Колонна двигалась медленно, и эмир, то и дело, смотрел на солнце, которое садилось все ниже и ниже.
До захода оставалось всего несколько часов, а им предстояло еще пройти около четвертой части всего пути. Не так уж и много, но достаточно, чтобы не успеть до захода солнца.
Пока ничего не тревожило их караван, и всадники спокойно перебрасывались словами на ходу. Уже были сделаны три остановки, и на каждой Абдах обходил все свои ряды, проверяя по пути, не открылось ли что и не пропало.
Всего час назад они делали остановку, но видно было, что люди и лошади устали. Идти по гористой местности было не совсем удобно. То и дело под ногами находились камни, или просто одиноко торчащие из земли пни деревьев, не известно кем когда-то посаженные и выгоревшие от чего-то.
Лошади, а иногда и сами люди, шедшие рядом из жалости к скотине, спотыкались и падали. Но ничего не могло остановить их движения, и упавшие нагоняли свое место в походном строю, стараясь по пути избегать особо крутых подъемов или спусков.
Наконец, где-то вдали показалось подгорье. Оно постепенно сглаживалось и уступало место ровной земле.
Эмир с облегчением вздохнул. Осталось совсем немного. Но, что это?
В конце гористого участка он увидел группу всадников, расходящихся по сторонам, как бы окружая его караван.
«Вот оно, – подумал эмир, – и место выбрано не случайно. Им просто некуда деться. Справа море, слева горы, не идти же, в самом деле, назад».
Он окликнул ближайшего охранника и отправил его к начальнику, передав словесно, чтобы тот готовился к бою.
Абдах не знал, сколько людей противника их окружает, но понял одно. Его предали и, причем неспроста.
Теперь оставалась одна задача – спасти женщину и ребенка.
И эмир, отдав некоторые распоряжения, бросился к исполнению необходимого.
По дороге он повстречал Сазифа и приказал собрать всех вооруженных людей, а лошадей или мулов с грузом, передать другим.
Тот молча кивнул и ускакал выполнять, на ходу бросая те или иные команды.
Колонна распадалась. Теперь возле каждой упряжи уже не было людей, а на их места становилась другая упряжь, которыми управлял кто-то из погонщиков.
Все освободившиеся на ходу присоединялись друг к другу. Таким образом, колонна стянулась и преобразовалась в двойной поток.
С одной стороны лошади, мулы и люди, а с другой – вооруженные всадники. Всего насчитывалось около двухсот пятидесяти вооруженных людей, включая и охрану.
«Хорошая защита, но может быть маловата, если у противника хорошо обученные аскеры», – подумал Абдах, занимая тем временем позицию возле повозки жены султана.
Пока было все спокойно, и колонна потихоньку двигалась вперед.
«Странно, – думал эмир, – почему они не нападают. Может, ждут заката или пока выйдем на равнину».
Но вот послышался какой-то далекий свист, и вскоре стало видно, как к ним со всех сторон приближается огромная масса всадников.
Все они были одеты в черное и лишь изредка мелькали зеленые и бурые тона одежд.
«О, Аллах, помоги нам», – молился про себя эмир, понимая, что на них напали поморские разбойники, которые славились своей ненасытностью и жадностью к крови.
Их было много. Гораздо больше, чем предполагал эмир. Со всех сторон летели всадники и туча, посланных ими на ходу стрел почти заслонила на минуту небо.
Упал рядом стоящий охранник. Стрела пронзила ему грудь.
Другие вонзились рядом, а одна оцарапала эмиру щеку.
– Собаки, – прошептал Абдах и направил, было, коня в самую гущу начавшегося боя.
Но потом, вспомнив, что его задача – находиться здесь, круто осадил коня. И в ту же минуту раздался выстрел. Пуля попала лошади в голову, и она упала, придавив ногу эмиру.
С трудом выбравшись из-под нее, Абдах поискал глазами женщину. Та сидела, сжавшись в клубок и укрывшись обыкновенной попоной.
«Молодец», – похвалил в душе ее эмир и бросился к повозке.
Шум стоял невообразимый. То и дело стонали и падали люди, а на их места ставали другие.
В бой ввязались все, даже те, кто был без оружия. Они подбегали в самую гущу и стягивали всадников с лошадей, заодно овладевая их оружием.
Лошади и мулы смешались с людьми. Раздавались проклятья с разных сторон.
«Алла, алла…», – летело со всех сторон.
Кирсары – черные всадники тоже были мусульмане. Поэтому трудно было понять, кто же это кричал.
Скорее всего: и те, и другие.
Бой перемещался то влево, то вправо, но эмир все же успел заметить, что позади нападавших стоит отдельная группа всадников и смотрит куда-то в сторону.
Тогда он понял, что они чего-то опасаются и, взглянув туда же, с удивлением обнаружил, что какая-то другая группа спешит на место сражения.
«О, Аллах, неужели это помощь?» – прошептал Абдах, оборачиваясь к прямо на него скачущему всаднику, на таком же, как у него, черном вopoном коне.
В нем он узнал своего давнего приятеля по школе калифа и удивился еще больше.
«Что он здесь делает?» – только и успел подумать он, как всадник, проносясь мимо, хотел было нанести ему удар.
Эмир ловко уклонился, а затем бросил кинжал в спину уходящему противнику. Тот угодил в цель, и всадник спустя секунду свалился с лошади. Нож попал под левую лопатку и, повернув на бок бывшего знакомого, эмир зашептал:
– Что ты здесь делаешь, Керимбей?
Но тот уже умирал, и глаза его постепенно становились мутными и стеклянными, но все же собрав последние силы, тихо произнес:
– Ты сам поймешь, если останется жив, – и голова его откинулась в сторону.
А в это время, другая группа с такими же криками мчалась к месту схватки. Эмир поспешно встал и занял место возле повозки. К нему бежало двое. Один в полузеленом, другой в черном одеянии.
Абдах приготовился защищаться, но вдруг позади его послышался сухой щелчок, а затем выстрел.
Один из нападавших упал, корчась в судорогах. Другой на секунду остановился и этого было достаточно, чтобы снести ятаганом ему голову.
Эмир обернулся и увидел стоящую позади женщину без привычной ему паранджи с ружьем в руках.
– О, Аллах, – промолвил он, – где маленький султан?
– Там, – указала она рукой и, повернувшись, пошла к повозке.
Абдаху некогда было тратить время на рассмотры, и он вновь обернулся лицом к противнику.
Несколько всадников пробились к его группе и с удивлением эмир обнаружил, что это ближайшая охрана султана, судя по их одеждам, но где же сам султан.
Он повернул голову направо и вдали увидел несущуюся новую группу со знаменем впереди. Теперь было понятно, что Осман пошел ему навстречу.
Но нападавшие не изменили своего первоначального плана, несмотря на присоединившихся. Они дрались, невзирая ни на что.
Криков стало поменьше, и только лязг и скрежет металла, стоны раненых, ржание лошадей заполняли шум поля боя.
«Наверное, кто-то хорошо заплатил, – подумал эмир, – раз они так долго не уходят. Но, кто?»
В этом предстояло еще разобраться. Минут через десять, когда к его группе присоединилась основная группа воинов султана, нападавшие все же дрогнули.
Силы примерно сравнялись, и битва подходила к своему завершению. Наконец, они не выдержали и начали отходить, оставляя за собой горы трупов и раненых.
Зазвучала труба, оглашающая призыв к бою, и воины султана с двойной силой бросились на врага. Истекая кровью, нападавшие все же тихо продолжали отступать.
«А они умеют держаться, – с уважением подумал эмир, – но наши воины тоже хороши». И он удовлетворенно заметил, что враг все же ускорил свое отступление.
Постепенно битва удалялась, и возле бывшей колонны оставались только мертвые, раненые и животные с распоротыми саблями тюками, порванными мешками и раскуроченными сундуками.
Эмир выругался про себя, понимая, что много товара пропало, но, что делать, так было всегда, даже в самых успешных походах.
Удаляясь еще дальше, битва понемногу угасала. Нападавшие строем уходили в полосу межгорья.
Воины теснили их все дальше и дальше от колонны. Наконец, передние ряды как бы проломились, и всадники султана ринулись внутрь рядов противника.
Это и решило исход сражения. Люди начали разбегаться в стороны, оставляя свои ранее занимаемые позиции в строю.
Спустя полчаса баталия преобразилась в чистую рубку, где мусульмане крошили других мусульман с не меньшей злобой и жестокостью, чем, если бы перед ними были неверные.
Надо отдать должное врагу, он сопротивлялся упорно и не менее жестоко. То там, то там падали с лошадей воины султана, но это все же не останавливало остальных.
Эмир видел, как от основной массы теснивших врага отделилась небольшая группа всадников и направилась к каравану, который и назвать так сейчас было нельзя.
Лошади и мулы стояли и бродили, как попало, таская за собой тюки и выпотрошенные мешки. В некоторых местах разостлались по земле узорчатые ситцевые ткани, а чуть поодаль Абдах видел целую гору одежды для обеспечения служб султана, шитых в том же Бахчисарае на заказ.
Он снова выругался. И хотя это несколько противоречило Корану, эмир не мог сдержать своих эмоций.
Сражение потрясло его вконец. И боялся он, скорее, не за себя, а за ту маленькую женщину и ее ребенка.
Почему-то вспомнились его дети – сын и дочь, совсем маленькая, но эмир отмахнул все это и принялся за дело.
Он подошел к повозке и заглянул внутрь. Жена султана сидела под наметом и кормила ребенка грудью.
Он поспешно отошел в сторону, оставив приоткрытым намет. И снова эта картина напомнила ему о своей семье, погибшей совсем недавно от рук неизвестного убийцы, пробравшегося в сад, где они отдыхали.
Никто не знал об этом, даже султан. Абдах скрыл ото всех свою утрату, боясь, что его обвинят в излишней жестокости или несправедливости.
Утерю родных он переживал в душе. На глаза накатились слезы, но эмир сдержал внутренний порыв и руками просто омыл лицо, обращаясь мысленно к богу.
«О, Аллах, если ты там, на небе, то почему не дашь мне того, чего я заслуживаю на самом деле. Если же я достоин смерти, то почему не дал сегодня умереть?»
Но времени на подобные разговоры и мысли не было, и эмир вновь стал таким, как и прежде. Он отошел от повозки еще дальше, со стороны наблюдая, чтобы ничего не произошло.
Всадники приближались. По белому коню и дорогой упряжи эмир узнал султана. Тот направил коня прямо к повозке, не обращая внимания на Абдаха.
– Слава Аллаху, они живы, – вырвалось у него при виде жены с ребенком на руках.
Султан повернулся к эмиру и огляделся по сторонам:
– Я вижу, тебе пришлось немного потрудиться, Абдах, верно?
– Да уж, мой повелитель, пришлось, но немного. Хорошо, что вовремя подошли аскеры.
– Я предчувствовал этот подвох, – ответил султан, – и намеренно дал время на раздумье и действия.
– Ты, что, хочешь сказать, что знал о готовящемся? – удивился Абдах.
– Точно нет, но сделав выводы и решив, что для них это лучший вариант, я понял их замысел.
– И кто же это? – спросил эмир.
– Ты их знаешь, – угрюмо ответил султан.
– Я тут встретил своего бывшего знакомого, – сказал Абдах, показав рукой на труп, лежавший неподалеку, – так вот он поведал мне то же.
– Ладно, не здесь, поговорим позже. Заночуем на этом же месте, ничего страшного, они больше не вернутся.
– Как прикажешь, повелитель, – ответил эмир, отходя в сторону и приступая к своим обязанностям по сбору караванного добра.
Султан прошел к повозке и долго там сидел, держа сына на руках и радуясь его здоровому облику.
Ребенок улыбался и смеялся. Жена сидела рядом, снова опустив паранджу и молча наблюдала за игрой отца с сыном.
Битва давно утихла. Уцелевшие убежали, и воины вместе с погонщиками возвращались к каравану, по дороге приступая каждый к своим обязанностям.
Кто сматывал ткани, кто собирал одежды и опять складывал в мешки, а кто сносил тюки и сундуки, привязывая обратно к лошадям и мулам.
Животные тоже пострадали в бою, и часть из них дорезали и обратили в пищу, которую готовили тут же на кострах, только что разведенных.
Постоянная походно-кочевая жизнь заставляла людей не думать о чем-то другом, кроме своих обязанностей. Поэтому, очень скоро все было приведено в должный порядок, и караван приобрел свой прежний вид.
На ночь всех лошадей и мулов связали друг с другом, а некоторых приторочили к повозкам. Таким образом, получалась живая изгородь в виде полукольца.
Выставив охранение и часовых, эмир приблизился к султану, который теперь сидел возле костра и почему-то грел руки.
– Что-то мне холодно, – сказал Осман, поближе пододвигаясь к огню.
– Может, нездоровится? – спросил эмир, хотя и знал, что у султана отменное здоровье.
– Не думаю, – ответил Осман, – скорее, это яд. Кто-то подсыпал мне его в чай, когда я собрался уезжать.
– Не может быть, – ужаснулся эмир, понимая, что от этого ожидать.
– Скорее так оно и есть, – хмуро отвечал султан, – как я раньше об этом не догадался.
– И что же делать? – беспокоился Абдах, – может вызвать сюда лекаря?
– Он не поможет, – так же хмуро отвечал Осман, – надо вводить противоядие, а его здесь нет, да и во дворце тоже вряд ли найдется.
– Так что же делать? – не унимался эмир.
– Ничего, – спокойно ответил султан и, обратившись к охране, стоявшей вблизи, сказал, – уйдите все подальше и никого ко мне не пускайте.
Те повиновались и отошли на порядочное расстояние, образовав вокруг них круг.
Султан, посмотрев на это, продолжил:
– Слушай меня внимательно, Абдах. Я скоро умру. Не знаю, может через час, два, но к утру это точно. Яд, который мне всыпали, так же убил первого моего сына. Я только теперь об этом догадался.
– Ho, может.., – начал, было, эмир.
– Не перебивай и запоминай. Всю власть дворца передаю в руки халифов. Ты будешь главным исполнителем до совершеннолетия моего сына, – и он рукой указал на повозку, – береги его, как зеницу ока. Я знаю, у тебя нет родных, их убили. И убили, скорее всего, те же, кто подсыпал сегодня мне яд. Разберись во всем. Накажи виновных и оповести все провинции. Не забывай, что у них тоже есть сподвижники. Скорее всего, это дело рук Телибада и моей неверной жены Селихад, но все может быть. Возможно, кто-то подтолкнул их к этому. Те же иерусалимцы или поляки Сигизмунда. Я им верю, но все ж не до конца. Никогда не любил тех, кто попирал свою веру и переходил на сторону врага. Его род когда-то приютили мои предки. Тогда они бежали из своей страны за разбой и святотатство. Но это знаю только я из уст отца и ты, окромя сына, никому не говори. Это тайна, связанная кровью многих халибов. За нее положили головы десятки вражеских лазутчиков. Смотри за ними всеми. Сегодня Сигизмунд признался, что за моей спиной водят козни. Но кто знает, может это он сделал специально.
Султан на минуту остановился, о чем-то думая, а затем продолжил:
– Я знаю, ты не веришь моему звездочету. Не верю ему и я. Да, да. Не удивляйся. Но в его словах и деяниях есть много достоверного. Научись выбирать изо всей лжи и чепухи это, и ты увидишь истину не за семью замками, а у тебя на ладони. Ты меня понял?
Эмир согласно кивнул. Сердце его тревожно стучало, а виски гудели. Ему было не по себе.
Султан, очевидно, заметил эту перемену и сказал:
– Не волнуйся и успокойся. Тебя они не тронут. Ты им больше не нужен. Им нужен только я. Это я им мешаю строить их коварные замыслы. Они уже давно хотели продать Месопотамию, выманивая меня на это,
но им не удалось. Они хотели ускорить кончину моего ближайшего помощника, то есть тебя, это тоже не удалось. Они же составляют подложные договора с другими государствами, выманивая у меня на это деньги и средства. В общем, много чего происходит за спиной, и всего сразу не увидишь. За наружной покорностью и радушием кроется камень лжи и злоба. Сотри их в порошок, но бойся одного. Бойся сам обрести в себе это же. Это самый суровый урок, который дарит судьба. Я свое отжил. Мне сорок три года, и я еще силен, но та же судьба велит мне сегодня уйти. Это закон природы. Подумай на досуге об этом. Вместе с этим вверяю тебе все грамоты, удостоверяющие твою правоту в управлении империей, скрепленные своей подписью и личной печатью в присутствии нашего походного экумена. Все эти документы предъявишь, а потом вместе с документами моего сына и тем алмазом вложишь в одно место, которое покажешь и сыну. Только ты и он должны знать это место. Оно должно быть выбрано так, чтобы спустя годы могло сохраниться в целости и сохранности. Кто знает, может они еще и пригодятся. Здесь будет указана дата рождения сына и дата моей смерти. Береги экумена. Его могут убить. Каждому хочется изменить свою историю, а от него зависит многое. Что еще тебя интересует, спрашивай, а то я чувствую времени у меня осталось немного, – и султан вновь ближе подвинулся к огню.
Эмир совсем потерял дух. Он как-то сник и не мог прийти в себя. Что за тяжесть свалилась на его плечи? Он и не мог подумать, как это тяжело управлять государством. Мысли бродили у него в голове, но он не знал, о чем спросить у султана.
Тот, видимо понимая, как Абдаху сейчас тяжело, продолжил:
– Успокойся, все образуется. Моя смерть не единственная в этом мире. Многие умирают и ничего. Возьми простых людей. Они мрут, как мухи и живут, как те нищие, только чуть-чуть побогаче и не жалуются, а радуются. Их жизнь ничего не стоит и уходит как-то незаметно и обыденно. Я хотел сделать ее немножко лучше. Передай это моему сыну. И я надеюсь, ты поймешь, что к чему. Я давно за тобой наблюдаю. Ты хороший человек, преданный государству и своему делу, ты любил семью, и ты же ее похоронил, так и не высказав свою боль. Возьми в ученики моего сына и воспитай в нем то, чего так недоставало бы самому тебе и мне. Не бойся наказывать за совершенное. Иногда это очень полезно. Постарайся сломать ему нрав, а затем вновь восстановить. Это хороший урок на будущее. И постарайся выбить дурь и лживую спесь от нашего рода. Мы не затем становились во главе, чтобы люди кричали нам на улицах. Мы хотели лучшей жизни для других, и каждый из нашего рода понимал это по-своему. Я хочу, чтобы ты взял самое лучшее ото всех нас и воспитал в моем сыне. Но не принуждай, а вынуждай. Это главное. Насилие никогда не дает большой пользы. Оно играет роль только тогда, когда человек сам стремится к этому или ему подобному. Но это больные люди. И береги моего сына заболеть этим. На этом я с тобой прощаюсь. Дай мне совершить мой последний намаз, хотя и солнце уже село. Восьми шкатулку. В ней все. И позови сюда экумена через десять минут. Никого больше не зови. Перед смертью я позову сам.
Эмир шагнул в сторону и прошел сквозь ряды охранников. Те отвернулись, увидев, что султан совершает вечерний намаз.
Им запрещалось смотреть на своего повелителя, ибо он являлся для них всех тем одним, который вверял их жизни другим и самому себе.
Спустя десять минут, Абдах вернулся с экуменом. Тот держал в руках, подобную султанской, шкатулку, только побольше размером и менее дорогую.
Султан махнул рукой, приглашая их к себе. Охрана пропустила внутрь к костру, и они приблизились к Осману.
– Садитесь, – показал султан и, обращаясь к экумену, продолжил. – Возьми перо и пиши, – и он продиктовал шепотом то, что хотел указать.
– Хорошо, – вновь сказал султан, – теперь поставь дату сегодняшнего дня и подпись, скрепи печатью и приложи палец к вердикту.
То же проделал и сам султан, передавая потом все это эмиру в руки. Затем он взял документы сына, прочитал и снова произнес:
– Здесь надо сделать то же, – и участники повторили предыдущее.
– Давай сургуч и ленту, – продолжил Осман. Экумен выполнил и это.
– Теперь, разогревайте сургуч и будем опечатывать.
После не очень долгой процедуры нагревания сургуч был приклеен к ленте, а заодно и к бумаге. После чего султан приложил свою личную печать.
– Вот и все, – сурово и сухо произнес он.
Экумен ошарашенно и пугливо смотрел на него, так и продолжая стоять на коленях.
– Да встань ты, – вымолвил Осман, – и позови мою жену и ребенка.
Тот поспешно ушел, а минуты через три спустя к костру подошла женщина. Паранджа была снята с ее головы, и она предстала перед ними с открытым лицом.
Султан не рассердился. Очевидно, она уже знала это, или предчувствовала.
Женщина опустилась рядом с ним и передала в руки спящего младенца. Осман осторожно взял его на руки и, приблизив к костру, пытался рассмотреть черты его лица.
– Нет, не похож на меня, – с сожалением молвил султан, – наверное, есть все же и твоя кровь, – он обратился к жене.
Та молча кивнула головой и вновь взяла на руки ребенка, отходя немного в сторону от костра.
– Люби ее, – вдруг сказал султан, обращаясь к эмиру, – я знаю, это незаконно, но все же можно. Ты ведь знаешь, что я допускал такие грехи, но они ничего не стоят перед грехами других. Я вручаю тебе, Абдах, жену и ребенка. Смотри за ними и береги их. Теперь это твоя семья. Не бойся упомянуть ее имя вслух. Об этом тоже указано в грамоте. Теперь ты будешь моему сыну дядей, и об этом никто не будет знать, даже наши враги. А тебе, жена, говорю. Слушайся его, как меня. Он единственный, кто поможет взрастить нашего сына. Повинуйся ему и не возражай. Я знаю, у тебя осталась там на родине родня. Но ты сильно не переживай. Они уже сюда едут. Прибудут где-то через неделю ближайшим торговым судном. Юсуф держит свое слово. И последнее. Обращаюсь к вам двоим. Соберите всю свою силу в кулак и сожмите его крепче. Не выпускайте из рук то, что должно принадлежать только вам. У меня не было друзей на этом свете, но все же я умею ценить человеческую любовь и прямоту. Тебе, Абдах, я жалую лучшие земли, а тебе, жена, дарю дворец и прилегающий к нему сад. Живите с миром. Это все. А теперь поднимайте людей, я буду говорить им.
Охрана расступилась, когда султан с эмиром направились
к каравану. Некоторые уже спали, но по первому оклику глашатая сразу проснулись и присоединились к остальным.
Спустя минут пять султан, обращаясь ко всем, кто его слышал, произнес:
– Я, ваш повелитель, указанный свыше волей Аллаха, повелеваю и приказываю. Утром выступить в поход и донести слова мои до всех людей, в том числе и в провинциях. Я, глава турецкого престола, Великий Осман, сегодня был отравлен моими ближайшими соратниками, имена которых указаны ранее и поэтому покидаю свой трон. Мое место займет мой сын по совершенству лет. До этого власть передаю эмиру Абдурахиму-ибн-Из-дахиму, который отныне является для вас всех истинным повелителем и управителем. Также оставляю власть и халифату. Они будут руководить вашей духовной жизнью. Я призываю вас соблюдать порядок, должное терпение и исполнять все указы, как мои. Сверху я буду наблюдать за вами и неугодных или лишенных чувства долга буду казнить. На глазах у всех я прощаюсь с миром и оставляю вас наедине со своей совестью. Будьте покорны и справедливы.
На этом султан закончил свою речь и отошел вновь к костру. Люди взволнованно перешептывались и толпились.
Эмир подошел к султану и спросил:
– Что мне делать теперь?
– Успокой людей, и пусть ложатся отдыхать. Завтра в дорогу. Скажи, так приказал я.
Абдах развернулся и пошел исполнять последние указания султана. Вскоре все стихло, и люди разошлись, хотя вряд ли кто мог уснуть после такого сообщения. Спустя час все же сила ночи одолела, и многие уснули.
Султан сидел возле костра, низко склонив голову и, казалось, спал. Но это было не так.
Когда эмир подошел к нему, то тот резко поднял голову вверх и посмотрел. В глазах у него блестели слезы. Взор был несколько затуманен.
Никогда раньше Абдах не видел его таким, как сейчас. Казалось, от него ничего не осталось. Перед ним сидел немолодой мужчина с упавшими глазами, каким-то выдохшимся лицом и телом.
Султан ничего не сказал и понуро опустил голову вниз.
«Наверное, яд действует сильнее», – подумал эмир, присаживаясь тоже к костру.
Султан на несколько секунд вновь поднял голову, и Абдах увидел две огромные слезы, которые падали из его глаз.
Ему стало не по себе. Он встал и прошелся вокруг костра.
«Что это с ним?»– думал эмир, опускаясь вновь подле него, и тут услышал какой-то дальний и глухой голос самого Османа:
– Я плачу, Абдах, и не жалею об этом. Сейчас мой час, а твой пока не наступил. Постарайся понять меня, как можешь. Я не был бы злым и жестоким, если бы люди были сами лучше. Ведь именно они и толкали меня на это. А сколько я сдерживал себя в порыве гнева. Одному Аллаху это известно. Были моменты, когда я хотел снести с лица земли целые города с их жизнями, но все же рассудок побеждал. Я понимал, как они глупы и как долго им еще расти до нас с тобой. Мне не жалко себя, пойми правильно. Я плачу только потому, что многие меня не понимают, да и вряд ли когда-либо поймут. Я также плачу из-за того, что люди в своей глупости просто невыносимы. И я плачу еще потому, что не могу сделать ничего больше, нежели уже сделал. Потому я и ухожу, и не сожалею об этом. Моя душа уже отошла. Куда? Я не знаю, и с тобой беседует только тело, а не бывший султан. Осталось всего несколько минут.
Не бойся расстаться с деньгами и богатством, хотя это и важно. С ними можно принести больше пользы и добра другим. Но бойся остаться один, как я, когда все те, кто тебя окружает, просто не понимают, или предают ото дня в день. Я сожалею о том, что не смог побороть в себе силу зла, хотя без нее я вряд ли добился бы чего-то большего. Все-таки есть что-то не уловимое и наделяющее нас разумом, эмир. Я уже это знаю. Моя голова пуста и свободна, как выеденное яйцо. В ней кружится ветер. Может быть, я когда-то и возрожусь, а Абдах, как ты мыслишь? Нет. Наверное, нет. Не хочу этого. Не хочу смотреть на прошлое тупыми глазами. Может, только тогда вернусь, когда обрету больше ума. Не забывай меня, эмир. Возможно, мы и встретимся где-то там, в небесах, и судьба соединит нас вновь. Но, что это я? Я чувствую, смерть совсем рядом. Сердце мое уже холодеет. Я умираю, Абдах…
Султан умер. Он умер так, как и сидел, склонив голову перед костром, как перед большим и вечным огнем. Он понимал других, а они его нет. Султан думал о них, а они о себе.
«О, Аллах, – вскричало внутри сердце эмира и так сжалось, что, казалось, он сам сейчас умрет, – так зачем ты даешь нам эту жизнь. Жить и видеть, как погибают другие, подобные и не такие как ты сам. Зачем заставляешь нас страдать из века в век!»
И послышалось вдруг Абдаху откуда-то сверху или изнутри, он уже не мог понять:
«Не мы заставляем, а вы сами себе творите зло».
– Что это? – встрепенулся Абдах, уж не послышалось ли ему.
– Нет, не послышалось, – отвечал тот же голос, – это твоя совесть. Она живет в тебе, и она говорит сейчас. Послушайся ее и начни жизнь снова.
– Но как? – спросил внутри себя же эмир.
– Живи, а она подскажет…, – и голос исчез.
Эмир встрепенулся. Слезы застлали ему глаза, но он все же посмотрел на султана. Тот так и сидел, склонившись к огню.
Абдах подошел к нему и приподнял голову. Глаза султана уже закатились куда-то вверх, и он взглянул на него белыми прорезями.
Эмиру почему-то стало жутко, и он быстро прикрыл ему веки. Затем положил тело рядом и еще минут пять сидел задумавшись.
Потом подошел к повозке, пройдя сквозь охрану, и позвал жену попрощаться. Та вышла, все так же не отпуская младенца с рук, и подошла к огню. Склонившись над султаном, она поцеловала его в лоб и одной рукой придержала глаза. Затем встала и ушла обратно. Ни единого стона, окрика или чего-то еще не вырвалось из ее груди. Она словно камень, была спокойна и неприступна.
Абдах с сожалением подумал о том, как жаль ее сейчас. Она испытала всего лишь мимолетную близость, так и не успев полюбить своего мужа. Зато она любила его ребенка. И эту неистраченную силу отдавала ему.
Эмир неожиданно понял, что эту женщину не надо уговаривать и поддерживать. Она сильнее всех. И она выстоит и победит.