Декабрьская поземка стелилась по тротуарам огромного города, путаясь под ногами спешащих по домам людей. На носу был Новый год с мохнатыми елками, фейерверками, подарками в хрустящей бумаге, но самого главного, без чего этот праздник казался таким же пресным, как еда без соли, на улицах в этом декабре не оказалось.
То грязно-серое месиво, хлюпающее на каждом шагу днем и покрывающееся скользкой коркой льда вечером, никак нельзя было назвать снегом. Пушистое белое чудо, которое должно было укрыть мерзлую землю, осесть шапками на фонарях, принарядить парки и детские новогодние городки, радовало глаз только на рождественских открытках. Неудивительно, что люди, подгоняемые ледяным, пронизывающим до костей ветром, спешили в тепло и уют своих домов и квартир, поминая недобрым словом глобальное изменение климата, из-за которого морозная русская зима постепенно превратилась в вялотекущую осень.
Впрочем, в модном клубе на набережной в этот промозглый вечер расслабиться можно было не хуже, чем дома. Небольшой зал, не рассчитанный на массового посетителя, был до отказа заполнен респектабельной публикой. В приятном полумраке зала загадочно поблескивали бриллианты, белели обнаженные женские плечи. В воздухе витал аромат дорогих духов и сигар.
– А теперь, дамы и господа, для тех, кто любит погорячее! – на ломаном русском языке произнес конферансье Анри Перье, вытирая платком сияющую, как бильярдный шар, лысину. Публике этот жест показался естественным вступлением к дальнейшему номеру программы. Откуда им было знать, что конферансье потеет от дурного предчувствия? За несколько минут до выхода шоу-балета выяснилось, что у примы совершенно непостижимым образом исчез сценический костюм. Проклятье! Бедный француз не сомневался, что платье и кокошник Снегурочки стащил кто-то из своих, и не ради забавы или корысти. В женском коллективе плелись интриги с изяществом, достойным времен Ришелье. Что до него, то ему было невдомек, чем руководствовался Создатель, творя из ребра Адама слабое подобие человека. Разумеется, если бы ему удалось представить, насколько лживы, изворотливы и вероломны окажутся эти существа, он населил бы землю исключительно мужчинами. Прекрасный пол! Да у того, кто впервые произнес подобную чепуху, было не все в порядке с головой…
На сцену высыпали артистки ансамбля «Крошки а-ля Рюс». Вернее было бы сказать, девушки выкатились на сцену, подгоняемые бурными овациями зала. Каждая балерина весила не менее центнера, и даже если бы у тщедушного француза появилось желание, он не смог бы обхватить самую худую из них своими нервными руками. На изготовление одной балетной пачки шел целый рулон материи, а туфли шились по специальному заказу втридорога. Но шоу имело успех, и траты на танцовщиц с лихвой окупались.
Анри Перье всегда вжимался в стену, когда по узенькому коридорчику дамочки неслись на сцену. Он опасался быть размазанным, как жук под пятой бегемота, и эти страхи преследовали его даже во сне. Хуже всего, конечно, было на борту авиалайнера, когда ансамбль отправлялся на гастроли. Анри казалось, что они непременно разобьются, поскольку ни один летательный аппарат не выдержит веса слоновьего стада…
Девочки старательно исполняли свой обычный репертуар, включая классическое «Лебединое озеро», а конферансье, прячась за кулисами, ожидал появления потерпевшей от инцидента примы с претенциозным именем Марго. Он чувствовал, что его костюм прямо на глазах становится меньше, безбожно впиваясь в подмышки.
– Поприветствуем, мадам и месье, наша Снегурочка! – произнес он нараспев, моля Бога, чтобы чертова Марго все же появилась.
Публика подхватила его последние слова. Балет застыл в эффектной позе, дожидаясь появления примы. Анри начал нервно вытираться платком. Становилось душно.
– Мадам и месье, мы слишком вяло хлопаем! – нашелся он, судорожно цепляясь за микрофон. – Анкор, господа, анкор! Еще!
Публику было трудно упрекнуть. Захмелевшие мужчины исправно рукоплескали. Какой-то молодец с галерки даже свистел, но вздорная баба и не думала появляться. В тот момент, когда Перье почувствовал, что его душа, шурша крыльями, отделяется от тела, раздался дробный перестук каблуков и на сцене появилась Марго. Но, боже, во что она была одета! Красная юбка из органзы в пол, завитой парик и черное боа – разве так одеваются Снегурочки?
Перье решил, что его конец уже близок, и покорно дожидался свиста и улюлюканья, а может, даже сырых яиц, разбитых об его бедную голову, но публика, по-видимому, восприняла казус как шутку и охотно приветствовала знаменитую Марго. Через минуту и сам Анри забыл о своих страхах. Он, как в первый раз, зачарованно следил за ее выступлением.
Сказать по правде, это был гвоздь программы. «Женщина – колодец!» – кричали о ней афиши. Правда, некоторые озабоченные граждане с чрезмерно развитым воображением называли ее не иначе как «Мисс – Бездонная Глотка», но утонченному французу это прозвище нравилось меньше. Слишком уж оно отдавало вульгарщиной! Хотя Анри не мог не оценить его меткость. Во рту Марго исчезали острые шпаги, веревки и канаты, мячики и даже живая змея! В чем тут дело, Перье так и не понял. Однажды он даже тайком от примы исследовал реквизит. Вертя в руках шпагу, он пытался найти кнопку, которая превращала бы грозное оружие в нечто маленькое, размером с зубочистку, но мало преуспел в этом. Он даже запустил острие в рот, но в этот момент вошла Марго, и бедный француз на самом деле едва не проглотил шпагу целиком. Прима была еще та штучка!
Выступление закончилось под восторженный рев публики. Респектабельные мужчины, позабыв о своих спутницах и растеряв остатки самоуважения, топали ногами и орали «Бис!», а секьюрити, вежливо поддерживая под мышки, оттаскивали одного особо ретивого поклонника от сцены. Грубую мужскую восторженность понять было можно. Шикарный бюст Марго, едва удерживаемый низким вырезом, завораживал взгляд, а соблазнительно пухлые губы обещали бездну наслаждений. Вряд ли нашелся бы в зале кто-нибудь, разумеется, кроме Анри Перье, кто отказал бы себе в удовольствии запустить руку в бюстгальтер «крошки», а заодно положить туда миленькую европейскую купюру. Но сегодня Марго была не в настроении. Закончив номер, она собрала восторги толпы, раскланялась и убралась за кулисы под разочарованные вопли зрителей. Балет последовал за ней, и последний акт вечернего представления увидел только бедняга-конферансье, замыкающий шествие.
На последней ступеньке технической лестницы, ведущей в сторону гримерок, прима едва не расшибла себе нос. К несчастью, это случилось не по причине ее оплошности, а по вине другой балерины, Ренаты, которая, пользуясь удобным случаем, толкнула товарку в спину. Завязалась обычная перепалка. Вход на сцену с левой стороны оказался заблокирован мощными телами танцовщиц.
– Ах ты мерзавка! – кричала Марго, уперев руки в поручни. – Ты дождешься, я когда-нибудь сверну твою жирную шею.
– Пока я иду сзади, это у тебя вряд ли получится, – осклабилась в неприятной улыбке Рената.
– В этом ты права, – неожиданно согласилась Марго только для того, чтобы в следующий момент ехидно добавить: – Ты всегда будешь у меня на подтанцовке. Сольного номера тебе не видать как своих ушей! Думаешь, я не знаю, чьи пакостливые руки тиснули мой костюм? Вообразила себя Снегурочкой? Комплексы из детства?
– Проглоти лучше свое ощипанное боа! – зло отозвалась Рената. – Да следи лучше за своим красавчиком. Мне кажется, кое-кто положил на него глаз, а ты знаешь, молоденькие мальчики любят разнообразие.
– Да как ты смеешь говорить мне про Макса! – задохнулась от гнева Марго. – Ах ты бочонок сала! Держись от него подальше…
– Девочки! Девочки! – суетился сзади Анри, опасаясь, что словесная перепалка грозит перерасти в битву слонов. Вернее, слоних.
Если бы не охрана, состоящая из десяти дюжих молодцов, рукопашной было бы не избежать. Девушек растолкали по разным гримеркам и для верности закрыли на ключ…
Марго села перед зеркалом и устало стянула со своей головы парик. Под ним оказался ежик стриженых каштановых волос. Она начала снимать грим, освобождая свое лицо от маски вызывающей сексуальности. Несколько мазков специальным средством, и ее глаза, лишенные жирной подводки, стали привычными, насыщенно-карими, почти шоколадными. Исчез хищный прищур дикой кошки, зато во взгляде появились мягкость и теплота. Губы без алой помады стали нежно-розовыми, припухшими, как у ребенка. И вообще, сказать по правде, ее лицо, отмытое от косметики, только выигрывало, хотя и теряло агрессивную яркость, столь притягательную для многих ее поклонников.
Она закурила, глядя на свое отражение в зеркале. Интересно, что нашел в ней Макс, молодой двадцативосьмилетний мужчина, сотканный из сплошных достоинств? Марго взяла в руку небольшое фото в вычурной рамке, и в одно мгновение выражение ее лица изменилось. Черты смягчились, словно под рукой невидимого косметолога. Во взгляде появилась мечтательность, а на губах – нежная улыбка. Она смотрела на снимок так, как это могут делать только влюбленные женщины. Хотя кто бы мог оказаться равнодушным, разглядывая лицо этого писаного красавца? Темноволосый, синеглазый, его лицо могло показаться на первый взгляд слишком симпатичным, даже немужественным, если бы не твердый подбородок с крохотной ямочкой. Когда он только начал ухлестывать за ней, Марго даже и предположить не могла, что из этого флирта может вырасти настоящая любовь. Вокруг нее всегда крутились любители этакой «клубнички», и отшивать докучливых кавалеров стало для нее делом привычным. Макс же был терпелив и настойчив. Он дал ей понять, что она его интересует как личность и как яркая женщина, а вовсе не как глотательница шпаг и веревок или, еще того хлеще, секс-машина. Он не позволял себе сальных намеков и вместо привычных для нее приглашений в гости или на дачу, от которых ее воротило, он позвал ее на прогулку в парк, а потом в кино. В полумраке зала он не пытался запустить руку ей под юбку, а только смеялся, делясь с ней самыми интересными впечатлениями от комедии. Он ухаживал за ней красиво, неспешно, и, когда случилась близость, Марго восприняла это как самое долгожданное событие. Они стали жить вместе, и она впервые поняла, что может стать ему верной женой. И возблагодарила Бога за то, что он создал ее именно такой, какой была: большой, с необъятной грудью и широкой талией. Ведь благодаря этому все случайные в ее жизни мужчины прошли мимо, а остался он один, ее избранник. Ее Макс…
Он баловал ее, как ребенка. Обожал покупать ей шоколадные конфеты, и теперь каждый день Марго в гримерке дожидалась новая коробочка, перевязанная алым бантом. Даже бант он завязывал по-особому, как лепестки диковинного цветка, внутри поменьше, снаружи побольше и попышнее. Случалось, что он тайком пробирался в ее гримерку средь бела дня, чтобы оставить для нее конфеты, крупную голландскую розу или даже букетик полевых цветов.
«Ты меня балуешь», – смеялась Марго, отправляя в рот очередную конфету, а он целовал ее в губы, утверждая, что она сделана из чистого шоколада.
Макс никогда не делал ей глупых намеков на то, что неплохо бы ей сбросить вес. Напротив, он утверждал, что сразу же оставит ее, если она потеряет хотя бы один драгоценный килограмм. Цифра переваливала за сто, а он только смеялся, делая шутливые попытки поднять ее на руки. «Кому нужны эти суповые наборы?» – негодовал он, рассматривая фото модных манекенщиц. Он клал голову ей на грудь, как на большую мягкую подушку, и с наслаждением вдыхал ее запах. Конечно, это была любовь…
Марго взглянула на часы. Разумеется, все балерины уже разошлись по домам, включая отвратительную Ренату. Ключ в замке ее двери давно щелкнул, показывая, что арест снят и она может отправляться на все четыре стороны. Однако спешить не хотелось. Макс уже неделю был в деловой поездке, а пустая квартира действовала ей на нервы. Признаться честно, у нее давно появились какие-то неосознанные страхи. Марго стала бояться темноты, одиночества и еще одно ужасное ощущение – она чувствовала, что ее преследуют. Кажется, на языке психиатрии это так и называлось – «мания преследования». Но откуда это у нее? Марго ощущала себя совершенно здоровой и разумной женщиной. Тогда откуда взялась эта дрожь в пальцах, эти внезапные приливы первобытного страха, когда она просыпалась одна в своей постели и, вперив глаза в ночь, прислушивалась к звукам в своей квартире?
Стоило Максу появиться на пороге ее квартиры, и все сразу же становилось на свои места. Пугающие шорохи исчезали, и темнота переставала казаться враждебной. Конечно, глупо было привязывать к себе Макса и заставлять его находиться с ней круглыми сутками. Он был молодым преуспевающим юристом и имел полное право строить карьеру, а не сидеть, карауля покой истеричной женщины. Кроме того, Марго пугало то, что она может оказаться ему в тягость, стать гирей на его ногах. Было достаточно того, что она весила куда больше той штанги, которую он мог поднять в своем спортивном клубе. В общем, Марго старалась не говорить Максу о своих страхах. Поразмыслив на досуге, она сделала вывод, что причина ее болезненного состояния вполне банальна и легко объяснима. Она просто очень любила Макса и боялась его потерять. Темнота усиливала чувство одиночества и рождала ужас. Известно, от любви нет спасения и нет лекарства. Значит, ей оставалось одно – ждать любимого. Ведь все командировки рано или поздно заканчиваются…