Глава
I
. Будни и праздники Елены Ландышевой.
– Здравствуйте, Лена, с наступающим вас, когда планируете на линию выйти? – голос девушки-диспетчера был как никогда праздничным.
– Здравствуйте, вас также. – Елена Ландышева на секунду растерялась. – Сегодня в 11 вечера, наверно, и выйду.
Диспетчер обрадованно откликнулась:
– Очень хорошо. Вы же в курсе, что у нас сегодня и завтра действует двойной тариф на поездки?
– Да-да, конечно!
– Новый год на носу: заявок уже сейчас море, еле справляемся. Тогда вечером ждём вас на линии, до свиданья.
В телефонной трубке раздались нетерпеливые гудки отбоя.
Лена, вздохнув, вернула телефон на журнальный столик, стоящий рядом с наряженной искусственной ёлкой и отправилась на кухню крошить салат «Оливье».
Она с детства привыкла справлять Новый год дома. Что же случилось? Вот уже второй новый год она рушит заведённую традицию и отправляется в ночь таксовать.
Нет, она не была безработной. Из своих неполных сорока половину жизни она проработала медсестрой в местной Зеленопольской больнице. Работа у Елены была, в общем-то, непыльная и не особо сложная: она снимала кардиограммы. Прикрепил к телу пациенту три присоски, нажал кнопочку – и через секунду из аппарата начинает вылезать факс, то бишь, кардиограмма. Всё, больше делать ничего не надо, описывать результат обследования – уже не её забота: на это есть врач.
Работа Ландышевой представлялась синекурой, тем более, что звёзд с неба она не хватала и продвигаться по карьерной лестнице не собиралась. Возраст уже не тот, да и высшего образования не было. В своё время закончила медучилище, а после этого всё не до того было – семьёй занималась. К тому же, высшее образование не дёшево, а медицинское – тем более.
Всё бы было хорошо, но 7 лет назад в автокатастрофе погиб её любимый муж Александр, и она осталась совершенно одна с единственным сыном Витюшкой. Сложно ей было поднимать школьника, но как-то справилась, сдюжила. Даже в Москву удалось ей отправить сына на учёбу. Давно известно, что родители пытаются дать детям, чего у самих не было. У Ландышевых это получилось: Виктор учился на «отлично», и не без труда, но всё же поступил в университет управления на бюджетное отделение престижного факультета экономики.
Теперь мама студента считала своим наипервейшим долгом финансово обеспечить умницу-сына, что в её должности медицинской сестры было сделать крайне затруднительно.
Лена пыталась поначалу подрабатывать, применяя свои профессиональные умения. Брала подработку в отделении, одно время даже тайком подменяла уборщицу, натирая полы в вечернее время. Ходила по домам делать уколы пациентам, ставила капельницы. К сожалению, карман это существенно не пополняло. За то стыд, усталость и раздражительность на этой чумаре она получала в достатке.
Однажды, когда очередная вздорная бабуля-сердечница проела ей весь мозг, в каждый приход пеняя ей на то, что она больно делает ей уколы и урезала наполовину гонорар, Лена пришла домой, горько выдохнула и сказала: «Всё, баста!».
В тот вечер она решила подрабатывать в свободное время в такси, благо, покойный Сашка в своё время её научил вполне прилично рулить. Вазовская «Калина», стоящая под окнами, была уже далеко не нова, но для работы в извозе машина была самое то. Ленка даже часто усмехалась, когда её коллеги покупали новые, дорогие иномарки: ведь оботрут и испохабят. Ей же свою верную четырёхколёсную подругу Калинку было не жаль – тачка ей реально приносила барыш, и много не просила
Вот и в этот новый год, когда весь честной народ будет вовсю праздновать – пить, есть и танцевать – Лена Ландышева будет мотаться, как электровеник, по городу, развозя подвыпивших восторженных пассажиров. Она-то уж потерпит до утра, чтобы утром прийти домой усталой, но с полным кошельком. И тогда, пожалуй, она вытащит из холодильника вазочку с «Оливье» и бутылку холодного шампанского. В считанные минуты всё это оприходует и на сутки заснёт счастливым, крепким сном усталого молотобойца.
Дальше все длинные январские выходные надо будет ещё хорошенько народец повозить, чтобы на Старый Новый год отправить Витюшке весомый денежный перевод.
Лена закончила нарезать салат и грустно посмотрела на телефон, предательски молчащий уже несколько часов. Больше всего в эту минуту она хотела одного: чтобы позвонил и поздравил главный мужчина в её жизни – любимый сыночек. Но сотовый и не думал просыпаться.
В течение дня телефон не умолкал: все близкие пытались её поздравить, а вот любимый отличник с этим делом не спешил.
Материнское сердце не железное, и перед выходом на смену Елена сама набрала номер сына.
– Даа?! – голос Виктора маме показался недовольным, будто она отвлекла его от какого-то важного дела.
– Вить, привет, помешала что ли?
– Мам, привет, да нет, всё нормально. Мы тут с ребятами готовимся новый год встречать, пиццу печём.
– А, ну ладно, я просто думаю, что-то ты не звонишь маме родной.
– Да ладн, мам, на той неделе только созванивались…
– «На той неделе»! – Лена даже возмутилась. – Ты считаешь, родной матери надо раз в месяц звонить?
– Ой, перестань, мам, поздравляю тебя! Побегу я, пока! Нам уже в печку пора ставить! Чмоки-чмоки!
В трубке раздались гудки отбоя. Ландышеву охватило некое недоумение: не «чмоки-чмоки» она надеялась услышать от любимого сына в этот предпраздничный вечер. Человек, которому она посвятила всю свою жизнь, близкий человек, ради которого она была готова отдать себя всю без остатка, бросает трубку, чтобы бежать печь пиццу со своими друзьями.
Лена вздохнула: она не понимала это новое поколение. Вот скажите на милость, зачем в этот зимний день печь пиццу, когда исторически у нас сложились совсем иные традиции. Может быть, в жаркой средиземноморской Италии и существует ритуал печь пиццу на Новый год (или Рождество), но в России в эти нежаркие дни принято нарезать салаты и (если позволяют финансы), мазать на бутерброды красную икру…
И что-то ещё неуловимо тревожное осталось у неё на душе после этого короткого разговора. Что именно, она пока не могла понять. Бывало, конечно, Виктор, и раньше порой взбрыкивал и домой неделями не звонил. Но в этот раз было что-то странное. Елене показалось, что у сына изменился голос. А может быть, она просто давно не видела родного сына, ужЕ год прошёл с его последнего визита в Зеленопольск. До поры до времени мать и сын регулярно общались по скайпу, но с того момента, как Виктор объявил, что у него сломался компьютер, и этой милой радости родная мама лишилась. Так не слишком ли давно она не виделась с сыном?
Лена твёрдо решила: после праздников она поедет к студенту и проведает, как он там живёт. А сейчас надо идти в ночь – и работать. И не ради себя – ради любимого сыночка.
Размышления о превратностях судьбы можно было вести бесконечно, но пора было собираться на работу. И пусть ей всю новогоднюю ночь предстояло просидеть за рулём, женщина должна всегда оставаться женщиной, и Ландышева отправилась в ванную наводить на себя марафет. Отражение в зеркале не подводило: девушка считала себя весьма привлекательной. Высокая симпатичная шатенка имела выразительные голубые очи, овеянные томной поволокой. Несмотря на серьёзный семейный опыт и наличие взрослого дитяти, она знала себе цену и искренне причисляла себя к категории девушек на выданье. Такие соблазнительные леди нравятся джентльменам при любых временах и нравах, а в магазинных очередях к ним до пенсии обращаются: «девушка». Покойный супруг ласково называл её по строкам известной песни: «Девочка моя синеглазая», и Елена по сей день была бы рада такому обращению, так как её «брови вразлёт, ветреная чёлка» не могли не волновать мужской пол. Жаль только, мужчины, встречавшиеся Ландышевой после смерти мужа, были далеки от поэзии и музыки, потому ограничивались стандартными, заезженными комплиментами
Первый месяц зимы погода в городе не радовала, перебиваясь оттепелями и малоснежьем. И только в канун Нового года небесная канцелярия расщедрилась, навалила повсюду сугробы, закрепив это зимнее великолепие крепким морозцем.
– 17 по Цельсию показывал термометр в бортовом компьютере «Калины».
«В такую погодку мы бы обязательно пошли на ёлку», – мечтательно подумала Лена, с ностальгией вспоминая ушедшие семейные годы, подразумевая под «мы» себя с сыном и покойным мужем.
Но сейчас всё это было в канувшем в вечность прошлом. Таксистка горько вздохнула и провернула ключ зажигания. Двигатель «Калины», недовольно заурчав поначалу, тем не менее, быстро одумался и завёлся, извергая в окружающее пространство клубы сизого дыма. Через минуту, превозмогая врождённую противную вибрацию, машина отправилась в рейс.
Клиент в новогоднюю ночь был всегда щедр и благодушен. Даже те жлобы, которые в обычные дни выгребают всю сдачу до копейки, под звон курантов готовы оставлять чаевые. А учитывая то обстоятельство, что тариф в этот вечер и так удвоенный, извоз в ночь с 31 декабря по 1 января был настолько выгоден, что позволял забыть о таких радостях как оливье, шампанское и концерт звёзд эстрады после речи президента с бокалом в руке. Бокал непременно будет. Наутро.
Елена уже исколесила за вечер весь городок вдоль и поперёк, развозя благоухающих хвоёй, алкоголем и парфюмом восторженных пассажиров. Они все спешили – кто домой, кто в гости. Шутили, восторгались прекрасной погодой, и даже пытались подпевать бравурным нотам, несущимся из динамиков автомагнитолы:
…Как в сказке придёт новый год
Миллионы огней на ёлках зажжёт
Мы рядом за шумным столом
Сегодня мы вместе, мы вместе…
Девушка за рулём после этих строк опять задавалась вопросом: почему она сейчас в таком месте, а не дома. И вообще – в каком она месте – в глобальном жизненном смысле, а? Но, обречённо вздохнув, таксистка продолжала поддерживать улыбкой всеобщий восторг и рулить по названным адресам.
За полчаса до полуночи внезапно наступило затишье, вызовы на время прекратились. Народ прильнул к телеэкранам и замер в ожидании чуда.
Так безмятежно Ландышева и встретила новый год, вольготно откинувшись на водительском сиденье. В машине было тепло, а крохотная пластмассовая ёлочка, закреплённая на торпедо, олицетворяла вселенский праздник.
В начале первого народ, весело гогоча, стал выскакивать на улицы и запускать фейерверки. Тёмное морозное небо рассветилось яркими брызгами грохочущей пиротехники.
А через полчаса пошли и новые заказы. Всё те же восторженные люди, только чуть более пьяные. Одна радость – не менее щедрые, и всесторонне положительные.
По мере возрастания накала празднества клиенты становились всё менее трезвые, и, соответственно, менее положительные. Впрочем, это с какой стороны взглянуть. Для некоторых ночных гуляк наступал момент истины, когда они начинали понимать, что праздник не состоялся должным образом.
Елена Ландышева работала в Новый год уже не в первый раз, и всегда конец замечательной смены сопровождался появлением клиентов особого типа. Памятуя о всенародно любимой в эти дни комедии «Ирония судьбы или с лёгким паром», она называла этих мужичков «ипполитами». Это были парни или взрослые мужчины, каким-то образом обиженные своими пассиями. «Ипполиты» были однозначно нетрезвы, озлоблены и непотребно откровенны. Они были готовы вывалить на голову безвинной работницы транспортного сервиса всю подноготную своих неудавшихся отношений, клеймили весь женский род, при этом умудряясь одаривать Елену комплиментами, приглашали её провести остаток новогодней ночи вместе в каком-то приятном месте.
Ландышевой от появления этих растрёпанных пассажиров было и грустно, и смешно. За два года подработок в такси она перевидела всяких мужчин-пассажиров, и практически каждый второй пытался с ней флиртовать. Она была симпатичной девушкой и цену себе знала. Но несколько раз её сердце сдавалось, и у таксистки в этом случае случался роман. Скорее, романчик или интрижка, так как если бы с кем-то произошла настоящая любовь, то она сейчас бы точно не вышла в новогоднюю ночь работать, а сидела бы со своим суженым дома у ёлки…
С правого сиденья раздалось нестройное, жалобное пение:
Дома ждёт холодная постель
Потная соседка, а в глазах похоть…
– Соседка, по-моему, была не потная, а пьяная, – скромно заметила Елена печальному клиенту, попытавшемуся исковеркать известную песню.
– Привет, Рошель, – интеллигентный с виду мужчина средних лет, казалось, и не обратил внимание на женское замечание, продолжив вокальные упражнения – …Заходи-ите к на-ам на огонёк…
– Не удался праздник, да? – робко поинтересовалась таксистка.
– Не-а, – ответил пассажир и хрюкнул.
– Что же так?
– Представляешь, Мусь, выхожу сегодня в подъезд покурить, а Наташка – ну, жена моя, с Серёгой обнимается. Она-то – шалава, ясное дело, но друг… Собака! Дал ему в репу и ушёл…
Елена давно привыкла, что её называют и Мусей и Дусей; используют её уши в качестве словесной помойки – и она давно привыкла к этой своей миссии психолога. Если человеку необходимо выговориться, то отчего же ему не помочь – с неё не убудет.
В конце концов, у каждой дороги есть своя конечная точка, и пассажир, получив психологическую разгрузку, выходит из такси чуточку счастливее.
– Вот такие дела, Мусь, – обманутый женой и другом мужчина доехал до места. Он уже не пел Розенбаума и не казался сильно пьяным. – Может, ко мне зайдём? У нас дома ёлка и шампанское.
Ленка только хмыкнула, по привычке ожидая подобное предложение:
– У меня тоже дома есть и ёлка и шампанское. С вас 160 рублей.
Мужик осклабился, доставая из внутреннего кармана кожаной куртки толстое кожаное портмоне.
– Держи, Мусь! – клиент отслюнявил две сотенные бумажки и небрежным жестом бросил на переднюю панель. – Сдачи не надо!
В эту минуту клиент был преисполнен гордости за свою неслыханную щедрость. Внутренние демоны обиженного мужа и щедрого толстосума снова разгорелись в нём: он не спешил покидать салон.
– Слушай, красавица, а давай сейчас в баньку закатимся! У меня местечко есть симпатичное на примете, – неожиданно заявил дядька, вложив в слово «симпатичное» максимум интриги.
Ландышева ждала такого поворота беседы: труд таксистки вырабатывает иммунитет к подобного вида мерзостям. Испепеляюще саркастическим взглядом медузы Горгоны она окинула блудливого пассажира:
– В баньку? А я уже дома помылась!
– Всё понятно, у тебя муж есть, – пассажир сделал неожиданный вывод и стал выходить из авто. – С Новым годом, Мусь!
– С Новым годом, Дусь! – откликнулась таксистка, но мужик уже захлопнул дверь и побежал к подъезду. – С новым счастьем!
«Пожалуй, на сегодня хватит», – сказала себе Лена и поехала домой.
Последний клиент немного вывел её из равновесия. Не историей о мнимой измене жены, не похабным заигрыванием, а скорее, упоминанием о несуществующем на текущий момент муже.
Струны души были основательно потревожены. Вот уже несколько лет, как этот мир покинул её единственный и любимый супруг, а вакантное место никому занять не удавалось. Претендентов на роль главного покорителя её сердца за последнее время промелькнуло множество, а воз был и ныне там. Она даже уже начала думать, что после смерти супруга сердце Елены уже вряд ли кого-то сможет принять – настолько велика была её первая и, может быть, последняя любовь.
Вопреки недавно сказанному в машине утверждению, по приходу домой она приняла душ. Ей хотелось смыть ментальную грязь, полученную за эти часы работы в такси. В сливную горловину серой мыльной струёй устремились и чьи-то грязные желания, и чьи-то нехорошие мысли, и чьи-то завистливые взгляды.
После водной процедуры – а было уже полшестого утра – она с хлопком открыла бутыль шампанского, налила себе большой бокал и в один глоток осушила его, провалившись в счастливую негу нетрезвой женщины.
Телевизор извергал бойкие ритмы «Дискотеки 80-х», и поначалу она даже пыталась пританцовывать.
Пригодился и нарезанный с вечера «Оливье» – вытащенный из холодильника салат успешно дополнял картину запоздалого предрассветного торжества.
«Ну и пусть в одиночестве! – хорохорилась Ленка, качая ножкой в такт весёлым мелодиям с экрана. – За то денежку заработала».
Она налила себе ещё один бокал пенно-соломенного удовольствия.
«Пусть в этом году все наши мечты сбудутся, – произнесла тост девушка. – И я наконец-то найду свою новую любовь».
Через четверть часа Елена уснула под включенный телевизор прямо в кресле, подогнув под себя ножки. Её сон был безмятежен и прекрасен, каким только может быть сон ребёнка в новогоднюю ночь.
Праздник состоялся. Здравствуй, Новый год, здравствуй, новое счастье!
У каждого из нас среди близких и знакомых обязательно найдётся человек, который наберёт ваш номер в первое январское утро часиков в 10 утра. Он это сделает из благих помыслов: просто захочет поздравить вас с праздником. И всё бы было хорошо, если бы это было не утро 1 января, когда людям свойственно просыпаться с первыми лучами заката. Не зря же родилась поговорка про благие намерения, которыми выстлана дорога в ад.
Нашёлся такой человек и у Лены Ландышевой – тоже Лена. Надо сразу отметить, что Ландышевой крупно повезло: у неё было всего две закадычных подруги – и обе Елены. Лена, позвонившая в это утро, была подругой детства – все песочницы вместе облазили. Вообще, у этой персоны был неуёмный, бойкий характер. Да и фамилия соответствующая – Бойко. Человек с такой фамилией просто обязан в первое январское утро обзвонить всех и поздравить.
Ещё одна Лена – Чернова – была ландышевской подругой по старой коммунальной квартире, когда на заре туманной юности они, молодые семьи Ландышевых и Черновых, делили общее пространство в сталинской «трёшке».
С тех пор много воды утекло, но три Лены как-то незаметно спаялись друг с другом и у них, подобно, мужским героям из «Иронии судьбы…» тоже существовала похожая традиция – 1 января они собирались у кого-то из трёх подруг. Можно подумать, что в этом особенного: в этот день под вечер все друг к другу ходят в гости. Просто сложилось так, что в этот день они организовывали исключительно девичник, и называли это: ёлкины посиделки.
У Ландышевой муж, как было сказано ранее, упокоился; Бойко сходила замуж пару раз по юности, но это было так давно, что она сама не верила в то, что это было – и сейчас считалась дамой разведённой; муж Черновой – Александр – не любил ходить по гостям, а уж в женскую компанию – и подавно.
Собирались женщины гораздо чаще, чем раз в году, но под ёлочкой в первый календарный день года – традиция, обжалованию не подлежащая. У них было уже достаточно сложившееся трио по интересам, у каждой даже имелось своё прозвище. Ничего хитроумного: Чернова была Чернышом, Ландышева – Ландышем, ну а Бойко – Бойкая (а как ещё друг друга называть трём людям с одним именем).
– Да? – вяло отозвалась Ландышева, разомкнув глаза и узрев на электронных часах, стоявших в стенке яркие синие цифры: 09:58.
– Привет, Ландыш! С новым годом, с новым счастьем! – застрекотала в ответ трубка.
Ленка продолжительно зевнула, явно не торопясь что-то сказать поздравлявшей:
– Привет, Бойкая, ты совсем что ли с дуба рухнула? Ты на часы смотрела?
– Вот так, значит, дремлешь, как сурок, в 10 утра. Подругу любимую слышать не хочешь…
– Лен, поздравляю, да ты же каждый год с утреца трезвонишь. Знаю я тебя. Опять, наверно, в пять минут первого спать легла, а теперь будишь всех подряд.
Ландышева лукавила: она знала, что у Бойко в организме спрятан атомный реактор, и спит она в лучшем случае часа 4 в сутки, нисколько не теряя в качестве жизни.
Возмущённая трубка чуть было не разразилась площадной бранью:
– Кто спать? Я – спать? Да мы с соседями в 4 утра даже на ёлку сбегали: фейерверк запустили, шампусика жахнули. Сама-то как провела? Опять, чай, с телевизором в обнимку просидела?
– Ты почти угадала. 8 часом в обнимку с рулём просидела в компании прелестных людей, спешащих отмечать праздник.
– Тю! Ландыш, извини, я думала, ты нынче не пойдёшь в новогоднюю смену. Ты же не собиралась…
– Не собиралась. Витюшка неделю назад звонил, я тебе не говорила? Квартиру хочет прикупить – «однушку» в Новой Москве…
Бойко вздохнула:
– Ленк, ты с ума сошла: сын у тебя: то айфон последней модели хочет, то ноутбук, то теперь квартиру. Скопытишься ты скоро с его потребностями…
– А что мне делать? Сын же у меня один, и я у него одна мама. Так что пожелаем, Бойк, в новом году друг другу финансового благополучия.
– Конечно, пожелаем, Ландыш. Так, сегодня в 6 мы с Чернышом к тебе прискачем на ёлкины посиделки. Нормально? Отоспишься к этому времени? Насчёт еды не волнуйся, скатерть-самобранка за нами.
– Замечательные вы у меня подруги, – расплылась в улыбке Ландышева. – Место и время встречи изменить нельзя! Жду!
Лена-таксистка прекрасно знала, что подруги явятся со своей провизией, но злоупотреблять их добротой она считала нечестным.
Она ещё полчаса повалялась на диване, потом включила телек, транслирующий в это утро всё популярное и жизнеутверждающее. Умывшись холодной водой, она почувствовала себя ощутимо бодрее. Девушка отправилась на кухню печь медовый торт – подруги обожали его, а их хорошее настроение гарантировало хорошее настроение и ей самой.
Ровно в 18:00 у Лены был уже накрыт стол, но женщины на то они и женщины, что не могут не опоздать, даже в гости к любимой подруге. Подтянулись через полчасика две тёзки хозяйки; сели за стол ближе к семи.
Как это водится на новогодних пиршествах, сначала проводили год ушедший. А после приняли в объятия год грядущий, ознаменовав торжество звоном бокалов.
– Девчонки! В наступивший год Синей Обезьяны желаю всем, чтобы судьба не состроила нам обезьянью гримасу, а небо для нас было только синее! – Бойко всегда отличалась креативным подходом в произнесении тостов.
Подруги бойкой барышни не обладали столь ярким красноречием, но душевные пожелания традиционного типа из их уст тоже появлялись с каждым налитым бокалом.
– Выпьем же, чтобы в наших семьях все были здоровы! – сказала Лена Чернова.
– И пусть мы все в этом году найдём своё счастье! – подхватила эстафету Лена Ландышева.
Подруги дружно чокнулись: здоровье и счастье нужно всем. Что касается счастья, каждый человек вкладывает в это понятие порой совершенно разный смысл. Каждая из подруг в этот момент загадала своё сокровенное желание, касающееся этого заветного слова – счастье.
У Лены Бойко в жизни, как она сама говорила, было всё в ажуре. Работая парикмахершей в салоне красоты, она звёзд с неба не хватала и пробавлялась короткими романами со своими клиентами и парнями из ночных клубов, куда она наведывалась иногда даже со своей дочерью – студенткой Инной. Маме-зажигалке весьма льстило, что она может вот так наравне отрываться до утра с ровесниками дочери, которые не видели разницы в их возрасте. Порой случалось даже так, что у оторвы-мамаши получалось отбить у Инки своих потенциальных зятьёв и сделать их своими кратковременными любовниками. Дочка до поры до времени терпела молодецкий угар мамаши, а потом просто прекратила с ней выходить в свет вместе.
Бойко-старшая ничуть не растерялась и продолжила вольное плавание в волнах краткосрочной страсти. Теперь пределом её мечтаний был любовник, способный вывезти её на далёкие тропические острова вроде Мальдив, но пока ей не предлагали даже совместный отдых в местном санатории «Дельфин». Но Бойко причисляла себя к неубиваемым оптимистам, и это являлось сущей правдой.
У Лены Черновой тоже была дочь-студентка. Катя хорошо училась в местном институте, и подавала надежды остаться в аспирантуре. Муж Саша по причине выслуги лет за военную службу уже вышел на пенсию, и уже работал охранником в супермаркете сутки через трое. Жена секьюрити с младых лет трудилась в инженерах на местном заводе, но о пенсии могла только мечтать. В ближайшее время Черновы мечтали купить дочери «Киа-Рио» в кредит, и эта предстоящая покупка повергала их в радость и уныние: новая иномарка – дело хорошее, а новый кредит – не очень, поскольку в кредит у них была взята и первая машина, и мебель и бытовая техника в ипотечную, опять-таки, квартиру.
У Ландышевой мечты на ближайший год тоже были преимущественно материального характера, но самое главное, они не касались её самой. Сын Виктор за неделю до Нового года позвонил матери и заявил, что хочет жить в «однушке» – таковая, как он сказал, строится в одном из строительных комплексов на окраине Москвы.
– Представляете, девчонки, – поделилась своими хотелками Ландышева. – Витюшка присмотрел себе квартирку на 26-м этаже с видом на Кремль…
– Так уж и на Кремль?! – засомневалась Чернова.
– Не знаю, мне кажется, с такой верхотуры вся Москва должна быть как на ладони.
– Знаешь что, Ландыш, – сказала Бойко, погружая лицо в медовый торт. – Твой Витюшка скоро тебя по миру пустит. Нет, он совесть имеет? Доить бедную медсестру! Сынуля, блин!
– Ты кремом измазалась! – сухо ответила Ландышева и пошла с использованными тарелками на кухню. Ей было неприятно, когда кто-то рушит мечту её любимого сыночка, пусть это даже будут самые близкие подруги.
– Лен, ну чё ты? – попыталась сгладить углы Чернова. – Должна быть у мальчика квартира. Какова там цена вопроса?
– 2 лимона где-то.
– Ха, Ленк, это ерунда! В кредит можно взять!
Взрывная натура Лены Бойко не могла это спокойно слушать:
– Черныш, ты берегов-то не теряй! Какие у Ландышевой могут быть кредиты? У неё же нет мужа-военного. Кто даст кредит скромной медсестре, а?!
– Но она же ещё и в такси работает…, – попыталась ретироваться Лена Чернова, встряхивая своими кудрявыми локонами.
– Ещё чего скажи! – Бойко доела торт и стала вытирать рот салфеткой. – Такси – это так – скромная чумара и заполнение пустот.
– Ну, не такая уж скромная, – потупила взгляд Ландышева. – На полквартиры я уже, в принципе, набрала…
– Трудоголик ты наш, Ландыш! – бойкая подруга отправила себе в рот конфету. – Разорит тебя твой сынуля. Моя Инка сама…
– Бойко, лучше молчи, у меня один сын и у него должно быть всё самое лучшее!
– А сама-то когда жить будешь? Для себя?
– А я для себя и живу! Виктор – это моё всё!
Бойко вздохнула и развела руками.
– Ладно, девчонки, давайте не будем спорить в такой день, – примерила на себя роль судьи Чернова. – Дети – это, как говорится, – наше всё, и мы ради них на всё готовы. Вот мы разве с Сашкой для себя «Рио» собираемся брать, в долги влезая? Ха, как бы не так! И на «Нексии» бы своей покатались, а вот Катьке машина своя нужна – и в институт ездить, и перед подружками лицом в грязь не ударить…
– Черныш, у тебя всё же муж не хрен с горы – майор целый! – продолжила отстаивать свою точку зрения Лена Бойко, её круглые глаза в моменты возбуждения превращались в блюдца. – И вообще, у тебя всё-таки есть муж, а у Ландышевой – никого.
– У тебя, бойкая ты наша, тоже мужа не наблюдается, – усмехнулась Лена Чернова.
– Да, не наблюдается, но и машину с квартирой своей Инночке я тоже на свои парикмахерские кутарки покупать не собираюсь. Вырастет, встанет на ноги – сама себе всё купит, если захочет.
Ландышева и сама была не рада такому повороту разговора – не стоит в такой прекрасный день разводить прения на финансовые темы. Хочется общаться на лёгкие и беззаботные темы, а будни с их извечными проблемами и сами придут через 10 дней. Но Лена Бойко сама «разгрузила» ситуацию:
– Ландыш, ты такая молодчина: торт успела с утра сварганить – вкуснющий! А Инка-то моя в том году тоже печь научилась: на кондитерские курсы сходила, и даже в одно кафе после этого устроилась подрабатывать.
– И что, сейчас-то работает?
– Не-а, – Бойко облизнула чайную ложечку. – Поручили ей торт украсить кремом одной юбилярше. Так она по кругу налепила масляных розочек – всё, как надо – а в середине нарисовала год рождения и нынешний год.
– И что? – подруги не понимали подвоха.
– Так дочка между этими двумя датами черту ещё поставила. Именинница была несказанно рада, чуть Инке этим тортом по физиономии не съездила.
Троица разразилась дружным заливистым смехом.
– Девчонки, а давайте ещё по шампусику, – предложила хозяйка и вытащила из бара в стенке новую бутылку.
Девчонки не были против.
Бойко, считая себя профессионалкой в откупоривании игристых вин, сразу взяла инициативу в свои руки. Расчехлив от фольги мюзле, «профессионалка» на секунду отвлеклась, переведя взгляд на телевизор.
– Осторожно! – взвизгнула Чернова, заметив пробку, нацеленную ей точно в лоб.
– А? – очнулась Бойко, машинально развязав проволоку и направив дуло бутыли в потолок.
Раздался радостный хлопок. Пробка, словно пушечное ядро, взмыла ввысь, точно угодив в единственную лампочку хрустальной люстры, висящей посреди гостиной. Синхронно раздался второй хлопок, позвонче: взорвалась подбитая лампа, разбрасывая по комнате сноп искр и осколки стекла. В квартире воцарилась темень.
Послышался отборный мат: профессионал по откупориванию бутылок облила себя пенистым напитком:
– … Ёкарный лимонад! Ландыш, так оно у тебя тёплое было. Тащи свечи!
Оставшиеся две подружки хранили скорбное молчание, понимая, что доверять темпераментной женщине столь тонкий процесс открывания бутылок ой как не стоило. С таким же успехом можно было дать школьнику коробку петард и запереть его на балконе.
– Бойко, от тебя одни убытки, – заворчала Ландышева, притащившая с кухни горящую декоративную свечу. – В прошлый раз ты села в аквариум, два года назад в «Оливье» добавила кайенского перца…
– Знаешь, Ландыш, как говорят: кто старое помянет…
– Слушайте, девчонки, может мне Сашке позвонить? – спросила Чернова, когда девушки слегка ликвидировали последствия меткого выстрела и выпили из ополовиненной бутыли шампанского.
– А что, по-моему, хорошо сидим! Романтично, при свечах, – оптимизм Бойко был безграничен. – Хотя телека нет, грустно. Там, наверно, пробки выбило, пойду включу!
– Так, Бойко, я тебе сейчас самой пробки выбью, сиди спокойно, – Ландышева взяла в руки сотовый. – Я сама сейчас позвоню, кому надо.
Девушки загадочно примолкли: какому-такому электрику собралась звонить хозяйка.
– Алло, Петь, привет, с Новым годом тебя! – в голосе Леночки была целая цистерна елейного масла. – Давно не виделись…
Подружки разочарованно выдохнули. Вся история взаимоотношений любимой подруги и её собеседника им была доподлинно известна.
После недолгого разговора стало ясно, что спаситель Пётр примчится через полчаса. На деле же «скорая помощь» в виде рукастого мужчины явилась даже ещё быстрее.
Петя Власов работал обыкновенным водителем грузовой «Газели», и починить что-то по дому рукастому мужчине было сущим пустяком. Со своей женой этот простой рыжеволосый мужчина давно развёлся, а с Леной Ландышевой пару лет назад пытался завести роман, они даже с годик вместе жили, но – безуспешно. И сейчас он был для Ландышевой чем-то вроде палочки-выручалочки на все случаи жизни. То есть был просто другом.
Власов успел по пути купить для хозяйки букет из трёх белых роз и явился, словно на свидание, в отутюженных брюках и белой рубашке.
Когда с электрическими проблемами было покончено, Петру предложили присесть за стол. Он подолгу рассматривал Ландышеву, и было заметно, что он к ней до сих пор был неравнодушен. Елена отводила взгляд, стараясь не замечать потуг давнего ухажёра. Ей вообще не хотелось два раза входить в одну и ту же реку, тем более, что река была нисколько не любимая.
– Что-то ты, Петь, не ешь ничего, угощайся, – проявила заботу в адрес мужчины за столом Бойко. – Ландыш, налей мужчине водки, не будет же он шампанское хлебать?
– Спасибо, девчонки-кнопочки, – Пётр, несмотря на то, что был мужчиной хорошо за 40, часто краснел, как пионер на совете школьной дружины. – Я ведь за рулём.
– Замечательно, Петь, – сказала наглая Ландышева. – Значит, и кнопочек по домам развезёшь?
– Да-да, конечно, мне же не трудно.
Пётр скромно посасывал чай из блюдечка и клевал любимый медовый тортик. Костистыми руками водителя грузовика он нервно мял бумажную салфетку: вся ситуация для него была очень волнительна. Уже месяца два от любимой Леночки не было ни слуху, ни духу – а сейчас она его пригласила к себе на чай. Всё это произошло, конечно, совершенно спонтанно, но было для него очень приятно, хотя в глубине души он понимал, что не будь он мастером на все руки, то сейчас бы сидел дома с пожилыми родителями.
– Ну что, девчонки, прекрасно посидели, – допив чай с тортом, Бойко хлопнула себя по ляжкам. – Ещё бы поплясать. Ландыш, как ты смотришь на то, чтобы смотаться сейчас в какой-нибудь клуб – калории растрясти? Пётр, поддержите нас?
– Калории растрясти? – Ландышева усмехнулась. – Твою бы энергию, да в мирное русло. Можешь остаться, и принять участие в помывке посуды, а заодно палас пропылесосить – там наверняка стёкла остались после твоих упражнений с шампанским.
– Лена, – Пётр вкрадчиво обратился к Бойко, потирая рыжую бородку. – Сегодня же 1 января, клубы вряд ли не работают.
– Понятно! – ответила нереализованная танцовщица. – Черныш, давай собирайся, оставим в покое этих скучных людей. Пойдём с тобой и напьёмся на центральной площади у городской ёлки. – И пропела: Ах, у ели, ах у ели мы с тобой в глаза смотрели…
Чернова стала вылезать из-за стола. Пётр тоже засобирался.
– На Рождество жду всех у себя, устроим шабаш с гаданием, – Бойко стала напяливать на свои мясистые ноги высокие белые ботфорты. – Пётр, вот вы как мужчина, скажите, почему, когда собираются вместе три мужика – это называется пьянкой, а когда три бабы – то это шабаш, а?
Власов ничего не ответил: он не привык иметь дела с такими темпераментными женщинами. Мужчина хотел бы остаться с хозяйкой дома наедине, но та явно не была к этому расположена. Три белых розы так и лежали сиротками на углу кухонного стола – никто не собирался их поить.
– Лен, розы-то не забудь поставить в воду, – напомнила перед выходом Чернова. – Торт был изумительный, ты молодчина.
Бойко по-мужски пожала Ландышевой руку:
– Всё было замечательно! Особенно понравились консервы!
Хохочущая троица покинула квартиру Ландышевой.
– Петь, ну ты довези девушек, хорошо? – продолжала беспокоиться хозяйка.
– Хорошо, Леночка, – скромно улыбнулся водитель Власов.
– Забираем мы твоего мужчину с собой, Ландышева, не обессудь, – раздалась реплика Бойко с площадки этажом ниже. – Таких мужиков сейчас днём с огнём…
Лена закрыла дверь и отправилась искать вазу для роз. Цветы, купленные в морозный день, что с водой, что без воды, не собирались долго жить. Они на глазах увядали. Владельцы цветочных ларьков, видимо, обладают какими-то своими секретами, позволяющими успешно продавать цветочную продукцию в любое время года. Но как только цветы покидали салон, их жизнь оказывалась скоротечной.
Елена смотрела на всё ещё великолепные розы в хрустальной вазе, и ни одна струнка тонкой женской души в ней не дрогнула.
Эти увядающие розы для Ландышевой были олицетворением её любовной истории с Петром Власовым. Она подчёркнуто называла эти отношения именно не любовью, а любовной историей. А любовная история, в которой нет химии – это просто дружба.
*********
Несколько лет назад Пётр попал в местную больницу с небольшой проблемой с сердцем – это бывает у многих мужчин в возрасте за 40. Водитель сразу влюбился в милую медсестру из лаборатории, снимавшую у него кардиограмму.
– Девушка, что с моим сердцем? – спросил тогда Петя.
– Не волнуйтесь, у вас начальная стадия мерцательной аритмии, но это лечится, – буднично ответила ему Елена.
– Увидев вас, я не могу не волноваться, – пылко продолжил пациент. – Я чувствую, моё сердце будет не только мерцать, но и трепетать при виде вас.
Ландышева рассмеялась. Она привыкла к мужскому вниманию, и потуги рыжеватого водителя восприняла как что-то само собой разумеющееся. Весь флирт, как правило, заканчивался как только больной покидал пределы её кабинета. А здесь вышла история с продолжением. Власова тронула эта голубоглазая стройная шатенка. Будучи мужчиной разведённым, но желающим чувственных страстей, он не преминул приударить за медсестрой.
Выписавшись, Власов поджидал Ландышеву после работы, каждый раз вручая ей то розы, то коробку с шоколадом. Девушка искусственно была вовлечена в конфетно-букетный период: все эти радости оставляли её сердце совершенно равнодушной к рыжему Казанове. Вся печаль состояла в том, что Пётр был совершенно не в её вкусе. Не с козлобородым мужичком Ландышева представляла себя в своих розовых снах. Фантазия рисовала ей пылкого голливудского киногероя вроде Ричарда Гира или Джорджа Клуни – с таким она была готова отправиться даже на край света. Покойный муж – хоть он и не был мальчиком с журнальной обложки – но его густую, волнистую шевелюру цвета воронова крыла она вспоминала до сих пор. Да Бог с ней, с внешностью – с неё воду не пить, как полагает большинство женщин.
Ландышевой не нравилось в Петре буквально всё – и жесты, и мимика, да и запах от него был какой-то отталкивающий (хотя с гигиеной там всё было в порядке). Как говорят в таких случаях, химии не произошло. Не то.
Даже вот эти белые розы, которые Петя дарил каждое второе свидание. То ли Ленка по юности наслушалась до тошноты Юру Шатунова с нетленным хитом про эти цветы, то ли что другое, но опротивели ей эти душистые создания. Он хоть бы спросил: что она любит, но он почему-то не спрашивал, видимо, полагаясь на извечный штамп, что все девушки любят розы.
А Лена белые розы как раз и не любила. Розовые, красные, пусть даже жёлтые – ещё ничего, но белые – категорически не принимала. Бледные они, мол, какие-то. А ей хотелось страсти, бурлеска и красоты. Пусть май будет ласковым, но ярким.
Было в этом светлом цветочном ряду одно исключение. Были ей любы одни белоснежные цветы – ландыши. Она их особо полюбила, когда взяла фамилию мужа. Было в этих хрупких весенних соцветиях нечто трогательное: нежная страсть, пылкость первой любви. По мере роста уличной температуры, пропадают и ландыши – так и любовь с годами куда-то исчезает.
Однажды, когда она была беременна Витюшкой, она спросила у мужа:
– Саш, а почему ландыши цветут только по весне? Вот бы они были сейчас, в январе.
Александр промолчал, задумался.
А спустя три дня муж явился домой, загадочно улыбаясь. За спиной он держал некий сюрприз и был готов удивить беременную жену.
– ??? Что ты мне принёс? Конфетки? Саш, ну не тяни, покажь…
Супруг торжественно вытащил на свет корзинку живых ландышей. Сейчас, в середине января! Откуда эта невидаль?
Впрочем, не такая уж по нашим временам и невидаль: в люксовых супермаркетах свежая клубника продаётся круглогодично, правда, ватная на вкус и по весёленькой цене. А в полуголодные 90-е таких магазинов ещё не было.
Оказывается, Ландышев, узнав желание жены, отправился в местный институт биологии, нашёл там каких-то сговорчивых людей, заплатив им хорошую сумму.
И вот он – результат. Жена не сводила глаз с букетика белоснежных цветов, стоящих в стакане с водой. Ландыши через пару дней завяли, но эти замечательные дни, наполненные безграничным счастьем, она запомнила на всю жизнь.
Потом родился Виктор…Потом погиб Александр… Потом появился Пётр… Жизнь превратилась в сериал с окружающими её мужчинами на главных ролях, но с каждым годом картина становилась всё скучнее и не трепетало уже сердце при её просмотре, как это бывало когда-то. Елена задавалась лишь одним вопросом: когда же вновь появится счастье? Ведь она так жаждала любви. Ей хотелось очень много любви.
Из череды грустных размышлений Ландышеву отвлёк звонок неуёмной Бойко:
– Докладываю, подруга, все уже дома. Твой Петюня – скучный, как и его «Газель», мы с Чернышом хотели заехать в клуб, туда-сюда посидеть-поплясать, а он молча развёз нас по хатам. Я не удивляюсь, Ландыш, что у вас с ним тогда ничего не получилось. Гвоздь забить, люстру починить – это он может, а дам развлечь – не его профиль. Кислятина!
Ландышева, конечно, знала, что все слова подруги – сущая правда, но слышать такое о человеке, который хотел связать с тобой жизнь, – не особо приятно:
– Знаешь что, Бойко, таким, как Власов, женщины должны ноги целовать. Работящий, без вредных привычек, да и как мужчина весьма умелый…
– Что же ты замуж-то не вышла за этого викинга, а, Ландышева? Ведь он же тебе, насколько я помню, предлагал и руку, и сердце. Умелыми мужиками негоже разбрасываться в наше время.
– Бойко, ну зачем ты меня накручиваешь? Ведь сто раз слышала про причину, почему у нас не срослось.
– Знаю, конечно, – Бойко уронила градус риторики, её голос стал чуть жалостливым. – Но надо же кем-то заполнить сердце, Леночка? Одной тебе трудно жить.
– Уж лучше быть одной, чем с кем попало, – процитировала известное выражение Ландышева. – И ничего мне не трудно жить. Сама со всем справляюсь.
– Ну-ну! – Лена Бойко явно хотела наставить подругу на путь истинный. – Смотри, как бы не подобрали твоего викинга.
– Да пусть подбирают, мне жалко что ли?!
Бойко ничего не ответила, что бывало с ней не часто. Ещё раз поздравив друг друга с Новым Годом, подруги завершили разговор. Ландышева пошла домывать посуду.
За этой однообразной работой её захватили воспоминания о прошлой жизни, навеянные беседой с Бойко.
Как правильно нарекла подруга Петра – в любви он был настоящим викингом. С белыми розами и сердцем нараспашку, он штурмовал неприступное сердце Ландышевой. Осаждённая крепость сдалась не сразу: на все рыцарские жесты и подарки Елена реагировала вяло, а точнее, никак. Не велась пассия ни на цветы, ни конфеты, ни на приглашения в кафешку. Сходили всё же пару раз, но это были свидания ни о чём – Власов просто зря переводил деньги.
Ленке было, конечно, приятно посетить популярные в городе места общепита, но кроме как вкусно поесть на халяву, другой цели у неё не было. Тут бы вспомнить извечный джентльменский закон: «кто женщину платит – тот её и танцует», но вот Пётр Власов был как раз таки джентльмен, что не требовал платы за скормленные в приличном месте калории.
Неизвестно, сколько продолжалась бы «динамо-линия» со стороны Ландышевой, но после второго похода в кафе у неё забарахлила машина. Власов починил пустяковую поломку в два счёта, приоткрыв для себя дверцу в сердце любимой девушки. Отбросим прочь фигуральности: этим жестом доброй воли он открыл себе дверь в её дом. Елена и сама стала приглашать его на чай: в доме, давно лишённом мужских рук, всё было на грани техногенной катастрофы. Устранив все хозяйственные проблемы, Власов получил и допуск в спальню девушки. Конфетно-букетный период закончился. Быт сплотил два сердца лучше всяких любовных прелестей, и Пётр поселился в доме Ландышевых.
Тому, что у мамы наконец-то появился мужчина, радовался даже Витюшка. Впрочем, какой уж там Витюшка – Виктор – парню шестнадцатый пошёл. Мужчины каждое воскресенье вместе отправлялись заниматься спортом: летом это был футбол и теннис, а зимой – хоккей и лыжи. Если до этого Ландышев-младший ничем таким не интересовался, проводя всё свободное время, как и многие его сверстники – между диваном и компьютером, то новый мамин «друг» принёс в их семью новые увлечения и правильный жизненный настрой.
Грех было жаловаться на Петра и самой Елене. Власов отдавал ей всю свою зарплату, при том, что Ландышева не была ему женой и даже не собиралась. Её прекрасно устраивала роль гражданской супруги. Домашнее хозяйство почти полностью вёл Пётр – золото, а не человек. На юг съездили отдохнуть все вместе, после чего Виктор, поначалу робко, потом более уверенно, стал называть маминого сожителя – папой.
На дни рожденья от Петра всегда были дорогие подарки – всё же не зря он молотил денно и нощно на своей «Газели» – семья ни в чём нужды не знала.
Но неизменным оставалось внутреннее отношение Елены к Петру. Внешне она и в семье, и на людях показывала, что всё просто замечательно, любовь и благоденствие царит в этой семье. На самом деле, Лена успокаивалась незабвенной аксиомой наших бабушек: «стерпится – слюбится» и скрыто ненавидела своего теперешнего избранника.
Как заметил кто-то из великих, в браке один любит, а другой позволяет себя любить – именно по такой схеме строилась формула отношений Петра и Елены, и совершенно понятно, какая роль была у каждого в этом дуэте. Власов неистово любил эту голубоглазую шатенку и готов был ради неё на всё. Елена раз в неделю варила борщ и запускала в стиральную машину просоленное от пота бельё гражданского мужа. Вот, пожалуй, и всё, чем могла и хотела оплатить любовь Петра Елена.
Стоп! Но были же ещё и жаркие ночи в отремонтированной сожителем спальне. Власов, как замечала сама Ландышева, был весьма пылким любовником. Но то ли он уж слишком рьяно старался, выкладываясь до отказа во время их ночных оргий, то ли её по-прежнему не устраивал его запах, но кроме обречённой усталости и недосыпа, она ничего после этих ночей не испытывала. Этой даме не нужен был шахтёр-стахановец, идущий на новый трудовой подвиг с покрасневшим от напряжения отбойным молотком. Количество отгруженного за ночь угля её нисколько не волновало. Елене требовалось более утончённое отношение, когда любовь и секс нежно переплетаются меж собой, и бабочки в животе готовы упорхнуть ввысь. Интимные старания Петра, насколько бы техничными они не были, не казались ей достаточными – она считала их бездушными, автоматичными. И с каждым толчком своего неутомимого напора, Власов всё больше превращал Ландышеву в дерево, обстукиваемое настойчивым дятлом. Сам любовник считал, что всё делает правильно и безупречно, не догадавшись ни разу спросить, а чего же хочет его партнёрша. Это была его фатальная ошибка: интим не сблизил этого мужчину и эту женщину. Что было бы успешно в других отношениях, здесь оказалось откровенно провально. Любви со стороны Елены не возникало, но терять домовитого, покладистого и щедрого мужчину она не собиралась. Но однажды подруга Лена Чернова не предложила ей горящую путёвку на юг. Как водится, только на отдыхе наши сердца так и норовят сбежать в самоволку, после которой больнее только им самим. Но об этом стоит рассказать чуть попозже.
Ландышева уже легла в кровать, когда раздался ещё один телефонный звонок.
– Алло! – полусонным голосом ответила Елена.
– Мамочка, привет! Спешу поздравить тебя с Новым годом!
– Я вижу, очень спешишь, Вить, – через 22 часа после курантов.
– Ну, мам, зачем ты обижаешься? – голос сына выражал вселенское миролюбие. – Мы же всю ночь с мальчишками отмечали, только под вечер и очнулись… То есть, проснулись.
– Вот так, сынуля дорогой, оговорочка по Фрейду: очнулись, а не проснулись.
– Мам, не придирайся к словам! Желаю тебе в новом году всего-всего, чего ты сама пожелаешь!
– Да я много чего пожелаю… Спасибо, Вить, тебе тоже всего наилучшего. Во-первых, удачно сдать экзамены за второй курс, во-вторых, …
– Ой, мамк, ну, причём здесь учёба и Новый год? В жизни столько всяких радостей…
Ландышевой странно было слышать это из уст сына: раньше он всё время грыз гранит науки, но, видимо, столичный дух привнёс в его мировоззрение коррективы.
– Как пицца-то, удалась, а, Вить? Вы с кем там вчера справляли, с мальчишками? Без девчонок?
– Мамуль, пицца была замечательная, «Неаполитанская». Ты когда-нибудь была в Неаполе? – сын прекрасно знал, что мать ни разу не выезжала за пределы Российской Федерации и попросту заговаривал ей зубы, стараясь не отвечать на вторую часть вопроса.
Елена не настаивала на ответе, она всегда предпочитала не вторгаться в личное пространство могучей поступью деспотичной мамаши.
– Ма-ам, – затянул московский студент, явно собираясь у неё что-то попросить.
– Да, Виктор, что случилось?
– Ничего не случилось. Помнишь, я тебе говорил про квартиру?
– Помню, конечно. Я обязательно постараюсь помочь тебе в этом году с её покупкой.
– Мам, ну что значит: в этом году? Год длинный, а цены на жильё постоянно растут.
– И что ты предлагаешь?!
– Надо в январе внести вступительный взнос, чтобы успеть купить «однушку» по старым ценам.
– И сколько же надо?
Виктор сделал паузу, подсчитывая сумму в уме:
– Да, ерунда – полтора лимона.
– Сколько?!
– Мам, квартира стоит два лимона. Сейчас мы перечисляем полтора, а остаток потом, по мере строительства.
Елена замолкла, у неё даже сердце защемило:
– Вить, ты меня без ножа зарежешь.
– Родная моя мамочка, прости меня, но куда же мне деваться? Так и жить в этом быдлятнике?
– Но другие ведь живут, – попыталась ретироваться мамаша. – Можно квартиру снять…
– Ладно, я всё понял, мама, ничего не надо, – сын попытался построить из себя обиженную добродетель. – Окончу институт, начну работать, возьму ипотеку.
Лена не знала, что ответить. У неё были эти пресловутые «полтора лимона». В своё время она продала родительский дом в деревне, и всю сумму раскидала по банкам: депозитные вклады были для небогатой семьи Ландышевых существенным денежным подспорьем.
Теперь же выходило так, что после снятия для покупки квартиры всей суммы, этот денежный ручей иссякнет. Елене придётся полагаться лишь на скромную зарплату медсестры и упорный труд в таксопарке. Но ничего не поделаешь – ради счастья своей кровинушки придётся распотрошить мошну.
– Хорошо, Виктор, после Рождества я к тебе приеду. Будем решать.
– Мам, зачем тебе так утруждаться? Деньги можно отправить переводом…
– Ну уж дудки! Стройку я должна видеть сама. Сейчас знаешь, сколько по стране обманутых дольщиков? Мы должны убедиться, что с этой компанией всё в порядке.
Студент притих ненадолго, потом негромко промолвил:
– Хорошо, мам, приезжай. Я на тебя надеюсь. Пока!
– Пока, сын!
После этого разговора она долго не могла уснуть, а когда ей всё же удалось это сделать, Елене приснился странный сон. Сын Витька в балетной пачке исполнял на сцене Большого театра танец маленьких лебедей. Танцевал до тех пор, пока, совершив неудачное па, не свалился в оркестровую яму.
Поутру Ландышева умылась холодной водой, выпила чаю с остатками медового торта и вышла молотить на линию. Заказов в первые новогодние дни было выше крыши.
Казанский вокзал, встретивший провинциалку в девять утра, был неизменно суетен. Навязчивые работники транспортного сервиса, преимущественно, нелегалы, словно мантру, повторяли одно и то же волшебное слово в разных интерпретациях: «Такси». Елена по опыту знала: её московские коллеги были те ещё волшебники, только со знаком минус. В том смысле, что кого бы они не довезли, у этого человека обязательно будет ощутимый минус в кошельке. Некоторые мэтры извозчичьих услуг умудрялись довезти несведущего в географии пассажира с Казанского на Ярославский за несколько сотен рублей, кружа по окрестным переулкам. Кто ещё не в курсе: Казанский, Ленинградский и Ярославский вокзалы по удачному для ездоков стечению обстоятельств в Москве расположены на одной площади – Комсомольской. И станция метро, имеющая соответствующее название, расположена аккурат под ними, что удобно для любого приезжего. Самая первая станция московского метрополитена, открытая, как свидетельствует памятная доска на её стене, была открыта ещё в мае 1935 года, и только наука больших цифр – статистика – может сосчитать, какое количество пассажиров прошло через её мраморные вестибюли. На этой станции не стихает бесконечный поток ни на минуту. Толпы людей – с багажом и без – стремятся к какому-то своему светлому будущему, настойчиво раздвигая своих соседей по потоку и устремляясь: кто в вагоны, кто на эскалатор, кто на вокзалы.
Елена Ландышева неплохо ориентировалась в подземном лабиринте, и уже через полчаса сошла на нужной станции, направившись в общежитие своего сына.
Комната, в которой проживал студент .Ландышев, представляла из себя классический образ прибежища грызуна науки родом из провинции: четыре кровати и тумбочки, как в больничной палате – и всё. От больницы, правда, имелась пара существенных отличий: в углу не было умывальника – вместо него был некий хозуголок, от пола до потолка набитый всяким хламом; ну а главное: в этой прокуренной, полной смрада, комнате, был жуткий бардак – в больничном учреждении этого бы не допустили. Неприбранные кровати стояли вокруг стола с немытой посудой. В банке из-под варенья ребята почему-то организовали пепельницу, а страницы старого учебника по теоретической механике неожиданно использовались в качестве салфеток.
Елена хотела было отчитать молодёжь: не престало жить в такой параше добрым молодцам, но Виктор упредил маму. Быстро накинув пуховик, парень отправил привезённую банку со смородиновым вареньем в видавший виды, стоящий на трёх ножках холодильник, он вышел из комнаты, увлекая за собой мать.
Ландышева устремилась за длинноногим сыном. Виктор был высоким и стройным юношей, но только сейчас мама отметила, насколько он стал грациозен и красив. Раньше был обыкновенный пацан, а стал просто мужчиной-моделью – всё-таки Москва меняет людей. Когда Лена была беременна, она, по правде говоря, хотела дочку. Увы, родился пацан: муж Сашка был безмерно рад, а она тоже всеми фибрами души полюбила сына. По большому счёту, матери безразлично, кто родится: любое создание будет ей мило. А вот сейчас она в очередной раз заметила, что Виктору можно было родиться и в женской ипостаси – настолько он был нежен и обаятелен. И раньше в сыне не присутствовала брутальность, а сейчас – и подавно. Она посмотрела в голубые, подёрнутые поволокой глаза сына, – и увидела себя в юности. Говорят, когда сын похож на маму, то он непременно будет счастлив в жизни. Эта мысль обнадёживала Ленку, и ей верилось, что счастье не за горами.
Мать с сыном отправились в строительную фирму.
Офис компании, в которую Витька привёл Елену, располагался в многоэтажном офисном центре. Поднявшись лифтом на 13 этаж этого делового муравейника, они вышли в длинный коридор, по обеим сторонам которого было множество совершенно одинаковых дверей из белого пластика. В один из таких «скворечников» с табличкой «Строительная компания «Китеж-Лэнд» на двери Ландышевы и впорхнули.
За обычным офисным столом на самом краешке обычного офисного стула примостился субтильный гражданин в клубном пиджаке из рыжевато-коричневого бархата с оригинальными кожаными заплатами на локтях. Мужчина имел несколько рассеянное лицо, носил серьгу в правом ухе, а его светлые волнистые волосы были сзади собраны в пучок.
«Метросексуал, – подумала Елена, где-то в журнале она читала про столичных мужчин, тщательно следящих за собой. – Хорошо, у меня Витюшка не такой, хотя и в метро ездит часто».
– Здрасьте! – бархатный человек расплылся в улыбке, жестом предложив посетителям присесть. – Сидоров Павел Петрович – являюсь исполнительным директором компании «Китеж-лэнд».
– Что исполняете? – незатейливо спросила Елена.
– Всё, что захотите! – человек в пиджаке осклабился, и тут же неким виртуозным движением выудив из стола визитку, вручил её Елене.
Перешли к цели самого визита.
– Насколько я понимаю, вы, молодой человек и вы, Елена… Как вас по отчеству? Да, Елена Евгеньевна, вы, я понимаю, интересуетесь квартирой в жилищном комплексе «Шишкин-град»?
– Совершенно верно понимаете, – ответила Ландышева. Ей не очень понравился Сидоров, постоянно разглядывающий свои полированные ногти и имеющий манеры жеманно растягивать слова.
Директор за словом в карман не полез, а разложил на столе целый веер разных документов:
– Пожалста! Вот – проектная декларация, вот – разрешение на строительство, самим замом мэра Хуснуллиным подписано. Вот – планировочный эскиз…
Обрушив на Ландышевых целый поток информации, Павел Петрович добился нужного эффекта: мать с сыном одобрительно закивали головами.
В довершение всего, Сидоров развернул в сторону гостей ноутбук и представил им фотографии со стройки:
– Вот видите: строительство комплекса в динамике. В октябре мы забили сваи, а сейчас уже идёт возведение пятого этажа. Если хотите, вы даже можете проехать на стройку, но там сейчас всё в арматуре, смотреть нечего. Монолитное строительство, видите ли, обладает определённой спецификой. А вообще, Елена Евгеньевна, дом будет прекрасный. В 15 минутах от метро «Сходненская», рядом зелёная зона и все блага цивилизации. Будете приезжать к сыну и радоваться. Вы же «однушку» хотели бы приобрести?
– Да, – хмыкнула Ландышева, – на большее у нас денежек не хватит.
– А может, вам взять ипотеку?
– Нет, нет, – сразу открестилась Елена. – Мы не привыкли жить в долг. Зачем нам такой груз на шею вешать: я ведь одна Виктора воспитываю.
– Да-а, вам сложно, – туманно заметил Сидоров. – Ну хорошо, осталась у меня для вас одна замечательная, простите за тавтологию, «однушка» на 26-м этаже.
– Мам, классно! – зарделся сероглазый сын. – Выше – только звёзды. Пентхаус!
Елена даже растерялась:
– Двадцать шестой? Пентхаус? А если лифт встанет?
Сидоров усмехнулся:
– Милочка, ну что значит: лифт встанет? Во-первых, их там два – сразу все не сломаются. А потом: верхние этажи в столице – это всегда престиж. Вся Москва у ваших ног. Впрочем, если вы отказываетесь, квартира уйдёт в два счёта, у меня уже есть на неё покупатель.
– Не отказываемся! – в один голос ответили мать с сыном.
– Так! – удовлетворённо заявил мега-строитель. – Давайте сейчас заключим договор, отправим его на регистрацию в росреестр, а денежки вы переведёте из своего региона на счёт, который я вам укажу.
Через полчаса контракт был подписан. Сидоров был настолько любезен, что даже подкинул попутно маму с сыном до метро на своём красном хэтчбеке с двумя шевронами на радиаторной решётке:
– И запомните: номер вашей квартиры – 311. На следующий новый год можете заезжать. Адью, ребята!
Эстетский хэтчбек растворился в потоке машин. Ландышевы направились в ближайшее кафе отметить совершённую сделку.
– Мам, у тебя во сколько поезд?
– В 16:20, Вить. Я же только на день отгул взяла. А так бы ещё погуляли с тобой по Москве.
– Погуляем ещё, в другой раз. Видишь, погода-то какая.
Данные гидрометцентра, которые Елена узнала ещё перед выездом в Москву, оказались абсолютно правдивы: на дворе вместо Рождественских морозов, стояла первоапрельская оттепель. Под ногами, словно яблочное пюре, чавкал тающий под моросящим дождём снег. Кое-где уже образовались большие лужи, и чтобы их преодолевать, надо было сюда приезжать в болотных сапогах или калошах. Ландышева очень скоро промочила ноги. Сын уже сажал её в вагон, а она мечтала скорее напиться горячего чая, чтобы не заболеть.
Поезд тронулся. Виктор ещё некоторое время шёл рядом с отходящим составом, но потом остановился, помахал маме ручкой на прощание и направился в сторону метро.
– Вы промочили ноги? – соседу Елены по купе невозможно было отказать в проницательности. Полноватый мужчина в возрасте за 50 открыл объёмистый портфель и вытащил оттуда чекушку водки.
– Вы что?! – засопротивлялась сразу Ландышева. – Я не буду! Сейчас чай у проводника спрошу.
– А я разве вам что-то уже предлагал? – на мясистом лице попутчика лукаво сверкнули тёмные тараканьи глазки. – Но для сохраненья здоровья помимо чая рюмочка бы вам не помешала.
Елена оценила опасность, таящуюся в её мокрой обуви, и согласилась на лечение.
– Фёдор Иванович, – представился мужчина с портфелем и закрыл дверь в купе.
Они с Еленой занимали два нижних места в купе, два верхних были куплены молодыми людьми, которые практически сразу по отправлению поезда взобрались на свои лежаки и заснули.
– Давайте, Леночка, за знакомство, – любезный попутчик разлил белую жидкость в заранее припасённые им рюмочки размером с напёрсток. – Вы тоже до Зеленопольска едете?
– Ладно, давайте, – Ландышева чокнулась напёрстком и выпила горячительное. Ногам как-то сразу стало теплее, угроза простуды миновала.
Мужчина имел обыкновение приглаживать рукой редеющие волосы на голове, но всеми другими действиями демонстрировал обстоятельность и сановитость.
– Я главбухом работаю на одном предприятии, – разоткровенничался Фёдор Иваныч. – И мне кажется, мы с вами где-то встречались. Вы, случаем, в казначействе не имели честь трудиться?
Лена зажевала водку пирожком, и чуть было не поперхнулась. Во-первых, она удивилась себе самой: как же она не признала в этом прилизанном мужичонке бухгалтера – да его хоть в кино снимай – классический типаж счетовода. Во-вторых, она тоже его вспомнила: в маленьком городе все друг друга знают.
– Да нет, в казначействе я не работаю, – ответила Лена. – Я медсестра в местной больнице, кардиограммы снимаю.
Фёдор Иванович перекрестился своими короткими, толстыми пальцами:
– Слава Богу, в больницу пока не попадал. Бегаю по утрам, за здоровьем блюжу, ой, ну то есть, слежу. А водочка – это так, с устатку, вы ничего не подумайте.
Леночка ничего такого думать и не собиралась, просто она вспомнила, что однажды подвозила главбуха, подрабатывая в такси. Но об этом воспоминании по определённым причинам женщина предпочла промолчать: что о ней потом подумает главбух.
Заладилась беседа. Попутчики с верхних полок нервно ворочались с бока на бок, реагируя на смех на нижней палубе. Елене понравился этот бухгалтер: забавный, весёлый и щедрый. После того, как бутылочка закончилась, Фёдор Иваныч пригласил Ландышеву в вагон-ресторан. В ногах Елены совсем потеплело.
В перерывах между приёмами блюд кавалер что-то записывал в свой крохотный блокнотик.
«Бухгалтер, – объясняла происходящее Елена. – Привык все денежки считать».
Подобную расчётливость Ландышева поощряла: ей импонировали мужчины, знающие цену деньгам, и, что немаловажно, умеющие их зарабатывать. А кто-нибудь когда-нибудь видел в своей жизни нищих главбухов? Это явление невозможно так же, как и снег в июле, впрочем, последнее ещё как-то более вероятно. Правда, как говорится в одном бородатом анекдоте, у людей этой профессии и график работы – год через три: год работаешь, три сидишь.
Салат и второе парочка скушала на ура. В купе они возвратились своими в доску людьми и даже пытались обжиматься на нижнем сиденье. Недовольное покашливание, доносящееся с верхних полок, останавливало их от развития страстей. Завтра они будут в своём городе – и тогда… Счастье не за горами. Только горы нам порой кажутся гораздо ближе, чем они есть на самом деле.
У Фёдора Ивановича, как Елена выяснила после первой встречи на снятой им на вечер квартире, было двое взрослых сыновей и больная жена. Супруга главбуха, как он заявил своей новоявленной подруге, была уже нелюбима, но скорее дорогА, как память, так что о разводе мужчина и не помышлял.
Ландышева подобных историй за свою жизнь наслушалась вдоволь, но в её личной жизни это было впервые. Такой мужчина интеллигентного склада не был ей противен, цветов и конфет не дарил, но периодически ссужал денежные суммы, вздыхая о том, как же трудно в наше время живётся младшему медперсоналу. Раз в неделю любовники встречались на съёмных квартирах.
Эти свидания, плотские по сути, Елене почему-то напоминали майско-ноябрьские праздники из давно ушедшего советского детства. Тогда её отец, ныне покойный, брал дочку на демонстрацию, и они возвращались оттуда с гроздью накачанных гелием разноцветных шариков, стремящихся упорхнуть в небо. Детская радость была недолгой: на другой день шарики потихоньку сдувались и опускались на пол, мешаясь под ногами.
Так и love-story с главбухом. В поезде по дороге из Москвы он показался Ландышевой интересным мужчиной, и она была готова с ним встречаться: даже одна бабочка хотела вспорхнуть в её животе. Но уже после второй встречи она поняла: Фёдор Иваныч не такой уж и затейник. Так что же можно желать от человека с такой серьёзной профессией: где вы видели зажигательных бухгалтеров – среди них полчища зануд и жлобов. Ей даже в постели казалось, что мысли партнёра витают где-то между дебетом-кредитом и грядущим аудитом. Да и как любовный партнёр он был, что тот самый дырявый первомайский шарик: накачиваешь его губами, стараешься, а он через минуту опять сдувается.
Елена однажды даже решила пригласить его к себе домой, приготовила любовный ужин. Свечей зажигать не стала, но афродизиаки при готовке яств применила.
Иваныч еду оценил – жена давно уже никакими свиными эскалопами и салатами с перепелиными яйцами супруга не кормила:
– Леночка, ты отлично готовишь, – мужчина по привычке приглаживал ладонью жидкую макушку, и стирал пот со лба. – Жаль, что мы с тобой здесь сразу не встречались.
Ландышева усмехнулась:
– Думаешь, это должно войти в нашу привычку?
Главбух, не моргнув, ответил:
– Мне было бы очень приятно.
– Да уж, дома тебя явно так не кормят.
Мужчина вздохнул:
– Я же всё супы из пакетиков варю, да колбасу покупаю. Раньше жена моя, Риммочка, хорошо готовила, но сейчас болеет. И сама почти ничего не ест, всё по больницам мотается.
Ландышевой было отчасти жаль этого мужчину, попавшего в сложную жизненную ситуацию. Она задумалась: стоит ли связывать свою судьбу с человеком, у которого всё так сложно – проблем ей и своих хватает. На жалости любви не построишь, а ей ещё хотелось увидеть звездопад ярких эмоций, хотелось встретить своего единственную на Земле половинку…
Кстати, об эмоциях: Лена разложила диван, настала пора проверить действенность любовной кулинарии.
Волнительная у бухгалтеров работа – Лена это давно поняла, и в этот раз убедилась ещё раз: Федя заметно нервничал. Потея и краснея, он не собирался совершать любовных подвигов, а как шкодливый кот, пытался забиться в угол.
Что же ты, Леночка, хотела от мужчины предпенсионного возраста? Зачем пытаться найти звездопад там, где уже давно вселенский вакуум. В этой галактике есть только сумрачный вечер, промятый диван, бубнящий телевизор, газета с местными новостями и стакан с кефиром.
Фёдор Иваныч в этот вечер вообще ничего не смог. Он был сконфужен и пытался вяло оправдываться:
– Ты меня перекормила. Всё было вкусно, но любовью лучше заниматься натощак. В следующий раз ужинать не будем.
Лена поразилась: значит, она ещё и виновата. Хотела, как лучше, а получилось – хуже некуда. Нужен ли им этот «следующий раз» – вопрос под большим сомнением.
Фёдор Иваныч надел на своё белое пузо майку-алкоголичку и отправился в ванную.
На глаза Елене бросился блокнот – тот самый, в который ответственный работник постоянно что-то записывал. Воспитание ей подсказывало, что рыться в чужих документах нехорошо, но в этот раз любопытство победило.
Это был действительно блокнот главбуха – сплошные цифры. Номера телефонов, среди которых было великое множество женских имён. Ну пускай, может, это коллеги по работе. Хотя, вряд ли все из них бухгалтеры и финансисты. Например, вряд ли в это число могла входить «Кристина-трасса» или «Анжела-сауна». Вот такой он, милый мой бухгалтер.
А это что такое – очень интересно! «Елена-больница», рядом её собственный телефон, а внизу столбиком все Федины затраты на девушку, начиная с приснопамятного похода в вагон-ресторан. «250 руб. – салат, 480 руб. – второе….»
Фёдор Иванович, пунцовый от злости, вырвал у впавшей в шоковое состояние девушки свой блокнотик с замасленными страницами. Оделся, взял в руки портфель и ушёл прочь, даже не попрощавшись. И без слов было ясно, что всё кончено.
Елена посмотрела на остатки барского стола. Посредине скатерти стояла ополовиненная бутылка дорогого виски, любезно принесённая сбежавшим кавалером. Ландышева не особо любила этот напиток английских аристократов, но сейчас была готова выпить даже уксусную эссенцию.
Она набрала номер Бойко:
– Лен, ты дома? ВИски будешь?
Подруга, как известно, была лёгкой на подъём и уже через полчаса примчалась на зов разочарованной в жизни Ландышевой.
– Ну что ты плачешь, маленькая? – Лена Бойко была старше Лены Ландышевой на 2 года и на этом основании всегда её утешала и воспитывала – по всем показателям она для неё была вроде ребёнка. – Не стоит он того.
Хнычущая «дочка» утверждала, что «мама» не может так утверждать, поскольку ни разу вживую не видела сбежавшего женишка.
– Ой, Ландыш, я тебя умоляю, на что там смотреть-то? Я таких бухгалтеров с портфелем на своей жизни видела-перевидела: волос уж на голове не осталось, а всё туда же – за юбками бегать.
– Он мне сколько раз денег давал…
Бойко нахмурилась:
– А-а, так вот ты по какой причине воду развела. Так ты с ним по расчёту, а я-то сдуру подумала, что у вас по любви.
– Ну он мне нравился: импозантный мужчина, солидный…
– Слушай, подруга, если мы по каждому солидному чайнику с портфелем плакать будем – никаких слёз у нас не останется. Брось, забудь, ещё 100 штук тебе таких найдём. Нашла мне счастье, тоже мне.
– Да я ничего, – Ландышева завершила плакать и стала вытирать лицо рукой. – Просто привыкаешь к человеку, а он сбегает из твоей жизни.
– Немедленно сотри его номер и выбрось его имя из головы, – Бойко убавила голос и тихо спросила: – Кстати, Ландыш, а как у него с этим делом?
– С каким делом, с алкоголем? – не поняла вопрос подруга. – Он в меру выпивает.
Бойко рассмеялась:
– Да Бог с ней, выпивкой. Как он по интимной части?
Ленка скисла в лице и промолчала.
– Всё понятно, Ландышева, я так и думала: фломастер надо привязывать. Уж сколько раз я тебе говорила: не связывайся с пенсионным фондом…
– Ему 56 лет всего…
– 56! Это, по-твоему, пионер? Если б ты сказала: 26!
– Не-е, мне нужен взрослый мужчина.
– Вот сколько воюю с тобой, подруга, а ты всё не поймёшь, хотя и медик: у мужчин после 40 с каждым годом тестостерона всё меньше и меньше. Надеюсь, про волшебную силу этого гормона в жизни мужика тебе рассказывать не надо?
– Не надо!
– Ну так вот, пора тебе от своих мечтаний о романтичном, богатом дядьке избавляться: тут либо одно, либо другое. Сегодня – пятница, и сейчас мы с тобой пойдём в клуб.
Ландышева заверещала:
– Неет, у меня глаза красные.
Бойко не относилась к тому типу женщин, которые быстро сдаются:
– Сейчас всё подретушируем – хоть сразу в ЗАГС пойдёшь.
Ландышева понимала, что решение подруги пересмотру не подлежит, и она отправилась наводить на себя марафет. На самом деле: было бы что вспоминать. Встречаться с импотентом – всё равно, что плыть на корабле по обмелевшей реке – рано или поздно сядешь на мель и будешь звать спасительный буксир.
Через час подруги уже переступили порог местного ночного клуба «Фэнс-клуб». На часах была половина первого ночи.
Необходимости покупать что-то в баре у них не было: дома они прикончили бутылку главбуховского виски. Девушки сразу отправились на танцпол.
Танцы человек любил всегда. Как утверждает история, при первобытнообщинном строе – это были пляски с бубном у костра по случаю убийства мамонта. В средние века зародилась традиция проводить балы, на которые приглашались только знатные люди; челядь плясала лишь во время проведения масленичных и тому подобных гуляний.
Перескочив в Советский Союз, имевший место быть в веке двадцатом, в свете мигающей цветомузыки нашим глазам предстают танцплощадки. Ещё наши папы и мамы каждый выходной собирались «на танцы», которые проводились в парках отдыха и дворцах культуры – именно там, как пелось в песне, «пришли девчонки, стоят в сторонке, платочки в руках теребят». Поколение «восьмидесятников» застало те же танцплощадки, но называли их уже более модным словом – дискотека. В 22:00 в залах со взмыленной от танцев публикой включался яркий свет. Музыка стихала, и ребята с девчатами потихоньку расходились по домам – весёлые и счастливые.
В один прекрасный момент, на заре зарождения современного капитализма, дискотеки в стране разом исчезли – зато появились ночные клубы – прямо как на Западе, откуда существующий ныне капитализм, в принципе, и перекочевал. Россия не могла не внедрить у себя это модное явление. По сути – это была та же дискотека, но уже без песен советских композиторов, с самой модной музыкой и с самой отвязной публикой. Появился новый культ. В ночной клуб уже не придёшь пьяный в шортах и тапочках, как это порой случалось на дискотеках. Сюда принято приходить при полном параде, но это не обязательно должен быть смокинг и бабочка. В клубах ждут стильных, позитивных и расточительных – для этого предусмотрены такие вещи, как фейсконтроль, дрессконтроль и клубные фишки. Это место не столько для танцев, сколько для общения, а ещё точнее – для самоутверждения, поскольку именно здесь в ночное время собирается весь местный бомонд.
Нормальный человек в трезвом уме и здравой памяти, конечно же, не попрётся после полуночи в заведение, где напиваются и пляшут. Но ведь никто и не говорит, что там собираются сплошь адекватные люди. Зачастую, публика на этих увеселительных мероприятиях собирается из разряда тех персон, что живут сегодняшним днём, точнее, в этой бесовско-дурманной ночи, и что же будет утром, их не волнует в принципе.
На танцплощадке две Лены пробыли недолго – встреченные знакомые мужского пола пригласили их за свой столик испить шампанского. Самое удивительное, что это были друзья не гиперактивной Бойко, а бывшие школьные товарищи ландышевского сына Виктора.
Если бы в зале свет горел бы поярче, то можно было бы лицезреть румянец стыда на щёчках Лены: быть в одной компании с витькиными однокласснками ей было не комильфо. Поначалу разговор был весьма дружеский, и ничего предосудительного не наблюдалось. Некоторые одноклассники были со своими подругами, но двое пришли в клуб одни.
Все ребята наперебой интересовались московской жизнью Витьки Ландышева. Мама студента отвечала, что знала, и, скорее из ответного чувства этикета, интересовалась, как сами парни поживают.
Однако насколько бы не был целомудрен этот разговор двух поколений, в ночном клубе всегда витает дух разврата, стирающий границы между возрастами, чинами и полами. Даниил, студент местного вуза, сидевший с Виктором за одной партой, решился пригласить годящуюся ему в мамы Елену Бойко на медленный танец. Эта женщина давно привыкла ко вниманию кавалеров любого возраста, а молодого человека даже сама бы не постеснялась пригласить, если бы голубоглазый кудряш Даниил не сделал этого по собственной инициативе.
Ландышева удивилась поступку парня и даже сделала круглые глазки, как тут же обнаружила мужскую руку, в полкасания обнимавшую её за плечо. Резко повернув голову, она обнаружила, что это осмелел витькин одноклассник Альберт, уже перебравший в этот вечер со спиртным.
– Елена, как вас там по отчеству, – карие глаза этого высокого брюнета были устремлены в область декольте Ландышевой. – Елена, Лена, давайте с вами выпьем.
Лена, и сама в этот вечер не слишком трезвая, берегов терять не привыкла.
– Альберт, по-моему, тебе уже хватит! – голосом не девушки, но мамы, произнесла Елена.
– Брось, – как-то сразу перешёл на «ты» юный брюнет. – Мы уже с тобой пили. Помнишь, на выпускном?
– Тогда все учителя, родители и дети выпили по фужеру шампанского – это ты называешь: «пили»?
После медленного танца возвратились Бойко и её кавалер Даниил – у обоих светились глаза, и они с любопытством наблюдали, как Ландышева нетерпеливо убирает со своего плеча руку мальчика Альберта.
Но парень не унимался: налил всем по фужеру, и, произнеся оригинальный тост «За присутствующих здесь дам!», неожиданно чмокнул Ландышеву в пунцовую щёчку.
Девчонки прыснули от смеха, а ребята одобрительно посмотрели на своего приятеля:
– Уважуха, братан!
Ландышева после этого внезапного поцелуя совсем растерялась. Альберт был приятен ей, более того, смачное прикосновение его тёплых губ пробудило в ней массу давно утерянных эмоций. Но этот милый молокосос являлся школьным другом её сына – для таких персон в сердце Елены было вечное табу. До этого вечера. Внезапно ей захотелось отключить все тормоза и пуститься по воле волн. Задорный взгляд обнимающейся со своим молодым партнёром Лены Бойко придавал ей ускорение в собственных желаниях, а, может, это пузырьки шампанского встретились в её животе с остатками вчерашнего виски – и полетели длиннокрылые блестящие бабочки – на горячий свет ночных огней цветомузыки…
…Он ломал её словно тростинку, ни на секунду не прекращая жечь её тело пламенем своих чувственных губ. С таким темпераментным, но юным партнёром она вмиг возвратилась в пылающую искрами новых острых ощущений молодость. Столько лет она не испытывала такого волшебного парения. Вверх! Вниз! И вверх! И вниз! И снова вверх! И снова вниз! Давно любимый цирк приехал к ней в город на гастроли. Так, дети, которые ещё не знают пороков этого мира, качаются на качелях, взмывая к небесам и наслаждаясь потоком свежего ветра в лицо. Она превратилась в счастливую маленькую девочку на качелях, а её партнёр-ровесник летал на соседних качелях, и они, словно два часовых маятника, двигались в противофазе друг к другу с каждой минутой всё быстрее и быстрее. И когда качели уже настолько раскрутились, что были готовы описать опасный круг, она разжала руки и пушечным ядром полетела ввысь. Оказавшись наверху, она ещё долго бегала по пушистым облакам со своим чудесным партнёром. И бегала бы ещё неизвестно сколько в этих райских кущах, если бы неведомый звон, доносящийся с грешной земли, не позвал её обратно…
…Елена раскрыла заспанные глаза, поневоле вырвавшись из своего прекрасного сна. На тумбочке трезвонил сотовый телефон. Одеяло с её одноместной кроватки было скинуто на пол, рядом валялся жестяной баллончик дезодоранта.
– Да? – нехотя отозвалась Ландышева, отвечая на звонок.
Конечно же, это была неугомонная Бойко:
– Подруга, салют, ты что, ещё дрыхнешь что ли?!
– Имею полное право в свой выходной…
– Ну ты даёшь! Скоро полдень на дворе, я и то уж на ногах, хотя только в 9 утра домой прикатила.
– Ты молодец, Бойко, я всегда верила в твой неубиваемый аккумулятор, – с некой долей сарказма сказала Ландышева.
Пылающая энергия подруги продолжала литься из трубки:
– Слушай, Ландыш, ты что же вчера ушла по-английски? Я думала, вы вместе с этим, как его, с Альбертиком, вместе уйдёте.
Ландышевой не хотелось вспоминать вчерашний вечер. Если бы она вчера не была слегка подшофе, то она даже и в клуб бы никакой не пошла.
– Как ты себе это представляешь?
– Что представляю? – недоуменно спросила Бойко.
– Как что? Ты считаешь, что это нормально? Ты считаешь, я могу крутить роман с одноклассником своего сына?!
Собеседница на другом конце линии была то ли искренне наивна, то ли чудовищно бесстыдна:
– А что такого-то? Мы с Данилкой сегодня уже зажгли. Ты знаешь, Ландыш, он такой пылкий.
– У тебя, Бойко, с глазами всё в порядке: он даже младше твоей дочери!
– Ландыш, завидуй молча. Хотя я тебя по-своему понимаю. Если бы Альберт не был витькиным однокашником, то ты бы могла пуститься во все тяжкие. А так – конечно – не комильфо: донесут сыну, он начнёт стучать кеглями по паркету…
– Ты не безнадёжна, подруга. Я рада, что ты это понимаешь.
– И всё равно, Ландыш, чем твои главбухи с поникшими ромашками, лучше уж таких юных гиацинтов выбирать, ты согласна?
– Бойко, слушай, а о чём ты говоришь со своими гиацинтами? В нашем возрасте, знаешь ли, уже пора и о духовности подумать. А ты только карму свою портишь…
– Хе, Ландыш, ну ты наивна, как моя болонка. Карму вспомнила! О чём с ними говорить?! А о чём ты со своим сыном говоришь? О том же и я с Данилом и всеми такими. Да и надо ли с ними говорить… Понимаешь, Лен, в нашем возрасте, как ты сейчас сказала, уже надо уметь отделять мух от котлет. Общение – это одно, а секс – это другое. И вот это другое имеет такое колоссальное для нас, взрослых баб, значение, чего и три твоих главбуха с высохшими фломастерами не дадут. Я каждый раз после такой встречи словно на 10 лет моложе становлюсь. И ни одно общение с кем угодно, пусть это будет хоть трижды Нобелевский лауреат по общению, мне такой радости не даст. Согласна или нет?
Лена Ландышева с печалью в глазах подняла с пола баллончик дезодоранта и поставила его на полку с косметикой и парфюмерией.
– Ладно, Бойк, пойду завтрак готовить, – от прямого вопроса она уклонилась, понимая, что в словах подруги много правды.
– Да уж скорее обед! Пока, подруга! Звони! – жизнерадостная Бойко положила трубку.
Ленка умылась и отправилась варить гречку. Больше всего по утрам она любила гречневую кашу с молоком, сливочным маслом и кусочком сыра на ломтике чёрного хлеба. Плотские радости не особо удались – хоть желудок порадуем.
Вчера, когда от неё сбежал Фёдор Иванович, она очень хотела выбить клин клином. И такой клин даже подвернулся – молодой, сексуальный. Но забей его она в себя реально в эту ночь, то вся прелесть встречи могла бы потонуть в море стыда – а ей эта пиррова победа нафиг не нужна.
Однажды она уже пыталась выбить клин клином…