«Ад и рай – в небесах», – утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай – не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай – это две половины души.
Теплое весеннее солнце уходило за горизонт, растекаясь по верхушкам деревьев водопадом красно-рыжих красок. Расположенный в низине небольшой городок под названием Ерчи уже погрузился в сумерки. Дневная суета горожан постепенно утихала. Городская пыль, повисшая в воздухе, наконец, начала оседать. Затихала и природа вокруг.
Голоса птиц разносились по лесным посадкам реже и реже. Отблески заката сверкнули в маленьких глазках, пробежали по гладким черным перьям, скатились до середины ели и исчезли.
Ворон был начеку весь день. Долгий день. И чувствовал, что завтра ему уже будет не до сна. Следует набраться сил и подготовиться. Нечто вмешалось в естественный ход событий. Нечто неизвестное, мрачное, жестокое.
19 апреля; среда; 19:01
– Да, я прекрасно понимаю важность происходящего, – Алексей жутко нервничал и слегка запинался.
– Информация об этой операции засекречена и не подлежит огласке, – услышал он в телефонной трубке.
– Разумеется, я отдаю себе полный отчет в том, насколько высоко ваше доверие, а также понимаю уровень ответственности, которая ложится на меня, – не переставая расчесывать пальцами аккуратно подстриженные волосы, Алексей ходил из угла в угол своего кабинета, плотно прижимая телефон к уху.
Он почувствовал, что пальцы руки, сжимающей мобильный, онемели от напряжения. Сердце бешено колотилось, причем, будто не в груди, а в горле. Голова кружилась, и Алексей стал ощущать приближающийся приступ мигрени, которая посещала его пару раз в месяц, полностью выключая тело и разум из всех социальных процессов. В период мигрени он был вынужден закрываться в комнате с черными плотными шторами на окнах, чтобы исключить источники шума и света, погружающие его в состояние тотальной, нестерпимой, чудовищной головной боли.
– Как мне с вами связаться, если вдруг возникнут вопросы? – женский голос в трубке был ровным и уверенным, даже убаюкивающим.
Алексей слушал его и понемногу успокаивался. Но как только подходила очередь говорить, все его существо снова накрывала волна возбуждения и нескрываемого волнения.
– Хорошо, я все понял. Каждый вечер ровно в семь часов буду дома в своем кабинете ждать вашего звонка с дальнейшими инструкциями.
Немного подумал и добавил:
– И подробно рассказывать о результатах наших общих действий.
Женский голос простился с ним. Алексей не успел попрощаться в ответ, когда понял, что разговор закончен. Но это самое малое, что сейчас тревожило его разум. Он был попросту ошарашен происходящим, нажал на мобильном кнопку, которая погружает устройство в спящий режим, и тяжело опустился в кресло.
«Дыши, Леха, просто дыши. И не такое бывало».
Три глубоких вдоха и выдоха, как учила его коллега фельдшер – глубокий вдох и сильный выдох через рот с шумом. Голова наполнялась кислородом, немного отвлекая от пульсирующей боли в затылке.
– Вот черт, – вслух произнес он.
Еще три глубоких вдоха и выдоха. Медленно встал и подошел к окну, отодвинул шуршащую штору. За окном светили фонари и светодиодные лампы торговых вывесок магазинов. Нередко проезжали машины. Алексей жил со своей семьей практически в центре города в большой квартире, доставшейся ему от родителей. Кабинет, гостиная и спальня остались прежними, поскольку родители успели сделать в них достойный ремонт до того, как полностью переехали жить за город в небольшой домик. А вот в детской комнате пришлось навести порядок, чтобы обустроить все под необычную девочку.
– Только я могу все изменить. Аленка слишком глупа и неосторожна, все испортит. Тут нужны характер, интеллект, воля. Я всегда отличался этими качествами. Да мне даже в школе доверяли участие в олимпиадах, одному из всего класса! А в институте? Я же постоянно выступал на конференциях. Вот и сейчас меня выбрали. Меня, не ее, значит, она ничего не должна об этом знать! Тем более, они же четко сказали: «Ни одна живая душа», иначе все будет поставлено под угрозу. Вот черт!
Он суетливо закружил по кабинету, проговаривая мысли вслух. Жена и дочь давно спали, поэтому никто не мешал размышлять о том предложении, которое ему поступило. Воронцов Алексей Павлович – обычный директор школы-интерната, а тут такая честь. Из самого министерства здравоохранения при поддержке министерства образования и ФСБ. Он не мог поверить, что на его мобильный номер может поступить звонок от таких больших людей.
– Итак, я должен действовать строго по инструкции, никому ни слова, никаких записей, отчитываться каждый вечер по звонку из штаба. Самому никому не звонить, на приемы не приходить, не писать писем и обращений, даже если возникнут вопросы. Так, что еще она сказала? Да, что разговор записан. Если я провалю операцию, меня посадят за сговор с террористической группой, а все следы, подтверждающие мою связь с правительством, будут уничтожены. Господи! Во что я вляпался?
Он разблокировал экран мобильного, зашел в список входящих звонков. В самой верхней строчке значилось: «Скрытый номер».
– Нет, мне не померещилось, разговор был, все реально. Значит, их люди принесут препарат в подвал, завтра утром он уже будет в интернате.
Боль в затылке усилилась, все поплыло перед глазами. Алексей был взволнован до предела и снова опустился в кресло. Отдышался и заговорил более спокойно и размеренно:
– По сути, ведь я смогу помочь Ане. Если, конечно, у нас получится провести этот эксперимент. А у нас определенно все получится! Да, иначе и быть не может! Стали б они так рисковать, это ж подсудное дело! Ну, и там же задействованы ученые. Да, точно, она сказала, что препарат уже прошел фазу лабораторных испытаний и тестирование на животных на безопасность и эффективность. Теперь третья фаза – испытание на людях. Секретное испытание. Если все пройдет успешно, проведут финальный публичный научный тест, чтобы препарат был официально одобрен и запущен в производство и продажу. Тогда его дадут нашей Ане. Господи, я смогу ей помочь, ее вылечат!
20 апреля; четверг; 08:49
Заснул Алексей с трудом глубокой ночью, спал тревожно, часто просыпался и окончательно проснулся задолго до будильника. На автопилоте он сходил в душ, оделся и, не завтракая и ни с кем не прощаясь, ушел на работу, что, естественно, встревожило его супругу Алену. Поскольку к ее слову в этом доме давно никто не прислушивался, она снова промолчала.
Впервые за долгое время Алексей решил идти на работу пешком. Жил он в трех кварталах от интерната, поэтому дорога заняла минут двадцать. В пути по сторонам не смотрел, да и вообще ничего не замечал вокруг. Лишь на входе в интернат Алексей обратил внимание на смотрящего ему прямо в глаза ворона, сидевшего на воротах, будто египетский страж Анубис.
Придя на работу, директор первым делом спустился в подвал, где без удивления обнаружил аккуратно сложенные черные коробки. Он насчитал шесть штук. Без этикеток и надписей, без записки, без инструкции. В каждой коробке находилось по шесть небольших коробов, завернутых в стрейч пленку для машинной упаковки. Развернув один короб, Алексей увидел погруженную в наполнитель ампулу объемом шесть миллилитров. Немного дрожащими пальцами он приподнял ампулу и поднёс к свету – жидкость была ярко-желтого цвета.
«Какой насыщенный цвет», – подумал директор.
Так как ключи от подвала имелись только у него, никаких сомнений в подлинности вчерашнего разговора не возникло.
«Ну что ж, эксперимент запущен, ждем дальнейших инструкций».
Вернувшись на первый этаж интерната, уже более размеренным, спокойным шагом Алексей направился прямиком к фельдшеру. Дверь в медицинский кабинет как обычно была открыта.
– Доброе утро, Люся.
– О, Алеш, заходи. Сейчас поставлю чайничек. Ты что, не выспался? Прям синяки под глазами. Что-то случилось? – спросила она участливо.
– Да, Люсь, случилось. Пока сказать ничего не могу. Возможно, и не смогу.
Людмила Агаповна встревоженно взглянула на Алексея, но уже в следующую секунду эффектно поправила полупрозрачную блузку и продолжила суету над чаем.
– Леш, ты меня пугаешь. Рассказывай.
– Люсенька, никто не умер, все нормально. Это даже хорошие перемены. Уверен. Как только появится возможность, ты узнаешь обо всем самой первой.
20 апреля; четверг; 18:24
Вечером за ужином Алексей нервно поглядывал на часы, был задумчив и молчалив. Его жена привыкла к тому, что завтраки и ужины проходят достаточно холодно и обыденно, без трепетных разговоров об увиденных снах или пережитых событиях дня. Последние три года их брак трещал по швам и держался лишь на взаимном согласии жить как соседи. У этих соседей были обязательства друг перед другом, выполнение которых стало фундаментом для неких новых отношений, отдаленно напоминающих семейные и совершенно не похожих на близкие родственные. Но все же Воронцовы жили вместе, праздники проводили вместе, да и для остального мира были обычной семьей без особых конфликтов и разногласий.
Как-то года два назад Алена прогуливалась с дочерью недалеко от интерната и случайно увидела в окне кофейни, расположенной ровно напротив его работы, своего благоверного с какой-то дамой. В груди все сжалось до боли, тело начало трясти. Но, недолго думая, Алена завернула в эту кофейню, подошла к супругу поприветствовать и порадовать мужа встречей с Анечкой, все еще надеясь, что интуиция ее зря пугает. Как ни в чем не бывало Алена, держа Аню на руках, с широкой красивой улыбкой подошла к Алексею и все прочитала в его глазах. Он тут же засуетился, начал всех между собой знакомить, неуклюже оправдываться. Дама оказалась новым фельдшером Людмилой с каким-то странным отчеством. Алена отметила, что новый фельдшер оказался более, чем привлекательным, и не могла поверить в то, что супруг ей изменял. Но в голове сложился такой простой пазл: бесконечные задержки на работе, положительные изменения во внешности Алексея, длительные перерывы в близости. Изменял. Вот с этой новой сотрудницей, с которой они в обеденный перерыв якобы обсуждали варианты борьбы с сезонным гриппом воспитанников интерната, поскольку в остальное время оба страшно заняты.
Алена окончательно поняла, что муж отдалился, спустя некоторое время после знакомства с его любовницей. Алексей расслабился и перестал скрывать, что домой он возвращается исключительно из-за дочери.
«Восемнадцать сорок пять. Какого черта время так тянется?
Интересно, что будет сегодня?
Что, если я где-то допустил ошибку? Они тогда выберут другой интернат, а меня могут вообще убрать, я же слишком много знаю. Да, я обязан убедить их в том, что все чисто! Все так, как в их инструкциях. Было бы, конечно, удобнее, если бы эти инструкции были на бумаге или в электронном сообщении. Я бы подсматривал, убеждался, что все делаю верно, и, может, был спокойнее. Или…
Ну, конечно же, они следят за мной! Сто процентов, у них везде есть жучки. И в интернате, и тут тоже. То есть, пойди что не по плану, меня бы тут же отстранили от дела. Точно! Значит, все в порядке.
Вот я параноик!
Ладно, что может быть сегодня? Дозировки, метод применения вакцины?
Ох, как же тянется время…»
Мысли огромными составами неслись по лабиринтам разума, сбивая друг друга на ходу. Наконец, зазвонил мобильный. Долгожданный звонок со скрытого номера буквально заставил Алексея подпрыгнуть. Трясущимся пальцем он еле попал на зеленую кнопку приема вызова.
– Ал… – в горле пересохло, собственный голос показался ему чужим и хриплым, – Кх-кх, алло? – выдавил он более четко и максимально, на его взгляд, уверенно.
Алексей услышал, как с ним поздоровался какой-то мужчина, который представился неким аналитиком и спросил о его самочувствии.
– Да, и вам доброго вечера. Как я себя чувствую? Не совсем понял.
Мужчина аналитик пояснил, что для чистоты эксперимента они обязаны отслеживать его эмоциональное состояние. Им это нужно с целью предупреждения срыва испытаний из-за возможных отклоняющихся от нормы эмоциональных всплесков куратора – так они называют Алексея в данной операции. Якобы такие всплески могут привести к нежелательной утечке информации или внедрению им собственных нововведений, которые в данном вопросе совершенно неприемлемы.
– Да я вроде бы ничего. А что можно называть отклонением от нормы? – решил уточнить Алексей и узнал, что проблемы с аппетитом, сном, замкнутость, агрессивность, желание поделиться проблемами и многое другое, часть из которого, как он отметил для себя, в его поведении уже присутствует, и есть отклонение от нормы.
Также он услышал, что теперь о его состоянии будут справляться ежедневно, полученную информацию фиксировать в какой-то протокол личного дела и отслеживать динамику эмоций. В случае выявления критических показателей, операцию могут приостановить или прекратить вовсе. Но чтобы не допускать таких крайних мер, ему порекомендовали попить какое-нибудь успокоительное на основе трав, поскольку его сознание должно быть свободным от эмоций, спокойным и уравновешенным. Из всего этого Алексей сделал вывод, что разговаривает с каким-то психологом или вроде того.
– Нет, я в порядке. Плоховато спал ночью, ну, так у меня и раньше такое бывало. Работа с неблагополучными детишками и без того вызывает бессонницу. Так что, да, я в норме.
Психолога, наконец, сменила та самая дама со спокойным убаюкивающим голосом, которая говорила с ним вчера. Выяснилось, что она является разработчиком вакцины.
Алексею были даны четкие инструкции по внедрению препарата и методикам исследования. Наконец, у него появилась возможность поделиться частью информации с Людмилой Агаповной. В связи с сезонным гриппом фельдшер, то есть его Люся, будет обязан вести протокол учета состояния каждого ребенка и передавать этот протокол Алексею вечером для отчетности в министерство здравоохранения. По сути, ему практически не придется врать. Разница лишь в том, что обследование детей будет вовсе не из-за гриппа, а с целью определения усвоения вакцины.
Алексей повторил все инструкции, попрощался и, нажав красную кнопку в телефоне, завершил разговор. Было очевидно, что он почувствовал сильное облегчение после общения с Еленой Аркадьевной. Психолог со своими хитрыми вопросами насторожил Алексея, но новость о том, что в операцию вступает его возлюбленная, явно порадовала директора.
Итак, операция начинается.
21 апреля; пятница; 07:16
– Что там опять происходит? – проговорила Лена, самой себе, но вслух, – Какой-то грохот, как будто под нами что-то упало.
Она заправила за ухо упрямую белокурую прядь, закрывавшую правый глаз, и посмотрела на настенные часы, которые покосились. Зевая, Лена лениво поднялась с постели и поправила часы, после чего ее внутренний червь, заставляющий раскладывать предметы ровно и правильно, свернулся клубочком и задремал.
Лена Панфилова отличалась наблюдательностью и перфекционизмом. Так как она жила в этой комнате третий год, то, естественно, изучила каждый ее миллиметр.
– Я не слышала, я только проснулась.
У Маши Мироновой темнели круги вокруг глаз. Впрочем, как у всех обитателей этого дома.
– Тут постоянно что-то где-то падает и скрипит. Дом-то старый.
Маша, как и все дети, живущие в интернате, называет его Домом, поскольку мало кому удается выходить за его стены до наступления совершеннолетия. По большей части у всех воспитанников интерната еще жив хотя бы один из родителей, но, как это часто случается в так называемых неблагополучных семьях, им нет никакого дела до своих детей.
– Я проснулась раньше тебя и точно слышала шум. Ладно, ты сегодня как спала? – Лена еще не отошла от своего ночного кошмара и хотела получить любую информацию, позволяющую побыстрее избавиться от остатков воспоминаний о нем.
– Отвратительно. Мне всю ночь снился огромный ворон, который пытался выбить окно. Вон то, около Юльки. Говорят, если сразу рассказать кому-то страшный сон, то он не сбудется, веришь? – Маша потянулась и почувствовала ломоту в худощавом теле, но особенно – резкую боль в левой руке, – Ащ-щ-щ, еще рука болит адски, отлежала что ли.
Юлька Савинова в это время крепко спала. Все в комнате удивлялись и завидовали ее способности отрубаться по щелчку, как только лицо касалось подушки. Хоть из пушки стреляй – ухом не ведет. А, учитывая, что ее весь прошлый вечер рвало, сейчас она спала как танк.
– Эй, можно тише!? Тут как бы люди спят! – пробухтела Светка Ларионова из угла комнаты, повернулась лицом к стене и натянула на голову одеяло, высунув из-под него пухлую ногу. Но теперь утреннему сну Светки помешал шум резко открывшейся двери, в которую вошла старший воспитатель.
– Тааааак! А ну все вста-а-али! Скоро обед, они спят, как лошади. Быстро подъем, десять минут на сбор в столовой, – скомандовала воспитатель и захлопнула дверь так, будто та была виновна во всех ее бедах. Аборт в ранней молодости и два выкидыша в последующем, болезненный развод с несостоявшимся отцом, ушедшим вскоре после второго выкидыша к другой женщине – все это сильно пошатнуло ее представления о сказочной любви в большой семье. Женщина сильно располнела, подурнела, и даже лицом, пронизанным глубокими морщинами злобы, стала похожа на чудовище. Так совпало, что большинство работников Дома объединяли проблемы в личной жизни, что, к несчастью воспитанников, выливалось на них бранью или поркой.
Девчонки повскакивали, шепотом матерились и думали только о том, как бы не опоздать на завтрак.
Юлька заметила мелкую трещинку на уличном стеклопакете своего окна – как камешком отбили. И странный свет шел от окна – не солнечный, не пасмурный, а все оттенки синего, темно-синего. И еще: во рту она ощутила привкус крови, хотя никаких ран не обнаружила. Обо всем этом Савинова быстро забыла.
21 апреля; пятница; 07:29
В столовой, как обычно, было шумно. Девяносто восемь детей разного возраста каждое утро завтракали группами по двадцать пять человек с разницей в пятнадцать минут. Все строго по графику. Один из поваров – их было всего четыре на весь Дом, и работали они посменно по двое в смену – уже был на выдаче завтрака, а второй приступил к приготовлению обеда.
Первая группа детей закидывает остатки деревянной манки в рот. Несъедобную кашу они запивают чаем, в который высыпали весь сахар, что был на кухне к завтраку, за исключением пары пакетов отсыпанного поварами сахара, которые уже уложены в их личные сумки. Повара Дома считают так: «Зачем сластить кашу, если можно как следует пересластить чай? Запьют, а в животе все перемешается». Далее, печеньку и яблоко – в карман, ведь вторая группа уже подходит за грязной посудой, чтобы на выдаче еды сдать ее и получить свою порцию еды в чистой. Распорядок питания, мягко говоря, похож на армейский, а точнее – на тюремный. В Доме, если не считать переслащенный чай, все сладости достают только на проверках.
Уже на входе в столовую Юльку замутило.
– Что за тошнотворный запах? – спросила она подруг.
Миронова выпучила глаза и низким, вороватым тоном спросила:
– Какой запах? Савинова, эй, ты в норме? Ты и так всегда белая, а сейчас чет совсем бледная, как дохлая. Кэти Макграт[1] теперь вообще отдыхает со своей белой кожей, – девочки часто сравнивали Юлю с красавицей Кэти за схожесть сочетания белой кожи и жгуче черных волос.
Пока все усаживались за стол, мимо прошёл Лешка Кондаков и успел стащить у девчонок два куска хлеба.
– Ну, ты и скотина, Кондаков, – гаркнула ему в спину Светка Ларионова.
– Скотина – твоя мать, а ты и без хлеба свинота, – ответил Кондаков и кинул Светке средний палец свободной руки.
За Кондаковым шел Андрей Симонов, который все видел, но на вопросительный взгляд Светки лишь развел руками. В этом Доме такие порядки: держи свое при себе так, чтоб не уперли, иначе сам виноват.
– Тварь! – шепотом, почти беззвучно произнесла Светка и пошла красными пятнами от ярости. Кожа на ее скулах начала подергиваться, что было знаком сильного раздражения.
Многие в Доме все еще ждут своих матерей, но точно не Светка. Ее мать сменила нескольких сожителей и нарожала себе еще четверых детей. А старшая дочь для нее осталась в далеком прошлом. И Кондакову, как и многим другим жителям Дома, это известно. В Доме сложно скрывать обиды на родителей. Эти обиды как сближают жителей Дома, так и делают их врагами, если служат в качестве оружия в бою.
– Ларионова, забей. Я, похоже, вообще есть не буду. Все воняет дерьмом, тухлятиной, вы не чувствуете? – Юлька действительно сидела бледная и вспотевшая.
– Юль, так ты вчера выблевала все, что съела, – забеспокоилась Маша Миронова. – Если и сейчас не пожрать, с голоду свалишься, и таскай потом тебя. На, попробуй ложечку? Манка вроде бы сегодня ничего. Ну, хоть чаю с хлебом? Чай сегодня тоже с каким-то вкусом, может, ромашковый или мятный, не пойму, с какой-то травой. Вчера перед сном тоже чет такое давали.
Юлька сделала выдох и глотнула чай. Но надолго он в ней не задержался – девушку вывернуло в собственную тарелку с кашей. Конечно, помимо глотка чая, в Юльке ничего не было, поэтому ее рвоту никто не заметил, кроме соседок по комнате.
– Блин. Как мне теперь есть? – с отвращением спросила Светка. – Савинова, ну ты даешь! Теперь все воняет твоей блевотиной. Иди в медпункт, может, у тебя отравление или грипп какой.
Юлька поспешно встала из-за стола и вышла из столовой.
– Панфилова, твой че, не может этому идиотине Кондакову объяснить, что у своих не воруют?!
– Свет, ну они что, должны подраться? Андрей уже объяснял Лешке. Тот или совсем тупой, что скорее всего так и есть, или привычка все всегда тырить пропитала его до костей и работает без исключений, – ответила Лена разочарованной Светке.
– Зато как Симонов на тебя смотрит, Лен, – на выдохе проговорила Маша, – ну, как в фильмах про влюбленных, поняла? Такой томный взгляд. Мне кажется, что у него даже кадык дергается при виде тебя!
Девчонки захихикали.
Пока Юлька шла по коридорам, она сумрачно пыталась понять вкус этого странного чая. Привкус рвоты сбивал ее.
– Ты пришла, – спокойно произнес ее внутренний голос.
Действительно, Юлька стояла у медкабинета, дверь которого была приоткрыта, и надо было ее немного толкнуть, чтобы хватило места пройти. Но что-то случилось с этой дверью – она переливалась в мутной темной радуге. Юлька никогда ранее ничего подобного не видела. Точнее, не видела такого сочетания цветов. Вся дверная коробка словно качалась в излучениях оттенков зеленого и синего. Дурной знак, там что-то происходит. Что-то плохое.
Юлька не знала, по какой причине она видела гамму из сотен и тысяч оттенков цветов. Радуга, которую рисуют в раскрасках, учебниках и рекламных роликах, для нее всегда была примитивной и даже ущербной. Как-то она пыталась подсчитать оттенки, которые могла различить, но постоянно сбивалась, даже если пыталась придумать им названия и записать.
Палитра цветов, которую видела Савинова – не единственное, что отличало ее от других детей, с которыми она когда-либо пересекалась. Зрение, вкусовые рецепторы, обоняние были не как у всех. А надо быть как все. Юлька это знала с шести лет, когда заявила матери, что у ее нового «папы» лицо вымазано землей, и пахнет он речкой.
– Ты че несешь, дрянь, рот закрой и марш в комнату! – взрываясь, приказала ей мать.
Она считала, что не так-то просто найти мужика, когда у тебя свисает жирок на животе, да еще маленькая дочь в доме, в коммуналке-то. Дети в таких вопросах – чемодан без ручки: нести тяжело и бросить вроде как жалко, и отдать некому. Да и что люди скажут?
– Мам, я боюсь папу, он странный, – запротестовала в тихих рыданиях Юлька, прижимаясь к ногам матери и видя, что новый «папа» как раз находится в комнате.
Тогда мать старательно выпорола Юльку, приговаривая, что научит эту мелкую паршивку уважать старших. Для матери это был единственно верный способ воспитания, других она не знала, поскольку ее детство мало отличалось от Юлькиного.
С тех пор Савинова усвоила главный урок – держи язык за зубами. Лишь спустя годы Юлька узнала, что того самого нового папу нашли мертвым у берега реки года через три после того, как ее определили в интернат. Напился на рыбалке и утонул. Или убили и бросили в реку. Неспроста девочка предвидела именно такой конец его жизни. Она имела врожденный дар, уникальный редкий дар, непонятный другим людям.
Большинство людей имеет три типа колбочек – чувствительных рецепторов сетчатки глаза, что позволяет им различать спектр из семи миллионов цветов. Другие миллионы цветов, представленные во вселенной, являются недоступными почти никому, кроме животных и некоторых женщин. Эта аномалия дает таким исключениям возможность распознавать огромный спектр, состоящий из ста миллионов цветов. По сути, Юлька способна видеть полный спектр радуги цветов, включая те миллионы цветов, которые остаются недоступными даже нашему воображению. Аналогично Юлька воспринимает вкусы и запахи.
И даже если бы мать столь жестоким методом не научила ее помалкивать, Савинова бы все равно не смогла описать другим людям, что она видит и чувствует. Но и это еще далеко не все.
Юльке, различающей сложные оттенки, в значительной степени было тяжело представить себе те цвета, которые видят другие люди. По этой причине при прохождении стандартных тестов в школе она не могла объяснить учителям и медикам, какие цвета перед ней. В результате Юльку просто записали дальтоником в ее медицинской карте.
Стройная, белокожая с черными роскошными волосами до пояса Юлька разительно отличалась от других подростков. Но никому не было дела до того, дальтоник она или одаренная.
Девушка стояла у двери в медкабинет в полном ступоре, не чувствуя собственного тела. Впервые в жизни Юльке стало настолько страшно, панически, что она еле сдержала крик: «Кто-нибудь, заберите меня отсюда!»
Она услышала голос – в голове мелькнул чей-то ответ. Кто-то ее услышал. Кто-то, кто одновременно был здесь с ней и очень далеко от этого места. Внимание Юли снова переключилось с мимолетного ощущения некоего диалога на то, что было прямо перед ней.
«Что за хрень!? Что тут творится? Запах из столовки здесь в сто раз сильнее и противнее!»
Юлька с трудом подавила рвотный рефлекс. Пересилила себя, шагнула в кабинет и в этот момент отчетливо услышала в голове знакомый мужской голос: «Я найду тебя, но, пожалуйста, продержись еще немного».
Юлька подвисла, не понимая, что происходит. Либо у нее сильнейшие галлюцинации, либо она действительно слышала эти слова. Что-то екнуло в груди. Она знала, чей это голос! В своих фантазиях она говорила с ним.
– Эй, что стоишь, как вкопанная? Ты ко мне, нет? – фельдшер рукой поманила Юльку в кабинет, – Что-то выглядишь ты плоховато.
Людмила Агаповна, для коллег просто Люся, положила одну аккуратную ножку в чулках и лаковых туфлях на высоченной шпильке на другую, поправила высветленное каре и строго взглянула на Юльку.
Кабинет был завален папками с документами, на обложках которых были какие-то надписи. Буквы и цифры расплывались в глазах, но Савинова смогла различить, что на папках были указаны знакомые имена детей, живущих в Доме, по всей видимости, их даты рождения и какие-то непонятные формулы.
– Да, Людмила Агаповна, у меня, наверное, отравление или грипп, меня подташнивает.
– Ну, отравиться ты тут точно ничем не могла. Садись, температуру измерим. Еще есть жалобы? – фельдшер уже стряхивала ртутный градусник, взглядом изучая Юльку.
– Да вроде бы нет.
– Спишь как? Кошмары снятся или просыпаешься среди ночи? Голова, может, болит или кружится, тело ломит?
«Девчонки по дороге в столовку жаловались на кошмары, все как одна. Почему она спрашивает про мой сон в первую очередь, если у меня грипп?»
– Нет, нормально сплю, спасибо, – Юлька сделала вид, что ее заинтересовал календарь на стене, – какие красивые бабочки на этом календаре. Надеюсь, скоро похожие бабочки начнут летать в нашем дворе. Я соскучилась по лету, а вы, Людмила Агаповна?
– Так, не болтай. Засеки время и через пять минут дай градусник. Ты мешаешь мне работать, – заворчала фельдшер.
«Да уж, люди не меняются. С ними всегда надо держать язык за зубами, окей!» – Юлька смиренно выждала пять минут и протянула фельдшеру градусник.
– Тридцать шесть и четыре. Нормально все, гриппа нет. Кушай хорошо, пройдет твоя тошнота. Что сидишь? Иди уже.
– Спасибо, Людмила Агаповна, вы меня успокоили, – выдавила Савинова и просочилась вон из медкабинета.
21 апреля; пятница; 07:53
Аромат свежесваренного кофе разливался по всей квартире молодого, но весьма успешного IT-специалиста. На стенах двухуровневой квартиры располагалась мозаика фотоснимков, сделанных Денисом, его родными и друзьями в различных городах и странах, где он успел побывать, начиная с шести лет жизни. В проигрывателе негромко играла пластинка Linkin Park[2].
Денис мог позволить себе работать на мировом рынке из собственной квартиры в Москве. А мог жить в любой точке мира, где имеется высокоскоростной интернет. Все же в родном городе ему было уютнее и комфортнее.
Успех к Денису пришел тогда, когда он осознал свои возможности, а также то, как их грамотно применять. Благодаря прекрасной генетике, высокому уровню интеллектуального развития, поддержке родителей и собственному упорству, он раньше своих сверстников окончил школу и вуз. Еще будучи студентом, получил высокооплачиваемую должность в одной из московских фирм, работающей в сфере IT-технологий.
Таким образом, к двадцати трем годам Денис зарабатывал примерно в десять раз больше любого из своих одноклассников. Однако, основным его талантом был не столько интеллект, сколько нечто иное, что он старательно скрывал даже от ближайших друзей.
Огибая кухонную барную стойку по пути к компьютерному столу, Денис внезапно сложился вдвое от дикой головной боли, пронзившей все тело вдоль позвоночника.
«Кто-нибудь, заберите меня отсюда!»
Потоком в голове Дениса потекли картинки и звуки: серые стены комнат, полных боли несчастных детей; маленькая девочка и склонившийся над ней мужчина, по всей видимости, ее отец; цветовые волны, которые излучает какая-то дверь; забитый коробками серый подвал неизвестного ему дома; сбитое ужасом дыхание девушки, которую он точно уже видел или слышал, а, может, и говорил с ней.
Все постепенно стало складываться в мозаику, хоть и без множества деталей. Примерная картина стала вырисовываться в сознании Дениса. Он знал эту девушку. Она преследовала его долгие годы. Сначала ребенком приходила во снах, потом повзрослела и мерещилась в толпе. Но каждый раз, когда Денис пытался прикоснуться или заговорить, она исчезала, уходила, растворялась в воздухе. Он все вспомнил, каждый момент, когда видел ее в своем воображении. Вспомнил, как зарождалось его чувство к ней, глубокое чувство любви и преданности. Он слышал ее запах, ощущал тепло ее тела. Какая-то сила притягивала их друг к другу, готовила к встрече. Им суждено было встретиться именно сейчас, чтобы найти спасение друг в друге. Денис нисколько в этом не сомневался, как и в том, что она чувствует то же, что и он.
– Я найду тебя, но, пожалуйста, продержись, – ответил Денис в своей голове, точно не зная, услышит ли девушка, но отчаянно желая, чтобы она все-таки услышала.
Примерно через три минуты после начала приступа Денис очнулся на полу, облитом кофе. Медленно поднялся, огляделся по сторонам.
– Воу! Во дела… – сказал он вслух.
В окно лился утренний весенний солнечный свет, заливавший поблескивающие на полу лужицы кофе. Проигрыватель отключился. На микроволновой печи и холодильнике часы показывали 00:00, из чего Денис заключил, что в квартире произошел скачок электричества.
«Какая сильная энергия! Она чертовски далеко… а будто в соседнем доме. Ее сила росла, как и моя».
Пока Денис размышлял о случившемся, на автомате успел сходить в ванную комнату за шваброй, протер пол от кофе, вымыл руки и переоделся.
«Я обязан ей помочь. Я должен ее забрать».
С этими мыслями парень принялся собирать команду, члены которой еще не подозревали о существовании друг друга. Но Денис точно решил, что момент, к которому он, сам того не понимая, давно и с особой тщательностью готовился, настал.
21 апреля; пятница; 20:04
По оттенкам дизайна и элементам декора комнаты можно было определить, что она, несомненно, принадлежала девочке: аккуратные миниатюрные шкафы, шторы с драпировкой, педантично застеленная кровать с нежными оборками по периметру и струящийся балдахин, кукольная мебель, чайные наборы и прочие элементы комнаты были подобраны с утонченным вкусом в единой гамме цветов – от чайно-кофейного до розового. Все это, как правило, вызывает умиление и желание потрогать предметы декора.
Раскраски с героями диснеевских мультфильмов и животными, цветная бумага и канцелярские принадлежности располагались на письменном столе, который был ничуть не выше, чем в детских садах.
На книжной полке стояли различные обучающие книги с яркими обложками. Среди них слева ровными рядами находилась вся серия энциклопедий «Я познаю мир», народные сказки, различные буквари с музыкальным сопровождением и многие другие популярные детские издания. А справа стопкой были сложены книги, по всей видимости предназначавшиеся родителям. Такие названия нечасто встретишь в среднестатистической семье: «Нейропсихология детского возраста», «Основы детской психиатрии», «Коррекция при нарушении развития высших психических функций у детей» и, наконец, «Ранние признаки аутизма и АВА-терапия».
На стенах комнаты были развешены семейные фотографии. На одной из них была небольшая надпись: «Анечка, мама и папа».
На ярком мягком напольном ковре был изображен Винни Пух и остальные герои советского мультфильма, поверх которых были разбросаны уже не нарисованные, а настоящие кубики и мячи разных размеров.
Опершись спиной о край кровати, в мягких розовых колготках и футболке того же цвета с принтом кота из «Шрека» сидела увлеченно занятая игрой хозяйка комнаты – та самая Анечка с фотоснимка. Рыжие кудрявые волосы были забраны в пучок резинкой-спиралью.
За плотно закрытой дверью слышались громкие удары переворачивающейся мебели, сопровождающиеся криками отца и истошными мольбами матери остановиться. Слышалось это, как музыка, где-то далеко, на улице или в телевизоре.
– Какого хрена ты подслушиваешь мои разговоры?! – в глазах Алексея сверкала ярость. И что-то еще, более гневное, беспощадное.
У Алены мгновенно похолодели пальцы рук и ног.
– Чего ты добиваешься своей слежкой? – он грозно рычал на весь дом, как дикий огромный зверь, которого Алена не знала до настоящего времени, даже не замечала намека его присутствия в человеке, с которым жила много лет, – я думал, нам обоим давно стало понятно, как мы живем! Ради Ани, ты мне никто! Ясно?!
– Леш, да я же не подслушивала, – начала оправдываться Алена. – Я случайно, я вообще мимо шла.
– Мне плевать, как ты услышала, это тебя не касается!
– Как не касается, если я теперь знаю. Как мне жить с этим?
– Я должен что-то сделать, ты понимаешь?! Ты понимаешь, что эта операция – решение проблемы нашей Анечки?
– Я…я, – Алена начала плакать, – зачем ты так со мной? Нельзя манипулировать Аней, мы же договорились этого не делать, – в глазах Алены читались глубокая обида и страх.
– Нет, ты мне ответь! Чего ты ноешь? Ты тряпка, тупая никчемная тряпка! – редеющие остатки волос Алексея торчали в разные стороны, как антенны старого телевизора, ловящие сигнал из космоса. На лбу мужчины выступили мелкие бусинки пота.
– Не называй меня так, – сквозь слезы молила мама Ани. – Леша, я прошу тебя, Ане нужна помощь врачей, а не какие-то там секретные эксперименты, как ты не поймешь?
– Ален, да насрать твоим врачам на нее! Осмотры, лекарства, реабилитация – все это хрень собачья! Задачки ваши идиотские. Например, задание: «Напиши букву А». Там же этапы какие? Возьми в руку карандаш, – Алексей стал умышленно коверкать слова, которые произносил высоким, якобы женским голосом, – удерживай карандаш с помощью мышц кисти так крепко, чтобы он не выпал, надави на карандаш с достаточной силой, чтобы на бумаге остался след, напиши букву правильно. Я ничего не перепутал? – Алексей со злобой уставился на Алену.
– Да, все так, – Алена пока не догадывалась, к чему клонит муж.
– Ален, ей пять. Пять! Она на горшок не всегда сама ходит. Сколько времени она будет учиться писать эту ссаную «А»? Три года, десять лет? Дерьмо, а не адаптация. Аньке это не поможет! Она уже слишком сильно отстает от сверстников. Да какой там отстает, она нас-то не воспринимает. Ну, чего я распинаюсь, ты для нее – мебель, я для нее – мебель. А тут тебе жизнь сама преподносит реальный шанс на нормальную жизнь. Мне предлагают реальную возможность ее вылечить, – Алексей резко осекся, опасаясь, что соседи его услышат, и заговорил тихим голосом. – Какие-то опыты, это недолго. Я об одном прошу: не смей мешать. Слышишь? – он помолчал несколько секунд, видимо, решаясь озвучить рвущуюся из него мысль, но будто другая часть его сознания противилась этой мысли, – Иначе я тебя убью, ясно? – его голос звучал хладнокровно, зрачки увеличились, глаза помутнели и блеснули смесью ярости и безумия.
Алена застыла на месте. Пусть они давно отдалились, но по-прежнему Леша оставался для нее самым близким человеком во всем мире. Его слова наполнили Алену страхом и что-то разорвали внутри, облив внутренности раскаленной лавой. Она потеряла дар речи.
– Леш-ш-ш, што ты нес-с-сешь? – наконец, выдавила из себя Алена. – Уб-б-бить? Меня? За ш-ш-што? Там же тож-же дети…Господи, Леша, – мысли путались, она начала заикаться, как в детском возрасте.
После некоторого раздумья Алексей опять заговорил. Совсем тихо, так, чтобы слышать могла только его жена.
– Они – дети, да. Но вот, что я думаю об этом. Дети-то ничьи, они никому не нужны. Ты же знаешь нашу систему. Ни родителям, ни государству они не нужны. И никогда не будут нужны. Для них уже уготовлены специальные места в ПТУ, в психушках, за решеткой и на кладбище. Единицы смогут стать людьми. На пятьдесят человек, ну, пара, может, адекватных, а остальные – отбросы общества, биопомойка. Тут в нормальных-то семьях растут идиоты и олигофрены, а что взять с этих? Господи, изо дня в день я наблюдал за их перепадами настроения, истериками и агрессией. Изо дня в день я пытался собрать и раскрыть в каждом из них хоть что-то, похожее на человека. Ален, я тебя прошу, ну я что, снова тебе буду рассказывать о выпускниках интерната? А? Или статистику тебе озвучить? Может, этот эксперимент для них – единственная возможность внести важный вклад в историю человечества. Если ты так болеешь за них, так не лезь в это, занимайся Анечкой и не мешай. Все! Теперь иди к ней, мы пошумели, надо ее проверить.
Алексей подошел к супруге и обнял так, будто не пытался попасть в нее табуретом всего лишь пару минут назад. Алена не верила своим глазам и ушам. Она не узнавала мужа и вообще не могла поверить, что весь этот ужас происходит в реальной жизни.
Аня сидела среди разложенных в ровные рядочки игрушек, в которых она чувствовала себя в безопасности, в своем мире, особенном, спрятанном ото всех.
– Ц… ц… ц… ц… – Аня словно пробовала что-то на вкус, с шумом и смаком оттягивая язык от неба. Она так делала последние несколько месяцев, если на планшете с рисунком любимого розового единорога заканчивался мультфильм, и в комнате становилось невыносимо тихо. Чтобы сохранить внутреннее спокойствие, она напевала никому неизвестные мелодии либо однообразно повторяла какие-то слоги, например: «Диди-ди-ди-ди», либо монотонно цокала.
Она поднимала вверх на вытянутую руку плюшевый кубик, который с легкостью помещался в неестественно вывернутом детском кулачке, и отпускала его, а тот падал и мягко откатывался чуть в сторону.
– Казды-ы са-а-ам за-а сибяа-а-а, – спокойно протянула Аня. Затем медленно поднялась на ножки, продолжая цокать, подошла к кубику, подобрала его и села с ним в руках на свое прежнее место. Аня снова подняла кубик вверх и отпустила его. Когда кубик остановился на ковре, она повторила:
– Казды-ы са-а-ам за-а сибяа-а-а.
В углу комнаты из кошачьего домика высунулась усатая морда Марсика, который понял, что выспался. Кот потянулся передними лапами вперед, прогибаясь всем телом и пробуждая мышцы ото сна, затем, грациозно ступая, подошел к Аней и сел рядом, манерно уложив пушистый хвост вокруг себя.
Вспомнив, что по пути он наступил на бусинку, Марсик решил срочно отмыть испачканную об украшение лапу, а заодно и поправить педикюр. В этот момент кубик остановился, и Аня снова стала подниматься, чтобы поднять его. Раздался короткий вопль обиженного кота – Аня наступила ему на хвост и зависла на секунду, после чего спокойно продолжила свой путь к кубику, не глядя на кота и не прекращая цокать. Игра продолжилась.
Она так играла второй час, нисколько при этом не утомившись. И не замечая кота. И родителей. И других людей. И другой мир.
Дверь тихо приоткрылась. В дверном проеме появилась Алена с красными, влажными и припухшими от слез глазами. Она была уверена, что Анечка не понимала происходящего, но, несмотря на это, на подсознательном уровне все равно испытывала перед дочерью чувство вины за внезапную ссору с ее отцом.
– Милая, ты играешь в кубик? – ласково спросила Алена Анечку, мягко приглаживая выпавшие из хвостика малышки пряди волос. Но Анечка продолжила свою игру, не проявляя к озабоченной матери ни малейшего интереса. Зато Марсик мгновенно оживился, увидев в зоне досягаемости хозяйку холодильника, в котором хранится весь его корм, и, притворно делая вид, будто проходил мимо, направился к ней попрошайничать.
Алена тяжело выдохнула из груди воздух, пропитанный горечью и беспомощностью в поиске причины всех ее бед. Она не никак не могла понять, в какой момент свернула к пропасти, в которую сваливается, цепляясь за скользкие глинистые края? Что можно было натворить в прошлой жизни, чтобы сейчас так жестоко отрабатывать свою карму? Да и не особо-то она верила во все эти кармически-нумерологические штучки. А, может, уже верила, поскольку обращалась и к бабкам, и к астрологам. Ни одна из них не сказала Алене заветное: «Эй, еще пара недель и все, дочь поправится, ты перестанешь считать себя плохой матерью, да и муж тебя снова полюбит!». Все тщетно. И одно было очевидным – у нее крупные проблемы с неадекватным мужем и неизлечимо больной дочерью. Когда-то успешная гимнастка и отличница, теперь же располневшая и несчастная неудачница. Она понимала, что построила песчаный замок, который сейчас практически размыло водой. Зачем она потратила столько сил? Зачем вложила столько эмоций? Почему она не построила его чуть дальше от берега? Может, тогда бы ей удалось сохранить этот замок. Она знала, что после этого осознания обратного пути уже не будет. Отчаяние душило Алену крепкой хваткой, выкручивая все внутренности.
Зачастую, мы видим в людях недостатки очень смутно, пока владельцы недостатков не обратят на них наше внимание собственными дурными чертами, вроде холодности или необоснованной жестокости. А достоинства человека в момент очарования приобретают характер возвышенный, сродни героизму. Таким героем Алена увидела Алексея когда-то давно и влюбилась. Что же случилось теперь? За что ей такое? Или, как сейчас модно говорить, для чего? Что, в конце концов, она должна понять, проработать, сделать или вынести, чтобы в ее жизнь вернулась белая полоса? Чтобы прохожие при виде ее с Аней не косили взгляды и не перешептывались: «Ах, какая невоспитанная девочка! Эти «яжматери» повсюду! А потом наши дети страдают в обществе таких детей!» Никому ведь и в голову не придет, что дело вовсе не в воспитании. Никто не задумался о том, что Аня не такая, как другие дети. И она достаточно хорошо воспитывается в полной и любящей ее семье. Просто она необычный ребенок. Не плохой, а необычный, отличающийся от других. Если она кричит, то это не означает дурное воспитание. И нет в этом вины ни Ани, ни Алены. Никакой вины. Если бы от Алексея шло хоть какое-то тепло, жена бы легче справлялась с тем, что выпало на ее долю.
С этими мыслями Алена механически искупала и подготовила Аню ко сну, собрала разбросанные по полу игрушки, и, не вникая в текст, прочитала дочери несколько сказок на ночь.
Когда Анечка заснула, Алена тихо вышла из комнаты. В коридоре был еле слышен разговор Алексея. Она догадалась, что муж с кем-то говорит по телефону.
– Да, все по графику.
Тишина, он слушал ответ.
– Да, я подготовлю расширенный отчет.
Тишина.
– Есть отклонения, да. Я соберу более полную информацию, меня самого это несколько беспокоит.
Тишина.
– Да, и вам доброй ночи.
Алена подошла к Алексею, когда тот выключил мобильный.
– Это из министерства? – взгляд жены был уставшим и напряженным, но твердым.
– Ален, иди спать и перестань об этом думать. Это тебя не касается. Я все сделаю сам, Аня поправится.
– Как я могу не думать? – с отчаянным выдохом Алена опустилась в кресло.
– Ну, так. Купи себе успокоительное. Травки какие-нибудь. Хочешь, я попрошу выписать что-то посильнее?
– Посильнее? Ты хочешь подсадить меня на антидепрессанты и транквилизаторы, чтобы я точно не смогла тебе помешать?
– Ну что ты несешь?! – в голосе Алексея снова послышалась злоба.
– Прости, я действительно говорю глупости, – примирительно заговорила Алена. Она прекрасно понимала, что в их ситуации худой мир лучше доброй ссоры. – Чем я могу тебе помочь?
– Ален, я справляюсь. Никто не должен ничего знать. Уверен, они уже в курсе, что ты подслушала. Но, во всяком случае, в разговоре сейчас виду не подали. Наверное, это значит, что все в порядке. Пока в порядке. Ты мне действительно поможешь, если все это останется нашим секретом. Я рассчитываю на тебя. Аня рассчитывает на тебя. Понимаешь?
– Понимаю.
– И, ради бога, занимайся дочерью и домом. Ты ей нужна, ты же знаешь. Хватит пилить мне мозг, – он немного помолчал и добавил. – Иди в постель, я скоро приду.
21 апреля; пятница; 20:47
– Марина Федоровна, добрый вечер. Простите за поздний звонок. Я звонил вам днем, но, видимо, вы были заняты и не ответили. Меня зовут Андрей Сергеевич. Я являюсь сотрудником научно-исследовательского института имени Разумовского. Дело в том, что мы могли бы помочь вам…
– Как вы узнали мой номер? Кто вам его сообщил?
– … помочь вам определить ваши возможности и способы их применения, – на другом конце повисла секундная тишина, потом голос продолжил вещать чуть менее уверенно. – Понимаю, что я не первый, кто к вам обращается, но ваши возможности могли бы помочь науке и многим людям. Вы уникальны, понимаете? Вы можете спасти жизни людей.
– Если вы еще раз мне позвоните, я обращусь в полицию, вам все понятно!? Или помочь вам определить ответственность за вторжение в личную жизнь? – голос Марины звучал крайне раздраженно, но уверенно. Она привыкла к таким протянутым «рукам помощи», за которыми стоит единственная цель – прославиться и заработать кучу денег на ее особенностях. Или проблеме.
Все, кто когда-либо имел дело с Мариной, понимал, что нужно отдавать полный отчет каждому произнесенному слову и каждому произведенному действию. Ей не требовались записывающие устройства и прочая фиксирующая техника. Она всегда готова без предварительной подготовки припомнить любой факт своей и чужой жизни, поскольку она в состоянии легко оживить в своей памяти дату, время и любые другие мельчайшие детали события, которое с ней или в ее присутствии когда-либо произошло.
Мозг Марины – это просто бесконечный ресурс памяти, своеобразный видео-, аудио-магнитофон, который всегда можно легко «перемотать» на необходимый его хозяйке момент жизни из прошлого.
Такая способность сулит огромное количество плюсов и, на первый взгляд, не имеет никаких так называемых подводных камней, способных подпортить кайф от филигранного мастерства манипулировать своей памятью.
Отключив телефон, Марина закуталась в плед и уставилась в стену. В глазах поплыли яркие четкие картинки – она в легком бежевом сарафане с огромными наколенниками и налокотниками катится по набережной на скейте. Это был ее третий и вполне успешный «заезд». Из бумбокса на скамейке играет песня «Complicated» Avril Lavigne[3].
– Ты меня удивляешь, у тебя талант катать, – улыбаясь, встретил ее парень в рваных джинсах и белой бейсболке, натянутой козырьком на затылок. Рельеф его накачанного пресса с капельками пота в углублениях мышц переливался в лучах послеобеденного солнца. Он был красив, умен, добр, и, несомненно, очарован Мариной.
– Я быстро учусь, да, – покраснев, отреагировала девушка на комплимент парня в бейсболке.
Это была ее первая любовь. Любовь с первого взгляда. И последняя. Парень сломал спину и раскроил череп, выполняя трюк на сноуборде. Два с небольшим месяца провел в коме, из которой так и не вышел. Марина хотела быть рядом с ним до последнего вздоха, и, по сути, была рядом – под дверью реанимации, куда ее, конечно же, не пускали. И сейчас она очень хотела бы все забыть. Но прошло шестнадцать лет, а помнит Марина каждую секунду этого кошмара.
Такая особенность практически сводит на нет способность женщины к усвоению знаний, так как она не может концентрироваться на новых вещах. Кое-как закончила школу и техникум. Выглядит это так, как если бы ее память была привязана к конкретным предметам, вещам и образам. Прошлое всплывает настолько ярко, что у Марины практически нет возможности полностью сосредоточиться на происходящем вокруг нее. От реальности ее отвлекают погружения в прошлое и воспоминания.
С сотрудниками, имеющими навык выключиться в процессе выполнения работы, чтобы повспоминать пережитое, готов мириться не всякий работодатель. Марина смогла найти пристанище в колл-центре, где каждый телефонный звонок выдергивал ее из воспоминаний и напоминал о прямых обязанностях. Коллектив колл-центра состоял из трехсот с небольшим человек и принял ее достаточно тепло. Учитывая тот факт, что все сотрудники были разными, душой они были так же добры и открыты, как сама Марина. К тому же Марина всегда выглядела достаточно ухоженной: идеально подобранные вещи спортивного кроя, ухоженные ногти, легкий и всегда уместный макияж, стильная короткая стрижка. Марину всегда сопровождал тонкий приятный шлейф неплохого парфюма. А полнота и неуклюжесть, которых она так стеснялась, ни коим образом не повлияли на отношения с сотрудниками. Это также стало важным фактором при выборе места работы.
Разумеется, о ее способностях узнали и в коллективе колл-центра. Где бы Марина ни появлялась, еще со школьной поры, о ней шла молва. И, как следствие, на Марину периодически выходили разные профессора, врачи и исследователи, которые предпринимали попытки заполучить в работу ее необычно функционирующий мозг.
Таким образом, память Марины, хоть и являлась совершенной, была не в состоянии работать в том направлении, в котором ей это наиболее важно здесь и сейчас. Несмотря на то, что она прекрасно помнила каждую мелочь из своего личного опыта, ей сложнее, чем другим людям, было вспоминать, к примеру, какие-то простые школьные факты, абстрактные вещи.
– Плимп!
Марина моргнула, вернулась в реальность и почувствовала, что ее лицо намокло от слез.
«Кажется, телефон. Да, он светится, что-то пришло».
Она вытерла слезы, за которыми все расплывалось, и сосредоточилась. Разблокировка экрана позволила увидеть сообщение, поступившее на e-mail Марины, который она указывала только на сайтах при регистрации аккаунтов для покупок. В сообщении говорилось о каких-то миссиях, текст все еще немного расплывался, а мозг снова рисовал картинки прошлого. «Что за бредятина? Так, сосредоточься. Здесь и сейчас, сообщение, ты снова прочтешь и поймешь его!»
«Марина, привет. Меня зовут Денис. Я не сотрудник института. Я не исследователь. Но я знаю, как они тебя заколебали, правда. При встрече я отвечу на все твои вопросы: как узнал, откуда у меня твой адрес электронной почты и т. д. Просто я тоже не такой как все, я тебя понимаю. И у нас есть общая цель. Если хочешь – миссия наших жизней. Скрытая от чужого взора.
Давай встретимся завтра в кофейне «Эклер[4]» на Арбате в одиннадцать утра. Не отказывай мне, пожалуйста. Я буду за угловым столиком с журналом «Forbes[5]».
21 апреля; пятница; 20:58
«Господи, как я не хочу сейчас слушать рассказы о новых задачах министерства образования и истории в духе «а ты представляешь?!», – думала Катя, закрывая дверь за ушедшими пациентами. Телефон настойчиво оповещал о том, что звонит мама. «А потом объясняться, почему трубку не взяла? Тоже нет, бли-и-ин!»
– Алло? – голос Кати звучал устало, но вместе с тем выдержанно, спокойно.
– Катюш, не занята? Я тебе второй раз набираю, а ты чет не берешь, – бодро, но укоризненно начала диалог мама Кати.
«Двадцать пять лет как Катюша», – подумала Катя, но сказала:
– Мам, ну ты же знаешь, что в выходные я принимаю людей. Мне неловко их прерывать, они же не чаю попить заходят. Как у тебя дела?
Тонкими изящными пальцами перехватывая телефон с левой руки в правую и обратно, попутно забирая за ухо идеально подстриженные в каре каштановые волосы, Катя сорок минут слушала жалобы мамы на нововведения министерства образования и о том, что им там, наверху, наплевать на рабский труд школьных педагогов. Затем Катя послушала двадцатиминутный хвалебный рассказ мамы о подарках, полученных ею на день рождения от учеников. Потом еще пятнадцать минут Катя слушала о том, какой ремонт сделали родители Ванечки Симонова из 6 «А» класса, к которому мама Кати ездила вчера вечером заниматься английским. И еще двадцать пять минут Катя внимала предположениям мамы насчет развития событий семейного торжества, которое состоится завтра тоже по случаю ее дня рождения. В перерывах между рассказами мама, конечно же, интересовалась делами Кати, но при первом удобном случае переводила темы на себя. Как и всегда.
Катя очень любит свою маму и прекрасно понимает, почему та ведет диалог таким образом. Все проблемы из детства, как бы тривиально это ни прозвучало. Поэтому, она прекратила попытки перевоспитывать мать. Каждая мама неидеальна, каждая имеет какие-то особенности. Будь то навязчивая опека или завышенная потребность во внимании. Во всех случаях мам не выбирают. А лишние ссоры ни к чему. Вместе с тем Катя чувствовала любовь матери – а это бесценно.
– Катюш, слушай, как раз завтра погляди, что там справа у тети Маши болит, она мне перед тобой набирала и жаловалась, что сверлит там. Может, желчный? Она ж вечно сало лопает, вот и толстая поэтому.
Что-то твердое уперлось в икру Кати и проскользнуло под колено. Мейн-кун Гриша напомнил хозяйке, что она не давала ему кашу целых полтора часа, а это совершенно нарушает разработанный им график питания. Подергивая шерстью на спине и нервно виляя хвостом, кот еще более явственно указал хозяйке на ее ошибку, которая может стоить ей нескольких часов бессонницы среди ночи. Ты-гы-дык часов с трех утра, предположим, было бы уместно, подумал Гриша.
– Хорошо, посмотрю. Ты вышла на улицу? Шум фоном, – Гриша сменил тактику и уже лежал у Кати на коленях, притаптывая воздух вокруг нее свисающими передними лапами. При Катиных параметрах – росте 151 сантиметр и весе 43 килограмма – казалось, будто кот составляет половину ее хрупкого тела.
– Да в магазин решила сходить. Сейчас с тобой договорю и, надеюсь, мне больше никто не будет звонить. Я так устала от разговоров, но каждые пять минут кто-то что-то желает мне рассказать. Ой, погоди, – Катя услышала, как мать кричит: «Фомина, куда чешешь?», – все, Кать, я тебе завтра наберу!
Девушка поняла, что мама решила поболтать с соседкой Инной Константиновной, о последних событиях жизни которой она расскажет дочери и всем родственникам уже завтра на семейном ужине.
– Гриш, ты опять кушать хочешь? – кот обрадовался тому, что хозяйка наконец-то сообразила, в чем дело, и молнией подлетел к холодильнику. – Так, завтра к десяти утра подойдет мужчина с запястьем, а к одиннадцати девочка с головной болью. Странно, головная боль в детском возрасте, придется собрать подробный анамнез. – Гриша мурлыкал, похрюкивая в предвкушении вкусной еды, и все активнее терся о Катины ноги, полагая, что таким образом закрепит ее желание дать ему побольше кашки – а потом я успею спокойно собраться к родне. Блин, еще желчный тети Маши. Поесть не дадут!
С одной стороны, Катя привыкла, что все люди в ней видят лишь сканер болезней, этакий аппарат МРТ, который безошибочно показывает, где искать источник боли любого человека. Но, с другой стороны, она ищет в тех же людях хоть немного понимания и взаимной заботы. Но поиски ее порой безуспешны.
С одиннадцати лет Катя видела всех буквально насквозь. И принимала людей, которые приходили за помощью, чтобы она заглянула внутрь и рассказала об их болезнях. Мама, кстати говоря, как только в дочери обнаружился такой заманчивый источник дохода, начала неплохо на этом зарабатывать.
Закончив Московский государственный медико-стоматологический университет, Катя смогла более точно устанавливать диагнозы и записывать их уже на профессиональном медицинском языке. Часто она ставила диагнозы точнее и оперативнее, чем ее более опытные коллеги-врачи.
Девушка закрыла глаза, все еще прокручивая план завтрашних действий, но уже утопая в мурчании Гриши, который мгновенно съел кашу и зауютничал, ловко прислонившись к ее голове. Вдруг снова зазвонил телефон.
«Кому я понадобилась, на ночь глядя? А вдруг острая боль…» – решала Катя, отвечать ли ей на звонок.
– Я слушаю.
– Катя, привет. Меня зовут Денис, у меня ничего не болит, а я, при этом, жив и здоров, – услышала она приятный мужской голос.
– Я, конечно, рада за вас, Денис, но чем обязана? Не хотелось бы поучать постороннего человека, но вы на часы смотрели?
– Линия была занята вашей мамой, я прошу прощения, – тут у Кати что-то замкнуло в мозгу: «Что? Откуда он может знать про мой разговор с мамой. Это кто вообще?!»
Но тут мужчина снова угадал и дал ей ответ на только что возникшие вопросы. Или не угадал, а знал?
– Я объясню завтра, откуда это знаю, окей? Понимаю, как ты не любишь отменять встречи с пациентами, но мой вопрос еще важнее, поверь. Эти пациенты, в конце концов, могли бы сходить в клинику, а не ждать запись к тебе.
Тут Катя совершенно подвисла. Ничего подобного в жизни она еще не испытывала. Ощущение, словно ее прямо сейчас читают, читают ее мысли.
– Кать, ты здесь?
Возникла пауза.
– Я…как вы себя назвали? Я забыла…
– Не страшно. Денис. Меня зовут Денис.
– Откуда у вас мой номер? – в голосе Кати появились нотки раздражения, за которым прятался страх. Ее кожа покрылась мурашками.
– Кать, все в порядке. Я не слежу за тобой. Ну, в том смысле, что я не маньяк какой-нибудь. Короче, это не телефонный разговор. Приходи завтра в кофейню «Эклер» на Арбате в одиннадцать утра. Я буду за угловым столиком с журналом «Forbes». Я уверен, что ты придешь. Если хочешь, возьми с собой тесак с кухни, – Катя почувствовала, как Денис улыбается собственной шутке, но ей было абсолютно невесело. Особенно по той причине, что тесак сейчас как раз лежал на столе в кухне.
До двух ночи она не смыкала глаз, потом написала сообщения своим пациентам о том, что не сможет их принять и рекомендует обратиться в клинику.
21 апреля; пятница; 21:19
Геля была погружена в мысли о предстоящем свидании. На днях она познакомилась в Тиндере с Игорем – парнем, который был моложе. Ей было совершенно неизвестно, голодной или сытой она вернется со свидания с новым знакомым, поэтому девушка предусмотрительно выбирала продукты на ужин в сетевом магазине недалеко от своего дома. Складывая их в корзинку для покупок, Геля мысленно прокручивала события последних лет.
Она вспоминала своеобразную коллекцию свиданий сезона осень-зима 2018 года, в котором были встречи с мужчинами из разных социальных слоев и разных возрастных категорий. Но у них, однако, было общее качество – тяга к искусству. Другими словами, эти мужчины были связаны с чем-то из сферы искусства: музыкой, живописью, резьбой по дереву, танцами… Причем Геле было совершенно неважно, являлось ли это занятие основной работой или имело статус хобби. Она изучала этих мужчин, как категорию.
И встречи были тоже разными. В некоторых случаях это были одноразовые свидания: недолгий разговор за чашкой кофе, прогулка по парку или ужин в ресторане, после которых Геля грамотно исчезала со всех радаров, понимая, что взяла максимум от мужчины из того, что вообще можно было взять. В других случаях встречи перерастали в затянувшиеся, на ее взгляд, отношения длиной в месяц, а то и в два.
Таким образом, Геля собирала информацию о некой, обрисованной ею, субкультуре мужского пола, объединяемой романтизмом искусства. Придя к решению, что конкретно эти романтики ей больше не интересны, она перешла на другой уровень исследований, а точнее – к другой субкультуре – к мотоциклистам. Игорь был как раз одним из представителей мужского пола, обладающего сверкающим железным конем.
Вспомнила Геля и о влюбленности, которая возникла весной 2019 года и сопровождала ее весь тот год, пока чувства не притупились, и парень, с которым она была в отношениях, стал казаться ей среднестатистическим, без харизмы и совершенно обычным.
Вспомнила она и несколько совсем недавних встреч, впрочем, ничем не примечательных.
В этих мыслях девушка наклонилась, чтобы взять упаковку шампиньонов, и почувствовала резкий удар в лоб, о таком обычно записывают в следственных материалах по уголовному делу – «удар тупым предметом».
– Черт! – вырвалось у нее в момент, когда она сообразила, что тупым предметом был тоже лоб.
В нескольких сантиметрах от нее активно растирал красное пятно на лбу – в ее голове снова мелькнула мысль о тупом предмете – вполне себе симпатичный парень атлетического телосложения. Геля представила, как на месте красного пятна вырастает рог.
– Нет, меня зовут иначе, – наконец, заговорил атлет, слегка улыбаясь одной половиной рта, – Иваном меня зовут. А голова у вас крепкая! Я вас не больно ударил?
Геля тут же блеснула кокетливыми глазами.
– У меня не только голова крепкая! – хитро сказала она и так же кокетливо показала глазами парню путь к пятой точке, после чего позволила себе обронить девичий скромный смешок следом за довольно пошловатой шуточкой.
Иван немного смутился от такого открытого и вызывающего флирта со стороны совершенно незнакомой девушки, с которой он столкнулся как яйца в Пасху, но в то же время заинтересовался количеством подобных шуток в ее арсенале. И еще больше его взволновало другое: какова вероятность того, что за шутками последует их реализация.
– Ангелина, – Геля вытянула руку открытой ладонью для приветствия, – я живу в соседнем доме.
– А я мимо проезжал и забежал взять что-нибудь перекусить, так что живу я не в соседнем доме, – ответил Иван, четко понимая, что несет полнейший, явно заурядный бред, но ничего не смог с собой поделать. Он был очарован, и его мысли путались так, что было не до изобретательства в игре слов.
– Если бы ты оставила мне свои контакты, я бы с радостью с тобой встретился при более приятных обстоятельствах. И принес извинения за этот инцидент. Что скажешь?
– Когда мы успели перейти на ты? – Геля кожей почувствовала, что ее «сети» не подвели. Снова.
– Шик, шик, шик.
Идеально ровные колечки лука один к другому складывались на разделочной доске. На плите в небольшой кастрюльке аппетитно побулькивал грибной соус, и закипала вода под спагетти в другой кастрюльке. Только что Геля вернулась со свидания с Игорем, которое она прервала в моменте между просмотром модного фильма в кинотеатре и походом в ресторан. Поскольку Ангелине не нравился парфюм, которым пользуется Игорь – а, по ее мнению, чем неприятный парфюм не причина соскочить и удивить парня?! – Геля решила отметить очередную победу над мужским полом любимой пастой.
«Баба отказалась от ресторана? В Москве – от ресторана? От ресторана со мной?! Да она ж шизоид! Или я что-то не так сказал?..» – представила Геля умозаключения Игоря и, хихикнув, высыпала лук на раскаленную сковороду.
Звонок вернул мысли Гели в реальность. На экране мобильного высветилась надпись «Иван Пятерочка Лоб». Так она решила записать утреннего знакомого, чтобы не перепутать с другими Иванами, красиво вошедшими в ее грешную жизнь на какой-то срок и, в большинстве своем, уже ушедшими по Гелиной же инициативе, но иногда всплывавшими в телефонном общении.
– Геля? – голос Ивана звучал слегка неуверенно, оставляя вероятность того, что она могла дать не свой номер.
– Ваня? – игриво отозвалась она в ответ.
– Я не отвлекаю тебя поздним звонком?
– У меня есть пара минут. Я тебя слушаю, Ванечка, – Геля старалась говорить нежно и успокаивающе, что безотказно возвращало ее кавалерам мужскую уверенность.
– Завтра выходной, суббота, как насчет того, чтобы прогуляться утром по Арбату, поболтать? Я с удовольствием угостил бы тебя завтраком и кофе, – Иван буквально слышал, как от нарастающего волнения колотится его сердце. «Я что, влюбился?», – сверкнула мысль.
– Неплохая идея, мне нравится! – ответила Геля таким же томным голоском молоденькой кокетки.
– Если ты не против, я забрал бы тебя в девять утра. Прогуляемся по утренней Москве без суеты вокруг.
– Хорошо, Ваня, я буду готова к девяти утра. До завтра.
Геля отключила телефон, вернулась к приготовлению ужина и погрузилась в прокрутку сценариев завтрашней встречи с новым, весьма приятным ухажером.
Странный звук компьютера привлек внимание Ангелины. По пути в комнату она вытерла руки о полотенце и бросила его на тумбочку с цветами: «Обратно пойду, надо захватить полотешку».
Прохладная поверхность мышки. Клик. Яркий свет проснувшегося экрана ноутбука ослепил Гелю. «Ах, блин, электронка. Неужели снова рекламный спам?! Поем, отпишусь от всего нафик!»
Геля кликнула на сообщение: «Ангелина, приветствую! Нет, не реклама, не предложения, не мужики. Я могу дать тебе ответы на все вопросы, в том числе на главный – почему ты. Потрать минуту времени, прочитай, ты все поймешь…», – так начиналось электронное сообщение, вырвавшее девушку из приятного забытья, сопровождавшего ее в процессе приготовления ужина.
Геля немного покрутила колесо мыши и почувствовала, что палец липнет к нему. Щурясь от яркого света ноутбука, она попыталась рассмотреть указательный палец, на котором темнели какие-то пятна:
– Ну, вот, опять порезала!
Она появилась на свет двадцать семь лет назад с редкой патологией, называемой хромосомная делеция (если точнее, делеция участка плеча 6-ой хромосомы). Потеря участка хромосомы привела к тому, что Геля с рождения не чувствует болевых ощущений. Ей практически незнакомо и чувство опасности, так как она не переживала в своей жизни наказание болью за неосторожное поведение, хотя и такого поведения Геля со своей стороны сознательно не допускала.
Ангелина была долгожданным и любимым, «зацелованным» ребенком. Родители Гели знали об особенностях здоровья дочери почти с ее рождения, и сказать, что они приложили все усилия, чтобы защитить Гелю от преждевременной гибели, значит ничего не сказать. Разумеется, Геля с малолетства была обучена определять угрозу здоровью и жизни, а также методам первой помощи самой себе.
В некоторых случаях способность Ангелины оказывалась неоценимым подарком судьбы. Она помогла выжить, когда ее сбил автомобиль. Машина буквально переехала через спину девочки, протащив малышку несколько метров, пока не остановилась. Единственное, что позволило Геле остаться в живых, это то, что она не была напряжена, так как не почувствовала боли и страха.
До самой смерти родители Ангелины не могли простить себе тот факт, что оставили тогда дочь под присмотром ее родной, но уже не очень шустрой бабушки на детской площадке, расположенной рядом с дорогой. Родителей Гели не стало пару лет назад.
Еще одной отличительной особенностью Ангелины является то, что она никогда не ощущает усталость или голод, поэтому живет по расписанию, составленному командой врачей и ее матерью еще при жизни.
Работая учителем английского языка в гимназии, Ангелина умело скрывает свои особенности, ведет, казалось бы, обычную жизнь молодой девушки и успевает разбивать сердца московским красавчикам. Взаимоотношения с мужчинами являются для Гели, по большей части, хобби, спортивным интересом, поскольку она не верит в любовь «до гроба» и в аналогичные истории о взаимоотношениях мужчин и женщин.
«Геля, привет. Меня зовут Денис. Давай встретимся завтра в кофейне «Эклер» на Арбате в одиннадцать утра…»
«Божечки, они теперь по электронке знакомятся? Это вообще как?»
«…Кофейня уютная, в это время народу там почти нет. Угощаю без подкатов, ты клевая, но цель встречи у нас другая, не парься. Все по делу…»
«Как без подкатов?!»
«…Ты нам нужна…»
«Нам? Нужна?!»
«…Мы оба знаем, что ты особенная. Нет, я не следил за тобой, мы ни разу не виделись…»
«Что-то я вообще ничего не понимаю.»
«…Просто я тоже особенный, я умею чувствовать особенных…»
«Что? Он про мои… О, господи, как он узнал!? Зачем я ему?»
«…Поверь, будь у меня корыстные или темные мыслишки, я бы позвал тебя в другое – более позднее время и не в центр Москвы. Согласна?..»
«Ну, допустим, логично, да».
«Я отниму у тебя где-то час времени, все озвучу, а решение примешь позже. Я буду за угловым столиком с журналом «Forbes». Возможно, не один, а с такими же, как мы, особенными».
«Ну, дела. Это мне теперь не до встречи с Иваном, когда тут такое!»
Заклеивая порезанный палец пластырем, Ангелина мысленно уже подбирала наряд из шкафа, стыкуя его с прогнозом погоды на завтра. Легка на подъем, как бабочка.
В этот момент компьютер повторил странный звук, и Геля поняла, что это точно электронное сообщение. Она взглянула на монитор – тот же электронный адрес. Кликнула мышкой на сообщение: «А с Иваном все-таки встретилась бы, он хороший парень». И все, больше ни слова, хотя больше и не требовалось. Ангелина почувствовала себя в полном нокауте, если так можно было выразиться.
21 апреля; пятница; 22:14
Вечером в начале одиннадцатого Макс уже спал под звук, доносящийся из динамика домашнего кинотеатра, который вещал его, хоть и спящему, но идеально впитывающему даже во сне мозгу про капитализацию российского рынка акций Московской биржи в секторе «Основной рынок», выросшую на 0,28 % и составившую 42 285,645 миллиардов рублей. Эта информация, несомненно, поможет ему сыграть на бирже следующим утром. Поскольку режим сна на его мобильном включается в одиннадцать вечера, телефонный звонок проорал в обычном режиме и вырвал Макса из сна. На экране телефона высветился неизвестный номер.
– Алло, – хриплым недовольным голосом ответил Макс, уже пожалевший, что не сбросил звонок.
– Было бы нелогичным отложить прочтение сообщения на завтра, – услышал Макс ровный мужской голос в телефоне. Только Макс собрался выяснить у незнакомца, откуда тот взял его номер, как собеседник на другом конце отключился.
«Ну и скоты же», – подумал Макс. Но не успел он погасить экран телефона, как пришло сообщение на электронную почту, начало которого можно было прочитать, не открывая самого сообщения: «Макс, здесь есть то, что ты не найдешь в других источника…». Сообщение нельзя было прочитать полностью, но его начало заинтриговало Макса, использующего все возможности, чтобы утолить свой голод к познанию.
Почесывая шрам, прятавшийся над левым ухом, Макс прикосновением открыл сообщение. «Макс, здесь есть то, что ты не найдешь в других источниках. Я знаю, что ты искал логическое объяснение работы собственного мозга, но нашел лишь то, что ты – аномалия, больной человек. Это все хрень собачья! Давай посмотрим под другим углом.
Абсолютное знание языков, идеальные математические расчеты и логические выводы – это, конечно, круто. Но, Макс, ты когда-нибудь думал о том, что смысл жизни состоит не только в том, чтобы заработать на примитивных людских потребностях? Согласись, вполне логично, что твои возможности даны тебе не для того, чтобы прожить жизнь чуть богаче, чем большинство. Давай вместе прикинем, что мы можем получить от того, что имеем. Конечно, ты спросишь: «Ты кто такой, мужик?!». При встрече я все тебе объясню. Можешь брать своих амбалов, но пусть не слушают наш диалог ни реально, ни посредством своих жучков. Жду тебя завтра в кофейне «Эклер» на Арбате в одиннадцать утра. Ты же любишь это местечко. Я буду за угловым столиком с журналом «Forbes».