Во всем виновата баба Груня
Автобуса не было полчаса. Хотя, возможно, и чуть меньше, но Анна Семеновна уже успела замерзнуть и мечтала поскорее оказаться в теплом салоне. Был выходной день, и без того безлюдный район, где проживала женщина, вовсе вымер. Все белым-бело от снега, и ни души. Наконец на остановке появилась девушка в молодежном лыжном костюме и встала чуть поодаль. Женщина решила, что это знак, и теперь, когда ожидающих двое, автобус придет быстрее. Но вместо большой машины с мощным двигателем, как называл общественный транспорт один ее знакомый, к Анне подошла девушка, шурша болоньевыми штанами.
– Здравствуйте! Вы мама Кати Снежиной? – поинтересовалась незнакомка.
Анна Семеновна нехотя кивнула в ответ. Девушка была румяная от мороза и хорошенькая от молодости. Из-под модной вязаной шапки с ушками выбились пряди светлых волос.
– Я Юля Зайцева, одноклассница Кати, – объяснила лыжница. – Вы разве меня не помните?
Разговаривать с бывшей Катькиной одноклассницей женщина не хотела, а чертов автобус все не появлялся.
– Как у Кати дела? Где она учится или работает? – спросила Юля. – Я в Питере живу, к маме приехала на новогодние праздники.
Снежина молча смотрела на девушку. Не знала, что ответить, и мысленно подбирала слова. Можно, конечно, соврать, что у Катьки все хорошо. Мол, окончила универ, работает, 6 лет назад стала мамой и сейчас в любви и заботе растит сына. Замуж вот собирается, а в свадебное путешествие в Испанию. Или в Грецию. А возможно, и в Сочи – тоже, кстати, неплохо. Но ничего этого Анна Семеновна не сказала.
– Извините, девушка, я вас не помню, – произнесла Снежина вслух и выдержала недоуменный Юлькин взгляд.
Словно на выручку из-за поворота показался долгожданный автобус. Женщина проворно в него забралась и потеряла из виду одноклассницу дочери.
Анна Семеновна Юльку узнала сразу. Тем более что Зайцевы жили в том же доме, где мать и дочь Снежины несколько лет назад арендовали жилье. Но рассказывать о Катькином житье-бытье женщине не хотелось. Да и стыдно было. Дело в том, что ни в какую Грецию и Испанию дочка ехать не собиралась. И в Сочи тоже. Уже несколько дней 23-летняя Катя Снежина пребывала в запое и дома появлялась набегами. Чтобы поспать, помыться и поесть. Голод не тетка!
Благодаря социальным сетям Юлька, наверное, все про Катьку прекрасно знала. И спросила, скорей всего, из вежливости или, может, было интересно узнать подробности, так сказать, из первых уст. А что рассказывать-то? Как ни крути – во всем виновата баба Груня. Гены – вещь неоспоримая.
Анна пробежалась по магазинам, вернулась домой и привычно начала минировать квартиру. То есть прятать покупки от Катьки. Гигиенические прокладки засунула в нижний ящик комода, под стопку банных полотенец. Шампунь схоронила в резиновом снеговике – упаковке от новогодних конфет, служившей уже несколько лет сувениром. Внук Никитка бесцеремонно исчез с головой в бабушкиной сумке в поисках «чёкупила?» И нашел, разумеется!
Катька родила сына в 17. Отец ребенка и его родители помаячили какое-то время на горизонте: приходили в роддом, купили новорожденному демисезонную куртку.
А потом выдохлись.
Анна с мужем обустроили для Катьки с сыном отдельную комнату, даже плакат на стену вывесили: «Ура! Никитка родился!»
Когда малышу исполнился месяц, молодая мать сорвалась, хотя практически всю беременность продержалась. В один из вечеров Катька напилась с подружками. А затем, испугавшись скандала, наспех одела ребенка в зимний комбинезон, положила его в переноску от коляски и убежала с ним из дома. Анна едва не лишилась рассудка, когда, вернувшись с работы, приняла в себя остаточные пары перегара, витающего по комнате, и не нашла в кроватке ребенка. Сердце у женщины зашлось, в глазах потемнело.
– Позвони ей, – предложил муж.
После утомительных перезвонов по мобильному телефону и угроз Катькина подруга принесла переноску с малышом, оставив ее в подъезде возле двери. Слава богу, хоть в дверной звонок догадалась позвонить!
Когда Никитке было полгода, Катька влюбилась и уехала жить в другой город. Одна. Анна оформила отпуск по уходу за ребенком. За внуком, если быть точнее. Женщине к тому времени уже исполнилось сорок, и статус молодой матери оказался тяжеловат. Иногда Аннушка от усталости засыпала, сидя на полу среди разбросанных внуком игрушек, но малыш с хохотом налетал на бабулю, и она просыпалась.
Катька писала матери в социальных сетях, звонила по телефону. Рассказывала про своего парня и новую интересную жизнь. Анна слушала дочь, читала ее сообщения, а дерьмо в душе пузырилось и кипело. Фактически они со Славкой стали для Никитки родителями, хотя по законам божьим и законам Российской Федерации ими не являлись.
Через несколько месяцев Катька вернулась. До этого времени звонила пьяная и просила Анну выслать ей денег на дорогу. Мол, любимый начал распускать руки, а она, белая и пушистая, не понимает, почему. Материнское сердце дрогнуло, и Аннушка в очередной раз дочери поверила. Денег выслала, и Катюшка пропала на несколько дней. Видимо, помирилась со своим товарищем. Перемирие длилось недолго, и вскоре дочка приехала.
Анна выдохнула: «Ну, сейчас полегче станет!» Не стало. А стало только хуже.
Дома Катька могла оставаться дня два или три, а потом исчезала. Ночью Анна просыпалась и заглядывала в комнату дочери через приоткрытую дверь. Свет горел, телевизор работал, на кровати спал маленький Никитка. Катерина возвращалась через четыре, самое большее пять дней. Пьяная, помятая, как та пионервожатая.
И все начиналось снова. Разговоры по душам, обещания, поиски работы, а потом уход из дома.
В беседах о вечном Анне Семеновне постоянно казалось, что она не донесла до дочери что-то важное, нечто такое, что поможет ей выйти из сумрака. И женщина старалась, вкладывая в каждое свое слово усиленный смысл, негодование, обиду и любовь. Этот состав обжигал Катькину больную душу, но исцеления не приносил. Словом можно убить, но достучаться практически невозможно. Во всяком случае, не таким, которым владела Анна Семеновна. Своими правильными речами о божественном начале и небесной справедливости мать добивала дочь окончательно, попутно разрушая ту хрупкую связь между ними, что еще существовала. Боли у Анны по отношению к дочери больше чем любви. Хотя так было не всегда. Так получилось. Как у Ахмадулиной: «Вся наша боль – моя лишь боль. Но сколько боли. Сколько. Сколько»
Невозможно почерпнуть порцию нежности извне и загрузить в душу. Нежность в душе можно только разбудить, ведь она уже там. В случае Аннушки и Катьки – нежность придавило обидами и родовой программой. Эх, баба Груня… баба Груня! Как же так?!
Когда Никиту определили в ясли, Анна вышла на работу. С деньгами стало полегче, а с дочкой нет. Теперь она где-то блуждала с уже подросшим ребенком. Назло Анне. Звонила откуда-то пьяная и материла мать на чем свет стоит. Обвиняла в своем поломанном детстве.
Через несколько дней беглецы возвращались. Никитка, невыспавшийся, грязный, в прокуренной до каждой ниточки одежде. Анна усаживала внука в ванну отмокать, и тот сидел довольный в пенной воде, держа в одной руке яблоко, а в другой печенье.
Катька уваливалась спать, набираясь сил для очередного похода. Когда просыпалась, долго мылась, поливая себя с ног до головы шампунями и гелями. Видимо, пытаясь смыть грязь, в которой побывала.
В доме устанавливался краткосрочный мир, а затем все повторялось снова.
Однажды дочери и внука не было несколько дней. Анна бродила по дому как приведение, плохо спала, под глазами появились темные круги. За помощью женщина отправилась в отдел опеки и попечительства, чтобы рассказать свою историю и попросить совета. В полиции бабушку уже не слушали. Ребенок находится с матерью? Так что вам еще надо?!
Но в опеке Анна Семеновна получила такой же ответ. Эффектная зеленоглазая женщина лет шестидесяти с копной рыжих кудрявых волос загадочно улыбалась, как Джоконда с полотна Леонардо да Винчи. Даже за руку посетительницу подержала, а затем объяснила, что ровно месяц назад вышел какой-то указ, согласно которому теперь всем нужно до последнего вдоха сохранять семью и не разрушать ее.
– Но ведь настоящая семья Никиты – это мы с мужем! – воскликнула Анна.
– А по закону это не так, – парировала зеленоглазая, даже не изменившись в лице. Улыбка застыла, словно приклеенная. Возможно, это вообще была не улыбка, а последствия неудачной пластической операции.
После визита в опеку Анна Семеновна написала письмо в прокуратуру. В своем послании женщина жаловалась на бездействие органов. Письмо она отнесла лично, дежурный следователь принял документ и пообещал, что во всем разберутся. И разобрались. Анне ответили в письменной форме, где сухим казенным языком объясняли: «У ребенка есть мать, и она должным образом выполняет свои родительские обязанности».
Позже знакомые рассказали, как проводятся такие проверки. Делается пара звонков нужным людям, затем проверяющих встречают хлебом-солью или водкой с икрой, и, пожав друг другу руки, обе стороны спокойно живут дальше. До следующей жалобы.
В тот раз Катька с сыном вернулись сами. У мальчика – огромная ссадина на щеке.
– Асфальтовая болезнь, – объяснила мать и по привычке грохнулась спать.
Иногда Катька снова влюблялась и уходила жить к своим кавалерам. Воодушевленно собирались вещи, рассказывалось, какой на этот раз встретился прекрасный парень – спортсмен, трезвенник, коммерсант и т.д.
– Как только все наладится, – говорила Катька, – я заберу сына.
Но ничего не налаживалось. Очередной ухажер также пребывал в перманентном поиске работы, а из трезвенника неожиданно превращался в запойного алкаша, который то и дело засыпал в подъезде Снежиных.
– Это мамин друг! – с радостью сообщал Никита бабушке, когда они возвращались из садика домой и осторожно перешагивали через лежащее на ступенях тело.
Мамин друг какое-то время терпел Катюшкины выкрутасы, а потом либо начинал изменять, либо бить. А не ударить пьяную Катьку было трудно – в этом состоянии она становилась агрессивной. Один раз своими истериками она вывела даже спокойного Вячеслава. Мужчина схватил визжащую на мать падчерицу за горло, повалил на пол и что-то страшно кричал. Аня с Никиткой спрятались в дальней комнате.
После того случая произошло чудо. Катька начала ходить на собрания анонимных алкоголиков и не пила девять месяцев. За это время она нашла работу, восстановила отношения с родней и переехала жить к новому жениху в арендованную им квартиру. Даже иногда брала ночевать к себе сына.
В сердце Анны Семеновны распустились розы. Кошмар закончился. Аллилуйя! Но…
Катька начала жаловаться, что не любит своего парня и ничего к нему не испытывает. Жених почувствовал, что Катька к нему охладела, и не придумал ничего лучше, чем подарить зазнобе собаку. Месячного щенка якутской ездовой.
Малыша назвали по-королевски – Лордом, и он помирил бывших влюбленных на целую неделю. Анна понимала, что скоро Катька вернется домой, теперь еще и с собакой. А в доме Снежиных уже почти 14 лет жила лайка по имени Нора.
И Катька вернулась. С щенком под мышкой.
Нора приемыша не приняла и при каждом случае на него нападала. Тот визжал от страха и прятался под диваном. Разумеется, еще не приученный делать «свои дела» на улице, Лорд писал и испражнялся в квартире. Катька убирала за ним, но чаще это делала Анна. А спустя какое-то время дочь снова исчезла. Так Анна Семеновна осталась с ребенком и двумя собаками на руках. Гулять с обоими животными не получалось. Поводки путались, а Нора по-прежнему жевала малыша. Тогда Анна отдала подросшего щенка, к которому успела привязаться, какому-то охотнику. Опубликовала объявление в сети. Желающих оказалось немало. Благо, собака породистая. Когда Лорда забрали, Аннушка разрыдалась, хотя плакала редко. Она не хотела испытывать такие эмоции.
Эх, баба Груня! Почему так жжет в груди?
Однажды Катька оставила кому-то в залог свой паспорт. Документ нужно было выкупить в определенный день, иначе на сумму, которую она взяла, набегали дикие проценты. Но у Катьки не было денег ни на проценты, ни на погашение основного долга. Тогда она пришла с повинной к матери и отчиму. Славка сказал: дадим, но с одним условием. Катька была до смерти напугана кредиторами и согласилась на все.
Анна обратилась к своему знакомому Алексею из религиозной общины, где как раз помогали наркоманам и алкоголикам встать на ноги. Зависимых там лечили трудотерапией и промыванием мозгов молитвами. У них забирали гаджеты и закрывали в специальном доме, изолируя от внешнего мира. А за содержание больных платили родственники.
Сам Алексей находился на каком-то важном семинаре и для беседы с Катькой прислал одного из своих приемников – выздоравливающего героинового наркомана Костю. Видит бог, Костя очень хотел, чтобы Катька его услышала, но оратор из него оказался никудышный. Прямо скажем – никакой! Словарный запас Кости был даже меньше, чем у Эллочки Людоедки. Катька слушала наркомановское блеяние и теряла нить. А парень каждое свое предложение заканчивал словом: «Прикинь?» Что в переводе на человеческий означало: «Этого не может быть, но оно было!»