Стихи
Торжественным речам экскурсовода
не внимаю —
Исподтишка разглядываю гордый профиль ваш.
И, вежливым молчаньем скуку разбавляя,
Решаю:
А не полюбить ли вас?
У меня две ножки стройные
И умные глаза.
У тебя… не разглядела ног,
Но умные глаза.
Может быть, сойдёмся мы,
Только, чур, тогда
Пусть у деток ножки – мамины,
А глаза – «в отца»!
Глаза, по комнате порхая,
Друг друга тронули крылом,
И ты решил: «Вот мне подруга!»,
В карман полез за фитильком…
Не каждая бабочка – мотылёк,
Проглотит тебя и твой огонёк!
С Вами долго проговорили
И любовь по частям разложили:
Что должно быть, и как, и когда,
Чтоб счастливыми стать навсегда!
Вы в восторге: «Мы умные люди!»
Лучше б нравились Вам мои груди…
От любви до ума далеко,
А любить, и умнеть – нелегко!
Два воробья сидели на асфальте,
И классики чертили их глаза.
Под хохолком виднелась лишь улыбка
Того, что старше.
(Есть улыбка и у воробья!)
И вроде зёрна есть, да не клюётся,
И вроде тема есть, да не спроста,
А рядом – выше – воробьиха вьётся,
Тревожась за избранника
На роль отца.
Не выдавай другим глазами
Бездумной юности моей,
Когда казались мы богами,
Когда влюблялись до ушей!
У мужчин не проходит детство —
Детство мальчикам очень под стать!
И любовь у мужчин не проходит —
Всё не знают, с которой начать!
Возьми меня замуж, мой Калью,
На крошечном острове Пандью.
Суровый отец мой, прибой, отступи,
На время алтарь свой морской обнажи.
Веди меня, милый мой Калью,
Под песни русалок у Пандью.
По цвета соломы песочной косе,
В лазурной как небо прохладной фате.
Огнями на солнце искрится
Наряд, что соткали мне птицы:
По берегу тянется рапса парча,
Шиповника шёлк и осок кружева.
Нас встретят подружки морянки,
Крикливые чайки, пеганки.
Букет мой из серых прибрежных камней,
Нет, он не увянет от знойных ночей.
Идём же, скорее, мой Калью,
К зелёному бархату Пандью.
Как верен приливам тот остров морской,
Так буду и я тебе верной женой.
Но майским рассветом испита роса,
За ночь распустилась девичья коса.
Смотри же, о милый мой Калью,
Дорогу до острова Пандью
Уж стёрла, лаская рукою волна,
Сотрутся и наши печали из дня.
Давай будем помнить, мой Калью,
Лишь крохотный остров наш Пандью,
Там птицы гнездятся в лазури морской
И волны залива хранят их покой.
Ты помнишь потонувшую
В глубокой ночи Ронду?
В нас бушевали двадцать полных лет.
Старинный мост, над пропастью
Раскинувший объятия,
И сотни звёзд, хранившие от бед.
Вот зазвучало пение гитары,
И заскользил по пальцам
Белый лунный свет,
Молитвы чудились,
И чудились проклятья
Контрабандистов, изгнанных навек.
А что любовь? Она казалась вечной!
К чему? Да нужен ли ответ?
Тогда, над пропастью, над сонною долиной
Казалось, юность будет длиться
Много лет!
Быть в одиночестве,
Когда влюблён —
Такая мука!
А за окном – дождь…
Сидишь, ждёшь, гадаешь:
Может, грусть твоя
В глазах любимого
Пустая скука?
К немым желаньям остаётся
Сердце глухо,
Глаза слепы,
А ухо туго.
А за окном – дождь…
Сидишь, ждёшь,
Гадаешь:
Может, он —
Вот так
Мечтает?
А за окном – дождь…
Сидишь, ждёшь,
Пока любовь тает.
Я варю себе кофе в турке
На жаркой плите.
Ты, наверное, смотришь в окно…
За окном – машины,
Полным—полно…
В моих мыслях —
Морщинки улыбчивых губ.
В твоих мыслях – дела…
Может, есть там и что—то
От встреч мимолётных подруг?
В боковом отразилась,
Мелькнув, моя тень.
Видишь?..
Но она выгорает —
В Москве
Новый день…
Однажды друг сказал по телефону: «Я тебя люблю». И после паузы добавил глухо: «Наверное…» Словно устыдился произнесённого.
Теперь, когда меня саму тянет вставить малодушное «наверное», это воспоминание останавливает. Лучше ничего не говорить о любви, чем так, наполовину.
– Я немного тобой увлечён…
Так, чтоб было комфортно мне.
– По чуть-чуть это не ко мне:
Понемногу лишь мы стареем,
Изменяя своей судьбе.
Разве может быть по весне,
Что чуть—чуть ярко светит солнце?
Что чуть—чуть глубок океан?
По чуть—чуть только Армстронг прошёлся
С Баззом Олдриным по луне.
И беременной тоже немножко
Согласись, как—то странно быть.
Получается по—любому лучше
С сердцем открытым жить.
Он так любил её, будто болел какой—то страшной болезнью…
Несложно приручить
Тоскующего по любви:
Как жаждой мучимый,
Дорвавшись до воды,
Пьёт разом всё —
До чувства тошноты!
Он жадно, одним глотком, проглотил Любовь и почувствовал опустошение.
«А была ли Любовь?» – разочарованно подумал Он и грустно побрёл по пустынным улицам будничной жизни.
«Была…» – проурчало что—то тихо из желудка…
Твои глаза озёрами
Ржаво—рыжими,
яркими,
бесстыжими
щурятся,
дурачатся.
Любишь! Как любишь!
Наглой полноправной любовью
без этого трусливого «но…»!
Вон, как нежно
сильными лапами
по—мужски,
без сомнения —
Моя! —
Грудь разминаешь,
довольно урча.
Вы простите меня,
мужики:
Океан
безусловной
любви —
Не вы…
Это
рыже—белые
коты!
Огню всё едино, что жечь:
Дерево, землю, ребенка.
Отойду от яркого пламени твоей любви,
Сберегу то, что мне дорого.
Любовь – о, это тихое сомненье,
Что в целом мире, кроме нашей, жизни нет!
И мысль об этом дарит наслажденье,
И самый важный и большой секрет!
Счастливая улыбка прячется стыдливо,
Блестящие глаза витают в облаках,
Где хочется парить без сожаленья,
Позируя Шагалу в небесах!
– Ты мой плюшевый медвежонок, – сказала девушка нежно. Потом посмотрела на своего избранника:
– Только очень большой!
Потом опять посмотрела, задумалась:
– Но ты в моём сердце. Поэтому ты маленький тоже!
Как я могу делить
Своего плюшевого мишку с кем—то?
Как я могу променять
Свою любовь на кого—то?
Смотрю на ветер:
Нет «внутри», нет «снаружи».
Цельное не разделить, как и любящее сердце.
Бывает, что любимых мы страшимся,
Боясь им неугодными вдруг стать.
Любовь та хрупкая фарфоровая ваза:
В руках неопытных не может не упасть!
Самое гуманное по отношению к человеку – отсутствие ожидания чего бы то ни было.
Ты бежишь,
Я бегу —
В унисон
Друг другу!
(Слава Богу,
Уже
Не по кругу!)
Мы под ручку
Идем
Вдвоём.
Я смеюсь
О чём—то
Своём.
Ты счастлив…
За улыбкой
Следишь,
Будто в ней
Секрет.
(И это
Рождает
Улыбку
В ответ.)
Ты молчишь,