Скажем-ка про лето, про тепло, про весну про красну, про зиму студену… Слеталися птицы стадами, садилися птицы рядами, пели они, говорили, между собою рядили: «Кто у нас на море старший, кто у нас на синем младший? На море орел царем, на синем орлица – царица, дикие гуси – дворяне, черные грачи – крестьяне, сера утка – попадьей, коростель – дьячком, малые воробушки – крылошане, синички – молодицы, касаточки – красны девицы. А ворона-то – в ворах придорожных: летом ворона по амбарам, зимою ворона по дорогам; всякого она след перегребает, всякого „братом“ называет… На море филин – водовозом, на море журавль – перевозом; журавль по бережку ходит, людей перевозит, цветно платье не мочит… Эки, ведь, долгие ноги! Эко короткое платье!»
Это присказка, а сказка будет впереди.
Сдружились Мышь с Воробьем, стали они вместе жить, сообща корм добывать и такой промежду себя уговор положили, чтобы что ни промыслят-своруют – все пополам между собою делить.
Разжился раз Воробей маковым зернышком и несет его к Мыши: «На, кусай свою половину!» А Мышь в ту пору голодна была; хвать – и откусила зерна три четверти. Рассердился Воробей, обругал Мышь «воровкой поганою». Не стерпела Мышь обиды. «Сам-то ты кто? – говорит. – Потому тебя и Воробьем зовут, что вор ты и бить тебя надобно». Слово за слово – передрались приятели, и в той драке Мышь у Воробья из хвоста все перья повыщипала.
Полетел Воробей к Льву, звериному царю, на Мышь жаловаться. Просит казнить ее лютой смертью за денной грабеж и обиду. «Срам, – говорит, – мне теперь, государь, без хвоста на улицу выйти: малые ребятишки и те насмехаются». – «Ладно, – говорит Лев, звериный царь, – разберем твое дело. Позвать ко мне Мышь-ответчицу!» А Мышь, она хитра была, догадлива: идет к царю на суд, казанской сиротой прикинулась, левый глаз прищурила, на все ноги хромает, костылем подпирается. «Батюшка, могучий царь, – говорит, – взвел на меня Воробей напраслину. Сам он ни с того, ни с сего, в драку полез, выклевал мне, злодей, левый глаз, все ноженьки разломил, все суставы раздробил. Насилу я от него в нору схоронилася». – «А кто ж ему, Воробью, хвост выщипал?» – «Знать не знаю, царь батюшка, ведать не ведаю. А слыхала я точно от добрых людей, что такой он, Воробей, уж от роду: без хвоста и без совести». Говорит тут Лев, звериный царь, Воробью: «Какие у тебя есть свидетели на то, что и вправду Мышь тебе, Воробью, хвост выщипала?» – «Есть у меня свидетели верные: две сороки да ворона старая». Не принял Лев, звериный царь, воробьиных свидетелей. «Не верю, – говорит, – я всему вашему птичьему роду, а сорокам да воронам разве только дурак, поверит!» И прогнал он Воробья от себя с бесчестьем.
Полетел Воробей к Орлу, своему птичьему царю, пал ему в ноги и стал горько плакаться: «Защити, государь, меня, Воробьишку, холопа твоего верного; не дай моим детям напрасно с голоду помереть! Не вступишься ты своею силою – над нами, птицами, малые ребятишки насмехаться будут». Услыхал Орел про неправый львиный суд да про то, что хулит Лев весь птичий род, – разгневался. Сейчас послал гонца Стрижа звать на свой суд Мышь-ответчицу. А Мышь сидит у норы, над Орлом насмехается: «Какой такой мне судья ваш птичий царь! Пусть-ка сам ко мне придет, я и ему перья повыщиплю».
Как услыхал Орел про это – еще пуще разгневался. Шлет своего ближнего боярина, Ясного Сокола, ко Льву, чтобы выдал он ему Мышь-обидчицу головою, а не выдаст – выходил бы в поле со своею звериною ратью на смертный бой. Лев на своей неправде стал, не выдал Орлу Мышь-обидчицу, вышел в поле со своею ратью звериною, и начался тут между зверями и птицами страшный, смертный бой – из-за четверти макового зернышка.
Бились рати три дня и три ночи без отдыха – укрылось поле мертвыми телами, и птичьими, и звериными; потекли ручьи черной крови. На четвертый день стало подаваться звериное войско: притупились их когти вострые, поломались зубы крепкие. Подалось войско, не выдержало, и пустились звери наутек в леса дремучие, в болота топкие, в теснины горные, а птицы за ними в погоню кинулись.
Остался на побоище один Орел, птичий царь. Сидит он на высоком сухом дубе чуть живой, избитый, израненный.
О ту пору охотился царь в тех местах. Увидал он Орла и хочет его застрелить. Возговорил ему Орел человечьим голосом: «Не стреляй меня, царь-государь, возьми лучше к себе, пригожусь я тебе ко времени». «На какое дело ты мне пригодишься?» – говорит царь и опять в Орла целится. «Не стреляй меня, царь-государь, – молит опять Орел, – сослужу я тебе службу немалую. Возьми ты только меня к себе и корми три года, 3 три месяца и три дня; отращу я себе крылья и добром заплачу тебе». Думает царь и никак придумать не может: чем ему заплатит птица Орел. Нацелился опять, хочет уж стрелу пустить – в третий раз молит его Орел: «Не стреляй меня, царь-государь, возьми лучше к себе, да корми три года, три месяца и три дня. Как верну я себе силу прежнюю, сослужу тебе службу великую».
Смиловался царь над птицей Орлом, взял его к себе и стал кормить до поры до времени. А съедал Орел ни мало ни много – в день по три быка, да медовой сыты выпивал по три бочки. Кормит царь Орла, а сам думает: «Накладно будет мне такую птицу кормить: за три-то года всю скотину в моем царстве переест». Вот прошел год, и велит Орел царю выпустить его в дремучий бор к высоким дубам силу пробовать. Выпустил царь Орла, взлетел тот за тучи темные, ударился с разлету грудью о сырой дуб – раскололся сырой дуб надвое. Говорит тут Орел: «Не собрался я еще, царь-государь, с прежней силою, корми меня еще год». Прошел другой год, выпустил царь Орла в дремучий бор к высоким дубам. Взвился Орел в поднебесье и ударился с размаху грудью о сырой дуб – раскололся сырой дуб на десять частей. «Приходится тебе, царь-государь, еще целый год кормить меня: не собрался я с прежней силою». Прокормил царь Орла все три года, три месяца и три дня. Стал Орел свою силу пробовать; полетел он в дремучий бор, взвился выше черных туч и ударился грудью со всей силы в самый большой дуб – раскололся сырой дуб с верху до корня на мелкие щепы. От того удара богатырского застонал, зашатался дремучий бор. Говорит царю могучий Орел: «Ну, теперь вернулась ко мне сила прежняя. Спасибо тебе, царь-государь, что ты меня, больного, вылечил, прокормил три года, три месяца и три дня. Садись ко мне на крылья могучие, понесу я тебя в свою сторону и заплачу тебе за твое добро».
Сел царь на крылья Орлу, поднялся Орел высоко-высоко, выше леса стоячего, выше облака ходячего и полетел через синее океан-море.
На самой середине моря говорит Орел царю: «Погляди-ка, царь-государь, да расскажи: что за нами и что пред нами, что над нами и что под нами». Отвечает царь: «За нами – море, пред нами – море, над нами – небо, под нами – вода». «Так!» – сказал Орел, встряхнулся, скинул с себя царя, и тот упал в море. Не дал Орел царю потонуть, подхватил к себе на крыло. Три раза так скидывал Орел царя вглубь морскую, три раза не давал погибнуть, после третьего раза его спрашивает: «Что, царь-государь, каково? Небось испугался?» – «Испугался, – говорит царь, – да все надеялся, что ты не дашь мне утонуть». – «То-то: познал, значит, ты теперь, царь-государь, смертный страх. В таком страхе был и я, когда на дубу сидел, а ты три раза в меня стрелять целился; так-то и я в ту пору думал: авось не застрелит, смилуется. Это тебе за старое, чтобы ты в памяти держал: каково смертный страх испытывать и милостивым быть».