Дни тянулись за днями, и Гвендилена постепенно начала привыкать к новой жизни. Поначалу она просто наслаждалась покоем, хорошей едой, а главное – тем, что впервые в жизни ей ничего не нужно было делать самой. Даже для того, чтобы умыть и причесать ее, каждый день приходила служанка. Веселая хохотушка Летта очень старалась угодить ей, и это тоже было приятно, хотя и непривычно. Девушка оказалась весьма смышленой и ловкой. Гвендилена скоро привыкла к ней и даже решила оставить при себе, если только принцесса Эвина сдержит свое обещание.
Ожоги на руках заживали хорошо. С каждым днем бинтовые обмоты становились все тоньше и тоньше, и вскоре настал день, когда Гила разрешила снять повязки окончательно. Гвендилена долго с удивлением смотрела на свои руки – покрытые тонкой кожей, едва наросшей на месте ожогов, они казались почти чужими, не принадлежащими ей…
Она даже заплакала неожиданно для себя самой, но Гила поняла причину ее слез по-своему.
– Перестань! Все заживет без следа, – сказала она, и легкая снисходительная улыбка тронула тонкие, почти бескровные губы. – Ты очень молода… Сумеешь еще поносить кольца!
Гвендилена искоса посмотрела на нее. Она немного побаивалась этой женщины – такой мудрой, властной, холодной… И безжалостной. Но в то же время Гила чем-то притягивала к себе. Знание, опыт, спокойствие и неколебимое достоинство словно бы возводили на незримый пьедестал эту хрупкую невысокую женщину в неприметном сером платье.
– К чему мне кольца? – спросила девушка.
– Скоро узнаешь, – таинственно улыбнулась целительница.
Гила оказалась совершенно права. Очень скоро руки приняли свой обычный вид, даже стали белее и нежнее, ведь Гвендилене теперь не приходилось заниматься черной работой! Следов от ожогов действительно не осталось, и девушка была почти счастлива… Но только поначалу. Постепенно однообразное существование, а главное, неопределенность дальнейшей судьбы начали ее тяготить. Иногда ей казалось, что все забыли о ней и принцесса Эвина не намерена выполнять свое обещание. Гвендилена старательно отгоняла такие мысли, но все равно было страшно – вдруг все окажется напрасно и ее снова вернут на кухню?
Она уже почти отчаялась дождаться перемен в своей судьбе, но однажды вечером, сразу после того, как стемнело и в замке зажгли огни, в ее каморку явилась Калеа – та самая пожилая дама, что сопровождала принцессу Эвину. Летта рассказывала, что когда-то она была кормилицей принцессы и, по сути, заменила ей мать, умершую вскоре после родов.
А теперь эта женщина стояла перед ней с каменным лицом, всем своим видом выражая неудовольствие от того, что какая-то выскочка, вчерашняя рабыня, окажется приближенной к особе королевской крови.
Гвендилена поднялась ей навстречу, стараясь унять дрожь в коленях.
– Приветствую вас, почтенная Калеа! – произнесла она, опустив глаза долу. – Рада, что вы нашли время навестить меня.
Она очень старалась быть вежливой, понимая, что этой женщине следует всячески угождать и по возможности добиться ее расположения… Правда, Калеа даже не заметила этого – или не захотела замечать.
– Моя госпожа желает справиться о вашем здоровье, – холодно произнесла она.
– О, благодарю вас, я вполне здорова! – выпалила Гвендилена. Сердце забилось сильнее, и кровь прилила к щекам. Она чувствовала, что с этого дня ее жизнь наконец-то изменится. Теперь она сможет иногда видеть принца Хильдегарда! Может, когда-нибудь он заметит ее, и тогда…
– Принцесса просила передать вам это – в знак своего благоволения и начала вашей новой службы.
Из вышитого ручного мешочка Калеа достала массивное золотое кольцо с большим синим камнем и протянула его Гвендилене.
– Благодарю…
В жизни еще никогда Гвендилена не видела таких красивых вещей. «Ну кроме того случая на озере Трелоно», – услужливо подсказала память. Но это было давно, и, может быть, чудесный венец только померещился ей… А сейчас – совсем другое дело!
Девушка взяла перстень, подивилась его тяжести и осторожно примерила. Он пришелся как раз впору на безымянный палец. «Успеешь еще поносить кольца!» – стукнуло в голове. Гила знала, что говорила…
Калеа наблюдала за ней, почти не скрывая неприязни. Видно было, что, будь ее воля, Гвендилена давным-давно оказалась бы за воротами замка.
– С завтрашнего утра извольте приступать к своим обязанностям, Гвендилена! – произнесла она и, поджав губы, добавила: – Разумеется, если вы еще не передумали.
«Еще чего захотела, старая корова!» – подумала про себя Гвендилена, но вслух сказала совсем другое:
– О нет, разумеется… Благодарю вас. Я счастлива служить принцессе и королевской семье!
На следующее утро Гвендилена стояла перед дверью в покои принцессы Эвины. Наряженная в новое платье, с высокой прической, над которой веселой хохотушке Летте пришлось немало потрудиться, девушка чувствовала себя неуклюжей и скованной. Длинные пышные юбки отчего-то путались в ногах, так что Гвендилена все время опасалась наступить на подол, тугая шнуровка сдавливала тело, мешая дышать, от волос, скрученных на макушке, с непривычки болела голова… На миг Гвендилена испугалась, что вот-вот упадет в обморок.
Собрав все свое мужество, она осторожно постучала, и дверь распахнулась перед ней, как будто сама собой. Девушка не сразу заметила карлика в разноцветном балахоне, который исполнял роль привратника. Склонившись в шутовском поклоне, он приветствовал ее, скаля желтые лошадиные зубы, а Гвендилена застыла на пороге, не смея войти.
Комната принцессы была убрана в бело-розовых тонах. Легкие ткани, прозрачные занавеси, мебель, затейливо расписанная цветами, – все было таким легким, чистым и красивым… Казалось, здесь могут обитать светлые альвы или небесные духи, но никак не земные женщины, пусть даже благородные дамы королевской крови!
Принцесса сидела на кушетке, обитой шелком, в окружении своих фрейлин. Весело болтая с ними, одной рукой она чуть покачивала колыбель. Ее белокурая головка на точеной шее казалась похожей на диковинный цветок. Облаченная в просторное платье, отделанное кружевами, она выглядела на удивление юной и невинной – невозможно было представить себе, что это мать двоих детей! – и такой прелестной, что Гвендилена невольно залюбовалась ею.
Увидев ее, принцесса улыбнулась.
– А, это ты… Входи.
Не чувствуя ног под собой, Гвендилена подошла ближе. Она очень боялась поскользнуться на полу, блестящем, словно зеркало, и потому двигалась маленькими шажками.
– Ваше высочество…
Она попыталась присесть в реверансе, чуть приподняв длинные юбки и выставив ножку вперед, как показывала Летта, но получилось не очень-то удачно – Гвендилена все-таки поскользнулась на натертом паркете и чуть не упала. Фрейлины отводили глаза, некоторые даже фыркали в кулачок, а Гвендилена готова была сквозь землю провалиться от неловкости и стыда за свою неуклюжесть. В этой роскошно убранной комнате она чувствовала себя чужой, словно зверь, которого поймали в лесу и зачем-то привели в дом…
Только сама принцесса Эвина не подала вида. Она посмотрела на хихикающих фрейлин с легкой укоризной и звонко вымолвила:
– Дорогие подруги, перед вами Гвендилена. Это она спасла моего малыша, когда он упал в очаг, и потому стала одной из вас. Будьте добры и терпеливы к ней! Надеюсь, с вашей помощью она сможет скоро освоиться.
Девушка почувствовала, как в груди разлилось тепло, и в то же время ей хотелось заплакать, как плакала она давным-давно, еще в детстве, уткнувшись в материнский подол и точно зная, что мать пожалеет и утешит, погладит по голове, шепнет на ухо что-то ласковое и вытрет слезы… С тех пор никто больше не был так добр к ней!
Гвендилена низко поклонилась – на этот раз она уже не пыталась заботиться о том, чтобы ее движения выглядели грациозными! – и, стараясь справиться с дрожью в голосе, тихо сказала:
– Ваше высочество, я счастлива служить вам…
За окнами замка ревел и метался, горестно завывая, злой зимний ветер. Где-то внизу шумело море, волны бились о камни, и в неумолчном гуле чудилось что-то зловещее и безнадежное.
Свеча на низком резном столике догорала, чадя и потрескивая, но Гвендилена, казалось, не замечала этого. Глядя в темноту за окном, она думала о том, что время позднее, она устала, и давно пора ложиться в постель – ведь завтра ей предстоит еще один долгий день, с утра до темноты заполненный бесконечными хлопотами и суетой. Самое время раздеться, снять тугой корсет, распустить волосы и юркнуть под одеяло… Но спать ей совсем не хотелось. Трудно заснуть, когда гнетут невеселые мысли и печаль угнездилась в сердце подобно змее под корягой в лесу!
С тех пор как Гвендилена стала дамой-компаньонкой – а по сути, служанкой принцессы и нянькой ее детей, – для нее мало что изменилось. Да, теперь она каждый день ест досыта, носит красивые платья, у нее появилась комната с мягкой постелью – пускай не роскошные хоромы, но, по крайней мере, здесь можно закрыть за собой дверь и остаться одной – и даже собственная горничная… Принцесса Эвина разрешила ей оставить при себе Летту, но Гвендилена до сих пор вздрагивает, когда та, обращаясь к ней, говорит «госпожа».
Поначалу было особенно тяжело. Гвендилена очень старалась поскорее привыкнуть к дворцовым порядкам и научиться всему, что нужно знать и уметь в ее нынешнем положении, – грациозной походке, поклонам и реверансам, искусству правильно выбирать платья и прически, вести себя за столом, а главное, говорить, как подобает благородной даме, но получалось плохо. Другие фрейлины из свиты принцессы почти открыто насмехались над ней, называли дикаркой и неуклюжей деревенщиной. Было обидно, но Гвендилена старалась не подавать вида. Что могут знать о ее жизни эти разряженные куклы? Дочки благородных родителей, они с колыбели купались в роскоши, ни в чем не знали отказа, и теперь видеть рядом с собой вчерашнюю кухонную рабыню для них оскорбительно! Людей, подобных ей, они и замечать-то не привыкли, как не замечают пыль под ногами. Гвендилена понимала это и терпела насмешки, стиснув зубы. «Ничего, – думала она, – все еще может измениться… Мне ли не знать об этом?»
Принцесса Эвина оказалась на диво чадолюбивой матерью, и фрейлинам приходилось разделять ее заботы о детях. Маленький Альдерик, ее новорожденный сын, был слабеньким, болезненным, беспокойным, плохо спал и часто плакал. По заведенному порядку вместе с кормилицей на ночь с ребенком непременно оставалась одна из фрейлин, и Гвендилене такие ночи выпадали нередко… Каждый раз она улыбалась и кланялась, благодаря за оказанную честь, хотя сама порой готова была выбросить мерзкого крикуна в окно, прямо на камни.
Немало хлопот доставлял и старший сын принцессы, маленький принц Римеран. После падения в очаг он благополучно поправился, но его лицо так и осталось изуродовано шрамами от ожогов. Целительница Гила была права – красавчиком ему никогда не стать… В замке говорили, что до этого происшествия он был веселым и добрым мальчуганом, но теперь стал капризным и злым, как звереныш. Любимым его развлечением было спрятаться в темном закоулке и неожиданно выпрыгнуть с диким криком под ноги кому-нибудь из проходящих. Служанки визжали от страха и неожиданности, фрейлины, бывало, падали, путаясь в длинных платьях, а гадкий мальчишка заливался счастливым смехом и тут же убегал, чтобы спрятаться снова.
Хуже всего было в те дни, когда принц Хильдегард наведывался в покои супруги. Госпожу надо было причесать, умастить ее тело и волосы драгоценными ароматами, облачить в сорочку из тонкого белоснежного полотна с кружевами… И скромно выйти из ее спальни, закрыв за собой дверь. Бывало, принц оставался на всю ночь, а иногда случалось, что он не выходил из ее покоев день или два. В такие дни еду для них нужно было оставлять у порога, а служанки шептались, что в ближайшее время Эвине и Хильдегарду следует ждать появления нового отпрыска.
Другие фрейлины рады были провести время за чашкой душистого отвара из трав, сдобренного медом и пряностями, сплетничая и хихикая, но для Гвендилены это было мучительно. Каждый раз она зажимала уши, стараясь не слышать звуков, доносящихся из покоев принцессы, но, как нарочно, это не помогало. Скрип кровати, вздохи, стоны, смех и ласковое воркование – все это резало как ножом по сердцу. Как она мечтала хоть раз оказаться на месте госпожи! Все в замке знали, что своей благосклонностью принц Хильдегард не обходит даже служанок и судомоек… «В отца пошел!» – шептались старые слуги. Но напрасно Гвендилена прихорашивалась и старалась почаще попадаться принцу на глаза – он даже не замечал ее. Просто проходил мимо, беззаботно насвистывая, и обращал внимания не более чем на мебель. От этого можно было сойти с ума!
Однажды, в ненастный осенний вечер, принц пожелал отужинать в покоях супруги. Он был в хорошем настроении, пил вино, шутил с фрейлинами, даже покачал на колене старшего сына, и мальчик был вне себя от радости, впервые, может быть, позабыв о собственном уродстве… Казалось, Хильдегард обладал удивительном даром делать счастливыми всех вокруг, не прилагая к этому ни малейших усилий! В который раз Гвендилена искала его взгляд, жадно и трепетно – и, как всегда, напрасно.
Отправляясь спать, она видела, как принц сидел у камина, рассеянно почесывая за ухом любимую охотничью собаку, и почувствовала острую, жгучую зависть к ней. В этот миг она охотно бы поменялась местами со старой пятнистой сукой с артритными лапами и мутными глазами, лишь бы быть рядом с любимым, смотреть ему в глаза, чувствовать на себе его руки… Даже собаку он иногда удостаивает лаской, разве она хуже?
С того дня Гвендилена почувствовала, как в ее душе словно что-то надломилось. Ее не радовали больше ни вкусная еда, ни нарядные платья, ни жизнь во дворце… Раньше о таком она бы и мечтать не могла, но к чему все это, если нет надежды?
И сейчас, гладя в темноту за окном сухими воспаленными глазами, она думала о том, сколько еще ночей ей придется провести, плача в подушку? Сколько лет прожить без любви, пока ее тело не иссохнет и не состарится, а душа не зачахнет окончательно? Ни один мужчина не смотрел на нее с вожделением – если только не считать тот случай, когда пьяный отчим попытался влезть к ней в постель после похорон матери. Неужели так будет всегда? И принц Хильдегард останется недосягаемым, как звезда в небе…
«Я не знаю, что делать, – с тоской думала Гвендилена, – я совсем одна…»
Она почти не удивилась, когда рядом послышался знакомый тихий голос:
– Если не знаешь, что делать, спроси у того, кто знает! Или у той.