Пятница, 2 июля 2010 года.
Дикастики Филаки Курдало Греция. Утром меня разбудил ключник, открывающий каждое утро дверь в камеры, и сказал: «Шевелев, б орис на фиги». И всё стало ясно. Значение этой фразы мне уже известно, полгода тому назад после неё экстрадировали человека. Теперь подошла и моя очередь. Я уже с мая фактически находился в чемоданном настроении, лелея тщетную надежду избежать этой участи. Пол-восьмого утра. Только вчера я постелил чистые простыни, собираясь сегодня почитать взятую из библиотеки книгу. Не судьба. Первым делом звоню адвокату, но дозвониться не получается. Потом звоню домой, дозваниваюсь и докладываю обстановку. Плохие новости всегда сложно и тяжело сообщать. В моей хате все проснулись, готовятся проводам. Снимаю сумку с антресолей, тяжеленная! Начинаю паковаться, попутно завариваю крепкий чай. Как бы не брать лишнего и не забыть важного. Выпиваю залпом кофе и опять пытаюсь дозвониться адвокату. Тщетно. Продолжаю паковать вещи. На дне сумки лежат два тома словаря, завёрнутого в футболку. Самоучители, другие словари и некоторые книжки, которые я ещё не успел прочитать. Все прочитанные вчера сдал в библиотеку, так что ошибиться, где какие, невозможно. Ладно, Радио оставлю здесь, скорее всего его не пропустят. Беру тетради с записями по испанскому языку, записную книжку. Письма из дома и газетные заметки изначально упакованы в боковом отделении сумки. Футболки, нижнее бельё, свитерки. Переодеваюсь во всё чистое. Одеваю бельё, новые носки и трусы, коричневые брюки и полосатую тенниску, подаренную адвокатом. Мою и вытираю досуха чашку. Забираю зубную щётку (пасту оставлю), немного туалетной бумаги, одноразовую пластиковую вилку, одно банное и одно маленькое полотенце (остальные оставляю). Мой здешний «семейник» по камере Янидис даёт советы по упаковке багажа. Более полугода провели с ним под одной крышей, варили борщи и не только борщи. В итоге сумка получилась тяжелая, с трудом застёгивается. Я осмотрелся по сторонам, не забыл ли чего. Чистую простынь я взял с собой, прежнюю оставил. Моё имя начали произносить по громкоговорителю. На всякий случай при такой грядущей далёкой поездке сходил на горшок. Вряд ли в самолёте получится сделать это с комфортом, тем более в наручниках.
После этого опять начал звонить адвокату, в итоге удалось дозвониться и сообщить новость. Он тоже никак не ожидал такого поворота событий. На этом всё. Точка. Не получилось. Он сделал всё возможное. Теперь меня ждут другие адвокаты безразличные и бездушные. Адвокат даёт мне рекомендации по поводу моих будущих действий на той враждебной стороне океана. Слушаю, думаю. Затем благодарю его и прощаюсь.
Возвращаюсь в хату. Присаживаемся на дорожку. Год провёл я в Курдало. Год жизни в этом тюремном корпусе. Сколько людей я проводил за это время; теперь провожают меня. Сегодня я покину это место и больше никогда сюда не вернусь. В глубине души мне осточертело здесь сидеть, давно хотелось путешествия. Впереди новые столь же печальные горизонты. Новые люди, места, еда, приключения. Я готов, кладу несколько оставшихся купонов на мороженое в карман, беру сумку, вешаю солнцезащитные очки на воротник своей тенниски и выхожу.
На мостике прощаюсь с нашими жаворонками, которые не спят в этот ранний час. Спускаюсь с третьего этажа на второй. Навстречу идёт мент, чтобы забрать меня – я и так больше положенного с этими сборами и звонками задержался. Он видит идущую процессию (меня с сумкой и провожающих) и возвращается. Я останавливаюсь на втором этаже и иду прощаться с ещё одним человеком. Полтора года я провёл вместе с ним в двух тюрьмах: на Косе и в Курдало. Он не спит, слышал мою фамилию по громкоговорителю. Прощаемся быстро, без лишних эмоций. Отдаю ему на прощание купоны на мороженное (в моей хате мороженное не любят). Вряд ли мне ещё когда-либо увидимся в будущем. Его страна далеко от Украины, Греции и США. В наших краях её название вызывает непременную улыбку, ведь это – Гондурас. Никогда бы не мог себе представить, что подружусь с настоящим гондурасцем. Спускаюсь вниз, к решётке и двери, на первом этаже. Оглядываюсь. Последние рукопожатия, пожелания. Мент открывает дверь, я выхожу. Поворот налево. Я больше не оглядываюсь. Теперь настало время смотреть вперёд. При этом не снимая солнцезащитных очков. Почему-то очень хочется смотреть на забирающих и встречающих меня американцев Сквозь тёмные поляризованные пластмассовые линзы. Не могу объяснить, почему именно так. На пропускном пункте я не одинок. Кроме меня, сегодня на экстрадицию «подняли» одного албанца. Английского он не знает, кое как объяснились на греческом. Его экстрадируют в Таиланд за наркотики. На моё объяснение об Америке и компьютерах он воодушевлённо отвечает «поли кала» (очень хорошо). Кроме судей и министров, никто здесь янки не любит. Отдаём пропуска, проходим к отделению выдачи вещей. В моём пакете, принудительно сданном на хранение, осталась лишь одна зимняя куртка. Новые перчатки и шапку, которые я сдавал вместе с курткой, украли менты. Я не удивлён и совсем не опечален. Это кажется здесь таким естественным. С трудом упаковываю куртку в сумку и иду к окошку выдачи денег. Получаю на руки свои 500 евро с мелочью. Хоть деньги не покрали. Давненько я не держал наличности в кармане, не потерять бы. Не так давно получил из дома денежный перевод, планирую прожить на него всё лето и осень до ноября. Не сложилось. Проходим металлодетектор. Выходим.
На улице нас дожидается автобус. Ложим вещи в багажник, садимся в салон, в клетку для заключённых. Наручники на нас не надевают. Очки то и дело норовят выпасть из воротника. Трогаемся. Около 11 утра. В салоне мы вдвоём. Албанец пытается меня подбодрить, но у него самого вид не очень весёлый. Едем. Хочется поскорее покинуть эту страну. На дорогах пробки. Скоро я увижу самых настоящих американцев, при исполнении. Интересно, они будут белыми или неграми? В форме или гражданской? Молодой греческий мент, сидящий впереди нашей клетки, принялся писать наши бумаги. Факт моей экстрадиции в Америку его потрясает. «Поли лефта, филе?» (много денег, друг) – спрашивает он меня. Молчу. Надо приучать себя молчать и не оправдываться.
Как бы в самолёте при взлёте не начали болеть зубы. Два года без стоматолога на пошли им на пользу. Надеюсь, амеры забацают мне голливудскую улыбку. Или хотя бы поставят пломбы. Вспомнился фильм «Поймай меня, если сможешь» Спилберга. Тот момент, когда Фрэнка Абигнейла экстрадировали из Парижа в Америку. Лично меня Париж не «сдал». В то время, когда меня разыскивал Интерпол (о чём я и не подозревал) я гулял Елисейскими полями, забирался на Эйфелеву башню, созерцая головы беспечных парижан, и успешно вернулся домой «жэ тэри Париж! ***, Греция».
Пробка осталась позади. Дорога очистилась от пробок, стало больше дорожных полос. Наверное, выехали за город. Значит, скоро аэропорт. Спустя 10—15 минут доехали до аэропорта. Припарковались прямо напротив центрального входа. Сначала на нас надели наручники, а затем вывели из машины. Молодой мент позвонил кому-то по мобилке и мы пошли. Иду. В очках и наручниках, застёгнутых спереди. По бокам и сзади конвоиры. Входим в центральный вход. Вокруг люди. Довольные жизнью туристы. Успевшие изрядно загореть и свежеприбывшие белые. Очень много детей. Наша процессия привлекает всеобщее внимание. Мы скорее всего похожи на каких-нибудь сумочных воров багажа, а не экстрадируемых. Проходим мимо кабинки паспортного контроля в служебное помещение. Скольжу взглядом по встречающимся людям, гадая, кто из них американцы. Албанца повели в соседнее помещение, меня оставили здесь. Сижу на краешке мягкого кресла, жду. За мной приглядывает сотрудник аэропорта. Похоже, я первый, кого они экстрадируют в Америку, и тут появляется он. Он самый, который прилетел по мою душу. Толстенный, как и подобает быть американцу. Не чёрный и не белый. Латинос с зачёсанными назад, лоснящимися от лака волосами и белоснежной улыбкой, не предвещающей ничего хорошего.
Тем временем менты из микроавтобуса принесли мою сумку. Сотрудник аэропорта что-то сказал мне на греческом. Я не понял. Этот же вопрос задал мне американец. Я опять не понял. Неужели он спросил это на английском языке? «What do you mean?» – спрашиваю я его. Тут пришёл ещё один человек. В рубашке. Если в мире существует размер рубашки «бесконечно огромный как Вселенная», то он был одет именно в такую. Борцы сумо по сравнению с ним кажутся некормлеными дистрофиками. Он жестом попросил меня встать и прислониться к стенке. Пощупал мои карманы и штанины. Попросил достать из воротника и показать ему нательный крестик. «– Что это?» – спросил он у сотрудника аэропорта. «Его сумка» – ответил сотрудник. «Обычно мы делаем экстрадицию без личных вещей».
Он попросил моего разрешения осмотреть сумку. Думаю, мой ответ «нет» не мог бы повлиять на ход событий. Я ответил «да». Он внимательно осмотрел вещи, выкинув одноразовые вилки, полотенца и носовой платок. «Это тебе не понадобится» – сказал он. Затем его внимание привлекли две книги словаря. «Зачем тебе две книги? Подари одну!». «Это два тома, они мне нужны». Хм, похоже американские менты ничем не отличаются от греческих. Он упаковал вещи обратно, вместе с моими тёмными очками. В моём кармане осталась невыговоренная телефонная карта на 2 евро, которая последовала в мусор следом за носовым платком. Надо было кому-то её оставить в Курдало, и почему я не догадался.
Меня опять усадили в кресло, ждать. Кто-то принёс толстяку мой паспорт. Интересно, если я сейчас сорвусь с места, выхвачу паспорт из его рук и порву, то я останусь здесь, или всё-таки улечу? Нет, не получится. Далековато он стоит. «Ты знаешь, что у тебя дела в Нью-Йорке и Филориде?». «Куда мы летим?». «Нью-Йорк. Полёт займёт около 9 часов».
Хоть теперь знаю, куда лечу. И почему я так плохо понимаю по-английски? Тут толстяк достаёт их своей сумки «НЕЧТО». Две паря наручников, соединённые толстенной длинной блестящей цепью. Ну ни фига себе! Я же вам не Бен Ладен или опытный боец-убийца. Сотрудник аэропорта аж поморщился при виде этих кандалов. «Вы умеете этим пользоваться». «Уберите эту молакию (греческое ругательное слово – примечание автора) до своего самолёта!» – резко ответил грек. Американец решил слегка сгладить обстановку. Достал из кармана сумки горстку значков с американским флагом и роздал их присутствующим грекам. Все взяли. Молодой мент в бронежилете, конвоировавший меня, тут же приколол его к своей униформе.
Мою сумку унесли. Два толстяка достали свои американские паспорта и куда-то пошли. За мной пришёл мой конвой, меня повели обратно к микроавтобус. Странно, что не в самолёт, или мне придётся дожидаться рейса в машине? Сижу один в клетке микроавтобуса с застёгнутыми спереди греческими наручниками. Тихо. Даже греки куда-то ушли. Самое время сосредоточится и выстроить план действий. Хорошо, что я сходил в туалет перед дорогой. Когда хочется в туалет, мозги хуже соображают. Сейчас меня ничто не отвлекает.
Итак.
Всё-таки американцы меня достали. Два года тому назад они пришли за мной в Афины, но улетели с пустыми руками. Два года я провёл в борьбе с ними и в итоге проиграл. Я сделал всё возможное. Какой же я уставший и измученный. Как всё это надоело. На сколько меня хватит бороться с ними там? Но надо, надо бороться. Не показывая виду, что мне плохо и что я устал. И юлить не надо, выпрашиваю у них пощаду. Ты сам прекрасно всё понимаешь, не маленький. Ты влип, и очень серьёзно влип. И первый суд не внесёт ни ясности в происходящее, ни отправит тебя домой. Ха, возможно ты обретёшь новый дом в новой стране. После 5 лет тюрьмы они дают гражданство. Сколько мне там светит, до 25 лет? Смотри реальности в лицо, ты полностью в их руках. В кого я превращусь даже за 10 лет неволи? Нет, это буду уже не я. Это будет совершенно другой человек. А кто сейчас я? Насколько последние два года меня изменили? Появились седые волосы, зрение подсело. Зубы оставляют желать лучшего. Лицо приобрело печальный вид, Не скули, Всё равно конкурса красоты тебе не выиграть ни сейчас, ни до этого. Чего же ты ожидал, годы идут, 24 года. Скоро четверть век стукнет. Всегда мечтал после университета начать путешествовать. Ты и путешествуешь. Сейчас Америку увидишь и познаешь изнутри. Что толку любоваться фасадом? Хватило тебе двух лет на познание Греции? Чрезмерно? Теперь хочешь бежать отсюда и никогда не возвращаться? Захочется ли тебе вернуться на Украину? Там тебя ждёт знакомство, тесное знакомство на своей шкуре со службой внешней разведки, прокуратурой и СБУ. Внутренние органы познакомят тебя с внутренними органами. Обрастай жирком перед депортацией на родину, ха-ха. Их ну очень заинтересует факт твоего пребывания в Америке и факты похищения Секретной Службой. Спокойной жизни не жди, теперь до конца твоих дней при любых обстоятельствах тебя не оставят в покое. Ни тут, ни там, ни дома. Как это сейчас смешно звучит – домашнее спокойствие. Нет, ну на что рассчитывал? Ведь спокойная, размеренная жизнь дремуче совкового обывателя казалась смертельно скучной и убогой.
Представь себе такую картину. Гипотетическое будущее. Тебе уже тридцатник. Над тесными, старыми кварталами киевских хрущовок, давно отживших своё положенное время, всходит солнце. Ты просыпаешься, разбуженный резким звонком ненавистного будильника. Пора на работу. Умываешься сомнительного качества водой, чистишь зубы, идёшь на кухню. Там тебя дожидается завтрак. Чашка растворимого кофе, приготовленного на отфильтрованной воде, ломоть хлеба с маргарином и неким подобием колбасы. На улице сплошные пробки, пробки, пробки. Через какой мост сегодня поехать на работу? Ждёшь, поглядывая на жену. Или невесту, если к тому времени решимости не хватит. Думаешь о фронте предстоящей работы. И о пробках вечером, когда же я вернусь сегодня домой: надеюсь, к 9 – 10. Прекрасно. Вот ты шуруешь на работу. Пыхтишь в тесном коллективе, образующем офисный планктон. Выжатый как лимон возвращаешься домой. Вечером, естественно, ничего не охота и ни на что не остаётся времени. Так проходит сегодня, завтра и послезавтра.
Приходят выходные. Время заняться выращиванием органической еды на даче. Роешься в огороде и чувствуешь, что в твоей крови нет ни капли крови крестьянина-земледельца.
Прошла неделя, вторая, третья. Там и год и другой. Появляется ребёнок. Деньги, отложенные на заграничную путёвку, тратятся на коляску и памперсы. Проходит ещё год. Заграничный паспорт давно просрочен и затерялся. Книжные полки покрылись слоем пыли в палец толщиной: нет времени ни читать книги ни убирать пыль. Да и деньги деваются непонятно куда. Приходится подрабатывать, крутиться как белка в колесе.
Жизнь проходит. Всё спокойно, всё прогнозируемо. Никаких сюрпризов или приключений. Зачем, спрашивается, было получать высшее образование? Читать книги, развивать аналитический склад ума и логическое мышление, изучать иностранные языки, путешествовать и познавать мир. Чтобы жить в вечной суете зарабатывания денег, занимаясь бессмысленной мышиной вознёй? Кошмар, какой невообразимый кошмар!
Нет, не хочу я себе этого представлять! Это же кладбищенское спокойствие. Ни взлётов, ни падений. Прямая линия. Полное отсутствие пульса жизни.
Но пытливый ум нельзя заточить в четырёх стенах, будь то стены хрущёвки или тюремного каземата. Он всё равно будет жить. Так чего же изволите, сударь? И тишина. Нет ответа. Робко зреют философские вопросы: для чего я родился? В чём смысл?
…
По привычке попросил стакан кофе. Цербер, разделяющий меня и обслуживающую стюардессу, сказал нет. И чай тоже нет. Горячие напитки мне во время полёта не положены. Чёрт побери, да ведь он меня опасается! Перед раздачей завтрака он меня спросил: «Left or right?». И освободил мне только одну руку для завтрака. Этот пузатый, накаченный кабан всерьёз опасается меня. Следовательно, он совершенно не знает, кто я такой. Ну и фиг с ним. Я его вижу первый и последний раз в жизни, идти с ним на контакт с целью подружиться я не намерен. После завтрака поднос с мусором я оставил на своём столике. Подошедшей стюардессе, собирающей мусор, я его не подал. Латинос сам забрал мой мусор и отдал стюардессе. Чего же ты хотел, дружок, от однорукого бандита?
После окончания завтрака потушили свет, и салон самолёта превратился в кинозал. У каждого свой маленький телевизор со своим набором фильмов, игр и музыки. Пультом, привязанным на шнурке, вполне можно управлять и одной рукой. Я ожидал, что он опять пристегнёт мою свободную руку. Но он великодушно оставил её на свободе. Мало того, достал наушники и помог мне их подключить к гнезду в правом подлокотнике кресла. Наверное, это входит в его обязанности.
Фильмов в наличии оказалось не так много, как могло бы быть. Первым делом я приступил к просмотру Аватара. Вряд ли кроме меня ещё кто-нибудь смотрел этот фильм первый раз в таком незавидном положении воздушного арестанта в цепях.
Мегатолстяк смотрит фильмы на своём ноутбуке. Наверное, он так много летает, что успел пересмотреть все доступные фильмы на борту. Как я понял, он здесь самый главный. Кроме того, он в совершенстве владеет греческим языком, чем меня удивил. Надо же – образованный американец! Или грек-перебежчик. Во время всего полёта я так и не смог уснуть. Сказалось нервное напряжение.
Сижу я себе в кресле, смотрю фильм. Ставлю фильм на паузу. Рано или поздно ЭТО должно было случиться. Мне захотелось в туалет. «I need go to toilet». «First or second?» – спрашивает он меня. Я даже растерялся от такой постановки вопроса. Он вообще понял, о чём я спросил? В эти мгновения я прошёл мой первый урок по изучению американского сленга. «Первое» – это сходить в туалет по-маленькому. «Второе» – по-большому. Спрашивая меня, он весь напрягся. Ответ про первое его порадовал. «I need a pee…» – и он облегчённо вздохнул.
Толстяк сделал знак своему напарнику мегатолстяку. Напарник сначала полез обшаривать туалетную кабину, а затем её окрестности. Затем перекрыл свои грузным телом проход, изолирую тем самым меня от пассажиров. Им меня не видно. Трудно идти узким проходом со связанными цепью ногами. Ещё труднее сделать запланированное дело с цепями между руками и ногами, цепью на поясе и лишь одной свободной рукой. Под пристальным взглядом моих сторожей, держащих дверь кабинки открытой. Даже Гудини никогда «такого» не делал.
Я вернулся на своё место у окна. Никто даже и не думал снимать с меня кандалы. Меня эти погремушки в некоторой степени забавляют. Какой дешёвый приём психологического давления, направленный на унижение достоинства! Продолжаю играть мультимедийным центром. Послушал музыку, попытался поиграть во встроенные игры, что-то нет настроения играть. Включил фильм «Алису в стране чудес». Второй более менее интересный фильм. Как же я безнадёжно отстал от новинок кинематографа. И от ЖИЗНИ. Фильм, фильм, снова фильм. С интересом смотрю даже глупейшие киноленты.
Осталось около часа до прилёта. В животе давно переварился и завтрак, и обед. Стюардессы каждый час развозят напитки. «Надо постоянно пить – в салоне сухой воздух» – звучит заученная фраза от улыбающейся стюардессы, похожей со своими отточенными, автоматическими движениями на робота. Я почему-то постоянно ждал какого-то подвоха с напитками от латиноса. Следил за каждым передаваемым мне через него стаканом, как бы он туда чего-нибудь не подбросил. Потом подумалось, что если бы он этого захотел, то мог бы заранее сговориться со стюардессой и подготовить пустой стакан. К середине полёта мне было уже всё равно, что и как он мне передаёт.
Смотрю в экран на карту нашего полёта: мы перемахнули Атлантический океан, слева на карте уже виднеется Новый Свет. Полёт проходит нормально, без воздушных ям. Мы не разбились над Европой и не сиганули в океан. С моим редким «везением» на весьма маловероятные, невообразимые события я бы не удивился и такому повороту событий. Снижаемся. Гляжу в иллюминатор на океан: огромные грузовые корабли, маленькие яхты – невидимые, но оставляющие после себя белый шлейф на воде. Земля. Канадская земля, судя по карте. В наушниках играет музыка. Я смотрю в окно и сравниваю побережье с электронной картой на экране. В какой-то момент понимаю, что мы уже над Америкой. Вот она, инородная земля, в непонятном мне количестве футов под самолётом. И скоро самолёт приземлится и начнутся новые приключения. Как же я устал от всего этого! Вот бы отдохнуть хотя бы недельку. Побыть в тишине, подышать свежим воздухом, погулять по лесу. Почему я постоянно чувствую себя таким уставшим?
Самолёт начал снижение, закладывает уши. (Продолжение следует).