… – Вода, она очень памятлива, порой – злопамятна. Ни в коем случае нельзя в воду сплёвывать – даже когда моетесь, и вода в рот попадает. Ванна – сосуд для омовения, почти ритуальный. Вы ей доверяете себя беззащитных, босых и нагих. Нельзя её осквернять.
Сейчас пошла мода: в ванной купаете собак – а это поганое животное – моете им грязные лапы после улицы. Или, чтобы просторнее стало, чтобы было куда стиральную машину встроить, снимаете раковину. И зубы чистите и плюёте, и сапоги моете – всё над ванной. Потом в ней сами моетесь и удивляетесь, почему испытываете слабость, болеете…
Клиентка ахала, поддакивала: всё так, всё правда насчёт ванны. В прихожей сунула денежку. Ангелина равнодушно, не глядя – глядеть нечего, мелочь – сунула в карман линялого халата. Вернулась на диван к телевизору.
Население делится на две категории. На лузеров – тех, кто сутками пялится в ящик. И на тех, у кого жизнь удалась: кто сам залез в ящик и из него жёстко окучивает мозги лузеров.
Грязноватая, опустившаяся, разжиревшая, некогда знаменитая на всю страну, Ясновидящая Ангелина – уже лет двадцать как вышла в тираж, выдавлена с рынка экстрасенсорных услуг. Кормилась оказиями, мелочёвкой с дур вроде ушедшей клиентки.
О былом очаровании Ангелины свидетельствовал глянцевый, в натуральный рост, плакат на стене: гибкая, соблазнительно прогнувшаяся под тяжестью буйно путаной гривы, в атласном чёрном халате с драконами – в то время им можно было трижды обернуть тонюсенькую ведьминскую, змеиную фигурку. Во лбу, между бархатными бровями сиял третий глаз: пирсинг с драгоценным ярко-синим камнем.
Эх, было время! Клиенты не помещались в прихожей. Очередь, к негодованию жильцов, выплёскивалась на лестницу, во двор. Машины, за неимением мест на стоянках, парковались на газонах: автовладельцы хлынули после того, как Ангелина обнаружила навороченную машину, угнанную у одного нового русского.
Он, сопя, топтался за спиной гадалки, пока она зажигала между двух зеркал толстую сиреневую благовонную свечу. Всматривалась в плывущие в зеркалах огоньки… Вот проявился двор… Угол дома… Неподалёку вывеска магазина, по которой без труда узнала район города… И – крупно – разбитая фара машины.
Забавно: хозяина больше поразил не сам факт обнаружения машины, а вот эта мелочь, деталь: фара и вправду оказалась разбитой…
Занималась Ангелина присухой, отворотами, мирила супругов, разбирала семейные конфликты.
Заплаканная жена привела мужа: сходит с ума на почве ревности. Обещает её зарезать, а сам с маленькой дочкой – выброситься с балкона. Ангелина, как их увидела, сразу сказала, что его жена невинна перед ним и страдает не меньше его. Хотя… Всё же смущало присутствие между ними незримого третьего, какой-то расплывчатой мужской тени. Муж орал:
– Ага, есть-таки мужик?!
После приходил просил прощения. Выяснилось: жена приводила маленькую дочку к себе на работу. Пока её не было, сотрудник от большого ума развлекал малышку:
– Ты меня узнаёшь? Ведь я твой папа.
– Нет, – оторопела кроха, – мой папа дома.
– Да нет, тот папа не настоящий, а я вот он и есть твой настоящий папа, – резвился сотрудник.
Девочка и расскажи отцу, что у мамы на работе образовался новый папа… Вот кто оказался мужской тенью.
После того случая Ангелину погребла лавина супружеских звонков.
Это нынче корреспонденты воротили носы, а тогда бились за право взять интервью.
«Перед нами предстала красавица, какой и полагается быть молодой ведунье, – писала «Вечорка». – Она не нажила на людских несчастьях палат каменных. Встретила нас в крошечной кухоньке типовой пятиэтажки. Почему встречи назначает не раньше десяти часов вечера? Потому что, в отличие от нас, отдыхающих к утру и утомляющихся к вечеру, она с наступлением сумерек – с каждым часом всё более сгущающейся тьмы – оживает, свежеет, хорошеет, глаза приобретают жутковатый кошачий блеск. К двенадцати ночи ворожея испытывает прилив сил, почти восторг. Не ходит по квартире – летает, маленькая ножка едва касается пола.
С некоторыми людьми ей необыкновенно легко и ясно работается. С другими, бывает, после их ухода наваливаются тяжесть и опустошение. В основном, это те, которые не верят ей безоговорочно, безоглядно, чего от клиента требует ворожба (девяносто процентов энергии уходит, чтобы пробить плотный экран скептицизма). Кто-то приходит из праздного любопытства: «Уж я-то разоблачу твои ведьминские штучки…» Таких Ясновидящая сразу разворачивает на пороге: «Извините, ничем помочь не смогу».
Общаясь с клиентами, она (это происходит помимо её воли) как бы проецирует их органы на свои. Чуть что не так, её собственные сердце, почки, селезёнка, мозг или печень начинают пульсировать, отчаянно «кричать», сигнализировать о неполадках в чужом организме.
Разговаривая как-то с цветущей – кровь с молоком – красивой дамой, она почувствовала тупую боль в желудке – не сильную, но упорную, серьёзную. Красивая дама расхохоталась ей в лицо, стала со скандалом требовать деньги за сеанс назад: «Вы отъявленная шарлатанка! Да я только с томографа: чистенькая как яичко!» Через полгода это была исхудавшая, измождённая женщина: кожа да кости.
– Бывает, – признаётся наша героиня, – люди сами притягивают к себе серьезные несчастья. Есть семьи, целые проклятые поколения, которые преследуют несчастные случаи, смерти, тяжёлые болезни…
– Как у Шекспира, – глубокомысленно кивал корреспондент. – «Несчастья начались. Готовьтесь к новым…»
– У нас говорят: пришла беда, отворяй ворота… – поправляла Ангелина. – Несколько раз на мои сеансы приходила женщина, умоляла помочь. Интеллигентная семья: она, муж-кандидат наук, сын, две дочери – все с высшим образованием.
И вдруг муж, который за жизнь мухи не обидел, ссорится за столом с сыном, берёт в руки нож и убивает его! Из колонии ему не суждено было вернуться: заболел туберкулезом и умер. От дочери уходит муж, ссылаясь на её бесплодие. Дочь усыновляет ребёнка из детдома, даёт ему свою фамилию – мальчик, не дожив до совершеннолетия, погибает под колесами автомобиля. У другой дочери тоже женские проблемы. Будто кто-то неведомый решил: «Стоп. Этому роду суждено прекратиться».
Всё время, пока клиентка плакала, передо мной кружилась тень лежащей на койке высохшей старушки… Выстуженная, буквально промороженная комната. Ветер покачивал открытой оконной створкой, от которой несло леденящим, могильным холодом, так что я продрогла и накинула шаль.
Сели рядом, начали искать скелет в шкафу. И нашли. Давно у них была бабушка, которая очень долго лежала парализованная. Так долго, что ей, несмотря на доброту семьи, – ну вы понимаете – домашние стали немножечко желать смерти. И однажды на ноябрьские праздники все уехали на дачу и… забыли старушку в квартире на три дня. И окно тоже закрыть «забыли». Кто знает, с какими словами на устах умирала старушка…