Артем
Когда баба считает себя умнее, мне хочется доказывать обратное. Желательно так, чтобы с ее губ срывались хриплые стоны, а из головы выветривалась вся неподходящая дурь. Гордость, например, принципиальность, неприступность. Эта характеристика Вересовой не шла, но она упорно старалась соответствовать. С мокрыми трусами и стоячими сосками, зато сколько упрямства!
Быть девочкой недотрогой ей не идет. И строить из себя неприступную крепость, когда там уже напрочь сломаны ворота – тоже. Какой смысл оставлять меня с гудящими от перевозбуждения яйцами и крепким стояком? Она надеялась, что я оставлю ее в покое? Не вышло. Сижу вот в машине за углом офиса и кручу в руках ее телефон. Не забрать его с собой, когда она оставила его на столе, оказалось невозможным.
На сочинение ей провокационной записи ушли минуты. Я тогда слабо понимал, что делаю. В голову ударило только одно – похоть. Дикая, неконтролируемая похоть. Я представлял, как она вернется в кабинет, войдет в полутемное помещение и погрузится в воспоминания, прочитает мое послание, разозлится и… возбудится еще сильнее. Я был уверен, что злость ее заводит. За эмоциями Вересова теряет контроль и превращается в мягкую тягучую глину, из которой можно делать все, что заблагорассудится. А мне многое представляется. И довольно давно. Куда дольше чем этот год, который она на меня работает.
Ева всегда вызывала во мне бурю эмоций. С самого детства (наши отцы дружат и нам частенько приходилось терпеть друг друга) она не оставляла меня равнодушным. Я не мог пройти мимо так, чтобы оставить ее в покое. Мне обязательно нужно было к ней дотронуться. Пихнуть, схватить за аккуратно заплетенные косы или просто задеть словами.
К слову, она тоже всегда с удовольствием запускала мне в лоб яблоком или подкладывала кнопки на стул. Те времена были так давно, что от них остались только мелькающие воспоминания.
Куда ярче в моей голове другие картинки. Например, Вересова в купальнике в нашем огромном доме. Еще тогда я все прекрасно рассмотрел, а уж теперь, когда она на меня работает… хочется содрать с нее все те тряпки и оценить ее по достоинству.
Конечно, я ее хочу. С тех самых пор, как у меня начал вставать член, я думал о ней. Дрочил, закрывшись в ванной, на ее образ. Идеальная фигура, совершенная внешность, длинные волосы, которые с легкостью можно намотать на кулак во время секса. Мне большего было не нужно. Характер, конечно, тот еще, но с этим можно поработать. Выдрессировать Вересову можно будет потом. Ох, как я буду ее дрессировать… предвкушаю. Отомщу ей за тот раз, когда она унизила меня.
Я его как сейчас помню. Их семья приехала к нам с ночевкой, и я тогда, пробравшись к Вересовой в спальню, залез к ней в кровать и предложил встречаться. Наивно думал, что она согласится. Видел ведь, что и она ко мне неравнодушна.
Что она тогда устроила! Такой скандал закатила, что я еле-еле смог всем доказать, что хотел просто измазать ее пастой. А когда типа понял, что она не спит, ляпнул глупость про встречаться. Зная, как мы с детства к друг другу относимся, мне поверили. И Ева поверила тоже. Вот только ее слова я помню до сих пор: «Встречаться? Гадаев, ты себя видел?! Да я в кошмарах тебя каждую ночь вижу!». Тогда я ее реплику не оценил по достоинству, а теперь мне действительно хочется ей сниться. Каждую ночь. Не в кошмарах, конечно. В эротических снах. И судя по тому, как она на меня реагировала, именно так все и будет.
Мое навязчивое желание завладеть ею за эти годы никуда не делось.
А вот Ева вообще не осознает какая между нами химия и сколько скопилось сексуальной энергии. Она просто ненавидит меня всей душой за то волнение, которое она испытывает каждый раз в моем присутствии. Встречается со слизняком Никитой, с полной моей противоположностью, и строит передо мной недотрогу. Ненавижу ее за это. Так сильно, как никогда. За то, что отдается ему, но даже мысли не допускает о сексе со мной!
Она – мой незакрытый гештальт. Уверен, именно из-за того, что Вересова мне не дает, я в свои тридцать не думаю ни о жене, ни о детях, а отец, между прочим, настаивает. Да и мать не против понянчить внуков. Только вот какие внуки, когда у меня стоит на Вересову круглосуточно? Стоит увидеть ее задницу в узкой юбке, как в штанах все приходит в боевую готовность.
Смотрю на часы. Пора. Подъезжаю обратно к офису и спешу в лифт. Поднимаюсь на свой этаж, заводясь все сильнее и сильнее. Не могу не представлять себе, как бесшумно войду в приемную, спрячусь, а потом внезапно поймаю Еву. Я давно предполагал, что ей нравятся игры пожестче. Уверен, легкое принуждение сорвет с нее трусы быстрее, чем она успеет осознать, что происходит.
Как же она завелась и потекла, когда я нагнул ее над своим столом! Как она дышала и как не могла сдержать хриплых стонов! Воспоминания делают стояк каменным. Поправляю член через брюки и досадую, что не довел дело до конца с первого раза. Что-то Еву спугнуло и заставило включить мозг. Может я слишком медлил? А может зря молчал и надо было шептать ей на ухо грязные словечки? Сейчас я буду палить из всех орудий и больше ее не упущу.
Двери лифта открываются, и я скольжу в приемную. Она открыта, но свет не горит. Мой кабинет тоже открыт и в нем темно, но из окна падает свет и в нем я вижу, как Ева сидит в моем кресле и что-то пишет.
А вот тогда меня простреливает догадкой. А вдруг это заявление на увольнение? Я сливаюсь со стеной и больше не спешу действовать. Кровь отливает от члена и вновь поступает в мозг. Нет, я не могу допустить увольнения Вересовой. И на это есть множество причин. Первая – она прекрасный специалист, хоть ей я об этом не говорю. И если она от меня внезапно уйдет, полетит несколько важных сделок. Потом придется долго и нудно искать замену, тратить время на собеседования… Нет, это неприемлемо.
Вторая причина – родители Евы. Как бы мы с ней не относились друг к другу, а ее отца и мать я уважаю. Ну и не представляю, как буду им объяснять столь внезапное увольнение дочери.
Третья причина – я вот совсем не уверен, что узел, завязанный между нами, получится разрубить с первого траха и поэтому не готов вот прямо так сразу Еву от себя отпустить.
Четвертая причина – я банально к ней привык. К ее постоянным раздражающим подколам, к голосу, который порой невыносимо слышать, к аромату ее духов, что заполняют кабинет, стоит ей войти. Она стала частью моего офиса за последний год, и я не готов это изменить.
Пока думаю, Ева успевает закончить писать. Встает с кресла и направляется к двери. Я в этот момент чувствую растерянность. У меня несколько секунд, чтобы решить, что делать – действовать по первоначальному плану и получить временный карт-бланш или повременить и выбить полный доступ к телу на долгое время? Уверен, стоит Вересовой распробовать, как она сама не сможет отказаться и с готовностью будет отзываться на мои ласки.