Глава 3

– Тётя! – Вика не стала откладывать беседу в долгий ящик и подступила к тёте Генриетте сразу же, как только та вернулась, проводив майстера Раулса. – Что не так с моим кулоном?

– А что с ним? – очень натурально изобразила недоумение тётя Генриетта. Она прошла в кухню, открыла дверь в кладовку и загремела банками и жестянками, делая вид, что очень занята.

Возможно, Вика бы ей и поверила, если бы не слабый запах беспокойства. Так пахнут сушёные яблоки и горящие осенние листья.

– Тётя, – серьёзно сказала девочка, подходя ближе, – я уже взрослая. Я попала в другой мир, я прошла через Тумарье. Я должна знать правду. Расскажите мне.

Несколько долгих мгновений тётя Генриетта смотрела на племянницу, а потом вздохнула, сдаваясь.

– У нашего мира, Вика, есть Сердце. Точнее, было. Но однажды оно разбилось. Именно после этого и произошёл Раскол. Сердце разбилось, и осколки разлетелись по всему Восьмирью. Но многие верят, что если собрать все осколки Сердца вместе, то Восьмирье снова соединится…

У Вики перехватило дыхание, и она непроизвольно стиснула кулон в ладони.

– Вы хотите сказать… – взволнованно начала она, – вы думаете, что мой кулон – из осколка этого самого Сердца?

Незаметно подошедший к ним Лукас тихо охнул, круглыми от ужаса и восторга глазами глядя на Викино самодельное украшение.

– Когда я впервые его увидела, то сразу это заподозрила, – призналась тётя Генриетта. – Но наверняка сказать не могла. А майстер Раулс сегодня это подтвердил.

– А он откуда знает?

– Тот прибор, которым он вас осматривал, – это его собственное изобретение, он позволяет видеть истинную сущность вещей. Он-то ему и показал, что на самом деле представляет собой твой кулон.

На кухне воцарилась глубокая тишина.

«Что ж, теперь понятно, почему мама хранила осколок в шкатулке с украшениями и драгоценностями», – размышляла Вика. Это и впрямь была огромная ценность! Подумать только, а она едва его не потеряла, когда вредный Колька толкнул её на траву и разорил секретик!

– Но как осколок Сердца Восьмирья оказался у мамы? – наконец спросила Вика.

Тётя Генриетта нахмурилась, словно её посетили неприятные воспоминания, и Вика поняла, что сейчас она узнает какую-то тайну, которая ей не понравится.

– Сердце Восьмирья разбилось не само, – ответила тётя Генриетта. – Его разбили. И так вышло, что твоя мама случайно поймала один из осколков. Она подумала, что он не должен попасть в руки раскольников – так мы называем тех, кто разбил Сердце, – и спрятала его у себя.

Вика кивнула: да, это в духе её мамы, она всегда была готова выступить на стороне правого дела.

– Но раскольники быстро вычислили, что один из осколков оказался у твоей мамы, и бросились за ней в погоню. А потом всё усложнилось ещё больше… – Тётя Генриетта нахмурилась. – Тайные констебли решили, что твоя мама – заодно с раскольниками, что она – одна из них.

– Как же так? – возмутилась Вика, и ей стало очень обидно за маму. Это так неприятно, когда ты искренне хочешь сделать что-то полезное, а тебя обвиняют в дурном умысле. Уж Вика-то знала! Как-то раз мальчишки перевернули в классе ведро с грязной водой, а Вика, увидев лужу, стала её вытирать. Но учительница не поверила, когда Вика рассказала, что воду разлила не она. Учительница решила, что вытирать пол Вика стала, чтобы скрыть следы «преступления», и отругала её за опрокинутое ведро.

– Да, несправедливо, – вздохнула тётя Генриетта. – Но так уж вышло. Когда разбилось Сердце, поднялась такая паника и неразбериха! Кто-то увидел, как побежали раскольники и как побежала твоя мама, – и решил, что они действовали вместе. И не важно, что бежали они в разные стороны, – никто тогда особенно не разбирался. В итоге твою маму начали искать и раскольники, и констебли. И ей пришлось бежать ещё дальше.

– В наш мир, – поняла Вика.

Тётя Генриетта кивнула.

– Но как же она туда попала? Ведь вы говорили, что, кроме «лишних» дней, человеку нужно иметь какую-то вещь из другого мира.

– А у неё кое-что и было… – начала тётя, но тут Вику осенила догадка, и она перебила, не дослушав ответа:

– Так вот как я попала к вам: из-за кулона! А я-то ломала голову, какой же предмет из Восьмирья у меня был с собой и откуда он вообще мог взяться в нашем мире!

– Да, я тоже думаю, что ты попала к нам именно из-за кулона.

– А тайные констебли, значит, ищут меня тоже из-за него, да?

– Скорее всего, ты права, – кивнула тётя Генриетта. – Я уверена, что у них есть способ отслеживать появление осколков Сердца в нашем мире.

– А для чего они их собирают? Будут склеивать, чтобы снова соединить Восьмирье?

– Не знаю, Вика. Вообще, за осколками Сердца у нас охотятся многие. Раскольники – раз. Но они склеивать их точно не будут! И другим не дадут это сделать. Сопротивление – два. И вот эти, наоборот, очень хотят собрать осколки Сердца в одно целое, в надежде, что это воссоединит Восьмирье.

– Так у вас ещё и Сопротивление есть?

– А как же! – усмехнулась тётя Генриетта. – Если нет Сопротивления, значит, все всем довольны, а так не бывает. Но ребята из Сопротивления такие наивные и неумелые! Идеалисты, одним словом. С таким подходом, как у них, ничего не выйдет. Ну и наконец, есть и три – тайные констебли. Но если с раскольниками и Сопротивлением более или менее понятно, то насчёт констеблей никто точно не знает, для чего именно они ищут осколки. По идее, власти должны быть заинтересованы в воссоединении Восьмирья. Но тогда почему они не работают вместе с Сопротивлением? Ведь цель-то у них одна. А ещё ходят слухи, что Сердце Восьмирья даёт своему владельцу невероятное могущество. И это порождает другие слухи: будто констебли собирают осколки, чтобы склеить Сердце мира и отдать его правителям, а те оставят его себе, вместо того чтобы вернуть Восьмирью.

– Ну дела… – протянула Вика. – И кому же мне тогда отдать осколок? Точно не раскольникам. И наверное, не Сопротивлению, раз вы говорите, что на них полагаться нельзя. Остаются только констебли, но…

Вика вздохнула. Она с детства привыкла, что в случае серьёзных неприятностей нужно всегда просить о помощи полицию. А констебли – они здесь как раз вроде полицейских. Только уж очень ей не понравилось, как они действовали в Ово. Да и то, что они записали её маму в преступницы, тоже выставляло их не в лучшем свете. Наконец, если слухи о правителях правдивы и те собираются использовать Сердце Восьмирья в своих собственных целях, то отдавать осколок констеблям точно не стоит.

Ах, как бы Вике хотелось сейчас посоветоваться с мамой! Что же делать? Кому отдать осколок Сердца? А вдруг Вика не знает ещё чего-то очень важного? Вдруг мама хранила осколок не только потому, что пришлось бежать? Что, если у неё были ещё какие-то важные причины?

– Тётя! А может быть, вы возьмёте кулон себе? – осенило тут Вику.

Девочка почти мгновенно пожалела о своём предложении. Пусть это и был осколок Сердца Восьмирья, но для неё в первую очередь это мамина вещь, тоненькая ниточка, которая даже через миры словно связывала их. И сейчас, когда Вика застряла в чужом мире и очень тосковала по маме, эта связь стала особенно важна. Словом, расставаться с кулоном Вике на самом деле очень не хотелось, пусть даже обладание им и грозило серьёзными неприятностями.

Глаза тёти Генриетты загорелись, она дотронулась кончиками пальцев до кулона – и тут же отдёрнула руку, словно обожглась.

– Не думаю, что он меня примет, – покачала она головой.

– А что, он должен принимать того, кто его носит? – удивилась Вика.

– Не знаю. Но, судя по его реакции, похоже, ему не всё равно, кто его хранитель. И я ему, видно, не понравилась, – с сухим смешком подытожила тётя Генриетта.

– А мне можно попробовать? – встрял Лукас.

Тётя Генриетта наградила его таким взглядом, который должен был заставить любого нашкодившего мальчишку вытянуться по струнке, но на Лукаса это никак не подействовало.

– Ну попробуй, – согласилась Вика.

Лукас осторожно прикоснулся к кулону – и тоже отдёрнул руку.

– Жжётся! – пожаловался он и подул на пальцы.

– Да? А я ничего подобного не чувствую, – растерянно пробормотала Вика.

– Вот именно поэтому пусть кулон и останется пока у тебя, – решительно заявила тётя Генриетта.

Вика облегчённо выдохнула – и вернулась к расспросам:

– А что делало Сердце Восьмирья? Ну, кроме того, что скрепляло ваш мир и не впускало Тумарье?

– Как ни странно, никто и не знал, что у Сердца есть такая сила, пока оно не разбилось, – грустно усмехнулась тётя Генриетта. – То есть не то чтобы не знал – старинные легенды о Сердце мира были известны всем, но кто же верит в древние сказки? И потом, когда всё работает исправно и без перебоев, никто не задумывается, как именно это получается. Было Сердце и было, лежало себе в столице, в центральной Ратуше, на почётном месте, и всё шло хорошо. И лишь когда Сердце разбили, и случился Раскол, и откуда ни возьмись появилось Тумарье – только тогда все и поняли, что на самом деле старые легенды о Сердце были правдой. Но увы, это понимание пришло к нам слишком поздно.

Вика повертела в руках самодельный кулон. На вид он по-прежнему казался просто красивым стеклянным осколком, ничего особенного. Даже не верилось, что в нём заключена важная частица целого мира!

– Тётя, а что такое Тумарье? И откуда оно взялось?

Тётя Генриетта уселась за стол и как-то тяжело опёрлась подбородком на руку.

– Откуда оно взялось, никто наверняка не знает. Хотя версий существует великое множество.

– А вы в какую версию верите?

– Я считаю, что Тумарье породили мы сами, – совершенно неожиданно выдала тётя Генриетта.

– Что значит «мы сами»? – возмутился тут Лукас. – Хотите сказать, Тумарье появилось, потому что мы так захотели? Да быть этого не может!

– Лукас, скажи: куда вы выбрасывали из дома все свои обиды и огорчения?

– В мусор, конечно!

– И что потом случалось с мусором?

– Ну, раньше его забирали мусорщики. А теперь… – Голос Лукаса стих.

– А теперь? – повторила тётя Генриетта.

– А теперь его выбрасывают в Тумарье, – едва слышно отозвался Лукас и отвёл глаза; похоже, он понял, к чему ведёт тётя Генриетта.

– Вот именно, – многозначительно кивнула та. – Тумарье состоит из наших собственных обид и разочарований, подозрений и обвинений, недоверчивости, злобы и зависти. И мы изо дня в день пополняем его всё новыми и новыми плохими эмоциями. Делаем его всё гуще, всё плотнее. Того и гляди оно скоро вообще нас затопит!

– В Ово Тумарье уже несколько раз выходило из берегов, – сказал Лукас.

– Но где же Тумарье было до Раскола? – нахмурилась Вика. – Или оно только после него появилось?

– Думаю, оно всегда в некотором роде находилось в Восьмирье, – ответила тётя Генриетта. – Раньше у нас были мусорщики, а у мусорщиков – специальные свалки, куда они выкидывали все наши плохие эмоции. Точно не знаю, но ходили слухи, будто они бурили в земле шахты и сбрасывали весь мусор туда. Там, глубоко в земле, вдалеке от людей, все эти плохие эмоции забывались и со временем исчезали.

– Наверное, когда случился Раскол, Восьмирье треснуло как раз там, где проходили эти шахты, – предположил Лукас. – И всё, что в них накопилось, вылилось наружу.

– Мне тоже так кажется, – согласилась тётя Генриетта. – Пока в нашем мире было Сердце, мы держались все вместе, одним целым, но как только оно разбилось, нас тут же разделили обиды и обвинения, которые мы годами копили. И вместо того, чтобы с ними разделаться раз и навсегда и забыть, мы только пополняем их всё новыми и новыми. И потому Тумарье растёт и ширится, разделяя нас всё больше и больше…

Вика вздохнула и вспомнила тётю Катю, их с мамой соседку из квартиры напротив. Тётя Катя много лет не разговаривала с сестрой, потому что, когда они были ещё детьми, родители развелись и одна дочка стала жить с мамой, а другая – с папой. Мама не простила ту дочку, которая решила остаться с папой, папа не простил ту дочку, которая захотела быть с мамой, и они оба настраивали каждый «свою» дочь против другого родителя и сестры. Так обиды, которые когда-то разделили маму с папой, проложили настоящую пропасть между девочками, и с годами эта пропасть только росла и ширилась. И хотя обе сестры жили в Кристаллинске, с тем же успехом они могли бы находиться на Северном и Южном полюсах – или на разных Осколках Восьмирья, ведь друг с другом они вообще не разговаривали.

«Может, у нас дома нет настоящего Тумарья, но взаимные обиды и подозрения разделяют нас ничуть не меньше», – подумала Вика.