Война без людей. Книга шестая - читать онлайн

Пролог

Говорят, что война никогда не меняется… Но это не так. Война – одно из самых изменчивых явлений, периодически сотрясающих человеческую цивилизацию. Вечное совершенствование меча и щита, разработка стратегий, внедрение всё более новых способов уничтожения противника… Технологии, политика, экономика, социология. Мобилизуются ресурсы, проверяются союзы, заключаются сделки, испытываются новые методы решения проблем. Обновления следуют одно за другим.

Не меняется в этом адском вечно обновляющемся вареве совсем другое – последствия. Жертвы, павшие, инвалиды, осиротевшие семьи, лишенные домов беженцы… В общем, трагедия. Она всегда одинакова, различаются лишь масштабы. Но их быстро забывают. Чаще всего. Жизнь не терпит пустоты.

Война пришла вновь. Страх, зависть, провокации, талантливо возбужденные специально подготовленными людьми, алчность, жажда власти… всё это сплелось (или было сплетено?) в тугой неразрывный клубок противоречий и амбиций, которые не могли быть решены мирными путями. Не хотели. Не могли.

С точки зрения одних, война пришла, чтобы отнять плоды чужого труда, с точки зрения других, она пришла восстановить справедливость. Отобрать преимущество. Вновь уравнять шансы. Точка зрения же третьих никого не волновала, всегда есть те, кто следуют в кильватере ради крох чужой добычи, пусть и под своими лозунгами. Тем не менее, эти третьи кричали громче всех. Хотя… что толку говорить на эту тему? Какие еще нужны слова после «Война пришла»? После её прихода все переходят к делу.

Но не на этот раз.

Не сегодня.

Сегодня, 13-го декабря 1993-го года, случилось нечто странное. Что-то, чего еще никогда не случалось в истории человечества. Нечто потрясающее, удивительное, совершенно безумное с точки зрения тех из свидетелей, кто смог осознать, проникнуться… понять.

Война пришла…но ей не открыли дверь. Более того, ей просто не дали зайти в хату, даже не угостили чаем.

Два центнера бумаги в виде папок с вложенными в них листами. Где-то столько же по весу небольших накопителей информации для персональных компьютеров, содержащих один и тот же видеофайл. Простую и очень скучную запись, демонстрирующую район пустыни Гоби, его участок к северо-западу от озера Мандал-Овоо. На видеофайле демонстрировалось создание надписи на песках пустыни. Простой, понятной, выполненной на двух языках, русском и китайском. Слова, появившиеся в пустыне, гласили сакраментальное «Нет войне». Всего лишь.

…и они были прекрасно видны со спутников. Сложно не увидеть то, что «написано» линиями трёх километров в ширину и почти сорока метров в глубину…

В течение часа.

Неосапиантам не обязательно идти на фронт, чтобы защитить себя и своё право на жизнь. Не обязательно убивать, низвергая на противника огонь, лучи, молнии или нечто иное. Не обязательно сокрушать танки твёрдыми как сталь кулаками или сводить с ума кого-то криком. Зачем? Они могут менять ландшафт. Быстро, качественно, надежно. Профессионально. Они этому учились. Просто… копать.

Этого хватило. Люди – невероятно свирепые, изобретательные и гибкие существа, но никто из них не знает, как управлять армиями в то время, как в любой момент может быть отрезано снабжение. Как избежать доставки бомбы телепортатором прямо в штаб противника. Как реагировать на смотрящее на них из пустыни Гоби предостережение.

«Мы можем изменять русла рек и высоту гор. Мы умеем работать. Мы не воюем с вами, но сможем изменить всё вокруг вас. Беспощадно. Непоправимо. Не пролив и капли крови. Сами… не пролив»

Генералы в высоких кабинетах сходили с ума. Телефонные линии были в нескончаемой работе. В пункты военных сборов по всей Европе и части Западной Азии стояли километровые очереди добровольцев. Люди в этих очередях травили друг друга, рассказывая байки и небылицы о ужасных коммунистах, планирующих поработить весь мир силой чудовищных неосапиантов. Некоторые из них лишь отчаянно желали защиты себе и своим семьям, некоторые были полны решимости восстановить справедливость, а некоторые… Впрочем, неважно.

Война споткнулась. Поперхнулась. Торопливо утирая рот, она поспешила восвояси, решив, что всё это – не для неё. Пока что.

Только пока.

Ибо как сказано было выше – нет никого более свирепого, изобретательного и гибкого, нежели человек.

Или… уже есть?

Глава 1. От звонка до звонка

Долгое ожидание чего-либо очень желанного часто заканчивается разочарованием. Реальность бессильна против человеческого воображения, раздувающего мечты и рисующего будущее в чересчур ярких красках. Неизбежный конфликт восприятия и действительности. Но не в этот раз…

Не в этот раз!

Злобное металлическое ворчание вырвалось непроизвольно, заставляя сидящих со мной в одном кузове людей ёжиться и напрягаться. Их бледные лица с расширенными зрачками меня слегка… взбодрили. Обещание, да. Оно очень близко к реальности.

– Товарищ старший лейтенант! – с отчетливым испугом в голос проговорил один из них, – Мы почти приехали! Немного терпения, пожалуйста!

– Гррр…, – негромко отозвался я, продолжая тесниться подальше от этих замечательных людей, везущих меня… везущих меня… везущих!

Еще немного. Еще чуть-чуть. Я долго ждал. Очень долго.

Двери открывать кинулись чуть ли не все четверо, пытаясь еще и не сводить с меня взгляда, но я, даже когда обе створки полностью были распахнуты, не стал ломиться наружу сломя голову. Нет… мы не звери какие-нибудь. Я покинул грузовик аккуратно и с полным чувством собственного достоинства, а потом, оказавшись на заснеженной и такой знакомой улице, носящей название Коморская, даже вежливо помахал щупальцами парням, меня сюда доставившим.

А затем замер, впитывая всё, что вижу. Небо, снежок, мягко падающий на землю. Деревья в парке. Уже покрывшаяся льдом поверхность пруда. Лепота же? Ле-по-та…

– В-виктор Анатолье-вич! Виктор Анатольевич! – вышедший из своей постовой будки дежурный уже спешил ко мне, делая руками странные жесты под звуки отъезжающего военного грузовика, – Вам нужно подождать здесь! К вам выйдут! Пять минут!

Ну нет, этому не бывать.

– Гррр! – негромко, но с тем же металлическим оттенком рыкнул я, направившись мимо стража порядка.

– Виктор Анатольевич! – еще строже рявкнул тот, останавливаясь.

Ну это ты зря. Наше терпение… небесконечно.

С некоторым дискомфортом отрастив с десяток длинных щупалец, я нежно, но плотно обнял ими чересчур шумный элемент обстановки, донес его, замолчавшего и тревожного, до места исполнения рабочих обязанностей, уверенно поставил там на ноги, а затем, похлопав щупальцем по плечу, полетел дальше. Домой. Где меня ждут. Вот насчет «любят» не уверен, а вот ждут точно. Поэтому надо поторопиться. Они же ждут?

Как выяснилось, не просто ждут, а даже-таки встречают. Причем сразу решили зайти с козырей.

– Ви-ви-витя! – из-за угла приземистого здания общежития «Жасминная тень» вышла большая, красивая и даже немного трехметровая девушка, правда, слегка боящаяся непонятно чего. Её круглое миленькое личико было непривычно бледненьким, а на руках, несмотря на смешные минус три градуса, были варежки.

Викусик! Как давно я её не видел!

Викууууусик… Она хорошая, доложило мне подсознание. Она ни в чем не виновата. Поэтому мы просто обнимем давнюю подругу, даже если для этого придётся на неё целиком залезть, а затем опутать щупальцами. Ну иначе никак обнимашки не получатся, понимаете? Ну вот. У меня даже получилось изобразить поверхностью поцелуи, так что её по-прежнему бледные щечки без внимания не остались. Затем я слез с какой-то напряженной девочки и направился дальше. Ко входу.

Там, прямо перед дверью, меня ждал следующий встречающий. Паша. Паша Салиновский.

Дружбаааан!

Он тоже ни в чем не виноват. Ну это же Паша. Я по нему даже соскучился. Давно не виделись. А пассии его где? А, тоже тут. Вон выглядывают у парня из-за пазухи. Значит, будем обнимать особо нежно…

– Неет… Я на такое не подписывался! – прохрипел какой-то испуганный Салиновский, – Я на такое не! Подписывался! Девчоооонки!

Ишь как в небо свечкой ушёл. Видимо, они практиковались. Странная, конечно, реакция, но что могу сказать? Во-первых, ничего не могу кроме металлического «грр», а во-вторых, да, слегка изменился за то время, пока меня… не было. Точнее, я был, еще как был. Ой как я был… но не здесь. Не тут. В… другом месте.

Ладно, с Пашей потом. Я ему всё объясню. Письменно. А пока летим дальше, нас точно ждут. Хм, а чего это Викусик на земле сидит? И смотрит куда-то вдаль? Ладно, всё равно я не могу её сейчас ни о чем спросить. Не простынет, одета тепло, на улице, как уже говорил, не холодно… А я тороплюсь. Душа меня зовёт, понимаете? Моя. Исстрадавшаяся ожиданием.

Я так долго ждал, предвкушая этот момент…

Она стояла в холле. Высокая, стройная, седая. Очень вся такая решительная с этой вот шваброй. Наверное, отвлек от мытья полов? Да ладно. Надо бы тоже обнять. Баба Цао – она хорошая…

– Ты! Не! Пройдешь! – внезапно выдала пожилая китаянка, взяв швабру наизготовку.

Я озадачился. Кто не пройдет? Куда не пройдет? Я же летаю. Значит, не мне. Салиновский! Вот кто ей помешал! Но его же унесли? Или баба Цао меня не узнала? Да, наверное, не узнала. Слегка изменился за то время, пока был… не здесь.

…не здесь. Не здесь. Не здесь! НЕ ЗДЕСЬ!!!

ГРРРРР!!!

Тщательно и давно удерживаемый самоконтроль дал трещину с громким хрустом перехваченной и сломанной швабры, которой меня попытались стукнуть.

– Гррр! – сказал я!

Конечно, кокон из клейкой, но теплой и уютной слизи – это не те обнимашки, которые заслуживает Цао Сюин, но те, на которые я готов прямо сейчас. Точнее, всё, что могу выделить почти родной бабушке, пока мой разум возмущенный трескается и бурлит, грозя сорвать крышечку. А эта крышечка и так держалась на честном слове и одном крыле! Она многое вынесла, эта крышечка! Вы себе даже не представляете сколько!!!

– Ммм… мМмм!!! Ммммм!!! – хотела общаться со мной приклеенная к стене баба Цао, но я уже спешил к лифту. Навстречу попалась какая-то худая и смутно знакомая девица, растворившаяся в воздухе с коротким визгом, но заморачиваться на эту тему я не стал. Не помню ни одной лысой женщины в своей жизни.

Лифт. Про лифт я не подумал. В нем мне стало еще более гневно, чем до этого. С трудом удержал себя в щупальцах. Вот прямо вырастил их, обнял себя и держал. Хорошо хоть не темно. Было бы темно – сразу бы слетел с катушек, как тогда… когда? Сколько дней назад это было? День – это ведь когда светло? А когда не светло, тогда плохо, да. Так, стоп, не думать о плохом, не думать, держись, Витя. Держись. Нервов нет, но вы держитесь. Еще немного, еще чуть-чуть!

«Витя» … какое странное слово. Совершенно бессмысленное. Виктор, победитель, уже несет какой-то социальный смысл. Может быть, даже исторический. Но ситуативный. Впрочем, имена и должны быть чем-то… эдаким?

Двери лифта неторопливо раскрываются, и я выплываю в коридор своего, родного этажа. Это моя улица, это дом родной. Встречающие? Ага, встречают, как и полагается. Вон как столпились, все трое. Девочки мои, красавицы, лапушки. Как я по ним соскучился! Вероничка, Янлинь, Юленька…

– ГРААААРРРГГГ!!! – вырывается из меня звук, имеющий очень мало общего с человеческой речью, но много – с испытываемыми эмоциями.

Девчонки синхронно взвизгивают, от чего плывущему по воздуху к ним мне становится слегка неудобно. Ну да, рявкнул слишком уж громко, но чего уж там?

– В-витя, стой! – навстречу мне выплывает Палатенцо, зажигая на пальцах электрические разряды, – Остановись!

– Бррр? – послушно выполняю я просьбу дорогой невесты.

– Вот, хорошо, молодец…, – несмело улыбается девушка-призрак, явно не собираясь погашать электричество в своих прозрачных лапках, – А теперь даваааааааааа…!!!!

И вновь визг. А всё почему? А потому, потому что мы пилоты, небо наш, небо наш… простите, увлекся. Секрет кота Бориса… стоп, почему Бориса? Неважно. Главный секрет любого кота – не залезать в стиральную машину. Или не секрет? Неважно.

В общем, пока я неспешно плыл к своим любимым женщинам, отвлекая внимание своей несколько смущающей окружающих внешностью, выпущенные заранее тонкие щупальца, пробравшиеся по потолку и плинтусам уже к самой двери, схватили Юльку. Крепко так, хорошо, в самых разных местах. И как давай крутить! Ну, хорошая моя, попробуй сосредоточиться на генерации электроэнергии в таких условиях… Нет, никаких ударов током не будет.

– Витяяяяяя!!! – тут же поняла суть происходящего Кладышева, завыв пожарной сиреной, – Не виноватые мыыыыы!!

– Гррххррвввррр…, – уклончиво сообщил я, влетая в родную хату и попутно забирая с собой Окалину-младшую. Вращать её во всех проекциях внутри собственного тела было на порядок проще, ну а другие две особы сами запрыгнули внутрь, позволяя мне закрыть дверь. На замок.

– Вииииииииитяяяяяяяяя…, – донеслось из недр меня от вращаемой Юльки.

– Ви-тя…, – тихо и как-то обреченно прошептала Вероника, прижавшись спиной к стене.

– Ви…, – тихо пискнула Янлинь, нервно теребя надетую на ней майку.

Я подлетел к холодильнику. Возле него на стене, как и в любом приличном жилище приличного человека, не дожившего еще до смартфонов и компьютеров, висел нормальный такой отрывной календарь. Ну висит и висит, чего бы и нет, да? На самом деле, меня интересовала дата на бумажке. Кладышева у нас человек хоть и буйный, хоть и чрезмерно увлеченный некоторыми вещами, но чего у неё не отнять – всегда следит за временем. Как говорится, делу час, потехе время, но этот час должен быть как штык! Так вот…

ПЯТНАДЦАТОЕ ДЕКАБРЯ?!!?

– ГРРР!!! РРАРРР…. Кгххх… два-кха! Цать! Кха! Пятнадца-тое! Декхабря!! – умение к членораздельной речи вернулось внезапно, как понос, – Пятна! Дцатое! Декабря!!!

Полтора месяца!

– Полтора месяца! – с чувством повторил я вслух, выводя Юльку на первую космическую по оборотам, – Полтора! Месяца! Выыы…

– Не виноватые мы! – пискнула Янлинь, банально удирая в комнату с коматозным немцем, – Мы ничего не могли!

– Грррр!!!

– Витя, успокойся! – провалила проверку на строгость Кладышева, – Мы ничего не могли сделать! Нину Валерьевну спустя час после твоего прибытия вызвали срочным тревожным рейсом в Москву! Она вынуждена была заблокировать лабораторию, понимаешь?! Вынуждена! Комплексная консервация, Витя!

– Хервация! – провыл я, – Вы! Заразы! Полтора месяцааааа!!!

– Виииииииииии…, – донеслось изнутри, но слушать Юльку и тем более смотреть в её бесстыжие глаза я сейчас не хотел. Успею.

– У нас тут чуть Мировая Война не случилась, Витя! – взвизгнула Вероника, таки заметившая тянущиеся к ней щупальца, – Слышишь!!

– Полтора месяца…, – в ответ прохрипел я, – Сначала… банка. Потом… сейф. Потом…

– Ты сейф сломал?!!

– Потом лаборатория!! – рявкнул я, теряя голову от злости, – Без света! Закрытая! Герметичная! А я даже спать не могу!

О, я много чего не мог. Видеть, к примеру. И спать. Знать о том, кто я, где я и что со мной сделали. Все воспоминания оборвало на моменте, когда я в режиме охреневающей атаки кинулся защищать любимого командира от враждебных дятлов. Не суть, что дятлы, то есть неогены, не могли до нее добраться в принципе, не суть, что Окалина была полна сил, а вместе с паршивцем Коробком они могли бы надрать жопу кому угодно, суть для меня была в том, что вон я там, самоотверженно героиню, а вот он я в темноте. И в банке.

А банка в сейфе.

А сейф в лаборатории.

А лаборатория в комплексе.

А знаете, где еще всё это богатство?! В темноте оно! В полной темноте! Что, уважаемая несуществующая публика, думаете, я драматизирую? Ну так представьте себе, что вы просыпаетесь в очень тесном контейнере, стоящем посреди нигде! Вы не знаете, сколько времени прошло, не знаете, что случилось с миром, да буквально всё, что вы знаете – что вы, бл*ть, в банке! Полная депривация всех чувств!

Разумеется, я почти сразу начал бороться за свободу и информацию. Было больно и неприятно, но я делал скидку на то, что еще никогда не сидел в столь тесной… посуде.

– Витя, ты не должен был прийти в себя! – внезапно выдала посреди моего монолога бледная Кладышева, наблюдающая, как я тащу из спальни по воздуху лягающуюся и нервную Янлинь, – Т… твои повреждения были настолько большими, что Нина Валерьевна уверенно заявила, что месяца три ты будешь без сознания! Витя!! Уверенно!

– Я ей в жопу эту уверенность запихаю! – рыкнул я, жонглируя уже двумя девушками и подбираясь к третьей. Та ловко перемещалась по ограниченному пространству квартиры, продолжая меня убалтывать.

Банка. С ней я разобрался достаточно быстро. Еще, помню, удивился, что не сразу получилось, потому как сил в туманной форме и до этого момента было достаточно, чтобы осуществлять с реальностью некоторые операции, даже таскать небольшие грузы. Уж создать в банке давление на две разные точки я смог, пусть и спустя некоторое время, полное усилий, которые легко можно было бы назвать сверхчеловеческими. Было больно, но я старался. А вот потом, обнаружив, что сидел вовсе не в покрашенной черной краской баночке, а в гребаном закрытом сейфе… вот тогда началось «веселье».

Я железно, стопроцентно, вот совсем полностью знал, что герметичный сейф не смогу раздолбать также, как стеклянную банку! Тысяча чертей, да я на банке чуть не надорвался!

И оказался похороненным заживо.

– Вииии…, – это получилось одновременно как у Юльки, которую я продолжал вращать, так и у пойманной Вероники. Миниатюрная брюнетка, проиграв нескольким щупальцам, горестно всхлипнула, повиснув головой вниз и труселями наружу.

Тогда я еще держался. Не знаю, как долго. Час, десять… двадцать. Может больше. Думал, надеялся, ждал, тщетно пытался нащупать щели в своем железном гробу. Только понимаете ли, в чем дело… мне было больно. Непреходящая боль раненного туманного тела, которую нельзя ослабить, нельзя забыться, нельзя отодвинуть в сторону. И она, конечно же, росла вместе с тем, как восстанавливался мой первоначальный объём, вовсе не рассчитанный на такое тесное вместилище.

Дальше… не помню. Психанул. Потерял берега. Сорвался с нарезки. Пришла тьма. Бездна взглянула в ответ. Кукуха полетела.

В себя я пришёл уже на свободе. То есть, конечно, в следующей «клетке», лаборатории, но это уже был большой шаг вперед. Прямо большущий. Я даже потанцевал на радостях, попутно превращая лабораторию в комнату, полную раздолбанной техники…

– Что? Сила? Какая сила? – переспросил я свою дорогую Янлинь, нежно обнимаемую везде щупальцами, – Никакой силы не было. Я просто выделил столько слизи, что сейф лопнул…

Псевдоплоть тумана, такая же призрачная субстанция, как и та, которую я сейчас бешено раскручиваю и периодически зову «Юленька, а ты, мать твою, куда полтора месяца смотрела?!», у меня способна выделять псевдоматерию в виде гадкой полупрозрачной слизи с заданными качествами. Только нюанс – слизь настоящая. Временно, но она она обладает всеми качествами материального предмета в течение двух часов. Видите парадокс? Не видите? Правильно, там же темно, как у негра в жопе.

А парадокс всё равно был. В общем, сейф лопнул, а Витя оказался… правильно, в еще большем сейфе. И вот как раз тут Остапа понесло. Я самым прозаичным образом взбесился еше раз, только теперь уже совсем. А как иначе? Тебе больно, одиноко, не понятно, ты вообще хрен знает где и единственное, что у тебя получилось – получилось после того, как ты психанул. Выводы? Надо психовать дальше.

– Только на этот раз не сработало, девочки…, – со вздохом поведал я, уже удерживая перед собой всех троих. Палатенцо, приобретя опыт вращения на высокой скорости, благоразумно не пыталась трахнуть меня током.

Два часа вроде бы и прорва времени, но всё равно слишком мало, чтобы создать достаточное количество слизи. Да и не мог я её производить сотнями кубометров. Сейчас моим пределом было… три куба? Четыре? Не уверен. Не суть важно, куда важнее то, что пока я бесновался, пытаясь выбить двери, просочиться в вентиляцию, вскрыть стену и всё такое, я… забыл, как превратиться назад в человека. Нет, не сразу, конечно, сразу я банально этого не смог, так как был в совершенно недостаточной стадии выздоровления, а вот потом, когда ощутил, что мой туман заполнил весь объём рабочего помещения – тогда да.

– Бедненький! – с невероятно честным лицом всхлипнула Кладышева, чтобы тут же взвизгнуть, получив шлепок по заднице.

В общем, дальнейшая история была довольно неинтересной. Много тьмы, безумия, галлюцинаций, бреда. Я всё равно не помню, как нашёл заблокированные вентиляционные шахты, лишь припоминаю, как остервенело ломал их щитки, как выдирал фильтры, как сгибал перегородки. Это длилось… вечность, в течение которой я растягивался и растягивался по вентиляционной системе подземного комплекса, шатая и ломая всё, что преграждало мне дорогу. Иногда приходилось несколько десятков метров вдоль своего тела тащить куски мусора от раздолбанной очередной перегородки.

– До меня дошёл сигнал тревоги, – тихо проговорила Янлинь, – Дежурные услышали шум в лифтовой шахте. К вам отправили отряд быстрого реагирования.

– Ага, – погладил я китаянку по голове, – Я этих пацанов вклеил в стены, прямо как твою бабушку. Там еще Темеев прорезался по радио, он как раз и начал орать, чтобы в меня не стреляли. Так что меня даже довезли домой с комфортом. Видите, как хорошо? Я дома. Витя – дома. Правда, здорово?

– Ну…, – протянула Палатенцо, – Ты взял общежитие почти штурмом, всех напугал до усрачки, а теперь держишь нас троих в воздухе, гладишь по-всякому и…

– И вообще страшный! – вмешалась Вероника, – Витя! Мы всё… поправим! Мы тебя… вылечим!

– Обязательно вылечите, ага…, – помотал я психиатрессой, – Куда вы денетесь…

– Ой, в смысле я вылечу, – почему-то снова испугалась девушка, – В-витя, т-ты чего?!

– Ай!

– Ой!

– А я чего, я ничего…, – бурчал я, раздевая тех, кого раздеть было можно и щупая тех, кого раздевать не надо, – Сейчас лечиться будем.

– Э… это будет не лечение! Не лечение, Витя! Отпустии…!

– Может быть и не лечение, а может и лечение, – продолжал бурчать занятый своим грязным делом я, – Ничего не ясно, надо пробовать. Случай у меня тут уникальный. Да и вообще, я же вам не рассказал, как всё-таки умудрился сохранить хоть немного соображалки? Ну так вот, девочки мои дорогие, я всё это время, пока ломал себе путь на свободу, воображал, что я с вами тремя сделаю, когда выберусь. А времени у меня было мнооооого… Так что вы дождались!

Глава 2. Возвращение Симулянта

Сколько себя помню – всегда ненавидел сказку о Емеле. Ну ту самую, где ленивому дураку достается буквально всё и даром. Мне казалось крайне несправедливым то, что блага в жизни может обрести совершенно бесполезный и глупый человек. Причем в подарок. Потом, повзрослев, я понял, что такова жизнь. Оказаться в нужное время и в нужном месте? Такая случайность запросто может затмить и пять лет трудной учебы на красный диплом. Запросто. И от этого довольно больно.

Случайности не случайны, как говорил некто известный? Брехня. Чушь собачья. Нет, ты не встретишь женщину своей мечты, если будешь сидеть дома, но вот утонуть, принимая ванну? Можешь. И так во всем. Но, по сути, все случайности случайны, просто к некоторым нужны предпосылки.

Итак, о чем это я? Ах да, предпосылки. И сказки.

– Изотов! – хрипло рявкнуло знакомым голосом из интеркома, – Ты меня слышишь?!

– Слышу-слышу…, – пробурчал я, вытирая себе шею полотенцем, – хоть и не хочу…

– Сунь своё «не хочу» себе в «похохочу»! – злобно ответил мне интерком, – Прекращай балаган! Немедленно! Или я запускаю к тебе Колдуна с ребятами! В полной выкладке! И поверь, Изотов, они не настроены с тобой цацкаться! Не после… короче, не настроены! Понял?!

– Вас плохо слышно, товарищ майор!

– Выметайтесь оттуда! Немедленно!

– Ну мам, еще пять минуточек! – продолжал ехидствовать я, продолжая потирать шею. Свою любимую, единственную, ненаглядную шею. У меня была шея!

До сих пор нарадоваться не могу. Аж до суицидальных порывов.

Интерком сдавленно захрипел, переваривая мой пассаж.

– Пять. Минут. Изотов! – сдавленно рыкнула Окалина, отключаясь.

Руки чесались ничего не делать. Вот прямо совсем. Пусть приходят, пусть пробуют… Но нет. Сама Нелла Аркадьевна уж точно ни в чем не виновата. Вроде бы, она даже спасла мне жизнь, успев законсервировать тот клочок меня, что остался после дурной лобовой атаки. Так что, как не печально, лавочку надо сворачивать.

– Девочки! – постучал я в закрытую дверь комнаты с коматозным немцем, – Мы идём гулять! Я одеваться! Вы тоже одевайтесь! У нас четыре минуты!

Когда вышел одетый и в маске, в квартире уже никого не было. Бросили меня одного! Эх, слабачки. Не выдержали какой-то недели взаперти. Хотя стоп, недели? Или двух? Календарь-то никто не переворачивал, как определить-то? Пофигу, сейчас поднимусь и всё станет ясно…

Перед «Жасминной тенью» была аж целая толпа встречающих, человек сорок, наверное, преимущественно вооруженных и смертельно серьезных. Впереди всех стояла товарищ майор в шинели нараспашку и с сигаретой в зубах, а позади, ближе к вновь покрывшемуся льдом пруду, кучковались обитатели общежития вместе с нашей дорогой комендантшей. Такое себе зрелище, очень грозное и обрекающее. Мне бы впору сжаться аки мокрому воробушку и начать просить прощения за всё подряд, но вот как-то, понимаете, душа к этому не лежит. Вот совершенно.

– Ну… как отдохнул, Изотов? – почти куртуазно спросило меня родное начальство.

…чем моментально вывело из себя.

– Отдохнул? – очень мягким голосом переспросил я, слегка наклоняя голову.

Немного помолчали, меряясь взглядами. Совсем немного. Первым неладное прочухал Алексей, он же Колдун, всё-таки мужик мужика понимает слегка на другом уровне, это у нас такое, генетическое.

– Так, Витя, ты это…, – огромный мужик в разгрузке и бронике успокаивающе поднял руку, – Не надо.

– А я и не буду, – успокоил я его, вновь переводя взгляд на начальство, – Витя не отдыхал, товарищ майор. Витя возвращался. И прежде, чем вы озвучите по отношению ко мне хотя бы одну претензию, предлагаю сделать следующее – сначала дать мне провериться у специалиста… только не у товарища Молоко. Пока мне Нину Валерьевну не показывайте, пожалуйста, могу не сдержаться. Ага. И второе, да. Точно. Второе… Если у кого-то хотя бы на лице мелькнет гребаная тень мысли о том, что я, обнаружив себя похороненным заживо, не должен был разносить всё подряд, а смирно ждать, пока меня освободят… если я увижу хотя бы тень, если я, бл*дь, хотя бы пойму намек на неё на чьем-нибудь – то будут трупы. Как минимум мой.

И еще пара минут тишины и игры в гляделки.

– Циркулярно отбой, – произносит моя почти теща, стряхивая пепел с сигареты, – Поехали, Изотов. К специалисту.

Отвернувшись, она пошла к машине, а я, с упреком бросив взгляд на своих трех девушек, обнимающих плачущую Викусика, поковылял к ним, сделав Колдуну пару успокаивающих жестов. Мол, я щас.

– Уйди, Изотов! – тут же шарахнулась Кладышева, – Уйдииии!

– Да ладно, чего вы, – смущенно пробубнил я, глядя, как от меня прячутся две бессмертных «чистых» и одна призрак, – Ну хорошо же погуляли…

– Погуляли? – как-то хрипло произнесла Юлька, – Ты это называешь «погуляли»?

– Ну…

– Уходи, Витя. А то мы будем кричать, – высунувшаяся Янлинь грозно нахмурилась, игнорируя подзывающие жесты родной бабушки.

А вот возьму и уйду. К специалисту, ага. Тем более, что девчонки это не всерьез. Ну, процентов на девяносто так думаю, всё-таки немного… увлёкся.

Пару дней спустя.

– Гм, – глубокомысленно промычал Соломон Самуилович, виртуозно вращая ручку между короткими толстыми пальцами, – Ну-тесс, Нелла Аркадьевна, что вам сказать? Молодой человек поступил, конечно, чрезмерно, да… чрезмерно, но единственно правильно. Иначе не скажешь. Да.

– То есть? – волком смотрящая на меня мать жертвы перевела ястребиный взгляд на врача, – Можете быть конкретнее, тов-варищ?

– Извольте, голубушка, – добродушно улыбнулся пожилой психиатр, – сие несложно нисколько. Вы в курсе, что мозг человека одновременно весьма умен и коварен, но с другой стороны – феерически глуп? Я говорю не про сознательную деятельность, а про подсознательные реакции, протекающие у всех и каждого? Так вот…

– Давайте так, Соломон Самуилович, без отсылок и аллюзий, – отрубила блондинка, – Выдайте мне общую картину.

– Хорошо-хорошо, миленькая, не волнуйтесь, сейчас всё будет, – ни грамма не смутился евреистый Соломон, – Так вот, если вы обратите внимание, то у нашего мальчика…

Не выдержав, я сочно хрюкнул.

– …у нашего мальчика два состояния сознания, – твердо продолжил обследовавший меня врач, – И тела, что очень нехарактерно. При этом он в виду сильнейшего стресса и, не делайте такие глаза, серьезнейшего ПТСР, полностью утратил возможность вернуться в свое естественное состояние. Сначала из-за условий… заключения. Именно заключения, милейшая Нелла Аркадьевна, тут иных толкований быть не может. Гнев этого молодого человека целиком и полностью обоснован. Его куратор совершила грубейшую ошибку, теоретизируя на устаревших данных, таки да. Но ладно, вернемся к сути. Итак, к чему я говорил о мозге и его коварстве? К тому, что мы по своей природе запоминаем наиболее выигрышные комбинации и состояния, в которые попадаем. Итак, Витя оказался под стрессом и заперт, но при этом в теле, не ощущающем сигналов от мышц, не испытывающим голода, нехватки кислорода, травм, усталости…

Проще говоря – ничего плохого. Да, мне было больно, страшно и вообще хреново, но, по сравнению с тем, что могло бы быть в физическом теле – это были сущие копейки. Подсознание, банально не привыкшее к моей чудовищной силе, просто не могло уяснить, что стань я человеком, то банально бы раздолбал всё, прорвавшись вертикально вверх, на свободу. Эта сила мной использовалась редко, я ей не проникся. «Нева» же ноль, помните?

Ну так вот.

– Понимаете, милейшая, – продолжал толстый и седой врач, – Виктор поступил единственно верным способом. Выбравшись из депривационной ситуации, он нашёл в себе силы вновь в таковую вернуться, согласившись на транспортировку себя до места жительства, а затем вновь подверг себя стрессу, опускаясь под землю. Вообще, удивительное достижение, по нему бы диссертацию написать, но в случае неогеники слишком узкая область, да…

– И потом он устроил оргию почти на две недели!! – рыкнула, не выдержав, Окалина, – Пугал людей! Воровал еду! Держал взаперти женщин!

– Таки всё верно сделал! Вы меня слушали не тем, чем надо! – вспылил психиатр, – Вы же мать девочки-призрака! Вы дали себе труды почитать о психологии советских граждан с измененным уровнем существования?! За моим авторством, причем! Читали, честно мне скажите вот прямо сюда, мне в глаза?!

Огромная блондинка, бросив на меня быстрый взгляд, явно смутилась, села назад в кресло, а потом нехотя и негромко буркнула себе под нос, мол, читала.

– Давно и одним глазом, прямо отсюда вижу! – припечатал её человек, изводивший меня два дня подряд, – Ну так вот, дражайшая Нелла Аркадьевна, всё Витя правильно сделал! Ему надо было убедить себя, что в телесной форме есть свои преимущества – и он убедил! Единственно возможным способом! Единственно! А девочки ваши, точнее его девочки, хотя, какие они девочки… неважно! Так вот, они-то в основном нервничали потому, что процесс излечения, так сказать, оторвал их от работы! И всё! Простой работы!

– Крайне важной работы, Соломон Самуилович! – молчаливого меня вновь попытались сжечь взглядом.

– Категорически насрать! – как-то бодро и грубо отвякнулся врач, – Если бы мне этого пациента доставили, то я б ему прописал тоже самое, только не на две недели, а вообще до бесконечности! И кефир с зефирками привозил бы самолично к двери! Зачем? Шо значит зачем? А вы себе представляете нормального человека, но в теле призрака? А, представляете! А в виде аморфной массы?! А свихнувшегося?!

– Поубивать всех сильно хотелось, – впервые вставил в разговор реплику я.

– Вот! – торжествовал Соломон который Самуилович, – Мы с Виктором это проработали как могли, но, тем не менее…

Словоохотливый мужик. Очень словоохотливый. Тем не менее, он удивил нас обоих своей железобетонной уверенностью, что, если бы не начался мой загул – началась бы жопа иного толка, но она бы точно никому не понравилась. А всё мозг виноват. Он, как метко заметил этот мудрый толстячок, одновременно и гений, и дурак. Смысл был в том, что мое подсознание за время заключения очень неплохо уверилось в том, что туманная форма существования куда более выигрышна, чем кусок мяса. Нет голода, холода, ничего не чешется, не устает, не давит на голову. Прекрасно же, да? А уж если помогает выжить…

Ну вот, это проявление подсознательной гениальности – смена парадигмы существования. А вот тупость такого решения в том, что человек, как его не крути, животина социальная, поэтому, оказавшись призраком-не-призраком, я понятия не буду иметь как жить эту жизнь и чего от неё вообще надо. Соответственно, перестану что-либо делать, либо наоборот, буду «искать себя», делая… что-то. И вот после заключения в темноте и очень большой обиде, это «что-то» могло быть очень травмоопасным для окружающих. Особенно, если учитывать, как я «прокачался» за то время, когда сутками напролет, полтора месяца подряд, рвался на свободу.

Так вот, как раз активация инстинкта размножения и позволила напомнить подсознанию, что мы не затем живем, чтобы ничего не чувствовать, а затем, чтобы оставить потомство. Так что это вполне себе удачно сработало. Далеко не сразу, конечно. И далеко не просто. Но сработало!

– И насколько он теперь адекватен? – мотнула в мою сторону головой успокоившаяся Окалина.

– Ну что, Витя, скажем? – отечески улыбнулся мне врач, тут же становясь профессионально серьезным, – Полностью он адекватен, товарищ майор. Полностью. Конечно, я могу уверенно утверждать подобное, если его не будут трогать и подвергать стрессу. Полгода покоя на реабилитацию минимум, и это будет оплачиваемый отпуск, а затем…

– Не годится! – тут же отрубила майор.

– Тогда облизнись, дурная девчонка! – самым неожиданным образом взревел доктор, колобком вскакивая на ноги, – Думаешь, я не знаю, что ты тут выкаблучиваешься?!! Хочешь Нинку свою из-под удара вывести?! На пацана лабораторию списать?!! А потом его в строй поставить?! Сейчас, разбежались! Я вам, сучки, такую жизнь сейчас устрою!

Оп-па, а они знакомы! И, видимо, очень хорошо знакомы, так как несгибаемая Окалина, та самая Ржа, что не кланялась пулям и провоцировала пару десятков вражеских неосапов на атаку себя любимой, внезапно съёжилась, как провинившаяся школьница!

– Вить, ну-ка выйди! – громыхнул старичок, внешний вид которого буквально минуту назад кричал, что он и мухи обидеть не в состоянии.

Что хорошего в больницах – там всегда много бесплатных газет. В этой реальности Советский Союз даже сильнее, чем в той, что помню я, но до плоских мониторов и засилья телевизоров тут не дошли, так что большинству лежачих приходится удовлетворяться книгами, радио и прессой. Так что, вместо того чтобы прислушиваться к звукам, еле доносящимся из кабинета, я начал просвещаться о событиях, которые пропустил на своем «отдыхе». Да и полезно это, как ни крути. Всё-таки, за то время, пока мы с девчонками «отдыхали», единственное, в чем я (и они) просветились, было всё многобезобразие половых сношений. Как человеческих, так уже и не очень.

В мире тем временем творилась глобальная жопа. Точнее, множество жоп, тесно переплетающихся друг с другом. Восточная Европа представляла из себя растерянный хаос чуть ли не на пороге гражданской войны. Ксенофобы, чувствовавшие себя ранее достаточно уверенно, оказались козлами отпущения для всех, кто пострадал от введенных эмбарго и торговых блокировок. Таких оказались… миллионы. Демонстрации, общественные протесты, грабежи, голодные бунты, всё это стало нормой жизни. По старой традиции тут же появились беженцы, но их никуда не пускали, что порождало дополнительные очаги напряжения.

В Западной Европе всё было слегка получше. «Чистота» здесь плотно обосновалась во главе углов, от чего политика «свалить все беды на неогенов» продолжала достаточно эффективно работать. Ситуация, если верить словам наших репортеров, тоже была швах, но швах управляемый. Пока что. Слишком тяжелым стало положение наших европейских соседей после обрыва связей с двумя крупнейшими государствами-соседями. Так что Европа бурлила и плохо пахла, извергая сотни и сотни ничем не подтвержденных политических заявлений.

Восточные товарищи, как, впрочем, и Турция с арабами, мало говорили, много слушали и продолжали торговать. А вот Америка… Тут было самое интересное. Кто-то когда-то сказал, что американцы – великие мастера компромиссов и торговли. Наверное, это была правда.

Они сделали ход конём, выступая в поддержку идее создания отдельного образования, организации даже, можно сказать, в составе которой будут только и строго неосапианты. Независимого подразделения ООН, под юрисдикцию которого отойдут как сами «новые люди», так и все оставшиеся на планете Зоны. Они, эти американские «сверхлюди», ратовали за создание страны неогенов, находящейся под протекцией Организации Объединенных Наций. Дружно, слаженно, произнося тщательно режиссированные речи, утверждая, что подобный ход вернет мир и спокойствие всем без исключения странам.

Шутка? Нет. Совсем не шутка, даже если она звучит из глоток ряженых клоунов, страдающих дурью на потеху публике. Особенно, когда они не просто толкают свои речи, говорят о том, что уже выбирается место, где подобный анклав (конституцию которого будут утверждать его граждане!) должен будет находиться. Особенно, когда их все жарче и жарче поддерживают по всему миру… все. За исключением СССР и Китая, конечно, но это уже не шутки.

Ни разу не шутки.

А уж когда они начали принимать неогенов-беженцев, открыто объявив о своем протекторате над ними, с гарантиями прав и свобод, мир захлебнулся желчью. Статьи в наших газетах буквально сочились от осуждения, но вряд ли это помогало всерьез.

Я закрыл газету и закурил, задумываясь. Давно уже не был наивным мальчиком, мечтавшим просто и тупо жить в свое удовольствие. Никто подобного не допустит, особенно после того, как я объявил по телевизору на весь СССР о своем предполагаемом жизненном сроке. Люди не терпят инаковости, но очень часто бросаются на обещания как в омут головой. Надежда – страшная сила. Американцы, продавая пустую надежду в своем стиле, заимеют (поимеют) многих. Причем, пользуясь молчаливой поддержкой «Чистоты», которой как раз нужно сбавить обороты. Стравить пар.

– Идём, Симулянт хренов…, – надо мной воздвиглась взъерошенная начальница, – Пострадавший ты наш.

Машину теперь Нелла Аркадьевна водила сама. Егор, её бессменный водитель, не пережил той стычки в лесу, когда мы брали перевозчиков артефактов. Думали, что брали, как мне стало уже известно. Итальянец нас надул, как рассказала мне Юлька во время одной из передышек в нашем времяпрепровождении. Она, кстати, многократно выполнила свою мечту посидеть внутри меня во время, скажем так, акта любви с другой женщиной, что нехило раздвинуло горизонты и интересы моей призрачной суженой. И не только их. Не суть.

Суть, товарищи, была…

– Извини.

– Что?! – опух я, отвлекаясь от мыслей.

– Извини, говорю, – буркнула себе под нос большая блондинка, не отрывая взгляд от дороги, – Старый иудей оказался прав. Я, Витя, когда на кого-то гляжу, не вижу разницы между человеком и… собой. Забываю, что сама служила, будучи еще человеком, а вот ты, к примеру, уже родился таким. Поэтому…

– Не, я Самуилыча слышал, – ухмыльнулся я, – Вы разгром лабы на меня списать хотели, товарищ майор!

– Лабы?! – рыкнула начальница, – Да ты… ты там все раздолбал, когда протискивался! Всю вентиляцию! У нашей базы полностью похерена безопасность, дятел ты психованный! Или ты думаешь, что у нас есть монтажник, который в глисту вытягиваться умеет?!

– Напомню, что тогда я не знал, где нахожусь, – уточнил я, приходя в душевное умиротворение, – Был уверен, что в плену у фашистов-садистов, настолько обезбашенных и отмороженных, что могут живого человека закрыть в сейфе.

– Твою налево…, – повернула Окалина налево, – Ладно. Моя вина. И ошибка. Это раньше на тебя, старший лейтенант, списать можно было всё. Сглотнули бы и утёрлись там, наверху. А тут придётся бодаться циркулярами, Нинку отмазывать… Нас действительно сдёрнули всех, после того как я новости донесла до верхов. Наша Молоко из Подмосковья ой нескоро вернется.

– Это хорошо, – кивнул я.

Очень хорошо. А то могу не сдержаться. Если кто-то думает, что Витя у нас нытик, психанувший из-за того, что чуток посидел в темноте, то я этому кому-то готов два своих указательных пальчика в жопу запихать, а потом резко развести руками. На уровень плеч.

– Ладно, Витя, а теперь давай пару вещей посерьезнее обсудим, пока время есть, – продолжила майор, поморщившаяся на моё «это хорошо», – Первое – я тебя закидываю в «жасминку» и ты больше не… хулиганишь. С девчонками Соломон Самуилыч пообщался, они слегка в себя пришли, шарахаться не будут. Да и шарахались, в основном, просто не понимая, насколько ты решил затянуть этот половой кордебалет. Боялись, что на тот же месяц с хвостиком… Насрать. В общем, без марафонов, хорошо?

– Договорились, – серьезно кивнул я, не чувствуя в себе потребности и дальше вести подземную жизнь.

– Ладно, – вздохнула начальница, – С лысой сам разбирайся, она заяву вроде писать не собирается, так что это ваши внутренние терки.

– Какая. Лысая? – офигел я.

– Говорю, не моё дело. Давай о серьезном, – отмахнулась Нелла Аркадьевна, – Тебе нужно пройти обследование, понимаешь? Полное. Осуществить это может только Нинка. Я организую ей камеры, динамик с измененным голосом, помощников, так что она тебя не спровоцирует, усек? С завтра… нет, с послезавтра, ходишь к нам на тесты. Это не обговаривается, дел у тебя других нет, а что с тобой что-то не так, мы все в курсе. Девчонки уже отчитались, как тебя плющило.

– Хорошо, буду как штык, – покивал я, сам заинтересованный до боли в деснах.

– И последнее, Витя, – остро глянула на меня героическая блондинка, – Стресс-х*есс, нервы там и прочее, это мне Самуилыч хорошо объяснил, но есть такое слово «надо». Поэтому, если будет реально НАДО – я тебя сдёрну на задание, понял? У нас тут нихера не крымский курорт сейчас, под ногами земля горит. Ты меня услышал?

– Сидеть, не дёргаться, ходить на обследования, не хулиганить, порешать с неизвестной лысой, – перечислил я, – Всё?

– Так точно, – кивнула мать моей невесты, заворачивая к «жасминке», – А еще – не угробьте друг друга с Коробановым. Он теперь с вами проживает.

Вот это новости.

Обосраться и не жить!

Глава 3. Тщательные обиды

Обиженная женщина – это страшно. Решившая, что она обижена – страшна втройне. А когда их целых три…, то это совсем жопа. Ты дышишь осуждением, ты ощущаешь полные обиды взгляды, от которых печет лицо и спину, а жадное ожидание, когда ты что-нибудь скажешь или спросишь, так вообще не знает границ. Ну давай, Витя, дай повод для нашей пассивной агрессии! Ну дай! Дай! Дай! Дай!

Нездоровая, товарищи, атмосфера!

Ладно бы только это, только я вот вставать в позу кающегося оленя не собирался, от чего холодная война с пограничными конфликтами набирала обороты. Ну, в общем, я об этом догадался на следующее утро, когда ванная и туалет оказались наглухо оккупированы, а с канделябра, на котором по старой привычке умостилась Палатенцо, неслись невидимые лучи всё того же осуждения. Только вот эти наивные девушки не знали, что в глубине души я сварливый взрослый мужик. А знаете, что делают сварливые взрослые мужики? Они бьют в ответ! Причем по святому!

– ААА!!! – завыла белугой Юлька при виде скромного меня, невозмутимо отливающего в раковину нашего кухонного уголка.

– ЫЫЫ!!! – поддержали её выскочившие из оккупированных помещений подруги.

Я, молча сделав своё грязное дело, деловито и умело промыл раковину (опыт не пропьешь!), мастерски отклоняя ладонями бьющую под напором воду в нужные стороны, затем так же свободно вымыл в той же раковине морду лица, а затем, набрав чайник, поставил его на газ. Потом пошёл и сел за стол ждать кипятка, невозмутимо вопрошая по дороге:

– Чего орёте?

– Да как ты…, – аж задохнулась от избытка чувств Вероника, выходя перед сжимающей кулачки Янлинь. Правда, закончить фразу не успела – я стукнул по столу.

Не так, чтобы его раздолбать, но громыхнуло так громыхнуло.

– Еще вы мне будете голову делать, да!? – я встал, подходя к девушкам, – Одна, хитровывернутая, хотела за мой счет подругу отмазать, а теперь вы трое делаете из себя невинных жертв злобного Вити, да?! Мне напомнить, что было?!

– Что?! – с явственно различимым недоверием выкрикнула с места Юлька, – Что было?! Ты нас…

– Я вас! – гордо и раздраженно ответил я, – Всех троих! И по-разному! Только нечего тут на публику делать вид, что вы все такие невинные жертвы, да?!

– А мы и есть невинные! Жертвы! – тут же запальчиво выдала Янлинь и сникла при виде моей широкой лыбы.

– Да нууу…, – протянул я, видя, как личики трех дщерей человеческих настигает понимание, – А может вам напомнить, что сами творили? Что предлагали? О чем кричали?! А?!

Если бы не вчерашние махинации Окалины, безвозмездно обломанные добрым еврейским доктором, я бы фиг понял, с какого-такого гондураса все три младых девы, разделивших со мной ложе, ванну, унитаз, стол, стулья, второе ложе, прихожую, входную дверь, пол и прочие плоские поверхности, внезапно начали вести себя как жертвы долгого домашнего насилия (которым не пахло с самого начала, ибо две «чистых» после долгого воздержания сами кого хошь изнасилуют)… Но потом как понял!

– Что?! Думали я совсем невменько был?! – продолжал рычать я, зорко отслеживая поднимающуюся температуру в чайнике, – Не помню, что вы говорили?! Что-что, Вероника Израилевна? Что вы там сказать хотите? Снова про электрическую стимуляцию, да? Вам же понравилось! Орала как резаная! И еще кое-кому понравилось! Юлька, зараза, не прячь глаза! А то я и остальное припомню и озвучу! А от тебя, Янлинь, я вообще не ожидал, когда ты заговорила про…

– Хватит! – жалко пискнула юная китаянка, – Не надо! Не было ничего!

– Ага! – продолжал я наседать, – Решили меня виноватым выставить? Мол, вы все такие невинные и беззащитные, а вот Витя – да! Мол, это не вам шайбы посносило, это сугубо он виноват!?

Так оно, в принципе, и было. Мы все пошли вразнос, пусть и началось всё с моей подачи, но девчонки, как бы это сказать… втянулись. Хорошо втянулись, а потом еще и сами разошлись. Чем, по сути, поставили себя в пику остальным психически пострадавшим. А вот когда всё утихомирилось, решили соскочить, присоединившись к этим самым пострадавшим!

Налив себе в тишине чаю, я начал его задумчиво пить. Жаль окна нет, смотрел бы сейчас в него, красиво бы получилось. Ишь какие. Сначала «Витя, надо больше слизи!», а потом «Не виноватая я, он сам пришёл!». Идите нафиг с такими покемонами!

– Все равно, как мужчина, ты должен взять всё на себя! – выпалила Кладышева, паля всю девичью контору. Ну правильно, кому как не психологу быстрее всех прочухать, что манипуляция не удалась.

– Это другой вопрос, – важно ответил я, – Его можно… обсудить.

В любой войне есть правила, даже в той, что ведется в шутку и с женщинами. Если давить до конца, то даже если ты прав – всё равно окажешься проигравшим. Причем проиграешь гораздо больше, чем была максимальная ставка в споре. Например, всю женщину.

Проникнувшись своей мудростью, я пошёл в люди, то есть, примирять с собой окружающую действительность, то есть общежитие. Тут уже по столу грохнуть нельзя было, люди-то невиноватые, так что пришлось подключать дипломатию и соображалку, то есть, начинать с хозяйки. С Цао Сюин всё оказалось неожиданно просто. Сообщив, что я дурак-дураком, но она рада, что всё образумилось, баба Цао неожиданно потрепала меня за шею, затем несильно шлепнула по уху и строго велела всех обойти с извинениями. Мол, страх не страх, но нанервничались все. Покивав, я отправился нести своё добро дальше.

Салиновский и Умаровы, которые, как бы, давно уже должны были уехать жить своей жизнью, по-прежнему жили тут, причем дверь открывать доброму мне не горели особым желанием. Наоборот, стали звать на помощь по интеркому, за что и были сварливо посланы комендантшей. Двери они мне отворяли с мордами обреченными и испуганными, но быстро одуплились, увидев, что я снова старый добрый Витя. А потом облаяли меня самыми черными словами.

Видите ли, я был ну просто очень страшным в виде серого ползучего облака, из которого со скоростью атакующих змей высовываются щупальца, обшаривающие всё вокруг. Про то, как вся эта дружная компания утешала Викусика, попавшую под мои любвеобильные конечности, мне рассказали особо и даже матом. Даже спали с ней, в её огромной комнате.

– Так, ша! – остановил я поток жалоб и предложений, куда бы мне сходить, – К Викусику я загляну. С ней вообще просто будет, она правду чует. А теперь такой вопрос, товарищи паникеры – что тут у нас за лысая девчонка завелась и когда она от меня успела пострадать?

– Ты серьезно?! – вытаращился на меня Салиновский, – Вить, ты же тут уже почти две недели… и ничего не знаешь?!

– Был занят! – рявкнул я, – А теперь рассказывайте! Хватит кота за яйца тянуть!

И они рассказали. Твою мать! Ну как так-то!

На стук в дверь на втором этаже общежития мне открыли быстро, буквально сразу. В проеме блеснуло лысиной на приличной высоте, а затем раздался бодрый девичий голосок:

– Янлинь, ты принеслААААААА!!! – издав сумасшедший ор, жительница комнаты, одетая в потрепанный халатик, опрометью ломанулась в недра своего помещения.

– Лена, отсюда выхода нет! – бодро объявил я, входя и закрывая за собой дверь. Глухой удар в стекло, только на вид кажущееся обычным, показал мне, что выход только что попытались проделать. Возможно даже лысой головой. Не повезло.

– Довлатова, не страдай фигней, это я, Витя! – вновь подал голос я, – Адекватный и спокойный! Пришел поговорить! Да не прячься ты, я слышу, как ты дышишь!

Тяжело найти человека-невидимку где угодно, но если он дышит как загнанный лось, то это проще простого. Однако, нащупывать пребывающую в панике панкушку, с которой совсем недавно я совершил вояж по половине Советского Союза, я не стал. А вместо этого, встав в центре комнаты, начал говорить слова успокоительные и добрые. А как известно, добрым словом можно достичь многого. К примеру, спустя пять минут я достиг того, что на моей шее повисла та самая Довлатова, только лысая и без наколок. Вообще без единой!

…и рыдающая как ребенок. Потребовалось больше получаса, чтобы успокоить и разговорить эту ошибку неосапиантики, но в процессе выяснилось несколько деталей, из-за которых я вслух пообещал вставить Пашке и его бабам нехилый пистон.

Дело было так. Моё начальство исполнило уговор, вычистив дела всему нашему отряду недоубийц. На свободу все вышли с чистой совестью, тут же отправившись по своим делам. Конюхов и Сумарокова, художник и писательница, причем сразу в ЗАГС, а башкир Рамазанов на поезд. А вот Ленке деваться было некуда, да и особо никуда не хотелось, так что, пошевелив имеющиеся знакомства, она смогла подъехать к Цао Сюин на достаточно кривой козе, чтобы получить место в общежитии. С условием, что сведет наколки. Они, как оказалось, были даже на голове у этой панкушки, спрятанные под густыми черными волосами. Не суть важно, а важно то, что сколько эту особу не корми (я пробовал!), она всё равно будет продолжать смотреть в лес, на бухло и вещества.

Вот под ними, причем, хорошо так под ними, эта фройляйн и явилась до родной хаты в то время, когда у нас четверых в моей квартире уже третьи сутки шёл активный междусобойчик. А дальше, как можете догадаться, случается банальное – собрание жильцов, «переживающих» о том, что там с милыми девушками, одна бухая в дрова новая особа (которую не жалко) и коллективная просьба «сходи, Лен, посмотри».

Ну а панкушке что? Ей море по колено. Она взяла и пошла. А чо? Ну вот, а придя, услышала знакомые и милые сердцу звуки из-за закрытой двери, от которых у этой вольной дщери советских полей, тут же зачесалось. Она постучала, никто не ответил. Но разве панков это остановит, тем более лысых? Она постучала сильнее, потом еще сильнее, потом ногами!

А я взял и открыл. В своем туманном развернутом облике, занимающем всю квартиру. И, перед тем как Ленка успела хотя бы пискнуть, втащил внутрь. Дальше уже пищать было нечем, я тогда как раз был слишком близок к прорыву в естественное состояние, так что мало задумывался о том, кого, куда, сколько раз и вообще… в общем, очень хорошо, что Паша у нас такой благоразумный и сам не пришёл. Подлый, конечно, собака, но благоразумный.

В общем, Ленке новый жизненный опыт не то, что не понравился, а прямо-таки конкретно ужаснул. Причем настолько, что она забыла о своем умении становиться невидимой на несколько часов, а потом, как говорится, было уже поздно. Ну, в смысле поздно было сразу, даже удовольствие получила… своеобразное, да, но, в общем… такие дела. Вот.

– Мда, неудобно как-то получилось, – выдавил я, поглаживая лысую, как коленка, макушку всхлипывающей девушки, цепляющейся за меня как коала за эвкалипт, – В общем, извини. Был не в себе. Технически, конечно, вы сами виноваты…

– Я больше не пью! – проскулили мне в левую сиську, – Не могууууу…

– О как! – подивился я, – Вот видишь, как мало надо было, чтобы ты исправилась?!

– Пошёл в жопу, Изотов!! В жопу! Уходиии! – меня начали толкать в грудь.

Пришлось уйти, правда, с ощущением, что лед сломан и дальше все будет получше. Надо же, как я, оказывается, кодировать умею. Всего-то нужны слизь, щупальца и внезапность.

С остальным населением общежития всё получилось полегче. Задумчиво курящего на крыльце Коробка я душевно послал на три буквы, добился от него того же и отправился ловить гуляющую вокруг пруда Викусика. Это оказалось не слишком простым занятием, потому как трехметровые девушки, испытывая сильное душевное волнение, бегают довольно быстро, да и орут при этом громко. Все равно, загнав подругу в угол (не спрашивайте, где я его нашел в парке), я добился конструктивного диалога, быстро переросшего в костедробительные объятия и еще одну порцию завываний на тему «Витя мне так страааашно было!». Легко иметь дело с людьми, умеющими отделять правду от лжи. Всем советую таких друзей.

Мир и покой вернулись в «Жасминную тень».

Или как-то так, думал я, захваченный гигантской девушкой, вовсе не собиравшейся меня куда-то отпускать. Какое-то время назад мы оказались разделены и жили в разных местах, от чего Викусик соскучилась до зубовного скрипа. Как она почти сразу призналась, в том лагере, куда она попала вместе с Данко и другими нашими…

– Стоп, – внезапно прозрел я, – Викусь, а где Вадим? Вадим Юсупов? Он же в коме…

Еще одни костедробительные объятия и море слез. Вадим умер, не приходя в сознание. Я висел в воздухе, сжимаемый Викусиком, и скрежетал зубами. Парня было жалко, очень жалко. Способности извратили его, превратив в машину для убийства, готовую накинуться на любого, кто проявит хоть что-то, что можно расценить как провокацию. Вадим жил с этим, боролся как мог, был самым аккуратным и деликатным человеком, которого я только знал в обоих жизнях. Затем атака нашей общаги. Он угодил в кому, сдерживая себя от вспышки ярости, которая могла кончиться трупами, в том числе и нашими. Хороший парень… был.

Посидели на берегу, погрустили. Снега немного, но вполне достаточно, чтобы не отморозить задницы.

– А что с Васей? Колуновым? – наконец, спросил я.

– Вася… Вася скоро приедет, – ответила мне Викусик, не сводя глаз с замерзшей поверхности пруда, – Сюда. Жить с нами.

– Серьезно? – вспомнил я пацана с вечно горящей головой, – Он же маленький.

– Он повзрослел, Витя, – тускло улыбнулась мне подруга, – Чуть-чуть. И хочет жить с нами. Пока не…

– Пока не угодил в космическую программу, – кивнул я, – Понятно. Хорошо.

Только в сказках у историй бывает счастливый конец, где все радуются и смеются, а им дуют в жопу. Реальность дает слегка иную картину. Это вовсе не значит, что ты не можешь добиться для себя счастья и хорошей жизни, отнюдь. Можешь, если приложишь к этому силы. Просто это не будет получено, это будет заработано. Тяжелым трудом, потраченными годами, профдеформацией. Это будет вершиной, куда забираются люди, разучивающиеся смеяться. Счастливые концы без счастья.

У нас, неогенов? Еще хуже. Васе Колунову не нужен воздух, пища и вода, он регенерирует как «чистый». Его будущая судьба – за пределами нашей планеты, на орбите, Луне, Марсе. Сделать по этому поводу почти ничего нельзя, слишком многое один Вася может сделать для всего человечества. И именно, что один. В ином случае, у него вполне могла быть компания из «призраков», но вопрос со всеми советскими неогенами, находящимися в этом состоянии, сейчас сильно подвешен. В том числе и благодаря мне.

– Хорошо, что его здесь не было, когда ты появился! – с чувством сказала Викусик, – Вить, это было очень страшно! Это было… как осьминог огромный! Я чуть не умерла, когда ты на меня заполз!

Так, делаем галочку – эту новую форму рядом с впечатлительными людьми не применяем. На самом деле, эти полтора месяца сумасшествия дали мне куда больше, но выяснять самостоятельно я ничего не буду. Вот пойдем обследоваться, заглянем к Соломону Самуиловичу, а там и ясно будет. Да еще и товарищ Молоко… по радио будет.

– Вот кто вас надоумил тогда пытаться меня остановить, а? – бросил я взгляд искоса на Викусика, – И зачем?

– Как это кто? – заморгала та глазищами, – У тебя с работы позвонили, сказали в здание не пропускать! Ну так, просто уговорить дождаться…

– Дождаться кого? – уточнил я, – Кто приехал, когда я всё-таки заполз домой?

– Никого…, – растерялась девушка.

Таааак, запомним.

Додумать такую интересную мысль мне не дали. По льду пруда в нашу сторону легконого и грациозно неслась одетая в одну только майку Янлинь, что-то орущая и размахивающая руками. Рванув ей навстречу, я вновь, в который раз за этот чертов день, получил себе на грудь бабу, но, к счастью, на этот раз без слез.

– Он живой! – страшно прошептала мне в лицо молодая китаянка, делая большие-большие глаза, – Он жив!

– Кто?! – совсем не понял я происходящего, но расслабляя многие мышцы, включая и жопные, – Кто?!

– Он! Который в бочке! – нервно выкрикнула товарищ Цао, – Витя! Вероника зовёт! Побежали!

Здрасти, я ваша тетя. Кто в бочке? В какой… Вольфганг?!! Так, Викуся, пора бежать! Потом досидим!

В комнате Вероники уже вовсю наводили суету Палатенцо и сама, собственно, Вероника. Девушки неорганизованно метались, издавали странные звуки и ругались плачущими голосами. Позволив Янлинь присоединиться к этой движухе, я молча наблюдал её следствие и причину – висящего в резервуаре молодого немца, когда-то спалившего себе об меня мозги. Вольфганг Беккер чувствовал себя вполне нормально, то есть как висел дурак дураком, так и продолжал своё занятие, а вот монитор, показывающий его состояние, был другого мнения, демонстрируя, что в жизнедеятельности пациента наступили кардинальные перемены.

Проблема же заключалась в том, что сам резервуар с бывшим трупом не был предназначен для вскрытия на месте. Он был как яйцо, которое предполагалось аккуратно вскрыть… правильно. В лабораторном комплексе НИИСУКРС. Который, в данный момент, находился на полной консервации при полностью разгромленной системе вентиляции.

– Витя!!! – взвыла Кладышева, блестя безумными глазами, – Что нам делать?!! Трубку никто не берет?!! Витяяя?! Его нужно срочно в реанимацию! Срочнооо!!!

Надо ли говорить, что она орала мне это все в лицо, бросившись предварительно на грудь?

Нет, это не день, это точно жопа какая-то.

Я стянул с себя свитер, содрал джинсы, следом за ними полетели майка и трусы. Обнажившись, шагнул к толстому бронестеклу резервуара, а затем, нагнувшись, резко сунул вперед, сквозь стекло, палец. Раз, два, три… Зеленоватая тягучая жидкость тут же устремилась на свободу под девчачьи вопли. На этом я не остановился. Подождав буквально чуть-чуть, я сделал еще пару отверстий на уровне груди висящего в жидкости немца, а затем, сунув в них пальцы, резко, но плавно рванул в стороны, круша стекло. Так, чтобы успеть подхватить тело до того, как оно повиснет на шлангах и проводах.

Дальше пришлось самостоятельно выдёргивать разную дрянь из скользкого тела. Ухо, горло, нос, сиська, писька, хвост… то есть жопа. Из уретры вытягивал даже нежно, насколько позволяли обстоятельства, хрупкость и скользкость обнимаемого тела, да вопли волнующихся женщин за спиной, обещающих мне всё подряд, от смерти через анальное удушение до ночи жаркой любви прямо на Площади Советов. Из Вольфганга текло содержимым резервуара.

– Вызывай лифт! И держи его! – рявкнул я на Янлинь, а потом и на других, – Где моя маска? Сюда её со значком и часами! Я его по воздуху доставлю!

– Меня с собой возьмешь!! – рядом обнаружилась прыгающая на одной ноге Кладышева, пытающаяся втиснуться влажными ляжками в штаны.

– Да ты сдурела! – отреагировал я, быстро обтирая уложенного мордой вниз на кровать немца пледом. Тот вяло дергался и продолжал извергать из себя зеленоватый гель.

– Не п*зди, Изотов! – взвизгнула брюнетка, – Ты нас часами в воздухе держал! Всех троих!

– Юлька не в счет! – попытался отмазаться я. Одно дело в состояние покоя, другое – над городом лететь!

– Изотов! – зловеще зашипела атакующая штаны жопой Кладышева, – Я не про неё!

Вот черт. Спалила лысую!

– Тогда не жалуйся! – гавкнул я, переходя в свою новую форму компактного зловещего «осминога» и подхватывая щупальцами Вольфганга (много и нежно, шоб не растрясти), и Веронику, так и не справившуюся с одеждой. Последним щупальцем я выдернул из рук взвизгнувшей от неожиданности Юльки маску со значком, и поспешил из здания, пугая… ну разумеется, бл*дь, всех, перед кем буквально час назад извинялся, обещая, что ничего подобного не повторится. И тряся завывающей психиатрессой, мертвой хваткой вцепившейся в свои полунадетые штаны.

Птичку жалко, подумал я, взлетая на высоту метров в двадцать и слушая свой навигатор-Кладышеву. В смысле Ленку жалко. Ту, которая лысая. Бедная лысая панкушка просто сходила за хлебушком, она была не в курсе всего этого движа от слова совсем, а уж я, вылетающий из хаты именно в тот момент, когда она подошла к лестнице…

Ни дай партия она еще и хлеб жрать бросит. Я ж себе не прощу.

Глава 4. Братья по разуму

– Ненавижу больницы, – бурчал я, уткнувшись губами в темечко елозящей по мне девушки, – Жратва тут…

– Не отвлекайся! – укусили меня за сиську, продолжая творить непотребство.

– Кто-то обещал вообще устроить мне целибат!

– Не виноватая я! – пропыхтела вполне себе виноватая Вероника, – Если… аах… если… если…

Дверь мощно скрипнула (совсем не как в сказке), а потом застонала, мощно дёргаясь от рывков снаружи. Я, удерживая её изнутри одной рукой, замер в сложной раскоряке по серьезному поводу. Раздался злобный сварливый вопль:

– Эй! Шо тут происходит-то!

– Если! Если! Если! – у Кладышевой определенно намечался желаемый прогресс.

– Да кто там заперся?! Фулюганы! – продолжала громко орать бабка снаружи.

– Если! Если!!

У меня дела тоже шли, как бы это сказать, в гору. Но бабка сильно отвлекала.

– Занято!!! – рявкнул я со всей дури в тесной клетушке со швабрами. Оккупированной в данный момент нами, естественно.

– Если! Если!!!

– Да что творится-то?! – повторил сварливый, но быстро удаляющийся после моего воя голос, – Опять! Да сколько можно! Ермоловой пожалуюсь! Вот прямо сейчас к ней и иду! Надоели, сил моих нет!

– Столько! Сколько! Нужно! – взвизгнула Вероника, напрягаясь еще сильнее и начиная счастливо дёргаться, похрюкивая и сопя. Я от неё особо-то и не отставал.

Итак, какого собственно капитализма мы трахаемся в коморке со швабрами, расположенной, между прочим, в центральном госпитале Стакомска, вместо того чтобы счастливо жить дома? Ответ на этот вопрос прост как ослиный хвост – из-за чертова немца! «Витя, он должен быть под постоянным влиянием твоей экспатии!», «Витя, пойдем сделаем еще немного пиковых состояний!», «Витя, нам надо быть тут, это требует наука!».

Наука у неё, понимаешь, требует. Причем дофига требует, будьте уверены. А знаете, почему? Потому что Кладышевой тут не менее скучно чем мне!

– Валим! Валим! – тихо, но азартно шепча, мы делали ноги из запаленной малины, к которой приближались сердитые медики, возглавляемые попранной в правах уборщицей.

Правда, далеко мы не убежали, будучи перехваченными дежурной медсестрой, свирепо тыкающей пальцем в небо (скрытое потолком) и шепотом орущей о том, что нас ждёт (!) сама (!!) Ахмабезова (!!!).

– Здрасти насрать! – недовольно поздоровалась вечно опаздывающий целитель мирового уровня, стоящая возле койки с немцем, – Кладышева, ну ты совсем офонарела уже, коза свежедраная! И даже не отрицай, у тебя как у кошки, на роже твоей все нарисовано!

– Сама виновата! – ни грамма не смутилась девушка, которой давно уже шел тридцать седьмой год, – «Может утром, может днём, будь мол поблизости…». Я и была!

– Так надо было бежать!

– Во-первых, не знала, во-вторых – щас, вот прямо снялась и побежала! Понеслась на крыльях у любви! Наташ, ну че ты?!

– Че я? Меня люди ждут, а я тут с твоей куклой вожусь, пока ты там верховой ездой увлекаешься!

– Иго-го! – взржанул я просто из хорошего настроения.

Две женщины, замолчав, смерили меня долгими взглядами, не несущими в себе ни грана добра, тепла и света, а затем, всё-таки, занялись больным. Я, отойдя в сторонку, культурно не мешал им щупать лежащее под капельницей тело, не понимая, чего Вероника хотела добиться своим экспериментом. Да она и сама не понимала.

Вольфганг Беккер был шпионом, засланным в Советский Союз по мою душу. Далеко не простым. Эмпатия этого немца, внешне очень даже похожего на меня, была настолько сильна, что он пассивно улавливал эмоции и мысли окружающих, буквально присваивая их себе. Просто проживая на постоянной основе рядом с каким-нибудь человеком, он мог узнать все его секреты и тайны, банально «поглощая» мозговое излучение. Однако, моя экспатия оказалась в разы сильнее того, что разум неогена мог «переварить», от чего Вольфганг и стал растением.

Потом, собственно, и начался эксперимент – коматозник плавает в резервуаре, а мы мирно живём по соседству, облучая его мной. Как, впрочем, и кучу призраков этажом выше. И вот…

– А ну-ка…, – быстрым колобком подкатилась ко мне Ахмабезова, хватая за руку. Домогнувшись, женщина застыла соляным столб… колобком на половину минуты, а затем, бросив меня, поспешила проделать то же самое с немцем. После чего удовлетворенно вскрикнула, – Ага!

…и начала собираться. Мол, её работа здесь закончена.

– Наташ! – издала рык нетерпения Кладышева, – Ну чё?!

– Хер через плечо! – бодро ответила ей целительница, – Сейчас я его «включу»! А потом валите к себе, все втроем! Нефиг койку занимать! Точнее, тащите его, атрофия мышц не хрен собачий! Я, конечно, поживила всё что надо, но напрягаться ему в ближайшие дни придётся очень аккуратно!

– В смысле напрягаться? – не понял я, – Кому ему?!

– Ой, да идите вы уже в жопу, надоели! Я всё сказала! – и, ткнув немца пятерней в щеку, Наталья Константиновна побежала на выход.

…и только мы хотели начать ругаться, как лежащее на кровати тело содрогнулось, зайдясь кашлем и дёргаясь. А потом еще и выдавило из себя еле слышно, но разборчиво:

– Уу, с-суки…

На русском.

Меня моментально прошибли очень, очень плохие предчувствия, которые Кладышева тут усугубила, скомандовав снимать штаны и вертать всех домой. Также, по воздуху.

Вот вы, моя достопочтенная и несуществующая, скажите, среди вас есть мужчины? Ну есть же, да? Вот бывает так, что ты познакомился с девушкой, ага? Вы встречаетесь, работаете, всё у вас хорошо, вам весело и приятно. Птички цветут, бабочки кукарекают, в постели огонь, а так вообще тишь, гладь и благодать? Бывает же, да? Но, тем не менее, раза после первого, ты, как мужик, понимаешь, что весь этот рай ненадолго. Рано или поздно с вами захотят «серьезно поговорить». Но ты живёшь, гоня и гоня от себя эту мысль, выцарапывая у судьбы немного дистиллированного счастья, не думая о завтрашнем дне.

С немцем у меня была точно такая же чехарда. Я о нем не думал, прямо как о белой обезьяне. Отрицал ответы, лежащие перед носом. И даже сейчас, шлепая босыми ногами по плиткам общаги под осуждающим взглядом Цао Сюин, не одобряющей двух голожопых мужиков в своих владениях, я по-прежнему делал вид, что эксперимент Вероники Кладышевой никакого отношения ко мне не имеет. И что коматозный немец, выучивший русский за всё время бултыхания в зеленой жиже – вообще бабочка, которой снится, что она Пантелей Федорович.

Реальности было глубоко насрать на мои попытки заблудиться в иллюзиях.

– Куда его?! – сварливо спросил я у своей подруги-любовницы-соседки-младшей жены, тряся очумело моргающим немцем.

– К нам! – твердо ответила та, – Домой!

– Нафига мне там левый мужик?

– Слышь…, – слова определенно давались парню туго, – Я… тебя…

– Ну какой он левый, Витенька? – в интонациях Кладышевой просквозило нечто такое, профессионально-психиатрическое, – Он самый, что ни на есть, родной!

– Штааа?

– Приду… рок, – не унимался немец.

– Нет, ну ты посмотри, – под протестующие звуки девушки я легонько потряс пациента, – Он еще и обзывается!

– Я тебе еще и врежу, тупица…, – слова больному давались все лучше и лучше.

– Витя!? – не выдержав, взвилась моя подруга.

– Что?!

И я замер. Вмерз в кабину лифта, став с ней единым целым. Этот мир мне внезапно стал абсолютно понятен, как будто бы я уже сто триллионов лет живу в нем, а теперь ищу только покоя, гармонии и счастья, а не вот этого вот всего. Почему?

Да потому что «чтокнули» мы оба. Совершенно одинаково.

– Бл*дь…, – прошептал я, глядя на лежащее у меня, аки невеста, тело в руках.

– Бл*дь…, – пробормотало оно в ответ, явно тоже осознав всю неумолимую косность бытия.

Обосраться и не жить.

Вот так у Вити и появился братик. Не братик, конечно, а хрен пойми что, некая чудовищная форма существования, легко угадывающая почти всё, о чем я думаю, но при этом обладающая своей личностью. Точнее, моей личностью, но уже своей. Почти. В общем, всё сложно, но Кладышева с удовольствием начала объяснять всем нам.

Итак, был живой труп немца и живой Витя Изотов. Он облучал тело, которое, как мы знаем, привела в порядок Ахмабезова. Мыслями и чувствами. Вообще всем. Облучал-облучал, облучал-облучал и дооблучался, что слегка изменившийся мозг Беккера смог «впитать в себя» всю мою личность. По чуть-чуть, со временем, пока сигнал Симулянта-донора не достиг 100 процентов. А когда достиг, то, что случилось? Заработавший полноценно мозг заставил заработать и тело.

– И что теперь? – нимало не смущаясь, я делал другому себе массаж ног. Ну а че?

– Теперь Витя номе…

– Никаких «Витя-номер»! – тут же простонал мой двойник, – Меня зовут Вольфганг Беккер! Красивое имя, отличная фамилия!

– Ладно, Вольфганг, – покладисто кивнула научно возбужденная Кладышева, – Вот что нас ждёт дальше…

А ждало следующее. Сначала несколько дней рекуперации и обследований, а затем короткий эксперимент, в процессе которого новоявленного меня будут всё дальше и дальше убирать от донора, то есть меня же. Если этого не сделать в самое ближайшее время, то есть риск того, что мозг Вольфганга окончательно начнет зависеть от моего излучения, а спустя некоторое время он попросту исчезнет как личность, став лишь вторым мной в другом теле. То есть, мы полностью синхронизируемся, я стану ведущим, а Беккер – ведомым. И, возможно, сойдет с ума, так как тела у нас разные. Моторика, рефлексы, и прочая, прочая, прочая. Мизерная асинхронизация будет шатать чердак новоявленного неосапианта.

– Век бы не видел эту рожу, – прокряхтел новорожденный Вольфганг, перевернутый добрым мной на пузо для дальнейшего массажа, – Да и вообще…

– А так оно и будет, – спокойно продолжала наша психиатресса, – Ты обладаешь теми же способностями, что и твой… донор тела, так что мы уже озаботились о твоем новом месте жительства. Природа, тишина, покой, минимум людей вокруг. К тебе будут приезжать, исследовать феномен, но очень ненадолго и нерегулярно. Всё-таки глубинная эмпатия штука опасная, а для тебя так втройне…

– Ё-мое, а можно меня туда, где тишина и покой, а его тут оставить? – тут же озвучил завидующий я, получая подзатыльники от всех присутствующих, кроме стонущего у меня под руками мерзкого типа.

Жизнь несправедлива!

Вообще, случившееся, после первичного шока, особых эмоций не вызывало. Ну клон и клон, то есть вторая личность и вторая. Не то чтобы пофиг, а… да нет, пофиг. Если я себя знаю, а я себя знаю, то о разных наших секретиках буду молчать как убитый, а что еще? Витя хотел тишины и спокойствия? Витя её получит. Пусть через жопу, пусть даже как другой вариант Вити, но, как говорится, в безрыбный день и сам раком станешь, так что за Витю я лично рад настолько…

– Хвааааатит!

Да, я завидую этому подонку! Только родился, а уже всё получил. Сволочь, подлец, мерзавец… а еще он криокинетик на полшишки, то есть человек, у которого всегда будет холодное пиво…

Вот гад.

– Уберите его от меня!! Он мне зла желает!

Ну вот, вытолкали в шесть рук.

На самом деле, я только что соврал. Себе в том числе. Валяющийся на кровати парень – не просто мой клон. Это второй я, связанный с оригиналом ментальной пуповиной. У нас не общие мысли, а у него – мои. Его существование, жизнь хоть и созданного искусственно и противоестественно человека – целиком и полностью зависит от меня. Он есть я. И…

– Так! – рявкнула взмыленная Кладышева, распахивая дверь комнаты, из которой меня только что выставили, – Юлька! За «спиртом-плюс», живо! Весь который найдешь – тащи сюда! А потом еще и за водкой слетаешь! Янлинь!

– А?! – китаянка, выхваченная взбудораженной брюнеткой из-за собственной спины, оказалась буквально брошена ко мне в объятия с комментарием-приказом, – Крутитесь, как хотите, но, чтобы этот длинный дятел трое суток нормально соображать не мог! У Фридриха давление под двести!

– Эй, мне на обследо…, – попытался возмутиться я, но стало поздно.

На обследование действительно угодил лишь спустя трое суток. У маленькой сорокакилограммовой Кладышевой, похожей на голодающего и озабоченного подростка, оказалось влияния достаточно, чтобы прогнуть под свои планы Окалину и Молоко, бивших, между прочим, тревогу по поводу психического меня. Правда, потом, вырвавшись из сладко-алкогольного плена, я все равно угодил в застенки, где был вынужден выворачиваться наизнанку и закручиваться узлом в прогонах многочисленных тестов.

Плюс Молоко, да. Несмотря на специально измененный голос, которым она руководила процессом моего тестирования из Подмосковья, мне все равно было сложно не срываться на женщину, забывшую меня в банке-сейфе-лаборатории-НИИСУКРС.

– Итак, Витя, – грубым металлическим голосом вещал динамик, – Мы определили, что у тебя появилась некая новая форма. Её можно называть сверхгустым туманом и… теперь ты умеешь применять её… безболезненно.

– Умею, – согласился голый я, тут же превращаясь в компактный сгусток тумана объёмом не более двух-трёх кубометров. Моментально и безболезненно. Форма, ставшая для меня чуть ли не привычнее человеческой и гораздо более комфортная. В ней у меня даже некая форма осязания появилась. Более того, находясь в состоянии «осьминога», я мог оперировать с реальными объектами на уровне одетого себя-человека. Очень нехило, учитывая, что сейчас и одетый могу под двести кило выжать. В форме тумана это значит не просто выжить, но и полететь с таким грузом куда надо.

– Но, при этом, мы наблюдаем, что в обычной форме тумана тебе стало неудобно, так?

– Так и есть, – ответил я ученой. «Нормальная» форма, занимающая до трехста кубов воздуха, стала неприятной. Мне приходилось постоянно напрягаться, удерживая себя в таком состоянии, малейшее отвлечение – и перехожу в «осьминога». Невелика потеря, учитывая, что сводить людей с ума у меня желания нет, а в компактной форме я еще и летаю лучше. Единственная проблема – просочиться куда-нибудь стало задачей очень… болезненной.

– Виктор, я уверена, что все твои неприятные ощущения от трансформаций – чистой воды психосоматика, – подумав, проговорила мой куратор, – Не простая, тут явная фиксация на травмирующих событиях, которую твой организм использует для базиса нового набора трансформаций. Но заигрывать мы с этим не будем. У Кладышевой была теория, что если мы попытаемся проработать эти травмы, вывести тебя из-под их влияния, то инстинкт самосохранения, ослабнув, позволит тебе рано или поздно просто… раствориться в воздухе.

– В гробу я видел такие мансы, – фыркнул я, – Отпустите меня уже домой, к жене и детям. То есть к женам и ребенку.

– Последнее, Вить. Покури пока, опытный образец скоро привезут.

– Какой образец? – насторожился я.

– Нам нужно замерить твоё особое воздействие, – в искаженном голосе ученой прозвучали дополнительные металлические нотки.

Ага, палаческие.

Следующие несколько часов я вычеркнул из памяти. Партия сказала надо, комсомол ответил «есть», но лизать горчицу из-под хвоста добровольно и с песней? Мы не в том анекдоте.

Топая домой, я подбивал итоги. Итак, стал еще сильнее, получил возможность выделять еще больше слизи, почти три сотни литров за «сеанс», даже менять её свойства в более широком диапазоне, но это мелочи. Главное – я теперь могу регенерировать без особых проблем и временных рамок. Мы сделали около сотни замеров, во время которых я резал себе предплечье, а затем, спустя разные отрезки времени, переходил в туманное состояние и обратно. Раны полностью исчезали. Даже когда парочка «когтей», вызванных Молоко, мудохала меня дубинками в течение пятнадцати минут – все переломы и ушибы пропали после превращения. Теперь в графе «предполагаемый срок жизни» у меня красовался знак бесконечности.

Чудеса.

Не сказать, что я этому рад. Есть и есть. Хотя нет, чуть-чуть рад. Теперь Нелла Аркадьевна десять раз подумает, прежде чем давать мне задание в городе. От моего простого прыжка с места в одной из тестовых комнат полы в гармошку сдулись. И в зале испытаний проход в соседний зал появился.

Еще один плюс в копилку спокойствия. Теперь остается только разобраться с новоявленным Беккером, и можно будет страдать фигней, причем, довольно долго. В мире, конечно, бурлят события и происходят разные важные вещи, но, знаете что? Витя устал. Пусть НИИСУКРС чинит свою вентиляцию, «когти» стреляют нехороших людей, а мы будем вчетвером жить-поживать, новостей из Китая ожидать. Там, как-никак, уже запустили пробную версию нашей системы в одном из районов. Даже не районов, а в небольшом городишке на три миллиона народа, да и то не среди всех подряд. Аналог стакомовских «часов» – не та технология, которую можно выпускать стотысячными партиями ежедневно.

В общем, пошли все нафиг, я фея. И мне нельзя волноваться.

Перед «Жасминной тенью» курил мой клон, имеющий подмышкой костыль. Напротив него стояла и чего-то хотела Викусик, которую ответы Вити-номер-два определенно сбивали с толку.

– Привет всем! – подкрался я сзади к девушке под скептическим взглядом костылевладельца. Издав оглушительный визг, Викусик подпрыгнула на месте, вызывая небольшое землетрясение. Пошатнулась, конечно же, провалившись слегка в мягкую почву, затеяла падать, но была поймана мной в районе попы, и устаканена на ровную местность.

– Витя! – с деланным смущением, как это умеют все половозрелые барышни, выдала девушка.

– Не виноватый я, – отрезал не виноватый я, – За что смог, за то и ухватил.

– Не виноватый он, – тут же с готовностью кивнул мой двойник, – Ты ему как сестра. Младшая.

– Будешь много п*здеть, уедешь отсюда на коляске, инвалид ты умственный! – тут же вызверился я.

– Пошёл в жопу, – беззлобно отозвался мой умственный близнец, – Я тут третий день разгребаю то, на что у тебя вечно времени нет. И не будет.

– Сестра…, – пробормотала Викусик, рассматривая меня как в первый раз, – Серьезно?

– Ну да, – слегка смутившись, пожал я плечами, – Как-то так.

– А… гм, а…, – потерялась девушка, а потом скромно так потыкала пальцем в Фридриха, – А это кто?

– Я – всё хорошее, что когда-то было в этом дебиле! – категорично отрезал ухмыляющийся клон, – И сегодня я уезжаю. Насовсем. Куда подальше от вас.

– Не знал, что я такая противоречивая личность, – хмыкнул я.

– Теперь знаешь, – гадостно улыбнулся клон. Наблюдать знакомую улыбку с чужого лица было непривычно.

– Так, я запуталась, – вернулась в реальность Викусик.

– Не заморачивайся, незачем! – хором ответили… мы.

У трехметровой девчонки вообще глаза в кучу собрались. Пришлось её мягко прогонять, уговаривая, что ей все почудилось. Не просто так, конечно, Витя-номер-два явно хотел поговорить со мной наедине перед дорогой дальней. Или не хотел, но считал нужным.

– «Поговорить» – это слишком сильно, наверное, – закурил мой двойник новую сигарету, тут же закашлявшись, явно с непривычки, – Я просто-напросто знаю, что ты собираешься сказать, так что это будет монолог. Да, мне есть что тебе сказать, Витя, не забывай, связь односторонняя. То есть я – умнее тебя просто потому, что знаю больше.

– Хорошее начало, – съязвил я, сам доставая сигарету.

– Не то, чтобы, – скривился Фридрих, – Просто я свалю, наша связь оборвется и, скорее всего, мы никогда больше не увидимся. Если ты, конечно, не захочешь меня шлепнуть. А ты не захочешь.

– Не захочу.

– Ну так вот, чтобы ты не завидовал там или не воображал себе лишнего, расскажу о своем состоянии. Жизнь у меня сладкой не будет, тут базару нет. Эмпатия – это не твоя гребаная экспатия, я просто вбираю в себя эмоции и мысли, понимаешь? То есть, я даже в город никогда не съезжу, у меня, как и у тебя, совсем нет талантов этого дурацкого немца, а он, как наша разведка узнала, был просто гением самоконтроля. Так что меня отсюда будет забирать телепортер, иначе я просто до стакомовской Стены внешней не доберусь, мозги вскипят. Живу только потому, что ты рядом.

– «Телепортер». Палишься.

– Ох, извини, думал могу расслабиться рядом с самим собой, – скривился Фридрих, – Телепортатор, конечно. Ты меня слушать будешь или докапываться?

– Мне просто интересно, – выдохнул тучку дыма я, – Что ты мне можешь сказать, коматозник? Ты же, считай, неделю назад родился.

– И поэтому ты не затыкаешься, дебил, вместо того чтобы слушать.

– Понял, заткнулся, слушаю.

Ничего-то он особо и не знал, кроме одной маленькой вещи. Кладышева. Наша Вероника собиралась спрятать Фридриха Беккера и у неё должно было это получиться с блеском. Не у неё одной, конечно, тут речь шла не только о большой и светлой любви этой извращенки ко мне любимому, но еще и о тщеславии. Единственный в мир дупликант разума – это было уникальное открытие, которым моя миниатюрная подруга делиться захотела лишь с самыми доверенными и близкими из своих коллег. К которым, кстати, относилась и Молоко. Именно Нина Валерьевна, подёргав нужные рычажки, и выбила под «эксперимент» чуть ли не целую усадьбу во глубине сибирских руд. Там и будет проживать некто Фридрих Беккер, причем, скорее всего, до конца своей пусть и относительно короткой, но точно полной спокойствия жизни.

– Я смогу осуществить то, о чем мечтал ты, – взглянул мне в глаза клон моего рассудка, – Буду писать книги, возможно даже напишу игру, а то и пару. Все твои навыки и знания, даже совершенно ненужные моему телу, все здесь, в моей голове. Я их использую. Пусть то, что я буду делать, будет полной ерундой по сравнению с тем, чем ты занимаешься здесь, но это будет твоя ерунда. Пока твоя, да, потом уже, когда я стану от тебя отличаться, то назову её нашей. Вот за этим я тебя и позвал. Сказать, что будет дальше. И… еще одно. Девчонки тебя любят. Уже. Все трое. Знаю, что ты сам всё это выбрал, что держишь все в себе, просто знай – они уже.

– Тебе-то откуда знать, – пробормотал я, отворачиваясь. Все сегодня меня пытаются смутить…

– Твой любимый институт рогов и копыт довольно далеко отсюда, – вздохнул я-номер-два, – Когда ты туда уехал, я много чего смог уловить в «Жасминной тени». Но, знаешь что? Самое интересное – это не то, что я уловил, а то, чего не получилось почувствовать даже на гран.

– И что же это такое, товарищ я? – вопрос вырвался раньше, чем я его осознал.

– Дерьма, Витя, – очень серьезно ответил мне двойник, кладя руку мне на плечо, – Дерьма.

Прошло немало секунд, прежде чем я ответил на это. Достаточно, чтобы с хлопком разорванного пространства перед «Жасминной тенью» возник незнакомый мне человек в военной форме. Тем не менее, в спину самому себе, готовому стать отдельным человеком по имени Фридрих Беккер, раздалось моё сдавленное:

– Спасибо.

Глава 5. Гадость ближнему

Никогда не блистал особым умом ни в первой, ни во второй жизни. Да и что взять с человека, в детстве повстречавшегося с таким чудом, как компьютерные игры? О, они тогда целиком овладели моим временем, лишь скупо выделяя крохи на все остальное. Не жалею, кстати. Однако, было кое-что, всего одна мысль, которая залетела мне в голову удивительно рано, где-то лет в десять. Великая мысль. Основополагающая. Трансцендентно-прозаическая, я бы сказал.

ВСЕ СРУТ.

Вот прямо говном! Кто регулярно, кто не регулярно, в этих нюансах ничего полезного нет, в отличие от самой общей идеи. Все гадят. Профессора, депутаты, президенты, принцы Чарльзы, дворники, отличники и двоечники. Тоненькие, хрупкие и изящные девочки тоже СРУТ. Даже если они принцессы или балерины. А может быть, даже особенно, потому что такие тонкие девочки и едят понемногу, и гадят, наверное, тоже по крошке. Но часто.

Не суть. Каким бы смешным высказывание не было, его смысл в том, что все мы люди, все мы человеки, как бы не хотелось обратного. А его очень хочется, потому что мы, гомосапиенсы – архинеприятные и мерзкие сволочи. Мы не хотим смотреть на товарища милиционера как на человека, мы хотим видеть в нем лишь защитника. Функцию. Также на продавщицу. На уборщицу. На депутата. Не понятно? Я говорю о взгляде мельком, о стереотипе, среди которых мы живем. По которым мы в жизни ориентируемся.

Я бросил ориентироваться еще в детстве, сразу же, как понял, что пожарный хочет не спасать нас от пожаров, а хочет пить дома пиво. Врач не лечит нас потому, что хочет, он простой человек со своей семьей, хобби и прочими хотелками, он нас лечит потому, что у него такая работа, он за неё деньги получает. И так буквально со всем. Даже самый умный, самый важный и самый толстый писатель срёт точно также, как это делает алкаш дядя Олег. Просто у писателя унитаз, а у Олега клумба тети Дуси, которая, внезапно, тоже срёт. Тетя, не Дуся. Ой, то есть не клумба.

Уничтожение стереотипов убирает и эмоциональный налет, с ними связанный. А жить без этого налета, поверьте, товарищи, куда ближе к реальности, чем нам обычно хочется.

К чему это я?

А вот к чему.

– Пош-шёл вон, собака! – именно с этими словами я, только что собственноручно вынесший мусор из собственного дома, отвесил несильного, буквально шуточного пинка человекообразной дряни, пять минут назад как пролезшей к нормальным людям.

Дрянь, издав полагающийся высшим приматам стон, зарылась своим очкастым жирным рылом прямиком в снег.

– Вы что себе позволяете?! – ко мне тут же подскочил ожидавший дрянь на улице человек в штатском, имеющий протокольную морду и жабьи тонкие губы. Правда, все это его богатство было весьма растянуто в гримасе шока первые секунды зрелища, но теперь оно вновь собралось назад, причем в явно немиролюбивую рожу.

– Не знаю твоего звания, но мне насрать, – процедил я, а затем ткнув пальцем в копошащуюся на снегу фигуру, рыкнул, – Только вот запомни, товарищ, запомни и другим передай – следующего я еще и обоссу, понятно?!

– Ты как…, – мужик внезапно обнаружил себя болтающимся в воздухе. Поднять за лацканы его восемьдесят килограмм мне было совсем несложно.

– Пасть закрой, – сквозь маску глухо проговорил я, – Потом бери этот кусок говна и валите отсюда. Перед тем, как мне угрожать, включи мозги, подумай, чем мне, коморскому, вообще угрожать можно. Всосал? А теперь еще всасывай – вы отобрали у нас все разработки, понял? Теперь и еб*тесь с ними дальше сами. Сотрудничать я отказываюсь.

– Это… это так не останет-ся! – внезапно ожил собирающий себя с грязного снега лауреат премии Хаузера профессор кафедры кибернетических наук Московского Технологического Института, – Слы… ААааа!!!

Еще один пинок. Опять-таки легкий, но достаточный, чтобы лауреат набрал себе полную пасть ледяной грязи.

Изрядно замызганная «Чайка» стартовала с места как редкая модель «запорожца», в который воткнули шкодовский движок. Я смотрел в след уехавшим, сжимая и разжимая кулаки.

Еле сдержался. Честно. Вот еще чуть-чуть, и…

«Ну что вы как маленький, молодой человек». Покровительственная улыбка. «Мы же не дети. Ваш вклад в исследования недостаточно существенен, чтобы мы… ААА!!! Что вы делаете?! Немедленно поставьте меняяяЯЯя!!»

Недостаточно существенен. Сука. Недостаточно существенен! Мало того, что они нагло отжали наши с Янлинь разработки по дронам, так еще и не сумели в них разобраться! Точнее, сумели, всё-таки где мы, а где эти гребаные профессора и прочие доценты, но материалы (материалы!) – совсем другой вопрос. Программное обеспечение – тоже совсем другой вопрос! Наши наброски, иначе не назовешь, опирались на имевшиеся у меня воспоминания о материалах из другого мира. Пластик, углерод, компактные схемы, всё такое. Повторить в этом? Да, можно, но только используя дорогие и легкие ресурсы вроде титана. Пластиковая революция только начинается.

Не в материи дело. Советские ученые, при желании, дрон и из палладия соберут, бешеной собаке семь верст не крюк. А вот программная часть – это вопрос совсем иного уровня. Любой примитивный дрон является простой рамой с четырьмя винтами, передатчиком, приемником и парой релешек на схеме. Его любой школьник с зудом в жопе соберет. А вот разобраться в том, что мы понаписали, чтобы оно летало и управлялось – этот вопрос никак не для уважаемых ученых старой школы, тут нужен свой отдел разработки и тестирования этого самого программного обеспечения.

А где его взять? Предпосылок к тому, чтобы советские программисты росли и колосились десятками тысяч – нету. Компуктерные игры тут никто не изобрел, популяризация нулевая, отрасль развивается сугубо как технологическое ответвление. Поэтому и пришли к нам. Без поклона, почти с приказом.

– У нас будут проблемы, Витя, – пасмурная Янлинь, стоящая в одной майке на зимнем ветру, грустно смотрела на меня.

– Не волнуйся, – кровожадно оскалился я, – К этим неприятностям я давно готов.

Еще одна тернистая проблема этого Советского Союза. Неогены сильны, их способности эффектны, их дела обширно освещаются прессой, их любит публика. Но, превознося полезность нашей братии, необходимо держать марку и просто человекам. Наука – как раз является одной из монополий homo sapiens. Именно поэтому у нас так нагло и легко отжали разработки. Их постоянно отжимают, выдавая за достижения «простых советских ученых». Это нужно и… даже правильно. Баланс должен соблюдаться.

Только мне насрать. Нас с Янлинь нагло грабанули? Ладно, мы утёрлись. Но вот если наглости хватает на то, чтобы прийти еще и требовать не просто пальчиком показать, а «доделать»? Это уже за гранью добра и зла. А что у нас за гранью добра и зла? Правильно. Злой, коварный и неуравновешенный Витя, обладающий чуждым для этой вселенной опытом. Смешным, на самом деле, безобидным, но…

– Изотов!! – из интеркома почти показалась взбешенная голова моего любимого товарища майора, – Ко мне! Немедленно!!!

Выходя из «Жасминной тени» с ноутбуком и рулоном скатанных диаграмм, я улыбался так, что любой заглянувший мне под маску кархародон (это такая большая злая акула) уплыл бы на Северный Полюс и там бы повесился от зависти. Нашёл бы где и как, честно.

Говорят, что месть – это блюдо, которое надо подавать холодным. В целом, я полностью согласен с этой сентенцией, но с одним небольшим нюансом, уточняющим дырку, в которое нужно пропихивать это холодное блюдо. В этом случае еще и длинные сильные руки нужны, а они у меня есть.

– Витя…, – устало и ласково встретило меня начальство, – Вот скажи мне, ты совсем ох*ел?

– Нет, еще немножко осталось, – сняв маску, я прямо посмотрел в глаза Окалине-старшей, – А если серьезно, товарищ майор…

– Если серьезно, то ты попал, Симулянт, – прорычала майор, – Ты попал, и меня за собой тащишь. Радиевский любимчик Цаплина и Стояловой, а знаешь, председателем чего является Цаплин? Ты…

– Нелла Аркадьевна, – я слегка повысил голос, – Мы можем ругаться, либо я могу вам предложить более интересную альтернативу! Видите же, что не с пустыми руками пришёл?

– Мне не нужна альтернатива! – рыкнула блондинка, – Мне нужно, чтобы вывалянный тобой в грязи Радиевский заткнулся! А знаешь, что еще круче?! Крики Березовского пять минут назад! Знаешь, кто такой Березовский? Генерал он у нас! А ты его обоссать пообещал! Яиц ему к тебе выехать не хватило, зато вонь поднял! Представляешь, какой шум они устраивают? Крики, что у меня в Стакомске люди от рук отбились, сейчас звенят в каждом коридоре Кремля! И Дома Науки! За час, Витя, *б тебя об угол! За час!

Взгромоздившаяся на ноги блондинка стояла, сверля меня взглядом и упершись руками в столешницу своего монстроподобного стола. Я же спокойно торчал напротив, сжимая подмышкой ноутбук, а в руке авоську с рулонами.

– Нелла Аркадьевна. У меня материалы на руках. Выделите мне помещение, видеокамеру, полчаса своего времени, и вам всё станет ясно. Потом вы этой записью заткнете столько ртов, сколько сочтете нужным.

– Ты так в себе уверен, Изотов? – процедила моя будущая теща, с хрустом сжимая кулаки.

Угу, как будто выбор у неё есть. Понимает же, что я, если удила закушу, то до конца пойду. А я их закусил.

– Да, уверен, – вздохнул я, – Скоро узнаете почему.

Презентация была простенькой и безыскусной. Всё-таки, я этим уже почти тридцать лет как не занимался, да и карандашами многое не сделаешь. Голая схематика, все простыми словами. Зато очень-очень доходчиво, а это было главным.

– Потенциал военного применения технологии крайне широк, – вещал я, красиво стоя с указкой сбоку от вывешенного графика, – Разведка, уничтожение огневых точек, огневое поражение бронированного транспорта противника. Триангуляция для наведения огня вслепую, приспособления для штурма закрытых помещений…

Дроны могли изменить все на поле боя. Их основной фишкой была именно дешевизна изготовления одной единицы, а универсальность поражала воображение. Технически, даже устройство, способное быстро и точно скинуть противопехотную гранату на голову окопавшимся, уже было рычагом, способным много что наворотить в тактике полевых боестолкновений. Литиевый аккумулятор, корпус из дешевого пластика, одноразовость оружия при многоразовости оператора. И все это благодаря маленьким четырехлопастным жужжалкам. Оружие индустрии. Мелкое, злое, бесконечное, безжалостное ко всем, кто не спрятался.

– Я имею серьезные основания предполагать, что в теории развитие программного обеспечения для «умного» оружия быстро достигнет стадии, когда можно будет выпускать беспилотные самолеты, управляемые с земли оператором, – наконец выдал я, – А также кластерные «рои» летающих роботов, с распределенной вычислительной сетью, способные к сложным маневрам и формациям. В общей перспективе развития этой отрасли…

Окалина слушала, окаменев всем, чем только можно. Она ни в одном месте не была ученой, но, как я уже и говорил, моя презентация была предельно доходчивой, а уж действующий командир подразделения вполне себе хорошо представляет – что такое граната, внезапно упавшая на твоих людей с высоты. Ночью. А я все говорил, говорил и говорил, постоянно упоминая, что всё, что нужно генералам – так это рабочий прототип, который можно изготовить из дорогостоящих материалов, плюс департамент разработки ПО, который разовьет и дополнит украденные у нас с Янлинь разработки.

От последней фразы майор поперхнулась, а я сменил тон, глядя в камеру.

– Прошу не считать меня человеком, ищущим личной выгоды или славы, кроме тех, что заслужены моим личным трудом. Я могу рассмотреть возможность вернуться к своей собственной разработке только при высочайших гарантиях, что сам и Цао Янлинь будем указаны как авторы идеи и основные разработчики проекта. Любая попытка продавить иное решение будет означать немедленное прекращение каких-либо переговоров на эту тему. Навсегда. Изотов Виктор Анатольевич, старший лейтенант КГБ, доклад закончил.

Щелкнув переключателем камеры, огромная блондинка начала тереть себе лицо. Красивая у меня будущая теща, что ни говори. Косметика? Пф, для слабаков. Родись красивой, занимайся собой, получи хороший артефакт – вот секрет успеха.

– Витя, зачем это тебе? – вздохнув, спросила она, поднимая голову, – Вот скажи, зачем?

– Затем, что вот это, – обвёл я рукой листы на стенах, – никак не продукт неогеники, товарищ майор. Это я и Янлинь. Может быть вам, Нелла Аркадьевна, это и непривычно, но вы, извините уж сердечно, человек. Вы родились, учились, сами пошли на службу, сами всего добились. Как человек. Вы пользовались этой системой, а она пользовалась вами. У меня же система забрала всё. Детство, молодость, возможность мирно жить и заниматься любимым делом. Из-за неё у меня руки в крови по локоть. Со всем этим можно смириться, но не со вседозволенностью. Я ничей не слуга. Ни ваш, ни генералов, ни Советского Союза Социалистических Республик. Что бы тому в очередной раз не понадобилось.

– Один в поле не воин, Изотов, – отчеканила майор, – В этом деле можешь на меня не рассчитывать. Единственное, что я могу для тебя сделать и сделаю – это упомяну в приложенном рапорте, что ты находишься на реабилитации после серьезнейшей психической травмы. Что ты, старший лейтенант, отстранен от службы и что я не несу за тебя ни малейшей ответственности, понятно?

– Это будет просто прекрасно, Нелла Аркадьевна, – удивил я женщину счастливой улыбкой, – Большего и не нужно.

– Ты что-то придумал, да? – напряглась Окалина, – Только смотри, Витя, втянешь в это Юльку…

– Втянул уже, – еще свободнее улыбнулся я, – Вы всё правильно сказали. Один в поле не воин, но вот приманка – просто отличная!

– Твою мать…

Люди часто упускают из внимания то, что на глаза им не лезет. Призраки? Ох, это же умнейшие неогены поколения, но что они делают? Сидят безвылазно в общежитии, возвращают себе эмоции? Получается? Замечательно. Только вот у призраков нет тех, кто заходит к ним на чай, стреляет трояк до получки, или там зовёт в гаражи. У них никого нет, поэтому они, как бы, невидимы. Однако, это уже живые люди. Пусть отстраненные, пусть… не суть важно. Главное, что про них забыли. А зря.

Это я дурак с почти нулевой «невой», уверенный, что всё равно рано или поздно сдохну, а вот товарищи призраки в таком исходе совершенно не уверены. И, когда они почувствовали вкус к жизни, эмоции и чувства, перед ними остро встал вопрос собственной защиты. Особенно на фоне возможного добровольно-принудительного посещения космоса.

Спросите меня зачем и на кой половой орган всё это мы затеяли? Что нам спокойно не жилось?

…чтобы нам спокойно жилось. Зашедший ко мне чуть ли не с ноги Радиевский, всей своей харей демонстрирующий, что он хозяин положения – явственный показатель того, в какой позе некоторые паразиты привыкли видеть неосапиантов.

– Виктор, повторюсь, я тебя не прикрою, вообще. У нас руки заняты так, что я спать ложусь с мыслью, как бы тебя сдёрнуть на службу. Вешаемся. И теперь еще эта твоя… как её… презентация. Ты очень уверенно всё объяснил.

– Вам понравилось?

– Издеваешься? Нет. Любое изменение баланса всегда ведет к крови, запомни это.

– Говорят, Нелла Аркадьевна, правила безопасности пишутся кровью. Сейчас она нужна для тех, кто возомнил неосапиантов игрушками. Зверьми. Послушными медведями на велосипеде, готовыми на всё за пайку.

– Меня уже почти тошнит от твоего пафоса, – скривилась женщина, закуривая, – Катись уже. Лечись. Воюй.

– Так и поступлю, – я начал послушно сворачиваться, – Только вот еще одна деталь для нашей широкой публики, товарищ майор…

– Что?!

– Недавно «Жасминную тень» обокрали, – проигнорировав возмущенный вопль богатырши, я демонстративно потыкал пальцем в переключатель, вырубающий маленькую и старенькую, но очень хорошо работающую благодаря стараниям Янлинь камеру в ноутбуке, – Как вы думаете, а могли эти нехорошие люди еще и обрывки наших с Цао наработок в Китай упереть, м?

Щелчок.

На выходе, я обернулся. Огромная блондинка молча смотрела на меня.

– Что, даже отнимать не будете?

– Зачем? – пожала женщина плечами, – Вижу, что ты… вы всё спланировали. Это не моя головная боль. Я тебя понимаю, Витя. Вас понимаю. Но мы разные. Я большую часть жизни креплю существующий порядок. Вы хотите… нет, вы работаете над новым. Нинка мне объяснила. Единственное, что мне жаль, так это то, какое чудовище вы придумали. Эти… дроны, да? Они изменят всё. Солдаты и так боятся неба, Витя.

– А мы боимся завтра, – вздохнул я, – Потому что может прийти очкастая свинья и всё забрать. Потому что нас могут, оправдываясь высшими интересами, которые вы защищаете, забросить всех в космос. Меня, Юльку, остальных. Просто как котят. До свидания, Нелла Аркадьевна.

– Давай, Изотов. Постарайся только никого не убивать.

– В планах не было. Только обоссу.

– Катись нахер!

Я и укатился. Сначала домой, свалить всё это добро, отдать ноутбук милой китаяночке, поцеловать мимо пролетающую Юльку, выдать щелбан по заднице подслушивающую перепалку Коробанова и Довлатовой Онахон (или Охахон), а затем, подкравшись к шатающейся вокруг пруда Викусику, утащить её по магазинам. Там мы накупили много вкусностей, которыми вечером и угостились, устроив общий сбор всех немногочисленных жителей общежития.

Это был просто скромный праздник на ровном месте. Такое сложно устроить в общаге, где нет столовой, а сплошь одни «нумера», но у нас на втором этаже главного корпуса был небольшой зальчик, в котором поместились все, включая даже призраков. Последние, возбужденные моим утренним дебютом, вполне нормально общались с окружающими, задавая, правда, множество личных вопросов. Особенно Викусику, пролезшей к нам внутрь на четвереньках. Бедная девочка, буквально зажатая стенами и людьми, не знала куда деваться и горела от смущения.

Было весело.

Паша и его девчонки решили, что это лучшее время, чтобы объявить о том, что они женятся. Это вызвало серию воплей нужного характера, а также подвыпивший Салиновский раскрыл хитрый план по использованию собственных способностей – он собирался чуть-чуть воздействовать на даму в ЗАГС-е, чтобы она нечетко прописала имя «Онахон» (или Охахон) так, чтобы как бы обе сестры имели возможность значиться его женами. Мы за это без задней мысли выпили, искренне радуясь за троицу балбесов. Те, впрочем, не собирались на этом останавливаться – мой белобрысый друг, с горем пополам научившийся кодить, собирался принять какую-то мелкую должность на кафедре, а вот его подруги хотели с поклоном пойти ко мне любимому, дабы я, подёргав ниточки, узнал, где и как могут пригодиться… супердератизаторы. Видимо, сестры преодолели свою брезгливость или, наоборот, подались лени (чтобы больше ничему не учиться). Я, конечно, пообещал.

Следующей внезапно высказалась Викусик, от которой Юлька отогнала призраков. Девушка решила пойти в школу милиции, на следователя. Тут её начали хором отговаривать, убеждая, что такого счастья ей и даром не надо, но Виктория Ползунова встала в позу (фигурально, конечно), а потом, твердо заявив, что она всё решила, хлопнула мой стакан с водкой, где было много-много «эсэски». Дальше мне пришлось банально делать ей коктейли, потому как подвыпившая великанша, понятия не имея о порошке, могла бы запросто израсходовать весь наш наличный запас водки. Тем не менее, Викусик оставалась в общежитии, что меня, безусловно, радовало.

…как и кислая физиономия лысой панкушки, взглядом провожающей каждый стопарик. Но Ленка у нас была теперь трезвее всех живых. Разумеется, мимо подогретого меня это пройти не могло, поэтому я насел на девушку, прилюдно домогаясь голосом и желая узнать, как и чем она теперь живёт.

…и чуть челюсть не потерял.

– В школу милиции иду! Вместе с Вичкой! – сердито махнула лысой головой на кивающую пьяненькую Викусика Ленка.

– Ты?! В милицию?! – я неприлично заржал, за что и получил под дых от насупившейся лысяшки.

– В меня, Вить, – как-то жалко ухмыльнулась Ленка, – Буквально вдолбили эти мысли. Как ты думаешь, кто?

Гм. Стыдно.

– Да и вообще, ты телевизор когда последний раз смотрел? – хмыкнул Коробанов, потирая сетку глубоких шрамов на левой руке, – Вообще знаешь, что в мире творится?

– Не знаю пока, уши не дошли, – вяло отмахнулся я, пытаясь вжиться в реальность, где мирные невинные девочки и разбитные панкушки мерным шагом идут вместе служить правопорядку.

Додумать мне не дали, потому что как раз мирная, невинная и подвыпившая девчуля на триста кило издала нетрезвый вопль:

– Васю привезли!!

Глава 6. Маленький камешек

За мной приехали с раннего утра. Свои, родные, из КГБ. Второй район. Аж на двух серых «Волгах», серьезные такие дяди, с корочками и в пиджаках, под которыми топорщились стволы. Морды протокольные-протокольные. Попросили «проследовать» с ними.

Просьбу я выполнил. Натянул джинсы, майку, свитер свой любимый с воротником под горло, сверху косуху. Часы застегнул на руке, документы в карман положил, маску надел. Полный парад. Поцеловав всех девчонок, неторопливо вышел из здания, кивнув по дороге бабе Цао, сел на заднее сиденье одной из автомашин, да поехал.

Почему бы и не поехать, раз зовут?

А вот когда приехал, то столкнулся с очень рьяным подполковником, решившим, что можно орать на другого человека матом, и даже брызгать слюнями. Встав, я приклеил этого нехорошего человека к стене вверх головой, залепив ему пасть слизью, а затем, выглянув в коридор, попросил у конвоиров привести нового подполковника, этот мне не понравился. Заявление вызвало определенный ажиотаж, но один из гэбэшников, слыша мой спокойный тон, рискнул сунуть голову в кабинет, оценил диспозицию и угомонил сослуживцев.

Стволов с меня, тем не менее, не свели.

Зато показался человек, направивший нервного подполкана по мою душу. Полкан, что интересно, причем, довольно молодой и спокойный.

– Если у вас приказ добиться от меня определенной реакции, то вы его не выполните, – тихо проговорил я, слегка наклоняясь к человеку гораздо ниже меня, – Давайте не будем доводить до… проблем, товарищ. Просто пните меня выше.

– Ты так в себе уверен, Изотов? – тоже тихо буркнул не представившийся мне полковник.

– Я только что приклеил подполковника вниз головой, – продолжил я переговоры, – Так что да, уверен.

Заглянув в комнату и полюбовавшись на инсталляцию, полкан, поманив меня рукой, вновь пробормотал:

– Ты в курсе, что человек может умереть в таком положении?

– Да.

Такого короткого ответа ему хватило. Мне пришлось раздеться догола, только тогда сил хватило, чтобы отодрать мычащего подполкана от стены вместе со штукатуркой, но после этого меня повезли дальше.

В Центральное Управление Комитета Социальной Интеграции.

Циклопическое здание, затмевающее облака. Сердце всей неосапиантики Советского Союза, а может быть, даже и мира. «Копухи», они же КПХ, могут творить чудеса трудовых подвигов, КГБ может быть щитом и мечом, но «ксюхи» – они мозг. И не только. Именно в КСИ принимаются все решения, связанные с неогенами, вырабатывается политика, идёт сопряжение с другими властными структурами страны. Именно в этом архитектурном чудовище, возвышающимся над нами на почти две сотни метров, планируются все великие дела.

Для меня гигантский комплекс казался разожравшимся и обнаглевшим драконом.

К счастью, такого классного Симулянта мелкой чинуше тиранить не позволили, поэтому лифт вместе с сопровождающими (встретившими меня у машины) вознес меня сразу на шестидесятый этаж, в царство полированного дерева и красных ковров. Нет, серьезно, тут всё было в них! Уютнейшего вида стенные панели (с картинами!), паркет, тумбы, стулья со столами (в коридоре! Для ожидающих!). Красота неописуемая. Как будто попал в другой мир.

Вскоре меня привели в комнату, напоминающую раздевалку.

– КАПНИМ, товарищ Изотов. Одевайте, – сухо произнес один из встретивших, доставая титановый экзоскелет из шкафчика.

– Надеюсь, усиленная модель? – задал вопрос я, с усмешкой начиная раздеваться.

– Обычный гостевой ОД, – спокойно ответил другой конвоир.

– Тогда он меня не удержит.

– Мы знаем.

Клевые ребята. Никаких понтов, голый профессионализм.

В кабинете, куда меня потом отвели, была… женщина, рассматривающая бедолагу Изотова с неприкрытым любопытством. Я ответил ей тем же. Обычная, худенькая, лет тридцати, замечательно сохранившаяся. Её лицо можно было назвать даже милым. Строгая рабочая одежда, без единой лишней складки. Очки в тонкой оправе, почти бесцветные губы. Пучок «синего чулка» на голове.

– Спасибо, ребята, – тепло улыбнулась она конвоирам, – Вы свободны. Дальше я сама.

Василиса Иннокентьевна Баевская оказалась человеком приветливым и любопытным, ненавязчиво начав меня расспрашивать о моем житье-бытье. Я охотно отвечал, потребляя собственноручно сваренный ей кофе, самый вкусный из тех, что я пил в этой жизни. Беседа шла на загляденье мирно и по-домашнему. До поры до времени.

Момент для своего первого настоящего вопроса это милое создание выбрало очень правильный, именно тогда, когда я, как и любой порядочный мальчик, понес свою чашку к небольшому умывальнику в примыкающей комнатушке, где, собственно, эта Василиса и готовила кофе.

– Витя, а можешь рассказать, что тебя подвигло на этот… поступок? – проговорила женщина, – За что ты так грубо обошёлся с профессором?

– Конечно же могу, Василиса Иннокентьевна! – мирно бросил я через плечо, неся чашечку, – Чтобы попасть сюда, конечно же! К вам!