8

Эмиль задыхается и не слышит себя. Тревога слишком сильна, чтобы он мог слышать что бы то ни было. Он открыл глаза: дневной свет вырвал его из сна. Он увидел траву, камни, спальник на земле, остатки костра. Он одет. Он не понимает, что здесь делает и как здесь оказался. Он пытается вспомнить, выпил ли вчера вечером, столько выпил, что ушел куда-то на природу, сам не зная куда… Но голова не болит. И не тошнит. Господи, какого черта он здесь делает? В карманах ничего нет, ни бумажника, ни телефона. Он пытается сохранять спокойствие, глубоко дышать, но ему жутко. Он совсем один, неведомо где, и нет телефона, чтобы с кем-нибудь связаться. Что он делал? Может быть, его накачали наркотиками? Почему он один? Почему рядом нет Рено? Если он натворил глупостей, Рено обязательно должен быть здесь. Он должен появиться, с всклокоченными волосами, припухшими глазами, ошалевший. И сказать: «Старина, что мы с тобой делали? Чем ты меня напоил?»

Пытаясь оставаться спокойным, он садится. Болят ноги, колени. Боже мой, что они натворили? О чем думали? Паника нарастает, когда он замечает фигуру, лежащую у костра в нескольких шагах от него. Это спящая женщина. Он не видит ее лица, только светло-каштановые волосы, спутанные, рассыпанные вокруг головы. Кто эта женщина? Неужели он… он ощупывает свою одежду. Да, он одет. Но… Может быть, он все-таки с ней переспал? Откуда она взялась? Почему он переспал с этой женщиной и оказался где-то в горах? Ком в горле набухает, он задыхается. А Лора? Что он наделал? Где Лора? Она видела, как он ушел с этой женщиной? Как он сможет ей объяснить?

Тут он начинает по-настоящему задыхаться. И сам себя не слышит. Она никогда его не простит. Вдруг ему как будто вылили ведро ледяной воды на голову, в мозгу вспыхнуло: он больше не с Лорой. Лора ушла. Больше не на одной волне. Ребенок. Боже мой, он сходит с ума! Как он мог забыть это? Неужели все-таки наркотики?

Женщина в нескольких шагах от него приподнялась на локте. Ее разбудили его хрипы. Она выглядит встревоженной. Он не знает ее лица. Разве что смутно. Он пытается поймать нить воспоминаний. Где-то он ее видел.

– Эмиль… что с тобой?

У нее ломкий, напряженный голос. Он пытается ответить, но только ловит открытым ртом воздух.

– Эмиль?

Она встает.

– Эмиль…

Жоанна. Это Жоанна! Она подходит ближе, присаживается на корточки рядом с ним. Он пытается собрать пазл. Воспоминания подобны вспышкам. Болезнь, приговор, объявление, отъезд. Все вспомнилось. Дыхание перехватывает. Вчерашнее чувство полноты улетучилось. Тревога поглотила его целиком.

– Что с тобой? Ты… у тебя астма?

Он только теперь замечает, что очень громко дышит, не может глубоко вдохнуть, что-то колотится в груди, руки дрожат. Кажется, он задыхается. Но это не астма. Просто паническая атака. Он качает головой. Пытается выговорить:

– Ничего… Это… ничего…

Дыхание постепенно выравнивается, и он отвечает на выдохе:

– Нет… Я просто… Я забыл, где нахожусь…

Лицо Жоанны хмурится от беспокойства. Ему больно видеть ее такой встревоженной.

– Это твоя память?

– Да.

– Это… это болезнь?

– Да.

Он пытается перевести дух. Сердце бьется уже не так часто. Окружающее меньше пугает. Все встало на свои места. Пазл собрался. Он вспоминает вчерашний поход, вечер у костра, дневник.

– Такое с тобой уже случалось?

– Не так.

Тревога не покидает ее лица. Брови сдвинуты, губы сжаты.

– Я… Я забывал разные бытовые мелочи, но ничего серьезного.

– А сейчас… это… Как это было?

– Полный провал.

Она пытается говорить успокаивающе:

– Ну, ты проснулся. Когда спишь в незнакомом месте, трудно сориентироваться.

Он решительно качает головой.

– Нет. Это было иначе. Это не… не просто пробуждение. Когда просыпаешься, это дело нескольких секунд.

– Да?

Он потихоньку переводит дыхание. Сердце почти вернулось в нормальный ритм.

– Нет, это было… Я думал… Я видел себя год, два года назад. Это было не смутно. Я был уверен, что вернулся на год назад…

Жоанна кивает.

– Это может быть от высоты, – деликатно замечает она.

– Нет.

Он сказал это твердо. Жоанна опускает глаза.

– Нет, ты прав.

Она тоже не привыкла прятаться от правды. Она даже добавляет:

– Это еще будет с тобой случаться. Все чаще. Потом каждый день.

Он согласно кивает.

– Мне очень жаль. Тебя это может напугать…

Он всматривается в нее, но лицо ее вдруг становится равнодушным. Давешний встревоженный вид исчез.

– Я знала, на что шла, когда ответила на твое объявление.

– Отлично.

Эти последние слова восстановили между ними дистанцию, стену, которую они слегка порушили за два дня. Жоанна встает и добавляет:

– Я просто… Если я смогу что-то сделать, когда… Когда это с тобой случится…

Эмиль пожимает плечами. Он не сознает, что вид у него теперь тоже совершенно равнодушный.

– Я сам не знаю…

– Подумай.

– Да. Хорошо.

– Это могло бы помочь.

– Я подумаю.

Он тоже встает и медленно направляется к горелке. Уже рассвело. Наверно, часов шесть или семь.

– Я… Я заварю чай. Ты хочешь?

– Да. Хочу. Спасибо.


Сегодня утром он пытается сосредоточиться на маршруте, только на маршруте. Ему не хочется думать о пробуждении и последовавшей за ним панической атаке. Они спускаются с Миди-де-Бигорр по другому склону, через перевал Санкур, потом по гребню Турмале. Ранним утром здесь спокойно. Они почти никого не встречают. Останавливаются редко. Друг с другом не разговаривают. Жоанна, должно быть, ушла в свои мысли, но он ни о чем не думает. Старается не думать. Боится, что паника накроет его во второй раз. С пика Миди-де-Бигорр они должны спуститься в Бареж. Им предстоит пройти больше тринадцати километров и спуститься на 1600 метров, зато сегодня они не поднимаются. Это легче. Они останавливаются на несколько минут полюбоваться озером Онсе и выпить по глотку, потом продолжают спуск. Большую часть пути они идут вдоль ручьев Онсе, здесь легче переносить жару. Когда тропа удаляется от ручья, их одолевают солнце и голод, и они решают остановиться. Находят уголок на траве в тени деревьев. Жоанна достает горелку. Эмиль приносит большое бревно, которое служит им скамьей.

Они едят рис, а Эмиль и колбасу, комментируя пройденный путь и путь предстоящий. У них осталось мало воды. После еды решено немного вздремнуть перед уходом.


Проснувшись, они отправляются дальше, по пути ищут родник. Они не сообразили купить фильтр или пастилки для очистки речной воды. Хлоя забыла им об этом сказать. Теперь им приходится жадно искать питьевую воду. В путеводителе Эмиля указан родник несколькими километрами дальше, на пересечении их тропы и ручья Мускер. Жоанне трудно выдерживать ритм. Она еле тащится метрах в двадцати позади Эмиля.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я понес твой рюкзак?

– Это просто от жажды…

– Я могу его понести. Тебе будет легче.

Она упрямо мотает головой. На пересечении с ручьем Мускер они, не в силах удержаться, заходят в воду, не заботясь о походных ботинках и одежде. Входят почти по пояс и стоят неподвижно, закрыв глаза.

– Ты уверен, что эту воду нельзя пить?

– Это рискованно…

– Сколько еще до ближайшего источника питьевой воды?

Они не встретили ни одной деревни, ни одного жилья с тех пор, как начали спуск. На этот раз вокруг дикая природа. И они предоставлены самим себе. Эмиль сверяется с путеводителем.

– Написано, в двух километрах.

Он видит усталость на ее лице. Она садится на выступающий из воды валун. Вид у нее измученный.

– Дай мне несколько секунд, и пойдем.

– Конечно. Как ты?

Он встревожен, потому что она приложила ладонь ко лбу.

– Голова кружится.

– От жары?

– От обезвоживания.

– Так оставайся здесь. Я сам наполню фляги.

Жоанна по обыкновению упирается.

– Нет… Мне нужно только несколько секунд.

Он не уступает. Не хватало еще, чтобы ей стало плохо.

– Оставайся здесь и отдохни. Знаешь что? Я оставлю тебе рюкзаки. Без них доберусь быстрее.

Он чувствует, что она колеблется. Ей не нравится мысль, что она дала слабину? Или она боится, что по дороге с ним случится новый провал?

– Я положу свой рюкзак под дерево, хорошо? Я вернусь меньше чем через час.

Она сдается.

– Хорошо.

Он не сказал ей, что тоже начинает чувствовать слабость. Во рту пересохло, язык стал шершавым, а когда он облегчился за деревом, моча была странно бурой. Обязательно надо найти воду, иначе они никогда не доберутся до Барежа.

* * *

Сегодня странный день, совсем непохожий на вчерашний. Медитация и восторг сменились физическим изнурением и страданием. Он совершил ошибку, войдя в воду в ботинках, и она стоит ему очень дорого. Волдыри лопаются один за другим, и обнаженная плоть вызывает у него болезненные стоны. Жара невыносимая, и временами ему хочется остановиться в тени дерева и хоть на несколько секунд уснуть. Но Жоанна ждет, у нее кружится голова, и он не должен мешкать.

Этот кошмар не похож на тот, что он пережил утром. Никакого провала, никакой душащей тревоги, но начало паники и полное изнурение. Родника нет. Он шел по тропе, пришел в указанное место и ничего не нашел. Решил, что свернул не туда на развилке. Вернулся назад, пошел по другой тропе, шел около двух километров, но все равно ничего не нашел. Он уже спрашивает себя, не умрет ли на месте. Кружится голова, перед глазами вспышки белого света. Эмиль так нервничает, что дышит тяжело и часто. Он поворачивает назад, чтобы вернуться к Жоанне. Споткнувшись в первый раз, он принимает это за неловкость, но во второй и третий раз понимает, что это короткие обмороки. Когда тропа снова пересекается с ручьем, он падает на четвереньки прямо на гальку и принимается лакать воду большими глотками. В точности как животное. Плевать, что можно подцепить амебу или что-то еще. Он просто хочет пить. Он никогда не представлял себе, как это хорошо – просто пить.


Он находит Жоанну там, где ее оставил. Она сидит на том же валуне. Эмиль стоит на берегу, сокрушенно опустив голову.

– Я думала, ты заблудился, – говорит она. – Прошло почти два часа.

Он даже не решается посмотреть ей в глаза, когда вынужден сообщить:

– Я не нашел воду. Указанного родника не было. Я вернулся назад, пошел по другой тропе, но воды не было. Нигде.

Она пожимает плечами.

– Я попила воды из ручья, Эмиль.

Она признается, как нашкодившая девочка. Плечи опущены, голос виноватый.

– Я не могла удержаться.

– Я тоже попил из ручья, – говорит он.

– О!

Он замечает полуулыбку, когда она констатирует:

– Мы не очень благоразумны…

– Да. Видела бы ты меня… На четвереньках в ручье… Я лакал, как пес.

Жоанна издает странный тихий звук, икоту, удивительно похожую на смех. Сдавленный смешок, которому словно трудно вырваться из ее губ. Наверно, она смеется нечасто. Он думает, что этот смех наверняка объясняется физической и нервной усталостью, но не важно, ему приятно, что она смеется. Он даже прыскает, вторя ей.

– Нам будет не так смешно сегодня ночью, когда прохватит понос.

– Меня это не пугает.

– Вот и хорошо. Меня тоже. Мы… мы можем превентивно полечиться рисом.

– Да… Это может помочь.

Проходит несколько секунд, и Жоанна с трудом встает.

– Надо идти дальше, да?

– Да. Теперь мы уже скоро дойдем.

Чуть дальше они выходят на дорогу и к подобию цивилизации. По крайней мере, есть машины. День потихоньку клонится к закату. Они должны были прийти три часа назад, но с этими поисками воды потеряли время.

– Я уже вижу крыши, – говорит Жоанна.

Деревня Бареж видна вдали. Они минуют табличку, которая это подтверждает. Продолжают молча преодолевать метры.

– Я умираю от голода.

– Я тоже.

Вот наконец и первое строение. Государственное управление Турмале. Строгая постройка, наполовину из камня, наполовину из кирпичей, примыкает к станции подъемника. Зимой здесь очень популярный лыжный курорт. Сегодня вечером пусто. На огромной парковке стоят несколько грузовиков и кемпинг-каров, но ни следа присутствия человека поблизости.

– Надо пройти еще немного до центра…

К счастью, всего в нескольких метрах они видят шале: французская лыжная школа, бар-ресторан и общественный туалет. Дверь открыта. Они спешат наполнить фляги.

– Мы, наверно, уже близко.

Еще немного дальше они проходят мимо нового шале, более типичного, построенного целиком из камней. К нему ведет дорожка, тоже каменная. Табличка указывает: «Ресторан Кукель». Люди ужинают на террасе. Эмиль и Жоанна ускоряют шаг. Уже темнеет. Они идут по шоссе. На повороте появляются шале, потом путники снова оказываются отрезаны от цивилизации, когда дорога идет через сосновый лес. Кажется, они никогда не дойдут.

В небе загораются звезды. Табличка указывает, что они вошли в Бареж. Вот и шале. Все теснее. Все больше. Место совсем не похоже на Артиг. Это настоящий город, не деревушка, затерянная в горах. Сразу видно, что он был построен для приема туристов, приехавших покататься на лыжах. Шале большие, в несколько этажей. Много магазинов, банк, газетно-табачный киоск. Навстречу попадаются люди. Пешеходы, машины. Звучат голоса на террасе бара.

– Ищем тихое место, чтобы поставить палатку?

– Да.

Это оказывается труднее, чем они ожидали. Заасфальтированные улицы сменяются заасфальтированными улицами. Повсюду туристы, бары полны. Очевидно, курорт ухитряется жить туризмом и летом тоже. Жоанна никогда не жалуется. Однако сегодня вечером она, видно, совсем выбилась из сил, потому что говорит:

– Я больше не могу.

Уже десять часов, а они идут с утра. Эмиль чувствует, что тоже вот-вот рухнет.

– Смотри, вон там, если поднимемся по откосу…

За парковкой, вдоль главной улицы Барежа, высится поросший травой откос, ведущий к тропе на краю леса. Привередничать больше нет сил. Эмиль берет рюкзак Жоанны, чтобы она смогла подняться по откосу. Они взбираются, перелезают через деревянную ограду, обозначающую пешую тропу, и, пересекая ее, подходят к опушке леса. Здесь будет отлично. Вдали от шума, туристов, посторонних глаз.

Жоанна падает на землю, еле шевелясь, достает из рюкзака горелку.

– Я займусь палаткой, – говорит Эмиль.

Он не знает, откуда они черпают последние силы, как ухитряются поставить палатку и приготовить макароны с томатным соусом. Когда они садятся с тарелками на коленях, оба понимают наконец, как устали. Они одинаково измученно выдыхают. Эмиль смотрит, как Жоанна ест. Никогда она не ела с таким аппетитом. Она жадно запихивает макароны в рот, облизывает пальцы. Она сегодня держалась молодцом. Наверное, вымоталась до предела, но не жаловалась. Он думает, что никогда не смог бы взять Лору в такой поход. Она бы ворчала и даже шантажировала его. Он так и слышит ее голос:

– Предупреждаю тебя, Эмиль… В следующий раз, когда ты меня так достанешь, я тебя брошу.

Он закрыл бы ей рот поцелуем, опрокинув на траву. Он замечает, что тоже ест с жадностью. Да, денек был еще тот. Голоса туристов на террасах баров доносятся до них, далекие, заглушенные пением цикад в лесу. Веет свежий ветерок.

– Ох!

Он слышит удивленный возглас Жоанны еще до того, как раздается взрыв.

– Что это…

Он вздрогнул, думая, что взорвалась петарда, но вдруг видит, как небо над ним окрашивается красным. Потрескивают красивые алые снопы. Второй взрыв раздается, когда он, в свою очередь, восклицает:

– Фейерверк!

Синий сноп расцветает в небе. Ошеломленная улыбка расплылась на лице Жоанны, когда Эмиль поворачивается к ней.

– Сегодня тринадцатое… Это фейерверк в честь Четырнадцатого июля.

Она перестала есть. Поставила свою тарелку на землю. Лицо ее запрокинуто к небу, на нем написан безмолвный восторг. Она даже не слышит Эмиля. Он тоже смотрит в небо и снова начинает есть, медленно и спокойно, а небеса расцветают всеми цветами радуги и разноцветными искрами.

13 июля, 23:50

Бареж, опушка леса у пешеходной тропы

У меня едва хватает сил держать в руке ручку, так я устал. День был долгий. Блэкаут, километры под палящим солнцем, ноги стерты до мяса, а в животе революция (надо же было пить воду из этого ручья…). Вечером мы съели наши традиционные макароны, глядя на фейерверк, и это то, что я хочу запомнить из сегодняшнего дня: фейерверк на опушке леса.

Не усталость, не стертые ноги и тем более не этот кошмарный запах пота, который въелся в кожу.

Продолжение следует завтра.

Загрузка...