На мокром асфальте фигура молодой женщины смотрелась нелепо, выделяясь яркими, не по сезону и погоде, тонами. Сначала в глаза бросалось расклешенное пальто ядовитого цвета электрик, угол полы которого завернулся лицевой стороной, прикрыв вытянутую ногу. Вторая нога, неуклюже согнутая, касалась коленом вытянутой, а лодыжка и ступня отведены в сторону, из бирюзовой туфли на высоком каблуке выскользнула пятка. Затем золотисто-желтая подкладка била по глазам сочным цветом, потом привлекали внимание рыжие волосы, разметавшиеся по асфальту веером вокруг головы, в последнюю очередь – платье. Платье стальное в бирюзовых разводах с широкой юбкой до колен.
– Никогда я не одевалась в цвета попугаев, – сказала Ириша.
Услышав странную фразу, дед Тема взглянул на нее поверх очков и, озадачившись, задержал взгляд на девушке. Давно жил он один, а два с половиной года назад приютил Иришу, стала она ему вместо внучки или дочки – неважно. Главное, как будто всю жизнь с ним жила, в общем, скрасила бессмысленное существование.
Человек он на вид крепкий, не худой и тем более не толстый, несмотря на семьдесят пять лет – здоров, если не считать скачущее давление, да и то это явление редкое, к счастью. Тельняшки носил летом и зимой: летний тельник без рукавов, а зимой с рукавами, сверху свитерами утеплялся.
Сидела Ириша в профиль к нему за круглым дубовым столом времен двадцатых годов прошлого века, накрытым клетчатой скатертью с бахромой, упираясь в столешницу ладонями. Сидела, подавшись вперед, словно хотела проникнуть сквозь все эти непонятные цифры, из которых складывается изображение в телевизоре, и очутиться там, на мокром городском асфальте среди полицейских. Но его поразил не столько зачарованный вид Ириши, сколько интонация – тихий голос и вдруг откуда-то взявшаяся сила в нем, а также нечто отчаянно-безысходное, спрятанное глубоко внутри, уловил дед Тема в голосе приемной внучки.
– Бирюзу люблю, но не в таком же сочетании.
Невольно он перевел взгляд на цветную картинку, правда, тускловатую, так ведь событие случилось в вечернее время. И сморщил дед свой картофельный нос, выражая неудовольствие, ибо на экране… Одно и то же показывают: криминал на криминале, будто все добрые дела закончились.
Ну, молодая дама лежит с простреленной грудью, пятно черное расплылось до самой шеи; лица не разглядеть: и далековато, и отвернуто от камеры. Зато рыжие волосы во всей красе – так и сияют под искусственным освещением.
Любил дед Тема рыжих баб, жена его была рыжая да конопатая, а еще жаркая: обнимешь – и огонь по жилам течет вместо крови. Иришка тоже рыжая, но без веснушек, а жаль – веснушки задорной делают женщину, притягательной, непохожей на других.
Не понял дед, что так захватило девушку, за два с половиной года он впервые видел Иришу перевозбужденной. При всем при том она прилагала немало усилий, чтобы не выплеснуть из себя все то, что копилось в ней, возможно, не один год. Между прочим, отличалась она от всех баб, встречавшихся на его веку, как раз умением держать себя на уровне. Уровнем дед называл воспитание, а все остальное – лишь приложение к этой необходимой и наиболее важной составляющей человеческой породы.
Однако теперь дед Тема иначе посмотрел на экран, силясь понять, что ж там такого захватывающего увидела Ириша? И слух подключил, а то ведь забот полно, о них думал во время своего занятия, а занимался он исключительно важным делом – сетку плел, чтобы браконьерить на речке.
– …без десяти девятнадцать вышла из машины и направилась в ночной клуб «Саламандра», – бодренько вещал женский голос за кадром, предыдущую информацию дед Тема, разумеется, пропустил. – Спустя всего несколько секунд из-за угла выехал мотоциклист, затормозил, перегородив дорогу Ирме Шубиной, и выстрелил в нее два раза с близкого расстояния. Камеры видеонаблюдения зафиксировали этот момент…
Картинка на экране сменилась, дед понял, что репортаж уже смонтирован, а не ведется в реальном времени. Изображение стало хуже, но ненамного, вид сверху: молодая женщина, захлопнув дверцу автомобиля, сделала несколько решительных шагов вперед. Появился мотоциклист, два выстрела – и женщина падает в замедленном темпе, словно пьяная, а не убитая.
Дед Тема, забыв про свою работу, поднял седые брови, отчего резче обозначились морщины на лбу, вытаращил бледно-голубые глаза, громко возмутившись:
– Человека, пусть женщину, но убивают! А они нам это показывают во всех подробностях! Зачем? Чтоб молодежь училась, как стрелять в людей?
Не удалось ему вовлечь в разговор Иришу, а ведь они частенько обсуждали новости за вечерним чаем. Телик теперь у деда… мечта, а не телик: большой, широкий, плоский, все на нем видно, даже буквы видно без очков. Иришка купила! Она же умница, работает у тутошнего олигарха помощником, а в свободное время помогает соседской ребятне с английским и русским. Бесплатно! В свое время ей помогли, теперь она долг отдает, но люди продуктами возмещают уроки, а это немало. Иришу в школу звали! Не хочет. Говорит, преподавать системно вряд ли сможет, немного помочь – другое дело.
На экране тем временем молодой и внешне очень примечательный мужчина, зло сверкнув глазами из-под нахмуренных бровей, резко выбросил руку к камере и закрыл пятерней объектив под комментарий журналистки, которая, наконец, показала себя:
– Муж убитой отвечать на наши вопросы отказался, впрочем, для него эта пятница в прямом смысле стала черной. Следствие тоже пока не может назвать предварительных версий… или не хочет. По слухам, светская львица Ирма Шубина последнее время отличалась скандальными выходками…
– Ишь, растрещалась, замухрышка! И чего это некрасивых девок берут в журналистки? – забрюзжал дед Тема, вовлекая Иришу в диалог. – Глазу приятно должно быть, когда он телик смотрит…
Но экран просто-напросто заворожил ее! Не видела, что ли, убиенных? Каждый день показывают то в кино, то в новостях, то в передачах. Нет, она будто не слышала сторонних фраз, потому не реагировала, а выглядела до крайности озабоченной – еще один штрих к необычному состоянию Ириши. Ему осталось проворчать с чуть заметной обидой:
– Раньше мужиков валили, теперь за баб принялись.
А в следующий миг он вынужденно замолчал, потому что появилось фото молодой женщины почти во весь экран! Тут-то дед и замер, сраженный портретом убитой, даже рот приоткрыл, словно что-то хотел сказать, да не смог от потрясения выговорить ни звука.
До боли знакомыми ему почудились ярко-рыжие кудри, рассыпанные по плечам, да и медного цвета глаза видел он не раз, а вот дерзкий взгляд, направленный чуть в сторону, незнаком ему. Но полуулыбка, тронувшая губы цвета спелой морковки, точь-в-точь… Иришкина!
Да-да-да! Дед Тема даже головой тряхнул, полагая, что померещилось ему, но нет – копия Иришки на экране осталась! Только призывно-провокационная мимика совсем нехарактерна для нее, она вызывающая, а Ириша мягкая, нежная, можно сказать, кроткая, хотя характер у нее, без сомнения, есть. Внезапно появившись в его доме, девушка заставила деда жить по новым правилам, укротив довольно жесткий нрав хозяина. Теперь, чтобы пропустить рюмашку с соседом или того хуже – покурить, нужно это делать тайком, чтоб Ириша не видела. Ругается! А жизнь его стала светлее и теплее – вот какая странность.
– Ба-а-а!.. – протянул дед Тема, качая головой в знак изумления. – Гляди, Ириша, как на тебя похожа-то! Прям сестра родная… э… как близняшка…
– Это не сестра, – сказала Ириша тусклым голосом.
– Так я ж и говорю: КАК сестра! Не-е-е, ты лучше. У этой, что застрелили, смелости в избытке на мордахе, нехорошо для женщины… Ты чего, Ириша?
Она, неотрывно глядя в телевизор, встала со стула, упираясь ладонями в столешницу, застыла, вроде как и не дышала. С появлением нового снимка той же девушки в светлом пальто с букетом осенней листвы под цвет ее волос произнесла совсем чужим голосом:
– Вот моя фотография, до этого не мои были.
Обалдевший дед снова перевел взгляд на экран любимого телика, а там уже другой снимок: рыжая девушка в длинном (нарядном) летнем платье с оголенными плечами у автомобиля. Он покосился на Иришу, вопросов не задавал, просто не знал, о чем в таких случаях спрашивают, она сама сказала:
– И это… моя фотография… четырехлетней давности… Обе были напечатаны в глянцевом журнале. А это… это уже не я.
Нет, она! Она, она! С ума сойти! На экране фото Ириши в каком-то публичном месте типа ресторана, судя по столикам за ее спиной, и она точно не в себе. Нет, ну, правда, видно же: пьяная, к тому же растрепанная, какая-то вульгарная и неопрятная.
Следующая фотография наверняка из того же места, так как платье на Ирише (или не Ирише?) из предыдущей фотографии, но теперь девушка сидит на полу у стены и то ли плачет, то ли хохочет…
Еще фотка – для пуританина деда Темы просто немыслимая: Ириша (нет, похожая на нее девица) держится за вертикальную палку, а сама… с сиськами наружу! Одежда на бедрах, а изогнулась… как гимнастка. Дед Тема, глядя на калейдоскоп компрометирующих снимков и почесывая седую бородку, произнес задумчиво, кстати, не обращаясь к Ирише, словно себя спрашивая:
– Кого же тогда застрелили сегодня?
– Меня. Так будут думать все.
– А кто она?.. – указал он подбородком в сторону телевизора.
– Не знаю, Артем Иванович, не знаю. Но сестер у меня никогда не было ни родных, ни двоюродных, истории про разлученных близнецов тоже не мой случай. А имя… имя у меня было – Ирма Шубина.
Если б кто-то со стороны услышал их, непременно подумал, что Ириша слегка умом тронулась, но дед Тема воспринял ее слова всерьез:
– Так это… ты что же, все вспомнила?
А она никогда и не забывала. Просто всех обманула, будто потеряла память, – в исключительных условиях обман бывает спасением от опасных вопросов и абсолютно ненужной помощи. Обстоятельства иной раз непредвиденно поворачиваются самой черной стороной, появляется необходимость отсоединить от себя прошлую жизнь, вырезать из биографии, как некий болезненный нарост, ошибочно прилипший к здоровому телу, душе, сознанию. И тогда выходом становится… банальная, но для всех убедительная потеря памяти. Зато никому в голову не приходит вернуть человека в его прежнюю жизнь – возвращать-то некуда.
Но сегодня Ириша проболталась, непроизвольно проболталась, потеряв контроль над собой. Потому что репортаж, который она смотрела, включил старую программу, а в ней – обиды, боль, страх, смерть и выживание… Все звучит тоже банально, но при условии, что происходящее не касается лично тебя. Однако история в телевизоре касалась Ириши напрямую, и это отдельная повесть.
Появилась очередная фотография на экране, словно из романтических грез десятиклассницы: синее море, солнце и ветер, яхта (часть яхты), она в голубом свободном платье, он – в белом спортивном костюме, оба позируют перед камерой, стоя в обнимку. Яхту сменили другие кадры – с похожей на Иришу девушкой, явно в момент съемок шел дождь, а она, свернувшись калачиком прямо на земле, мокрая, грязная и хохочущая…
– Это уже не я, – сказала Ириша. – Это другая…
Дед и без нее догадался, что не она валялась в луже, за каких-то несколько минут он научился различать настоящую от поддельной. Его Ириша такое не способна отмочить ни в одном из известных состояний человека, кстати, и пьяной она не бывала. Безусловно, он жаждал услышать ее историю, раз уж вспомнила, кто она есть, да не стал давить вопросами, видя, что в данную минуту ей не до повествований, только произнес тихо:
– Веселую девку убили. Стало быть, она выдавала себя за тебя?
В эту тяжелую атмосферу немых вопросов и недосказанности врывался бодрый голос тележурналистки, звучавший за кадром:
– После автомобильной аварии, которая случилась два с половиной года назад, Ирма Шубина кардинально поменяла свои изысканные манеры на вольное поведение. Последнее время светская львица Шубина создавала проблемы своему мужу, она стала настолько раскрепощенной, что постоянно попадала на страницы желтой прессы, интернет-изданий и телевизионной хроники происшествий. Ее часто видели в нетрезвом состоянии, она приставала к мужчинам, могла устроить дебош в ресторане с битьем посуды, раздеться донага на спор в общественном месте…
Слайд-шоу кончилось, вновь появилась неприглядная картина с женским трупом на мокром асфальте, и это уже репортаж в реальном времени. Молодой мужчина что-то доказывал одному из полицейских, тот слушал его с ленивым вниманием.
– А что за мужик руками машет? – поинтересовался дед Тема. – В светлом плаще?
Ничего другого не осталось Ирише, как сказать правду, раз уж проболталась:
– Это мой муж… его зовут Даниил.
– С вами были: Анна Петренко и Антон Краснов, – сказала журналистка, появившись на экране на несколько секунд. – Следите за новостями на нашем канале и на сайте. Берегите себя. Увидимся.
Открыв дверь, Виктория отступила, пропуская Даниила. Задержался он в прихожей на незначительное время, только чтобы скинуть обувь. Затем двинул в комнату, на ходу сняв плащ и бросив его на канапе, а очки-хамелеоны машинально оставив на столике под зеркалом. Сегодня Даниил не отметился даже дежурным поцелуем, выглядел уставшим, мрачным, угрюмым… таким Вика его еще не видела. Плащ соскользнул с канапе и упал на пол, она подняла, повесила в шкаф и вошла в комнату.
Даниил полулежал в кресле, вытянув скрещенные ноги и прикрыв веки. Работал телевизор. Вика задержалась в дверях, рассматривая человека, которого любила, но… не знала. Сегодня, сейчас пришло на ум: не знала – не странно ль? Она поймет с закрытыми глазами, когда Даниил обнимет ее, что это он, его черты узнает на ощупь, определит по шагам – кто идет. Два года назад, когда Вика пришла наниматься к нему на работу, крышу у нее унесло почти сразу и очень-очень далеко. Причем не сказать, что он смахивает на супергероя из крутого боевика или на мачо с обложки журнала, рекламирующего пляжи Малибу, но при всем при том у Даниила своеобразная и довольно примечательная внешность.
Ну, а как могла Вика остаться безучастной к жадным очам, которые буквально вонзились в нее черными стрелами? Однако глаза совсем не поражали величиной и красотой – расположенные близко к переносице, они казались спрятанными за веками и прямыми ресницами, но Вика всегда угадывала его настроение по выражению глаз.
Сухощавый Даниил может показаться несимпатичным, но чем дольше смотришь на него, тем больше нравится прямой тонкий нос, высокий и вертикальный (без покатов) лоб, линия рта с упрямыми губами над острым подбородком, резко очерченные, слегка монгольские скулы. А вместе несуразные черты делали лицо брутальным и одновременно (редкое сочетание) изысканно-надменным, стало быть, идеально мужским. И как было не обратить внимания на шапку непокорных волос цвета антрацита, норовивших при каждом движении головы упасть на лоб, закрыв густые брови?
С первой встречи ей понравилась его манера держаться, хотя движения у Даниила резкие и неожиданные, при всем при том уверенные. Смотришь на этого человека и понимаешь: ему все по плечу, он заполучил лучшую подружку, о которой мечтает поголовно все человечество, – Фортуну.
На работу Даниил взял ее без тестирования, прочитав резюме прямо при ней, изредка бросая на девушку молниеносные взгляды, отчего душа внутри делалась маленькой и жалкой. К этому времени ей было известно, что Шубин в течение месяца уволил всех офисных работников практически с одной формулировкой: промышленный шпионаж. Кто-то что-то сдал (или продал), виновника не нашли, разгневанный Даниил решил всех убрать, вплоть до уборщиц и охранников. Поговаривали, на работу он берет только красивых женщин, но совсем не для развлечений (ах, какой изъян! – жалели офисные мышки). Да-да, интрижек не заводил, на дружеский контакт с подчиненными не шел, довольно-таки закрытый субъект.
Впрочем, Вика – реалистка – отдавала себе отчет и без досье на Шубина, что по сравнению с ним она большой-большой ноль. Поэтому, получив работу в экономическом отделе, и не порывалась строить шефу глазки или жеманничать, тем более Даниил Романович не давал ни малейшего повода. Мало того, он вообще не общался с работниками, только через менеджеров, к нему подойти нельзя – охранники не пустят. Но Викторию иногда вызывал и нагружал поручениями, она исполняла их, так прошло месяца четыре.
Однажды девушка засиделась в отделе допоздна только потому, что не хотелось идти на съемную квартиру, которую делила с приятельницей, менявшей парней слишком часто, чтобы их запомнить. Когда сосед/соседка занимает собой все пространство от пола до потолка, второму жильцу не находится крошечного уголка даже в собственной комнате. Виктория стала задерживаться в офисе, а работы невпроворот, этого добра всегда в избытке.
Вдруг вошел шеф. Даниил Романович тоже не горел желанием ехать домой, как выяснилось позже, он пригласил Викторию… обалдеть!.. пригласил поужинать! Язык не повернулся отказать. На тот момент это был лучший вечер в ее жизни, оба как-то сразу нашли общий язык и много болтали. Оказалось, кругозор Даниила не ограничен узкими рамками бизнеса и производства, а достаточно широк.
Вика лишь контролировала себя, чтобы не показаться слишком заумной и не слишком правильной, на собственном опыте знала, как оба эти недостатка отпугивают мужчин. Но, может быть, ей не везло на бойфрендов, попадались какие-то недотепы или самонадеянные дураки. По большому счету на них не стоило тратить время, просто все упиралось в шаблон: красивая молодая девушка и – одна, это противоестественно. В тот вечер за свои неполные двадцать пять, сидя за столиком на двоих в уютном полутемном зале, Вика впервые забылась, она не ощущала, как пролетают минуты: настолько интересно было с Даниилом! Кстати, он попросил называть его по имени, без отчества, она согласилась:
– Хорошо, но только не в офисе.
– Ты умеешь удивлять.
– Чем же?
– Ну, хотя бы тем, что в офисе мы сохраним прежние отношения по твоей инициативе, а я хотел просить тебя об этом.
– Но у нас нет никаких отношений, – рассмеялась Вика.
А рассмеялась глупо-глупо, будто намекала, что она совсем не прочь несуществующие отношения перевести в реальную плоскость, что, конечно же, было не так. Даниил, видимо, понял, как именно Вика о себе подумала, и огорошил ее откровенным предложением:
– Дело поправимо. Ты мне нравишься… Не обидишься, если приглашу тебя продолжить знакомство в гостинице? (Не веря своему внезапному счастью, она лишь отрицательно мотнула головой – нет-нет, не обижусь.) Тогда поехали?
Черт возьми! Что он в ней нашел?! Вика, бесспорно, не серая мышь, у нее нордическая внешность: кожа белая, глаза огромные и голубые, она природная светлая шатенка с густыми волосами почти до талии, и губы у нее яркие. Да все-все антропологические данные в прекрасном состоянии, но Шубина Вика считала недосягаемым. Может, Даниил со всеми так – в первый же вечер предлагает переспать, а на следующий день выставляет себя непогрешимым и не узнает вчерашнюю секс-партнершу? В сущности, какая разница? Ей столько лет, а она не испытала очарования, когда целует мужчина, который безумно нравится.
Не колеблясь, Виктория поехала в гостиницу, зная наверняка, что это будет разовая акция, грубо говоря. Пусть. Главное, она не витала в иллюзиях и своим временным счастьем буквально захлебывалась. Возможно, поэтому Даниил, видя искренность, редко встречающуюся в его среде, сказал под утро:
– Я женат. (А то это никому не известно!) Жену не люблю, но не брошу ее, не могу. Если тебя устроит положение…
О, это не Вика сказала, кто-то другой ее голосом проблеял:
– Устроит. Меня все устроит, только будь со мной.
Он обнял ее крепко, словно в знак благодарности, да и Вика теснее прижалась к нему, радуясь, что вопреки ожиданиям продолжение последует. Потом Даниил купил эту квартиру, перевез ее сюда и регулярно приезжал, а она, как дура, упивалась украденным счастьем.
На работе все осталось в прежних рамках: он – работодатель, она – его подчиненная, никто не догадался до сих пор, что их связывает нечто большее! Вика честно выполняла условия, впрочем… он ведь не требовал, чтобы она молчала, Даниил вообще не ставил ей условий, это как бы само собой подразумевалось.
И потекло время… Бесперспективность – вещь малоприятная, к тому же Виктория не могла не заметить постоянную мрачность Даниила, но, несмотря ни на что, обделенной себя не чувствовала, тем более обманутой. Она умела радоваться тому, что есть здесь и сейчас, далеко вперед не забегала, потому как ничего из того, что нафантазируешь, обычно не сбывается.
Однако сегодня многое изменилось после репортажа. Не изменился Даниил. Поэтому сейчас Вика смотрела на своего земного бога и вспоминала: где, когда, как и в чем он проявил слабость, случались ли у него срывы, какие Даниил имеет негативные черты? В движениях резок, что можно отнести к холерическому складу, но срывов с истериками не позволял себе. Может, идеально воспитан? Вовсе нет! Виктория из интеллигентной семьи, с правилами хорошего тона знакомилась не по методичкам, написанным дилетантами, а усваивала с пеленок, живя среди родных, которые даже слов таких – «правила тона», «этикет» – никогда не произносили, они просто с этим жили.
Что же ей бросилось в глаза, когда узнала Даниила ближе? У него имелся пробел по этой части, Вике приходилось аккуратно подсказывать ему некоторые тонкости. Что еще? Он никогда не говорил о любви к ней, впрочем, она тоже: навязывать себя – последнее дело. Даниил остался закрытым, как запаянный железный сундук со дна моря, кстати, и холодным был всюду, кроме постели. Интересно, какой видел ее он? Даниил ведь тоже не знает, чем живет она, что думает, чего хочет, значит, и его тайная любовница – запаянный сундук. Только Виктория любит его, а он ее? Не знала. Она вообще мало что про него знала.
– Ты видела? – вдруг спросил Шубин, не открывая глаз, но слегка приподняв палец правой руки с подлокотника, указав на телевизор, висевший на стене.
– Да, – призналась Вика, догадавшись, о чем он спросил. – Нонна Угольник позвонила, я включила телевизор и…
Она забралась на диван с ногами, провела по его непокорным волосам ладонью, он мгновенно отреагировал: взял ее руку за запястье и опустил вниз. Не грубо, но словно отстранился, а ей именно в эту минуту хотелось поддержать его, сказать, что она всегда будет рядом… как там у католиков? – в горе и радости. К сожалению, Даниил не требовал подобных «жертв».
– И что теперь будет? – поинтересовалась Виктория.
– Следствие, – вяло промямлил Даниил. – Полиция будет искать убийцу. Меня вызывают к следователю, но пока не определились с днем. Но я уже имел предварительную беседу с главой следственной группы – отвратительная штука. И беспардонный мужик, еле отделался от него. К счастью, не он будет вести расследование.
– А ты не знаешь, кто мог убить твою…
В этом доме не произносились слова «твоя жена, твоя Ирма, твой дом, твоя семья», поэтому Вика осеклась, не желая сердить Даниила. Все же пару раз она видела его в гневе – малоприятное зрелище, подтверждающее, что родители не заморачивались воспитанием сына. Не хотелось ей, чтобы его гнев обрушился и на ее голову, о нет.
– Откуда мне знать, – проговорил он все тем же вялым тоном. – Не виделся с ней неделями: я уходил – она еще спала, она приходила – я уже спал. Со скандальными выходками знакомился раньше, чем встречался с Ирмой. Мы жили, как… как соседи в коммуналке, которые ссорятся из-за очереди, кому мыть общий сортир с коридором.
Забывшись, Вика улыбнулась, придвинулась к нему ближе и, положив подбородок на его плечо, произнесла воркующим голоском:
– Кто бы мог подумать, что Даниил Шубин знает о таких низменных вещах, как коммуналка, общий сортир и очередь в него.
Наконец он открыл глаза, скосив их на девушку.
– По-твоему, я полный отстой, не знаю, как люди живут?
– Честно? – подняла на него глаза Вика. – Думаю, не знаешь.
– Моя бабушка прожила всю жизнь в коммуналке на третьем этаже трехэтажной развалюхи с протекающей крышей, принципиально не переезжала к родителям. Она считала их огрызками капитализма, классовыми противниками и не принимала никакой помощи, даже когда нуждалась. Мне приходилось всеми правдами и неправдами подсовывать ей продукты и деньги, я врал, будто сам зарабатываю.
– Правда? – не верилось ей.
– Правда. И полы мыл на лестнице, в коридоре и злополучном сортире, когда наступала бабушкина очередь, но она болела.
– Ничего себе!
Виктория попробовала представить его в растянутых трениках с половой тряпкой, шваброй и ведром… нет, это невообразимо! Она прыснула, да тут же вспомнила, что не к месту выдает положительные эмоции, и закусила губу, опустив голову. А через полминуты ее осенила жуткая мысль, Вика отстранилась от Даниила и с беспокойством выпалила:
– А тебя не будут подозревать?
– На основании чего? – Он остался совершенно спокойным, чем немного и Вику успокоил, но не до конца. – В основе каждого преступления лежит мотив, то есть в результате убийства кто-то хочет получить нечто ценное или важное. Это может быть наследство, деньги, страховка, квартира-дом, бизнес. У меня нет мотива, потому что всем этим я владею в избытке. Дом и бизнес достались от отца, а не приобретены в браке, так что со смертью Ирмы я ничего не получу в материальном плане.
– Но это могут быть и нематериальные ценности, – возразила Вика. – Месть, ревность… Как насчет свободы от жены?
– Это не мотив, Вика, – немного раздраженно бросил он. – Для того чтобы избавиться от Ирмы, мне достаточно было выставить ее за дверь с парой чемоданов и без счета в банке, так как детей у нас нет.
– Не сердись, просто я подбрасываю возможные версии, которые можешь услышать в полиции, чтобы ты был готов к нападкам…
– Скажу честно, жалею, что не выставил. Я не уверен, что Ирма после этого осталась бы жива… но теперь, в связи с ее убийством, и мое имя будут трепать на всех углах.
– Так-таки на всех?
Виктория намекнула, что не столь уж он известен в городе, чтобы только о нем и говорить, все-таки не звезда шоу-бизнеса, а Даниил указал глазами на экран телевизора, там начался повтор репортажа с места происшествия:
– Вон… этого достаточно.
Он смотрел репортаж с выражением едва уловимой гадливости. Стоит себя поставить на место Даниила и увидеть весь ужас на экране его глазами, начинаешь понимать, как ему, мягко говоря, не комильфо. Но слов утешения не находилось, нет, правда: любовница утешает любовника, дабы тот не страдал из-за бесславной гибели своей дуры жены, – не глупо ли? Можно и другими способами выразить отношение лично к нему: прижаться теснее, обнять крепче и дать ему то, чего он всегда был лишен в собственном доме, – покой и любовь. Пусть сейчас Даниил мыслями далек от нее, он все равно с ней, к тому же впервые делился тем, что его волновало и тяготило:
– Знаешь, а для нее, может быть, смерть – лучшее, что случилось. Ирма дошла до последней точки распада.
– А ты не пробовал лечить ее?
– От чего? Она не хроник-алкоголик, спокойно могла не пить, но пила из вредности, когда вспоминала, что трезвая. И эпатировала – лишь бы досадить мне. Распад внутри Ирмы образовался, она больная ходила, если бешенству своему не давала выхода в извращенной форме. Это называется – психически неустойчивая, неуравновешенная.
– Почему же тогда…
Вспомнила, что дала себе слово не лезть в его отношения с женой, никогда не интересоваться – почему так, а не иначе, и прикусила язык, однако Даниил закончил ее фразу:
– Не разводился? Жалел, представь себе. Вот уж точно: чемодан без ручки – тяжелый, ненужный, а выбросить жалко. Ирма ничему не научилась, работать не привыкла, да и где бы она работала с характером богатой стервы, кто терпел бы ее? Я ждал, когда запас бешенства и злости на весь мир у нее истощится, когда она перебесится или хотя бы устанет от самой себя, чтобы договориться и расстаться по-тихому. Видимо, Ирма это понимала и мстила мне, заранее мстила.
На взгляд Виктории, позиция Даниила спорная, ну, не имеет смысла мучиться, когда семейная пара существует в контрах, если только оба не мазохисты. При любых раскладах кто-то все равно станет жертвой, как правило, страдает слабая сторона, так что продолжение лишь способствовало бы обострению вражды. Впрочем, спросить-то она хотела совсем о другом – как докатились оба до жизни такой? Ну, раз Даниил понял по-своему, Виктория построила свой вопрос немножко иначе:
– А как объяснишь, что не знаешь о собственной жене практически ничего, что помогло бы следствию?
– Да так и объясню… примерно как тебе.
– Этого нельзя делать. – Впервые Виктория позволила себе тон категоричного ментора. – Только не сердись, но хочешь или нет, а тебя будут подозревать хотя бы для точки отсчета, ну, положено у них так! А поскольку ты человек успешный и состоятельный, начнут вымогать…
Порывисто взяв девушку за плечи, Даниил притянул ее к себе и припечатал поцелуем в губы, через минуту у самого уха Виктории, обжигая ее щеку и шею горячим дыханием, произнес шепотом:
– Хватит об этом. Я приехал сюда не для того, чтобы говорить и думать о том, что случилось. Завтра подумаю.
«Приехал сюда» – волшебные слова! В тяжелый момент, а у Даниила именно такой период, люди бегут к самому близкому человеку за участием, поддержкой, любовью, советом. Он приехал к ней, а не к кому-то другому, значит, Вика для него не временное явление! Она возликовала, но внешне виду не подала, в то же время не отказала себе в порыве обнять его за шею крепко-крепко, подавляя голос совести, напомнивший, что радость Виктории неуместна и цинична.