Лагерь жил своей жизнью, вчерашние красноармейцы, пограничники и милиционеры постепенно превращались в бойцов особого назначения, элиту советской контрразведки. Как сказал на одном из вечерних построений начальник спецкурсов, которого курсанты знали под псевдонимом «Первый»:
«Запомните, товарищи бойцы, в нашей армии и органах все равны. Советское командование одинаково ценит каждого бойца, сражающегося за свободу и независимость нашей Родины, за освобождение ее от ига немецко-фашистских оккупантов и их европейских прислужников. Но вы – особый случай. Вас готовят так, чтобы каждый из вас стоил в бою не одного, не двух фашистов, а десятка. Идет война, которую товарищ Сталин по праву назвал Великой Отечественной. И каждый советский человек – солдат этой войны. И тот, кто сдерживает натиск вражеских полчищ на передовой, и тот, кто кует в тылу оружие нашей грядущей победы, терпя лишения и голод, и тот, кто партизанит за линией фронта. Но есть и еще одна война; война тайная, о которой не пишут в газетах и не снимают кинолент. Наша с вами война. И вы ее первые и последние солдаты. Уже совсем скоро вам предстоит встретиться в бою с теми, кто считает себя лучшими и непобедимыми, элитой германской армии и разведки. Ваш противник – немецкие разведчики, диверсанты, шпионы. Они прекрасно подготовлены, но мы готовим вас еще лучше. Они думают, что им нет равных, но уже совсем скоро вы докажете, как глубоко они ошибались…»
За месяцы обучения их и на самом деле научили многому. Еще летом Александр даже представить себе не мог, на что способно его тело даже без оружия. А уж с оружием-то и подавно. Практически все курсанты отлично стреляли – навскидку, в движении, в условиях плохого освещения; хотя находились и уникумы, без оптики укладывающие все пули серии выстрелов не просто в мишень, а в строго определенную ее точку – голову, конечности или места расположения жизненно важных органов.
Они умели пользоваться любым холодным оружием и приемами рукопашного боя, который весьма сложно было бы отнести к какому-то одному конкретному стилю. Точнее, это был причудливый сплав сразу нескольких боевых методик, практически исключающий грубые и мощные «прямые» удары. Их учили работать плавно и мягко, используя энергию противника против него самого. К удивлению бойцов оказалось, что кулаки и ступни – не самое главное в бою: работали в основном предплечьем, плечом, бедром, коленом, даже всем корпусом. Просчитать маневр противника, в последний миг пропустить его мимо себя, провести короткий, практически незаметный взгляду прием, лишая врага устойчивости, опрокидывая или выбивая из руки оружие. И следом, продолжая начатое движение, добить двумя-тремя отточенными, экономными ударами. Или взять на болевой, которых, как оказалось, имелось превеликое множество. Ну, и так далее…
Упор при обучении ножевому бою делался в основном на «НА-40» – «нож армейский образца 1940 года» – основную модель, массово поступившую в войска в сорок первом году. Из объяснений инструктора Александр узнал, что этот клинок приняли на вооружение РККА после недавней войны с белофиннами, где противник успешно использовал в ближнем бою ножи «пуукко», более известные в народе, как «финка». В принципе, подобные ножи существовали и раньше, к примеру, части НКВД вооружали «ножами норвежского типа» еще с 1935 года, но «НА-40» кое в чем от них отличался. Особенно востребованным он был в подразделениях фронтовой разведки и автоматчиков, которым, по понятным причинам, штыков не полагалось. Узкое пятнадцатисантиметровое лезвие со скосом обуха типа «щучка» (против двенадцати сантиметров с практически прямым обухом у «финки НКВД»), деревянная рукоять и S-образная гарда, загнутая со стороны лезвия не к рукояти, а в противоположную сторону. Такая необычность стала понятна на первых же занятиях, поскольку способствовала нанесению двух базовых ударов – снизу вверх в корпус при прямом хвате и сверху вниз в шею при обратном. Впрочем, уже через несколько недель бойцы обучились еще множеству хитрых ударов, равно как и искусству метания в цель всего, что вообще способно втыкаться, от ножа или штыка до малой пехотной лопатки, саперного тесака или плотницкого топора. А заодно получили негласное добро на переделку стандартной рукоятки под свою руку, благо в лагере имелись и собственные мастерские. В личное время, разумеется, как иначе?
Обучали их и навыкам проведения экспресс-допросов в полевых условиях, на местном жаргоне называемых «экстренным потрошением», поскольку времени на транспортировку особо ценного пленного могло и не быть, и следовало уметь получить достоверную информацию немедленно, передав ее по радио. Кое-что из этих новых умений немного шокировало, кое-что воспринималось как само собой разумеющееся. Да и жалеть противника, равно как и видеть в нем человека, их отучили практически сразу. На одном из занятий Старик, курировавший Сашкину группу, показал всем обещанные фотографии, просмотрев которые практически все испытали настоящий шок. Да, многие из курсантов воевали, кто-то – не только на этой войне. Видели и кровь, и разорванные в клочья тела как своих товарищей, так и врагов. Но никто даже представить себе не мог, что человек, пусть даже и обряженный в фельдграу, форму подразделений СС или набранный из местных предателей полицай, способен творить столь чудовищные злодеяния.
Шагающий между рядами парт Старик ровным, лишенным всяких эмоций, голосом комментировал розданные курсантам жуткие фотокарточки:
– Смотрите, запоминайте. На всю жизнь запоминайте. Здесь нет ни одного постановочного фото. Все, что вы видите, задокументировано под протокол в присутствии свидетелей. И настанет срок, каждый из тех, кто это сделал, будет покаран по всей строгости закона. Если, конечно, доживет. В чем я лично сомневаюсь.
– Но, товарищ инструктор, – подал голос один из курсантов. – Как же это можно, девчонок-то… ну, это самое? Снасильничать? Совсем же малолетки!
– Вероятно, они считают, что ИМ – можно. Всех остальных жителей этой деревни, в основном женщин, детей малого возраста и стариков, заперли в сарае и сожгли. А самых молодых женщин и девочек-подростков после совершения надругательства оставили для устрашения. Все они умерли от кровотечений и разрывов половых органов. А вот этим женщинам и девушкам выкололи глаза, отрезали груди и вырезали на коже пятиконечные звезды. При этом все они еще были живы. Так фашисты решили их… наказать за то, что прятали раненых красноармейцев. Кроме того, у одной из них нашли при себе комсомольский билет. Вы видели, куда они его прикололи штыком.
– А госпиталь? – спросил другой боец. – Нельзя же такое, Красный Крест ведь?
– Для них это были не раненые, а враги. Там есть еще фотографии разбомбленных эшелонов с беженцами и ранеными. Фашистские летчики использовали знаки Красного Креста на крышах как мишени для бомбометания. Так было легче прицеливаться.
Несколько минут в учебном классе царило молчание, лишь легонько шуршали передаваемые курсантами друг другу фотокарточки. Затем снова заговорил куратор:
– Обратите особое внимание на вот эти фотографии. Тех, кто ехал в этом эшелоне, не расстреливали, не мучили и не сжигали. Их давили танками. В основном детей, женщин и раненых. Живыми. Под стволами пулеметов уложили на землю и давили гусеницами. Это тоже запротоколировано. Все – правда. Запомнили?
Класс угрюмо молчал. Говорить не хотелось. Никому. Да и о чем можно говорить, увидев ТАКОЕ?!
– Повторяю вопрос: «ВЫ. ЗАПОМНИЛИ. С КЕМ. ВАМ. ПРИДЕТСЯ. ВОЕВАТЬ?»
– Так точно…
– Вопрос о том, люди ли они и распространяются ли на них общечеловеческие законы, полагаю, не стоит? Соберите снимки и сдайте мне. На сегодня все свободны. Завтра мы поговорим о том, как в боевых условиях сделать так, чтобы в критической ситуации ваш противник очень быстро и очень честно рассказал вам все, что знает…
Покидая класс, Старик внезапно остановился на пороге. Обернулся, внимательно оглядев притихших курсантов:
– Помните, я говорил вам, что в нашем деле нельзя привязываться? Что чувства не просто мешают, но и опасны? Сегодня вы видели почему. Подумайте, если они делают ТАКОЕ просто ради развлечения, то ЧТО они сделают с захваченной в плен радисткой особого отдела, чтобы любой ценой выведать секретную информацию? Поняли, мужики? До завтра…
Ситуация на фронтах становилась все тяжелее. В середине осени пал Киев, в октябре под смертельной угрозой оказался Крым, и командованию пришлось сдать немецко-румынским войскам Одессу, морем перебросив войска Приморской армии на полуостров. Гитлеровцы перли к Москве, все еще надеясь взять город до наступления зимы. Разумеется, никто из курсантов и секунды не сомневался, что подобного не случится. Да и продвижение вермахта тормозилось буквально с каждым днем. Советские войска изматывали немцев в обороне, перемалывая в боях и контратаках полнокровные полки и дивизии и заставляя дорого платить за каждый захваченный город или поселок. В середине октября пошли проливные дожди, к чему фашисты, привыкшие воевать «по-европейски», вдоль магистральных дорог, оказались абсолютно не готовы. Осенняя распутица нарушила тыловое снабжение, оставив вырвавшиеся вперед части без горючего, боеприпасов и еды. Лишь ударившие в первых днях ноября морозы позволили им более-менее выправить положение… но и командование Западного фронта тоже использовало эти недели для своих целей. И все же враг все ближе и ближе подбирался к сердцу советской страны…
Среди курсантов ходили упорные слухи, что лагерь потихоньку готовят к эвакуации, а их, вполне вероятно, отправят на фронт еще до завершения полного курса обучения. Впрочем, эти разговоры, хоть и велись в отсутствие поблизости начальства, никак нельзя было бы назвать не то что паническими, но даже и тревожными. Наоборот, все как один бойцы именно этого и ждали, стремясь как можно скорее оказаться на передовой. Тем паче что почти половина из них были коммунистами, остальные – комсомольцами с поручительством членов ВКП(б). Полученные знания и умения требовали применения на практике. Мол, сколько ж можно в тылу сидеть, на усиленном пайке, когда война идет? Курсанты даже обижались, когда на вопрос «скоро ли на фронт?» инструкторы лишь болезненно морщились, пытаясь мягко объяснить подчиненным, что они пока еще не готовы, и вообще Родина не для того от себя последнее отрывает, чтобы их не по специальности использовать. В том смысле, что найдется кому очередной немецкий прорыв остановить. А коль не согласны – так пишите рапорт, никто вам этого запретить права не имеет. Во фронтовой разведке всегда вакансии имеются…
Но, тем не менее, седьмого ноября в Москве прошел традиционный парад в честь двадцать четвертой годовщины Великой Октябрьской революции. В этот день курсантам объявили выходной, и утром все слушатели спецкурсов собрались в актовом зале, слушая по радио праздничное выступление товарища Сталина. В относительно небольшое помещение все, разумеется, не поместились, так что часть осталась в коридоре, но подобное никого не смущало. Бойцы толкались плечами и возбужденно перешептывались под недовольными взглядами инструкторов, обмениваясь радостными репликами по поводу происходящего. Ну, а как же иначе-то?! Пусть фрицы и рвутся к Москве, да все одно хрен им обломится! Иначе б товарищ Сталин никакого парада не проводил! А раз провел, так, значит, все хорошо будет, скоро погоним гадов обратно! Парад – это ведь не просто по Красной площади строем пройти или танки с артиллерией провести, это – символ. Знак! Для всех, кто сейчас на фронте или в тылу. Смотрите и не сомневайтесь, мы все равно выстоим. А как выстоим, так и победим! Да и иностранные делегации Иосиф Виссарионович тоже не просто так пригласил, а для того, чтоб и они там, в своей Англии с прочими Америками, тоже видели, как мы празднуем!
Расходились бойцы в приподнятом настроении. Тем более вечером состоялся торжественный ужин. А утром снова начались трудовые будни. Подъем – еще затемно, отбой – уже затемно. Весь недолгий световой день уходил на тренировки, теоретические и практические занятия. И так день за днем, неделя за неделей. Пока однажды, в двадцатых числах, лагерь не подняли раньше обычного уже по настоящей, боевой тревоге…
– Товарищи курсанты, в этом месяце вы заканчиваете курс обучения. Но ваша помощь требуется Родине уже сегодня, сейчас. Ситуация на фронте крайне сложная, и вам это прекрасно известно. Противник может прорвать оборону и нанести неожиданный удар в любой момент. По поступившим буквально несколько часов назад разведданным, фашисты выбросили в Загорском районе авиационный десант численностью, предположительно, до роты. Постами ВНОС были замечены как минимум три транспортных самолета типа «Ю-52», каждый мог нести до шестнадцати десантников плюс два-три транспортных контейнера на внешней подвеске. Возможно, и больше, других данных нам не предоставили. Ориентировочное место высадки – северо-восточнее Загорска, в районе Дмитрова, имея целью захват либо проведение диверсий на переправах, плотинах и шлюзах канала Москва – Волга имени товарища Сталина. Все вы прекрасно понимаете, что может означать захват и удержание мостов – подготовку к прорыву фронта.
В то же время имеется оперативная информация, что десант, или его часть, мог высадиться значительно южнее, неподалеку от рабочего поселка Хотьково. Возможно, виной этому погодные условия или ошибка пилотов. Или же имел место вспомогательный десант, цель которого – отвлечение внимания от основной группы и усложнение переброски подкреплений под Дмитров. В районе Загорск – Хотьково имеются как минимум три дороги, на которых можно устроить засады или минные диверсии: шоссе Хотьково – Дмитров и Загорск – Дмитров плюс ветка узкоколейки от Александрова. Это не считая лесных дорог и троп, которые не на каждой карте имеются. Если все это так, то район поиска значительно увеличился. Местные части НКВД подняты по тревоге, как и бойцы линейных армейских частей, и лыжные батальоны, проходящие подготовку в этом районе. Для поиска и нейтрализации диверсионных групп противника принято решение привлечь также и вас. Тем более это именно то, чему мы вас и учили все эти месяцы. Будем считать, что это задание и станет вашим выпускным экзаменом. Твердо убежден, что вы справитесь и с честью выполните задание командования! Помните, товарищи курсанты, сегодня вы – охотники, а они – дичь!
Начальник спецкурсов оглядел притихших бойцов, ежащихся от промозглого ветра, швыряющего в разгоряченные сном лица пригоршни мелкого колкого снега: морозы ударили еще в начале ноября, а сегодняшней ночью еще и приличный ветер сорвался. Так что немудрено, что фашистских парашютистов могло снести в сторону от точки высадки и сбора. Хотя если десантов и на самом деле было два, тогда все усложняется, и всерьез…
Но вопросов пока никто не задавал.
– Есть и еще один момент. Если точкой выброса является именно Хотьково, то при поиске следует помнить, что местность не только лесистая, но и болотистая, особенно в районе рек Воря и Пажа. Совсем недавно шли сильные дожди, а мороз ударил меньше недели назад. Болотина на всю глубину еще не промерзла, только поверху, и это следует обязательно учитывать. Диверсанты этого наверняка не знают и могли приземлиться прямо туда. Со всеми вытекающими для них последствиями, сами понимаете. Если при них имелись контейнеры со снаряжением или взрывчаткой, могли и утопить. Даже если нет, то уж темп движения наверняка значительно снизится. Главное, самим в трясину не угодить. Так что с картами работайте внимательно.
«Первый» выдержал небольшую паузу и закончил инструктаж:
– Таким образом, вам надлежит любой ценой предотвратить подрывные действия противника на нашей территории. На всякий случай считайте, что диверсанты и на самом деле разделились на два отряда – разбираться, так ли это, придется исключительно на месте. У всех поисковых групп будут с собой радиостанции, сеансы связи каждые три часа, при необходимости – радировать немедленно. Карты связи радисты получат на руки. Ориентировочный срок операции – сутки, но сухие пайки возьмете на два дня. У вас час на сборы и подготовку снаряжения и оружия. Время пошло с этой минуты. Разойдись.
В каждую группу входило пятеро бойцов. Всем выдали теплые ватные комбинезоны и белые маскировочные халаты – в лесу уже лежал снег. Сухпай, вода, боеприпасы, фляга спирта, аптечки. Карта местности, радиостанция. Из оружия брали «ППД-40», к которым курсанты уже успели привыкнуть, и пистолеты или револьверы по желанию. В принципе, можно было вооружиться и трофейным оружием, никакого запрета на это не имелось, но большинство курсантов предпочло отечественные образцы. У всех ножи, основной и запасной, и гранаты, как «РГД-33», так и оборонительные «Ф-1», более мощные и простые в использовании. Кроме того, «эфки» отлично подходили и для быстрого изготовления минных ловушек, чего никак нельзя было сказать про «тридцать третьи».
С теми отрядами, которые должны были перекрыть наиболее опасные направления и, по мнению командования, имели больше шансов на встречу с парашютистами, пошли инструкторы. Группу Гулькина – а старшим назначили именно его – к их числу не причислили. Не то чтобы Александра это особенно задело, но крохотный червячок обиды в душе шелохнулся: не доверяют, что ли? Или считают не до конца подготовленным? Впрочем, младший лейтенант быстро выбросил дурные мысли из головы: самоконтролю их тоже учили, и учили хорошо. Главное – выполнить боевой приказ, остальное неважно. Всякими разными никому не нужными рефлексиями пусть другие страдают.
Вместе с ним на первое в новом качестве задание шел младлей Паршин, с которым они сдружились еще в сентябре, после того памятного учебного боя, и еще трое бойцов. Серега Максимов был, как и они с Костей, пограничником. Судьба его оказалась типичной для судеб десятков и сотен красноармейцев, вступивших в войну в самые первые ее часы. Его застава держалась до ночи 24 июня, после чего пришел приказ отступить. Старшина Максимов со своим пулеметом до последнего патрона прикрывал отход товарищей, пока не был контужен близким разрывом. В бессознательном состоянии попал в плен, но по пути к фильтрационному лагерю – или куда там вели гитлеровцы по пыльной обочине толпу израненных, некоторые едва на ногах держались, красноармейцев? – вместе с одним из бойцов бежал, во время привала зарезав ближайшего конвоира припрятанным в голенище сапога штыком и захватив его карабин.
Преследовать немцы не стали, боясь, что взбунтуются остальные пленные, лишь не слишком прицельно постреляли вслед. Лесами пробирался к своим, добравшись до линии фронта лишь в первых числах июля. По пути ухитрился отправить к праотцам еще троих фашистов, гауптмана и сопровождавших его солдат, у которых на глухой лесной дороге сломалась машина. К сожалению, в этом бою погиб его товарищ, с которым они бежали из плена. Захватив офицерскую полевую сумку и оружие, лейтенант забрал у всех документы и поджег автомобиль, на следующий день добравшись до своих. После недолгого разбирательства попал в учебный центр.
Старший сержант Виктор Карпышев, 27-я стрелковая дивизия, перед самой войной прикрывавшая вместе с погранцами участок госграницы по линии Граево – Августово – Сухово. Можно сказать, земляк. Не по месту рождения – по службе. Практически за спиной стоял, их тылы прикрывая. Несколько дней 27-я СД героически сражалась против двух пехотных дивизий вермахта и в конечном итоге практически в полном составе полегла, прикрывая отход частей 3-й армии. Оказавшиеся в окружении бойцы вместе с оружием отдельными группами ушли в леса и выходили к линии фронта до самого августа, партизаня и проводя в немецком тылу диверсионные акции. Поскольку боеприпасы, перевязочные средства и продовольствие закончились почти сразу, все это забирали у противника.
Из засад обстреливали и забрасывали гранатами вражеские колонны, нападали на расположившихся на ночлег фашистов, резали провода телефонной связи и валили придорожные столбы, подручными средствами минировали дороги. А однажды, обнаружив в зарослях на опушке леса наспех закиданный ветками грузовик с пушкой-«сорокапяткой» на прицепе, группа окруженцев под командованием Карпышева устроила самую настоящую артиллерийскую засаду. Снарядов, правда, оказалось немного, всего полтора ящика, но бойцы, дождавшись прохождения немецкой колонны, ухитрились поджечь, стреляя в борт прямой наводкой (панорамы у пушки не имелось), два легких танка и несколько автомашин… К тому времени, когда гитлеровцы всерьез озаботились контрпартизанской борьбой и начали прочесывать леса, большая часть бойцов уже вышла к своим. В начале осени 27-ю СД официально расформировали, разбросав немногих уцелевших по другим подразделениям. Карпышев попал в тренировочный центр УОО.
И, наконец, Иван – или Ион, как было записано в метрике о рождении, – Лупан. Самый молодой и, пожалуй, самый необычный курсант спецкурсов. Простой молдавский парень из советской Бессарабии, в сороковом освобожденной от румынского оккупационного режима. Перед войной был призван в РККА, стал снайпером, успев окончить курсы точного выстрела. Участник обороны Одессы с первого дня. В конце августа, когда противник захватил его родное село, самовольно покинул позиции с оружием в руках и пропадал двое суток. Вернулся, утверждая, что уничтожил из засады десять румынов, включая двух офицеров. И еще пару солдат зарезал штыком, уходя от преследования. Последнее походило на правду, поскольку с собой он и на самом деле принес их смертные жетоны и документы со следами крови.
О причинах своего поступка ничего сказать не смог, только пожимал плечами и повторял, что «иначе поступить не мог» и «это им за родителей». Разумеется, парня сразу арестовали, отправив в особый отдел Южного фронта как дезертира. Но пришедшая из вражеского тыла разведгруппа неожиданно подтвердила, что неизвестный снайпер и на самом деле расстрелял штаб румынского пехотного батальона вместе с охраной; количество погибших также примерно совпадало. Несмотря на это, Лупан однозначно отправился бы под трибунал, и хорошо, если б все закончилось штрафной ротой, а не расстрелом, не окажись в тот момент поблизости одного из сотрудников УОО. С полчаса поговорив с арестованным снайпером наедине, он твердо заявил, что забирает бойца с собой. Собственно, никто и не спорил – меньше проблем. А то решай тут, то ли герой, то ли дезертир и перебежчик. Тем более, под румынами жил, кто ж его знает, может, завербованный…
Их пятерка сдружилась еще на тренировках. Не сразу, конечно, постепенно, день за днем. Инструкторы подобному не только не препятствовали, но и, наоборот, ненавязчиво подталкивали бойцов к созданию коллектива. Поскольку с самых первых дней обучения говорили: боевая группа должна сработаться, притереться друг к другу, словно шестеренки единого механизма. «Отлаженного, словно швейцарские часы», как порой говорил Старик. Швейцарских часов Гулькин отроду не видал, но общий смысл уловил. Хотя ему ближе было иное сравнение: как патроны в обойме. Поскольку ежели один перекосит, то и от остальных никакой пользы не будет, покуда затвор не передернешь да бракованный боеприпас не выкинешь…
До точки, откуда предстояло начинать поиск, курсантов доставили на тентованных грузовиках. Александр так и не понял, откуда командование за несколько часов разжилось сразу полудесятком полуторок в дополнение к тем трем «ГАЗ-АА», что составляли собственный автопарк тренировочного лагеря, но транспорт оказался весьма кстати. И уже в восемь часов утра, серого и ветреного, с затянувшими небо низкими свинцовыми тучами, то и дело сыплющими мелким снежком, бойцы, в крайний раз проверив снаряжение и оружие, углубились в нахохлившийся в ожидании настоящих морозов лес…