным обозначениям: штаб-офицер, генерал-лейтенант, штаб-ротмистр. В русском дореволюционном языке некоторые элементы составных терминов приобрели деривационную самостоятельность, послужив словообразовательными морфемами (в частности, префиксоидами) для производства новых слов. В эмигрантском публицистическом дискурсе сохранилось и продолжилось словопроизводство таких публицистически заостренных номинаций разговорного характера:
обер-аграрник Милютин (Сегодня. 1930. 3 янв. № 3).
обер-палач Дзержинский (Дни. 1925. 3 февр. № 681).
Однако не только сохранением старых наименований характеризуется эмигрантский узус, в него вошли и новые обозначения, связанные с жизнью за рубежом и отсутствовавшие в дореволюционном речевом обиходе: такси-шофер (очевидно, прямое заимствование из нем. Taxichauffeur; ср. англ. taxi driver, франц. chauffeur de taxi), полицей-президент (нем. Polizeipräsident – «начальник полиции (в крупном городе)»), генерал-директор (нем. Generaldirektor – «генеральный директор»; ср. франц. directeur général), министр-маршал, юстиц-рат (нем. Justizrat – «советник юстиции»). Расчленение в русском языковом сознании сложного иноязычного слова на два компонента, формирующих, в свою очередь, составной термин, ярко проявляется в написании иноязычного слова с помощью дефиса, который в русской орфографии, как известно, выполняет дифференцирующую функцию – разделения составной лексемы на самостоятельные в семантическом отношении элементы. Итак, существовавшая в русском языке традиция профессиональных обозначений (имевших в структуре аналитические компоненты) вполне органично вобрала в себя новые номинации, заимствованные эмигрантами из иностранных языков. Новые профессиональные обозначения легко приспосабливались к русской морфологии, будучи частотными в эмигрантском узусе, однако сохраняли свой неизменяемый (аналитический) характер в составе фраз-вкраплений, целью которых являлась коммуникативная точность при передаче значимых для эмигрантов понятий.
• обозначения политических реалий: дуче, гетто, наци, шупо (немецкая разговорная аббревиатура Schupo < Schutzpolizist – «охранник-полицейский»).
Под водительством Дуче [sic] Италия преодолевает, достигает, добивается, – одним словом, работает для своего лучшего национального будущего (Сигнал. 1938. 1 сент. № 38).
Тибор Самули – чахоточный садист и грабитель из подонков венгерского гетто… (Сигнал. 1938. 15 сент. № 39).
…по бокам этой шумной и хулиганящей толпы шли чинно, в ногу, в такт звукам «Интернационала» данцигские… «шупо» (полицейские) (Дни. 1925. 11 февр. № 688).
Следует аналитическому иноязычному прототипу (Hitler-Ludendorf-Putsch) и производное прилагательное Гитлер-Людендорфский (вместо русского нормативного гитлеровско-людендорфский):
…один из подсудимых немцев стоит во главе реакционной политической организации в Баварии и участвовал в пресловутом Гитлер-Людендорфском [sic] путче, другой печатал в своей типографии немецкие черносотенные брошюрки и пр. (Сегодня. 1930. 9 янв. № 9).
• производственные, технические наименования: тон-фильм (= тон-фильма), конвеер-система [sic]. Ограниченность технических лексем в данной группе, в принципе, не вызывает удивления, так как эмигрантская пресса намного меньше, чем советские газеты, уделяла внимания обсуждению технических, производственных проблем, технологических процессов и операций. Соответственно, потребность и необходимость в использовании технической, специальной терминологии на страницах эмигрантских газет была значительно ниже, чем в советской периодике, активно освещавшей процессы технического перевооружения народного хозяйства (ср. советские планы электрификации, индустриализации, коллективизации). Аналитические составные термины (типа крекинг-система) встречались в русском советском дискурсе не только в специальных справочниках, но зачастую попадали и в газетно-публицистический стиль, тем самым расширяя сферу своей употребительности: даже если слова не входили в речевое употребление, то, по крайней мере, попадали в состав пассивной лексики, знакомой значительному числу людей. Широкое проникновение технической терминологии в послереволюционный советский узус неоднократно комментировалось исследователями [Крысин 1965, 1968; РЯСОЛ 1968; Obermann 1969; Лексика 1981; Lehikoinen 1990]. Приведем примеры аналитических составных терминов из нашего материала.
Победа тон-фильмы! Лучшее, что до сих пор дала американская говорящая, поющая тонфильма «Омоложенный»… в которой сочетаются захватывающий драматический сюжет и последнее слово в технике передачи изображения и звука (Сегодня. 1930. 4 янв. № 4).
Например: сшить одну скроенную штанину, считая приклад, нужно полчаса. Другую тоже полчаса. Прикроенную жилетку сшить на машине – полчаса. […] Считая на закройку, сборку и утюжку еще два, два с половиной часа – вся работа, значит, будет готова в три часа. Это вот и есть конвеер-система (Руль. 1930. 1 янв. № 2766).
Эти аналитические формы стали чрезвычайно популярны в русском языке метрополии в конце XX – первом десятилетие XXI в. Таких новаций «традиционно образцовый русский язык избегал (правда, допускались массово в профессиональной речи, особенно в технической и научной, разнообразные сложения: альфа-частицы, блюминг-стан)» [Костомаров 1999: 270], однако сейчас они не ограничиваются рамками профессионально-технических сфер, а довольно быстро входят в узуальное использование.
• наименования официальных актов, документов, организаций, а также городских топонимов. В русскую прессу, издаваемую, в частности, в США и Франции, широко проникли грамматически некоординируемые сочетания. Связь компонентов (с позиций русской морфологии) таких сочетаний чисто формальная, аналитическая. Ср.:
В состоявшемся 26 марта заседании Эмигрантского Комитета заслушаны сообщения В. А. Маклакова… 2) о представлении министерством внутренних дел представителю Нансеновского офиса [sic] во Франции права выдавать беженцам свидетельства о бедности, освобождающие от уплаты гербового сбора с карт д-идантитэ (Возрождение. 1937. 3 апр. № 4072).
Пастор Ф. Дэйк, из Зайон, Илл[инойс]… приговорен федеральным судьей к шестимесячному тюремному заключению за нарушение Мэнн акта. Пастор увез с собой из Кеноши, Вис[консин], в Ист Луис, Илл[инойс], шестнадцатилетнюю девушку, с которой был зарегистрирован в нескольких отелях, как «муж и жена» (Рассвет. 1937. 11 февр. № 35).
Общее собрание членов Земско-Городского Комитета состоится 18 ноября в 3 часа 30 мин. в помещении Комитета (33, рю де Прони) (Дни. 1926. 16 нояб. № 1160).
Это явление (отсутствие грамматической координации, постпозитивные элементы), ранее несвойственное русскому языку метрополии, начинает широко распространяться в книжных сферах русского языка в последнее десятилетие XX в. [Костомаров 1994: 204–205; Дуличенко 1994; Граудина 1998; Ryazanova-Clarke & Wade 1999]: рекламный проспект прислала Оксана Букатина, Москва; проживающий в США, штат Вермонт… Александр Солженицын…; Норткот Паркинсон… скончался в Кентербери, юго-восток Англии, в возрасте 83 лет; и др. Приведенные выше примеры показывают, что влияние иноязычных аналитических моделей грамматической некоординируемости лексем, распространенных в топографических, ономастических обозначениях, в эмигрантской публицистике обнаруживается значительно раньше письменной практики в метрополии.
• бытовые, спортивные наименования. Они делятся на три подгруппы. Первая подгруппа: слова, состоящие из изменяемой первой части и неизменяемой второй: юбка-принцесс, оперетка-ревю.
Юбки-принцесс [реклама] (Дни. 1925. 1 февр. № 680).
…Губерт Маришка, даже американцев изумляющий умопомрачительными тратами, и теперь, для своей новой оперетки-ревю, ухлопал… около двухсот тысяч шиллингов! У него хватает на целые армии всяких «герлс», которых он выписывает из Парижа и Лондона… (Сегодня. 1930. 11 янв. № 11).
Вторая подгруппа: слова, формируемые из неизменяемой первой части и изменяемой второй: вулкан-фабр, мюзик-холль [sic], танц-бар [sic].
Танц-бар «3 Musketiere» [реклама] (Руль. 1930. 4 янв. № 2768).
На пароход я [Я. Скалкин. – А. З.] садился, у меня багажу было всего одна иголка в лацкане, а в городе Константинополе носильщик снес за мной на берег чемодан вулкан-фабр и плед с подушкой (Руль. 1930. 1 янв. № 2766).
Третья подгруппа: собственно неизменяемые слова: матинэ (франц. matinée «утренний или дневной спектакль»), ватер-поло, брио (франц. brio «живость (в игре)»), кино, синема (франц. cinéma), супэ (франц. souper «ужин»), карт д-идандитэ = карт д-идантитэ (фр. carte d’identité «удостоверение личности») и др. Затруднительным является квалификация иноязычных слов на согласный: пентюр люминез, тэ-дансан (франц. thé dansant «вечеринка с танцами (букв.: вечерний чай в 5 часов)»), герл = гэрл (герлс); их можно отнести и к полностью неизменяемым, и к склоняемым, очевидно, всё зависело от речевой практики конкретного индивида. В нашем корпусе, однако, все эти слова неизменяемые.
9 июля… состоится тэ-дансан с 17 до 24 ч. для отправки на летние каникулы русских девочек. В концертном отделении примут участие известная пианистка Маргарита Саальберг, певица Ирина Кедрова, К. Балашев и др. (Возрождение. 1939. 7 июля. № 4191).
27-го января в 11 часов утра… состоится матинэ арий и романса артистки Мариинской оперы Зинаиды Юрьевской (Огни. 1924. 21 янв. № 3).
Этот маленький деспот, светловолосая хищница, вампир с невинным лицом, в теле «гэрл» мюзик-холля [sic], желающий пробить дорогу на подмостках… (Возрождение. 1935. 15 марта. № 3572).
Техника прикладн. [ого] искусства: раскраска материй, пешуар, батик, пентюр люминез, выжигание [объявление] (Возрождение. 1927. 6 нояб. № 887).
Модель, повторяющая английскую структуру типа A group, B group и т. п., распространенная в специальных сферах (наука, техника, спорт), проникла и в письменную практику эмигрантских газет:
Победитель прошлого турнира Ошин проиграл в мужском сингле [игры в пинг-понг. – А. З.] А-группы Розенталю П. в двух сетах 15:21, 18:21… (Сегодня. 1930. 12 янв. № 12).
Увеличение в русском языке числа неизменяемых (несклоняемых) имен существительных большинством лингвистов считается очевидным показателем роста аналитических тенденций в русском языке, синтетическом по своему характеру.
Подведем итог. Группа аналитических (по структуре) слов является одной из самых представительных в нашем корпусе, так как понятия называют предметы и явления повседневной жизни и, как правило, частотны в языках-источниках. Как можно видеть, аналитизм в этой группе проявляется или на морфологическом уровне (неизменяемые заимствования-варваризмы типа ватер-поло, брио, матинэ), или на структурном (напр., препозитивный термин А-группа вместо ожидаемого русского группа «А», где конкретизатор обычно стоит в постпозиции к главному, определяющему, слову), или на синтаксическом (нескоординированное согласование: чемодан вулкан-фабр, (вампир) в теле герл). Подобные конструкции стали лавинообразно нарастать в русском языке метрополии конца XX в., эмигрантский узус столкнулся с ними гораздо раньше. Несклоняемые заимствованные существительные вместе с другими аналитическими элементами если не ослабляли русскую падежно-словоизменительную парадигму, то все-таки свидетельствовали о довольно массированном проникновении аналитических по своей природе языковых элементов как в устноречевую практику, так и в письменные формы русского языка.
Аналитические тенденции в эмигрантской прессе, возникшие под влиянием западно-европейских языков, отчетливо проявились сразу же в первые годы эмиграции. Имена существительные – та область морфологии, где накапливание аналитических черт происходило сильнее всего. В первую очередь обращает на себя внимание значительное количество составных терминов, бытовых обозначений, в которых один из элементов является грамматически ущербным (с позиций нормативной морфологии), неизменяемым, аграмматичным. Синтаксически аналитические формы могут находиться в постпозиции, особенно это касается топонимических (топографических) обозначений, принятых в стране проживания русской колонии/диаспоры. Все эти модели стали широко распространяться в русском языке метрополии только в последние два десятилетия XX в., когда стало сказываться интенсивное воздействие иностранных языков (в первую очередь английского).
Рост аналитических тенденций в сфере антропонимики уже неоднократно комментировался исследователями. Здесь мы хотим обратить внимание на случаи нарушения грамматического согласования имен (в сочетании с иноязычными этикетными знаками) и фамилий. В следующих двух примерах показательны, во-первых, использование графической комбинации кириллического (фрау) и латинского алфавитов (Scalkin) с иронически-игровой, стилизованной целью (не случайно эта комбинация присутствует в нарративном (фельетонном) повествовании). Во-вторых, возникает трудность и непоследовательность в применении иноязычных этикетных моделей к русской морфологии (ср. отсутствие согласования в сочетании фрау Амалия Скалкин вместо закономерного фрау Амалии Скалкин и верное согласование в синтагме обжег щеку фрау Амалии). Очевидно, можно говорить о расшатывании правил падежного согласования не только в устном речевом обиходе эмигрантов, но и о проникновении этой языковой неуверенности (а именно – комбинации синтетических и аналитических компонентов в некоторых затруднительных, сомнительных случаях) в письменную практику, прежде всего в нарративные тексты, базирующиеся на устной речевой стихии и/или отражающие ее. Ср. примеры из нашего корпуса:
В маленькой комнатушке при портновском магазине «Jacob Scalkin», сам герр Scalkin, он же Яков Иванович, запивая безсахарным [sic] кофе вязкий бутерброд со шпеком [шпиком. – А. З.] и не без труда преодолевая произношение и обороты языколомной немецкой речи, говорил своей жене, фрау Амалия [sic] Скалкин… (Руль. 1930. 1 янв. № 2766).
Фрау Scalkin приняла заказчика, предложила ему стул и вернулась в коморку. «Знаешь, кто пришел? Тот самый заказчик, который тогда в сентябре по американской…». Яков Иванович чуть не подавился куском. Он вскочил, натянул пиджак и обжег щеку фрау Амалии горячим шепотом. «Поняла? На даровщинку потянуло!» (Руль. 1930. 2 января. № 2767).
Русским пришлось иметь дело со многими иностранными антропонимами, которые в русской нормативной грамматике проявляют причудливые грамматические капризы: то склоняются, то нет. Понятно, что в эмигрантском узусе использование таких имен собственных было несравнимо выше, чем, например, в речевой практике тех же людей до революции, но еще живших тогда в России. Пребывание за рубежом и вырабатывающаяся языковая привычка избегать склонения многих иноязычных антропонимов влияла и на фамилии, существовавшие в перечне российских фамилий, но сохранявшие свой иностранный характер. Очевидно, несклоняемость фамилии Дитерихс в одной эмигрантской газете можно объяснить именно давлением иноязычных моделей употребления фамилий (resp. аналитизма):
Фонд спасения Родины имени Великого Князя Николая Николаевича. […] Вклады и пожертвования могут вноситься или непосредственно в банк или через генерала Дитерихс (Голос России. 1931. 2 авг. № 1).
В этом предложении нормативной формой должна быть: через генерала Дитерихса (так как Дитерихс – лицо мужского пола), неверное употребление может указывать на размывание категории склонения в сложных и неясных для «наивного» носителя языка случаях. И напротив, иногда наблюдается склонение фамилий (при обозначении лиц женского пола), что естественнее всего можно объяснять при помощи механизма морфологической аналогии (как известно, в языке XIX в. склоняемость иноязычных фамилий была намного выше, чем в языке XX в. [Калакуцкая 1984: 50–53; 1994; Валгина 2001: 158]).
В официозе «Московских Известиях» [sic] и в других газетах публикуются специальные телеграммы об «Октябринах» из разных мест. Это обряд, заменяющий в настоящее время «крестины». Собираются в «Рабочем доме» или другом общественном месте, приносят туда новорожденных младенцев, дают им имя «Клары», в память Клары Цеткиной [sic], или «Карла», в память Карла Маркса, дают и русские имена. Подносят новорожденным по облигации одного из займов и устраивают торжество (Огни. 1924. 21 янв. № 3).
Впрочем, склонение еврейских фамилий представляет известную грамматическую трудность в русской грамматике. Они образовывались как на базе идиша и иврита, так и русского и отчасти украинского языков, и вычленение в них тех или иных словообразовательных элементов не так легко для лингвосознания говорящего, например, в фамилии Цеткин/Цеткина формант – ин(а) – это притяжательный суффикс или корневая часть? Затруднения или неуверенность в образовании корректных грамматических форм антропонимов весьма часты и в речевой практике индивидов метрополии. Приведенные выше примеры из эмигрантской прессы, по нашему мнению, находятся в пределах колебаний нормы в основном русском языке и не могут квалифицироваться как эмигрантские новации.
В эмигрантской прессе есть и более тонкие, изощренные случаи, когда происходит перекрещивание русских грамматических форм слов под влиянием иностранных языковых параллелей; все это в совокупности и может вызывать коррозию морфологических форм и образовывать новые модели предложно-падежного управления. Это касается субституции глаголов или отглагольных существительных в морфолого-синтаксических конструкциях, близких по семантике, но с разными предложными связями, напр.: пропаганда за советскую правду (вместо нормативного управления агитировать, агитация за кого-, что-либо). В этом примере контаминацию можно объяснить совместным действием следующих механизмов: во-первых, возможностью синонимизации слов пропаганда, агитация или глагольных лексем пропагандировать кого-, что-либо, агитировать в русской разговорной некодифицированной речи; во-вторых, влиянием немецкой предложно-падежной модели propagieren für – «пропагандировать за что-либо, кого-либо», agitieren für – «агитировать за кого-, что-либо». В результате сформировалась контаминированная предложно-падежная группа (попутно отметим: приводимая цитата – из газеты «Руль», выходившей в Берлине):
Сов[етская] власть была представлена молчаливым наблюдателем, неким Ромом, который, однако, в кулуарных беседах с делегатами съезда и иностранными корреспондентами развивал пропаганду за советскую «правду» в разыгрывавшемся кровавом конфликте по поводу Восточно-Китайской железной дороги (Руль. 1930. 25 марта. № 2836).
Это те случаи, когда в прессе встречается глагольно-падежное управление, вызванное не нарушением словосочетаний или их контаминацией на почве русского языка, а в результате калькирования грамматических конструкций из контактирующего с русским языком иноязычного материала. Морфолого-синтаксический облик таких калькированных грамматических конструкций явно выпадает из системы русского языка и обнаруживает неудачность, ошибочность калек:
…губернатор Морфи заявил, что обе стороны – Дженерал Моторс и юниона – склонны к уступкам и находятся на пути к достижению соглашения. […] Компания… обязалась не преследовать к юниону рабочих и признала юнион в качестве представителя юнионизированных рабочих (Рассвет. 1937. 11 февр. № 35). возможная калька с англ. make a claim to, prosecute to – «предъявлять иск (к) кому-л.».
В жизни нет еще (да и будет ли когда-либо, неизвестно) такое положение, при котором международная армия пролетариата, подчиненная единому руководству, маневрирует против общего врага (Дни. 1925. 28 янв. № 676). ср. нем. manövrieren gegen – «маневрировать против», англ. manoeuvre against, фр. manoeuvrer contre.
«Daily News» пишет в передовой статье, что необходимо немедленно предложить к Лиге Народов Германии и России (Призыв. 1920. 13 марта (29.2). № 62). ср. англ. appeal to smb., smth. – «обратиться к кому-, чему-л.», нем. einen Appell an jemanden richten – «обратиться к кому-л. с воззванием».
Интересным случаем глагольного аналитизма является употребление сочетания сделать скандал для имени русского артиста, которое грамматически неприемлемо в русском языке. Очевидно, использование такой неудачной и неловкой комбинации слов скандал для имени объясняется калькированием фр. faire un scandale (pour) – «устроить, закатить скандал», но в русской грамматике группа устроить скандал требует дательного падежа: устроить скандал кому-либо (с беспредложным управлением). В данном же случае французский предлог pour просто калькируется, в результате чего и возникает аналитическая (предложно-падежная) конструкция. Ср.:
В 8 часов 15 минут вечера г. Прокофьев на тревожный телефонный звонок заявил, что он приедет, но не войдет в зал, пока ему на улице, в автомобиле, не будет уплачен гонорар. […] Наконец, вышли 2 лица из публики, пытавшиеся доказать ему, что он сделал перед лицом многочисленных музыкальных критиков скандал для имени русского артиста (Дни. 1925. 1 февр. № 680).
Эта модель оказалась в русском эмигрантском узусе актуализированной и/или заимствованной во второй раз: в первый раз это калькирование произошло в русском речевом обиходе высшего света в XIX в. (сделать скандал; фр. faire un scandale[24]), во второй раз – уже в эмигрантской речевой практике как чистая калька французской предложно-падежной конструкции (сделать скандал для).
Таким образом, эти примеры, свидетельствующие о проникновении калькированных аналитических конструкций, также находятся в общем русле роста аналитических тенденций в языковой практике эмигрантов. Показательно, что данные языковые факты встречаются в кодифицированных формах языка (публицистической речи). Это можно объяснить как влиянием устной речи эмигрантов, где калькирование меньше замечается говорящими и/или больше «прощается» собеседником/собеседниками, так и активным обращением эмигрантов к иноязычной печатной продукции (особенно если беженцы знали данный язык/данные языки), грамматические модели которой сначала размывали, а затем трансформировали грамматические валентные отношения компонентов.
Распространение ударного окончания – а́ в формах множественного числа имен существительных справедливо относят к одной из активных морфологических тенденций в сфере имен в языке XX в. Если Ломоносов в «Российской грамматике» называл всего лишь несколько слов с окончанием – а́ (облака, острова, луга, леса, берега, колокола, бока, рога, глаза), то с XIX в. рост этого окончания и в устном языке, и в художественной литературе несомненен. Источником форм на – а́ в именительном падеже множественного числа считаются профессиональные языки и жаргоны [Иванова 1967; о структурно-фонологических факторах см.: Worth 1983]. Многие формы имен существительных мужского рода во множественном числе в современном языке находятся в стилистическом движении: одни из них уже стали нейтральными, другие сохраняют разговорный характер. В современном русском узусе формы на – а́/-я распространены среди рабочих, инженерно-технических работников и служащих [Comrie et al. 1996: 129]. Однако самым весомым, значимым для проникновения форм на – а́/-я в узус и укрепления их является поддержка этих окончаний журналистами и писателями [РЯМО 1974: 186, 251]. Чрезвычайно активно формы на – а́/-я рождаются в современном русском узусе: в устной речи, в печатных жанрах, телевизионном языке [РЯК 1996: 313–316; Ryazanova-Clarke & Wade 1999: 318–319; Лаптева 2003: 108–110].
Встречаются ли такие формы множественного числа на – а́/-я в эмигрантской прессе? Таких форм немного, тем не менее они свидетельствуют о тех же тенденциях, что и в русском языке метрополии. Прежде всего обращает на себя внимание использование форм на – а́, имеющих источник своего происхождения в профессиональной речи: года́, промысла́.
Горят нефтяные промысла́ (Дни. 1925. 4 февр. № 682).
…советский вывоз последние года́ составляет 37 проц[ентов] довоенного вывоза, а ввоз 28 проц[ентов] довоенного ввоза (Дни. 1926. 19 нояб. № 1163).
Если эти две формы с окончанием – а́ использовались еще, видимо, и в дореволюционном речевом обиходе,[25] то к эмигрантскому узусу стоит относить появление формы кельнера́, возникшей по модели инспектора́, профессора́, инспектора́. Примечательно наименование советских официантов иноязычным словом кельнер;[26] СУ не приводит формы множественного именительного на – а́, что свидетельствует о единственном и нормативном окончании – ы.
Особенно бросается в глаза назойливое и настойчивое ухаживание за иностранцами прислуживающих им кельнеров. Все кельнера, конечно, являются агентами ГПУ (Сегодня. 1930. 1 янв. № 1).
Заимствования форм на – а́ из языкового узуса метрополии редки, в нашем корпусе мы зафиксировали только один пример. Ср. цитату из советской газеты, где встречается разговорный вариант санинструктора́:[27]
Санинструктора обычно не знают задач определенного тактического учения [изложение статьи из советской газеты «Тревога», выходившей на Дальнем Востоке] (Гол. России. 1931. 1 окт. № 3).
Однако чаще представлена вариативность форм: редактора́ и редакторы, пуловера́ и пуловеры, шлюпфера́ и шлюпферы. Все эти слова тематически входят в сферу специальной или полутерминологической лексики, и, таким образом, наличие двух вариантов свидетельствует о сосуществовании в эмигрантском речевом обиходе как разговорно-профессионального употребления (ударное окончание – а́), так и нормативного, стилистически нейтрального окончания – ы:
(1) Среди арестованных – редактора́ всех одесских газет… (Голос Родины. 1919. 1–14 мая. № 264).
(2) В Париже выходит газета «Ля Рюсси Опримэ». Ее русские редакторы ведут противобольшевицкую пропаганду, пользуясь исключительно фактами и сведениями из большевицкой [sic] печати (Дни. 1926. 20 нояб. № 1164).
(1) [Распродажа: ] кофты, пулловера́, костюмы, шлюпфера́ (шерст[яные], шелк[овые]) (Сегодня. 1930. 12 янв. № 12).
(2) …дамские и детские pul-over’ы… [реклама] (Дни. 1926. 21 нояб. № 1165).
Шлюпферы (дамское белье) [реклама] (Дни. 1925. 1 февр. № 680).
Стилистическая вариативность была свойственна уже дореволюционному узусу, поэтому использование двух форм при образовании тех или иных профессионально-технических номинаций совершалось в эмигрантском узусе так же естественно, как и в языке метрополии. Ограничения касаются в первую очередь тематики и диапазона таких варьирующихся форм. Как правило, в эмигрантском узусе форм на – а́/-я при образовании множественного числа имен существительных мужского рода меньше ввиду ограниченного состава словаря, более медленных темпов пополнения его новыми лексемами.
Смысловое сближение и смешение предлогов в нашем корпусе – любопытное языковое явление, свидетельствующее о пересечении, наложении двух тенденций: а) смешении русских предлогов с близким значением в речевой практике эмигрантов и б) влиянии иностранных предложно-падежных моделей.
Рассмотрим подробнее языковые механизмы, вызывающие смешение предлогов. В качестве иллюстрации начнем с анализа использования предлогов из-за, благодаря, ради в непривычных для нас контекстах. Каковы же лингвистические причины подобного смешения или неразграничения? Эти предлоги объединяет общая сема каузальности какого-либо события, однако их стилистико-прагматические интенции различны: в предлоге из-за, наряду с каузирующим значением, существен коннотативный компонент негативности; предлог благодаря, напротив, содержит позитивный коннотативный компонент; предлог ради выражает повышенную степень волюнтативности, способности, желания совершить какое-либо действие. Таким образом, смешение данных предлогов в эмигрантской публицистике может получить следующие интерпретации:
во-первых, может свидетельствовать о преобладании семантической унификации над семантико-прагматической дифференциацией;
во-вторых, демонстрировать сохранение в речевой и письменной практике старых стилистических канонов, т. е. влияние книжно-литературной традиции XIX в.;
в-третьих, указывать на возможное воздействие франц. pour – «ради, вследствие, из-за». Ср. примеры:
Дальлес [Дальневосточный лес. – А. З.] работал наемным трудом, но, благодаря аресту крестьян, лишился рабочей силы, лошадей и опытных руководителей (Голос России. 1932. июль. № 12). В современном нормативно-узуальном употреблении требуется предлог из-за.
Здесь [на горе Афон. – А. З.] находится и наша обитель Благовещения Пресвятой Богородицы, которая устроена заботами и усердием покойного настоятеля старца Парфения с помощью добрых людей, имевшая до войны 40 человек братии. […] Прежде монастыри получали из России, но все это прекратилось ради современной страшной неурядицы. И живем мы ныне весьма бедствуя, распродавая последние церковные облачения и утварь для существования (Младоросская искра. 1932. № 20. 12 июля). Предлог ради вместо ожидаемого (согласно современным нормам) из-за.
Подавив огнем и мечом крестьянские восстания в России и на Украине, коммунистическая власть окончательно разорила крестьянское хозяйство. Карательные экспедиции действовали в деревне, подобно опричникам Ивана Грозного. […] Благодаря варварской системе заложничества и круговой поруке, были пролиты потоки невинной крови (Анархич. вестник. 1924. № 7). Предлог благодаря вместо современных из-за, вследствие.
Очевидно, смешение можно интерпретировать как наложение двух процессов: старого недифференцированного употребления предлогов из-за, ради, благодаря, идущего из литературно-книжной практики XIX в. [Очерки 1964b: 234–235], и унифицирующего влияния французской предложной модели. Данное явление не следует рассматривать как специфически эмигрантское, так как смешение предлогов из и из-за, благодаря и из-за вследствие лексико-грамматического пересечения их в общей (грамматической) семе каузальности нередко и в современной речи [ТСВН 1973].
Иногда с позиций современного узуса употребление некоторых предлогов в эмигрантских газетах кажется необычным; приведем в качестве примера цитату:
Первый гейм прошел с большим напряжением и закончился в пользу «Руси» со счетом 15 на 9 (Возрождение. 1932. 2 янв. № 2405).
В современном языке доминирует аналитическое сочетание «со счетом 15: 9» с так называемым кратным именительным, «господствующим в области спорта» [РЯСОМ 1968: 265]. Ясно, что устный язык следует за письменной формой и в речевом узусе метрополии распространилась модель синтаксически нескоординированных компонентов. Конечно, в языке использование этого типа синтаксически ограничено: практически только существительные счет и результат участвуют в его формировании, именно поэтому такие конструкции справедливо квалифицируют как «синтаксический фразеологизм» [там же]. Данная синтаксическая структура является довольно новой в русском языке, хотя в [РЯСОМ 1968: 265] и приводится две цитаты, в которых при обозначении спортивного результата используются предложно-падежные конструкции:
Первая половина игры кончилась со счетом «один на ноль» в пользу германской команды (Ю. Олеша. Зависть).
Счет здесь пока полтора на пол-очка (Комментарий к шахматному матчу, телепередача. 1965 г.).
В монографии [РЯСОМ 1968] отмечался факт активизации именительного кратного в области спорта, но без функционально-стилевой детализации: как функционирует данная модель при обозначении количества очков в разных видах спорта? какова частотность использования именительного кратного или предложно-падежной конструкции в газетно-публицистическом и устном языке? Очевидно, после 60-х гг. в тех видах спорта, где для исчисления очков используются целые числа, рост именительного кратного несомненен, в тех же видах спорта (например, шахматы), где применяются более мелкие числа (очко, пол-очка), до сих пор сосуществуют обе модели. Итак, можно с известной осторожностью высказать предположение, что конструкция 15 на 9 в эмигрантской прессе – это традиционная речевая модель обозначения количества очков, принятая в русском узусе в дореволюционные годы и сохраненная в речи диаспоры.
Использование предлогов в – на (при обозначении участия кого-л. в мероприятии) зависит от глагольного управления: участвовать в собрании, но присутствовать на собрании. Неузуальную для современного употребления форму произнести речь в пленуме можно рассматривать как смешение, неуверенность говорящего/пишущего в нормативной русской глагольной валентности.
Его [Сталина] последняя речь, произнесенная 3-го марта в пленуме какого-то из высших советских учреждений… (Возрождение. 1937. 3 апр. № 4072).
На закрывшемся 10 ноября пленуме ЦК комсомола принято, как сообщают «Известия» (11.ХI), единогласное постановление об исключении из числа членов ЦК комсомола бывшего командующего флотом зиновьевца Зофа (Дни. 1926. 18 нояб. № 1162).
Интересным случаем является использование предлога между, сочетающегося с абстрактно-собирательным существительным (это идет из языка XIX в.):
Дружба, товарищество между молодежью [в Советской России. – А. З.] отсутствует (Голос России. 1932. июль. № 12).
В современной нормативной грамматике предлог между не может сочетаться с подобными собирательными именами существительными (крестьянство, учительство, профессура), имеющими формы только единственного числа. В нормативном языке возможны только модели, в которых участвует наряду с между также сочинительный союз и, т. е. в восполняющих (комплетивных) конструкциях, напр.: между молодежью и старшим поколением, между крестьянством и властью и т. п. Однако в языке XIX в., не только разговорном, но и книжно-литературном, использование предлога между с собирательными существительными не воспринималось как отклонение от нормы. Ср.:
Когда после холостого ужина [Пьер Безухов], с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики (Л. Толстой. Война и мир).
Очевидно, к концу XIX – началу XX в. произошла дифференциация предлогов в дистрибутивном значении: между стал использоваться со счетными именами, среди – с абстрактными именами, которые в семантическом отношении состояли из отдельных, самостоятельных компонентов, но в грамматическом отношении оставались невыраженными, поглощенными морфологической категорией собирательности.
Но он знал цену популярности среди молодежи и потому не решался круто разорвать с прежним кружком (Куприн. Яма).
Кавальканти шел, весь отданный своим черным думам, и, только случайно подняв глаза, заметил Лоренцо, старого нищего, хитрость которого была хорошо известна среди молодежи (Н. Гумилев. Радости земной любви).
Произошло также и стилистическое размежевание предлогов, используемых в данных конструкциях: предлог среди все более тяготел к нейтральному регистру, предлог между стал разговорно-просторечным. В некодифицированных сферах русского языка смешение данных предлогов было вполне возможно: причиной этого был дисбаланс между грамматикой (собирательность) и семантикой (раздельная множественность). В этой связи приведем любопытный языковой документ, написанный в СССР в первые революционные годы. Это заявление (от 5 февраля 1929 г.) В. Бухарева в Томский губернский избирком (орфография и пунктуация источника сохранены):
…нас губила не сплоченность не связанность между молодежью не сознательность, неужели я бы торговал зная, нет, когда узнал гадость торговли я бросил, нас погубила религиозная обстановка, теперь я уже себя считал среди молодежи и считал себя учеником советского союза (Дружба народов. 2000. № 11).
Использование предлогов между и среди со словом молодежь, по нашему мнению, едва ли можно однозначно квалифицировать как ошибку неграмотного человека (отвлеченная лексика противоречит этому) или нарушение грамматических правил. Кажется, в приведенной цитате очевидно стремление пишущего грамматически и семантически различить, дифференцировать использование данных предлогов: сочетание между молодежью равно по смыслу фразе между молодыми людьми (с локативно-квалификативным значением), сочетание среди молодежи подчеркивает активную (инклюзивную) роль субъекта в некоторой группе (молодежь). Аналогичную грамматическую конструкцию находим и в тексте И. Солоневича, в 1934 г. вместе с братом Борисом и сыном Юрием, бежавшим в Финляндию (затем – в Центральную Европу) из ГУЛага в Карелии. Можно ли объяснять ее появление в письменном тексте теми же языковыми мотивами (неустойчивым, динамическим состоянием предлогов между и среди в узусе), что и в предыдущем полуграмотном заявлении, или же отнести к особенностям эмигрантском языка? На наш взгляд, больше оснований видеть те же языковые процессы семантико-стилистической и грамматической дифференциации, подвижного и еще неустойчивого положения в конкуренции предлогов между и среди, но не коррозию, не ошибку, как это можно было бы квалифицировать, исходя из современных грамматических норм.
Должен сказать, что среди этой молодежи напрасно было бы искать какой-нибудь хотя бы начерно выработанной программы, во всяком случае положительной программы. Их… не устраивает никакая партийная диктатура, и поэтому между той молодежью (в лагере ее немало), которая хочет изменить нынешнее положение путем, так сказать, «усовершенствования» компартии, и той, которая предпочитает эту партию просто перевешать, существует основной решающий перелом: две стороны баррикады (И. Солоневич. Россия в концлагере).
По-видимому, и приведенную в начале нашего рассуждения цитату из эмигрантской газеты следует рассматривать как сохранение старой грамматической модели, не имеющей для эмигрантов стилистической окраски просторечности/разговорности.
Рассмотрим вторую тенденцию – возможного влияния иноязычных предлогов, вызывающего смешение русских. Начнем с предлога через в значении «посредством, вследствие, с помощью». Употребление данной конструкции с предлогом через было свойственно не только дворянскому речевому обиходу в XIX в., но и просторечию. Грамматической особенностью предлога было его использование с абстрактными существительными:
[Кузнец: ] «Зачем тут лежат эти мешки? их давно бы пора убрать отсюда. Через эту глупую любовь я одурел совсем. Завтра праздник, а в хате до сих пор лежит всякая дрянь. Отнести их в кузницу!» (Гоголь. Вечера на хуторе близ Диканьки).
Постигнув через эту любовь смысл жизни, он верно постигает и смысл смерти – и чем глубже он постигает этот смысл, тем меньше трепещет перед нею (Л. Толстой. Путь жизни).
Применительно к современному узусу БАС-1 предлог через в значении «из-за чего-н., по какой-н. причине» снабжает пометой устар[елое] и простореч[ное] [БАС Т. 17: 866]. В эмигрантской речевой практике старые синтаксические модели активизировались под давлением иностранных языков: франц. par («посредством»), par suite de («вследствие»), нем. durch («посредством»). Употребительность предлога через зафиксирована и в устной эмигрантской речи [ЯРЗ 2001: 96]. Ср. также пример из нашего газетного корпуса:
На днях в Париже гильотинировали Жоржа Гошэ – юношу из хорошего, богатого дома, который долго катился по наклонной плоскости и дошел, через кутежи, игру и кокаин, до жестокого убийства с целью грабежа (Возрождение. 1932. 2 янв. № 2405).
Использование данной модели не редкость и в эмигрантской художественной литературе, что можно рассматривать либо как перенос (трансфер) из старого узуса, либо как кальку. Ср. также в прозе Набокова:
У меня ничего не вышло из беспечной идеи завладеть ее волей через ее любовь (В. Набоков. Лолита).
Интересно употребление предлога от в значении «изготовленный, заказанный». Очевидно, такое значение в эмигрантском узусе – непосредственное влияние иностранных языков; ср. франц. de, передающее грамматико-семантические отношения «автор, изготовитель»:
Я видела на княгине Ильинской необычайно элегантный черный шерстяной костюм от Ланвене, отделанный пышным бантом из белой тафты; маленькая шапочка и муфта от Ребу были сделаны из гладких белых перьев (Возрождение. 1935. 1 янв. № 3499).
В русском языке метрополии активность данной предложно-падежной группы фиксируется 80–90-ми гг. XX в. и объясняется обычно как результат иноязычного влияния в постперестроечные годы; неслучайно в конце 80-х гг. оно использовалось как языковой маркер зарубежной жизни, сейчас же – применительно и к российским реалиям. Ср.:
Хотя для мафиози [Кашляев] слишком малоинтеллигентен, такие разминают почву для настоящих боссов, а те держат дома видеокассеты с роками и порнографией, закусывают импортным миндалем в соли, носят шелковые слипы, носки от Кардена и рубашечки японского шелка… (Ю. Семенов. Репортер).
Конечно, «Тати» – не место для снобов, в глазах которых элегантность – это обязательно платье от «Шанель» или костюм от «Версаче» (Итоги. 1 июня. 1999).
…новомодный костюм от Зайцева или от Юдашкина… (Дружба народов. 2004. № 5).
Смешение предлогов из – с в эмигрантской публицистике вызвано, скорее всего, влиянием немецких синтаксических моделей; так, русское нормативное выбить с какой-либо позиции испытало воздействие нем. (den Feind) aus seiner Stellung vertreiben – «выбить (противника) с его позиций», в результате чего и происходит замена предлога с калькированным из:
На Гвадалахарском фронте националисты коротким ударом выбили красных из передовых позиций (Возрождение. 1937. 3 апр. № 4072).
Функционирование предлогов в – на в русском языке может являться строго закрепленным, идиоматизированным: в пользу кого-либо, но на пользу кому-либо. В эмигрантской прессе встречаются как случаи правильного употребления, так и модифицированного (влияние французского синтаксиса). Ср. нормативные модели:
Для Комиссаров важна любая свара на любой почве из-за надежды потом как-нибудь повернуть свару в свою пользу (Рус. правда. 1925. июль – авг.).
В кругах венгерских легитимистов большое недовольство вызвали заявления эрцгерцога Оттона в парижской печати, в которых претендент на венгерский престол высказывался против парламентской демократии и в пользу фашизма и корпоративного государства (Возрождение. 1935. 2 января. № 3500).
Но рядом с ними – трансформированные, возникшие в результате калькирования франц. au bénéfice de; au profit de – «в пользу (кого-либо)»:
Нынешняя власть залила потоками крови Родину Нашу, довела Ее до небывалого обнищания и продолжает предавать интересы страны на пользу III Интернационала (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).
Ср. также смешение русских предлогов в – на в результате калькирования, где французский предлог en указывает направление движения, отсюда появляется винительный падеж. В русском языке после существительного представительство требуется предложный падеж.
Лиц, интересующихся младоросским движением… просят обращаться письменно к генеральному секретарю представительства Р. Ц.С. М. на Францию (Младоросская искра. 1933. 10 июля. № 31); буквальная калька с франц. la prе́sentation en France, букв.: «представительство на Францию», ср. рус. нормативное представительство во Франции.
Происходит смешение предложно-падежных групп, калькированных уже в XIX в.: под управлением (нем. unter der Leitung), под руководством (нем. unter der Führung, unter der Leitung). В эмигрантском узусе может происходить семантическая нейтрализация, хотя в дореволюционном языке их дистрибуция была достаточно отчетлива: группа под управлением сочеталась с существительными, обозначающими лиц музыкальных профессий; группа под руководством обладала более широкой сочетаемостью (и музыкальные, и общественные сферы). Эмигрантский узус дает непривычное сочетание: под управлением шефа-повара [sic], что можно объяснить унифицирующим влиянием немецкой предложно-падежной группы unter der Leitung или франц. sous la conduite de – «под управлением»:
Первоклассная русско-французская кухня под управлением шефа-повара [sic] (Дни. 1925. 8 февр. № 686).
Ср. нормативно-узуальное под управлением дирижера, композитора:
Сегодня, в четверг, 18 ноября, первое представление «Медеи» Эврипида [sic] в переводе Д. С. Мережковского и постановке М. Н. Германовой, играющей Медею. Усиленный оркестр и хор под управлением специально приехавшего из Праги композитора А. Подашевского (Дни. 1926. 17 нояб. № 1161).
Таким образом, смешение предлогов в нашем корпусе – явление, проявляющееся как в сохранении старых, архаических моделей, так и в контаминации с иноязычными грамматическими конструкциями. В последнем случае иноязычные модели могут легко проникать в русское речевое употребление, когда уже на почве русской грамматики есть предпосылки (семантическая ослабленность близких по смыслу и выражаемым отношениям предлогов) для такого унифицирующего влияния. Вообще, иностранный языковой материал в области грамматики выполняет именно унифицирующую функцию, погашающую вариативность, семантическую дистрибуцию русских предлогов и предлагающую взамен альтернативы один предлог с четко выраженной грамматической семантикой. Итак, семантика в процессе унификации оказывается «страдающей» стороной, уступая первенство грамматике, более формализованной и четкой в функциональном отношении.
Изменение моделей грамматического управления, точнее сказать, трансформация грамматической сочетаемости (нарушение норм управления) – тема, активно изучаемая специалистами на материале как языка метрополии, так и русского языка эмиграции [Kouzmin 1982; ЯРЗ 2001; РЯЗ 2001; Протасова 2000, 2004; Зеленин 2004 и др.]. Очень часто изменение грамматической сочетаемости вызвано:
а) смешением синонимов, близкозначных слов и появляющейся на этой основе подменой одного слова другим;
б) нечетким знанием индивида сочетаемостных (валентных) свойств лексемы (в [ЯРЗ 2001: 420] отмечается, что «грубые ошибки, связанные с управлением, встречаются скорее у людей, покинувших родину в детском возрасте»);
в) влиянием иностранных языков и трансфером из второго (третьего) языка в русский валентных связей слова (особенно это касается глагольных лексем) и др. Все эти процессы хорошо описаны, и в литературе приведено большое количество примеров, преимущественно из эпистолярных жанров и записей устной речи. Эмигрантская пресса первой волны содержит не так много отклонений от нормативных грамматических конструкций, как устная речь или эпистолярные тексты, однако и на страницах газет можно видеть аналогичные языковые процессы, описанные на материале некодифицированных сфер языка эмиграции.
Градация контаминированных форм может располагаться в известных границах: от таких, которые находятся в пределах нормы (играть значение; ср. нормативное играть роль и иметь значение), до таких, которые расцениваются как «режущая слух ошибка» [Лаптева 2000: 87]. Примером последнего типа является, напр., неоправданный перенос глагольного управления (валентности) на отглагольное существительное: под угрозой револьверами (нормативное глагольное управление угрожать чем? но невозможно сказать под угрозой чем? отглагольное существительное требует другого предложно-падежного управления: под угрозой чего?):
[В Фучжоу] вчера шайка коммунистов ворвалась в зал официального банкета и под угрозой револьверами связала руки участников банкета… после чего последних увезли с собой (Сегодня. 1930. 9 янв. № 9).
В случае убит поездом теоретически можно усматривать возможность использования грамматической русской инструментальной модели (убить ножом, топором, кулаком), но на деле данная фраза является скорее всего английской синтаксической калькой X was killed by train (результативный пассив нормативен для романо-германских языков):
Поездом убит Джон Василевский, 48 лет, 5530 Лэйк Парк аве [sic] (Рассвет. 1937. 11 февр. № 35).
Однако в нашем корпусе модели нерезкого нарушения грамматических норм в процессе контаминации, допустимые в разговорной некодифицированной речи, несомненно преобладают и едва ли могут вызвать резкую негативную языковую реакцию со стороны говорящих и пишущих: воспитанный, выросший под большевиками (контаминация воспитать под страхом и вырасти при большевиках, быть под большевиками), «стучать» среди эмигрантов (контаминация шпионить, следить среди кого-либо и стучать на кого-либо – «доносить»), тянуть за коммунистов (контаминация тянуть за кем-либо – «следовать за кем-либо, ориентироваться на кого-либо», и быть за коммунистов), допустить до военной оккупации (контаминация допустить до чего-либо (разг.) и довести до чего-либо). Скорее можно говорить о допустимой (в пределах узуса) вариативности. См. некоторые примеры из нашего корпуса:
Нынешнее православное духовенство в СССР почти полностью состоит из людей, выросших и воспитанных под большевиками, получивших духовное образование и посвящение в катакомбах, несмотря на скорпионы Чеки и ГПУ (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).
Иногда «стукачей» посылают за китайскую границу, чтобы «стучать» среди эмигрантов (Возрождение. 1927. 5 окт. № 855).
Разочарование в коммунистах [название заметки]. Небольшая часть рабочих двинских жел[езно]-дорожных мастерских под влиянием бешеной агитации и посулов «тянула» за коммунистов. Теперь настало отрезвление и разочарование. […] – Ныне, – уверяют они, – у нас в мастерских нет ни одного сочувствующего коммунистам (Сегодня. 1930. 6 янв. № 6).
…представители немецкой тяжелой индустрии сговорились бы с самим чертом относительно т[ак] н[азываемых] «национальных интересов Германии», коль скоро они могли бы при этом нагреть руки. Но так как со стороны английской угольной промышленности… им были предложены большие барыши, то в них вдруг заговорило их национальное сердце, и они допустили до военной оккупации [Рурской области Францией. – А. З.] (Анархич. вестник. 1923. № 5–6).
Итак, в эмигрантской прессе процессы грамматической аналогии, вызывающие коррозию предложно-падежных позиций и появление контаминированных форм, встречаются преимущественно в области глагольной лексики. Но в большинстве случаев трудно однозначно квалифицировать, являются ли эти языковые сбои особенностью эмигрантского узуса или они проникли из русского советского языка (не следует забывать о существовавших связях, пусть и ограниченных, между частью эмиграции с СССР). В частности, следующий пример определенно можно идентифицировать как «советскую» грамматическую конструкцию. Новое глагольное управление стало широко распространяться в русском советском языке уже в 20-е гг. XX в. (многочисленные примеры и комментарии см., напр., в: [Селищев 1928; РЯСОМ 1968]); на страницах эмигрантских газет оно проявляется главным образом в результате заимствования фраз, словосочетаний из советского языка, напр. вычистить, вычищенный из партии. Появление в глаголе вычистить нового значения следует связывать с советской реальностью (массовыми чистками) и проникновением в смысловую структуру глагола семантического элемента «уволить со службы или исключить из какой-нибудь организации по чистке (нов.)» [СУ Т. 1: 523]. Активность употребления лексического (и синтаксического) советизма вычистить из партии в эмигрантской прессе резко возрастает в 30-е гг., когда чистки стали повсеместны в СССР, и практически затмевает стилистически нейтральное выражение исключить (из рядов какой-либо организации).
В среде большевистских главарей вспыхивают ежедневно скандалы. […] Лукьянов и Семенов исключены из партии за кражу кассы миноносной флотилии (Голос Родины. 1919. 1–14 мая. № 264).
Один из старых большевицких лидеров, А. П. Смирнов, бывший комиссар земледелия, исключен из партии… Это исключение мотивируется тем, что Смирнов упорно отказывался принести публичное покаяние в своих «антисталинских» заблуждениях (Возрождение. 1935. 2 янв. № 3500).
Из управления ГПУ Бурято-Монгольской республики вычищены за контрреволюционное направление 48 ответственных работников ГПУ (Голос России. 1931. 1 сент. № 2).
Грамматические модели, бытовавшие в первые годы революции, смещенные затем на языковую периферию и признанные уже в 30-е гг. устаревшими, в эмигрантской прессе используются без таких стилистических ограничений: прикрепить к колхозам, обратить в колхоз:[28]
Через пять лет весь Русский народ, все сто с лишним миллионов будут обращены окончательно в крепостных кабальных рабов. Крестьяне будут прикреплены к своим колхозам, где будут отбывать коммунистическую барщину, такую жестокую, какой не знали и в самые древние, стародавние времена подлинного крепостного права (Рус. правда. 1930. июль – авг.).
В ночь на 25 марта Братская пятерка спалила обращенную в колхоз дер. Козлянцы. Жители ее, в числе 32 домохозяев, добровольно перешли на коллективизацию и забрали все имущество прочих 15 домохозяев, отказавшихся войти в колхоз и за это высланных в Сибирь после конфискации всего имущества (Голос России. 1931. 2 авг. № 1).
Числовые формы имен существительных также требуют небольшого комментария, поскольку в эмигрантской прессе содержатся или, напротив, отсутствуют такие языковые факты, которые отличают ее от советских газет.
Формы множественного числа имен существительных обычно обозначают или количество (снега́), или множество лиц (студенты), предметов (столы). В этом случае в оппозиции к единственному числу формы множественного выступают как маркированный член, напротив, единственное число – как немаркированный. С одной стороны, категория числа в русском языке является облигаторной (обязательной) для имен существительных, с другой – категория числа вместе с тем зависит от намерений языковой личности, т. е. может выступать и в качестве интенциональных (намеренных) или неинтенциональных (ненамеренных) языковых феноменов [Бондарко 1994].
Многие формы слов singularia и pluralia tantum лексикализованы в языках, что обусловлено скорее языковой традицией, нежели реальными денотативными отношениями. В языке эмиграции формы множественного числа имен существительных могут быть или реликтами старого узуса (типа жары, знои), или лексико-грамматическими кальками, прототипы которых в языках-источниках выступают как в форме множественного, так и единственного числа, в то время как в русской нормативной грамматике они используются только в одной числовой форме (напр., багажи – ср. франц. bagages; крахи – ср. англ. collapses, failures, crashes; спорты – ср. англ. sports, «занятия спортом, соревнования; виды спорта») [ЯРЗ 2001: 401–402]. В узусе третьей волны эмиграции в США этот грамматический процесс протекает весьма активно [Andrews 1999: 10, 15, 64, 67 и др.].
Иноязычные грамматические формы множественного числа могут оказывать прямое воздействие на грамматическое оформление существительных в газетном тексте. Особенно это касается реалий иного быта, другой культуры. Грамматика оказывается тесно связанной с предметным миром, сферой практики. Можно предположить, что, не окажись эти люди за границей, едва ли в их речевой практике появились бы, например, такие формы во множественном числе: недвижимые имущества, сорочки-трикотажи, рабочие классы, реальности и др. Но именно широкое использование данных слов как в единственном, так и во множественном числах в иностранных языках ослабляет языковое внимание индивидов и способствует проникновению в их речь «неправильных» (с точки зрения русской нормативной грамматики), но закономерных (с точки зрения иностранных языков) форм: земельные имущества – франц. fonds agraires, bien-fonds, «недвижимое имущество, земельный фонд»; сорочки-трикотажи – франц. chemises tricotées; рабочие классы – франц. les classes ouvriе́res; реальности – франц. rе́alitе́s.
Но соглашаясь уплатить эту сумму в качестве компенсаций, венгерское правительство в то же время категорически отказывается связать вопрос о вознаграждении венгерских оптантов за конфискованные у них Румынией земельные имущества с вопросом о репарациях, настаивая на том, чтобы Румыния вознаградила венгерских оптантов сама (Сегодня. 1930. 9 января. № 9).
[Распродажа: ] мужские чулки; фротировочные материи; джемперы; дамские шлипфера; верхние сорочки-трикотажи; галстухи;[29] кашнэ (Сегодня. 1930. 12 янв. № 12).
Дело представляли так: те, кто, утверждая, что вот-вот начнется разоружение и будет обеспечен вечный мир, – те человеколюбы и хотят мира; а те, кто не верил в эту словесность и предупреждал о тысяче противодействующих реальностях[30] [sic], – те милитаристы, империалисты и вообще злодеи человечества (Руль. 1930. 25 марта. № 2836).
Интернационал может пока лишь согласовывать интересы рабочих классов Европы и вырабатывать общую политическую линию в важнейших вопросах (Дни. 1925. 28 янв. № 676).
Эти случаи нарушения русской категории числа в некоторых словах (экономических, технических терминах) легко объясняются влиянием языков-субстратов, так как специализированная лексика действительно быстрее всего реагирует на иноязычное воздействие. Однако примеры с русскими формами лишь подтверждают наметившуюся тенденцию к выработке коррелированных форм, для языкового сознания индивида грамматически более «прозрачных» и «логичных».
Часто использование форм множественного числа выполняет немаркированную функцию, если их употребление связано с экспрессивностью высказывания. В этом случае форма множественного числа (терроры) обусловлена контекстом. Так, в следующем примере множественное число, с позиций русского словоупотребления, может получать интерпретацию через механизм «давления» контекста, иначе – наличия в структуре предложения других слов во множественном числе: успехи, жертвы, разрушения, – которые морфологически провоцируют продолжение ряда в том же числе; так, слово террор (singularia tantum) «заражается» семантикой раздельной множественности и выступает в конкретно-дискретном значении «террористические действия, акты, операции», вполне возможно эту неузуальную форму рассматривать как публицистический эллипсис словосочетания случаи террора.
Также и в случае со словом тундры мы встречаем множественное немаркированное, выполняющее экспрессивно-выразительную функцию. Слово тундра предстает не как географический термин, а в обобщенном (генерализованном), семантически и прагматически модифицированном значении «полярные, крайне холодные края, области» с важной коннотацией «место ссылки политических оппонентов»:
…телеграф каждый день приносит нам известия… о новых подвигах народных партизанских армий [Нанкинского правительства. – А. З.], о новых успехах их, жертвах и, конечно, о новых разрушениях, террорах и истреблении японских и белых русских аборигенов (Голос России. 1932. сент. – окт. № 13–14).
Пусть голос вашего пламенного протеста послужит предостережением для нынешних правителей России и пусть он в то же время придаст силы и энергию борцам, несущим крест революции в бесчисленных тюрьмах и холодных тундрах нашей страны (Анархич. вестник. 1923. № 1).
Многочисленные факты немаркированного множественного приведены в [РЯСОМ 1968: 156] как одна из характерных особенностей русского языка советского периода. Эти формы стали характерным лингвостилистическим элементом публицистического стиля, преимущественно в нарративном повествовании или в текстах, отражающих разговорно-речевую стихию. В нашем материале такие морфолого-стилистические явления единичны, что позволяет высказать следующее предположение: в эмигрантском публицистическом стиле немаркированное множественное как факт экспрессивной речи, свойственный русскому советскому публицистическому языку, осталось на периферии, не став лингвостилистическим средством эмигрантских газет.
Архаические формы множественного, уже вышедшие из употребления в русском советском языке, в нашем корпусе единичны. Ср. в следующей цитате использование слова клевета во множественном числе, которое можно рассмотреть либо как контекстуальное множественное, появившееся под влиянием другого существительного во множественном числе (слухи), так и сохранением старых грамматических форм:[31]
Клеветы, распространяемые большевиками против демократии, провокационные слухи и т. п. заставили исполнительный комитет центрального Совета профес[сиональных] союзов Грузии обратиться к международному бюро профес[сиональных] союзов… о положении и роли рабочего класса Грузии при демократическом строе (Воля России. 1920. 14 сент. № 2).
Таким образом, множественное число имен существительных в особых, выполняющих семантико-прагматическую функцию позициях встречается в эмигрантской публицистике первой волны в основном в двух ситуациях:
во-первых, при обозначении каких-либо технических, экономических, одним словом – специальных понятий (что является заимствованием соответствующих форм из других языков);
во-вторых, в контекстах с однородными членами, когда происходит морфологическое «заражение» слова формой множественного в результате «давления» синонимического ряда; такое экспрессивно-стилистическое явление используется спорадически, нерегулярно.
Как известно, единственное число имен существительных – категория в большинстве случаев немаркированная, что означает возможность широкого использования форм единственного числа как для номинации предмета в количестве одного, так и для номинации множественности предметов (лиц). В последнем случае в русском языке имена существительные в единственном числе имеют обобщенно-собирательное значение, располагаясь на морфологическом перекрестье между категориями: 1) собирательности объектов (лиц) и 2) обобщенности признаков, присущих этим объектам (лицам). А. А. Потебня называл такое использование форм единственного числа существительных «образом сплошного множества» [Потебня 1968: 25], понятым «как единица или как множество» [там же: 26]. На рубеже XX в. эта группа тематически была представлена именами существительными, обозначающими «лиц по профессии, общественной, политической деятельности, классовой, территориальной принадлежности и т. д.». Другую обширную группу «составляют имена существительные, обозначающие животных, рыб, птиц, [растения], машины и прочие предметы, связанные с производственной деятельностью и другими видами деятельности человека» [РЯСОМ 1968: 166].
Рост количества форм существительных единственного числа в собирательном значении в сфере общественно-политической лексики начался в русском языке примерно в первое десятилетие XX в., прежде всего в таком специфическом жанре публицистического стиля, как листовки (распространяемые социал-демократическими группами). В дальнейшем, по мере распространения в массах агитационно-пропагандистской литературы, существительные в собирательно-обобщенном значении становятся одним из элементов данного типа текстов и их стилевой приметой. Яркая стилистическая окраска обусловливается семантико-прагматической функцией: «собирательно обозначая ту или иную общественную группу, такие формы одновременно указывают и на всякого отдельного представителя этой группы. […] Это делает их особенно выразительными: они действенны, активны» [РЯСОМ 1968: 166]. Таким образом, активизация таких форм в пролетарско-большевистской и – шире – социал-демократической печати мотивирована языковой прагматикой – мощным стилистическим потенциалом категории единственного числа группы существительных, относящихся к актуальным общественно-политическим понятиям; такие формы отличает лозунговость, повышенная риторичность, патетичность и целеполагающая лаконичность: «прочел – и действуй!» [Винокур 1929: 150].
Эмигрантская публицистика использует такие стилистически маркированные формы единственного числа (значение «сплошного множества») крайне ограниченно. Пожалуй, безусловным «героем» данной категории является существительное деревня, используемое в собирательно-обобщенном значении. Семантика и прагматика субстантива в эмигрантских газетах мотивирована только советской действительностью, но не связана с зарубежными реалиями, что позволяет квалифицировать эту морфолого-стилистическую модель как несомненное заимствование из советской печати:
Деревня… не может развить своих производительных сил без усовершенствования торгового аппарата (Огни. 1924. 28 янв. № 4).
…деревня очутилась без той интеллигенции, отзывчивость и безграничное самопожертвование которой всегда были к услугам страдающей деревни (Голос Родины. 1919. 11 мая. № 262.).
Партийный и советские «руководители»… никуда не годятся, а у деревни отняты всякие стимулы для работы на полях «плантатора» – советской власти (Меч. 1937. 11 апр. № 14).
Некоторые все нарастающие деревенские действия «из-за угла» убедительно свидетельствуют большевикам, что им пора для своих политических прогулок подальше от деревни выбрать закоулок (Дни. 1925. 27 янв. № 675).
Подавив огнем и мечом крестьянские восстания в России и на Украине, коммунистическая власть окончательно разорила крестьянское хозяйство. Карательные экспедиции действовали в деревне, подобно опричникам Ивана Грозного (Анархич. вестник. 1924. № 7).
Ср. также отсылку к советской речевой практике, когда в цитатах из высказываний известных большевистских деятелей сохраняется принятая в советском официальном дискурсе форма единственного числа в собирательно-обобщенном значении:
Не цитировали ли мы из речей Зиновьева и К-о о том, что не надо огульно сваливать все на «кулака», что очень легко ныне любой «середняк» принимается за кулака, а что о «середняке» нужно заботиться и т. п. Потом, когда у «середняка» оказался тоже свой «кулак», которым он начал громить селькоров, т. е. местных агентов сов. [етской] власти, его вновь произвели в кулаки (За свободу. 1925. 4 янв. № 3 (1407).
Единичным случаем в нашем корпусе представлено словосочетание красный солдат, имеющее обобщенно-собирательное значение и являющееся заимствованием из советского языкового багажа:
Ненависть красного солдата к режиму, приведшему к голоду, ссылкам и кровавому террору, которым является ныне СССР, только усилилась после учреждения Колхозов [sic], так как русские деревни лишены теперь всего и приведены к рабству (Голос России. 1932. сент. – окт. № 13–14).
Таким образом, чрезвычайно бурная активность таких морфологических форм имен существительных в единственном числе, несущих интенсифицирующую функцию в советском публицистическом стиле, в эмигрантской прессе отсутствует. Немногочисленные случаи такой модели, зафиксированные в нашем корпусе, свидетельствуют об их инородности для эмигрантской публицистики, выступая как лингвохарактеризующие знаки советской реальности.
1. Одна из наиболее ярких грамматических особенностей эмигрантской прессы – рост грамматических аналитических форм.
1.1. Аналитизм в номинативной сфере. Семантическая классификация позволяет представить наиболее открытые зоны, в которых происходило усвоение аналитических моделей: а) наименования производств, предприятий, кинофирм; б) наименования профессий; в) политические реалии; г) технические номинации (очень немногочисленны); д) названия официальных документов, актов; топонимы; е) бытовые, спортивные номинации. Практически в тех же лексико-семантические группах происходит влияние аналитического английского в языке метрополии в 80–90-е гг. XX в. Итак, массированное проникновение аналитических существительных в русский эмигрантский узус началось уже в первые годы эмиграции. Наблюдается известный изоморфизм между эмигрантским вариантом и материковым русским языком в усвоении и освоении лексических аналитов. Аналитические по своей структуре наименования быстро входили в русскую грамматическую систему.
1.2. Аналитизм в падежной системе. Прежде всего он затронул область антропонимических моделей (особенно при склонении иностранных имен, фамилий), глагольное управление (контаминация сочетаемости русских или русифицированных глаголов с иноязычными моделями-прототипами).
1.3. Аналитизм в глагольном управлении. Он связан с процессами калькирования иноязычных структур, в которых уже содержатся аналитические компоненты.
2. Именительный падеж множественного числа на – а́. Тенденции примерно те же, что и в языке метрополии, где рост образований на – а́ составляет особенность развития русского послереволюционного языка. В эмигрантском разговорном языке форма на – а́ имеет стилистическую маркировку: это обычно профессионально-речевые модели, имевшие в качестве нейтральных корреляций формы на – ы.
3. Смысловое смешение предлогов – любопытный процесс, затронувший эмигрантскую прессу меньше, чем устный язык, но тем не менее показывающий комбинацию двух тенденций в данном процессе: а) сохранение старых (дореволюционных, книжных) предложно-падежных форм; б) ослабление смыслоразличительной функции, семантической нюансировки предлогов и возможность их нейтрализации в одном, более общем по грамматическому значению; в) влияние иностранных языков, которые, как ни парадоксально, могут активизировать устаревающие или архаические (для русского советского узуса 20–30-х гг.) предлоги; в последнем случае использование таких предлогов с позиций современного речевого обихода метрополии может интерпретироваться как архаика эмигрантской прессы, но, по нашему мнению, нужно говорить о псевдоархаике, актуализированной архаике.
4. Трансформация предложно-падежных групп. Это один из заметных на страницах эмигрантских газет процессов. Могла происходить синонимизация близких по смыслу фраз, перенос предлогов от одного глагола к другому, в результате чего формировались новые, неузуальные предложно-падежные конструкции.
5. Формы множественного числа существительных. Характерны две тенденции: а) калькирование форм множественного числа таких слов, которые в русском языке обычно употребляются в форме единственного (реальность, трикотаж); б) стилистическое использование ненормативных форм с экспрессивно-выразительной целью (тундра, террор). В отличие от русского советского языка, формы множественного немаркированного (сахара́, масла́) нетипичны для эмигрантской прессы.
6. Имена существительные единственного числа в собирательном значении, получившие заметное развитие сначала в подпольной и пропагандистской большевистской литературе, а затем ставшие типичным лингвостилистическим элементом советской публицистики, для эмигрантского узуса нехарактерны. Их редкое использование на страницах эмигрантских газет – трансплантация советских стилистических средств, осознаваемых эмигрантами как инородное стилевое вкрапление, несущее отсылочно-характеризующую функцию.