Глава 1.
Younger
Dryas
40 год Новой Федерации
Память, помнящая только прошлое – жалкая штука.
Чарльз Доджсон
Было то дерево, на нем сидели дети.
Дерево же было крупным и высоким, как страж над городом; и листья его ниспадали в океан. Было там светло и спокойно для каждого, кто сидел. Солнце заливало светом всю округу; дети щурились, они принимали тепло от лучей звезды. Не имелось у древа названия или рода. Ни днем, ни ночью, – никто не захаживал к нему…
…Однако, вопреки запретам своих родителей, ребятня из городка неподалеку частенько прибегала сюда. Так поступила и эта парочка, – мальчишка и девчонка, – они тайком пробрались по узким, хорошо изученным, улицам и незаметно пришли к исполинскому растению. На то, чтобы забраться у них ушло не столько времени, сколько храбрости. Сидеть на почти что вершине для детей было непередаваемо здорово.
Стоит оговориться, что слово «сидели» с трудом подходит для описания их ситуации: максимум чего смогли достичь мальчишка с девчонкой – вцепиться в толстые и могучие ветки, да кое-как сесть на них. Такое положение вполне позволяло ребятам оглядеть все что снизу и вокруг.
На самом деле, их не сильно-то интересовал окружающий пейзаж, не представлял для них интереса океан со своей безграничной темной синевой; не привлекал вид купольно-хижинного города, и уж совсем не волновала ребят высота обрыва, на самом краю которого стояло дерево: шоколадно-коричневое, успокоительно могучее, опушенное сочной зеленью, с низко начинающимися наливными ветвями. Оно почтенным, добродушным и снисходительным бельомом стояло на своем твердом месте.
Ни для рыжего, пухлого, розовощекого мальчика, ни для блондинистой, высокой, скуластой девочки не находилось в окружающем ландшафте ни одной новой и сколько-нибудь свежей детали. Им был знаком практически каждый сантиметр городка и прилегающих к нему окрестностей. Тем не менее, лица детей выражали крайнюю степень плохо скрываемого удовольствия: они забрались, можно сказать, на самую вершину когда-то непокорного гиганта, они смогли побороть эту непобедимую вершину. И, как подобает победителям, сейчас ребята наслаждались моментом, слегка морщась от палящего солнца, которое своим блеском нещадно било по их детским лицам.
Сидящая выше девочка с легкой ухмылкой глянула на мальчугана снизу. Она знала про его боязнь высоты и знала, что его жутко злит ее умение карабкаться выше него. И не только это: она быстрее бегала, сноровистее плавала, выше прыгала, и в шуточных драках со своим братцем она с легкостью одерживала верх. Девочка хорошо понимала, – так хорошо, как возможно в ее возрасте, – до какой степени ее способности злят братца.
Поэтому она посчитала не лишним еще разик ему об этом напомнить.
– Забирайся выше, чего ты боишься? – произнесла она, фривольно покачивая ногами.
Мальчик взволнованно заерзал. Сразу же послышалось шуршание его рук о кору: он глянул вниз и тут же лихорадочно вцепился в ветку.
– Я не боюсь. Просто… Просто не хочу сейчас, – выговорил он сквозь зубы.
– Тут знаешь как красиво. Аж видно купола часовни, – она старалась, чтобы ее голос прозвучал нейтрально, как бы между прочим.
– Мне отсюда их тоже видно.
– А вот и нет. Там, где ты сидишь их увидеть нельзя.
– Можно.
Мальчик потихоньку начинал сопеть. Девочка знала, что это первый признак его негодования, а значит, он попался.
– Нет, нельзя.
Ее голос звучал нарочито бесстрастно. Для усиления эффекта она картинно зевнула. Мальчик бросил на нее насупленный взгляд снизу вверх.
– Чтоб ты знала, если я захочу, то легко заберусь на самую макушку!
– Ну и заберись, – ухмылка помимо воли растянула губы девочки.
– Ну и заберусь!
– Ну и заберись.
– Ну а… я сейчас не хочу, – упрямо повторил мальчик и продолжил осматривать город.
Но сестра-то знала: он делает вид, притом безыскусно. Его мысли были не о городе: во всем мире для него сейчас не сыскать ничего желаннее, чем забраться выше нее.
Девочка стрельнула глазами в рыжую макушку брата, потом посмотрела наверх. Там, в мифически недосягаемой выси, росли три ветки, те, куда она сама не могла добраться. Две из них были слишком тонкими, чтобы достичь последнюю. Но почему-то сейчас, именно сейчас ей показалось очевидным: можно опереться о неохватный, чуть покосившийся ствол, используя его бугры с кочерыжками в качестве своеобразной лестницы. Первую ветку можно пролезть, на вторую слегка опереться правой ногой и дотянуться до вожделенной третьей.
Недолго думая, она приступила к восхождению.
– Эй, ты куда? Ань! – засуетился мальчик, услышав копошение сверху. Но она его не слышала.
– Ань, стой! Ты куда?! – ему стало немного не по себе от удаляющейся фигуры сестры. Она с ловкостью пролезла по столбу, преодолела пару веток и, на манер обезьянки, упершись ногой в основание ветки, зацепилась одной рукой за другую, потом двумя, потом быстро-быстро-быстро заскрежетав по извилистой коре ногами, юрко взобралась и на последнюю. Перекинула ногу, села на самую верхнюю ветвь, крепко ухватилась, издала победоносный клич.
Мальчик с плохо скрываемой завистью следил за ней. Анна, ловко балансируя, сделала рукой козырек и нарочито бесстрастно уставилась куда-то вдаль. На брата намеренно внимания не обратила.
Немного помолчали. Девочка слышала как он, распаляясь, шумно сопит снизу.
– Долго тебя ждать? – наконец поинтересовалась она. Разумеется, он сейчас психанет, думалось ей. И это было замечательно.
Однако вопреки ее ожиданиям он закрыл глаза, глубоко вдохнул, упрямо сжал губы и полез вверх. Медленно, пугливо, неуверенно, осторожнейше, однако ж поднимался вверх, громоздко и неумело преодолевал сантиметр за сантиметром.
Аня свысока следила за ним, удивленная и огорченная одновременно. Ее брат подбирался к тонкой, хлипкой на вид веточке.
– Осторожнее, Эш, она хрупкая, – предупредила девочка.
Но он и сам это видел. Неуклюжий и неповоротливый, но далеко неглупый, Эш стал карабкаться с другой стороны ствола, облезая его сзади. Сестра не видела, но прекрасно все слышала: брат кряхтел, стонал, натужно пукнул, вроде даже чихнул, но подбирался ближе и ближе.
У нее получилось намного быстрее. И все же от того, что он тоже заберется, ей стало обидно.
– Хоть бы он упал… – тихо проговорила девочка.
Его рыжая макушка показалась под ее правой ногой. Осталась одна ветка, пара мгновений и все, – вот, он рядом. Огненные волосы его прилипли ко лбу, пот заливал все тучно-рыжее лицо, кофта потемнела, как после стирки. Он страшно запыхался, побледнел и зарделся одновременно.
– Давай руку, – она протянула ему свою, – Руку давай!
Он сделал вид, что не заметил помощи, потянулся выше.
Послышался тонкий хруст, последняя ветка не выдержала и треснула. Будто предчувствуя это, Аня уже держала за руку своего брата. Ее собственная ветка от них обоих заметно прогнулась.
– Блин, спускайся, дурак!
Он был необычайно тяжелый. Благо, что сам держался за ствол.
– Не могу, ноги свело, – пропыхтел Эш.
– Тогда другую хва..! – сестра не успела закончить мысль. Ветвь отломилась и, вместе с Аней и Эшем, полетела вниз.
Берег наполнился детскими воплями. Падение заняло от силы пару секунд, но дети забылись от страха, они что было мочи кричали во все свои детские глотки. Земля уже было встретила их, когда падение остановилось: оба повисли на толстенной ветви у основания дерева, зацепившись капюшоном кофты Эша. Да, в течение всего «полета» они друг друга не отпустили.
– Прыгай быстрей, не могу держать! – простонал мальчик. Он ощущал, что рука сестры выскальзывает.
Она глянула вниз: почти «приземлились». Прыгать было не опасно, что она ловко и сделала. За ней последовал брат, то есть мешком плюхнулся на землю.
Аня дрожала от пережитого, полная впечатлений. Нервно засмеялась: отсюда снизу высота, на которой они находились мгновение назад, казалась не такой уж и страшной. Эш тяжело дышал и размазывал сопли.
– Ты как? – выдохнула сестра.
– Нормально, – последовал ответ, – Зачем ты мне руку тянула? Я бы и сам забрался!
Слова ее зацепили.
– Да ну?! Если бы не я – ты бы разбился! Я тебя спасла, так-то!
– Ни фига! Я вон ухватился! Вот почему не разбились!
По правде если, то он смутно помнил каким образом зацепился, но знал, что именно он удержал сестру.
– Ой, ничего не ты, случайно фуфайка твоя цепанула ветку, делов-то! – парировала девочка.
Но как-то спор сошел на нет, они шустро пришли в себя и глуповато заулыбались. Вероятно, не стоит больше залезать на это дерево? Нет, куда там! Желание его покорить у обоих лишь увеличилось.
– Знаешь, давай завтра со стороны обрыва попробуем. Кочек больше выпирает, по ним проще карабкаться, – предложил брат.
Аня задумчиво зашла за дерево, проверяя сказанное братцем, оценила кору.
– Можно. Тогда кроссовки надену другие, а то в этих неудобно, – проговорила она, но мысли ее были уже не о дереве и не о глупых играх.
Поднялся ветерок, шум океанских волн зашуршал ощутимее обычного, богатая листва дерева задрожала, зашелестела, древесина потрещала, но ветер унялся, и сонная теплая тишь вернулась в это место.
– Эш, – позвала девочка. Тот закинул пухлые, короткие руки за голову, загнул пухлую ногу на ногу и лежал на земле.
– Чего?
– Ты спросил вчера у бушки и деда почему нам сюда нельзя?
Брат сорвал травинку и стал ее лениво пожевывать. Точь-в-точь как корова, подумала Аня.
– Ничего нового, – тут он придал своему голосу бабушкину интонацию, – «подрастешь – поймешь».
Девочка скривила мину, поковыряла кору, прошлась вокруг столба и плюхнулась рядом с братом.
– И мне они то же самое говорят. А ведь вообще-то мне тринадцать.
– Я у ребят поспрашивал. Как мы и думали, толком никто не знает почему берег с деревом этим так уж запретны. Возможно, из-за Дурачка. Хотя он обычно спокойный… В детстве, когда маленький был, думал, что здесь монстры водятся.
– А мне в детстве здесь призраки мерещились. Ксюша недавно говорила, что ночью тут кто-то иногда стоит, – сказала Аня.
– Кто? – мальчик приподнялся.
– Говорит, не знает. Говорит, видела чей-то силуэт.
– Типа призрак что ли? – спросил Эш деланно ровным голосом.
– Призраки просвечивают, – ответила сестра, – А тот плотный.
– Призраков не существует. Как и прочих привидений, – веско ответил брат и лег обратно.
Девочка же промолчала. Вместо этого тихо наклонилась к брату, резко схватила его за плечи и страшным голосом крикнула: «Бу!».
Эш встрепенулся, ойкнул, неловко повалился на бок. Она засмеялась.
– Тоже мне, скептик.
С легкой улыбкой Аня следила как зардевшийся братик отряхивается.
– Шутки у тебя дурацкие. Сама сюда ночью сходи.
Аня сладко зевнула.
– Фиг нас кто ночью куда отпустит, сам знаешь. Мимо бабули не проскользнешь, не раз пыталась. Она будто и не спит никогда.
– Эх… Вечно взрослые чего-то скрывают! Надоели, – проворчал Эш, – Подрастешь – узнаешь, вырастешь – поймешь. Если я сейчас хочу все узнать? Знание не должно быть запретным, блин! А, да, чуть не забыл: я же вчера из дедовской библиотеки стырил две книги.
– Ну?! И ты молчал? Какие? – поинтересовалась сестра. Нельзя сказать, что она много читала или испытывала к такому времяпрепровождению хотя бы мизерный интерес, но порой в ней просыпалось отдаленное подобие любови к познанию. Да и Эш, несмотря на то что был младше на три года, по многим вопросам стал на порядок осведомленнее, что девочку, разумеется, порядком бесило.
– Чего-то про историю развития административно-правовых актов Республики за девятнадцатый век… Или восемнадцатый, не помню. Толстенный том, думал что-то интересное, а оказалось это. Пролистал: сплошная нудятина, цифры, слова непонятные, – недовольно проговорил Эш, – А понятные же так поставлены, в таком как бы значении, что становятся непонятными. Бессмыслица добавляется и от старых правил. Например, чтобы раньше переехать в другую страну, тебе требовалась настоящая куча документов. Самых разных. Я читал, читал, но не до конца понял сколько. Представляешь? Мировая Республика, а мир людям был закрыт.
– Мы в лицее проходили, да, – нетерпеливо кивнула Аня, – Ты лучше скажи о чем второй?
– Второй? – переспросил Эш, но наигранно, как-то по-детски придавая себе важности, – А ну второй так, ерунда. Про вторжение Баха, – спокойно ответил брат и спокойненько так потянулся.
Аня за секунду оживилась, аж подскочила.
– Да ладно?! – воскликнула она, – Про войну? Первую или вторую?
– Я ее сразу под подушку спрятал, прочесть не успел особо, но вроде про первую, – улыбнулся Эш, – С картинками, с фотографиями, с картами. Там такое… У-у-х!
Глаза у Ани окончательно загорелись.
– Здорово! Дашь почитать?
– Конечно, – не мудрствуя лукаво ответил мальчик, – Но сам сначала закончу ее. Там реально именно то, про что нам не рассказывают и про что сейчас в Сети материалов не найти… Но будь внимательнее, пожалуйста. А не как в прошлый раз с «Черным списком джиханов». У меня до сих пор отметины от бабушкиного ремня. Делов-то было – ее поглубже в матрац пихнуть!
– Да, знаю, не бурчи, – примирительно проговорила девочка и легонько стукнула братца по пухлому плечу.
Пару недель назад дед с бабушкой, – вернее бабушка, – нашли у них одну из книг, которые дети при первой возможности брали, а точнее «заимствовали» из шкафа. Глупо говорить, что им сильно влетело, намного сильнее обычного, особенно Эшу, – именно в его кровати, в грамотном, как ему казалось, тайнике, нашли чтиво. А нашли, потому что Аня плохо спрятала. Почему последовала столь строгая реакция, дети не очень понимали: в книге не нашлось ровным счетом ничего особенного или мало-мальски любопытного, кроме нечетких фотографий давно исчезнувших людей, с краткими биографиями, да цифрами рядом с фамилиями. Насколько дети смогли выяснить, книга предоставляла перечень тех самых бандитов, пиратов, бунтарей и некоторых революционеров, которые когда-то устроили Великую Войну. Но почему из-за всех этих давно канувших в прошлое персонажей причинное место Эша отведало плотнейшую порцию ремня, – все равно детям до конца ясным не представлялось.
– Не бурчи, – повторил брат недовольным тоном, – Сидеть до сих пор нормально не могу!
– Ой, прекрати. Ты мальчик или кто, елки-палки? Разнылся прямо, – ответила сестра. Ей и впрямь было его искренне жаль, бичевание происходило на ее глазах, она сама потом помогала обработать его ссадины и с легким ужасом оценила жестокосердную руку бабули. Но не говорить же о своей жалости ему открыто и уж, конечно, не извиняться!
Поляна вокруг дерева полнилась цветами и зеленью, поэтому Эш без труда сорвал очередную травинку, умело достал из нее тонкий стебелек и начал пережевывать.
– У меня есть кое-что в качестве примирения, – начала сестра.
Пока Эш явно заинтересованность не проявлял, целиком поглощенный обидой.
– Про верхнюю полку-то помнишь?
Брат на секунду остановил ход челюстей, стал подозрительно коситься в сторону сестры, как бы и не смотря на нее.
– Я тут подсуетилась и вот, – она достала из кармана шорт маленький резной ключик, – Сегодня думала заглянуть.
Эш от удивления выпучил глаза. Забыв о своей растительной жвачке, он завороженно смотрел на ключ.
– Как? Как… Ты в курсе что теперь будет? Они ж наверняка… – начал брат, но Аня его остановила.
– Ничего они не обнаружат. Это – не настоящий ключ, а его копия, – с гордостью ответила сестра.
– Типа дубликат?
– Ну да, типа он, – буркнула она с тонким неудовольствием. Вечно брат умничает, когда не нужно.
Насквозь веснушчатое лицо мальчика зарделось от волнения. Он подполз к сестре и дрожащей рукой взял черный ключик. Странно держать наконец в руках предмет вожделения последних двух лет. Два года! Целая ж вечность!
Ане было приятно наблюдать за такой реакцией, пусть виду девочка не подавала. Она в общем-то подобного и ожидала, но одно дело ожидать, другое дело – получить.
– Дед на прошлой неделе уезжал с па и ма, помнишь? – начала сестра.
Эш кивнул и превратился в слух.
– Ты пошел ловить рыбу. Забыв позвать меня… А я лежала и думала чем бы заняться. Но меня нашла бушка, приказала сходить на рынок, купить хлеба, овощей и рыбы, – она опять тогда удумала приготовить своего этого карпа королевского. Я решила не перечить, потому что скука стояла смертная. Уже выхожу на улицу как замечаю на столе, прямо в коридоре в вазе лежит ключ. Представляешь?
Брат молча улыбнулся, с неподдельным интересом слушая сестру.
– Выдался редкий случай, когда ба сняла его с шеи. И я, недолго думая, схватила его и побежала на рынок.
– Она что, забыла его по обыкновению на шею повесить? – спросил Эш.
– Видимо, забыла, – пожала плечами сестра, – На рынке же я первым делом побежала к…
– Ключнику, – закончил брат, перебив сестру не из невежливости, а скорее от нетерпения.
– Точно! – подмигнула Аня, – Наплела ему с три короба, что ключи потеряли, что замок новый, все в таком духе. И вуаля, «ключ готов, дорогуша, в следующий раз, будь внимательнее». Спасибо, отвечаю, конечно буду.
Дети с ехидцей засмеялись.
– Вернулась, как ни в чем ни бывало, положила бушкин экземпляр в вазу и все.
– А почему только сейчас сказала? – подозрительно прищурился брат.
– Сам же придумал: в таких вещах чем меньше народу знает, тем лучше. Я ждала неделю, хотела точно убедиться, что временную пропажу не обнаружили, и вся потеря ключа не подстроена. А то ведь знаешь бушку-то, – ответила Аня, взяла ключ и спрятала его обратно в карман. – Но наверно можно точно сказать, что не спалилась.
Дети медлили. Первым решился, как ни странно, Эш.
– Когда?
Аня придвинулась ближе, так что ее вечно встрепанные, длинные светлые волосы щекотали ему нос.
– Сегодня. Лучше вовсе перед обедом. Деда и ба пойдут встречать родителей, дом будет свободный, можно беспрепятственно залезть, – ответила Аня.
– Они наверняка возьмут нас с собой, – парировал брат. – Одних в доме нас не оставляют, ты же знаешь.
– Хорошо, но пара минут для того, чтобы подобраться к верхней полке, в темпе открыть ее и взять содержимое у нас будет, – упрямо сказала сестра.
– Кто-то должен стоять на стреме или отвлекать стариков, – Эш начал лихорадочно размышлять и планировать. Аня поняла это по его характерному для таких ситуаций выражению физиономии. – Забираться к шкафу должна ты. У тебя получится прытче.
Она молчала. Когда доходило до дела, братец мог откинуть и личные чувства, и обиды. Она действительно лучше лазала, была на порядок ловчее, чем он, сколько бы Эш не спорил. Плюс она элементарно выше его на голову, что также повышало ее шансы. Едино для того, чтобы дотянуться до верха шкафа, Эшу бы понадобилось в разы больше времени.
– Я буду заговаривать им зубы, постараюсь вывести из дома хотя бы на пару минут, – продолжал брат. – Пока они собираются, пока выходят, пока дед найдет свою трость и все такое, у тебя будет время. Думаю, минута или две.
– Мне за глаза хватит, – проговорила Аня, надувшись от самоуверенности.
– Не забывай, что мы не знаем о содержимом верхней полки, – напомнил брат и лицо Ани поугасло. – Там может быть что-угодно, от громадного фолианта, весом в пять кило, до мелкого камушка. Или браслет или кольцо, или оружие… Или что-угодно.
– Мы, кажется, с тобой условились, что в той полке лежит книга, – недовольно буркнула девочка.
– Наши фантазии и предположения, не более. А сейчас надо по-настоящему смотреть на вещи, – брат приложил кулак к губам и задумался совсем вроде как взрослый. – Если увидишь, что груз тебе не по силам, – сразу вали! Перед этим закрой и полку, и шкаф.
– Без тебя бы не догадалась никогда, – усмехнулась Аня, про себя явственно понимая правоту и дальновидность брата.
– Самое главное, что у нас есть ключ. Найти саму возможность проникнуть в шкаф намного легче, – закончил Эш, покусывая большой палец. – Не получится сейчас, попробуем позже. Потом не выйдет, снова попытаемся. Главное не дать виду, что у нас…
– Да, да, есть ключ. Я поняла, ага.
Дети помолчали. Им предстояло серьезное дело и, как обычно в таких ситуациях, оба замолкали, чувствуя друг друга без слов. Эш посмотрел на часы. Они бесстрастно показывали половину второго.
– Потопали домой, – предложил он. – На месте посмотрим что как.
Ребята поднялись с теплой, мягкой лужайки, бросили взгляд на верхушку дерева и, собственно, «потопали» домой, волнуясь от предстоящей авантюры и переживая о том не заметил ли кто, что они были в этом почему-то запретном месте.
…А древо же все стояло, бесшумно ловя с океана зефиры, млея на солнечных лучах, поигрывая на ветру своим темно-зеленым шатром. Оно стояло на краю своего опушенного разноцветной растительностью обрывистого берега, который был вольно набросан по водной сини, будто исполин наклонился и песочным мелком желал обвести остров беглой, летучей чертой, но вдруг задумался да так и закончил. Вокруг всегда царила густая тишина, изредка разбавляемая шелестом волн, шелестящим шепотом листьев, кликами далеких птиц, жужжанием жуков, мягчайшим шуршанием травы. Фривольно цветущие молочно-белые асфоделусы, кроваво маки, небесно-синие ирисы мерно и полусонно покачивались, поддаваясь ветрам, подчиняясь теплу и тишине. Рядом с этим местом дети не слышали посторонних звуков, кроме звуков природы.
Дети не слышали.
***
– Вечно ты копаешься, Ал! Куда опять палку подевал? – недовольно прикрикивала пожилая женщина, в черной шляпке и кремовой легкой накидке.
– Ах, не кричи, прошу. Сейчас найду, – прохрипел мужчина весьма преклонных лет, неуклюже хромая в прихожей.
– Быстрее давай, ну сколько можно! Каждый раз говорю тебе: клади ее в одно место, клади все в одно место, нет, ты постоянно кидаешь клюку свою куда ни попадя, потом ищешь, а мы опаздываем. Опаздываем! Их корабль вот-вот прибудет! – продолжала женщина. Она поправила шляпку у зеркала, провела рукой по шее: тоненькая веревочка с ключиком висела на месте.
– Они не маленькие, не потеряются, у них у самих дети вон, – ответил мужчина. Его разукрашенная, черная трость оказалась между комодом и стеной.
– Кстати, – опомнилась его собеседница. – а где они? Дети эти?
– Тут я, ба, – ответил Эш. Шнурки на кроссовках давно были завязаны, однако он делал вид, будто продолжает накручивать эглеты в узлы.
– Так, а где Анна? Где, а? Анна! Анна?! – старушечий голос уверенно пробежался по всему дому.
– Она в туалете, бабуль. Сейчас придет, – сказал мальчик, хотя сердце его стучало все сильнее.
Женщина покосилась на мальчика. Потом поглядела на висящие маятниковые часы.
– С вами со всеми нужно за час собираться, черт возьми! – недовольно проговорила бабушка, всухую шмыгая носом, напоминающим сморщенный клюв. Она уткнула руки в сетчатых перчаточках в боки и стала ждать внучку.
– Давай выходить. Оглянуться не успеешь, Анька нас догонит, – сказал мужчина, подхрамывая к двери и едва открыл ее, как рука женщины его остановила.
– Нет, мы подождем, – голос бабушки прозвучал более, чем странно, как показалось Эшу. Дедушка немного нахмурился, но спорить не стал.
Эш прислушался к звукам за дверью в гостиную. Эта тонкая деревянная дверь разделяла их и Аню, которая, – как очень надеялся мальчик, – к настоящему моменту успела забраться в шкаф, вытащить содержимое, все спрятать, – причем желательно понадежнее, – и сейчас на всех парах бежала в коридор, не забыв забежать в туалет, чтобы смыть бочок.
Эш сидел, тупо уставившись в пол. Все собрались, ждали Аню, от которой не исходило ни звука. В доме было совершенно тихо, оглушающе беззвучно. Тяжелая секундная стрелка маятниковых часов вкрадчиво отмеряла: тик-ттак, тик-ттак, тик-ттак…
– Где твоя сестра, Эш? – медленно проговорила бабушка. Он практически почувствовал ее взор на себе, уши и щеки у него, как обычно в такие моменты, начали гореть и краснеть.
«Где же ты, чего так долго?! – лихорадочно думал он. – Ведь договорились же, если не можешь унести, то сразу все сворачиваем».
Дедушка долго стоять не мог. Рука с тростью задрожала, он закряхтел, достал платок, промокнул лоб. В доме было жарко, собственно, как и везде. Лето все же.
– Садись, дед, – Эш быстренько уступил место и пошел к входной двери, только бы как-то вырваться из-под очей престарелой родственницы.
– Да сиди, я на улицу выйду лучше, духотища не могу.
– Так, все, сейчас она получит, – бабушка не выдержала и решительно направилась в глубину дома.
Послышался характерный звук смываемой воды, хлюпанье омываемых якобы рук. Пара секунд и дверь открылась, являя белокурую Аню. Она совершенно хладнокровно зашла в прихожую, вытирая руки о шорты.
– Почему так долго, молодая леди? – грозно спросила бабушка. – Приезжают родители, ты же знаешь? Чего ты там делала?! М?!
– Чего я делала в туалете? – переспросила девочка с дерзким сарказмом.
– Роза, все, слушай, отстань от них, – дедушка прихватил жену, уже было вздувшуюся от возмущения, и повел к выходу. – Пойдем, хватит скрипеть. А вы, бандиты, шустрее догоняйте.
Стоявший у выхода Эш слабо их слушал, больше сосредоточенный на сестре. Он буквально сгорал от любопытства. Но по Ане совершенно ничего нельзя было сказать – ни один мускул не дрогнул на лице, когда она заходила; ни одна нотка не дрогнула в голосе; при ответе бабушке, ни одним движением она себя не выдала. Чего он, к своему смущению, не сказал бы о себе. Уши горели до сих пор.
Наскоро собравшись и одевшись, они направились вслед за родственниками на причал, куда обещал приплыть корабль с родителями.
***
Многозвездная лунная ночь сгущенною массою накрыла городок, окутав его темным одеялом. Ничто не нарушало сон людей. В домах царил сумрак, вокруг – пустота.
Но в одном доме, если присмотреться с улицы, в крайней комнате мелькал слабенький огонек, пульсирующий и точно приглушаемый чем-то. Из этой комнаты, если подойти поближе, слышались приглушенные звуки шепота, взволнованные и жаркие.
– Дай я буду лампу держать, Эш, а ты читай!
– Фонарик что ли найти не могла?
– Нет у них фонариков, ты же знаешь!
– И почему я читать должен вдруг?
– Я не помню половину слов.
– Ага, думаешь, я их помню?! Деда со мной год занимается, а с тобой четыре, – возразил брат.
– Ну так ты же у нас делаешь большие успехи в языках, а не я, – ядовито возразила сестра.
– Ладно, – нетерпеливо согласился брат. – Лампу держи повыше. Ага, вот так, да. Значит… Эм.
Он сосредоточился. Исписанные чьей-то рукой пожелтевшие страницы упрямо не пускали в себя. Автор объяснялся на древнем, невероятно старом языке, овладеть которым считалось настоящим искусством. Он, язык этот, в недавнем прошлом находился на околозапретном состоянии. Потом, после Революции, пришла эпоха «бума» по изучению всех текстов на этом дремучем наречии. Одним из корифеев переводческого дела тридцатилетней давности явился их дедушка – Александр Иан де Лиотар. Он же загорелся идеей обучить ему и своих внучат. Тот факт, что в настоящий момент язык толком не пользовался популярностью и стремительно отмирал уже по-настоящему – этот факт их деда не волновал.
Но пускай дети занимались его изучением, порой усердно и прилежно, однако столкнувшись лицом к лицу с настоящим текстом, а не с упражнениями из учебника, оба почти что расписались в собственном невежестве. По сравнению с дедушкиными учебными тетрадями, где сменяли друг друга простые тренировочные предложения, толстенная кипа бумаг обладала на порядок большей сложностью. Трудностей добавлял и почерк: широкий, извилистый, местами грубый, рубленный, но где-то прециозный, чуть жеманный, некогда, видимо, нелишенный каллиграфичности, словом – одновременно изысканный и варварский, и тем особенно как-то неудобный.
– Значит… Смотри. Все идет от первого лица… – начал Эш.
– Да ты не пересказывай мне, а читай. Я и сама вижу местоимение «я»! Причем почему-то с большой буквы. – зашептала Аня, обдавая теплом щеку брата.
– Да, да, – голос мальчика был рассеянным. – Погоди. Значит… Итак: «Моя история начинается не с… меня». Да, «не с меня». «Однако»… чего-то потом не пойму, «что на мне она заканчивается». «Поэтому», хммм, не знаю слова, написано неразборчиво, «Я и опишу ее тебе».
– В смысле? – сразу переспросила Аня. – Кому «тебе»?
– Ну я-то откуда могу знать, Ань? – переспросил мальчик, сосредоточенный на тексте. – Не перебивай, будь добра.
– Хорошо, хорошо.
– Лампу выше!
– Так?
– … «Времени у меня осталось немного и эта»… Ансуал. Тетрадь? Или учебник?
– Учебник, вроде, – неуверенно подсказала девочка.
– В общем, не суть, допустим, тетрадь, короче «тетрадь служит»… Нет, «послужит»… Снова не знаю, потом «моего…»… Ай, не пойму эти каракули, что за почерк?! «И пропуском многих деталей», снова околесица, «но все-таки незначимых в общей картине»… Ой, данное слово первый раз вижу.
– Ты уверен, что вообще чего-то учишь, а? – не удержалась девочка.
Эш засопел и в упор посмотрел на сестру. Под одеялом было и неудобно, и душно, и тесно. Лежа вплотную, они кое-как приспособились для чтения.
– Ну сама валяй переводи тогда! – он перешел с шепота на тихий голос. – Умная нашлась.
– Все, все дальше давай, не хнычь!
– А я не хнычу!
– Дальше давай! Хос-спади!
– …«Возможно, многое ты»… Ммм… Ниал? Знаешь, вот! «Возможно, многое ты знаешь», потом… «многое не знаешь, а некоторое тебе не хотелось бы знать», дальше неразборчиво…
– Да кто же этот таинственный «ты»? – сестра нахмурилась, и сдула ниспавшую челку. – Постоянно «ты», «ты», а имя не называет. Письмо что ли какое-то?
– Нет, вряд ли. Смотри сколько тут страниц. Для письма перебор.
Ребята задумчиво смотрели на листы. Как сказала Аня, самым трудным стало не открытие верхней полки, а удержаться от желания чихнуть: когда она залезла, оттуда комьями повалила пыль. Поэтому девочка так долго не выходила, – пришлось в скором темпе вытирать ее отовсюду. Пачка бумаг была нетяжелой, сами листы скреплялись прочной бичевкой. К неимоверному разочарованию ребят, текст шел сплошь на другом языке.
–Пока что все звучит, как вступление, мне кажется, – сказал наконец Эш.
– К чему интересно? – прошептала девочка глядя на чернильные строчки.
– … «И все же Я напишу все так как было и»… «Постараюсь не»… «и не…»…
– Улетно переводишь.
– Иди ты, честно! «…Великое, а ты помнишь, всего другого было в…»… Ну думаю, «было много»… «Основной целью моей»… «станет такая простая и…»… Эммм… «такая сложная вещь, как…».
– Как что? – шепот Ани был настойчив.
– Тралсум… Не могу, блин, вспомнить! Тралсум… Тралсум… Знакомое слово, до боли, – простонал Эш.
– Правда. «Основной целью моей… чего-то там… станет такая простая и сложная вещь, как правда», – подсказала Аня.
– Точно! Спасибо! Значит далее: «Достаточно было… в прошлом, чтобы нести их… в то …, которое мы вместе построили… жутких … и многих потерь. В итоге…»…Нет, «в конце концов… не исправила, а только обмягчала»
– Может, «смягчала»?
– Да, «смягчала»… На «короткое» вроде «время ненавистную»… Тралсум… «Правду».
– Ненавистную правду? – переспросила сестра. – Кому же она ненавистна?
– Ты что, взрослых не знаешь? – усмехнулся мальчик.
За окном послышался скрип, потом отдаленный хлопок, чье-то мычание. Где-то залаяли собаки, кто-то в доме закашлял. Зашумел ветер, что-то заскрипело. Из маслянисто-густой темноты ночи, разбавленной лунным светом, вылетела юркая ласточка и резво прыгнула на подоконник детской комнаты.
Дети, пусть и напрягшиеся от всевозможных звуков, готовые сразу же свернуть свое переводческое предприятие, затаили дыхание, но не убрали лампу и не изменили положения.
– Это похоже дневник, – шепнула Аня, едва не уронив их тусклый источник света. – Рука затекла. Дай отдохну.
– Но чей? И кому автор писал? Зачем?
– Наверняка кому-то близкому, но тут важнее для чего он это настрочил.
– Смотри, выше пишет, что «времени осталось немного». Возможно, он уезжал и решил написать близкому человеку.
– Ага, такую-то пачку? Перед отъездом? На сорминорском? – улыбнулась девочка, неспешно сжимая-разжимая руку.
– Согласен, глупо, но мы можем пока лишь гадать, – Эш вздохнул и подпер рукой толстую щеку.
– Поехали дальше, – Аня взяла светильник и приблизила к рукописи.
– …«Также, хотел бы сразу сказать одну вещь»…, «конечно, тебе лично, однако»… «это невозможно, да и»,… « действие было бы разумно». У писателя такой странный и кривой слог, кошмар. То ли красуется, то ли человек был очень непонятный.
– А может и не человек… – шепнула Аня.
Неуверенный свет в лампе задрожал без каких-либо видимых причин. Дети затаили дыхание, хотя вокруг не было ни ветерка.
– Ты о чем? – спросил брат, искренне не понимая сестру. Но Аня лишь нахмурилась, покачала и кивком указала переводить дальше.
–Ого, тут дальше перечеркнуто. – Эш посмотрел сквозь страницу на свете лампы, – Нет, не разобрать. …«Избавить лист от… букв и ум от…», «напишу вот что: один»…Ого, гляди, слово «журналист» он написал на обычном диалекте, видимо, на сорминорском аналога нет.
– А может он сам не знал, – сказала Аня. – И с чего ты взял, что это «он»?
–Предположил… «журналист… несколько дней тому назад, задал мне такой вопрос: «…возможность прожить свою жизнь заново и исправить в ней что-нибудь, то что»… Хм, ну, наверно, «что исправил бы». «И знаешь каков был мой ответ?»…
Брат замолчал. Сестра следила за его переводом и тоже застопорилась на последнем слове первой страницы.
– Ну и? Каков? – прошептала Аня.
– Без понятия, – едва не плача пропыхтел мальчик, он силился вспомнить или додуматься до значения слова, но ни малейшей идеи в голову не приходило. Аня тихонечко, в кулак, хихикнула.
– На последнем слове, – от досады она перешла на шепчущий голос. – Самый ответ его.
– Он ответил «ничего», – сказал дедушка, усаживаясь на стоящее рядом кресло, закуривая трубку. – Ничего бы он не изменил в своей жизни.
***
10 Год Новой Федерации
Одна из башен Совета
Мокнул ручку в чернильницу. Он все же решил начать, ибо пустой листок ощутимо давил. Начать с глупых и банальных слов, но, опять же, какие слова не банальны в начале?
«Моя история начинается не с меня. Однако так получилось, что на мне она заканчивается. Поэтому ниже Я опишу ее тебе.
Зачем?
Говорят, что человек пишет мемуары, – а для простоты давай назовем это именно так, – когда хочет оправдаться за свои поступки, уж если не перед другими, то перед самим собой, как минимум. Времени моего осталось немного, и эта весьма веская причина послужит оправданием моего корявого слога и пропуском многочисленных деталей, немаловажных, но все-таки незначимых в общей канве повествования. Возможно, многое ты знаешь, многого не знаешь, а некоторое тебе не хотелось бы знать вовсе.
И все же Я напишу все так, как было и никак иначе. Постараюсь не приукрашивать заурядное, не преуменьшать великое, а ты помнишь: всего случилось в избытке. Основной целью моей писанины станет такая простая и, одновременно, такая сложная вещь как правда. Достаточно хранилось тайн и недомолвок в прошлом, чтобы нести их смрадный груз в то переливающееся светлыми оттенками будущее, которое мы вместе построили. Хотя нет, скорее «вырвали». Вырвали ценой столь грандиозных усилий и в пору им потерь. В конце концов, ложь есть скоротечное обезболивающее, на долгую перспективу она никогда и ничего не исправляла, а только смягчала на короткое время ненавистную правду.
Также, хотел бы кое-что сказать в дополнение желательно, конечно, тебе лично, однако, увы, такое невозможно, да и, по правде говоря, не думаю, что данное действие было бы разумно, и уж если на прямоту, не очень того и хочу».
Он на секунду задумался, снова насыщая ручку чернилами. Осторожно стряхнул черные капли и принялся писать дальше.
«Воспринимай сей текст, как оброненный золотой, который нашли при помощи грошовой свечки».
Он остановился. На секунду задумался, после чего резко и тщательно перечеркнул написанное. Снова обмакнул ручку.
«Словом, чтобы избавить лист от ненужных букв, а ум – от тривиальных словосочетаний, напишу вот что.
Этот забавный журналист несколько дней тому назад задал мне следующий вопрос: «Если бы ты имел возможность прожить свою жизнь заново и исправить в ней что-нибудь, – хоть что-нибудь, – то что бы это было?». И знаешь каков был мой ответ? Ничего.
То есть: «Ничего»…