«Как мама могла?!
Только вчера она читала вслух приключения муравьишки Бима 2 и его подружки Миа13. На картинке они были такие лялипусенькие, с длинными лакированными головками-бусинами, с усиками-антеннами, с лапками тонкими как волосинки. Всех, кто рождался на втором этаже муравейника, звали на букву «Б». Миа вылупилась из кокона на тринадцатом этаже. Поэтому она вечно влипала в разные дурацкие истории, и Биму приходилось её выручать.
Ещё была добрая няня № 4, все её звали ласково «Четвёрочка». И старая нянька, Хромая Злая Триста Вторая…
А утром мама вышла в огород и сказала: «Какой ужас! У нас на участке завелись муравьи, и теперь мы останемся без ягод». Вскипятила большой дачный эмалированный чайник и вылила прямо в копошащиеся мелкие дырочки в земле. Земля зашипела и задымилась паром. Всюду валялись скукоженные трупики.
Заживо сварились все: Всемогущая Королева, муравьишка Бим, Миа, их друзья, няньки, кормилицы, усталые рабочие и сильные солдаты. Весь дружный, трудолюбивый подземный город погиб страшной смертью. Но как мама могла?!
Грушка рыдала, кричала, топала ногами, но мама улыбнулась и пошла ставить другой чайник. Тогда Грушка выбежала за калитку и бросилась прочь от страшной улыбчивой мамы с дымящимся чайником… Так Грушка попала в детский дом № 8.
– Ну и врёшь. В прошлый раз врала, что мама положила тебя в беби-бокс и оставила записку, что придёт за тобой в семь лет. Семь лет было, а она не пришла, не пришла, не пришла! И про беби-бокс ты наврала, потому что мама тебя бросила в роддоме.
Грушка посмотрела на кривляющегося и показывающего язык Воронцова. И молча, от души треснула его по голове совком. Воронцов заверещал. Прибежали воспитательницы. Воронцова повели в медпункт, а Грушку – в «угол». Углом называли пустую белую комнату со стулом в середине и окном, упирающимся в кирпичную стену. Чтобы малолетний преступник ни на что не отвлекался и хорошенько подумал над своим поведением.
Грушке нравится белая комната. Никто не лезет, не кричит над ухом, не дразнится. Вообще-то у неё фамилия Грушева, потому «Грушка». А зовут Света, её мама так в роддоме назвала, тоже Светлана. Мама была юная и весёлая. Сказала в рифму: «Пускай живут две Светки на этом белом светке». И ушла, красивая и смелая.
Этим летом в группу зачастила белокурая худая женщина в очках. Обычно она стояла и беседовала с заведующей. Иногда вынимала из сумки лилипутскую игрушку из яиц «киндер-сюрприз» и подсаживалась то к одному воспитаннику, то к другому.
«Мама! – нёсся шелест по группе. – Мама пришла выбирать себе дочку!»
По опыту все знали, что выбирают девочек.
Грушка всё последнее время вела себя хорошо, что ей давалось с неимоверным трудом. Не дралась, не врала про маму, а показывала, какая она примерная девочка.
Сидит и водит пальчиком в книжке. Сопя, усердно одевает кукол в платьица. Или качается на качелях, кокетливо запрокинув голову, и звонко смеётся, пронизанная солнцем, с разметавшимися волосами. И незаметно косится на женщину: видит ли она Грушку, всю такую красивую, как картинку из журнала?
А женщина на Грушку даже не посмотрела, а выбрала худого и белобрысого тихоню Стасика. Какая несправедливость! Грушка подбежала, толкнула Стасика и стала насильно всовывать ладошку в руку женщины. Подпрыгивала и умоляюще заглядывала в худое очкастое лицо:
– Меня! Я хочу! Это вы моя мама!
– Какая наглая, нахальная девочка! – женщина вырвала свою руку и стала брезгливо вытирать. Руки у Грушки были липкие и сладкие: до этого она нервно сосала чупа-чупс, иногда зажимая его в кулачке. Женщина принесла их целую горсть на всю группу. У всех 16 детей торчали изо ртов и дружно шевелились 16 палочек.
– Ну и не надо! – крикнула в спину уходящим Грушка и выплюнула леденец на землю. – И чупа-чупс твой поганый невкусный! И «киндер-сюрприз» дурацкий, на нормальные игрушки пожмотила! Дура, поганка бледная! А тебя, Стаська, как бездомного котёнка подобрали, а ты и рад!
Горько заплакать ей мешала гордость.
– Пойдём-как, милая, – толстая няня обняла Грушку пухлыми тёплыми руками и повела в белую комнату. Она была добрая, похожая на «Четвёрочку» из приключений муравья Бима. Грушка сидела в белой комнате, ела принесённый няней столовский пирожок, из которого выдавливалось обжигающее повидло, и болтала ногами.
Она думала, отчего на свете все толстые люди добрые, не то что новая Стаськина мама, тощая белобрысая ведьма? И Стаську вспоминала, которого подобрали как приютского котёнка. И ещё думала, что всё бы на свете отдала, лишь бы её тоже подобрали как котёнка.
Если очень, очень хотеть – обязательно сбудется. Грушка отстала от экскурсии и шла по весеннему, оглушительно орущему воробьиному бульвару. Солнце нестерпимо резало глаза, будто туда попали острые осколки стекла.
Плюх! Неплотно положенная, расшатавшаяся тротуарная плитка под ногами качнулась, накренилась, лужица под ней обдала Грушку с ног до головы. Она стояла растопырив руки как крылышки, с курточки струями текла грязная вода.
– Ах, боже мой! – молодая незнакомая женщина быстро начала отирать руками в перчатках моргающее, ослепшее Грушкино лицо. Потом сняла перчатки – и узкими пальцами тревожно отводила и закладывала мокрые пряди Грушкиных волос под вязаную казённую шапочку. Звенели серебряные перстни, которыми были унизаны пальцы женщины.
Они пошли в ближайшее кафе умыться, согреться и выпить кофе. Официант спросил: «Вашей дочке тоже латте?» Грушке немедленно захотелось расцеловать официанта, она никогда такого милого не встречала.
Женщина размешивала бархатные сливочные, ванильные слои в чашке. Она хмурила тонкие брови и исподтишка бросала взгляды на девочку. И, как бы сама с собой, обращаясь к чашке, негромко говорила:
– Десять лет назад в роддоме произошла невероятная история. Одна студентка не могла родить, и ей сделали операцию.
– Кесаревую, – снисходительно уточнила Грушка. Пусть не думает, что современные девочки отсталые.
– Ну да. Кесарево сечение. Наутро она проснулась, и ей сообщили печальную новость. Что родила девица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку…И прожила зверушка всего час. На просьбу показать дочку ей ответили отказом: что не хотят травмировать мать. Как горько плакала девушка, она ведь очень ждала и любила этого ребёнка! А в это время в соседней палате её живая-невредимая, красивая и здоровая девочка сосала чужое молоко из чужой дряблой груди.
Та женщина была старая и богатая. А заведующая роддомом была её подружка. Старуха не могла разродиться. Вот они и наметили жертву…
Новорождённая кричала по ночам и быстро надоела старой грымзе. Кроме того, её знакомые шептались, что дочка со-вер-шен-но чужая кровь. Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Что ужасно бесило старого козла, мужа старой похитительницы детей.
И, как наигравшись и наскучив щенком или котёнком, их выбрасывают – так они выбросили из своей жизни чужую девочку. Сдали в детдом № 8. Я не ошиблась? – женщина вскинула красивые глаза на Грушку. – Как только станешь совершеннолетней – я заберу тебя. Знай, что я всё время незримо наблюдаю за тобой. А пока возьми вот этот амулет, серебряный перстень».
– Врушка, брехушка! Не слушайте её!
– А это что? – Грушка вертела под носом у подруг тяжёленьким перстнем, в завитушках чернёного серебра. Чтобы оно не спадало, Грушка перетянула палец канцелярской резинкой. – Откуда оно у меня?
Против перстня не поспоришь. Девчонки разглядывали, трогали перстень, просили померить. Фигушки, иначе он сразу потеряет волшебную силу оберега.
Нет, но что за народ? Объясните, почему так устроены люди? Почему не верят в хороший, счастливый конец? По-ихнему всё должно обязательно закончиться плохо. Вот тогда они с готовностью назовут это «жизненной и правдивой» историей и поверят Грушке.
Как муху на мёд, Грушку тянуло в недавно открывшийся торгово-развлекательный центр. Он находился на окраине города в бывшем громадном заводском сборочном цехе. Его отчистили, отмыли, обили снаружи нарядным сайдингом и развесили яркие рекламные щиты.