В саду, за окном моей комнаты, по голым ветвям акации прыгают воробьи и оживлённо разговаривают, а на коньке крыши соседнего дома сидит почтенная ворона и, слушая говор серых птичек, важно покачивает головой. Тёплый воздух, пропитанный солнечным светом, приносит мне в комнату каждый звук, – я слышу торопливый и негромкий голос ручья, слышу тихий шорох ветвей, понимаю, о чём воркуют голуби на карнизе моего окна, и вместе с воздухом мне в душу льётся музыка весны.
– Чик-чирик! – говорит старый воробей, обращаясь к товарищам. – Вот и снова мы дождались весны… не правда ли? Чирик-чирик!
– Фа-акт, фа-акт! – важно вытягивая шею, отзывается ворона.
Я хорошо знаю эту солидную птицу: она всегда выражается кратко и не иначе, как в утвердительном смысле. Будучи от природы глупой, она ещё и пуганая, как большинство ворон. Но она занимает в обществе прекрасное положение и каждую зиму устраивает что-нибудь «благотворительное» для бедных галок и старых голубей.
Я знаю воробья, хотя с виду он кажется легкомысленным и даже либералом, а в сущности это – птица себе на уме. Он прыгает около вороны с виду почтительно, но в глубине души хорошо знает ей цену и никогда не прочь рассказать о ней две-три пикантных истории.
А на карнизе окна молодой щеголеватый голубь горячо убеждает скромную голубку:
– Я умр-ру, умр-ру от разочарованья, если ты не разделишь со мною любовь мою.
– А знаете, сударыня, чижики прилетели! – сообщает воробей.
– Фа-акт! – отвечает ворона.