Дитя, дарованное Богом

Монарх для своего народа является наместником Бога на Земле. Плоть его священна даже тогда, когда у личности, облаченной королевской властью, наблюдается отсутствие разума, как в случае с Карлом VI Безумным (годы правления 1380–1422).

Еще большую святость король приобретал после таинства миропомазания, посредством которого он приобретал непосредственную связь с Царством Божиим, «когда на голову его надевают корону, а его груди, рук, носа, век касаются елеем, творя крест». Людовик XIV прошел эту церемонию в раннем возрасте, и коронация в полной мере отразила значение ритуала. Артур Юнг[1] подчеркивал, что в 1788 году средний француз «любит короля до самозабвения». Это, впрочем, не помешало революционерам отрубить ему голову в 1793 году.

Конечно, священное миропомазание не в силах превратить короля в святого, но это таинство взывает к Божией благодати, которую Господь ниспосылает монарху. Король, разумеется, человек, а значит, грешен, как и любой самый последний из его подданных. Однако с помощью молитвы и размышления помазанник Божий находит связь в Ином мире со своим внутренним «я», и это служит подтверждением его исключительности, «особости». Это, конечно, не освобождает его от ответственности и перед Богом, и перед подданными за совершаемые деяния.



Людовик XIV в день коронации. Художник Генрих Тестелин


От короля не требуют быть ангелом, хотят лишь, чтобы он подражал Иисусу Христу. Проповедники сравнивают короля с царем Давидом. Священное Писание, в свою очередь, рассматривает Христа не только как Бога, пастыря и пророка, но и как царя. То есть в таинстве миропомазания власть небесная и власть земная сливаются воедино, и король соединяет их нерасторжимо. «Королевская власть не безлика и восходит к заранее созданному образцу. В королевской власти всегда есть та частица, которая умирает и воскресает, – сын, который приходит на смену отцу, человек, созданный по образу и подобию Божию. В ней есть жизнь». Миропомазание монарха, таким образом, является божественным залогом для каждого подданного, и оно оставляет на священном теле монарха как духовный, так и материальный знак, стереть который невозможно.

Людовик XIV был долгожданным ребенком. Людовик XIII женился на Анне Австрийской в 1615 году, когда им с супругой было по четырнадцать лет, и в течение двадцати двух лет их брак не был осчастливлен рождением наследника. Вся богомольная Франция считала своим долгом молить Небо, чтобы стране был дарован будущий король. Глава братства Сен-Сюльпис св. Олье[2] не только усердно молился, но и стегал себя хлыстом. Основательница конгрегации Воплощенного Слова[3] Жанна Матель предсказывала рождение наследника. Предстоящую беременность королевы предсказывала и тринадцатилетняя кармелитка[4] из Бургундии Маргарита Париго[5]. Этой девочке в видении явился сам Иисус Христос в образе младенца и приказал ей молиться, потому что у Людовика XIII должен родиться наследник. Юная монахиня буквально произносила следующее: «Она (королева, которая в тот момент находилась в немилости у короля) будет иметь его, потому что Иисус явился ей младенцем», «он будет, ибо на то воля Иисуса, явившегося ей в образе младенца». Подобное видение повторилось еще два раза. Во второй раз монашенке вновь явился младенец Иисус и ясно сказал, что королева будет иметь сына. В третий раз Маргарита уже точно знала, что королева беременна, хотя тогда еще никто не мог знать об этом, включая самого Людовика XIII.



Луиза де Лафайет


Зачатие произошло в Лувре 5 декабря 1637 года. Людовик XIII возвращался из своего охотничьего замка в Версале и остановился у ворот монастыря, чтобы немного поговорить с Луизой де Лафайет[6]. Когда-то она была королевской фавориткой, но стала прилежной послушницей и постоянно молилась о примирении королевской четы. Внезапно разразилась сильная гроза. Капитан королевской гвардии уговорил короля поужинать в Лувре. Людовик XIII остался в ту ночь в покоях королевы, а через девять месяцев, ровно день в день, у Анны Австрийской родился сын.

Вся Франция в едином порыве молилась за чудесное дитя. Людовик XIII говорил, не в силах скрыть волнение: «Вот чудо милости Господней, ибо только так и надо называть такое прекрасное дитя, родившееся после двадцати двух лет супружеской жизни и четырех несчастных выкидышей у моей супруги». Французы немедленно прозвали этого принца Людовиком Богоданным и не прекращали молитв за него.

Людовик XIII обожал своего сына и испытывал ужасную ревность, если ребенок первым делом устремлялся к матери, а не к нему. Он радовался каждому знаку внимания со стороны дофина. Сын тоже очень любил своего отца, хотя и мало знал его: ведь Людовик XIII умер, когда его сыну было всего пять лет. Однако образ отца навсегда сохранился в сознании Людовика XIV, сначала ребенка, затем подростка, взрослого мужчины и старика. Всем известна верность молодого короля кардиналу Мазарини. Она продолжалась до самой смерти кардинала. На самом деле это была верность памяти отца, который по своей воле выбрал Мазарини крестным отцом наследника престола.

Король с твердостью отверг все планы и возражения своих архитекторов и заставил их выказать максимум уважения к маленькому охотничьему домику Людовика XIII, расположенному в самом центре Версальского ансамбля. Это еще одно проявление верности и сыновней любви. Даже умирая, Людовик XIV высказал свою последнюю волю – похоронить его сердце у иезуитов на улице Сен-Антуан[7], рядом с сердцем отца.



Анна Австрийская с Людовиком XIV


Детство короля – это не безоблачное детство простого ребенка: оно всегда организовано и продумано до мелочей. В пять лет король не просто венценосец, он не кукла и не театральный актер. Он никогда не играет, но всегда является олицетворением монарха. Даже невнятно сказанные детские слова обретают силу закона.

Конечно, король в пять и в тридцать лет – это совершенно не одно и то же, но все поступки и действия Людовика XIV, по словам посланца Венеции, предвещают великого короля. С юных лет король умел себя держать поистине величественно. Например, когда иностранные послы на приеме, устроенном в Лувре, обращались к регентше, ребенок явно их не слушал, но когда они поворачивались к нему, он весь обращался в слух и являл собой воплощенное внимание.

Уже до начала Фронды юный Людовик ясно представлял себе своих врагов. Он был уверен – это главные вельможи Франции, которые с 1643 года объединились в группировку, высокомерно названную ими «Значительные», и желали навязать государству собственные, откровенно корыстные законы. Это судейские чины, которые начали поднимать голову после 1648 года и стремились взять под свой контроль монархию.

Маленький король умел молчать и хранить верность тому, кто его преданно любит. Первый камердинер короля Пьер де ла Порт поистине обожал своего повелителя. Он писал в 1649 году: «Что бы я ни сказал ему, он никогда не выказывал мне неприязни: даже больше, когда он хотел спать, он желал, чтобы я положил голову на подушку рядом с его головой, и если он просыпался ночью, он вставал и ложился рядом со мной; таким образом, я много раз переносил его спящего обратно на постель».



Кардинал Мазарини


Ла Порт ненавидел Мазарини и настраивал против него Людовика XIV. Однажды кардинал проходил по галерее дворца в окружении многочисленной свиты. Маленький король не смог удержаться от громкого возгласа: «А вот и султан!» Об этом инциденте немедленно доложили его преосвященству, а королеве-матери слова короля передал кардинал. Людовик наотрез отказался сообщить, чью фразу он повторил, а то, что повторил, было для всех очевидно. Будучи еще слишком маленьким, король не мог оценить важности Мазарини для Франции. Нужна была Фронда для того, чтобы Людовик понял истинное положение вещей и начал восхищаться своим крестным отцом. Вольтер писал: «Мазарини продлил детство монарха на столько, на сколько смог». Вспомните, в романе А. Дюма-отца «Двадцать лет спустя» мушкетеры не хотят называть первого министра иначе, чем «мужлан». Однако на самом деле этот человек не слишком знатного происхождения в душе был не просто благородным человеком, а истинным аристократом.



Людовик XIV в восемь лет.

Художник Симон Вуэ


Вероятно, благодаря Мазарини стал возможен Версаль. Кардинал был скуп в отношении королевского дома, но изо дня в день он всеми силами развивал художественный вкус короля. Он учил крестника умению отбирать все самое ценное, чтобы сделать из него настоящего любителя и знатока искусства. Для Мазарини искусство являлось воплощением всего вечного, причем понятие искусства рассматривалось им достаточно широко. Это могли быть старинные рукописи, украшенные миниатюрами, античные произведения искусства, приобретенные в Риме за баснословные деньги, и, конечно, картины великих художников. В то же время искусством было и то, что украшает ярким фейерверком обыденную жизнь, все, что позволяет верно выбирать достойные развлечения, а также служит способом формирования истинных придворных и людей чести. Да, для двора не роскошь, а насущность – балы с их великолепным убранством, искрящиеся иллюминации, воздушная зелень парков, временные триумфальные арки… Кардинал выписал из Италии певицу Леонору Барони, кастрата-дисканта Атто Мелани[8], композитора Луиджи Росси[9] и управляющего театральными механизированными декорациями Джакопо Торелли. Его преосвященство старался внедрить итальянскую оперу, настойчиво предлагая партитуры Кавалли[10]. И не имеет значения, что Людовик имел собственные вкусы и пристрастия и мягко уклонялся от подобной ориентации: он предпочитал Перро[11], а не Бернини, Люлли[12], а не Кавалли. Все же в целом вкусы и пристрастия короля были сформированы кардиналом Мазарини. Его влияние было столь сильным, поскольку объектом этого влияния являлась чистая и открытая детская душа.

В то время, когда сверстники юного короля совершенствовались в знании латыни у иезуитов, Людовик оказался невольным участником гражданской войны, в годы которой он перенес сильнейшие нравственные страдания. Однако он был человеком слишком утонченным, чтобы помнить зло и затаить обиду. Гражданские войны фатальным образом отразились на психике короля. У него возникло неистребимое желание установить такой жесткий порядок, который способствовал бы проведению нужной монарху политики. Именно по вине Фронды король невзлюбил Париж, что в значительной мере определило его решение построить Версаль и поселиться в нем.

Фронда представляла собой целый ряд противоправительственных смут, имевших место во Франции в 1648–1652 годах. Смысл этого явления наилучшим образом отражен в возникших впоследствии в разговорном языке (в память о тех событиях) выражениях «фронда» и «фрондёрство», то есть бравада перед вышестоящими без желания радикальных перемен. Фрондеры не были жертвами государственного кризиса и не были доведены до полной безысходности. Они настолько высоко вознеслись в жизни, что потеряли головы от власти и богатства. Правительство больше не хранило верность королю, и даже духовенство разделилось. Во Фронде принимали участие герцоги и пэры[13], иностранные принцы и даже принцы-бастарды[14]. Помимо принцев крови вроде де Конде[15] и де Конти[16], в восстании участвовали все, вплоть до сыновей и внуков французских королей! Прикрываясь якобы ненавистью к Мазарини, они открыто участвовали в мятеже.

Мазарини подробно объяснил Людовику детали предыдущих мятежей – от смерти Генриха IV[17] (правил в 1610 годах) до заговора Сен-Мара[18]. Король сделал вывод, что Фронду можно легко объяснить конъюнктурными соображениями, но отсюда следовал единственно правильный вывод: политическое легкомыслие знати породила сама система. Король, не торопясь, разбирал каждый случай – наказать или простить. Он хотел найти наилучшее решение, что несказанно поражало придворное общество.

Из прошлого шли нити в настоящее, и король хотел построить из него будущее, предупредив возможные бедствия. Франция не мыслит себя без знати, однако по-настоящему мудрый король не должен оказывать знати покровительство, ничего не требуя взамен. Он обязан избавлять государство от непостоянства знати. Значит, требуется создать особую структуру двора, закрепив за ним статус официального института для того, чтобы знать не только постоянно находилась под надзором, но и стремилась служить в свите короля, возглавлять его армии и постоянно надеяться на новые благодеяния, которые, впрочем, не могут расцениваться по тарифу, равно как и оплачиваться сверх меры. Мудрый правитель оставляет за собой право воздавать по заслугам, щедро вознаграждать за достойные дела, а также за верность и преданность монарху и государству.

Двор будет действенным как социальный институт только при условии, если все приближенные особы будут жить здесь же, при дворе. Днем и ночью они должны находиться в непосредственной близости от короля. Для этой цели Париж явно не подходил. Сначала предпочтение отдавалось Сен-Жермену[19], где размещалась большая часть близких королю людей, а затем Версалю, постройки которого образовали целый город. Это диктовала Людовику XIV необходимость держать знать под контролем.

Во времена Фронды в Париже было так же неспокойно, как и во времена Варфоломеевской ночи[20]. Дважды в спальню юного короля врывались мятежники, и дважды ему тайно приходилось покидать дворец. У Людовика с тех пор развилась боязнь толпы, и король так и не смог избавиться от нее до конца своих дней. Хотя, конечно, дело было не столько в Париже, сколько в Пале-Рояле[21]. Это строение, размещенное в самом центре города, нисколько не напоминало крепость. Его с легкостью можно было окружить и захватить. Едва установилось подобие спокойствия, Анна Австрийская и кардинал Мазарини перебрались в Лувр. Здесь Людовик провел восемь лет и переехал в Сен-Жермен только после смерти матери.

Король терпеть не мог толпы, если только это не были дисциплинированные парады войск; он не мог выносить закрытые пространства, где ему не хватало воздуха. Людовик всегда спал с открытыми окнами.

Это обстоятельство доставило немало неприятностей мадам де Ментенон[22], которая не переносила холода и мучалась от ревматизма.



Анна Австрийская, королева Франции.

Художник Питер Пауль Рубенс


В Лувре, конечно, было больше воздуха, чем в Пале-Рояле, но меньше неудобств от этого не становилось, и король приказал оборудовать для себя апартаменты в Тюильри[23]. Как прекрасно там было заходящее солнце; король обожал любоваться этим зрелищем. Добрейший садовник Жан Ленотр, отец будущего великого ландшафтного архитектора Андре Ленотра, употребил все свое умение и разбил прекрасный сад возле дворца. Каждый день король любовался деревьями и цветами, и эта страсть к природе сопровождала его всю жизнь. После Лувра и Тюильри Людовик остановил выбор на Сен-Жермене: здесь было еще больше воздуха, больше деревьев и больше цветов. Что же касается Версаля, то он и вовсе построен среди лесов и полей, вне городских стен.

Замысел строительства Версаля возник у короля давно. Людовик воплощал свою мечту: жить в таком благодатном месте, где много света, воздуха, солнца, деревьев, цветов и плодов. Монарх любил прогулки и охоту, игры, спокойную, размеренную жизнь и природу.

Начиная с 1666 года король все чаще и на более длительное время покидал Париж и не испытывал желания туда возвращаться.

Даже если принять сомнительную точку зрения о том, что фрондерский Париж действовал на короля, мягко говоря, угнетающе, то монарх отплатил добром за зло (как это было в его духе!). В Париже остались знаменитые строения, созданные в царствование Людовика XIV: Главный госпиталь, королевский Дом инвалидов, национальная мануфактура «Гобелены», академии, обсерватория, королевский сад редких растений, квадратный двор и восточная колоннада Лувра, ворота Сен-Дени и Сен-Мартен, Королевский мост, Вандомская площадь, Коллеж четырех наций. Хотя, конечно, забота о городе и стремление украсить его, возможно, диктовались страхом перед ним и неприязненным к нему отношением.

Историки любят писать, что Король-Солнце жил обособленно в золотой клетке Сен-Жермена или Версаля и покидал ее лишь затем, чтобы завоевать очередной город Фландрии. Учебники пестрят сентенциями, что король постоянно жил в Версале и был оторван от народа. Его считали чудовищно эгоистичным, безразличным и надменным. Не стоит, однако, забывать о том, что в молодые годы человек может накопить опыт на всю последующую жизнь. Так, Бетховен почувствовал первые признаки надвигающейся глухоты в двадцать семь лет, и тем не менее он сохранил до старости память о звуках и шумах; он явно слышал звучание оркестра при исполнении своих симфоний. Нечто подобное произошло с Людовиком во время Фронды. Он навсегда понял и оценил размеры и характер своего королевства.



Лувр. Современный снимок


Путешествия монархов по королевству в зените славы не способствуют развитию кругозора. Познавательная цель здесь начисто отсутствует. Его величество может лишь любоваться тем искусственным миром, который ему добросовестно представляют: чистенькие образчики ремесел и представителей социальных классов, города, которые способны польстить его самолюбию, и наиболее богатые кварталы городов…

Но во времена Фронды ничего подобного не было. Не было миражей, не было иллюзий, не было искаженного представления о жизни людей. Маленький Людовик объездил тогда вдоль и поперек весь Парижский пригород. К концу 1652 года он открыл для себя, помимо Иль-де-Франс, Пикардию, Верхнюю Нормандию, Шампань, Бургундию, Пуату, Гиень, Анжу, Берри, Сомюр и долину Луары. Итак, за шесть лет – двенадцать провинций! Королевские поездки по стране могли сравниться разве что с путешествиями ремесленников, если и не по продолжительности, то уж точно по длине маршрута. К тому моменту, когда Людовик начал царствовать самостоятельно, он посетил в общей сложности двадцать провинций.

Первое путешествие – в Нормандию – преследовало цель заставить подданных дать королю клятву верности. Это не составило большого труда, так как жители Руана сами избавились от фрондерки мадам де Лонгвиль[24], чтобы встретить своего монарха. Местный священник отец Полен так описывал это событие: «Это милость – увидеть короля. Во Франции это самая значительная и самая большая милость. И действительно, наш король умеет быть величественным, несмотря на его двенадцатилетний возраст; он светится добротой и нрава он легкого, движения его грациозны, а ласковый взор его притягивает сердца людей сильнее, чем приворотное зелье. Вся Нормандия попала под обаяние его взгляда».

В Бургундии королевское войско осадило Бельгард. Осажденные прислали гонца и передали через него, что из уважения к его величеству в течение целого дня они не будут стрелять. Солдаты короля, услышав это, закричали: «Да здравствует король!» Самое невероятное, что солдаты с враждебной стороны вылезли на крепостную стену и с не меньшим воодушевлением и радостью кричали: «Да здравствует король!» После этого с городом начались переговоры, и к досаде фрондеров он сдался.

Вся Франция радовалась тому, что наконец отошла от Фронды. Вероятно, в эти дни Людовик в полной мере понял утверждение Гроция[25], который говорил, что Франция – самое прекрасное королевство после Царства Божиего. В эти дни король узнал свою страну такой, какая она есть, без прикрас.

Страна устала от бесконечных раздоров. С 1653 года Мазарини отправлял в провинции королевских посланников, которые преследовали две цели: быстро навести порядок и добиться своевременной уплаты налогов. Король подписал 17 налоговых указов и 20 марта представил их на утверждение парламенту. Парламентарии предложение приняли, но уже на следующий день потребовали созыва новой ассамблеи, так как присутствие на ней короля препятствовало «свободе высказываний». В начале апреля протест продолжал нарастать, и вот наступило знаменитое 13 апреля.

Эрнест Лависс[26] в своей «Иллюстрированной истории Франции» пишет: «Известен вымысел об этом дне: король узнает в Венсенне, что парламент[27] собирается обсуждать эдикты, которые были зарегистрированы в его присутствии, он быстро приезжает во дворец в охотничьем костюме с хлыстом в руке, бранит, угрожает и, так как первый президент Помпонн де Бельевр напоминает об интересах государства, говорит в ответ: “Государство – это я!”»

Парламент, проглотивший неудовольствие таким странным поступком его величества, был поставлен на место и уже никогда больше не стеснял короля в его действиях внутри государства.

В 1650-е годы у короля зародилась мысль о строительстве Версаля. Прежде всего этому способствовало установление очень жесткого ритуала. Дюбуа[28] так писал об утренних королевских процедурах: «Тотчас, как только он просыпается, он читает наизусть утренние молитвы, обращаясь к Господу, перебирая свои четки. Затем входит де Ламот Левейе, чьи блестящие и потрясающие уроки никогда не утомляли отрока. Находясь в своей спальне, король изучал под руководством этого наставника, не самого старшего по положению, какую-либо часть Священной истории или истории Франции. Как только король вставал с постели, тут же появлялись два дежурных лакея и гвардеец, охранявший спальню… Затем он проходил в свою большую комнату, где обычно находились принцы и знатные вельможи, ожидавшие его, чтобы присутствовать при его утреннем туалете». Все еще будучи облаченным в халат, Людовик подходил к вельможам, «говорил то с одним, то с другим так дружески, что приводил их в восхищение». Король снова молился Богу вместе со всеми присутствующими, которые становились на колени. В это время гвардеец, стоявший на посту возле двери, следил, чтобы никто не потревожил молитвы короля. Только после этой процедуры король причесывался, просто одевался (в голландский камзол и саржевые панталоны) и шел заниматься верховой ездой, фехтованием, метанием копья. После этого король переодевался и завтракал. Перекрестившись, он поднимался к кардиналу Мазарини, «который жил над его покоями, располагался по-домашнему и вызывал сюда государственного секретаря с докладами», беседовал с кардиналом «об этих докладах и о других более секретных делах в течение часа или полутора часов». Король отшлифовывает в это время манеры и делает их поистине совершенными. Двор и монарх действуют необычайно слаженно, и благородное поведение одних способствует развитию благородных чувств у других. Современники считали, что страна, наконец, достигла наивысшего уровня цивилизации.



Встреча Людовика XIV и принцессы Марии-Терезии

30 июля 1667 года. Гобелен


9 июля 1660 года в Сен-Жан-де-Люзе[29] состоялась свадьба Людовика XIV и испанской принцессы Марии-Терезии Австрийской (Испанской) (1638–1683). Королю должно было исполниться двадцать три года. Естественно, возникал вопрос: что он теперь намерен делать. Еще долгие десятилетия находиться под опекой кардинала и стать похожим на ленивых королей, к которым он с детства испытывал неприязнь, либо расстаться с кардиналом, сделавшим для страны так много, что его проступки меркли по сравнению с заслугами? Вероятно, сам Бог разрешил этот вопрос, и Мазарини ушел со сцены как верный слуга, в самый подходящий момент: в ночь с 8 на 9 марта 1661 года он умер.

Кардинал скончался в 2 часа ночи, и уже в тот же день король собрал своих министров. Мадам де Лафайет пишет: «Над всем и вся еще витала тень кардинала, и казалось, что все помыслы короля только и были направлены на то, чтобы вести себя в духе его наставлений. Эта смерть давала большую надежду тем, кто мог рассчитывать занять пост министра; они, по-видимому, считали, что король, который еще совсем недавно позволял полностью управлять и государством, и своей собственной персоной, доверится, вероятно, министру, который будет заниматься исключительно общественными делами и не станет вмешиваться в личные дела короля. Им и в голову не приходило, что человек мог оказаться совсем непохожим на самого себя и что он, отдававший до сих пор королевскую власть в руки премьер-министра, вдруг захочет в своих руках сосредоточить власть короля и премьер-министра».

Людовик принял окончательное решение: лично управлять государством, полагаясь исключительно на себя. Придворных он попросту выпроводил, объявив, что вызовет их, когда ему потребуются их советы. Весь облик Людовика выражал благородство, силу и непреклонность. Возможно, он был чересчур резок, но это было намеренно: король хотел привести вельмож в замешательство.



Надгробие кардинала Мазарини


Аббат де Шуази[30] замечает о короле: «В возрасте двадцати двух лет он приступил к управлению государством, и это не показалось ему обременительным. Его ум, который скрывался до этого под скромным обличьем детского простодушия, проявился полностью: он изменил порядок ведения дел, подобрал министров, учредил регулярные советы и, отдавшись всецело государственным делам, даровал покой своим народам, удивил Европу своими способностями и одаренностью, которых никто в нем не подозревал».

Загрузка...