Не говорят о нас, не пишут,
А мы участники войны.
нашу боль никто не слышит,
Как будто нет уж той страны…
Детство моё совпало с военным лихолетьем. Когда началась война, мне исполнилось восемь лет и я пошёл в первый класс в посёлке Вершина Дарасуна Читинской области, где мой отец был парторгом ЦК ВКП(б) на комбинате «Дарасунзолото». Принадлежал он к новому поколению партийных управленцев, не обременённых идеей «мировой революции» и пришедших на смену старой ленинской гвардии, уничтоженной Сталиным в результате кровавых чисток тридцатых годов. Назначен он был на этот ответственнейший по тем временам пост в конце 1939 года в возрасте 36 лет, после совещания в ЦК ВКП(б), где в числе других получил личное напутствие секретаря ЦК Маленкова Г. М. Стране для укрепления обороны требовалось всё больше золота, а поэтому отец дома почти не бывал, постоянно находясь на производстве, то в шахтах, то на обогатительной фабрике. Изредка появляясь, он успокаивал маму и меня и, сверкая своими карими глазами, восклицал: «Мы им ещё покажем кузькину мать! Победить Россию невозможно!»
Затем поочерёдно брал на руки и целовал моего пятилетнего брата Валю и двухлетнюю сестрёнку Галю. Меня же гладил по голове и приговаривал: «Будь умницей и слушай маму, если со мной что случится!» Что он имел в виду, оставалось только догадываться.
Осенью ввели карточную систему. Исчезли многие продукты, началось постоянное недоедание. Временами казалось, что чувству голода не будет конца. В некоторой степени выручала матушка-природа – на склонах окружавших посёлок гор поспел шиповник, и я со сверстниками после уроков бегал собирать его ярко-красные и сладкие плоды. А весной сорок второго года все стали садить картофель как спасительное средство от голода и основной источник питания.
В 1943 году наша семья переехала в посёлок Усть-Карск, куда отца направили на должность второго секретаря райкома партии взамен прежнего руководства, которое за невыполнение плана заготовок хлеба было отдано под суд с отправкой на фронт. Суровое время требовало и суровых мер ко всем, невзирая на должности и звания. Поэтому все чиновники любого ранга постоянно тряслись от страха за своё будущее.
В самый разгар забайкальского жаркого лета, в начале июля, проехав по живописной лесостепи на полуторке с нехитрым скарбом до Сретенска, а затем по реке Шилке на судне «Газоход № 2», мы выгрузились на Усть-Карской «новой» пристани в так называемом микрорайоне «Новостройка». На подводе конюх райкома Фролов, инвалид войны с простреленной челюстью, постоянно всхлипывающий и глотающий слюну, довёз нас до нашего дома, где всё было столь непривычно по сравнению с прежней жизнью. Меня удивлял и большой, весь в зелени, огород с непривычным забором из «тычек», и колодец, расположенный через дорогу, с воротом и намотанной на него цепью с ведром и деревянным срубом, на дне которого зеркальная гладь воды излучала тишину и таинственность, порождая в душе трепетное чувство связи с природой.
Впоследствии, когда у меня было плохое настроение или кто-нибудь меня обижал, то я непременно приходил к колодцу и подолгу смотрел в своё отражение на его зеркальном дне, затем громко ухал в пустоту и в ответ слышал вздох, снова ухал и снова слышал вздох, после чего у меня появлялось бодрое настроение. Так неожиданно я для себя сделал открытие, что если тебе плохо, то надо смотреть на воду, и тогда появится хорошее настроение. Впоследствии я не раз убеждался в этом и, выматываясь на тяжёлой нервной работе, требующей высочайшего напряжения душевных и умственных сил, отдыхал у водоёма, будь то река, озеро или журчащий ручей. Видимо, энергия, присущая водной стихии, каким-то образом взаимодействует с водой, находящейся в организме, приводя её в определённый порядок, восстанавливает нервное и душевное равновесие и снимает умственную усталость. Не потому ли люди, живущие на берегу моря или у реки, более спокойны и уравновешенны, чем те, кто живёт в степях или в полупустынной местности?