И если когда-то погибнуть придется,
Лежать нам, конечно, в могиле одной.
И мать будет плакать, а гады – смеяться.
Для Бонни и Клайда наступит покой.
В некотором царстве, в некотором государстве…
Господин Жирницкий – заместитель мэра города Качалова по земельным ресурсам и недвижимости – готовился отойти ко сну. Он постоял перед зеркалом в отделанной отшлифованным мрамором ванной, критично рассмотрел свою фигуру. Волос на голове с каждым годом становилось меньше, повернулся в профиль, оценил расстояние по горизонтали между кончиком носа и краем живота, вздохнул. Располнел Александр Яковлевич на ответственной работе, скоро в «Порш» не пролезет, придется автобус покупать. Или спортом наконец заняться. Посетить хоть раз – ну, просто ради смеха – тренажерный зал своего племянника, для кого он его открыл в непосредственной близости от мэрии?
Но ничто не могло удручить чиновника. С утра он пребывал в позитивном настроении – с ним и завершит текущий день. Он запахнул халат, подмигнул раздавшемуся отражению и удалился из ванной. Постоял у закрытой двери в спальню дочери, у ребенка было тихо, угомонилась уже: отгремела музыка, и телевизор, кажется, замолчал. Нормальная дочь росла у чиновника: шестнадцать лет, умница, скромница, с себе подобными (из когорты избранных) особо не общалась, даже странно. Собиралась поступать в Московский университет «на юриста» – чему отец и мать ни в коей мере не препятствовали, просто удивлялись – будущее ребенка и без «сложных» вузов вырисовывалось безоблачно, стоит ли надрываться в столь юные годы?
Чиновник зевнул и поволокся в спальню. Дом в коттеджном поселке на северной окраине Качалова – в непосредственной близости от Лебединого озера и черничного бора – соответствовал всем критериям приличного жилья. Два этажа плюс незаконченные чердачные помещения, восемьсот метров полезной площади, обширная приусадебная территория с собственным парком и цветником, надежный трехметровый забор по периметру, скрывающий владения чиновника от любопытных глаз. Он пошаркал тапочками по полу в галерее, с которой открывался вид на погруженный во мрак вестибюль, прибавил шаг – с некоторых пор он начинал себя неуютно чувствовать, оставаясь один в этой пустынной громадине, – и вошел в спальню. Супруга Антонина Геннадьевна давно погасила свет, но еще не спала, ворочалась.
– Как там у Светки? – пробормотала она, когда муж забрался под одеяло.
– Тишина у Светки, – ответствовал Жирницкий. – Спит ребенок, – и прижался к облаченной в «непробиваемую» сорочку супруге – движение инстинктивное, отработанное с годами.
Антонина Геннадьевна пробормотала, что уже спит, отвернулась к стене – движение не менее отработанное. Чиновник привычно вздохнул и перебрался на свою половину. Секс с женой на данном историческом этапе уже не актуален, особенно после «последнего раза», когда Антонина Геннадьевна уснула в момент его наивысшего наслаждения, оскорбив мужчину до глубины души. Ладно, завтра пятница, последний рабочий день. Супруга укатит к матери в Москву, у него появится часок-другой, чтобы отлучиться к одной знакомой вдовушке, которую он уже второй год подкармливает. Потешит себя Надеждой. Он закрыл глаза. Мысли текли непринужденно, верным курсом. Его проинформировали, что счет в «ведущем» столичном банке уже открыт, и первый «транш» на нем с удобством обосновался. Столичный бизнесмен, приобретший участок в живописном уголке Лебединого озера, весьма доволен. Остались технические вопросы с оформлением документации, с ликвидацией нескольких домов в частном секторе, попадающих в зону «интереса». Наглецы, уперлись, как бараны, – не отдадим и пяди родной земли! Куда они денутся, наивные? Не первые и не последние. Пара древних бабок, ничего, переселятся в богадельню под Лихоносово, там таких четыре десятка, доживут уж как-нибудь; двое алкашей – с этими без проблем, по пьяной лавочке в наше время чего только не случается. Не забыть поделиться с мэром Фаустовым, перевести оговоренную сумму Максиму Максимовичу из Министерства имущественных отношений Московской области, не забыть про Павла Юрьевича из Министерства экологии и природопользования – впрочем, с Павлом Юрьевичем можно и не делиться, достаточно устной признательности – будут квиты…
Благостный сон «народного прислужника» нарушил тычок под ребро. Он проснулся, распахнул глаза. В ухо взволнованно дышала Антонина Геннадьевна.
– Саша, проснись… – шептала она. – Проснись же, черт тебя побери.
– А? Что? – бормотал он. – Ты чего, Антонина? Который час? Такая рань…
Настенные часы с подсветкой сообщали, что уже 14 часов ночи, тьфу, ну, понятно… Форточка была приоткрыта. Из-под тюлевой занавески, чуть дрожащей под напором ночного ветерка, просачивался маревый лунный свет.
– Я что-то слышала, Саша… – ее горячий шепот вибрировал, прокрадывался в мозг, вызывая ответные вибрации. – Мне кажется, за дверью что-то скрипнуло.
– Ну, что за глупости, – разозлился он. – Перестань выдумывать, Антонина.
– Нет, Саша, мне не почудилось, я слышала какой-то звук.
И оба непроизвольно затаили дыхание. Кожа чиновника покрылась предательскими гусиными мурашками. Пропади она пропадом, эта Антонина! Что ей могло почудиться? Дом подключен к сигнализации, вневедомственная охрана не дремлет, да и вообще дома чиновников подобного ранга в Качалове не грабят – давно прошла эта эпоха, теперь все по-другому! И вдруг он тоже уловил отдаленный шум, словно поскрипывало что-то.
Зашевелились волосы на лысеющей голове, и капелька пота сползла со лба на переносицу. Ерунда какая-то…
– Может, Светка лунатит? – предположил он дрогнувшим голосом. – Проголодалась, на кухню спустилась, хрустит там своими чипсами.
– Ты о чем? – испуганная супруга прижалась к нему. – Когда наша Светка лунатила? Спит ночами как сурок, пушкой не разбудишь.
Что верно, то верно. Уж поспать эта девица мастерица. Он шутил, бывало, мол, ты у нас ненасытная в постели, доченька, все спишь да спишь.
– Сходи, проверь, а? – подкинула супруга не самую здравую идею. – А то мне что-то страшно, Сашенька…
Зачем куда-то ходить, если телефон под рукой? Позвонить в охрану, пусть приедут, проверят. Но нет, это как-то не солидно, ухмыляться потом будут, мол, пугливый чиновный люд, боятся на пустом месте. Да и в глазах супруги он от этого не вырастет. Испытывая сильное душевное волнение, Александр Яковлевич выбрался из кровати, сунул ноги в тапочки и подошел к двери. Почему так страшно-то, господи? Ну что произойдет в собственном доме?! Он проделал щелку в двери и высунул нос в коридор. Все пространство второго этажа было окутано сизой полумглой. Из полумрака поблескивали в лунном свете хрусталики на люстре, проступали витые ограждения на галерее. Антонина Геннадьевна снова что-то исторгла, и он вышел, чтобы не слушать ее стоны. Прокрался на цыпочках по коридору, удивляясь собственной решимости, спустился в холл, где «храбро» бросился к выключателю и активировал иллюминацию. Тьфу, каналья…
Форточка на зарешеченном окне была открыта, а ночка выдалась ветреной, случались порывы, и в эти мгновения плотная штора скребла по кожистым, остроконечным листьям пышной драцены, получался зловещий царапающий звук, который они и услышали из спальни. Надо же, до чего обострен слух, с чего бы это? Ухмыляясь, облизывая посиневшие губы, он закрыл форточку и отправился обратно, не забыв погасить свет. Прошествовал по галерее независимой походкой, вошел в спальню, сделав грудь колесом.
– Ну, что там? – напряглась супруга.
– Спи, дорогая, – усмехнулся он. – Вечно вы, женщины, накручиваете.
И не успел он погрузиться в сладкие объятия бога сновидений, как его опять толкнули!
– Саша, проснись, мне кажется, под дверью кто-то стоит. Сашенька, мне страшно. Ты уверен, что окно на чердаке было закрыто?
Чердачное окно не подключалось к сигнализации – техникам, работавшим в доме, не хватило проводов. Пообещали, что сделают в другой раз, на чем благополучно и забылось. Какого черта? Чердачное окно расположено в таком месте, что забраться в него можно лишь в том случае, если злоумышленник подлетит на вертолете и спустится к окну по веревочной лестнице! Не помогут навыки в альпинизме, да и узкое оно, чтобы пролезть человеку стандартного телосложения. А коли и пролезет, он не спустится на второй этаж, потому что люк заперт снаружи (домашние туда не ходят), а лестница сложена и отодвинута в сторону…
– Послушай, Антонина, это уже не смешно, – он начал раздражаться.
И вдруг замолчал на полуслове, оцепенел от ужаса! Дверь, завуалированная белесой пеленой, вдруг начала без скрипа отворяться! Дыхание перехватило. Антонина Геннадьевна издала короткий сдавленный звук. Две фигуры, размытые мраком – одна повыше, другая пониже, – материализовались в комнате, стали быстро приближаться, и спустя мгновение ошалевший от страха чиновник почувствовал, как его прижали коленом к кровати, перехватило дыхание, и липкий пот потек в глаза. Что-то сдавленно простонала супруга, дернулась, надрывно закашлялась – и ее прижали к постели.
Яркий свет фонаря ударил в лицо! Он собрался закричать, возмутиться, но в горле все как-то склеилось, перекрутилось, он испускал какое-то жалобное овечье блеяние, переходящее в ультразвук. И вдруг короткая, но пронзительная боль в шее – и что-то потекло по организму – холодное, упругое. Он дернулся несколько раз и застыл – сковало члены, он их не чувствовал, такое ощущение, что от него осталась одна голова, накачанная страхом…
– Вот и славно, – услышал он надтреснутый, поскрипывающий, какой-то металлический голос – нормальные люди такими голосами не разговаривают. – Доброй ночи, Александр Яковлевич. И вам доброй ночи, Антонина Геннадьевна, мы не сильно вас потревожили? Просим прощения за столь внезапную материализацию из потустороннего мира…
Говорящий сделал паузу, посмотрев на прикованных к кровати супругов. Они щурились от яркого света, икали и кашляли, цвели пятнами. Они не видели, кто висел над ними, все сливалось в один мерцающий фон.
– Кто вы?.. – прохрипел чиновник. – Что вы нам вкололи?.. – приходилось прикладывать титанические усилия, чтобы говорить.
– Все в порядке, Александр Яковлевич, – ночной гость убрал колено, и чиновник обрел свободу, которой не мог воспользоваться, он был парализован. – Это новый, недавно синтезированный препарат, гарантирующий сон через четверть часа. Под словом «сон», Александр Яковлевич, подразумевается вечный.
– Обновляем вирусную базу, так сказать, – насмешливо произнес второй голос, он тоже звучал неестественно, замогильно, с подвыванием и ржавым эхом.
– Ну, можно и так сказать, – допустил первый. А когда супруги в унисон застонали, стали трясти головами, успокоил: – Это шутка, дорогие Александр Яковлевич и Антонина Геннадьевна. Препарат вызывает легкий парализующий эффект, ненадолго, максимум на полчаса. При этом вам ничто не мешает думать и говорить, а также принимать верные и неверные решения.
– Саша, кто это? – простонала супруга. – О чем они говорят?
– Вы что себе позволяете?.. – надрывался чиновник. – Это шутка, розыгрыш?.. Вы кто такие, черт побери… Вы покойники, вы даже не представляете, на кого подняли руку… вас сотрут в порошок… – Он не смог говорить, он буквально захлебывался в собственной слюне!
– Спасибо, Александр Яковлевич, нам очень важно ваше мнение, – сдержанно поблагодарил «собеседник». – Хотя с другой стороны… Хотелось бы поставить вас в известность, что подобный разговор неконструктивен и никому не принесет пользы. Мы собрались по другому поводу.
– Возьмите деньги и уходите, – прошептала супруга. – Возьмите мою шкатулку, там много золота, – она под трельяжем на полке… Возьмите деньги… Саша, отдай им деньги, что у тебя в сейфе…
– Дура… – захрипел чиновник. – Нет у меня в сейфе никаких денег.
– Полноте, Александр Яковлевич, – сказал полночный грабитель. – Чтобы у вас, да не было денег. Нехорошо, Александр Яковлевич, даже перед лицом смертельной опасности вы не можете изменить своей фирменной жадности.
– Что вы имеете в виду? – похолодел чиновник. – Какая смертельная опасность?
– А вот теперь перейдем к делу, если позволите, – металлический голос вгрызался в мозг, от него уже звенело в ушах, голова раскалывалась. – Минуту назад вы возмутились – на кого мы подняли руку? Поясняем: на труса, вора и взяточника. Несколько лет мы наблюдаем за вашей многотрудной деятельностью на посту заместителя мэра по земельным вопросам – и не поверите, просто восхищены вашей неуемной страстью к жульничеству и стяжательству. Вы неподражаемы, Александр Яковлевич. Ваша изощренность не ведает границ. Сколько вы уже наворовали? Десять миллионов долларов, пятнадцать? Или мы настолько наивны, что не представляем реальный масштаб? Управы на вас, к сожалению, нет. Органы власти, особенно местные, проедены коррупцией. Подобные вам чувствуют полную безнаказанность. Прокурор в кармане, полиция в кармане, мэр Фаустов… впрочем, тут неточность, это ВЫ у него в кармане. Столичная рука руку греет, не так ли? И в Москве все подвязано – ведь Москва рядом, какие-то двести километров? Следственный Комитет не доберется – там тоже не ангелы, да и не будут они работать без указаний, а если уж случится беда, родная партия всегда протянет руку помощи.
– Что вы несете. Я не украл ни копейки.
– Нам все известно, Александр Яковлевич. И про прежние грешки, и про сделку с московским предпринимателем господином Артамоновым, про манипуляции с земельным фондом, про подставные фирмы-однодневки, через которые проходили ваши сделки. Перечислять не будем – вы и сами в курсе. К чему слова, Александр Яковлевич? Крутые скользкие края имеет эта колея, знаете ли. Времена меняются, народ перестает терпеть и безмолвствовать. И если уж не действуют другие механизмы… Нам очень жаль, Александр Яковлевич, но «антихеппи-энд» в вашем деле обеспечен. Мы пришли, чтобы вас убить.
Чиновник задергался, жар ударил в голову. Застонала супруга, ей было трудно говорить, но она и не пыталась.
– Только вас, Александр Яковлевич, – добавил злоумышленник. – Антонина Геннадьевна нас нисколько не интересует. Она уже давно наказала саму себя – тем, что вышла за вас замуж.
– Подождите… – захрипел Жирницкий и чуть не обделался от страха, когда почувствовал, что в висок уперся глушитель, накрученный на пистолет. – Вы что творите, так нельзя, вы не имеете права, судить должен суд.
– Неужели? – удивился злоумышленник. – Тот самый суд, что находится на Гостинодворской улице? Где самые справедливые и суровые решения выносит судья Горшевич – независимый и принципиальнейший в мире человек, никоим образом не связанный с городской администрацией? Вы обещаете, что завтра же утром поедете в Москву, напишете чистосердечное признание в Следственный комитет?
– Да, я клянусь…
– Юморист, – скрипнул второй злоумышленник. – «Кавказскую пленницу» недавно пересматривал?
– Похоже на то, коллега. Поверим господину на слово, или и так все понятно?
Звякнула пружина, отведенная взводимым курком. Чиновник затрясся – он сходил с ума от страха, дрожали упитанные щеки, слезы текли по щекам.
– Не стреляйте, пожалуйста… я сделаю все, что вы скажете… Я согласен на все… Я могу вас обеспечить на всю оставшуюся жизнь…
– Увы, Александр Яковлевич, приговор вынесен и зачитан. А что касается ваших денег – они ведь не убегут, верно? Впрочем, вы можете спасти свою жизнь, – пошел на уступку злоумышленник, однако глушитель (а это действительно был глушитель!) продолжал давить на висок.
– Как? – взвыл чиновник. – Я все для вас сделаю…
– Объясните, коллега, – сказал убийца.
– В дальней комнате второго этажа – если следовать по галерее прямо на восток, – начал второй голос, – спит ваша единственная дочь Светлана. У девочки необычайно крепкий молодой сон. Имеется выбор, Александр Яковлевич. Согласитесь, это прекрасно, когда у человека имеется выбор? Итак, два варианта. Первый: мы убиваем вас и уходим. Второй: мы убиваем вашу дочь Светлану и уходим. Минут через двадцать вы обретете способность передвигаться, сможете полюбоваться ее мертвым телом, вызвать полицию, ну и так далее. На принятие решения отводится полминуты – это немало, согласитесь. Через полминуты вы должны определиться, кого мы убьем – вас или Светлану. Время пошло, Александр Яковлевич.
– И это не шутка, – с расстановкой изрек первый злоумышленник.
Чиновник обливался потом, стучал зубами. Он никогда еще не принимал таких ответственных решений.
– Не трогайте Свету… умоляю вас… – раздирая горло, насилу выговорила супруга. Ее полумертвое лицо было мокрым от слез, глаза блуждали, вываливались из орбит. – Убейте меня, пожалуйста… я очень вас прошу… убейте меня, но только не трогайте Светочку… – она замычала, слова застряли в горле.
– Мы ценим ваш душевный порыв, Антонина Геннадьевна, – похвалил злоумышленник. – Но, к сожалению, в этой комнате вы не имеете права голоса. Жертвы, подобные вам, не предусмотрены. Решает Александр Яковлевич как глава семьи. Либо он, либо дочь. Осталось десять секунд. По истечении срока звучит выстрел. Осталось пять секунд. Осталось две секунды… Коллега, отойдите, пожалуйста, не хотелось бы вас испачкать.
– Не стреляйте… – взвыл чиновник. – Света, Света… пусть будет Света…
Застонала супруга, отбросила голову.
– Поясните, пожалуйста, мы не поняли. Мы должны убить Свету, а не вас?
– Да, да… будьте вы прокляты…
– Скажите членораздельно, Александр Яковлевич: я хочу, чтобы вы убили мою дочь, а меня оставили в живых.
– Да, я хочу, что вы убили мою дочь… а меня оставили в живых… – у него уже не было сил говорить, он выдохся.
– Фу, да этот милый дяденька обмочился, – прозвучал голос второго злоумышленника. – У вас, наверное, что-то не в порядке с мочеиспускательной системой, Александр Яковлевич.
– Отлично, – вымолвил первый. – Выбор сделан, и мы удаляемся. Удачи вам в работе и личной жизни, Александр Яковлевич.
Погас фонарь, две тени выскользнули из комнаты. Зубы чиновника отбивали чечетку. Только через пару минут он смог пошевелить онемевшими конечностями. Он начал извиваться, рычал, как тигр. Перекатился на бок и свалился с кровати! Мучительно долго поднимался на колени, тянулся непослушной рукой к шнурку позолоченного светильника, сбил будильник, сбил картину со стены. Включил свет. Его супруга в неестественной вывернутой позе лежала на кровати лицом вверх и смотрела на него объятыми ужасом глазами. А он стоял, качаясь, перед ней в промокших пижамных штанах, с взъерошенными волосами. Не устоял, ноги заплелись, он повалился на пол, выдавил из себя:
– Дорогая, ты же не думаешь, что я на самом деле… Неправда, ты неправильно поняла…
Когда он пришел в себя, Антонина Геннадьевна, обливаясь слезами, уже ползла к двери. Конечности начинали слушаться, действие препарата ослабло. Он тоже пополз, отдавил ей ногу, первым перекатился за порог. Поднялся, держась за стену, заковылял к галерее. Потом схватился за перила, повис на них, ноги обросли чугунной тяжестью, он рухнул на колени – на них и прополз остаток пути. Супруга обогнала его, первой ввалилась в комнату дочери. Встала, всклокоченная, обвела пространство полоумным взором, потом мучительно застонала, рухнула в кресло.
Дочери в комнате не было – ни живой, ни мертвой. Постель разбросана, пропало кое-что из одежды и уличные тапочки. Если девочку и решили убить, то, видимо, в другом месте.
Чиновник не помнил, как он орал, куда-то звонил, как катился по лестнице в холл, сшибая вазы и этажерки. Взорам прибывших по вызову работников полиции предстало взмыленное припадочное существо в халате, трясущее руками и выкрикивающее ругательства. Оно не могло даже толком объяснить, что случилось. «Жуткий ахтунг», – прокомментировал ситуацию один из сержантов. Примчался помощник Врубель – не обладающий в отличие от знаменитого однофамильца талантом к живописи, но отличающийся умом и сообразительностью. Прибыл начальник качаловской полиции Кудесник Аркадий Григорьевич, задумчиво уставился на блеющего соратника по партии. Прибыли сотрудники патрульно-постовой службы, криминалисты, опера, примчалась «Скорая помощь». Насилу выяснили, что двое злоумышленников проникли в дом, наплевав на хваленую сигнализацию, поглумились над семейством Жирницких, вкатили им парализующее «лекарство», умыкнули дочь и смылись. О «пикантных» подробностях общения со злоумышленниками чиновник не сообщал. А пропала ли дочь? Сотрудники полиции в последующий час пропахали носом территорию «поместья», облазили все надворные строения, кусты, с разрешения хозяев обшарили дом, чердак, подвалы. Светлана пропала – теперь об этом можно было говорить с полной уверенностью.
– Похищение, Александр Яковлевич? – сосредоточенно хмурился угрюмый и представительный подполковник Кудесник – глава Качаловского управления внутренних дел. – Мои сочувствия, вы даже не представляете, как мне жаль. Не волнуйтесь, мы поймаем этих негодяев и вашу дочь… в смысле, найдем. Вот только как-то странно… – подполковник озадаченно почесал широкий мужественный загривок. – Обычно похищения происходят по иной схеме. Зачем они напали на вас с Антониной Геннадьевной, если их цель была выкрасть Светлану? И вообще выкрадывать человека из охраняемого дома… – «шериф» скептически поморщил нос, – если есть возможность сделать это днем, на улице, даже не на людях…
– А как обычно происходят похищения, Аркадий Григорьевич?! – взвыл Жирницкий. – Вы насмотрелись голливудских фильмов? Откуда я знаю?! Пропала наша дочь, нас всех чуть не убили!
– Да успокойтесь вы, – досадливо поморщился Кудесник. – Обещаем, что без внимания это дело не останется. Приложим, так сказать, все усилия. Уточните еще раз, Александр Яковлевич, требований о выкупе похитители не выдвигали? В подобных случаях они говорят, чтобы ни в коем случае не связывались с полицией – дескать, если это произойдет, то заложник будет убит.
Чиновник уставился на него с ужасом, схватившись за голову. Потом врачи осматривали пострадавших. От госпитализации оба отказались решительно – действие препарата уже закончилось, остались ломка в суставах и гудящие головы. «Вам с супругой дико повезло, Александр Яковлевич, – заверил специалист из первой городской больницы доктор Звягин. – Мы сделаем анализы, но могу с уверенностью сказать, что вещество, воздействию которого вы подверглись, имело не такую уж пугающую концентрацию. Предположительно, это препарат на основе ботулотоксина – природного яда. Используется в косметологии – он парализует определенные мышцы, поэтому происходит разглаживание морщин и лифтинг кожи. Если вы пережили его действие, то, думаю, и дальше все будет хорошо. Но вам обязательно следует посетить больницу, сдать анализы и пройти осмотр. А в ближайшие сутки рекомендую воздержаться от поездок и поменьше волноваться…»
Это как – не волноваться! Преступники не оставили следов! На чем они прибыли, на чем убыли? Ни одного очевидца. Злоумышленники были в масках, говорили через портативные устройства, искажающие голос, закрепленные каким-то образом на лице. Двое мужчин? Две женщины? Мужчина и женщина? Он не мог определенно сказать. Может, Антонина Геннадьевна скажет? Неееет!!! Он наотрез запретил кому бы то ни было приближаться к супруге, мотивируя это тем, что она находится в высшей степени потрясения и разговоры только ухудшат состояние. Даже во время осмотра супруги врачом он находился рядом – она односложно отвечала на вопросы, была бледна как смерть, равнодушно смотрела в пространство. Прибыли технические работники вневедомственной охраны, поковырялись в щитке, проверили проводку, осмотрели все окна, двери – особенно люк на чердак, на котором по-прежнему красовался замок, недоуменно пожали плечами – им никогда еще не приходилось сталкиваться с подобным. Как интересно. Охрану злоумышленники отключили – при этом на пульте дежурной смены ничего не зазвенело. Продвинутому техническому уму это сделать в принципе можно, в наше время взламывается буквально все, но ум в данном случае должен быть весьма и весьма продвинутым…
Криминалисты обшаривали и обнюхивали дом, мазали кисточками – хотя и так было понятно, что злодеи действовали в перчатках. По земле они не ходили – передвигались по асфальту и гаревым дорожкам. Если у них и был припрятан транспорт, то явно в безлюдном месте. Кроме дочери, ничего не пропало, даже из шкатулки Антонины Геннадьевны, о которой она сама и рассказала злодеям. Прибыл специалист кинологической службы. Овчарке Муське дали понюхать подушку, на которой спала Светлана, собака охотно взяла след и привела кинолога к подстанции на окраине поселка, где села и преданно уставилась на хозяина…
В начале восьмого утра ошалевший от переживаний и бессонной ночи чиновник дополз до спальни, с которой у него с некоторых пор стали складываться мрачные ассоциации. Он неплохо себя чувствовал, если не считать того, что был морально раздавлен. Он боялся заходить в спальню, уговаривал себя, трясся, хватался за сердце. А когда вошел, сердце окончательно свалилось в пятки. Антонина Геннадьевна сидела на кровати, закутанная в махровый халат, ее знобило. Она держала в руках сотовый телефон (кому, интересно, собралась звонить?), но, кажется, забыла про него. Смотрела в пространство перед собой, не расчесанная, одряхлевшая, безучастная ко всему на свете. Повернула голову и глянула на него так, что Жирницкому стало дурно – пятки похолодели. Такого стыда он еще не испытывал. Откашлялся и проговорил:
– Дорогая, это было совсем не то, что ты подумала… – Он опустился перед женой на колени, обнял за бедра.
Она отстранилась с такой брезгливостью, словно ее обнял гигантский таракан.
– Неужели ты думаешь, что я бы мог вот так… – Он задохнулся, стал надрывно кашлять, просто не знал, что можно сказать в такой ситуации.
– Это все, что тебя волнует? – холодно осведомилась Антонина Геннадьевна, отодвигаясь от мужа. – Негодяи похитили, а возможно, убили нашу дочь, а ты озабочен лишь тем, как бы выгородить себя, оправдаться в ситуации, когда уже никому, во всяком случае, мне, твои оправдания не нужны, ибо и так все ясно?
– Дорогая, как ты можешь? – зачастил Жирницкий. – Думаешь, мне безразлична наша дочь? Да я волнуюсь за нее не меньше тебя. Полиция уже работает, они обязательно найдут Светочку… Антонина, милая моя… – взмолился он, сгорая от стыда и позора. – Пообещай никому не рассказывать, что сегодня произошло, умоляю тебя. Это была минутная слабость, неужели не ясно? Я сам не понимал, что говорю, сильно испугался…
– Уйди, Жирницкий, – поморщилась супруга. – И не подходи ко мне, если не хочешь, чтобы меня вырвало тебе в лицо. Как же прав был этот парень – я давно себя наказала за то, что вышла за тебя… Успокойся, дорогой, – сухо усмехнулась жена, отворачивая голову. – Я никому не скажу, поскольку нам обоим тогда придется повеситься от стыда.
В десять утра, как только технари из полицейского управления закончили установку прослушивающего устройства на домашний телефон, зазвонил сотовый в халате у Жирницкого. Оперативники и сотрудники технического отдела уставились на чиновника с любопытством – он так подпрыгнул от страха, что не заметить это было невозможно. Заместитель чиновника Врубель спрятал ухмылку, нахмурился подполковник Кудесник и раздраженно бросил:
– Ответьте, Александр Яковлевич, не тяните кота за интимные принадлежности. Только будьте добры, нажмите кнопочку «громкая связь». Мы должны быть в курсе. Смелее, Александр Яковлевич, – «шериф» не удержался от язвительной усмешки. – Это может быть просто звонок.
Ладонь, когда он вытащил телефон, была мокрой от пота. Жирницкий чуть не выронил свой навороченный коммуникатор.
– Доброе утро, Александр Яковлевич, – проскрипел металлический голос, и все напряглись, а чиновник Жирницкий чуть вторично не наделал в штаны. – Доброе, не так ли? – после паузы осведомился собеседник.
– Не очень, – выдавил из себя чиновник. – Послушайте, где моя дочь?
– Спокойно, спокойно, слушайте и не перебивайте. Испытание на вшивость вы прошли успешно, лишь подтвердив то, о чем все знали. Решение изменилось, ваша дочь будет жить и вернется домой, но только в том случае, если вы заплатите выкуп.
– Но подождите, – занервничал Жирницкий. – Почему вы сразу не сказали о выкупе? Почему вы не забрали драгоценности из шкатулки моей жены? Зачем потребовалось устраивать этот цирк?
– …Только в том случае, если вы заплатите выкуп в размере пяти миллионов долларов, – невозмутимо закончил собеседник.
Чиновник побледнел и схватился за сердце. Оно стучало так, что позавидовал бы молот для забивания свай.
– Деньги вы должны собрать быстро – на это вам отпускается двенадцать часов. Возражения, что не успеете собрать, не принимаются. Свой банк под рукой. Понимаем, что трудно, но нет ничего невозможного, верно? Особенно если речь идет о жизни горячо любимой дочери, за которую вы, наверное, и жизнь готовы отдать? Молчите, Александр Яковлевич? В горле пересохло? Но деньги бумага, согласитесь, их можно заработать, в крайнем случае наворовать. Итак, деньги должны быть собраны в течение двенадцати часов. Позднее с вами свяжутся – на этот раз постарайтесь не нажимать кнопку «громкая связь» – и сообщат о месте, куда вы должны их доставить. Постарайтесь доставить лично, как бы тяжело это ни было. Помните, что жизнь вашей дочери по-прежнему на кону. Всего вам доброго, Александр Яковлевич, удачного дня. Передавайте привет господину Кудеснику, полагаю, он находится рядом с вами? Им мы тоже займемся. Кто там еще в вашей компании – господин Врубель? Ах, вы, хитрый пронырливый лис… – абонент рассмеялся зловещим смехом и разъединился.
Не меньше минуты в холле царила потрясенная тишина. Работники «низового звена» украдкой переглядывались, прятали усмешки. Врубель опасливо посматривал по сторонам, заглянул зачем-то за бочку с пышным тропическим растением. Подполковник Кудесник сосредоточенно делал вид, что его не задели слова абонента. Он нарисовал на губах пренебрежительную насмешку – вроде той, с которой коммунары шли на казнь и умирали за высокие идеалы.
– Позвольте вопрос, Александр Яковлевич, – подал тонкий голос «референт» Врубель. – А вот это сейчас… что это было?
Жирницкий проглотил язык.
– Наш преступник – непуганый смельчак, вот что это было, – презрительно процедил Кудесник. Повернулся к оперативникам. – Работаем, парни. Откуда звонили, все такое – сами знаете, что нужно делать. Запись разговора отдайте психологам, пусть поломают головы. Проработайте возможность синтезировать настоящий голос преступника, ведь должны быть какие-то программы? Но уже сейчас могу сказать – этот парень не противник поболтать. А болтун, как известно… – он перевел исполненный сарказма взгляд на бледного Жирницкого. – Вынужден спросить, Александр Яковлевич, вы готовы расстаться с деньгами?
– Издеваетесь? – вспыхнул чиновник. – Это просто грабеж… Откуда у меня такие деньги?
– А сколько у вас есть?
– Ну, не знаю… Миллион, максимум два… – Чиновник стушевался и опустил голову. Сгорать от стыда уже входило в привычку.
– Браво, – Кудесник манерно похлопал в ладоши. – Действительно, откуда у наших доблестных слуг такие деньги? Все для народа, для города, для процветания страны, встающей с колен… м-да. Извините, Александр Яковлевич, просто вырвалось, полагаю, вам не придется собирать такую сумму. Уж что-что, а работать наша полиция умеет, особенно если ее хорошенько разозлить. Неясное чувство мне подсказывает, что убивать вашу дочь преступники не собираются, мы имеем все шансы их схватить в момент передачи выкупа. Для них важнее что-то другое… Кстати, Александр Яковлевич, – подполковник полиции соорудил заинтересованную мину, – что имел в виду ваш собеседник под выражением «испытание на вшивость»? Вы уверены, что все нам рассказали? Может, пошепчемся в уголке?
– Вы хотели меня видеть, Пал Палыч? – Жирницкий протиснулся в «святая святых» и встал бочком. Пространство кабинета давило кубатурой, величием потолков, помпезностью мебели, сложной личностью его хозяина. Мэр сидел, откинувшись, в кожаном кресле, похожем на трон на колесиках, и думал нелегкую думу.
– Ох, не хочу я тебя сегодня видеть… – пробормотал городской глава. – Ну, ладно, заходи, коли пришел. Ну и видок у тебя, Александр Яковлевич. Пьяный медведь балалайкой избил?
У мэра города Качалова – Пал Палыча Фаустова – была убийственная харизма. Статный, плотный, частично седой, недавно разменял полвека, массивное породистое лицо с тяжелым носом и такими сегодня глазами, что встречаться с ними было сущим насилием над личностью.
Сесть хозяин не предложил – пришлось маячить одиноким перстом посреди гнетущего великолепия.
– Опаздываешь на работу, приятель, – проворчал мэр. – На целых два часа опаздываешь…
– Пал Палыч, – взмолился зам. по земельным вопросам, – у меня сегодня дочь похитили и нас с женой чуть не грохнули…
– Да наслышан уже, славная ночка у вас состоялась. Ладно, пусть Кудесник разбирается – на то он и Кудесник… – отмахнулся Фаустов и смерил понурую фигуру подчиненного неприязненным взглядом. «Что-то еще произошло», – насторожился чиновник. Как и всякий преданный пес, он умел определять настроение и мысли хозяина по мелким нюансам – мимолетным гримасам, наклону головы, отрывистым репликам.
– Сочувствую твоим неприятностям, Александр, – начал издалека Пал Палыч. – Будем надеяться, что дочка найдется. Она у тебя такая милая, скромная, словно не из нашего аула… – последние слова он произнес без одобрения. Потом замолчал и вновь исподлобья уставился на подчиненного, не решаясь озвучить терзающую его мысль. «Реально что-то еще случилось, – запаниковал Жирницкий. – И будь я проклят, если это снова меня не касается…»
– Ты сегодня пил? – подозрительно повел носом мэр. – Чувствую, что приложился спозаранку к бутылочке… Ладно, угомонись, – сделал он предупреждающий жест. – А то опять уйдешь в глухую защиту: мол, у меня дочь похитили, душа сгорела… Черт с тобой, понимаю. Тут это самое, Александр…
Он не договорил, зазвенел телефон на столе, мэр потерял мысль, чертыхнулся и схватил трубку.
– Слушаю, Семеныч… Что случилось, говоришь?.. Пикет на Водопроводной улице? И чего хотят?… Ах, водопровода… – городской глава побагровел, но взял себя в руки. – А шоколада им не надо? Ведь ясным языком было сказано: подключение к коммуникациям отдаленных кварталов Кировского района намечено на 2014–2015 годы. А пока на эту роскошь в городском бюджете нет средств, неужели так трудно потерпеть?.. Сильно шумят, говоришь? Собираются идти маршем к районной администрации? А про слово ОМОН ты когда-нибудь слышал, Семеныч? Разгоните их к едрене фене, и все дела. Зачинщиков и организаторов в полицию, составить административный протокол, наказать рублем, будут вставать в позу – на пятнадцать суток… Ах, одни пенсионерки, ни одного мужика… Неужто совсем ни одного?.. Да уж, обмельчал в наше время мужик, все на женские плечи норовит переложить… Ну, ты уж как-нибудь выкрутись, Семеныч. Дубинками по почкам бабушек охаживать, конечно, нехорошо, прояви дар убеждения, все такое, в общем, работай. И не отвлекай по пустякам, научись уважать свое начальство, лады?
Фаустов швырнул трубку и несколько мгновений сидел неподвижно, закрыв лицо ладонью. Потом пробормотал:
– И такая дребедень целый день… Ну, что за народ, ей-богу, элементарных вещей не понимают, – поднял голову и удивленно уставился на активно потеющего Жирницкого, застывшего в позе ожидания. – А-а, ты еще здесь… Плохи дела, Александр Яковлевич, – как-то загадочно и не очень оптимистично вымолвил мэр. – Ты же у нас продвинутый в плане этой чумы двадцать первого века – Интернета?
– Мы все немного продвинутые, Пал Палыч, – пробормотал Жирницкий. – Прогресс шагает семимильными шагами… А вы о чем?
– Иди к себе, – поморщился Фаустов. – Войди в Y-Tube, набери свою фамилию и наслаждайся. А потом доложишь свои соображения… если не надумаешь к тому времени повеситься в сортире. Топай-топай, не задерживай, – он неприязненно покосился на покрывающегося восковой бледностью подчиненного.
Когда за Жирницким закрылась дверь, Пал Палыч нервно закурил, встал, поколдовал у бара, стенки которого были стилизованы под книжный шкаф (хрен догадаешься, пока не захочешь вытащить «книжку»), заправился рюмашкой коньяка и подошел к окну, из которого открывался живописный вид на южную часть города. Всегда, когда он хотел расслабиться, отвлечься от текущей чернухи, он обозревал свои владения, которыми управлял без малого девять лет. Два срока на посту мэра, и на последних осенних выборах он как представитель правящей партии, как единственный человек, способный управлять городским хозяйством, набрал восемьдесят процентов голосов избирателей. Кто-то возмущался, мол, вранье, подкуп, административное давление, фальсификация… Пошли они к черту – эти «видные оппозиционные лидеры» со своими прихлебателями! Двадцать лет уже возмущаются – то громче, то тише. В наше время с вилами на Кремль уже не ходят. Он четко выполняет линию партии и рекомендации из столицы, он идеальный руководитель, знает, как держать народ в узде и убеждать его, что живет он значительно лучше, чем десять, двадцать, тридцать лет назад (народ, разумеется, а не мэр). Городок, расположенный к северо-западу от Москвы – где фашисты сломали зубы в сорок первом, – добился невиданных успехов за годы правления нынешнего мэра. И ему плевать, что, проведи сегодня честную избирательную кампанию, он не набрал бы и пятнадцати процентов голосов. Эта чернь сама не знает, чего хочет. Очевидно, бардака, анархии и полного разложения. Кто изжил в городе организованную преступность? Кто построил красивые дома, посадил деревья, привел в Качалов иностранных инвесторов, дав работу сотням местных голодранцев?.. Он созерцал из-под сурово сдвинутых бровей раскинувшийся по обоим берегам реки город – прибежище восьмидесяти тысяч неразумных двуногих. Мэрия располагалась на возвышенности, а кабинет Фаустова – на последнем этаже недавно возведенного современного здания. Под окнами рассекал город и убегал за Издрю центральный Петровский проспект – застроенный приличными зданиями, утопающий в зелени. Левее – городской парк, правее – центральная площадь Героев Труда с пятью историческими, хотя и страшноватыми монументами, очевидно, тех самых, замученных трудом, героев. Площадь так и называлась в народе – «У пяти голов», перехлесты центральных улиц – Гостинодворская, улица Красная Ель, Ростовская, Левитана, Вишневая. Порядок, чистота, здания с претензиями на «купеческие», тротуары, а где-то и проезжая часть вымощены брусчаткой. В километре от мэрии с запада на восток протекала Издря, плутала между живописными холмами, блестела на солнце. В северной, правобережной, части располагались два городских района – Октябрьский и Советский (в последнем и находился городской центр с административными зданиями). На левом берегу один крупный – Кировский. Два моста через Издрю – был один, второй ввели в эксплуатацию с помпой два года назад. На юге, там, где обрывалась городская черта, чернел лес. На севере – коттеджные поселки, знаменитые Качаловские озера и самое живописное из них – Лебединое, вокруг которого было сломано столько «экологических» копий… Прилегающие к реке кварталы были застроены современными домами, белели маковки Вознесенской церкви, выделялись рослые очертания КРАС-банка, бизнес-центра «Качалов-Плаза», недавно отгроханной гостиницы о пятнадцати этажах. Не все еще ладно в этом городе, кто же спорит, имеются серьезные проблемы. Все эти трущобные окраины, особенно в Кировке, занюханный частный сектор, портящий вид, имеет место безработица, лихорадит предприятия. Но проблемы решаются! Кто тут осмелится возразить, что это не так?
Господину Жирницкому было нечем дышать. Он покрывался пятнами, хрипел и не мог протолкнуть в легкие нужное количество кислорода. Он судорожно рвал удавку галстука, вертел сдавленной шеей. Доходило долго, как посылка по «Почте России», но когда дошло… Будьте вы прокляты – технические достижения! Ему и в голову не могло прийти, что один из этих ублюдков будет снимать его позор на камеру, а потом полученное видео в отличном качестве выложат во всемирную сеть на всеобщее обозрение! Теперь понятно, почему их с супругой так усердно высвечивали фонарями! Впрочем, как раз супруга-то в кадр не попала, чтоб она сдохла. Заголовок к ролику разил наповал: «Господин Жирницкий, начальник отдела мэрии Качалова по вопросам землепользования и недвижимости. Жулик и вор. И дата». Жалкое существо в промокших пижамных штанах, с упитанным брюшком, тряслось и потело от страха. Блестящий пот перемешивался со слезами. Это подобие человеческого индивидуума… это не он! «Не стреляйте, пожалуйста… – бубнило существо, к виску которого был приставлен вороненый глушитель. – Я сделаю все, что вы скажете… я согласен на все… я могу вас обеспечить на всю оставшуюся жизнь…» Голос злоумышленника, искаженный модулятором, звучал отчетливо и недвусмысленно: и про «приговор», и про то, что он может спасти свою жизнь, сделав «правильный» выбор – либо Светка, либо он. Умоляла Антонина Геннадьевна, предлагая себя вместо дочери. «Мы ценим ваш душевный порыв, Антонина Геннадьевна», все такое… Осталось пять секунд, осталось две секунды… «Света… пусть будет Света!» – «Уточните, пожалуйста, Александр Яковлевич… скажите членораздельно…» И он говорит: на всю эту гребаную планету! – «Я хочу, чтобы вы убили мою дочь, а меня оставили в живых…»
Далее следовали изумленные Светкины глаза, когда рука в перчатке потрепала ее по плечу, и она проснулась. Испуг, ручонки, прижатые к сердцу. Бегущие кадры – вот она уже одета и сильно озадачена. Лестница, веранда, ноги, бегущие по дорожке. И сверкающая фраза поперек экрана: «Она жива! Мы не воюем с невиновными!»
Чиновнику было дурно. Он хватал воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Долбаный Интернет! Отменить, уничтожить! Что за изуверство? Вот так, одним махом, уничтожить все, что он с таким упорством возводил! Им бы, сукам, сунуть дуло в рожу и последить за реакцией! Еще и не такого наговорят! Неужели не понятно, что он испугался, не смог сориентироваться в сложной ситуации и вовсе не такой, каким его пытаются представить! Он им еще покажет…
Жирницкий захлопнул крышку ноутбука, сорвался с места, чтобы выпить воды, схватил бокал со стола. Зажужжал мобильник – дыхание перехватило, бокал выпал из онемевшей конечности и разлетелся на мелкие осколки…
– Александр Яковлевич? – осведомился искаженный ненавистный голос. – Нам кажется, вы не слишком усердствуете в сборе денег.
Он сдулся, как воздушный шар! Все, что хотелось выпалить из всех стволов, вдруг колом встало в горле, ободрало чувствительные стенки, и он закашлялся, как чертов туберкулезник! Собеседник терпеливо ждал.
– Вы расстроены, Александр Яковлевич? У вас неприятности? Сожалеем, но все вышесказанное остается в силе. В десять вечера вы должны доставить сумку с деньгами по адресу Бетонный проезд, 10. Это Кировский район, рабочая окраина. Задняя стена монтажного цеха разорившегося завода железобетонных конструкций. Вы должны помнить это предприятие, его объявили банкротом четыре года назад. Триста человек вышвырнули на улицу – без уведомления, выходного пособия, без элементарных объяснений. Площади продали неким ингушским товарищам, сумевшим превратить за четыре года процветающее предприятие в замечательный склад. Вы принимали живейшее участие в прибыльной афере, неужто не помните? А деньги разделили – между подельниками и старшими товарищами по партии. Тогда-то вы и были замечены и переведены на хлебную должность… Итак, ровно в десять. Между цехом и заброшенной котельной располагается свалка черных металлов. Там имеется трансформаторная будка. Поставите сумку за будку и проваливайте к чертовой матери.
Абонент разъединился. А чиновник пытался сосредоточиться, взять себя в руки, родить элементарную мысль. Преступники не идиоты, должны понимать, что деньги им не светят, тогда что это значит? В указанном квадрате практически открытое место, а вокруг такое нагромождение бывших промышленных строений, что в них легко можно запрятать весь ОМОН великой страны…
Лучшие умы полицейского департамента обдумывали план предстоящей операции. Несколько человек только что вернулись из окрестностей завода, где проводили рекогносцировку местности, и рисовали на ватмане план увиденного. «Квест какой-то, – шутил остряк. – Если пройдем – получим премию». Подполковник Кудесник, терзаемый недобрыми предчувствиями, потирал щетинистый подбородок – он сегодня впервые в жизни забыл побриться!
– Товарищ подполковник, я, кажется, понял, что они собираются предпринять! – прозрел вдруг самый молодой, но подающий надежды оперуполномоченный Ляпов, и физиономия его в эту минуту озарилась светом ЗНАНИЯ. Все повернулись, угрюмо уставились на младшего товарища: дескать, высовывайся, да не усердствуй, толпа не прощает выскочкам успеха.
– Говори, – соизволил Кудесник, не имеющий собственного плана и достигший высот в деле присвоения себе заслуг подчиненных.
– Смотрите, – Ляпов схватился за карандаш и принялся чиркать по белому листу. – Вот это Бетонный проезд. Безлюдное место, а в десять вечера и подавно. Здесь задняя сторона цеха и через дорогу задняя сторона цеха. Там можно спрятаться, но туда еще нужно добежать. Так же и до свалки – метров сорок открытого пространства. Что мы имеем – одну лишь трансформаторную будку?
– Так сами не слепые, – проворчал Кудесник. – Видим. И что – будем бегать вокруг будки?
– А вот здесь, – оперативник с торжественным видом ткнул в проезжую часть неподалеку от будки, – крышка канализационного колодца. Лично наблюдал час назад. Под землей давно все высохло, никаких нечистот, но проходы, разумеется, сохранились, и ими можно воспользоваться, если заранее проложить маршрут. Затеряться в коммуникациях, а потом вылезай на поверхность где угодно. Нам просто людей не хватит, чтобы перекрыть все лазейки. Да мы о них и не знаем, чай, не диггеры какие-нибудь…
– Подожди, – задумался Кудесник. – Ты полагаешь, что похитители могут возникнуть из-под земли?
– Конечно, товарищ подполковник, – физиономия паренька озарилась простодушной улыбкой. – У них было время там все изучить и проторить дорожку для отхода. Представляете, ОМОН засядет повсюду – в цехах, за свалкой, да хоть на облаке! Фигурант подвезет сумку с деньгами, поставит за будкой, тут же выпрыгнет черт из колодца – ему пробежать всего два шага, – хвать и тикать обратно в свое подземелье! И мы остаемся с носом – как пить дать не догоним!
– А что, дельно бухтит молодой, – неохотно признался капитан Махрышкин – начальник уголовного розыска. – Возможно, так они и собираются действовать. Ведь разумно же, товарищ подполковник? Я и сам об этом только что подумал… И что ты предлагаешь, Ляпов?
– Время еще есть, – заволновался оперативник. – Посадим в колодец наших людей – хватит четверых. Ну, у которых желудки сильные… Пусть спрячутся там. Мы даже до греха не доведем, схватим злоумышленников еще на подходе. Ведь нечего нам терять, верно? Пусть они сидят там, в колодце, хуже не будет.
– Ну, что ж, – состроил скептическую гримасу Кудесник. – Давайте попробуем. Молодец, парень. Если сбудется, как говоришь, быть тебе генералом полиции. Одно меня во всем этом смущает…
– Да, товарищ подполковник, – с готовностью выпрямился Ляпов.
– Фамилия у тебя какая-то не к добру…
Все происходило стремительно, в лучших традициях заморских боевиков. Сумерки сошли на «постиндустриальную» зону. Облачались в полумрак бетонные заборы, унылые строения заброшенных цехов и мастерских. Поднявшийся ветер гонял по колдобистому проезду полиэтиленовые мешки. Из полумрака показалось неровно дышащее тело. Оно тащило что-то тяжелое. Доковыляло до одиноко мерцающей трансформаторной будки, поставило за нее сумку и припустило обратно в сумрак. И вдруг образовалось гудение мотора – тяжелое, надрывистое. Из бокового проезда, который никто не догадался перекрыть, вырулил здоровенный «ЗИЛ»-самосвал и, гремя незакрепленным кузовом, рыча простуженным мотором, помчался к строению номер десять! Казалось, он проедет мимо. И вдруг резко затормозил – и встал, наехав передним колесом на крышку того самого люка! Водитель заглушил двигатель. Люди, сидевшие в засаде, затаили дыхание. Происходило что-то странное. Открылась дверца, и на подножку выгрузилось невнятное существо в живописном одеянии бомжа. Оно неспешно, переваливаясь с ноги на ногу, а главное, не глядя по сторонам, обошло кабину, взгромоздилось на бампер и распахнуло крышку капота. Понять, что существо выводит из строя двигатель, чтобы машина не смогла тронуться, и сдвинуть ее с люка сможет лишь аналогичная, не меньше массой машина, довелось не сразу. Существо спрыгнуло, отряхнуло ладони… и вдруг быстрее лани метнулось за трансформаторную будку! Схватило сумку, отвесило сокрушительный пинок! – и нарезанные из бумаги «куклы» разлетелись по проезжей части! Донесся дьявольский смех, и в следующее мгновение существо уже удирало со всей прыти по Бетонному проезду к погружающимся в сумрак цехам! Пышное отрепье реяло по ветру. Спохватилась группа захвата, очнулся старший.
– Взять его! – и не менее десятка бойцов, гремя доспехами, «сверкая блеском стали», посыпались из укрытий на улицу. Они уже неслись вдогонку, перебрасывая автоматы за спину: приказ был строг – брать живым. А существо вдруг притормозило, прыжком развернулось и стало стрелять с обеих рук. Выстрелы были какими-то тихими, ненастоящими. Позорный травматик, плюющийся резиновыми пулями! Детский сад! Да разве остановит доблестный ОМОН такое, прости, господи, оружие?
Первому бегущему пуля угодила в шлем. Загудело в голове, ноги заплелись, он шмякнулся на пятую точку, сорвал с головы шлем, завертел вихрастой макушкой, пытаясь вспомнить, кто он такой и чего хотел. Второму комочек резины попал в незащищенную коленку, он взвизгнул не по-мужски, повалился на бок, зажал руками пострадавший сустав. Третьему – в бедро и дважды. Боец споткнулся, ослепленный болью, свалился ничком и пробороздил носом полтора метра волдыристого асфальта.
Существо в отрепьях припустило дальше, а омоновцы подавили замешательство, сомкнули ряды и, ругаясь, как портовые грузчики, припустили за ним. Расстояние между добычей и охотником сокращалось. Существо вдруг юркнуло в узкий проулок, взметнув напоследок живописным рубищем. Группа захвата прибавила шаг, чертыхаясь, отдавливая друг другу пятки, омоновцы вкручивались по одному в тесный проход, топали дальше. С двух сторон возвышались кирпичные стены, ни одного выступа, ни одного окна. Поворот – и вновь глухие стены. Бегущий в авангарде заметил, как существо юркнуло влево, и возликовал:
– Парни, там закрытый двор! Мы в нем нариков в прошлом году брали! Теперь-то не уйдет! Он сам себя в западню завел!
Люди одобрительно гудели, нетерпеливо подталкивали бегущих впереди. Еще один поворот. Проход расширялся, мерцал просторный двор, заваленный бесхозным хламом. Возвышались бетонные заборы, перемахнуть через которые было сложно даже цирковому акробату. Сквозной арочный проход, завершающийся свисающей над головой горизонтальной трубой, омоновцы по одному забежали в замкнутый двор, наполненный тишиной и покоем…
Они растерянно озирались – со всех сторон возвышались унылые стены, теряющие кладку и штукатурку, рослые конструкции бетонных ограждений. Пусто. Единственная дверь оказалась заваренной – в чем и убедился метнувшийся к ней боец. Неуютно становилось омоновцам, головы кружились от беспрестанных вращений. Увидеть призрака, как выясняется, ерунда. По-настоящему становится не по себе, когда призрак исчезает…
– Смотрите, колодец! – обнаружил вдруг кто-то щербатую чугунную крышку в двух шагах от выхода из арки. Он бросился к ней, и остальные туда же. Опять колодец! А подбежав, обнаружили, что рядом с колодцем валяется груда тряпья, уж очень похожая на ту, в которой видели злоумышленника!
– А ну, навались! – скомандовал старший, и люди сгрудились вокруг люка, чтобы сдвинуть крышку. Все, очевидно, подумали об одном: люк уже был открыт, ждал своего героя, тот скинул тряпки, нырнул… а крышку за ним задвинул не кто иной, как дух святой…
– Мужики, кончайте тупить! – дошло до самого сообразительного. – Вы как это себе представляете? Он бы не успел! Мы же на пятки ему наступали! Прекращайте чудить, ей-богу! Серега, давай отбой, эту крышку уже лет десять никто не поднимал!
Но омоновцы продолжали кряхтеть, тужиться. Уж коли взялся за гуж, так раззудись, плечо…
Самый сообразительный ворочал извилинами. Он не мыслил столь прямолинейно, как товарищи, мог позволить себе простор фантазии. Злоумышленник точно побежал сюда. Но во дворе его нет – за разбросанными поддонами и чугунными болванками трудно спрятаться взрослому человеку. Труба тянулась вдоль стены, слегка свисая под аркой, когда они забежали на «оперативный простор». Если этот черт такой ловкий, то почему ему не подпрыгнуть, схватившись за трубу, не сделать подъем-переворот, забросить ноги вместе с туловищем – и уже там… Три секунды для физически развитого человека – и выбегающие из-за поворота омоновцы его уже не видят!
А «там» – это, интересно, где? Заинтригованный боец сдернул со спины автомат и вкрадчивой походкой, почти на цыпочках, подошел к проходу в подворотню и поднял голову. Он в принципе не ошибался. На высоте примерно двух с половиной метров над черной дырой подворотни и далее – вдоль периметра здания – тянулся козырек шириной не менее метра. Попробуй догадайся, для чего такой «архитектурный» элемент… Возможно, он тянулся и далее за угол. Боец подошел поближе, привстал на цыпочки и вытянул шею. Сумерки густели, видимость была никакая. А ведь там вполне может устроиться человек, и снизу его не будет заметно! Он собрался сообщить об открытии своим товарищам, но что-то шевельнулось на выступе. Он и отпрыгнуть не успел, как гибкое нечто – в чем-то гладком, облегающем – свалилось на его голову, оттолкнуло! Боец подлетел, оттолкнувшись от земли, но проморгал удар стопой в грудину! Одолела ломающая боль, и, выпучив глаза, боец куда-то полетел, как камень, выпущенный из пращи. Удара о землю он не почувствовал, потерял сознание. Пока омоновцы оборачивались на шум, вникали в ситуацию, ловкач уже летел на них с голыми руками. Он разбросал опытных вояк, как карточную колоду! Это было что-то невероятное! Тот, что уже приподнял и отодвинул крышку колодца, уронил ее на ногу товарищу, сломав стопу. Другой присел, чтобы броситься с низкого старта, но нападающий выбил боковой частью голени опору из-под ног, отвесил затрещину. Мелькнуло что-то справа, он ударил локтем и не промазал. Мелькнуло слева – свалился на колени с расставленными ногами, проникающий удар ниже бронежилета, затем сбоку по колену. Метнул в кого-то оброненный шлем – крученый бросок с тяжелыми последствиями! Затем вскочил и заработал всеми конечностями одновременно. У него был тяжелый кулак, и бил он метко в цель. Омоновцы хрипели, покидая «арену». Кашлял старший группы, стоя на коленях, опираясь на обе руки, выхаркивал кровь и рвоту вместе с выбитыми зубами. Неожиданно навалился кто-то сзади, старший обхватил странную личность за горло… и протяжно завыл, когда земля ушла из-под ног, он ощутил себя, как на крутой американской горке, сделал «колесо обозрения», махая ногами, и грохнулся на товарища, который уже бежал ему на помощь…
«Зачинщик драки» был отлично подготовлен, но и у него уже пошаливало сердце. Он стоял, тяжело дыша, сжав кулаки, фиксировал обстановку слева и справа. Вот поднялся какой-то инвалид, расставил ноги, принялся стаскивать со спины автомат. Он подлетел, ударил – и омоновец хлопнулся навзничь. Все, финальный гонг. Шесть тел корчились посреди двора, испуская стоны и проклятия. В стороне еще одно – самое смышленое. Все живы, но после интенсивного лечения всем придется искать другую работу. Человек задумался – если пакостить, то по полной программе. Он начал стаскивать со стонущих тел автоматы. Успел собрать три штуки, как чуткое ухо различило топот. По узким проходам между зданиями бежала очередная партия «претендентов». Нет уж, он не железный… Он подбежал к выступу над арочным проемом, забросил туда груду железа. Собрался подпрыгнуть, чтобы схватиться за трубу, но тут ему сверху протянули руку. Недолго думая, он ухватился за нее и через пару мгновений уже забрасывал ногу на козырек. Когда толпа, издавая много шума, бряцая оружием и топая сапогами, вылетела из подворотни, две тени уже переползали на корточках за угол…
Руководство полицейского департамента решило сделать хорошую мину при плохой игре. Прослушав свежие новости, подполковник Кудесник успел лишь пробормотать: «Ляпову – выговор с занесением» и впал в транс. Потом рассвирепел, но недюжинным усилием воли усмирил бушующую страсть – ярость делу не поможет. Аркадий Григорьевич был неглупым человеком, понимал, что сотрудники полиции столкнулись с неким непознанным феноменом, и прежние методы работы не прокатят. Требуется кропотливый труд с привлечением штатных и внештатных сотрудников. Доскональный «разбор полетов», выявление всей имеющейся на данный час информации. Происшествие не афишировалось, никакой авральности, жизнь должна продолжаться. Обычный распорядок, он не отменит даже завтрашний поход в сауну руководства полицейского управления…
Кудесник отдавал себе отчет, что шила в мешке не утаишь, и скоро по городу поползут слухи о «супергерое», но в его власти придать этим слухам не столь чреватую направленность и успеть сделать за это время хоть что-нибудь!
Сотрудников ОМОНа госпитализировали – всю несчастливую десятку. Трупов не было, что, с одной стороны, неплохо, хотя с другой… Не любят убийц в государстве российском. Он отдал приказ всем сотрудникам пахать, как буйволы, невзирая на темное время суток, а сам впитывал поступающую информацию. Активных злоумышленников, судя по всему, не больше двух. Плюс законспирированные сообщники, а в таком деле, хоть извернись, нельзя обойтись без сообщников и помощников! Жирницкому он не сочувствовал – черт с этим боровом, он всегда его недолюбливал. Но если с Жирницкого перекинется далее… тогда, как говорится, «ой». Возмутительное происшествие в Бетонном проезде произошло от желания напакостить властям. Злоумышленники знали, что денег им не дадут. Светлану жалко – девочка умница, скромница, явно не в папу, но бог с ней, не до Светки. Что имеем на сегодняшний день? Преступники умны, дерзки, обозлены, умеют работать головой, и один из них – крутой боец, то есть служил в специальных войсках. Одевается, как ниндзя – тьфу, какая гадость… Роста примерно среднего, любит поговорить… когда кулаки не заняты. Самосвал был угнан со стройки жилого дома на улице генерала Карбышева примерно в девять тридцать вечера – сигнал об этом пришел уже после десяти, как вовремя, черт возьми! Очевидцев угона нет. И это вся информация на данный час. Замечательно! И когда же наконец эта страна переселится в Гондурас?
Около полуночи разбитый и подавленный Жирницкий выбрался из машины и доковылял до дома. Меньше всего ему хотелось видеть собственную жену. Антонина Геннадьевна, прямая, как спица, сидела за кухонным столом и, не мигая, смотрела ему в глаза.
– Я знаю обо всем, – сказала она сухим голосом. – Ты пожалел каких-то денег за собственного ребенка. И что теперь? Согласно жанру, мою Светлану должны убить?
Он проглотил это недвусмысленное «мою», что-то забормотал – в духе того, как зачитывает приговор судья, – быстро и невнятно. Что он не успел бы собрать деньги, но он хотел, вот только не дали, Кудесник гарантировал успех операции, кто же знал, что так получится…
– Господи, какой маразм, мои уши отказываются это слушать, – покачала головой супруга, встала из-за стола и отправилась к лестнице. Остановилась посреди пролета, посмотрела куда-то сквозь него. Странно, отметил чиновник – жена казалась совершенно спокойной. – Кстати, Александр, я уже в курсе твоей популярности у пользователей Интернета – прими поздравления. Надеюсь, у тебя хватит благоразумия не появляться сегодня ночью в моей кровати?
А наутро потрясения продолжались, сыпались как из рога изобилия! В восемь утра в вестибюле снова объявились полицейские: у подполковника Кудесника, прибывшего во главе колонны, родилось желание пообщаться с Антониной Геннадьевной. Женщины наблюдательны, возможно, она запомнила что-то интересное. Та спустилась из спальни в нарядном домашнем платье, с гордо поднятой головой. Привстал с дивана вялый Жирницкий. Никто и не заметил, как, позевывая, у ограды остановилась невысокая симпатичная девочка лет шестнадцати – в модных джинсах, футболке со стразами, в голубых уличных тапочках. Она забыла причесаться, сунула пятерню во взлохмаченную шевелюру, почесалась и заразительно зевнула. Потом прошла сквозь калитку, покосившись на припаркованные у тротуара полицейские машины. Побрела по дорожке. Сержант патрульно-постовой службы пытался заступить ей дорогу, но его схватил за локоть коллега и что-то зашептал на ухо. Оба уставились на девчонку, как на явление помолодевшей Богородицы. Она проследовала мимо замороженных полицейских, поднялась на крыльцо и вошла в холл, где скопились люди.
Немая сцена была выразительнее, чем у Гоголя. У людей отвисли челюсти. Что-то булькнул и проглотил слюну чиновник Жирницкий.
– Господи, доченька, ну, наконец-то! – взвизгнула Антонина Геннадьевна и бросилась обниматься с растерявшейся дочерью. Рядом прыгал не знающий, как себя вести, Жирницкий, гаденько хихикал, заикался на каждом слове.
– Эй, люди, вы чего? – пробормотала не привыкшая находиться в центре внимания Светлана. – Ну, пришла я, что за дела-то?
Полицейские прятали усмешки, кто-то отодвинулся подальше, чтобы не видели, как они хватаются за животы. На щеках подполковника Кудесника впервые за сорок лет выступил нежный детский румянец. Беглый блиц-опрос, пока мать не увела дитя наверх, выявил следующее. Светлану действительно умыкнули среди ночи, она испугалась сначала, но потом ей объяснили, что не причинят вреда, а вся акция затеяна лишь для того, чтобы опустить ниже плинтуса ее отца – вора и взяточника. Неясное чувство подсказало умной девочке, что лучше не визжать и не качать права. Похитители предупредили, что наденут ей на голову мешок – да, собственно, и надели, – в котором она благополучно и уснула. Проснулась в комнате – запертая дверь, окно с заколоченными ставнями, телевизор, кровать, две энциклопедии из серии «Аванта» (одолела, к своему стыду, за сутки лишь одну). Дважды кормили – открывали дверь и ставили поднос: горячий чай, ее любимая курица в кляре из «Ростика», сырки, блинчики, шоколадные батончики… Заскучать Светлана толком не успела, разбудили ни свет ни заря, приказали отвернуться, нахлобучили на голову мешок, повели в машину, а высадили на безлюдной окраине поселка, приказав избавиться от мешка только через пару минуту. Отсюда итог: она неплохо провела время, погоняла адреналин и получила необходимый жизненный опыт, о чем нисколько не жалеет. Обращались с ней дружелюбно… и как-то виновато. Лиц похитителей она не видела – они красовались перед ней в тряпочных масках и дурацких балахонах. Говорил один. Явно мужчина. Второй – возможно, женщина. А возможно, и нет. Как долго ее везли в машине, Светлана не знает – на обратном пути опять невзначай всхрапнула. А определять марку машины по звуку двигателя девочка не умеет – не обучали, знаете ли…
– Ну, все, довольно, – заволновалась Антонина Геннадьевна, уводя Светлану наверх. – Больше никаких вопросов, девочка должна отдохнуть, разве вы не видите, как она устала?
Дочка с матерью ушли, «шериф» уставился иезуитским оком на Жирницкого, и чиновник вновь почувствовал, как отнимаются колени…
Супруга с дочерью спустились через полчаса. Обе были одеты «по-походному», Светлана тащила набитые сумки, а супруга скатывала по ступеням чемодан с колесами. У Жирницкого дрогнуло сердце.
– Антонина, Светочка, вы куда? – он бросился к дочери, но та успела спрятаться за спину матери и поглядывала оттуда как-то странно – можно сказать, другими глазами.
– Стоп, Александр, за черту не заступать, – супруга выставила ладошку. – Я все рассказала Светлане, мы уходим от тебя. Ума не приложу, почему мы не сделали этого раньше. Думаешь, я не знаю про твою вдовушку с Вишневой улицы? – надменно усмехнулась, увидев, что мужа разбил новый паралич. – Только не спрашивай, куда мы едем, это тебя не касается. Заявление о разводе на подпись получишь через моего адвоката. Надеюсь, ты понимаешь, – усмешка сделалась еще надменнее и злораднее, – что все это имущество, – она обвела глазами далекий потолок, – и все другое, что ты имеешь, нажито нами совместно? А знаешь, – она решила разоткровенничаться напоследок, – вчера утром мне звонил один из похитителей Светланы, помнишь, ты вошел в спальню, а я сидела с мобильником? Он извинился за содеянное, сказал, что ничего не имеет против меня и верит, что я его прощу. Светлана вернется через сутки – сытая и в приподнятом настроении. Он поставил меня в известность, что будет требовать деньги, но уверен, что выкуп не заплатят – подсунут резаную бумагу. И чтобы я не переживала по этому поводу – деньги ему не нужны. Он попросил твой сотовый, прости, Александр, но я дала ему твой номер. И вот еще, – женщина немного помялась, не зная, продолжать ли. – Я не одобряю его методы, но мне кажется… он лучше, чем ты. А еще не могу избавиться от мысли, что в ближайшее время вам всем придется несладко. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я?
Женщины ушли, а чиновник стоял в халате посреди холла, дрожал от страха и утирал набежавшую слезу. Когда зазвонил телефон, он был уже настолько выжат, что даже не вздрогнул.
– И снова навеки ваш, – произнес металлическим голосом злоумышленник. – Это еще не все, Александр Яковлевич. Хотите не пасть еще ниже – придется искупать вину. В противном случае мы уже идем к вам – теперь вы понимаете, что для нас не существует запертых дверей. В течение недели вы обязаны перевести пятьдесят тысяч долларов на счет детдома номер три, расположенного на Кордонной улице, 19. Можете не анонимничать, дело хозяйское. Предоставите отчет. Через неделю вы переведете семьдесят тысяч долларов на счет городской больницы номер два и обязаны проследить, что их не разворуют, а пустят на ремонт, необходимость в котором назрела еще в девятнадцатом веке. А через пару недель вам предстоит вплотную заняться вспомоществованием тем семьям, что по вашей милости были выселены из дома номер 90 по Заозерной улице, но об этом мы поговорим позднее. Приятных выходных, Александр Яковлевич. И не советую сотрудничать с полицией в деле нашей поимки. Вы же не хотите, чтобы нас схватили раньше, чем мы втопчем в грязь ваших коллег, которые украдкой над вами посмеиваются?
Не успел он спрятать телефон, как тот опять разразился. Но вместо металлического голоса, забывшего сообщить что-то важное, он услышал глуховатое кряхтение Пал Палыча Фаустова – мэра всея Качалова.
– А, это ты, Александр, кхм… Тут это самое… как бы выразить тебе помягче… В общем, извини, но в понедельник ты должен написать заявление по собственному желанию… Пойми, это не моя инициатива, меня ты устраиваешь любой – что с этим роликом, что без ролика… Но слишком уж резонансно, не можем мы такое оставить без последствий – вдруг волна пойдет… Прости, тебе не повезло. Чертов Интернет… А этих ублюдков мы найдем, не сомневайся, для нашей полиции теперь это дело чести. А с тобой все будет в порядке – пристроишься на непыльную работенку, до греха – я имею в виду, до столичного расследования, – не доведут, замолвим за тебя словечко – нам эти лишние поползновения в нашей вотчине, сам понимаешь… Ну, бывай, не обижайся.
Чиновник опустил телефон в карман и подумал равнодушно: «Напишу заявление, уволюсь из мэрии, а потом меня найдут в петле в сортире. Зачем Пал Палычу лишние поводы для треволнений?»
Что-то сердце у чиновника не по-детски прихватило…
– А ну, избушка, поворотись-ка к лесу задом! – пророкотал краснощекий распаренный господин, обмотанный банным полотенцем, поставил на приступочку у бассейна кружку с пивом и хлопнул по филейной части смешливую фигуристую блондинку в стрингах. – Эх, знатный попец!
Он, кажется, перестарался – девица, собравшаяся нырнуть в бассейн, поскользнулась, испуганно ойкнула и шлепнулась на воду, растопырив руки. Текли секунды, она продолжала покачиваться на воде – лицом вниз, с распростертыми конечностями. Потом медленно, противореча всем физическим законам, в той же позе стала погружаться и через некоторое время уже лежала на дне. Распаренный господин озадаченно почесал плешивость на макушке, покосился на товарищей, пирующих за дубовым столом. Четверо мужчин в одинаковых банных полотенцах сдвинули стопки, заглотнули целебную жидкость. Представительный сорокалетний господин с жестким «ежиком» на голове благодушно срыгнул и занюхал волосами сидящей у него на коленях рыженькой девицы. Девица кокетливо хрюкнула.
– Петрович, ты чего там завис? – щупленький раскосый тип приподнялся, жадно хрустя пучком петрушки, глянул в бассейн. Блондинка не шевелилась. Бюст пятого размера, который в начале застолья успели обсудить и всячески одобрить, служил амортизационной прокладкой между телом и кафельным дном бассейна. Несколько минут назад, ощупывая соблазнительные формы, раскосый уверял под хохот сослуживцев, что внутренний мир этого неземного существа его волнует гораздо больше, чем грудь.
– Эй, Марфуша, ты чего там? – растерялся розовощекий господин. – А ну, вылазь, озорница!
– Прикиньте, мужики! – загоготал раскосый тип. – Наш начальник собственной безопасности девку убил. Ну, все, Петрович, каюк тебе, доигрался.
– Статья 109-я, причинение смерти по неосторожности, – тут же встрепенулся мускулистый крепыш с аккуратно постриженной окладистой бородкой, – наказывается ограничением свободы на срок до трех лет или лишением свободы на тот же срок, гы-гы… с лишением прав занимать определенные должности.
– Свистишь, Антоха, – прогудел упитанный седовласый мужчина, завернутый в два длинных полотенца – наподобие римской тоги. – Хреново учил УК. Вот кабы он не одну бабу, а двух прикончил по неосторожности – тогда, конечно, с должности долой. А если одну, то нормально – будешь и дальше надзирать за нами, Петрович, и отправлять на Колыму за превышение полномочий и «коррупционные эпизоды».
Компания с удовольствием загоготала, а тип с «ежиком», потрепав рыжую за грудь (при этом перестарался, она поморщилась от боли), мечтательно изрек:
– Хорошо отдыхаем, мужики. Надо как-нибудь трезвыми встретиться.
Раскосый схватился за бутылку водки и принялся разливать. А блондинка продолжала коротать время на дне бассейна – она отчетливо напоминала труп. Петрович уже нешуточно волновался.
– Эй, блин, кончайте ржать. Она, в натуре, не шевелится…
Он опустился на корточки и принялся всматриваться в толщу воды. А блондинка, у которой кончился кислород, вдруг красиво изогнулась, нарисовала в воде изящную спираль и вынырнула, взметнув брызги. Петрович отшатнулся.
– Ах ты чертова Марфуша, блин…
– Я Оля, – пискнула «русалка».
– А я говорю – Марфуша… – Он схватил ее за волосы и погрузил под воду. Девица извивалась, пучила глаза. Он досчитал до десяти и отпустил руку. Девица вынырнула, как пробка, стала хватать воздух.
– Смотри-ка, живая, – невозмутимо прокомментировал тип с «ежиком». – Эх, не пришел еще твой час, Петрович…
– Ладно, не обижайся, сама меня напугала, – добродушно прогудел Петрович, помог задыхающейся девице выбраться из бассейна и потащил к столу. Через несколько минут вся компания уже чинно выпивала, закусывала морепродуктами и жареной картошкой с селедкой. Закутанный в «тогу» седовласый субъект жадно хрустел соленым огурцом.
– Ну, ты и жрать, Акимыч, – подтрунивал над ним раскосый. – На морду свою глянь – вот-вот треснет.
– Да пошел ты, Ренат, – беззлобно огрызался «римлянин». – Лучше скажи, где обещанные телки? Двух-то мало – да и разобрали их уже. Можно, конечно, подумать на предмет бодренького групповичка…
– Не отдам, – обнял за талию свою блондинку Петрович, чем вызвал новый взрыв веселья.
– Придут, придут, Акимыч, – ухмылялся раскосый, – накладочка вышла. Они же не реактивные, пока соберутся, накрасятся, доедут. А пока ждем, имею тост, господа, – он схватился за увесистый штоф с «беленькой», принялся энергично разливать. – Давайте выпьем за нашего дорогого и уважаемого Петровича, у которого через неделю день рождения, который он опять зажмет. Мы много лет знаем нашего товарища – активный, принципиальный, с правильной жизненной позицией, член партии…
– А член у него какой партии? – хрюкнул «обладатель» рыженькой, наблюдая, как неугомонная длань начальника отдела собственной безопасности лезет под стринги блондинки. – Шучу, шучу, Ренатушка, продолжай. Наш Петрович – это, конечно, мощь…
Девицы как по команде заулюлюкали, захлопали в ладоши. Короче, выпили. Похрустели огурцами. Дружно срыгнули.
– Жалко, что Григорьевич не пришел, – посетовал бородатый. – Много потерял.
– Говорит, что некогда, – проворчал «римлянин», обсасывая гигантскую креветку. – Нашего «шерифа» можно понять. Вся неделя из неприятностей, да еще катавасия с Жирницким, опозоренные омоновцы Караканова – это уже чистый перебор. Что ты думаешь по этому поводу, Петрович? Давай-ка, руби – со всей присущей тебе прямолинейностью и открытостью. Что за хрень в городе? Звезды неправильно встали?
– Скажу, – решительно мотнул головой Петрович. – Вот давайте еще вздрогнем – и скажу. Всю правду скажу, ничего не утаю. Раздавай, Ренатушка, продукт.
И вдруг блондинка как-то странно повела носом, словно учуяла неприятный запах. Сглотнула и быстро высвободилась из загребущих объятий. Буркнула: «Я на минуточку, мне что-то нехорошо». Выскочила из-за стола и быстро побежала из сауны. Захлопнулась дверь. Мужчины удивленно посмотрели друг на друга. И тут же приключилось что-то с рыжей: она слетела с коленей кавалера, окатила пол струей рвоты, схватилась за горло и, пошатываясь, засеменила к выходу. Вторично хлопнула дверь.
У мужчин организмы были сильнее – зачерствели на трудной работе, закалились, гвозди бы перерабатывать такими организмами. Но и до них дошло. Успели еще раз недоуменно переглянуться. Напрягся вдруг Ренат, судорожно втянул воздух ноздрями… и выронил тяжелую емкость с водкой, рухнул на стул, схватился за горло обеими руками и надрывно закашлялся. Слезы потекли из глаз. Бутылка скатилась со стола и разбилась. Побагровел Петрович, тяжело задышал, схватился за кромку столешницы – вздулись вены на шее и руках. Начал задыхаться обладатель «ежика», завертелся, словно его ужалил целый рой пчел, вскочил, собрался бежать, но поскользнулся на разлившейся водке и полетел физиономией в осколки от разбившейся бутылки… Схватился за грудь обладатель окладистой бороды – боль за грудиной была невыносимой. Он сполз со стула, пополз на корточках к двери, но не дополз, сильнейший приступ кашля сразил его, лишил последних сил. Упитанный господин, замотанный в полотенца, даже не смог подняться. С физиономией происходило что-то страшное – она раскалилась, как уголь в печке, сеточка вен и жил обрисовалась настолько выпукло, словно это был грим для персонажа фильма ужасов. Он задыхался, слезы брызгали из глаз, пена пузырилась у губ, он конвульсивно взмахивал руками и домахался до того, что опрокинулся вместе со стулом и издал неприличный звук…
Взору вбежавшего в сауну служителя заведения (а его заставили спуститься вопли девиц) предстало жутковатое зрелище. Пятеро мужчин корчились в судорогах на усыпанном осколками полу, рычали, хрипели, кашляли, обливались слезами и мочой. Говорить что-то связное они не могли – голосовые щели вследствие тяжелого отравления сузились до предела и не позволяли даже дышать. Глаза их блуждали – они никого не видели. Стол был перевернут, все невыпитое и несъеденное – разбросано, размазано. Служитель застыл, потрясенный до глубины души, насилу выбрался из ступора, метнулся, чтобы помочь… и в следующий миг, громогласно икая и кашляя, побежал обратно!
К чести персонала «банно-спортивного» комплекса «Богатырь», сработал он оперативно. Прибежали несколько женщин, впали в ужас, принялись звонить в МЧС, в «Скорую», в полицию. Самые самоотверженные, уже представляя занесенный над головами меч возмездия, бросились вытаскивать пострадавших в предбанник и далее на лестницу – сами при этом надышались и заработали легкую степень отравления. Воцарилась суета. Медики прибыли на пяти машинах. На месте промывали пострадавшим дыхательные пути, что-то капали в глаза, накладывали мазь, кололи гидрокортизон. Доктор Мезенцев – местное светило, врачующее сильных мира сего, с невозмутимой миной констатировал острое отравление газообразным хлором, которого в сауну накачали от души. Выразил удовлетворение, что не успели довести до «греха», гарантировал пострадавшим токсический отек легких, кратковременные остановки дыхания, а в будущем, если выживут, – хлорные угри, дерматит, хронический фарингит, посоветовал родственникам молиться и приказал всех пострадавших немедленно везти в больницу.
Примчался бледный, как моль, «шериф» Кудесник, ворвался в роскошно декорированную сауну… и побледнел еще больше. Газ успел выветриться, но зрелище осталось. Кровь на полу, перевернутая мебель. Ему стало дурно, он схватился за сердце, отступил в предбанник. Уже трудились криминалисты, вполголоса проклиная невыносимые условия работы. В одно мгновение полицейское управление города Качалова понесло невосполнимую утрату – и уже становилось ясно, что это не случайность. В городе действует хорошо отлаженная и разветвленная террористическая сеть! В больницу с неутешительным диагнозом были доставлены начальник отдела собственной безопасности Качаловского ГУВД Крапивин Федор Петрович, главный кадровик Гулдыгин Николай Акимович, начальник криминальной полиции Ренат Сабиуллин, руководитель ОБЭП капитан Антон Махорский, первый заместитель Кудесника по вопросам общественного порядка майор Алексей Кривченко…
– Это не мы, отстаньте от нас! – визжали и отбивались блондинка с рыжей, к которым у следствия накопились «вопросы». – Мы не виноваты, мы сами надышались!
Примчалась полусонная «мамка» – некая Бурмистрова Зинаида Федоровна, тучная особа с заплывшим лицом, принялась выгораживать своих сотрудниц, уверяя, что они ни в коей мере не могут быть причастны к безобразию. Это какими же идиотками надо быть, чтобы влезть в такое? Зачем??? Она не держит в штате «фирмы» идиоток – у нее вменяемые девушки, душой и телом преданные своему нелегкому «ратному» труду и людям, которые им платят…
Персонал «Богатыря», за который взялись с не меньшим усердием, тоже встал в позу – вы что, охренели?! Да мы же кормимся с вас! Заведение с безупречной репутацией, много лет обслуживает власть и тех, кто вьется вокруг власти, у нас идеальный сервис, вышколенные работники, им бы и в голову не пришло учинить подобное похабство! А что касается хлора, то боже упаси – сотрудницы сауны уже несколько лет не чистят воду хлоркой и не моют с ней пол. Это же не «совок» какой-нибудь – сейчас используются более продвинутые и безопасные химические соединения, например, абсолютно безвредный гипохлорид натрия! И при чем тут хлорка – ведь господа «полиционеры» отравились не порошком, а газом! Откуда его могли распылить? Самый доступный способ – вентиляционные отдушины…
В ближайшее отделение доставили всех, кто помимо пострадавших находился в здании «Богатыря». Допросы проводили «специалисты» – жестко, напористо. Но те оперативники, что дружили с головой, затребовали схему вентиляции, досконально изучили здание и его окрестности. Подняли с постели главного инженера возведенного полтора года назад комплекса, заставили впопыхах одеться и вытолкали за порог, шутливо объяснив перепуганной супруге: дескать, новый тридцать седьмой, мэм.
Ближе к рассвету удалось выяснить, что воздух в помещения «элитной» сауны и в парилку поступает из воздухозаборника на крыше. Оперативники поднялись туда по пожарной лестнице и вскоре нашли небольшую «шишку» на ровном месте, заделанную с трех сторон решетками. Прямо по центру прутья решетки были отогнуты, и рядом валялся использованный баллон – с вентилем и прикрепленным шлангом полутораметровой длины. Оперативники опасливо опустились на корточки, понюхали баллон.
– Хлор? – неуверенно спросил один.
– Ох, Митяня, – вздохнул напарник – опытный и имеющий представление о жизни. – Боюсь, это концентрированная ненависть…
В воскресенье в городе Качалове воцарилось тревожное затишье. Опытные люди в городском руководстве переваривали поступающую от сексотов информацию, работала полиция, отыскивая ниточки, способные привести к преступникам. Интуиция подсказывала Кудеснику, что действует одна и та же группа. Разный почерк, но одинаковая дерзость. Он понимал, что шила не утаить, слишком много «постороннего» люда задействовано в деле с Жирницким, с преступлением в сауне. Еще этот чертов ролик…
Говорить о случайностях и совпадениях не имело смысла. Ночью с воскресенья на понедельник – примерно в два часа пополуночи, – вспыхнул жарким пламенем автосалон у восточного выезда из города – принадлежащий не кому-нибудь, а самому мэру Фаустову Пал Палычу (хотя формально владельцем считался его двоюродный брат)! Он загорелся с нескольких сторон одновременно – как «Воронья слободка» у Ильфа и Петрова. На момент возгорания в ультрасовременном комплексе из стекла и бетона не было никого, кроме троих охранников из местного ЧОПа. Огонь был такой ураганной силы, что мгновенно посыпались стекла, обуглились и прогнулись поддерживающие крышу опоры. Пламя рвалось отовсюду – со стен, с крыши, из вентиляционных отдушин. Один из охранников, судорожно натягивая штаны, выбежал из туалета, припустил через центральный холл, уставленный чудесами мирового автопрома, – к выходу на огороженную решетками экспозиционную парковку. Обвалилась часть крыши, рухнула на наклонный пьедестал, на котором стояла перевязанная ленточками белоснежная «Ауди». Воспламенились и потекли пластиковые распорки. Машина, которую никто не догадался поставить на стояночный тормоз, съехала с возвышения и едва не раздавила бегущего охранника, он успел отпрыгнуть и покатился к выходу, а «Ауди» пробила застекленную лицевую стену салона и выехала на парковку. Огонь был настолько силен, что плавились стекла у стоящих на улице машин…
Двое других охранников находились на втором этаже – в пультовой. Экраны мониторов погасли одновременно, и тут же послышался гул надвигающегося бедствия. Стены в здании были облицованы горючими материалами – явное упущение конструкторов. Они мгновенно начали плавиться и сыпаться. Один из охранников испуганно завопил, спрыгнул с вращающегося кресла, кинулся на выход и через мгновение уже топал по лестнице. У того, что остался, было развито чувство ответственности. Он тоже испугался, но пока еще помнил о своих должностных инструкциях. Бросился к кнопке вызова пожарной охраны, а пока сломал защитный пластик, надавил на колпачок, комнату охватило пламя. Замкнуло в голове – вместо того чтобы бежать сломя голову, чоповец метнулся к стене, сдернул с нее порошковый огнетушитель, и только когда пламя всерьез опалило брови, он понял, что стихия сильнее, взвыл от страха и бросился вон из комнаты. И очень кстати, поскольку, едва он успел проскочить, рухнула дверная рама…
Кашляя, закрываясь руками, он прорывался через прогорклый дым, кубарем катился с лестницы, спрыгнул в холл, где уже горели не только стены с потолком, но и цвет мирового автопрома. Все вокруг полыхало, рвался бензин в баках. Он стащил с себя куртку, закрылся ею и побежал к выходу, виляя между очагами пламени. Трещали и сыпались стены, как-то подозрительно похрустывали панели на потолке. Не крыша, а «крышка» какая-то! Пещерный ужас гнал охранника. Ему казалось, что горящая крыша уже падает ему на голову! Он споткнулся, растянулся, повредив лодыжку, паника хлестнула по голове. Суставы онемели. Он заставил себя подняться, ковылял дальше, чувствуя, что одежда на нем раскалилась и уже дымится. Пол был усыпан стеклом, «витрина» рассыпалась, остались лишь рамочные элементы, которые расплавились настолько, что начинали проседать и гнуться. Он успел перекатиться через цокольное возвышение и уже вздохнул с облегчением, когда за спиной с визгливым звоном развалился каркас, в который было вставлено стекло. Что-то ударило охранника по спине, но не смертельно, он упал, поднялся, чтобы бежать дальше… вернее, он хотел подняться, но что-то его держало, вцепилось клещами в ногу. Он в панике, выворачивая суставы, перевернулся на спину и с ужасом обнаружил, что ногу зажало в скрещенных элементах алюминиевого профиля. Он попытался ее выдернуть, но не смог, острый заусенец вонзился в лодыжечную кость. Сделал попытку извернуться и освободиться при помощи рук, но спину скрутила острая боль, он чуть не задохнулся. А огонь уже приближался, из холла валил жар, начинали плавиться стилизованные под мрамор половые плиты…
Охранник закричал от страха и безнадежности, взмолился: господи, помоги! И случилось что-то невероятное! Он почувствовал, как его хватают под мышки, оттаскивают от рвущегося наружу пламени вместе с громыхающим элементом обрушившейся конструкции! Кто-то нагнулся, развел сильными руками две железки, и боль из острой превратилась в терпимую. Затем его опять подхватили под локти, поставили на ноги, потащили, а он уже практически ничего не видел, глаза слезились. Поддержка вдруг пропала, а он продолжал ковылять в гордом одиночестве. И ковылял, пока его не подхватили под локти коллеги, покинувшие здание до него, не оттащили к решетке подальше от огня…
Чоповцы сидели на земле все втроем, потрясенно смотрели, как пламя дожирает хилые конструкции автосалона. На фоне ночного неба эта вакханалия смотрелась очень эффектно.
– Есть бог, есть бог… – тупо повторял одну и ту же фразу родившийся в рубашке охранник.
– Это не бог, – бормотал второй. – Это парень какой-то был… Я даже не понял, откуда он взялся… из темноты вылупился… Схватил тебя и вытащил из огня… А потом опять куда-то провалился…
– Боже мой… – схватился за голову третий. – Как же так… Парни, нас теперь уволят, да?
– И расстреляют… – нервно засмеялся второй.
С впечатляющим грохотом обрушилась крыша, и на месте автосалона остались лишь несколько устоявших вертикальных конструкций. А со стороны города доносилась нарастающая сирена пожарных машин, они уже съезжали с дороги, светя фарами…