Несколько историй, рассказанных случайными попутчиками, поймавшими машину. Стоят на тротуаре, голосуют. С удивлением смотрят на тормозящую большую чёрную иномарку. Говорят в приоткрытое окно адрес и садятся. Садятся всегда почему-то на переднее сидение, рядом с водителем. Почему? Трудно объяснить. Сзади ведь безопаснее во всех отношениях. И везде в мире пассажиры всегда открывают заднюю дверь. Однако здесь – другие привычки, другие правила, другой мир. Все истории были рассказаны в 2012 году.
Пассажир № 1.
Женщина лет шестидесяти. Хорошо одета. Усевшись, первым делом немного испуганно, даже нет, не испуганно, а как бы извиняясь, сообщает:
– У меня только 100 рублей.
– Не переживайте. Денег не надо.
– Совсем? Ну как это…
– Конечно. Расскажите вместо этого какую-нибудь историю из жизни. Согласны?
Опять небольшое удивление. Буквально секунду.
– Хорошо. И даже заулыбалась. Вот вам история. Я курила много лет. Больше десяти. И вся семья курила – муж, дочь. А бросили одновременно, в течении месяца. Вера в Бога помогла.
Мы всегда были жуткими атеистами. Самонадеянными, суеверий не понимали. Ну, как большинство в СССР. И вот однажды, года два назад, весной, пришли к нам знакомые. Так, не очень близкие. Но иногда встречались. Как раз перед пасхой дело было, перед католической. А знакомые – протестанты. И надо было им чего-то там в церковь ихнюю отвезти, литературу какую-то. А машина сломалась. Посидели мы, чаю попили, и повезли их с мужем.
Приехали, коробки выгрузили, внутрь занесли. А там как раз занятия начинались с прихожанами, что-то типа воскресной школы для взрослых. Ну, мы и остались. Через полгода крестились. А потом решили, что надо бы бросить курить, ведь курение – это грех. Дочка легко бросила, почти сразу. И муж, лет тридцать куривший, тоже без проблем. А я никак не могла. Бросала, месяц терпела и опять срывалась. И ведь понимала, что грех это, но ничего не могла с собой поделать.
Молилась всё время, но не помогало. Так целый год промучилась. А потом, однажды, придя в воскресение со службы, сунула руку в карман плаща и на пачку сигарет наткнулась. Как ужалило меня. Прямо в прихожей упала на колени и взмолилась, чтобы освободил меня Бог от желания этого – курить.
После обед приготовила, поела, машинально сигарету достала, затянулась. Вечером ещё одну, перед сном. И тут началось – жуткая изжога. Было такое ощущение, будто горчичниками рот, лёгкие, пищевод, да вообще все внутренности обложили. Промучавшись всю ночь, только под утро забылась в полубреду. И всё, с того самого утра не курю. Как рукой сняло.
Пассажир № 2.
Женщина, возраст размазан – от сорока до пятидесяти. Одета вроде чисто, современно, но как-то всё серо-чёрное. Одежда с рынка. И лицо простое. Называет адрес, и сразу цену – без вопросов, утвердительно. Говорит с мягким южным акцентом. Когда узнаёт, что денег не потребуется, пытается возражать, но не сильно.
– Расскажите какую-нибудь историю из вашей жизни.
– Какую историю?
– Ну, что-нибудь, что вам запомнилось, удивило.
– Да нет у меня никаких историй, всё как у всех.
– Так расскажите, как у всех, пока едем.
Немного подумав, согласилась.
– Ну, вот, сейчас с Украины приехала, два месяца там была. Да-а. Маму ездила хоронить. А почему так надолго ездила – пока квартиру на себя переписывала, в наследство вступала, вот время и прошло. Ну вот, пока меня не было, с работы здесь уволили. В супермаркете работала, кассиром. Ну конечно, если бы я на неделю уехала, то оставили бы, а так – кто же будет столько времени ждать. Ну и уволили.
– В Москве квартиру снимаете?
– Нет, почему. С мужем живу. Он москвич, в его квартире и живу. Двадцать лет назад приехала, замуж и вышла. Двое детей у нас – сын и дочка. Сын то большой уже, у девушки своей живёт, а дочка с нами. Так и живём. Денег только мало. А у кого их много то, а? Я вот кассиром тыщ 25 получала, и муж на скорой водителем, грязными 35 платят. Двое суток через двое. Вот на полтинник в месяц и живём. Вроде хватает, но ничего лишнего не купишь. Да дочка растёт, ей много надо, хоть и не просит. У мужа то раньше халтура была, бензин приписать, запчасти. А теперь, как ввели жипиесы эти да карточки, ни копейки не получается схалтурить. Так и крутит баранку целыми днями за одну зарплату.
А вообще-то тут, в Москве, прожить можно. Вот на Украине, там беда.
– А вы откуда?
– Да с Донецкой области. Там всей работы – на шахте лишь. И то мужикам только.
А жёнам либо в магазин, либо, если детей малых нет, на приработок в Россию, больше некуда. Да и ладно бы на шахте платили, так ведь по два – три месяца задерживают. И получка-то – 800 долларов в месяц. Шахтёр. Разве ж это деньги?
Так многие лицензию покупают и просто во дворах уголь копают. Человека по три-четыре в яму залезут и роют. Ну и гибнут, конечно, часто. Заваливает их, засыпает. Крепи то не ставят, как положено, экономят, торопятся. Так что на Украине совсем беда, а то кто бы от семьи сюда поехал. Ну вот, так и живём, никаких событий-то не происходит. Денег нету на события эти.
Пассажир № 3.
Обычный работяга, каких тысячи кочует по стройкам страны. Не разнорабочий, нет, знающий себе цену специалист – экскаваторщик. Стоит на обочине, голосует, на траве большая спортивная сумка с вещами. Стоит на развилке дорог – сзади и спереди километров на пятьдесят по основной трассе жилья нет. Подвезли его до перекрёстка и высадили. Увы, ему сюда, на второстепенную тупиковую трассу, через семьдесят километров упирающуюся в забытый Богом городок. А на дворе октябрь, плюс два на улице и яркое солнышко совсем не греет. Мёрзнет.
С удивлением посмотрел на большую чёрную машину, мигнувшую поворотником и свернувшую на обочину.
– Довезёте?
– Садитесь, конечно же.
Несколько минут был молчалив, приглядывался к тому, кто за рулём – может, начальник какой или из органов. Но потом разговорился и семьдесят километров пролетели незаметно.
– Экскаваторщик я, с вахты возвращаюсь. Вроде ничего устроился, до дома всего километров 150. Мы там – махнул рукой за спину – дорогу делаем. Видали, небось?
Питерская компания строит, у них много объектов. В Ярославле ремонтируют, в Архангельске, Вологде. Много где тут, по северу. Мне ребята знакомые к ним посоветовали. И ничего платят, без задержек. Смена – 2500 получается, 10 часов. Нормально, да? За 20 дней – полтинник на руки и домой, 10 дней погулял и назад. Так то хорошо. И дома по хозяйству успеваешь, и зарабатываешь. Жена, правда, всё твердит, что без оформления работаю, пенсия, мол, не идёт. А какая на хрен пенсия, всё равно украдут. Я ей – вон, мать твоя, 40 лет стажа, 7 тыщ получает. Это пенсия? Поди проживи. Лучше уж сразу на руки. А то ещё налоги вычитать будут, и что тогда останется? Нет, нам лучше так, в чёрную. Да так все и работают – у них только инженера, что из Питера, официально устроены, а мы, работяги, в чёрную.
Но тут контора хорошая, ещё и командировочные дают по 300 рублей в день. Раньше, говорят, вообще сразу давали на неделю, как устроишься. Но народ то у нас, сами знаете, какой – которые и устроятся, деньги эти получат, день отработают и запьют, исчезают. Да…
Вот Михалыч, бугор-то наш, и стал через каждые три дня давать, с задержкой. Но всё равно пьют, беда.
А начальство тоже ведь разное – бывают с умом, а бывают…
Мы-то как привыкли – всю жизнь на наших корытах работали, там можно и масло по полгода не менять, и дизель любой лить – один хрен, работает. А тут японцев этих понавезли, так у них ТО через каждые 250 моточасов. Ну, часов тридцать пропустить можно, а потом масла меняй, будь любезен. Ну, сколько это стоит – масло тыщи 3, фильтра тыщу, работа, туда-сюда ещё накинь, ну в 6–7 уложиться можно. Так наш директор, в другой конторе, до этого, раз ТО сделал, два, и механика вызвал и говорит, что-то часто ты масла меняешь.
А чего там, 250 часов – два раза в месяц получается. Ну и говорит, мол, меняй через 500 часов. А тому, механику то, до лампочки, ему сказали, он делает. Ну и стуканули движки на двух Хитачах. И чего этот дурак сэкономил? Правда, и работягам тоже на технику плевать, вахту отработал и ладно. Кому охота простой на ТО записывать?
Говорят – мужики телефон вот мне дали, позвонить хочу – в Вологде контора есть, там за смену 2800 платят и зимой, когда нет работы, по двадцатке за простой вынужденный, перечисляют. Вот там директор молодец. Зато весной только позвонил, вся бригада уже у него, и техника в полном порядке. Никто с работы не увольняется, сами за машинами следят. Но меня, думаю, туда не возьмут, нет у них места. Кто ж оттуда по доброй воле уйдёт.
Да там и далеко от дома, почти 400 километров, не наездишься. Мало ли чего срочно надо приехать. Дети подрастают, двое их у меня – дочери 16 лет и сыну 14. Самый возраст…
А кто присмотрит? Жена в магазине торгует. Хоть и малые, а тоже деньги. Мы уж себе то почти ничего и не покупаем, всё на них, на детей идёт.
Но это сейчас, осенью у неё зарплата 8 тыщ, магазин то в деревне, оборота нет совсем, дачники разъехались. А летом дак хозяин и по 10, и по 12 платит, да, нормально. Могла бы в городе работать, тут продавцам и по 15 платят, но далеко ездить, 20 километров. Так все деньги на дорогу и уйдут.
У нас тут ещё ничего, а я вот в Курске работал, так там работягам местным по 18 тыщь платили, и они довольны – дома, говорят. Зато ездить никуда не надо. У меня 25 за вахту всего-то и выходило.
И уже подъезжая, задал ему вопрос: «Ну, а как вы относитесь к правительству? К Единой России? А то, вот говорят, что это только в Москве да Питере их народ не любит, а на местах все за них, все благодарны.»
И вся любовь к руководителям страны была озвучена несколькими матерными словами, впервые произнесёнными за всю дорогу.
Пассажир № 4.
Сухонький, маленький старичок в тёмных очках. Не говоря адрес, полуутвердительно, полувопросительно: «Довезёте?!»
И очки снял. Вот кошмар – лицо всё в больших чёрных воспалённых родинках, местами пластырем заклеенных.
Вздрогнул я, но, через силу улыбнувшись, кивнул и открыл дверь.
– Куда?
– Да в радиологию, в раковый корпус, на Калужской.
– Прямо как у Солженицына…
– А зря усмехаетесь. С ним, с Солженицыным, я ведь лично знаком был. Хотите, расскажу?
С весёлым задором на меня смотрит.
– Не боитесь заразиться? И правильно – рак у меня, кожи. Не заразно это, сами понимаете.
Уж лет 20, как болею. Врачи курить запретили, на солнце быть запретили, в горы ходить запретили – а я ведь всю жизнь увлекался – на катамаране по речке горной вниз сплавлялся… Да-а… В этом году вот впервые не поехал, весной руку сломал, только зажила.
– Так ведь нельзя же в горы…
– И курить тоже – он открыл холщовую сумку, лежащую на коленях – она была полна блоками сигарет. В больницу вот с собой взял, на пару недель чтобы хватило.
– ?????
– Врачей лечащих я за эти 20 лет троих уже похоронил. И каждый новый одно и тоже талдычит – не кури, на солнце не ходи…
А дальше рассказал он мне такую историю:
Маленькому Олежке жилось, как и всем советским детям середины тридцатых – беззаботно и солнечно. Мальчиш Кибальчиш с Будённым, товарищ Ворошилов и дедушка Калинин.
А по выходным кино с мамой или бабушкой (одного его, шестилетку, пока не пускали). Щорс с Чапаем, да Котовский весёлый обернувшись, во весь экран шашкой над головой кругом «Э-эх-х», коня на дыбы поднимут и по голове прям беляку проклятому.
Как же здорово, что мы их победили! И жизнь теперь одним только омрачена – что нету врагов, некого побеждать, не на кого в атаку нестись под грохот очереди пулемётной.
С папой весной ходил парад смотреть на Красную площадь. Ну, на саму площадь то не пустили. Туда, папа говорит, только самым почётным людям, по приглашению особому, проход на парад открыт. Но на набережной, куда с площади потом техника и солдаты движутся, в толпе постоять можно. Папа его на плечи посадил, чтобы видно было лучше. Вначале пехота шла, с винтовками наперевес. Штыки на солнце сияют, каски тускло отсвечивают. Красота.
Потом конница пошла, с шашками наголо. Как в кино. Но самое главное – в конце. Загрохотало, залязгало и в клубах синего дыма показались танки, тягачи с пушками, грузовики с пулемётами зенитными. А над головой пролетела куча истребителей.
Олежек в тот день так «ура» вместе со всеми накричался, что потом дня три горло сипело.
Но однажды поздно ночью раздался звонок в дверь, и сладкая жизнь кончилась. Папу, врача поликлиники МПС, увели с собой какие-то люди в гимнастёрках с малиновыми петлицами. Мама тихо плакала, лихорадочно собирая вещи ему в дорогу.
Сколько времени потом прошло, Олежек не помнил, но однажды вечером мама, придя с работы, обняла его, посадила к себе на колени и шёпотом рассказала, что папу обвинили в том, что среди его пациентов были арестованные в последствии враги народа. Некоторые из них даже оказались шпионами. А папа этих шпионов, получается, лечил.
– Но ведь он же не знал!
– Тихо, тихо – зашептала мама – Конечно же не знал. И сейчас разберутся и его отпустят.
Однако разбирались органы три года. Папе повезло, его не сильно били, не покалечили, да и в лагере он был помошником врача. И потом каким-то чудом, видимо, благодаря приходу к власти товарища Берия, следователь, ведший его дело, был разоблачён как шпион польской и аргентинской разведок, расстрелян, а многие его дела отправлены на доследование.
А тут грянула война, через несколько месяцев потерявшая несколько миллионов солдат Красная Армия стала задыхаться от отсутствия пополнения. И хоть Россия и велика, но отступать, как оказалось, было уже некуда. Тут-то оперативно и стали выпускать из лагерей народ, формируя штрафные батальоны и затыкая ими многочисленные дыры на фронте.
И опять повезло папе Олежки. Попал он не просто в штрафбат рядовым смертником, а санитаром в медсанбат, обслуживавший несколько таких батальонов. Такой пункт первой помощи прямо на передовой.
А правило в штрафбате известно – до первой крови – и всё. Реабилитирован. Нет на тебе вины. Искупил.