Вера и рыцарь ее сердца. Книга третья. Играть с судьбою в поддавки - читать онлайн

Глава 1

Провести медовый месяц в объятиях любимого мужа было бы неплохо, но у Веры на сентябрь были совсем другие планы. Сама идея медового месяца казалась ей мещанством. Обычно сладкое подаётся после ужина, так сказать, на десерт, а для молодых – медовый месяц как заранее выданный утешительный приз, ведь всякое в жизни бывает.

Да и какой может быть «медовый месяц» в деревне, в доме свёкров, которые спали через стенку от молодых, а вместо двери в спальне висела занавеска. Поэтому на учёбу по курсу неонатологии Вера отправилась со спокойной совестью уже через неделю после свадьбы. Алма-Ата, где ей предстояло два месяца учиться, без преувеличения являла собой город Шахерезады. Впервые увидев настоящие горы – их снежные вершины обрамляли город сверкающим браслетом – Вера поняла, что сказки оживают.

Столица Казахстана цвела в садах, в изяществе архитектурных ансамблей, прохладе высоких фонтанов, в журчании горных речушек в тополиных аллеях, но даже броская красота роз, цветущих на городских клумбах, не могла сравниться с красотой очаровательных алмаатинок, беспечно прогуливающихся по аллеям парков.

Тенистые бульвары, шумные площади утопали в зелени дубов и вязов, а плакучие ивы в печали стояли поодаль, соблюдая монашеский обет. Алма-Ата представлялась Вере городом вечного праздника, где до позднего вечера гуляют влюблённые пары, на танцплощадках играет духовой оркестр. Если днём от жары плавился асфальт, то к ночи в дуновении ветра чудилась прелюдия осеннего увядания.

Чтобы описать осень в Алма-Ате, не надо иметь сердце поэта, надо просто перестать спешить по делам, сесть на скамеечку в тенистой аллее и предаться поэтическому забвению, наблюдая за пожелтевшим листом, самозабвенно порхающим в воздухе, и сердцем слышать прощальный шорох опавшей листвы, хранящей запах горячего лета. Самое популярное развлечение для гостей столицы – это базары осенью, где торговцы на разные голоса расхваливают собранный урожай. Неудивительно, что от такого изобилия фруктов и овощей голова покупателей шла кругом.

Ярко-жёлтые дыни и полосатые арбузы были уложены в красочные пирамиды, над медовыми персиками гудели трудолюбивые пчёлы, а от спелой прозрачности груши рука человека сама тянулась за кошельком, чтобы скорее вкусить грушевый нектар. Сладкий яблочный аромат, как дух Али-Бабы, носился над базаром, и не купить яблоки, сочные, спелые, было уже не под силу.

Этот базарный переполох напоминал Вере звучание симфонического оркестра, дирижёра которого срочно пригласили к телефону. Она была убеждена, что если бы её мама хоть один раз прошлась по восточному базару, то она бы немедля продала свою дачу… хотя нет, никакие базары мира не смогут заставить её предать самолично выращенный огурчик и тоненькую морковку, в которых днём с огнём не сыскать пресловутых пестицидов.

С улыбкой Вера вспоминала дачу и маму, ползущую в помидорных зарослях, одетую в трижды заштопанные спортивные штаны, с несгибаемым шлангом в руках, по которому лениво протекала на грядки драгоценная вода.

***

Курс по неонатологии преподавался лучшими специалистами республики, и на эти курсы приехали педиатры со всего Советского Союза.

В комнате врачебного общежития с Верой поселилась Тамара. Тамара приехала в Алма-Ату из России. Хотя женщина была на 15 лет старше, но они быстро подружились, и роль кухарки взяла на себя Вера, давая Тамаре отдохнуть на курсах по неонатологии от кухонной суеты и домашних дел. Она готовила ужин для соседки и Виктора, педиатра из Белоруссии, который жил в соседней комнате и захаживал к ним на чаёк.

В то время кулинарные способности Веры ограничивались жареной картошкой и отварными сосисками с макаронами, и, чтобы разнообразить питание, друзья два раза в неделю шли кушать в ближайший рыбный ресторан, заказывая блюда подешевле.

Иногда в общежитии проходили студенческие сабантуйчики, К ним не готовились, они случались экспромтом. Кто-то из сокурсников созывал народ, народ приходил со своей закуской, а на собранные деньги покупалась бутылка терпкого грузинского вина. Вино разливалось в стаканы, а тосты произносились поочерёдно, и под колбасно-овощную закуску пили вино, тосты были за учёбу, за здоровье, а за любовь пили до дна.

На курсы по педиатрии прибыли в основном замужние женщины, чем и определялись темы разговоров за столом: сначала о семье и о работе, потом о неверных мужьях, а в заключение о том, о чём не принято говорить с посторонними, то есть о любовниках, которые знают толк в любви. Слушать подобные откровения Вере ещё не приходилось, и от подробностей интимной жизни сокурсниц она не знала, куда себя деть.

После рассказа яркой блондинки из Омска о том, как ей удалось соблазнить молодого официанта самого престижного ресторана Алма-Аты и переспать с ним, Вера встала из-за стола и принялась собирать посуду, чтобы отнести её для мытья в общую кухню. Её одногодок, сосед по комнате, Виктор, свою грязную тарелку демонстративно не отдавал, так как у него от дамских разговоров разыгрывался волчий аппетит на всё, что ещё оставалось на тарелках.

Не успела Вера обидеться на обжору-соседа, как тихо заговорила скромная блондинка, имеющая милое лицо и покладистый характер.

– Я прожила с мужем десять лет и о другом мужчине даже и не помышляю.

От этих слов Вера поставила стопку тарелок обратно на стол и вновь присела на свой стул. Исповедь Анжелики показалась ей очень любопытной. От всеобщего внимания щёки говорившей женщины зарделись румянцем, и она хорошела прямо на глазах.

– Да, – честно призналась она, – мой муж пьёт… так уж случилось. У нас с ним подрастают двое детей. Но я вам скажу одно, что только при условии, что любовь к другому мужчине станет сильнее, чем моя любовь к детям, я смогу изменить своему мужу. …Но этого не произойдёт никогда! Я хочу быть верной мужу. Я хочу быть примером честности для моих дочерей!

Большинство сидящих за столом смотрело на Анжелику уже с нескрываемой жалостью, ибо все понимали, что верность алкоголику ещё никого из женщин не сделала счастливой.

– Анжелика, сколько тебе лет? – сочувственно спросил кто-то за столом.

– Мне 38 лет. Дело не в возрасте, а во мне самой. Я могу вас заверить, что никакая случайная связь не может быть выше семейной верности и любви матери к своим детям. Мои дочери любят отца… он их по головкам погладит, они и счастливы, они смеются.

Да, что там говорить, вышла я замуж неудачно, но не детям за это расплачиваться. Я больше скажу: даже если мой муж мне изменит, то я ему всё равно не изменю, потому что любую измену считаю грехом. …Нет-нет, я не верю в бога, но у каждого есть совесть, я хочу с ней жить в ладу. …Лучше я сейчас вам фотографии моих девочек покажу.

Тут за столом опять начался переполох. Всем захотелось похвастаться уже не приключениями с любовниками, а фотопортретами своих дочек и сыновей, а так как детей у Веры не было, поэтому такие счастливых матерей она пропускала мимо ушей, и, перемыв посуду на общей кухне, она отправилась в свою комнату.

Наступил вечер. За распахнутыми окнами потихоньку увядала природа, и запах осени больше настраивал друзей на душевный разговор, чем на подготовку к зачётам. Вера и Тома сидели на кроватях, обложившись книжками, рукописными лекциями, а Виктор устроился за столом, перед ним раскрытой лежала тетрадь, а он задумчиво смотрел в окно.

– Как замечательно, что есть такие честные женщины, как Анжелика, – нарушила Вера тишину в комнате, чтобы поговорить о том, что ей не давало покоя в тот вечер. Может быть, ей самой хотелось определиться по теме «супружеская верность».

Тамара сделала вид, что ей холодно, и, забравшись с ногами под одеяло, перелистнула страницу конспекта, хотя от тусклого света лампочки под потолком разобрать рукописный текст было практически невозможно. Зато Виктор обрадовался, о верности в супружеских отношениях он мог говорить много.

– Не надо верить басням брюнеток! Мне жаль тебя, Вера, ты наивна, как гранёный стакан! Открой свои глазки пошире, тогда сама поймёшь, что правда совсем другая, чем ты её представляешь! Твоя невинная Анжелика только прикрывается детьми, чтобы скрыть своё одиночество и неудовлетворённое желание быть обласканной мужчиной. Эту басню про её честность, которая держится на любви к детям, она придумала для тех, кто наивно полагает, что блондинки могут быть монашками. Я убеждён, что честный человек не будет свою честность рекламировать в подвыпившей компании.

– О, как ты разговорился, – вступилась за Анжелику Вера. – Ты судишь другого человека по своим домыслам! Может быть, я и наивна, хотя это не подсудно, но не такая смелая, как Анжелика. Она мать двоих детей, и у неё есть опыт замужней жизни. Этот опыт жены и матери даёт ей право голоса. Неважно, какого цвета у неё волосы, а важно, что Анжелика пошла против мнения большинства. Ведь каждый из нас был комсомольцем, мы принимали присягу быть честными советскими гражданами, а любая измена в браке преступна и осуждена обществом. Моральный кодекс советского гражданина говорит о браке как…

– У нас партийное собрание и в президиуме самозванка? Не пора ли нам открыть лагеря для изменников в браке? А через пару лет и работать на государство будет некому, потому весь народ окажется за решёткой личного правосудия кристально честной Шевченко!

– Витя, не утрируй! – не сдавалась Вера. – Когда я услышала, как с высокой трибуны Хрущёв заявил, что коммунизм наступит в нашей стране через 20 лет, то очень обрадовалась, потому что мне предстояло подождать каких-то 20 лет, а потом жить в обществе, где трудятся по способностям, а получают по потребностям. Сейчас я уверена, что коммунизм мог бы наступить ещё раньше, если бы человек жил по уставу коммунистической морали: не убивать, не красть, не прелюбодействовать.

В комнате потеплело от такой убеждённости Веры в счастье всего человечества. Тамара оторвалась от конспектов и с интересом ждала продолжения дискуссии. Виктор в один глоток допил свой чай и пересел к Вериной кровати поближе, чтобы сказать ей нелицеприятную правду прямо в глаза.

– Что ты предлагаешь? Застукать любовников в постели и потом подвесить их за ноги? Будешь мстить изменщикам, как несчастный граф Монте-Кристо? Ты сама-то знаешь, что такое любовь или любовная страсть? Я не женат, но поделюсь с тобой мужским секретом, что если жена бросает мужа в медовый месяц и отправляется на учёбу по неонатологии, то она сама даёт ему свободу ей изменить. Ведь муж – это тебе не баба у разбитого корыта. Твой муж, как там его, Женя, нормальный человек, у него есть нормальные желания ночью спать с женой, а его жена в Алма-Ате, наукам учится. Пройдёт одна ночь, другая, а он всё один да один, как сыч, не обласканный, а на третью – отправится твой Женя на поиски другой «золотой рыбки», которая его приголубит и с собой спать уложит.

Виктору было искренне жаль Веру, так преданно верившую во всё прекрасное. Сама идея подготовить её к реальной жизни казалась молодому человеку более чем благородной миссией, и, не обращая внимания на её пыхтение, он спокойно продолжал:

– Что мужчине надо? Вера, ты сама не задумывалась об этом? Так я тебе скажу: бокал хорошего вина, торшер у мягкого дивана и потом… хоть бегемотиху рядом положи, он с ней переспит, лишь бы та рот не раскрывала.

Тут Вера вскипела, она отшвырнула от себя лекционную тетрадь, как бородавчатую жабу, а её лицо выражало абсолютное презрение к соседу.

– Если твои мужские потребности упали до уровня пресмыкающихся, то о моём муже я с тобой говорить не собираюсь и готовить для тебя ужин тоже не буду. Как можно быть таким …всеядным? Время позднее. …Я хочу спать.

Вера указала молодому человеку рукой на дверь.

Тамара в разговор Веры и Виктора так и не вступала, чтобы не выдать себя с головой. Убрав тетрадки в сумку, она стала готовиться ко сну. Муж Тамары часто не ночевал дома, а когда ночевал, то весь вечер проводил у телевизора, запивая поджаренные орешки охлаждённым пивом. Его не интересовали домашние дела, потому что он был кормильцем семьи и нуждался в покое. Недостатка в семье Тамары не было, но порой женщине казалось, что её сорокалетнее тело просто полыхает любовным жаром, в котором сгорала она каждую ночь, и на врачебные курсы в далёкий Казахстан она поехала с тайной надеждой на любовь, о которой не слагают стихи и не говорят вслух.

В тот вечер женщина молча злилась на свою соседку, которая из-за своей правильности расстроила поездку на профессорскую дачу, где их ждал профессор по неонатологии с другом.

Сам профессор был небольшого роста, смугл, крепок, имел знания и недюжинный интеллект, его лекции отличались чёткостью изложения современных основ неонатологии, и Вера от уважения к нему согласилась провести выходные дни в горах, ей хотелось шашлыков и садовых яблок, тем более, что Тамара согласилась составить ей компанию.

Соблазн поехать в горы, которые всегда манили Веру тайной их появления на земле, был большой, но она рассудила трезво, опираясь на наставления своей мамы.

– Тома, если мы поедем на дачу, то это будет расценено профессором и его другом как наше согласие на близкие отношения. Вероятнее всего, что за ужином последует приглашение лечь в постель, а это нам с тобой совершенно не подходит. Конечно, можно хорошо поужинать, а потом убежать, но убегать в горной местности, ночью – это страшно. Пойдём-ка лучше мы с тобой, Тамара, в кино. Когда фильм закончится, то и в гости идти расхочется. Мы купим дыню и дома разделим её на троих, Витю в долю возьмем.

Так Тома осталась на бобах, и интимный ужин на даче профессора закончился, не начавшись! Теперь она лежала под одеялом, её терзало горькое сожаление об упущенном шансе быть счастливой на одну ночь, и она злилась на Веру, пока не уснула, а утро всё вновь расставило на свои места, Тамара уже не сожалела, что всё получилась так, как получилось.

Прошло три дня, ссора между друзьями забылась, и вскоре троица вновь мирно ужинала вместе и готовилась к экзаменам. В такие вечера в гости не ходят и гостей не ждут, а занимаются по экзаменационным вопросам, чтобы избежать позора на экзамене.

Поэтому, когда в комнату постучали, Тамара приподнялась с кровати и удивлённо посмотрела на Веру, а Вера – с недоумением на Тамару. Потом обе женщины разом повернули головы к Виктору, но тот пожал плечами и вновь уткнулся носом в свои записи, разложенные по всему столу. Так как никто из них не поспешил открыть дверь нежданному гостю, то дверь распахнулась сама и в комнату важно вошёл молодой мужчина с игривым выражением на лице. Взглянув на него, Вера опешила от возмущения.

– Здравствуйте вам! Моё почтение курсантам-врачам! Прекрасный вечер, чтобы проведывать друзей и товарищей. Готовимся к экзаменам? Так сказать, экзаменационные «страсти-мордасти». Представляюсь сам, Володя, инженер-дорожник, пришёл передать некоей персоне привет от её брата.

При этих словах он раскланялся перед Верой.

– Володя, не паясничай, я это не переношу! Что ты здесь делаешь? Тебя никто не приглашал! …Извините, – обратилась Вера к друзьям, – это друг моего брата.

– Вера, что с тобой случилось? Где милая улыбка и рука для поцелуя? Разве так встречают дамы своего давнишнего друга?

Потом Володя переключился на знакомство с Тамарой и Виктором.

Володя Коваленко быстро очаровал друзей Веры своими манерами, умением делать комплименты и талантом быстро втираться людям в доверие, поэтому его предложение поужинать на ночь глядя, было с радостью принято, а то, что Вера имела иного мнения, как провести вечер перед зачетом, большой роли не сыграло, её подхватили под руки Тамара и Виктор, и вскоре весёлая компания сидела за столиком в ближайшем кофе, которое оказалось рестораном. После застолья с вином и закусками Володя проводил друзей к их общежитию.

Когда Вера поднималась по ступенькам, он уверенно взял её за локоть, чтобы поговорить наедине. Довольные проведённым вечером Тамара и Виктор отправились в комнату вдвоём, оставив Веру и её гостя стоять на крыльце общежития.

– Вера, послушай меня, как верного друга твоего брата-пуританина. Я приглашаю тебя, как даму моего сердца, продолжить наш вечер в более уютной обстановке, с шампанским и виноградом.

Ответа не последовало, но возмущённый взгляд Веры, говорил сам за себя и требовал объяснения.

– Ну, ты уже большая девочка и всё понимаешь. Надо брать от жизни всё приятное, что она может дать человеку, а то состаримся и вспомнить будет нечего. А нас с тобой связывают годы знакомства, и пора закрепить это знакомство ужином при свечах, в гостиничном номере на двоих.

Вера была уже знакома с таким вариантом свиданий. Она не забыла, каково быть фальшивой женой боксёра, но теперь она замужем и знает, что и почём.

– Володя, побойся бога, то, что ты замышляешь, оскорбительно для меня. Во-первых, я замужем! А, во-вторых, …

Но другу её брата неинтересно было знать, что у сестры друга во-вторых и в-третьих …и он стал говорить напрямую.

– Да-да, я знаю, что ты замужем. Поэтому нашим отношениям теперь не помешают никому ненужные формальности. Проведём вместе ночь, втайне от всего мира, ночь любви! Это так романтично! Ты же мечтала об этом ещё девочкой, я помню твои влюблённые взгляды. Хоть прошло несколько лет, но ещё не поздно всё исправить …

Вера не ослышалась! Это постыдное предложение делал лучший и единственный друг брата! От стыда и унижения она прикусила губу и резко взмахнула рукой для удара по гладко выбритой щеке наглеца, но тут же передумала так эффектно завершить этот разговор. Пощечина имеет смысл только в том случаи, когда человек ее еще достоин. Махнув на Володю рукой, словно тот был надоедливой мухой, Вера пошла к своим конспектам, с выпрямленной спиной и высоко поднятой головой.

Ко всему прочему, теперь она поняла, что бить человека по лицу совсем не так романтично, как это описывалось в романах, и даже противно.

На следующее утро Виктор пришёл на утренний чай с понурой головой. Плохое настроение юноши не вызвало никаких подозрений у Веры и Томы, ведь перед экзаменами курсантам не до сна. Во время завтрака Виктора потянуло на исповедь.

– Я переспал с Анжеликой… Понимаете, не имел морального права ей отказать в близости. Она сама предлагала себя с такой мольбой… – оправдывался Виктор, и Вера от неловкости старалась не смотреть в его сторону.

– Вера, ты этого не поймёшь, возможно, никогда, силу страсти, перед которой человеку не устоять. Она просила любви, как просят милостыню несчастные, и я не смог ей отказать. Это скорее жалость, чем проявление любви … Тома, ты меня понимаешь?

Тамара кивнула и предложила Виктору погладить его рубашку.

Курсы усовершенствования врачей не прошли даром, Вера возвратилась с багажом знаний в области неонатологии и с пониманием того, что мир вечной любви и супружеской верности существует, но только в книгах, а в жизни это фамильная реликвия, которая ещё жила в семье Шевченко.

*—

Замужество никак не повлияло на Верино усердие на работе. Она по-прежнему отдавала больным детям свои знания, душу и сердце, а её мужу доставались то, что можно было назвать банальным женским капризом, – право мужа спать с ней в одной кровати.

К Новому году Жене предложили работать инструктором по спорту при исполкоме Зеренды. На это хорошее назначение повлияли три фактора: три года безупречной службы Лебедева на подводной лодке, его титул мастера спорта и высокое положение в обществе его молодой жены.

Работа спортивного инструктора Евгению пришлась по душе. Дух соревнований, общение со спортсменами давали ему возможность поучаствовать в живой борьбе за медали. Районные соревнования проходили ежемесячно, и каждый раз после соревнований Женя полупьяный возвращался домой, желая быть рядом с той, кто всегда его поймёт и приголубит.

– Не сердись, Верочка-котлеточка, я, как организатор соревнований, просто обязан был выпить за успешное проведение соревнований. Только хорошей выпивкой можно привлечь молодёжь к спорту. Именно за это я получаю зарплату. Такова моя работа, делать всё для поднятия спортивного престижа района.

Вера понимала, что Женя прав, в её стране успехи любого мероприятия отмечались с бокалом в руке. Хотя служебное пьянство мужа её настораживало, но она старалась не выходить из образа смиренной жены Соколова, героя рассказа Шолохова «Судьба человека», который стал для неё идеалом замужней женщины. Вера и пьяному мужу не перечила, а трезвому всё прощала, надеясь, что он сам должен когда-нибудь понять, что водка ему не друг, не товарищ и не брат.

Теперь она носила красивую фамилию Лебедева, но от перемены фамилии особых перемен не чувствовалось, пока они не переехали в частный дом, как молодая семья.

В тот год стояла суровая зима, а дом отапливался печкой-голландкой, что стояла посередине комнаты и давала тепло в радиусе трёх метров, тогда как в дальних углах стены промерзали до изморози.

Однажды в один из зимних вечеров Вера в холодной избе ждала мужа с работы, чтобы тот натопил печку. Она на плите приготовила ужин, но Женя не приходил. В холоде человеку можно только замерзать, даже принудительные приседания, чтобы согреться, только усугубляли ситуацию, вызывая приток холодного воздуха к телу.

Вера почему-то считала, что растапливать печки – это сугубо мужское занятие, и терпеливо мерзла. Что только она ни делала, чтобы согреться, и цыганочку танцевала в свитере и валенках, и горячим чаем упивалась, но мороз пробирал до костей, в доме замерзали даже стрелки часов на стене, потому что они двигались по циферблату в черепашьем темпе. Когда её терпение подошло к критической точки переносимости, молодая женщина забыла про свой гонор, быстренько оделась и подалась на поиски мужа, забывшего о своём долге и жене, которая скоро окоченеет, прижавшись к холодной печке.

Крадучись, шла Вера по сугробам вокруг спортивного корпуса, где работал её муж. Через крошечное отверстие в обледенелом окне тренерской комнаты она разглядела Женю со стаканом в руке. Предательство было налицо!

– Как он мог со мной так поступить?

Решив стать жертвой бессердечного мужа, Вера вернулась домой и забралась в промёрзшую супружескую постель прямо в верхней одежде, намереваясь стать к утру закоченевшим трупом, хотя осознавала, что мстить мужу ценой своей жизни – это банальное самоубийство.

В полночь замерзать одной в ледяной постели показалось ей пыткой, и тут взыграл инстинкт выживания! Вера выпрыгнула из-под пухового одеяла и бросилась к вешалке, ибо отчаянно желала жить, всем смертям назло! Она напялила на себя холоднючий тулуп, выпрыгнула во двор, где у порога лежали расколотые дрова, и, как драгоценную ношу, принесла тяжёлые поленья в дом, а потом похлопала по холодные бока печки-голландки, как утешают поверженного врага.

Растопить печь быстро не получалось. Если огонёк в горниле печи постоянно затухал, то надежда согреться всё больше разгоралась. Снова и снова чиркала женщина спичками, поджигая обрывки газет, обжигая собственные пальцы, пока пламя, набравшись смелости, не охватило дрова жаром.

Комната стала наполняться благодатным теплом, а с теплом в комнату возвращался жилой дух. Гордая собой, Вера не поленилась и дважды сбегала на улицу, чтобы полюбоваться столбом густого дыма, валившего из трубы в тёмное небо. С приобретением опыта печника укрепилась её надежда создать крепкую трудовую семью.

К весне молодые супруги Лебедевы переехали в двухкомнатную квартиру во врачебном доме с центральным отоплением, где они отпраздновали свою ситцевую свадьбу и поступление Жени на заочный исторический факультет университета в Петропавловске, Верины родители обещали оплатить учёбу зятю.

Всё в семье шло хорошо, как по маслу.

Молодые супруги получили квартиру во врачебном доме, что стоял на берегу Зерендинского озера. В этом доме на втором этаже прожила семья Людмилы, кузины Вериной школьной подруги. Людмила повлияла на выбор Веры просить распределения в Зеренду, где нуждались в педиатрах.

На одной площадке с новосёлами проживала семья главного врача СЭС Ильинского, жена которого, проворная Аллочка, угостила Лебедевых в день их переселения горячим пирогом.

***

На втором году замужества Вера с нетерпением стала ожидать начала беременности, но беременность не наступала, как это было положено в счастливых семьях. Из месяца в месяц её надежды зачать ребёнка терпели крах, а её мужа больше печалило не то, что в семье не было детей, а то, что Вера все ночи и дни пропадала на работе и находила это вполне нормальным.

– Вера, – возмутился он как-то раз, когда она явилась домой с рассветом, – сегодня ты опять пришла под утро, как куртизанка турбюро. Иногда мне кажется, что наш дом – это твоя перевалочная база, а я в ней сторонний наблюдатель. Ты сегодня ела?.. Я вот хлеб купил, а молоко в бидоне сестра передала. Так и получается, я ложусь в кровать голодный и злой, а ты, ни живая ни мёртвая, приходишь под утро, и какие тут могут быть дети?! А ребёночка мне так хочется …и молока с хлебом.

Вера поцеловала мужа в усы пшеничного цвета и повела его на кухню, чтобы не драматизировать обстановку, а поскорее утолить голод и жажду, а потом – спать.

Когда они легли в кровать, то её нежно обнял Женя и вздохнул понимающе:

– Эх, Верочка-пеночка, ты опять думаешь о больнице! Я это нутром чувствую. А знаешь, я не виноват, что дети в Зеренде болеют, что у нас детей нет! Я вот что думаю: а не настала ли моя пора пуститься в бега? Ты на себя посмотри. Другие доктора приходят домой вовремя, тоже усталые, но довольные жизнью, а от твоей неудовлетворённости даже мухи в нашем доме сдохли. Это так, к разговору. Давай спать, хотя время уже вставать.

Женя отвернулся к стенке и тут же заснул, а Вера словно проснулась.

Конечно, в том, что мухи подохли, Вериной вины не было, они подохли от зимних холодов, но в словах мужа прозвучал печальный прогноз её семейного благополучия, который должен был её насторожить.

Сколько раз приходила Вера домой с сердцем, онемевшим от врачебного бессилия перед болезнью, уносящей жизнь ребёнка. Тогда ей больше всего на свете хотелось дежурить у постели обречённого малыша днём и ночью, словно её присутствие могло его спасти. В такие вечера Вера и говорила с Женей, и готовила ему ужин, но любить мужа ей казалось кощунством, поэтому пусть муж в одиночестве почитает книги Петрова и Ильфа, приводившие Веру в уныние, и не мешает ей штудировать свои конспекты по педиатрии.

Кормила Вера мужа тем, что было пределом её кулинарных возможностей: жареной картошкой, жареными яйцами и лапшой с маслом, правда, иногда случались исключения. Надо сказать, что домашними яйцами и молоком снабжали молодую семью родители Жени, которые один раз в месяц приезжали в Зеренду из деревни, навестить своего старшего сына.

Однажды мама Люба зашла к Вере на кухню.

– Вера, что это у тебя там, в тазике на столе замешано?

А в тазике Вера с утра месила тесто для вареников с картошкой, которое никак не собиралось вместе, а рассыпалось на мелкие сухие комочки. Мама Люба, поохав, быстро превратила Верино тесто на вареники в прекрасное тесто для блинов и напекла вкуснейшие блины с хрустящими узорчатыми краешками. Блины макались в растопленное сливочное домашнее масло, были очень сытными.

Как только Женина мама уехала домой, то настроение молодой супружеской пары было как у новобрачных, и они любили друг друга долго и страстно, словно блинчики обладали силой эликсира любви. Всё лишнее забылось: и Верина занятость на работе, и тяга Евгения себя взбодрить стаканчиком бормотухи.

Жаль, что мама Люба приезжала редко, а Женя выпивал часто, а Вера по-прежнему день через день коротала ночи в больнице.

Вера была убеждена, что жизнь идёт своим чередом. Они оба с мужем работали, имели квартиру, а если муж смог стать мастером спорта по тяжёлой атлетике, то ему ничего не стоило стать самым трезвым из трезвенников, а с получением диплома работать в школе историком. Примером такой занятой жизни были для неё родители, которые трудились от зари до зари, дома практически не бывали, но семью-то сохранили.

На второй год бесплодных попыток забеременеть женщина обратилась на приём в женскую консультацию, и врач-гинеколог женской консультации нащупала у Веры беременность в пять недель!

Счастливую Веру положили в больницу на сохранение беременности, и она строго соблюдала постельный режим, пила лекарства по назначению, но беременность не развивалась. Плод в её утробе не подавал никаких признаков жизни, зато Верино желание родить ребёнка становилось просто непереносимым.

То, что рождение ребёнка не зависит от желания матери его иметь, принималось Верой с трудом. Если рождение ребёнка происходит по неведомым никому законам, его нельзя запрограммировать и получить, то наступление беременности – это потрясающее вселенское событие, одно из самых совершенных чудес, которое может случиться с женщиной.

Вот этого чуда Вера была лишена, поэтому долгими бессонными ночами в отделении гинекологии она трогательно прижимала руки к груди, всматривалась в больничный потолок и шептала то, что лежало у неё на сердце, как это делали герои её любимых романов. Вера молила Бога сохранить её беременность, стараясь не думать о том, что почти все молитвенные просьбы героев прочитанных ею книг исполнялись только в последних главах, после серии страданий и мытарств.

– Боже на небесах, не лиши меня ребёнка, а я готова страдать, веря в то, что ты есть. Я очень терпеливая.

Вера хотела даже сказать, что она готова отдать за это жизнь, но вовремя сообразила, что этим она убьёт в себе дитя, поэтому решила не искушать судьбу, а просить только то, в чём сама нуждалась.

– Извини, что я прошу тебя, не стоя в церкви, перед иконой, а лёжа на больничной койке, – шептала она в потолок, представляя синее небо над головой.

Но молилась она напрасно. Через две недели её осмотрел ведущий гинеколог, которая пришла к выводу, что Вера саботирует педиатрическую службу района, выдавая себя за беременную.

Районным гинекологом в те годы стала работать Полина Ивановна, незамужняя, принципиальная, бескомпромиссная к себе и к персоналу женщина лет сорока, к тому же высокого роста, крепкого телосложения, с зачёсанными назад волосами, собранными в пучок. Полина Ивановна недолюбливала беременных сотрудниц и никогда им не сочувствовала, и напоминала Вере сержанта-сверхсрочника, которому были незнакомы позитивные эмоции и отступления от правил. Под её руководством стерильность родильного отделения достигла предельно высокого уровня, при котором выживали только самые коварные микробы, но как гинеколог в экстренных ситуациях Полина Ивановна терялась и от страха ошибиться постоянно ошибалась.

А вот в случае с беременным педиатром Лебедевой Полина Ивановна не сомневалась. Педиатров в районе не хватало, а больные дети имели право на качественное лечение. Обеспечить больницу врачебными кадрами входило в её обязанности как заместителя главного врача по кадровому вопросу, поэтому педиатру Лебедевой было официально предложено выскоблить матку, а так как та от медицинского вмешательства письменно отказалась, то её с диагнозом ложной беременности выписали домой.

***

– Вера, ты… бесплодна.

Это было сказано мужем прямо с порога. Вера лежала на диване, она очень устала, придя из больницы домой.

– Кто тебе об этом мог сказать, когда я сама этого не знаю?

– Вера, стоп. Разве это не так? Мне Галя позвонила на работу, к ней в лабораторию заходила ваша гинеколог, и она сообщила моей сестре, что ты бесплодна. Не смотри на меня словно мумия из гроба. Пожалуйста, ну, не молчи… Давай я тебе чай приготовлю. Твоя подруга Людмила нам к чаю булочек принесла.

Вера вспомнила стихотворение Лермонтова о несжатой полосе и поняла, что значит, когда «руки повисли, как плети». Это значит полная безнадёжность. Слава богу, что ещё не пришёл её смертный час, а смертную тоску полагалось запивать чаем с булочками.

К вечеру молодые супруги почувствовали своё одиночество, словно им сообщили, что светлое будущее стало беспросветно тёмным. Жене захотелось пойти в кочегарку по соседству, где он частенько проводил свой досуг, но он не мог оставить жену одну и продолжал сидеть с ней рядом, пытаясь её развеселить, а та не хотела веселья. Тогда Женя обнял её и прижался головой к её мягкой груди.

– А давай я побуду твоим сыночком. Обними меня, уложи спать, ведь я очень скучал, когда ты была в больнице. В спальне не работает отопление, но мы быстро согреемся под одеялом, и нам будет тепло. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже, но давай лучше посмотрим телевизор.

– Ох, Верок-колобок, наш телевизор показывает только снегопады и бураны.

– Тогда давай спать, только ты прежде сходи в кочегарку и попроси, чтобы котёл натопили погорячее. Холодно.

Женя отправился в кочегарку, где кочегары утешали горемычных водочкой с солёным огурчиком, а к Вере постучала соседка. Эта была Аллочка Ильинская, она принесла пирожки с картошкой и поздравила её с выпиской из больницы.

С Аллой говорить по-соседски было не о чем, ибо мыслила она фразами из газеты «Комсомольская правда», воспитывала детей по коммунистическим нормативам, хотя по воскресеньям не работала, считая это большим грехом, и в Пасху пекла сладкие куличи.

Сам Ильинский был заметной в районе фигурой, как-никак главный врач санэпидстанции, он считался хорошим специалистом, но за ним водилась слава гулящего человека. Его бесконтрольную сексуальную активность Вера приписывала необратимым последствиям травмы головного мозга, которую Ильинский получил в далёком прошлом. Измены мужа никак не отражались на его отношениях с добродушной Аллочкой, которая своей чрезмерной добротой надоедала всем соседям. Веру она не раз затягивала на кухню и насильно угощала чаем с горячими пирогами, подробно рассказывая самые свежие и достоверные деревенские сплетни.

Только с одним человеком Вера поделилась своей бедой. Это была Людмила, что жила этажом выше, и они обе понимали, что бесплодие – это не диагноз, это проклятие.

Людмила умела хранить чужие тайны, но вскоре о Верином бесплодии говорила уже вся деревня.

После выписки из больницы Вера с головой окунулась в работу, чтобы скорее забыть свою ложную беременность и желание иметь детей. Теперь молодая женщина не сочувствовала роженицам, терпевшим мучительные схватки, а бессовестно завидовала, ведь счастьем родить собственного ребёнка она была обделена.

***

В тот год в Зерендинскую районную больницу пришли на работу новые врачи: Мила Попова, начинающий врач-терапевт из Караганды, и Роза Ахметова, педиатр.

Мила поражала Веру своей потрясающей непосредственностью, на которую не влияли ни зрелость, ни диплом о высшем образовании. Роза обладала острым умом, хорошими знаниями по педиатрии и умела быть верной подругой. Если Роза была красива, степенна и умна, то Мила Попова выглядела очаровательной старшеклассницей, робеющей перед коллегами и пациентами. Её послушность ставила в тупик медсестёр, в одобрении которых молодой доктор постоянно нуждалась, а от её вежливости к санитаркам можно было даже прослезиться.

Хотя Мила Попова училась на лечебном факультете, но в ней не было той терапевтической закваски, которая отличала терапевтов от педиатров. Терапевты всегда умели держать себя на публике достопочтенно, красиво носить дорогую одежду и говорить своё мнение немного скучающим тоном, а Мила Попова по своей внешности напоминала Буратино. Её маленькие чёрные глаза искрились молодостью, жидкие каштановые волосы весело кудрявились, а большой красный рот широко улыбался всем на свете.

Педиатры были из другого теста, их не столько беспокоил их внешний вид, сколько доверие к ним маленьких пациентов, видимо, в такой педиатрической опеке нуждалась и сама доктор Мила Попова. Уже с первого дня знакомства эта девушка полюбилась Вере, ибо в ней она видела себя в юности.

– Ты поживи у нас с Женей, пока тебе не выделят врачебную квартиру, потому что жить при больнице рядом с нашей Полиной Ивановной всё равно что пойти на срочную службу. Я верю, что сам Генеральный Секретарь Коммунистической партии Советского Союза одобрит заслуги твоей мамы перед партией и правительством по воспитанию последователей дела товарища Ленина! Ей удалось вложить в тебя столько послушания, что его у тебя в избытке, просто брызжет во все стороны. Познакомь меня с ней.

И Мила Попова приглашение жить в семье Лебедевых приняла с радостью, а история её семьи была проста и печальна.

Родители Милы познакомились в Германии в фашистском концентрационном лагере, куда они попали детьми ещё в начале войны. Уже в первый год заключения они осиротели, а за колючей проволокой, под лай сторожевых псов, зародилась между ними первая юношеская любовь. Милиных родителей освободили советские солдаты. Из фашистского лагеря в солдатских теплушках их вывезли в знойный Казахстан, где они решили пожениться и создать семью. После рождения Милы её родители стали ссориться, папа погуливал, а мама изводила себя ревностью, а потом они разошлись. Воспитывать дочь женщине с разбитым сердцем пришлось в одиночестве, но она не мамой, а надсмотрщицей была для Милы. От жизнерадостной девочки требовалось беспрекословное подчинение, ей не разрешалось иметь собственное мнение или, вообще, иметь какое-то желание. Колыбельные песни в доме не пелись, и приласкать девочку было некому. К тому же мама Милы не работала, а жила на алименты своего беглого мужа и на своё небольшое «лагерное» пособие.

Рассказы Милы о её детстве и юности меняли Верино отношение к своим родителям. В её доме тоже царствовал мамин закон, но сохранялась свобода думать, читать, высказывать своё мнение, учиться самостоятельности и иметь пусть одну, но подругу.

Веру пугала незащищённость Милы в реальном мире, и она стала заботиться о ней как о своей младшей сестре.

Каждый понедельник, в начале рабочего дня врачи собирались в кабинете главного врача на пятиминутку. Опаздывать было себе дороже, глава больницы Жакибеков был человеком строгих правил. В то утро Мила где-то задерживалась и вбежала в кабинет последней. Быстро оглядевшись, она замерла на месте как вкопанная.

Интерьер кабинета главного врача был по-министерски тяжеловесным. Стены обиты деревянными плитками, а под портретом Леонида Ильича Брежнева стоял дубовый стол, за столом в кожаном кресле восседал и сам хозяин кабинета, товарищ Жакибеков. Его массивная фигура в объёмном кресле напоминала Вере медведя в берлоге. Рассеянный дневной свет, проникающий в комнату через тюлевые занавески на высоких окнах, и персидский ковёр, устилающий пол кабинета, делали обстановку пятиминуток излишне торжественной. Вдоль стен с двух сторон от стола главного врача стояли впритирку простые кресла, предназначенные для врачей ординаторов.

С приходом в больницу новых специалистов кресел стало не хватать, и врачи перед пятиминуткой искали себе стулья в других кабинетах, но Мила опоздала и приготовилась слушать наставления главного врача, стоя перед его столом, прямо посередине персидского ковра.

Такое неординарное поведение молодого доктора главному врачу не понравилось, и в кабинете установилось официальное молчание, означавшее коллегиальное неодобрение. Мила использовала это молчание как возможность поздороваться. Она стала взглядом обводить участников пятиминутки, приветливо кивая каждому из сидящих на креслах докторов, пока не пришла очередь приветствовать главного врача. Под его начальственным взглядом Мила перестала улыбаться и вновь встала по стойке смирно. Жакибеков начальственно кашлянул, чтобы выразить своё недовольство. Всем присутствующим докторам это было понятно, кроме Милы, которая продолжала стоять, как часовой у мавзолея.

Тут молодой стоматолог, сидевший на кресле рядом с Верой, решил вмешаться в ход событий и пошутил. Он тоже кашлянул, но с улыбкой и жестом пригласил её присесть рядом с ним, так это поняла сама Мила, и она присела в самый край его кресла, удачно вместившись между поручнем и самим стоматологом. В кабинете раздался протяжный вдох, никто такого послушания от девушки не ожидал.

Не замечая всеобщего внимания, Мила продолжала сидеть впритирку со стоматологом, подобострастно смотря на главного врача, который всё никак не начинал пятиминутку, а за её спиной сосед по креслу, красный от неловкости, осторожно сложил руки на груди, чтобы ничего дурного о нём не подумали.

От этой немой сцены главный врач района сам почувствовал себя лишним в своём кабинете и уже громко постучал по столу ручкой.

– Мила, встань с кресла немедленно и найди себе стул в рентгенкабинете, – зашептала Вера подруге, но та только покосилась на Веру и недовольно покачала головой, словно именно Вера мешала проведению пятиминутки.

– Встань немедленно! На тебя все смотрят! Милочка, прошу, встань и принеси себе стул! – не сдавалась Вера, и Мила всё поняла.

Не успела она приподняться, как стоматолог пулей выскочил из кабинета и через минуту принёс девушке стул на радость всему врачебному коллективу.

Вскоре после этой истории с опоздавшей Милой на ковёр к главному врачу была приглашена и сама Вера.

На столе перед товарищем Жакибековым лежала телеграмма, заверенная областным отделом здравоохранения города Караганды. В письме Вера вызывалась в Караганду в связи с ухудшением состоянием здоровья её мамы. Рядом с письмом лежал и приказ, подписанный главным врачом, по которому педиатр Лебедева отправлялась во внеочередной отпуск по семейным обстоятельствам.

Вера в тот же день выехала в Караганду.

Глава 2

Удар. Дверь в спальню раскрылась, чуть не слетев с петель.

Вера вздрогнула, крепче прижала спящего ребёнка к груди и быстро оглянулась по сторонам. Кровать, на которой лежало мамино стёганое одеяло, трельяж и окно за спиной не могли служить ей укрытием, а бежать было некуда.

На пороге спальни появился Женя, его лицо искажал злобный оскал. Левая рука сжимала охотничье ружьё, а правая была засунута в карман.

Вера поняла, пощады не будет.

– Ты, сука, стой, где стоишь. Доигралась, прынцесса, а теперь смирно, я целиться буду, чтобы наверняка! Ведь тебя, суку, давно пристрелить надо!

И вот ружье вскинуто, курок взведён, осталось только найти стрелку цель и пальнуть, но задрожали руки.

Реальная угроза действовала на Веру гипнотически, она стояла в покорности кролика перед удавом и ещё крепче прижимала к груди ребёнка. Хотя её рассудок отказывался верить даже в саму возможность подобной ситуации, хотя сердце колотилось в бешеном ритме опасности, она хранила спокойствие, чтобы ненароком не разбудить дочку.

Женя сначала целился в голову Веры, но ему мешал сосредоточиться её спокойный или даже покорный взгляд. Потом в мушке ружья он стал видеть не один, а два женских лба и над обоими вились кудряшки, но когда в мишени появился и третий лоб в таких же кудряшках, то мужчина чуть приспустил чёрное дуло двустволки и стал метиться в более широкую цель, в женскую грудь. Ему совсем не мешало завёрнутое в пёструю пелёнку тело ребёнка, наоборот, это даже усиливало кульминацию от совершаемого им преступления – преднамеренного убийства жены.

Именно этим выстрелом в упор Евгений собирался насладиться на всю жизнь. Предвкушение момента убийства супруги, навязанному жизнью, кружило голову, и мысли в его голове опережали события. Полёт пули был выверен, и исход был неизбежен – смерть той, которая одним взглядом могла вывести его из себя, сделать его ничтожеством!

Женя всегда считал себя хорошим человеком, он не убогий из подворотни, его любят и уважают друзья, а эта толстуха в халате с оторванными пуговицами, ему не судья, и только её смерть сможет освободить его от постоянного чувства вины перед ней, словно так он и не оправдал её доверие.

Евгению нравилось сознавать истину, что пуля не знает ни жалости, ни пути назад, она достигает цели и уничтожает её… если хорошо прицелиться. И как профессиональный убийца, он принял стойку, нашёл цель, взвёл курок и замер, собираясь одним выстрелом убить Веру наповал, чтобы не было никчёмных слёз. Женский плач всегда действовал ему на нервы.

Но совершить убийство ему мешало отсутствие атрибута каждого убийства – крика о пощаде. Женя с детства слышал визг свиньи в сарае, когда с наступлением первых заморозков в деревне забивался скот. Мальчишкой он затыкал уши ладонями, пока внезапная тишина не накрывала его с головой, словно тяжёлое одеяло, из-под которого нельзя было выбраться, но это только казалось, что нельзя.

***

Вера не визжала и даже не плакала, она тихо ждала выстрела, не догадываясь, что её овечья покорность мешала мужу нажать на курок. Она стояла у окна, за которым оставался мир, который тоже ждал выстрела и её смерти.

О чём можно думать, когда в тебя целятся в упор?

Может быть, о том, что в больнице не станет райпедиатра? Или о горе родителей по убитой дочери? Первое, что пришло женщине в голову, – это то, что она стала «сукой». Как это могло произойти, что она перестала быть человеком, а превратилась в животное женского рода?

Яркой вспышкой вспомнила она мамино предупреждение об опасности брака с алкоголиком, но это воспоминание было уже совсем неуместно, ведь перед смертью любому неприятно сознавать, что под пулю убийцы он встал добровольно, когда его предупреждали заранее, чем закончится эта игра в доброго, и теперь поздно что-то менять, пришло время умирать…

– Пусть последним воспоминанием в моей жизни будет память о родителях, они дали мне жизнь, им меня и хоронить, – подумала Вера, но в оставшиеся мгновения жизни ей нестерпимо хотелось всё-таки понять, почему у неё не удалась семейная жизнь.

***

Когда встревоженная телеграммой Вера приехала в Караганду, то родители встретили её на вокзале и выглядели вполне здоровыми людьми. Ситуацию с телеграммой мама прояснила по дороге на дачу.

– Вера, скажи мне на милость, почему не ты, а твоя добрая соседка Алла Ильинская сообщила нам, что над тобой издеваются ваши гинекологи, объявляя тебя во всеуслышание бесплодной женщиной. Учти, это лживые слухи! Завтра утром я положу тебя на обследование в городской роддом. Если будет нужно, то ты пройдёшь и курс стационарного лечения. Мы утрём носы вашим гинекологам верным диагнозом и правильным лечением. Почему же ты с нами не посоветовалась, разве мы тебе враги? Как тебе не стыдно?

После маминой взбучки слово взял папа, он сидел за рулём своих «Жигулей», вёз Римму и Веру на дачу, где мама к приезду дочери сварила борщ.

– Вера, нам стало известно, что Евгений выпивает. Я думаю, что он напивается потому, что у вас нет детей. Мама тебя определит на лечение к лучшим специалистам, и у тебя непременно будут дети. В нашем роду бездетных женщин не было. А ты постарайся поддержать мужа, чтобы он не отчаивался. Будут у вас дети!

Целый месяц держали Веру на больничном режиме. Все внутренние слои стенки матки были поражены гнилостной инфекцией. Это объясняло тот противный запах, а вернее, вонь, которая исходила от Веры в последние месяцы после лечения от ложной беременности.

–Такое инфицирование всех слоев матки возможно только при нелеченом микроаборте. – сделала заключение главный гинеколог городского роддома, хорошая мамина знакомая.

Этот диагноз утешил Веру.

– Значит, я перенесла микроаборт! Значит, что у меня всё-таки была настоящая беременность, а не ложная, как у психически нестабильных дам! – рассуждала она, лёжа на больничной койке, где проходила противовоспалительное лечение и лечение по предупреждению развития постинфекционных спаек, которые могли привести к истинному бесплодию!

Лёжа в палате с женщинами, страдающими бесплодием, Вера увидела обратную сторону женской судьбы. Её высшее образование, престиж районного специалиста, обеспеченность родителей ничего не значили для женщин с диагнозом «бесплодие». Целый мир с его красотой и многообразием жизни, с различными общественными порядками и противопорядками, с войнами и миротворческим движением, с пороками и шедеврами искусства, в этой палате терял свою значимость.

Соседки по палате настороженно встретили Веру, словно она могла быть соперницей их счастью забеременеть. Каждая из них боялась лишним словом спугнуть надежду на чудо, которое могло перепасть другой, поэтому всем приходилось быть начеку.

После месяца стационарного лечения Веру выписали домой, и с этого момента желание родить собственного ребёнка овладело ею целиком. Теперь она хранила в сердце пророчество папы, что рождение ребёнка может спасти её брак, чтобы отвратить мужа от пьянства, ей пришлось серьёзно заняться любовью.

Как бывает часто в жизни, желание забеременеть с успехом сбывалось у её подруг, пьянка мужа не прекращалась, и Вере ничего другого не оставалось делать, как работать на свой авторитет, который в будущем должен был работать в обратном порядке.

Руководить педиатрической службой района без сплочённой команды всё равно что плавать в речном песке, поэтому Вера собирала молодых педиатров у себя дома, за кухонным столом. В компанию педиатров удачно влилась и терапевт Мила Попова.

Нигде так хорошо не решаются дела, служебные ли, семейные ли, как в гостеприимном доме, где для гостей не жалели еды.

Однажды Вера нащупала у себя под лобком уплотнённый комочек, напоминающий беременную матку. Этот плотный комочек внизу живота не рассосался через неделю, а на следующую неделю диагноз беременности, 5—6 недель, подтвердился!!!

В феврале женщину взяли на учёт по беременности, а через 10 месяцев Вера родила дочь, которую назвали Катюшей.

Катюша родилась в Караганде, в первом городском роддоме. Почему в Караганде? Потому что Женя по причине сильного похмелья не поехал встречать Верину маму на вокзал в Кокчетав, что по семейной традиции расценивалось как недопустимое нарушение гостеприимства, поэтому сама Вера ушла под расписку из роддома, где находилась под наблюдением, и поехала рейсовым автобусом на вокзал.

Римма так и ахнула, увидев на перроне свою беременную дочь, и тут же взяла обратные билеты в Караганду уже на двоих. В поезде один молодой человек уступил Вере нижнюю полку и сказал, что он бы никогда не отпустил жену одну на таком сроке беременности, а хранил бы её как зеницу ока. Это было обидно слушать, но перед родами обижаться на мужа или на судьбу считалось плохой приметой.

В Караганде прямо с вокзала Володя отвёз дочь в роддом, где на следующий день Вера родила ему внучку, которую Римма назвала Катюшей.

Рождение дочери было самыми счастливыми минутами жизни Веры. Какое это ни с чем несравнимое счастье – быть мамой! Когда Вере принесли дочку на первое кормление, то любовь вошла в её сердце, заполнив всё её существо. Эту любовь она хотела разделить с мужем, который от счастья быть отцом находился в пьяном угаре и не просыхал ни днём, ни ночью.

***

Катюша зашевелилась. Её маленькая ручка высунулась из пелёнки и доверчиво легла на грудь матери, и тут словно Вера и опомнилась!

– Мамочка, что же такое я делаю?! Мой ребёнок, моя Катенька, моя доченька в опасности!

Вера непроизвольно подняла правую руку, как это делают робкие первоклассники. Женя не понял момента и приспустил ружьё, давая возможность жене сказать последнее слово.

– Женя, можно я положу Катю на постель, а то она проснётся и будет плакать.

Просьба жены выглядела благородной. Жене нравилось быть благородным, он ведь не бесчувственный чурбан, а человек. Дулом двустволки указал на кровать, и женщина бережно положила дочь на подушку. Девочка потянулась и преданно почмокала губками.

Теперь Вера могла спокойно умереть. Она знала боль и муки, успех, и её сердце познало любовь материнства, но ей было жалко того, кто готовился в эту минуту её убить, ведь потом он поймёт, что убил ту единственную, которую будет любить до конца своих дней.

Всё, теперь должен прозвучать выстрел.

Женя опять приложил приклад к плечу, взвёл курок, хорошо прицелился. Вера закрыла глаза, чтобы мёртвой не смотреть в потолок холодным немым взглядом.

– Эй, отстань! Отвали! Вот прицепилась неладная!

От этих возгласов мужа она вздрогнула и взглянула из-под ресниц, что происходит, почему ружье не стреляет? Дуло двустволки металось в разные стороны, а Женя по-птичьи оглядывался по сторонам, пытаясь нелепыми движениями сбросить что-то невидимое с плеч, но безрезультатно. Тут он зарычал, резким движением отбросил от себя двустволку и, дико озираясь, выбежал из комнаты.

Ружьё на лету выстрелило.

Этот послеобеденный выстрел разбудил младшего сынишку Людмилы, и та, подхватив испуганного малыша на руки, быстро спустилась по лестнице вниз. Входная дверь квартиры Лебедевых была открыта, и она осторожно вошла внутрь квартиры, где надрывался плачем ребёнок. В спальне у порога лежало ружьё, а в углу у окна сидела на корточках Вера.

«Ж-ж-ж-я п-п-п н-н-н- … … К-к-к-к-к п-п-л- … т».

Заикание мешало Вере рассказать подруге, что произошло, но дырка в шкафу и ружьё на полу уже говорили сами за себя.

На следующее утро в квартиру Лебедевых тихо постучали. Вера, осторожно обойдя спящего на полу у входной двери Женю, открыла дверь. На пороге стояла Мила и улыбалась самой замечательной улыбкой на свете, в руках она держала конверт.

Мила Попова уже неделю жила в Кокчетаве, где проходила специализацию по офтальмологии, так как райбольница в то время остро нуждалась в окулисте, а на выходные приезжала в Зеренду погостить. Вера раскрыла конверт, там лежал авиабилет на самолёт в Караганду, в один конец.

– Вера, всё нормально. Быстро одевайся, и счастливого пути. Такси нас ждёт за мостом! Я специально приехала за тобой. Роза рассказала мне, что произошло, а ей рассказала Люда. Как могло такое случиться, вы же любили друг друга?

Ясно думать Вера не могла, за неё было уже всё решено. Она побросала в свою широкую хозяйственную сумку кое-что из детских вещей и переступила порог дома с дочуркой на руках, а Женя проводил жену громким храпом.

На улице счастливо светило весеннее солнце, пахло весной, дул лёгкий ветерок с озера. Таксист знал своё дело, и машина мчалась по направлению к городскому аэропорту. Вера сидела у окна автомобиля, на её руках спала Катя, всё было так, как должно было быть.

– Я не имею права подставлять себя под пули. Не имею права забыть, что я не собственность мужа! Не имею права оставить дочь сиротой и не видеть, что на улице вовсю цветёт весна! – поклялась женщина и улыбнулась дочери.

***

Утром следующего дня самолёт приземлился в Караганде. Весенний степной запах ветра был до слёз родным и желанным. Этот запах родины победил все сомнения, и теперь побег казался Вере не трусливым желанием спрятаться от проблем в родительском доме, а единственно верным решением изменить свою жизнь.

Катюша, утомлённая перелётом, притихла на её руках. Домашний телефон родителей не отвечал, а в кармане у Веры бренчала какая-то мелочь. Водитель такси согласился довезти женщину с младенцем на руках по месту назначения бесплатно. Хороший таксист ей попался, добрый.

Внезапное появление дочери с грудным ребёнком на руках, идущей по дачной тропинке, привело Римму и Володю в состояние оцепенения. Они видели Веру и не спешили к ней навстречу. Словно отсутствие ответов на массу вопросов: «Что случилось? Где Женя? Где вещи?» – мешало им принять беглую дочь под своё крыло.

Первой опомнилась Римма, она расценила эту ситуацию как возращение блудной дочери домой, а Володя сожалел, что он так и не навестил Веру в Зеренде, тогда всё было бы иначе.

Римма вела дочь с ребёнком на руках к дачному столу, чтобы накормить свежим щавелевым супом, мимоходом она попросила Володю выгнать машину на дорогу, ведущую к выезду из дачного городка.

Дома Вера рассказала родителям правду о своей замужней жизни. Её рассказ неоднократно прерывался папиным восклицанием типа «Какой негодяй!» и маминым утверждением «Подлец!».

– А как же Женины родители на это безобразие смотрели? Неужели они не могли вмешаться? – с недоумением спросила Римма в конце этой печальной истории неудачного замужества дочери.

– Мама, что они могли сделать, если Женя относился к ним с каким-то презрением и даже ненавистью, но он их сын, и этим всё сказано.

– И как можно так ненавидеть своих родителей, чтобы их презирать? Это как-то не по-божески, – осторожно вмешался в разговор Володя.

– Папа, причём тут бог? Женя сказал мне сам, что маму он ненавидит, потому что она беспредельно добра к нему, а отца – за буйство по пьяному делу. Женя, будучи мальчиком, сам не раз прятался с матерью от пьяного отца. Теперь Женин отец трезвенник, а его мама в рабство детям отдала, ей всё равно, что дети делают в жизни, лишь бы они сыто жили и в гости приходили.

Вера не решалась называть при родителях Любовь Андреевну мамой Любой, а своего свёкра она даже в мыслях не смела назвать папой.

***

Когда Вера осталась одна, в своей девичьей комнате, горько стало у неё на душе. Не думала она, что вернётся в отчий дом беглянкой, с дочерью на руках. Конечно, не всё рассказала она родителям о той жизни, которая ставила её на колени, зачем было их огорчать, если уже ничего не изменить.

Как наивны были её мечты спасти того, кого уже не спасти, любить того, кто не нуждался в её любви, и родить дочку тому, кому нельзя доверять детей. Любовь и брак с Женей оказались на поверку её собственной блажью, потому что Женя не был рыцарем её сердца и никогда им не станет.

Впервые Вера разочаровалась в себе, в любимом человеке и в своём замужестве, хотя это разочарование осознавалось ею ещё раньше, в тёмную новогоднюю ночь.

***

Катюше было тогда полтора месяца, вся страна готовилась к новогодним праздникам, а Вера не ждала праздника, не ждала она и новогодних подарков, ибо у неё праздником и подарком была крошечная девочка, её доченька, такая родная, такая желанная, что дух захватывало.

Врачебная квартира обогревалась плохо, тепло поддерживалось только в спальне, где находился ребёнок. Обогреватели работали днём и ночью, и эта спальня казалась Вере земным раем. Пусть Женя напивался каждый день, пусть мороз на дворе, но ничто не мешало её счастью быть матерью младенца, которого величали Катенькой. Когда Женя приходил домой поздно ночью, вваливался в дом и падал на диван, то Вера внутренне радовалась, ведь само ожидание его возвращения мешало ей посвящать себя дочери.

Под самый Новый год приехал отец Жени, деда Виктор, чтобы забрать семью сына к себе в деревню, и был очень удивлён отказом невестки ехать с ним в деревню по причине того, что его сын напьётся и испортит родителям праздник.

– Вера, ты …это …брось чепуху городить! С какой стати наш сын будет нам в тягость! Ты лучше внучку потеплей укутай, и поехали, пока дороги не замело. Там Андреевна пельменей налепила. Новый год – праздник семейный, а с Женькой я сам разберусь, не впервой.

Вера согласилась поехать в деревню, чтобы по-родственному встретить Новый год. Стол ломился от угощения, среди закусок красовались пузатая бутылка шампанского: всё как положено в приличных семьях. Сначала наливочкой проводили старый год, потом за пять минут шампанское открыли, с шумом и с пеной. Весело было всем за столом, а хозяйка дома всё в рюмочки подливала и в тарелочки всякие блюда подкладывала, в то время как Катюша в уюте прогретого дома спала себе и спала. Бабушка Люба её накупала и убаюкала, так что Вере ничего другого не оставалось, как отдыхать. После застолья Любовь Андреевна отправила её с Женей в молодёжный клуб, пообещав присматривать за Катей.

Вера шла по снежной поселковой дороге в клуб и чувствовала себя необычно хорошо, она чувствовала себя замужней женщиной, у которой есть хоть и пьющий, но умный и сильный муж. В празднично убранном клубе стояла новогодняя ёлка. Вокруг ёлки толпился весёлый народ. Женя смеялся, шутил и танцевал, но не с ней. В клубе собрались вместе его друзья и подруги детства, с которыми было ему интересно и радостно. Вера это понимала, но разве понимание может сделать кого-нибудь хоть на капельку счастливее?

Как в юности, она вновь постояла у стенки клуба, вглядываясь в разряженную смеющуюся толпу чужих людей, и боялась потерять мужа из вида, но потеряла и отправилась домой.

По деревенской улице мела метель, вторить её завываниям Вера не собиралась, она бежала туда, где посапывало её единственное счастье, её отрада, её доченька Катенька, для которой она всегда будет любимой мамой! Любовь к дочери согревала её сердце, которое уже потеряло способность говорить со звёздами, слушать тишину и спорить с ветром. Теперь романтика и поэзия оказались лишними затеями юности, которые не пригодятся во взрослой жизни.

Вера уже спала в спальне рядом с дочерью, когда услышала громкие голоса.

Где-то в преддверье ругались Женя с отцом, но Веру это совершенно не касалось, она потянулась и нежно поцеловала дочку в щёчку, и та улыбнулась ей в ответ.

– Всё хорошо, мой котёночек, всё будет хорошо.

Только утром узнала Вера, что случилось в эту новогоднюю ночь.

Женя вернулся домой далеко за полночь, он был пьян и счастлив, но войти в родительский дом ему помешал отец, тут между ними завязалась драка, которая длилась до первой крови, и, в заключении новогодней ночи, рассеченную губу молодого Лебедева грубо зашил фельдшер деревенской амбулатории.

А Вере было даже стыдно за тихую радость, что ее это новогоднее происшествие совершенно не коснулось.

***

Вера не рассказала эту историю родителям ещё и потому, что ей хотелось самой быстрее забыть свое недавнее прошлое, где она плохо сыграла роль жены, и забыть, как можно быстрее, того, кто причинил ей столько страданий.

Вера уже спокойно спала с Катюшей в своей бывшей спальне, а её родители долго советовались между собой, как им поступить. Решение, принятое ими той ночью, огласила дочери Римма, когда собиралась на работу.

– Мы с папой подумали и постановили, что ты можешь пожить с Катюшей у нас.

Так через годы Вера, несолоно хлебавши, возвратилась в свой родной дом.

Пять месяцев в родительском доме пролетели как один день. Если раньше она была девушкой на выданье, то теперь она превратилась в дочь, сидящую на шее у своих родителей, и Вера исправно вела домашнее хозяйство, чтобы к приходу мамы и папы с работы было убрано, постирано, еда приготовлена. Иногда она встречалась и со своими подругами.

Ирина бросила своего женатого любовника и женила на себе сына маминой подруги, от которого ждала ребёнка. Красавица Лена всё жила с Андреем в квартире его родителей, воспитывала сына, ругалась со свекровью и сварливостью губила свою красоту. Хотелось бы порадоваться за судьбу Ларисы, но школьная подруга уже порядком намучилась со своим мужем и в её разговоре появились вульгарные обороты речи.

В общем, никому из подруг юности с замужеством не повезло, как и Вере, но зато в отчем доме она быстро набрала в весе и духовно окрепла, а Катюша сделала свои первые шаги, о чём её папа узнал по телефону. В телефонных разговорах Женя жаловался на жизнь, просил денег на еду, так как после того, как он остался один, его уволили за пьянство. Для Веры сладостью было слышать о том, что муж скучает по ней и дочери, поэтому она не выдержала и сообщила, где хранила сберегательную книжку.

Такое неадекватно глупое поведение дочери лишало Римму спокойствия, и она воспользовалась правом матери наставлять детей на истинный путь.

– Вера, ты живёшь у нас почти полгода. Пока тебе не исполнилось 28 лет, надо решать свою судьбу. У тебя есть ещё шанс начать всё сначала, сделать правильный выбор, а ребёнок этому не помеха! Катюше нужен отец, а не пугало запойное.

О том, каким образом нужно Вере решать свою судьбу, Римма не сказала прямо, поэтому Володя, оставшись с дочери наедине, продолжил эту тему.

– Ты маму слушай, она тебе зла не пожелает, но строить жизнь надо правильно, по совести, ведь никакой дядя со стороны не заменит ребёнку родного отца. Запомни это и не позволяй своей судьбе играть с тобой в поддавки.

Так как жизнь дочери зашла в тупик, то Володя принял решение действовать по-мужски, и, не откладывая в долгий ящик, он отправился в Зеренду. Римма была крайне недовольна таким упрямством мужа, но помешать ему осуществить план по спасению семьи дочери она так и не смогла, хотя и пыталась. Упрямству её мужа мог позавидовать любой осёл!

Видавший виды на своём веку, Володя приехал в Зеренду и ужаснулся. От бывшего атлета остались только скелет и обвисшие мощи. Квартира дочери, обставленная мебелью со знаком качества Карагандинской мебельной фабрики, теперь напоминала притон алкоголиков. Собутыльников своего зятя мужчина разогнал взашей, а самого Евгения встряхнул морально и физически, чтобы тот опомнился и вспомнил, что у него есть жена, дочь и ответственность главы семьи. Неделю Володя приводил Женю в чувство, откармливал его отварной картошкой с тушёнкой домашнего производства и помогал привести квартиру в порядок.

Когда квартира была приведена в божеский вид, Женя попросил у тестя 50 рублей, чтобы рассчитаться с долгами. Володя не хотел оскорбить трезвого зятя недоверием, как-никак семь дней они жили бок о бок, а тот пропил эти деньги за один вечер.

Утром следующего дня Женя очнулся от похмелья. У него страшно болела голова, и нестерпимо сохло во рту. Какое-то время он долго всматривался в сидящего рядом с ним представительного мужчину, одетого в костюм с орденской планкой на груди, и никак не мог понять, каким образом он оказался в мягком кресле у окна междугороднего автобуса и почему его сосед по креслу сильно смахивает на Вериного отца.

– Евгений, ты для меня второй сын, – начал свою речь Володя, и Женя уже не сомневался, кто сидит рядом с ним.

– Евгений, ты мне как мой второй сын, и тебе нужно лечиться от алкоголизма. Евгений, ты имеешь жену и дочь. Мы с мамой всё сделаем, чтобы тебе помочь.

После этих слов Женя понял, что его везут в Караганду на встречу с Верой, и испугался по-настоящему, потому что боялся встретить ту, для которой он был недостаточно хорош, словно ему предстояло поднять штангу не по его весовой категории, но о том, чтобы сбежать в Зеренду, не было и речи, рейсовый автобус идёт строго по расписанию.

Вера не сразу узнала в отощавшем мужчине с осунувшимся лицом и в замызганной одежде не по размеру её Женю, такого родного и такого любимого. Она ничего не могла с собой ничего поделать, потому что скучала по мужу все эти месяцы разлуки, ибо во время заключения брака дала слово быть ему верной в горе и радости.

Через пять день нарколог равнодушно вшил в ягодичную мышцу Евгения спираль, в которой находился яд, убивающий человека, употребившего хоть одну каплю алкоголя. Вернее, яд находился в одной из десяти спиралей, но доктор взял для инъекций спираль наугад, теперь Жене предстояло сыграть с судьбой в русскую рулетку: либо пан, либо пропал. Отъевшись на харчах у тёщи, молодой мужчина вошёл во вкус жизни женатого человека и счастливого отца и на следующий день после вшивания спирали увёз Веру с Катей обратно в Зеренду, а Римма с Володей благословили их на дорогу.

Римма долго не могла простить мужу того, что тот собственноручно принудил дочь жить с алкоголиком, а Володя этого и не отрицал, зато теперь он сделался воинственным борцом за трезвость и здоровый образ жизни, в уверенности, что спас зятя от алкогольной зависимости для счастливой жизни.

Женя перестал употреблять спиртное, но счастливее от этого не становился, трезвость его тяготила, превращала в раздражительного, угрюмого человека, недовольного жизнью, которому даже друзья становились в тягость. Сама Вера не обращала внимание на изменение характера мужа, она терпела все его выходки и грубость и ждала, когда к мужу возвратятся силы, ум и врождённое чувство юмора.

Женя вновь продолжил заочную учёбу в Петропавловском институте и устроился на работу в бригаду лесников-пожарников. Под осень он привозил домой целые сумки грибов, от одного вида которых у Веры ползли глаза на лоб, потому что каждый гриб перед засолкой нужно было почистить и помыть в пяти водах, а как это сделать, если грибы тысячами плавали в ванне. Но разве такая мелочь, как мытьё грибов, могла помешать её счастью быть женой непьющего человека.

Катюша радовала родителей своей самостоятельностью, она не давала себя приласкать и вскоре превратилась в маленького диктатора. Девочка требовала еду, прогулку и постоянного внимания к тому, что она делала. Когда дочери исполнился годик, Вера отняла ее от груди, и та устроила голодовку, которая продолжалась сутки, а потом запретила родителям себя кормить отказывалась засыпать, как это положено всем детям ее возраста!

Перед тем, как отправить дочь в детский сад, Вера решила показать Катюше, кто в доме хозяин. Теперь она читала перед сном только три книжки, потом укладывала девочку в кроватку, накрывала по самую макушку одеялом и не давала ей выползти на свободу, потому что была гораздо сильнее дочери. В заключение, Катя сдавалась и со словами «Но, но, но, мамка» засыпала.

В это время государство стало выплачивать мамам пособие по уходу за ребенком до полутора лет. Пособие в 35 рублей казалось Вере подарком небес, на эту сумму можно было купить мешок сахара, мешок муки и хлеба на каждый день!

В садик Катюша пошла с удовольствием, ей нравилось быть среди сверстников, и отстаивать свою независимость ей пришлось уже с воспитателями, а Вера вышла на работу.

С годами приходит понимание, что надо дорожить тем временем, когда судьба даёт человеку паузы от потрясений.

Вера дорожила спокойствием и стабильностью своей повседневной жизни, которая протекала от одного праздника к другому. Выход на работу был ей необходим для того, чтобы взять новый жизненный старт, где приоритеты семьи и профессии занимали бы равные по значимости позиции.

За время декретного отпуска в больнице произошли перемены.

Главный врач Жакибеков отдал свой пост Ибраеву Омару, а сам пошёл на повышение, а Ибраев Омар должность заведующего хирургическим отделением передал своему другу Исинбаеву Мурзе.

Больничный персонал эти перемещения по службе не обсуждал открыто, по этическим соображениям, ведь когда один из друзей идёт на повышение, то другому положено снимать перед ним шляпу.

Если Омар Ибраев был человеком маленьким, щуплым и очень серьёзным, то его друг Мурза был тоже маленьким, но толстым и весёлым. Теперь друзья не сидели рядом на врачебной пятиминутке по понедельникам, теперь Омар восседал на кресле за дубовым столом, как лилипут в кресле Гулливера, а Мурза – по правую руку от него, он садился на первое в ряду кресло.

С руководством Ибраева медицинская отчётность стала напоминать японскую шифровку, которую мог расшифровать только компьютер, но компьютера в райбольнице не было, поэтому его заменяли девочки из методкабинета. Собрать информацию о медицинском обслуживании населения было по силам только КГБ, потому что плохо работала телефонная связь, кое-где вообще она не работала.

Новшеством были и часовые пятиминутки по утрам, после которых очереди больных у кабинета врача уже выходили на улицу. Вера понимала народную мудрость, что новая метла по-новому метёт, только она не понимала, зачем надо мести сор в разные стороны и зачем в официальном порядке надо было отменять чаепитие, во время которого участковые педиатры поддерживают неофициальную связь с врачами стационара.

Хорошо, что у природы не бывает перестроек, зимой – холодно, а летом – жарко, всё как всегда.

С утра светило яркое солнце, всё предвещало прекрасный день. Все обратили внимание, что на утренней пятиминутке отсутствовал заведующий хирургическим отделением, Исинбаев Мурза. Такое скандальное поведение друга и подчинённого сильно сердило Омара как административное лицо больницы, а когда он узнал, что Мурза не появился и к концу рабочего дня, он совсем разгневался, но разгневался он про себя, хотя это видел весь персонал больницы.

Об этом говорили и педиатры на чаепитии в ординаторской на второй день отсутствия Исинбаева, и то, что Мурзу в последний раз видели в воскресенье, когда его вызвали в кабинет главного врача, и после этого он исчез, ничего хорошего не предвещало.

***

В ту неделю Вера несла ургентное дежурство. В субботу её срочно вызвали к ребёнку в детском отделении, у которого поднялась высокая температура. После консультации больного она по привычке заглянула в диагностическую палату приёмного покоя – там лежал мальчик лет десяти. Родителей, сопровождающих ребёнка, не было. Вера осмотрела мальчика, наметила план дальнейшего наблюдения за ребёнком.

– У меня есть подозрение на острый аппендицит, – обратилась она к медсестре приёмного покоя. – Жаль, что Ибраев больше не консультирует детей, он первоклассный диагност.

Кто сегодня дежурный по хирургии? Новый хирург? Мм-м… Надо вызвать нашего анестезиолога Мендыбаева осмотреть ребенка, он лучше понимает хирургическую патологию у детей, но сначала сделаем развёрнутый анализ крови, а потом пусть повторят его по часам…

– «Потом» не будет! – перебила Веру дежурный врач, Камилла Рахметовна, новый заместитель главного врача по административной работе. Как административный работник Камилла Рахметовна была знакома с трудом врача только по отчётно-статистическим формам и решениям медицинских советов. Видимо, к летнему отпуску она хотела подкопить денег и взялась подрабатывать дежурным врачом по выходным дням.

Перед Верой Камилла Рахметовна предстала в наспех застёгнутом халате и помятом колпаке, что совершенно не соответствовало её педантичности во всём, что касается одежды и отчётности.

– Так вот, Вера Владимировна, – продолжила Камилла Рахметовна, – этот мальчик переводится в детское отделение, а если ему будет нужна консультация хирурга, то я сама разберусь. Вы, Вера Владимировна, научитесь соблюдать субординацию. Я дежурный врач по больнице, и только я буду отдавать распоряжения персоналу, что и как делать с больным.

– Камилла Рахметовна, – пыталась Вера спасти ситуацию, зная болезненное самолюбие своей коллеги, – при всём к вам уважении обратите внимание на признаки у ребёнка симптомов «острого живота». Без консультации хирурга нельзя его госпитализировать в соматическое отделение! А новый хирург…

Вера хотела бы сказать, что новый хирург ведёт себя, как мясник в лавке, но вовремя осеклась.

– Вы, Вера Владимировна, лучше бы с таким же рвением занялись вашей отчётной документацией, вы уже и так задержали информацию по ревматикам на целых два дня. Теперь вы свободны или хотите лишние часы себе заработать? «Скорая помощь» отвезёт вас домой.

Уже из дома Вера позвонила дежурной медсестре детского отделения и распорядилась, чтобы та, кровь из носу, но добилась консультации хирурга.

Утро. Воскресенье. Вера входит в палату детского отделения, а там мальчика уже осматривает хирург-анестезиолог Мендыбаев, который подтверждает диагноз острого аппендицита и переводит его в хирургическое отделение. Такой расклад вещей успокаивал, и женщина крепко уснула прямо у себя в кабинете…

Её разбудили яркие лучи солнца. Оказалось, что на самом деле это ей всё приснилось, приснился и больной мальчик, и Мендыбаев. Сон как рукой сняло, Вера тут же выпрыгнула из постели и побежала звонить в отделение. Постовая медсестра детского отделения сообщила, что ребёнка новый хирург проконсультировал, но вот записи в истории болезни не оставил. Дело принимало серьёзный оборот.

Каждый доктор знает приказ, что ребёнок с признаками аппендицита обязан наблюдаться в хирургическом отделении!

– Роза, – обратилась Вера к дежурной медсестре, – вы не покинете пост без записи хирурга в истории болезни этого мальчика. Я сейчас же бегу в больницу, дождитесь меня.

Когда Вера зашла в детское отделение, через больничные окна струились лучи восходящего солнца и пряный запах соснового бора наполнял палаты свежестью жаркого лета. В такую погоду просто преступно думать о чём-то плохом, но Вера думала именно о плохом.

В истории болезни ночного пациента стояла короткая запись хирурга. Под диагнозом «состояние аппедиксоида» стояла его крутая безобразная закорючка. Вера тут же пригласила на консультацию хирурга Мендыбаева, который днями и ночами обитал в хирургическом отделении, словно дома его не кормили. Даже воскресным днём он любил пребывать среди прооперированных больных и хирургических сестричек.

Только к обеду Верин сон воплотился в явь. Они с Мендыбаевым вошли в палату, где должен был лежать ночной пациент, но мальчика в палате не оказалось, а позже выяснилось, что боли в животе у ребёнка под влиянием обезболивающих прошли и нянечка отвела его в столовую завтракать.

– Ох, Вера Владимировна, – вздохнул Мендыбаев, осмотрев ребёнка. – Это не «аппеликсоид», это настоящий хирургический «шизоид». Думаю, что аппендикс уже лопнул и сальник брюшины локализовал процесс. Надо срочно оперировать!

Оперировали ребёнка в срочном порядке командировочные хирурги, приглашённые из столицы в районную больницу поработать на время отпусков. Хотя операция прошла успешно, состояние мальчика оставалось тяжёлым, и об этом был поставлен в известность главврач Ибраев Омар, который и трёх месяцев на этом посту ещё не проработал.

Конечно, Омару не понравились колкие замечания столичных хирургов, подрывающие не только авторитет главного врача, но и авторитет всей районной больницы, и был созван экстренный медсовет.

Мурза оставил своих гостей за праздничным столом по поводу юбилея его жены и поспешил в больницу, хотя он в эти выходные не был ургентным, но был новоявленным заведующим хирургическим отделением.

Медсовет проходил в кабинете главврача, в присутствии командировочных хирургов. На вошедшего Мурзу никто не обратил внимания, и тот быстрым шагом прошёл к своему креслу, что стояло подле стола главного врача.

Во время разборки истории болезни мальчика с диагнозом «прободной аппендицит» командировочные хирурги отпускали едкие замечания о тактических ошибках в ведении больного с признаками острого живота. Решением медсовета Исимбаеву Мурзе как заведующему хирургическим отделением был объявлен строгий выговор, а от себя лично Ибраев Омар добавил, что ему стыдно за своего друга, который посмел явиться в кабинет главного врача в нетрезвом виде.

Не став оправдываться, Мурза с поникшей головой вышел из кабинета под презрительные взгляды командировочных хирургов, для которых Зеренда была и оставалась дикой периферией.

Старые обиды, как змеи подколодные, прячутся где-то в сознании человека, чтобы при случае ужалить в самое сердце.

Мурза вырос в детском доме. Только его русская жена и друг Омар знали, как обижали Мурзу в детстве такие же сироты, как и он сам. Для детей и учителей он был всегда толстым тупицей, хотя Мурза так старался всем доказать, что толстые тоже бывают умными. После окончания школы он поступил в медицинский институт, и там над ним смеялись сокурсники за его детское усердие, хорошее прилежание и здоровый аппетит. Ради дружбы Мурза мог и жизнь отдать, как этого желал его отец в последнем письме с фронта, но друзья его постоянно предавали.

Наступили дни, когда он добился всего, что хотел иметь: верного друга, красавицу-жену с русой косой, профессии хирурга; но в юбилейный день рождения его Марии, когда за праздничным столом собралась его семья, Мурзу настиг позор.

Его устыдил тот, кто был его другом! Теперь мужчина не чувствовал в себе больше сил отстаивать звание достойного человека, успешного хирурга, и он разочаровал духов предков, которые так на него надеялись.

Никто не увидел, какой дорогой пошёл Мурза, выйдя из больницы, но каждому хотелось, чтобы он живым вернулся домой. Через пять дней тело утопленника выкинуло волной на берег озера. Горе пришло в семью Исинбаевых.

Со смертью Мурзы что-то очень важное надломилось в душе Веры. Может быть, её беспокоила причастность к этому самоубийству или понимание, что и она не застрахована от такого фатального шага? Она никогда не читала книги с оборванными страницами, а тут реальная жизнь оборвалась на полуслове.

Но факт оставался фактом, не всё так хорошо у других, как это кажется окружающим, у каждого, пусть самого благополучного человека есть своя страшная тайна.

Тайна была и у Веры, даже две тайны. Первая детская тайна, тайна её страданий, уже не так беспокоила, а вторая – предчувствие, что она живёт по сценарию, который был написан не для неё, и ей ничего другого не остаётся, как доиграть эту роль до бесславного конца.

Теперь любая нестабильность в стране, на работе, в семье пугала Веру, и поэтому она не позволяла себе думать о будущем дальше своего отпуска. Любые новшества в жизни приводили её в смятение, и её мечты когда-нибудь посетить остров Пасхи приказали долго жить.

А тут неожиданно Вере предложили по комсомольской путёвке отправиться в Португалию, страну, которая манила ещё со школьной скамьи.

– Роза, – оправдывалась Вера перед подругой за свою трусость, – меня не надо пускать в Португалию, я слишком политизирована. Дай мне волю, так я все народы приведу к тотальному коммунизму. Об этом ведь мечтал товарищ Ленин?.. Но я очень хочу хоть одним глазком увидеть заоблачные горы и океан.

Помог расстаться с мечтой детства Женя, сказав одну банальную фразу: «Какая Португалия, когда в карманах ни гроша!».

Отказавшись от путёвки, Вера была удивлена реакцией мамы, которая её устыдила за малодушие, когда сказала по телефону следующее: «Вера, почему же ты не посоветовалась с нами? Когда у тебя будет ещё такой шанс побывать за границей, увидеть мир, Португалию, в конце концов? Разве мы бы не помогли тебе с расходами. Вера, я тебя не узнаю, ты так легко сдаёшься…»

На место Веры нашлись желающие увидеть мир океана и горы Португалии, а Вера никогда не узнает, почему судьба именно ей предложила эту путёвку в Португалию.

– Иго-го балля! – сказала годовалая Катя своему папе перед сном. Это был её первый детский рассказ про лошадку, которая не смогла вылезти из ямы с глиной.

В тот день Вера с Катей ехали в автобусе и увидели из окна, как в степи белая лошадь отчаянно барахталась в яме с жидкой оранжевой грязью. Шофер остановил автобус, и мужчины все как один выскочили из автобуса, в надежде вытащить несчастное животное на свободу, но когда лошадь оказалась на свободе, она не смогла подняться на ноги. Автобус поехал дальше, а пассажиры молчали, понимая, что, если спасённая ими белая кобыла так и не поднимется с земли, её пристрелит хозяин…

Глава 3

– Верочка, ну, не смотри ты на меня так сердито. Я не приставучая, а очень забывчивая. Сама себя ругаю, как я могла быть такой недальновидной. Мне бы только один вопрос задать Антону, и всё. Ну пожалуйста.

На дворе стоял трескучий мороз, но в доме Лебедевых было тепло и уютно. Яркие лучи восходящего солнца преломлялись в зимних узорах на окне и радужными бликами гуляли по кухне. Запах пригорелой каши щекотал в носу, и хотя манная каша на тарелках имела аппетитный шоколадный цвет, но на вкус всё-таки горчила.

Всё это утро Мила Попова надоедала Вере пойти против общепринятых убеждений, но та долго упорствовала, пока окончательно не потеряла терпение.

– Мила, – взмолилась Вера, – не порть мне с утра настроение, оставь бедного Антона Чехова в покое, ешь поскорее кашу, пока она ещё тёплая, а то от твоего кислого вида Катенька может подавиться.

– Катюша если и подавится, то от этих жёлтеньких комочков в каше, но она девочка смышлёная, она кашу будет хорошо прожёвывать. Да, Катюша?

В ответ малышка, возившая по тарелке ложкой, разулыбалась, а Мила продолжила психологическую атаку, чтобы добиться своего.

– Теперь, Вера, я из-за тебя не получу ответа на вопрос Гамлета, быть мне замужем или не быть! Тебе будет хорошо, если из-за тебя я останусь старой девой!.. Ох и строгая у тебя мама, Катенька. Вот вырастешь большая-пребольшая и сама будешь кашу варить, вкусную-превкусную.

Девочке нравилось, когда о ней говорили взрослые, на её перемазанных кашей губах заиграла довольная улыбка, стала с ещё большим увлечением складывать из манных комочков цветочки.

– Катька, ешь кашу без фокусов! – ворчливо проговорила Вера и добавила для острастки: – Если будешь за столом баловаться, то я буду кормить тебя, как тётя Лариса своего сынишку!

Угроза подействовала мгновенно. Катя послушно доела остаток каши и побежала играть в зал.

– Вера, кто такая тётя Лариса, упоминание о которой так положительно влияет на ребёнка? – полюбопытствовала Мила.

Вера приостановилась с суетой на кухне и с удовольствием перевела разговор на приятные воспоминания о Ларисе, своей школьной подруге, которая приезжала с трёхлетним сынишкой погостить прошлым летом.

С её приездом кухня Лебедевых превращалась в камеру пыток для затравленного едой мальчика, который каждое божье утро объявлял голодовку своей маме. Как можно было не есть такую аппетитную кашу, сваренную по особому рецепту Ларисиной бабушки, Вере было совершенно непонятно, но мальчик не ел, он перед каждой ложкой с кашей упрямо закрывал свой рот руками, словно ему предлагалось сжевать живого таракана. Хотя эта реакция протеста на Ларису не действовала, она профессионально впихивала кашу сынишке в рот, а потом начинала читать ему инструкции по принятию пищи.

– Алёшка, открой рот и спрячь руки за спину… а то свяжу… Хорошо, а теперь открой рот… ещё шире открывай… вот и хорошо. Жуй кашу без фокусов, потому что она вкусная! Давиться кашей не советую, а то гулять не пойдёшь!.. Молодец, ведь можешь, если хочешь. Прожевал, теперь глотай. …Проглотил? Хорошо. Опять открываем широко рот… жуём …и жуём с аппетитом! Так… что ты скривился?.. Если вырвешь, получишь добавки! …Вот и хорошо. Запомни, мама печётся о тебе, это очень вкусная и полезная каша, она с морковочкой.

Надо отдать должное Ларисе, ибо манная каша, приготовленная ею, была такой воздушной и аппетитной, что сама просилась в рот, а каша, которую на скорую руку варила Вера, отличалась разнообразием консистенции и вкуса.

От этих летних воспоминаний настроение Веры заметно улучшилось, и этой переменой тут же воспользовалась Мила в своих интересах.

– Верочка, ну что тебе стоит погадать мне на блюдце ещё раз? …Ну и что, что ещё утро? Я уверяю тебя, что в этом нет ничего предосудительного. Где это написано, что нельзя вызывать духов утром? Духи всю ночь с нами болтали, и почему бы им не продолжить общение и сегодня после завтрака?

Вера молча убирала со стола, мурлыкая себе под нос песню: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…»

– Кстати, о древности, – перебила её Мила, – помнишь, у Пушкина: «Раз в крещенский вечерок девушки гадали…». Ты не думаешь, что если есть крещенский вечерок, то почему бы не быть и утра на Крещение… Послушай, как это красиво звучит. «Раз, в Крещенье, рано утром девушки гадали» … Нет-нет, я не коверкаю Пушкина, боже упаси, я его поэтически приспосабливаю под сложившуюся ситуацию. Вера, пойми, духам умерших знаменитостей самим хочется поговорить с живыми людьми, а они знают то, что не знаем мы. Неужели ты не понимаешь, как это важно для меня?! А ещё подругой называешься! …Но я не обижаюсь, а прошу, помоги! Пусть духи скажут мне только одно: знакома ли я с моим будущим мужем или нет? Я бы не забыла задать этот судьбоносный вопрос, если бы Розочку смех не разобрал в самый неподходящий момент, и дух Чехова не обиделся и замолчал. …А сегодня как всё удачно складывается, Женя ушёл в кочегарку, а Катя может поиграть у Людмилы. Верочка, ну пожалуйста.

В последнее время Мила только и говорила, что о замужестве. Выйти поскорее замуж стало её диагнозом, который имел специфические симптомы, такие как субфебрилитет на почве затянувшегося девичества, бессонница и потливость ладоней. Никто из коллег не выражал Миле сочувствие, хотя порой она выглядела очень больной.

– Я думаю, Милочка, – обратилась Вера к подруге, но уже более покладистым тоном, – что днём духи спят, поэтому не будем нарушать их сон.

– А я думаю, что духи ещё не успели заснуть, а до следующего Крещения время у них будет предостаточно, чтобы отоспаться. Смотри, я всю кашу съела, тарелочку хлебушком вылизала. …Нет-нет! Добавки не надо. Это не каша, а …здоровая пища, приготовленная на цельном молоке! …Верочка, давай погадаем?

– Ох и надоела ты мне, Меланья. Хорошо. Отведи Катюшу к Люде, а я пока уберусь со стола.

Теперь и самой Вере захотелось попробовать то, что выходило за рамки дозволенного, вызвать днём духов умерших знаменитостей.

***

В студенческие годы Вера гадала на блюдце с подругами. Блюдце бегало в кругу от одной буквы к другой, а гадающие по буковкам складывали слоги, а потом по складам – пророческие слова мёртвых знаменитостей, что выглядело со стороны заигрыванием мёртвых с живыми людьми, или наоборот.

– По законам физики, блюдце не может двигаться само по себе, – думала Вера в те годы, – хотя есть вероятность, что это не духи двигают блюдце, а кто-то из гадающих. Но кто? …А если это я сама нечаянными движениями двигаю блюдце по циферблату во время спиритического сеанса и подтасовываю ответы? Не дай бог, если это так, ведь так можно чего-нибудь лишнего нагадать, а человек поверит и будет всю жизнь маяться, думая, что у него такая роковая судьба… Нет, я этого совсем не хочу.

Каждую гипотезу надо проверять на практике, чтобы определить её истинность, и однажды Вера во время гадания задала духам вопрос, ответа на который не знала сама.

– Когда родился Наполеон?

Блюдце не двинулось с места. После этого случая она перестала участвовать в гадании подруг.

Прошли годы. Крещенские традиции в деревне жили и поэтически процветали. Гадание в ночь на Крещение поощрялось даже такими церковными старушками, как баба Катя. Правда, о гадании по утрам в наследии прошлого не упоминалось.

***

За окном по небу лениво катилось зимнее солнце, за окнами было слышно, как поскрипывал снег под шагами случайных прохожих, а в зале у Лебедевых началось гадание. На столе был расстелен картон, на котором простым карандашом Мила нарисовала круг, а по окружности круга в свете свечи виднелись буквы алфавита. Подруги старались вести себя серьёзно, ибо вызываемые духи насмешек не переносили.

Нагревая блюдце над свечкой, Вера отрешилась от всех домашних дел, готовясь начать разговор с душами мёртвых, а противная Милка фыркала в кулачок от еле сдерживаемого желания похихикать. Её было можно понять, сложно комсомольцам по воспитанию серьёзно воспринимать мистические выдумки деревенских бабок.

Вере удалось-таки вызвать самый популярный у гадальщиц дух Чайковского.

– Духи отдыхают, – ответил им знаменитый композитор, и Вере почудился чей-то глубокий вздох.

– Мила, я права была. Теперь ты убедилась, что духи по утрам отдыхают? Ты обязательно выйдешь замуж, только наберись терпения и не кидайся на шею к каждому встречному-поперечному.

– Нет, Верочка, я не кидаюсь ни к кому на шею, потому что этой «шеи» в моей жизни просто нет. …Я точно знаю, что такой хулиган, как Есенин, не спит. Он и при жизни ночами гулял напролёт, и сейчас, когда все нормальные духи отдыхают, он не откажется от возможности покуролесить!

Милины глаза разгорелись от нетерпения, скоро-скоро она узнает всю правду о своём женихе!

– Дух Есенина, ты спишь? – с вежливой осторожностью поинтересовалась Вера.

Блюдце поползло к слову «нет», написанному внизу алфавитного циферблата. Мила встрепенулась, как воробышек, завидевший хлебные крошки.

– Вот видишь, Вера, я была права. Так, спроси духа Есенина сначала о том, знаю ли я своего жениха, а потом…

– Мила, успокойся с вопросами. Сначала мы спросим одно, а потом – другое.

Вера спросила у духа Есенина то, что так хотела узнать её подруга. Блюдце стало ритмично двигаться от одной буквы к другой. Затаив дыхание, женщины произносили буквы, к которым приближалось блюдце.

– О-т-с-т-а-н-ь-у-р-о-д-и-н-а.

Когда блюдце двигаться перестало, Вера сложила буквы в слова, и её охватил мистический ужас, она боялась произнести эти слова вслух.

– «Отстань, уродина»? – прошептала Мила и от испуга зажала рот ладонью. Такое унижение стерпеть было непросто, теперь девушка смотрела на блюдце в упор, словно оно было не блюдцем, а шипящей коброй.

Задёрнутые плотные гардины не пропускали в комнату солнечные лучи, на душе у Веры и Милы становилось скверно, как в полночь, ведь их только что обругали духи мертвецов.

Вскоре Крещение сменилось Масленицей, зима – весной, а летом Мила переселилась в старый домик на краю села. Она стала жить вместе с Вериной коллегой Юлей.

Юля работала участковым педиатром и отличалась от своих коллег статью красавицы, практичной домоправительницы, очень заботливой ко всем, к дочери, коллегам, тем более к маленьким пациентам. Хорошо зная законов по охране труда, она сразу потребовала от администрации больницы вычеркнуть её из списка дежурных врачей, так как воспитывала ребёнка до 12 лет, с отцом которого она развелась на законном основании.

Это требование было обосновано, но оно казалось Вере не совсем честным по отношению к другим педиатрам, ведь ей тоже приходилось не раз оставлять спящую Катюшу одну ночью, когда её вызывали по экстренной службе, а Женя был в ночной смене.

С приходом Юлии Леонидовны команда педиатров во главе с Верой стала более юридически подкованной, на все житейские проблемы Юля знала практические ответы, только её собственная жизнь не сложилась, она ушла от пьяницы-мужа, познав, где в замужестве раки зимуют.

Так как Мила и Юля находились в положении одиноких врачей и стояли в очереди на получение врачебного жилья, то они решили снять маленький домик на двоих. Всё было замечательно придумано, но… Вера слишком привязалась к Миле, чтобы отпустить девушку от себя.

Казалось бы, всё было у Веры прекрасно: Женя не пьёт, учится в институте и работает пожарником; Катюша растёт самостоятельным ребёнком; на работе Веру ценят и к должности райпедиатра прибавилась ещё и должность председателя райкома профсоюза медработников, но с переездом подруги в домик над озером Вера потеряла покой, и её заживо съедала ревность! Сколько раз она уговаривала себя не думать о Миле как о перебежчице, сколько раз корила себя за собственнические чувства к подруге, но всё было напрасно. Поэтому женщина наставляла себя по русской пословице: что было, то сплыло, а что прошло, быльём поросло; и радовалась тому, что её ревнивые мысли не могли прочитать другие.

Все переживания происходят до поры, до времени. Вскоре Вериным сердцем завладело другое событие, которое пришло нежданно-негаданно.

Это случилось в воскресный день, солнечный и безветренный. Во двор врачебного дома въехала новая чёрная «Волга», блеск которой скрывался за толстым слоем дорожной пыли. На это урчащее чудо отечественного машиностроения собрался посмотреть весь двор. Вера подошла поближе, она гуляла с Катей во дворе и держала в руках разноцветный мячик.

Три дня назад Вера тихонько уехала по вызову в больницу, оставив дочь одну играть с подружками во дворе. За маленькими детьми присматривал Кирилл, старший сын Аллочки Ильинской, послушный добрый мальчик, но на беду Катя споткнулась и упала в большую дворовую лужу. Девочка заплакала и побежала домой к маме за утешением… но дверь дома оказалась закрытой. Когда Вера вернулась домой с вызова, Катя сидела на крыльце, вся перепачканная грязью, и молчала. Её слёзы высохли, а глаза светились недетской обидой. А что делать родителям с обиженным ребёнком трёх лет? Играть с ним в мячик!

Когда дверка чёрной «Волги» отворилась и из неё вышел водитель, то у Веры язык присох к нёбу. Из машины вышел не кто иной, как её брат Саша!

Все соседи с завистью смотрели на счастливую встречу сестры с братом. Сначала Вера обняла Сашу, потом приготовилась обнимать его жену Галю, но она продолжала сидеть внутри машины и не выходила. Когда Вера сама заглянула в машину, то обомлела уже во второй раз.

В машине сидела не Галина, а абсолютная чужая женщина, которую Саша чуть позже представил сестре как свою спутницу Надю.

Надя нежно прижималась к Сашиному плечу и преданно заглядывала ему в глаза, они вместе выглядели счастливой супружеской парой. Тут у Веры в голове забегали мысли, как мушки дрозофилы в колбе, готовые к генному скрещиванию.

– Так, Галина – жена Саши, а кто такая Надя? Судя по тому, как Саша её обнимает, она его новая супруга. Если Надя – Сашина жена, то что случилось с Галей?

Вера припомнила свой последний приезд в Караганду, и ей стало совсем не по себе, ведь это она посоветовала Галине разойтись с братом.

Вера приезжала к родителям на папин юбилей, а после юбилея навестила семью брата. Брата дома не было, и ей пришлось целый вечер выслушивать свою сноху, которая винила Сашу чуть ли не во всех смертных грехах – что тот грубый, неотёсанный чурбан, и вообще, асоциальная личность, которая на дух не переносит подруг жены, что Вера и сама знала, а то, как он ведёт себя в постели, ей было знать не положено, но Галина жаловалась и на это.

Неудовлетворённость Галины в браке по всем статьям вызывала к ней жалость, поэтому Вера даже обрадовалась, узнав о том, что у снохи есть воздыхатель, и посоветовала ей развестись с братом.

Теперь всё встало на свои места, и Галя счастлива, и брат с новой женой.

Вера искренне радовалась приезду Саши и его счастью с Надей, от которой исходили радушие, понимание и доброта. Подле Надюши её брат был не похож сам на себя, такой счастливый, такой спокойный.

Вера и Женя заботились о гостях, а гости отвечали им благодарностью, все были довольны, Саша и Надя отдыхали на берегу озера, собирали в лесу грибы, ведь Зеренда место курортное.

Всё было так хорошо, пока к Вере на рабочий телефон не позвонила Галя.

– Алло, Вера? …Саша благополучно доехал в Зеренду со своими друзьями?.. Он уехал к вам в гости неделю назад, на новой машине, на чёрной «Волге», и до сих пор от него нет известий.

Тут Вера растерялась. Она не знала, как рассказать Галине о милой Наде, да ещё по телефону, поэтому быстро закончила разговор. Когда трубка телефона лежала на рычаге, то она почувствовала голод и лёгкое кружение в голове, она всегда чувствовала себя голодной, когда не знала, как ей надо правильно поступить.

Оказалось, что Саша обманул Галину, заменив её Надей, обманул он и Веру с Женей, скрывая от них свои тайные планы сбежать из семьи, а чёрная «Волга» была только прикрытием его измены законной супруге.

Вернувшись с работы, Вера с порога объявила брату и его подруге свой сестринский вердикт: покинуть её дом, узаконить свои отношения регистрацией брака, а потом опять приезжать в гости.

Саша выслушал сестру молча и решил всё по-своему.

Его решение базировалось на фактах, которые казались ему достаточно убедительными, чтобы сделать соответствующие выводы и им последовать.

Во-первых, Галина сама настаивала на разводе и уже попробовала найти своё счастье на стороне, а то, что у неё это счастье не получилось, было не его проблемой.

Во-вторых, Надя обещала исцелить Сашу, сделать его счастливым по мужской части, и она исполнила своё обещание.

В-третьих, он мужчина, и мужчина довольно состоятельный, у него есть новая чёрная «Волга», и он сам может принимать решение, с какой женщиной ему жить.

Прежде чем Саша уехал обратно в Караганду, он купил для себя и Надюши маленький домик в захудалой деревушке под Зерендой, стоящей у самого леса. За неделю домик был обустроен всем необходимым для жизни по-деревенски.

Поездка в Караганду определялась необходимостью уволиться с работы, чтобы потом без помех перебраться в деревню, начать новую семейную жизнь с Надюшей и жить с ней долго и счастливо, как дедушка с бабушкой в алтайской деревне.

Директор школы водителей, опираясь на законодательство по трудовым спорам, не отпустил Шевченко прежде, чем тот подготовит свою группу курсантов к экзаменам для получения водительских прав.

Надюша согласилась ждать Сашу в деревенском домике под Зерендой, а Вера помчалась в Караганду, чтобы подготовить родителей к ужасной новости о любовных проделках брата.

Римма и Володя долго отказывались признавать факт измены сына Галине, но как не поверить дочери, которая являелась очевидцем событий. Не зная, что им надо предпринять в подобной ситуации, они обратились за помощью к Вере.

– Мама, папа, перестаньте краснеть за Сашу, и оправдывать его не надо. Он сам должен отвечать за свои поступки. Давайте лучше проведаем Галю с детьми и привезём им гостинцы.

С сумками, полными продуктов, Римма и Володя в сопровождении дочери, которая согласилась ехать с родителями только для того, чтобы их морально поддержать, вошли в квартиру сына. Уже из-за одного недовольного вида снохи всем троим расхотелось проходить внутрь квартиры, но тут из комнаты выбежали внуки и с ходу кинулись обнимать дедушку и бабушку.

Когда дети угомонились, настало время для серьёзного разговора, его начала Галина.

– Владимир Степанович, Римма Иосифовна, пришли меня утешать? …Утешили? …Ваш сын – распутник! Он меня бросил с детьми!

Римма и Володя послушно кивнули, а Галя продолжала:

– Саша забыл, как своими капризами из меня всю кровь выпил, а теперь он уходит к другой! Вы мне объясните, Саша говорит, что он любит меня, а сам уходит к другой женщине! Я такого абсурда понять не могу, а вы можете?

Римма и Володя отрицательно покачали головами, и Галина продолжала говорить.

– Я терпела унижения, годами сносила его грубость, выполняла все его дикие приказы, а теперь кому я нужна? …О своих детях он не подумает, а чужих берёт на воспитание! Юрик с ним не разговаривает, Маринка плачет по ночам. …А вот тебя, Верка, я никогда не прощу! Почему ты не сказала мне о том, что Саша приехал к тебе с любовницей?

Вера молчала, её родители виновато наклонили головы. Отвечать за себя, жену и дочь вызвался Володя.

– Галина, мы с мамой не одобряем нашего сына, но вернуть его в семью насильно мы не можем. Обещаем тебе помогать воспитывать детей. Вот, в конверте лежат деньги, в сумках продукты, а с Сашей я обязательно поговорю по-мужски.

Настало время прощаться. Потом по дороге домой Римма, сидя на пассажирском месте рядом с папой, сухо резюмировала сложившееся положение в семье сына.

– Эта Галина размазня, из-под её носа мужа уводят, а она не мычит, не телится. Раньше-то она косточки Саше перемывала, от нас нос воротила, а теперь ей и Саша милым стал. …Даже чаем нас не угостила. А Саша каков? За чужой женой ухлестнул, мало ему было сварливой жены, так теперь с шалавой шашни крутить изволит! …Жаль, что эту кукушку плохо в детстве кнутом уму-разуму учили, а то бы детей не бросила, мужа законного на пришлого не променяла, куропатка бесхвостая…

– Ох, мама, не обижай птичек, – прервала Вера мамино сетование на жизнь. – Если бы вы с папой видели, каким счастливым был ваш сын с этой Надей в Зеренде, то вы бы радовались за него, потому что такого улыбающегося Сашу, готового любить весь мир, вы ещё не знаете, а я знаю.

Такого счастья сына Римма признавать не собиралась и продолжила ворчать на современные нравы, на распущенную молодёжь, которая не знает почём фунт лиха.

***

Эта история побега Саши из семьи длилась недолго, и закончилась она на ноябрьские праздники.

Сначала Галина, по совету Риммы, навестила колдунью, которая продавала колдовские чары по сносной цене и имела силу своими заговорами возвращать мужей в лоно семьи. Правда, с алкоголиками у колдуньи однажды осечка вышла.

По совету колдуньи, одна женщина пьянице-зятю подлила в красное вино собачью кровь с колдовским наговором, а зять как отпил вина с кровью собаки, так и затявкал на тёщу, та – в обморок, а потом целый месяц в больнице отлёживалась, а зять её как пил, так и пил, о заговоре тёщи он случайно узнал, когда та собачью кровь по всем соседям искала.

Так вот, эта колдунья, что в пригороде жила, встретила Галину любезно, всё выслушала и обо всём расспросила, а во второй раз Галина колдунье по её просьбе трусы мужа принесла. На них заговор начитался, и на этом сеанс колдовства закончился. На прощанье заговорщица дала чёткие инструкции.

– Милочка, трусы мужа я заговорила. Он наденет эти трусы, когда пойдёт к разлучнице. Не останавливай его, пусть идёт. Верь мне, голубушка, что на этом свидании у него ничего не получится по мужской части.

– А если он возьмёт не эти трусы, а другие? – робко поинтересовалась Галина, собираясь уже заплатить за приём.

– Ты, милочка, об этом не беспокойся! Он возьмёт именно эти трусы и вернётся домой как побитая собачка.

Галина пришла домой и положила заговорённые трусы на полку в шкаф. Она затолкала их в самую середину стопки выстиранных и отглаженных мужских трусов. Через неделю Саша забежал домой. Он торопился на встречу с Наденькой, которая приехала из Зеренды в Караганду на денёк. Днём она навещала своих детей, а ночь хотела провести только с ним, в гостинице, представив любовника своим мужем.

После душа Саша вытянул из стопки заговорённые трусы, оделся и поспешил к той, которая его любила.

Такие короткие свидания приносили любовникам минуты блаженства и беззаботного счастья. Надя не требовала от Саши горячего секса, который ей самой порядком приелся. Женщине было достаточно просто быть с ним рядом, слышать его спокойное дыхание и чувствовать себя под его защитой.

***

Надя познакомилась с Сашей в школе вождения, он имел славу строгого учителя, но его ученики с первого раза сдавали экзамены и без проблем получали водительские права. Многие женщины бесполезно строили ему глазки, но Надя не была одной из них, она смело подошла после занятий к своему немногословному преподавателю, когда тот собирал в папки наглядный материал, и, игнорируя его молчаливое недовольство, открыла перед Сашей свою романтическую душу.

– Александр Владимирович, поймите меня правильно. Я женщина, и я вижу, как вам плохо. Не зная вашей жены, я понимаю, что вы страдаете без её любви, она вас не любит! …Нет, это не моё дело, но я ещё могу тебе помочь. Саша, ты будешь счастливым мужчиной!.. Не веришь?.. Ты был сломан, как сухая ветка. Сухие ветки не зеленеют по весне, но весна имеет женский род. Будь со мной близок, доверься мне. Я та весна, которая возрождает желание в человеке вновь радоваться жизни. Я та единственная женщина, которая тебе нужна! Я смогу сделать тебя счастливым мужчиной!

После последней фразы Саша перестал с отрешённым видом собираться домой, а со вниманием посмотрел на нахалку, слова которой задели его за живое. Никто никогда не интересовался его личным мужским счастьем, а эта курносая курсантка, полноватая в бёдрах и простенькая на вид, хотела сделать его счастливым.

Трудно жить мужчине в ладу с самим собой, когда дома он всех раздражает, особенно жену. В принципе, имидж нелюдима позволял ему прятать от других своё недовольство жизнью, и тут слова нахалки попали прямо в цель. Теперь ни к чему скрывать, что он неудачник, что он «сухая ветвь».

Всё решилось, само собой. Надя и Саша стали любовниками, словно пришло время им быть любовниками. За радость и спокойствие в душе, за возвращённое желание быть любимым и без устали её любить, Саша мог отдать и жизнь.

Когда всё открылось, то его остывшие отношения с Галиной уже не играли никакой решающей роли, мужчина уверенно вступил на путь перемен, где вместо Галины и её детей его ждали другая женщина и её дети.

Приказ об увольнении был подписан директором школы водителей перед ноябрьскими праздниками. Начало своей новой жизни мужчина приурочил ко Дню Революции.

Перед уходом с работы Саша взял причитающийся ему отпуск и поехал в Зеренду, чтобы лично обрадовать свою любимую началом совместной жизни. Этот приезд должен был быть для Нади сюрпризом.

В холодном деревенском доме, в пяти километрах от Зеренды, хозяина никто не ждал. Саша растопил дровами печку и поставил на плиту железный чайник. Пока чайник нагревался, он вышел на морозное крыльцо.

Вечерело. Вокруг ни души. В холодном лунном свете зимняя деревня показалась ему ожившей сказкой «Горшочек каши», прочитанной им ещё в начальной школе, где вместо манной каши вокруг лежал ковёр из пушистого снега, первого снега в этом году. Тишина стояла такая, что слышно было, как мёрзли высокие ели в вышине, как дым вырывался из труб деревенских развалюх, как где-то в лесу пробежал зверёк.

Вид заснеженной деревни и грозное молчание сосен за околицей, величественный восход луны и блеск застуженных звёзд были до боли знакомы. Такая снежная морозная зима напоминала сибирскую деревню Ильинку, и тут сердце мужчины дало сбой, и вновь, как когда-то в детстве, от обиды стало муторно на душе.

***

Деревня Ильинка к Новому году утопала в сугробах, на каникулах детвора каталась на самодельных коньках по замёрзшей речке, мальчики ходили по лесу на широких лыжах, играли в снежки и строили снежные крепости, но среди этой радости Саша никогда не забывал, что от него отказались родители.

Однажды он подрался с самым отъявленным хулиганом, когда тот обозвал его «убогим сиротой». Хорошо, что его дед Степан разлил драчунов ледяной водой из ковшика, но обиду на родителей не залить ледяной водой и огнём не выжечь, её надо было носить при себе, как кандалы носит каторжник.

Саша так же, как и его отец и дед, был однолюбом, но, в отличие от предков, он ушёл от жены, но не потому, что стал гулящим человеком и перестал любить Галину, а потому, что только с Надей он чувствовал себя счастливым и уверенным в себе мужчиной. Когда решение уже принято, то нет и надобности вихлять из стороны в сторону, надо идти намеченной дорогой.

В какой-то момент мужчина почувствовал холод. Мороз пробрался под накинутую на плечи старую фуфайку, а голод заставил его вспомнить о поставленном на плиту чайнике. Вернувшись в дом, Саша почувствовал себя лучше. Тепло от горячей печки возвращало в комнату домашний уют. Мужчина неспешно попил горячего сладкого чаю, наелся хлеба с отварной колбасой, которую купил на вокзале, потом посмотрел на часы – стрелки показывали полночь.

Утомившись от дум и одиночества, Саша отправился в спальню, когда в тёмное окошко постучали. Стук был явно условный, через минуту он повторился, но рассмотреть что-либо через окно, затянутое льдом, было невозможно. Мужчина опять накинул на плечи потёртую фуфайку, которая досталась ему вместе с покупкой дома, и вышел на крыльцо. Деревня спала, только вдалеке раздавался простуженный лай собаки.

– Кому это понадобилось в такое позднее время приходить в гости? Может быть, гость приходил к Надежде?.. Ночью?

Саша не любил делать поспешные выводы: кто постучался, тот и постучался, а он будет ждать Надюшу. Как жалко, что они разминулись в эти праздники дорогами: он ехал к ней в Зеренду, а она, видимо, к нему в Караганду.

Утром в доме опять стало холодно. Ожидая, когда разгорятся дрова в печи, Саша подошёл к старому комоду, освещённому солнечным светом. На деревянной крышке комода лежало недописанное письмо.

«Мой любимый Коленька.

Деревенская жизнь мне нравится, печку надо топить дровами, я не кочегар. Мой милый и нежный, я знаю, что ты меня ждёшь. Я думаю о тебе, когда смотрю в окошко. Приезжай поскорее, а Сашенька меня забыл, носа не кажет, бросил меня в этой деревне одну, а сам поди жену в постели греет. Поспешила я с ним, но ведь ты меня не бросишь, я тебе не чужая. Как там наши девочки? Скоро я заберу вас к себе, заведём курочек и летом будем ходить по ягоды. Саша купил для меня дом и газовую плитку. Народ здесь добрый, меня все очень любят, характер у меня хороший, ласковый…»

На этом Надино письмо обрывалось.

Саша читал это короткое письмо раз за разом, чтобы уяснить, в какой переплёт он попал. Выходило, что он строил свои планы на будущее в полном одиночестве?!

Положив письмо, написанное женским красивым почерком, обратно на комод, Саша занялся домашними делами. Растопил печь, во дворе прочистил от снега дорожки, потом занёс в избу охапку дров и, натаскав воды в бак, стоящий на кухне, понял, что надо собираться домой, где его ждали сын, дочка и Галина, его любимая женщина, которую он не делал счастливой ни в постели, ни в семейном быту.

К вечеру того же дня Саша подарил свой дом продавцу деревенского магазина и отправился в обратный путь. Конечно, ему было жалко расставаться с мечтой о счастье, но, видимо, Верка права, когда предупреждала, что по деревенским слухам Надюша ему изменяла. … Саша видел в ней преданного ласкового котёнка, а у его котёнка оказалось много хозяев. По дороге домой он долго раздумывал о том, что у него ещё хорошего оставалось в жизни.

Любимая жена? Сначала Галина любила, долго терпела его выходки, потом сравнила его с недорослем, потом с негодяем и, в конце концов, решила уйти к другому, не ожидая, что муж уйдёт первым, а теперь она его ждёт, и для Саши пришло время вернуться в семью.

Единственная сестра? Верка тоже выгнала его из своего дома как приблудившегося пса. Она не сестра, а чучело соломенное, без мозгов и сердца! Поди, она и родителям что-то стервозное напела, что теперь они его, родного сына, встречают как чужого.

В Караганду Саша ехал, как едут ссыльные домой, а когда поезд подъезжал к Караганде, дальнейшая судьба Нади его уже совершенно не интересовала, словно её и не было в его судьбе.

Галина после возвращения мужа поблагодарила колдунью за трусы, которые вернули его в лоно семьи.

***

С благополучным окончанием этой истории Вера успокоилась за семью брата и с головой окунулась в работу, стараясь быть хорошей женой, мамой и подругой.

С первым весенним потеплением Людмила по вечерам спускалась с первого этажа к Вере, и подруги изводили себя аэробикой, а после тренировки распивали чаи с булочками да со сливочками, беседуя о семье и о работе. Подруга Роза часто составляла им компанию, но не в аэробике, а в чаепитии. Женя много фотографировал, а Вера клеила фотографии в альбом, она была уверена в том, что её семейное счастье продлится до старости.

Было воскресенье. Вера проснулась рано. Закутавшись в халатик, сидела она у окна и любовалась букетиком подснежников, который принёс Женя после работы, а теперь он в спальне отсыпался после ночной смены. Дочка Катенька должна была вот-вот проснуться, но тут в квартире у Веры раздался тревожный звонок.

– За мной «Скорая» приехала! …Но почему приехали ко мне, ведь я в эту неделю не дежурю?

Этот вопрос Вера хотела задать шофёру «Скорой помощи», но задавать его было некому, ибо на пороге стояла плачущая Мила Попова. Вид у подруги был жалкий, как у птенца, попавшего под дождик. Слёзы катились без остановки, поэтому в её глаза невозможно было заглянуть. Вера обняла гостью за плечи и повела на кухню. От её вопроса «Что случилось?» Мила закрыла лицо руками, но слёзы просачивались через её тонкие пальчики.

Девушка нуждалась во времени, чтобы успокоиться и рассказать, что с ней приключилось. Оставив её одну, Вера подалась в ванную, чтобы освежить лицо, ибо то, что творилось у неё на сердце, было гадко. Открыв кран, женщина набирала холодную воду в ладони, пригоршнями плескала себе в лицо и приговаривала:

– Я радуюсь чужому горю? Радуюсь, что Мила попала в переплёт! Я радуюсь, что она вернулась ко мне, а не огорчаюсь оттого, что она сейчас рыдает на кухне! Что же случилось со мной?

Ответ на этот вопрос подсказало ей сердце.

– Чужое горе тебе в радость!

– Нет, это совсем не радость, это другое чувство, – отчаянно оправдывалась Вера перед зеркалом, но сердце неумолимо твердило: «Чужое горе тебе в радость. Твоя ревность тебя сгубила».

Холодная вода остудила жар стыда, и Вера вновь возвратилась на кухню, где сидела несчастная Мила. Прервав всхлипывания гостьи, она обратилась к девушке с предложением:

– Мила, прекрати распускать слюни и слёзы утри, они тебе ещё пригодятся. Сначала давай попьём чай со сливками, а потом сядем на диване и спокойно поговорим. Ты ведь не торопишься?

Мила отрицательно тряхнула каштановыми кудряшками.

Вера опять прошла в ванную, опять ополоснула лицо холодной водой. Потом, вытершись насухо полотенцем, посмотрела на себя в зеркало и стала внушать себе прописные истины.

– Не сметь радоваться чужому горю! Не сметь радоваться чужому горю! Ты хороший человек! Забудь прошлое немедленно и поддержи Милу, как это делают настоящие подруги. Мила сама вернулась к тебе, а это значит, что она считает тебя верным другом. Так будь им!

Холодная вода и разговор с зеркалом хорошо взбодрили женщину. Вера опять вернулась на кухню, чайник уже закипал, потом она поила сладким чаем несчастную подружку, кормила её бутербродами, густо намазанными подсолённым домашним маслом.

Все эти зимние месяцы она очень скучала по Миле, скучала по её открытой широкой улыбке и по весёлому блеску карих кругленьких глаз, но когда та к ней вернулась, то вместо улыбки и блеска в глазах Вера видела на её лице голимое горе.