Ради маскировки она взяла с собой детский набор – пластмассовые грабли, совок и ведерко, из которых Дениска уже «вырос». Если кто-нибудь будет за ней следить, подумает, что она идет прибираться на могилку. Хотя кто может за ней следить?
Кайгородцев недвижно стоял возле центрального входа на кладбище, словно часовой, которому запрещено смеяться, плакать и вообще реагировать на окружающее. Завидев Глашу, он ожил и засуетился.
– Это там, – сообщил он, тыча пальцем в сторону. – Калитка, через которую Сузи проникла на территорию.
Глаша взглянула на него с жалостью и сказала:
– Тогда тронулись.
– А что мы будем делать? – спросил Петя. – Ведь я не отважился войти внутрь и поэтому не знаю, куда, собственно, она ходила!
– Проведем следственный эксперимент, – заявила Глаша. – Сейчас ты постоишь, покуришь и пойдешь от калитки в сторону дома примерно с той же скоростью, с какой шел той ночью. И остановишься там, где остановился, когда услышал шум мотора, договорились?
– Это долго, – предупредил Петя. – Я курил, а потом медленно шел…
– Отлично, делай все, как тогда. В точности все, как тогда!
Кайгородцев перебежал на другую сторону улицы и выжидательно посмотрел на Глашу. Она, в свою очередь, засекла время на часах и сделала отмашку:
– Пошел!
Петя добыл из кармана сигарету и принялся сосредоточенно ее курить. Потом в пыль растер окурок и тронулся в путь, заплетая ногу за ногу. Судя по всему, той ночью домой он возвращался в тяжких раздумьях. Ушел не слишком далеко и снова встал.
Глаша нервно посмотрела на часы. Кайгородцев стоял, сунув голову в куст боярышника, и не двигался.
– Петь! – крикнула она, подходя поближе. – Что ты там делаешь?
Кайгородцев высунул красное лицо из листвы и застенчиво ответил:
– Писаю.
Глаша вытаращила глаза:
– Петя, ты что, очумел?
– Но это ведь я не сейчас писаю, – раздосадованно ответил он. – Это я тогда. А сейчас просто изображаю. Ты сама хотела достоверности.
– Ну… давай действовать более условно. Итак, ты пошел дальше.
– Да. Я был примерно вот тут, когда обернулся и увидел машину. И Сузи, которая выходила из калитки.
– Отлично, – кивнула Глаша. – На все про все ушло четыре минуты. Примерно. Ну, допустим, пять. Две минуты туда, две обратно, одна – там.
– Где там? – с интересом спросил Кайгородцев.
– Не знаю, где. Где-то там, внутри. Пошли скорее.
– А может, одна минута – туда, другая – обратно и три там? – спросил Петя, засовывая руки в карманы.
– Может, и так. Но я думаю, раз твоя жена так быстро вернулась, она, скорее всего, либо что-то где-то оставила, либо взяла. На это не требуется много времени. И потом: ты видел ее достаточно долго, так ведь? Значит, она не свернула и не остановилась, пока была в поле твоего зрения.
Они вернулись к калитке и вошли на территорию кладбища. Сразу за оградой выстроились рядами старые могилы. Редкие из них были прибраны, как подобает. Остальные заросли травой и полевыми цветами. Невдалеке виднелась полуразрушенная часовня, над которой совершали ритуальные полеты черные вороны.
– Значит, твоя жена пошла по этой вот дорожке, да? А с какой скоростью она шла?
– В смысле – в километрах в час? – деловито уточнил Кайгородцев. – Она шла быстро. Ну, конечно, не так, как ездит велосипед…
– При чем тут велосипед?
– В учебниках по алгебре написано, с какой скоростью ездит велосипед. Мы могли бы точно посчитать…
– Петя, успокойся, – похлопала его по плечу Глаша и снова засекла время.
После чего быстрым шагом двинулась по заасфальтированной дорожке, которая убегала вдаль, насколько хватало глаз. Кайгородцев потрусил за ней. Глаша вынуждена была признать, что в сложившейся ситуации он ведет себя как болван.
– Будем считать, – бросила она через плечо, – что Сусанна никуда не сворачивала до самого последнего момента. Стоп! Приехали. Примерно вот досюда она должна была дойти, чтобы уложиться с возвращением. Конечно, ты курил и писал с погрешностями, поэтому давай начнем осматривать территорию с запасом – вернемся немного назад.
– А что искать? – спросил Петя с любопытством.
– Понятия не имею. Что-нибудь. Может, заметим нечто необычное…
Первым необычное заметил Кайгородцев. Пока Глаша лазила между брошенными могилами, он бесцельно бегал туда-сюда по дорожке и нервно курил. Внезапно его хаотичное движение прекратилось, он стал как вкопанный и коротко крикнул:
– А-а!
И схватился за сердце.
– Что такое? – спросила Глаша, повернувшись на его вопль.
– Кара… – пролепетал Кайгородцев и пальцем показал на одну из могильных плит. – Кара…
– Кара… что? – нетерпеливо спросила Глаша, пытаясь вылезти из зарослей лопуха.
– Ул! – просипел Петя. – Кара-ул!
Закачался на каблуках, закатил глаза и совершенно неожиданно рухнул на землю, показав ласковому солнышку подошвы своих ботинок. Запрыгав козочкой, Глаша тотчас же выскочила на дорожку и бросилась к нему. Судя по всему, Петя был в глубоком обмороке.
– Пульс слабый, дыхание прерывистое, – пробормотала она, ползая вокруг него на коленях. – Руки ледяные.
Она не удержалась и кинула взгляд на могильную плиту, куда только что указывал Петин палец. И тотчас же зажала рот ладонью, чтобы не издать похожий вопль. На могильной плите было написано: «Мультяпов Геннадий Викторович». Ниже шли годы жизни и смерти. А наверху… Наверху красовался большой и четкий снимок покойного. Только это был никакой не Мультяпов. С могильной плиты на Глашу с победным видом смотрел Петя Кайгородцев и улыбался так, словно только что получил Нобелевскую премию.
Придя в себя, Глаша присвистнула и поднялась на ноги.
– По крайней мере, можно больше не искать, – пробормотала она.
Надо полагать, Сусанна ходила именно сюда. Но что, интересно, означает эта фотография? Глаша подошла к могиле и внимательно огляделась вокруг, уперев руки в боки. Оградка была низкой и хорошо сохранилась. Кто-то подкрасил ее и даже скосил траву вокруг. Под плитой лежали три увядшие гвоздики, а в могильный холмик был воткнут маленький колышек.
«Может быть, это знак? – подумала Глаша. – И там что-нибудь зарыто?» Убеждая себя, что гроб глубоко в земле и, если немножко покопаться сверху, то ничего ужасного не случится, она достала пластмассовый совок, вытащила колышек и принялась рыть на этом месте ямку. Тщетно – там ничего не было. Но поскольку других версий не возникло, она продолжила раскопки, раскидывая вокруг себя мягкие рассыпчатые комья. Внезапно совок ткнулся во что-то твердое. Глаша запустила в вырытую яму руку и нащупала нечто холодное, покрытое тканью.
Волосы у нее на голове зашевелились, и как раз в этот самый момент возле ее уха раздался голос:
– Ага! Вот ты и попалась!
И чья-то ладонь легла ей на плечо.
Глаша взвизгнула и закрыла голову грязными руками.
– Я же говорил, Павел Геннадьевич, что они сюда направились с умышленной целью! – торопливо сообщил еще один голос.
– С предумышленной, – важно поправил невидимый Павел Геннадьевич. – Вот, значит, они какие – осквернители могил!
Глашу потащили за шиворот вверх. Она наконец увидела, кому попалась. Павел Геннадьевич оказался милиционером при полном параде с большим тяжелым животом, похожим на рюкзак с камнями. Притащил же его сюда маленький хлипенький мужичонка с приблатненными бачками. Взгляд у него был липким, а рот красным и мокрым.
Глаша оглянулась и увидела, что Кайгородцев по-прежнему лежит на дорожке, не подавая признаков жизни.
– У него чего, тепловой удар? – перехватив ее взгляд, спросил милиционер.
– Он в обморок упал, гражданин начальник, – заискивающе сказала Глаша. – Увидел себя на фотографии и ку-ку! Вот, посмотрите: видите?
Павел Геннадьевич приблизил красную морду к фотографии, потом, тяжело ступая, двинулся к Пете.
– Одно лицо, – удивленно сказал он. – Так вы, выходит, не оскверняете? – Голос его стал нежным. – Выходит, тут у нас самостийное захоронение! Во-от вы зачем тут рылись! Хотели покойничка бесплатно похоронить!
Глаша отряхнула руки и насмешливо сказала:
– Ага, с помощью пластмассового совка.
Маленький, прыгавший вокруг, сварливо заметил:
– А чего? Во какую ямищу уже вырыла!
– Опять же – фотографию приладила заранее, – подхватил Павел Геннадьевич.
– И покойника к могилке за ручку привела! – добавила Глаша.
Павел Геннадьевич задумчиво посмотрел на Кайгородцева и почесал складчатый затылок.
– М-да…
Петя тем временем начал приходить в себя. Он слабо застонал и дернул левой ногой.
– Да он и не покойник вовсе! – крикнул красноротый, всплеснув руками.
– Живьем хотела захоронить?! – ахнул милиционер. – Кто он тебе – муж?
– Начальник, – обреченно ответила Глаша.
– Во, бабы пошли! – процедил маленький. – Начальников живьем в землю закапывают.
– Правильно, – кивнул милиционер. – Она заранее выбрала место, вставила фотографию…
– И для чего же я ее вставила? – с нехорошей улыбкой поинтересовалась Глаша.
– Чтоб не забыть – куда, значит, закопала, – нашелся милиционер. – Обманом заманила шефа к могилке, нанесла удар по мозговым центрам – орудие преступления мы еще найдем – и стала рыть.
– И чего же я его на дорожке-то стукнула? – ехидно спросила Глаша. – А не прямо на могилке? А?
– Ну… Догадался он о твоем преступном замысле. Пришлось изменить план по ходу дела.
Кайгородцев принял сидячее положение и двумя руками схватился за голову.
– Не волнуйтесь, гражданин, вы в безопасности! – заявил милиционер и потребовал: – Предъявите ваши документики.
– Кто? Что? – слабым голосом спросил Петя и встал на четыре конечности. – Меня похоронили! Боже мой! – простонал он, словно собака, продвигаясь к разрытой могилке.
– Еще не похоронили, гражданин, – обрадовал его Павел Геннадьевич. – Мы поспели вовремя.
– Поспевают груши, сержант, – ехидно заметила Глаша, с сочувствием глядя на Кайгородцева, который впился безумным взором в свою фотографию. – Кстати, там, в могиле, что-то лежит.
– Неужели? – фыркнул милиционер. – Я даже знаю что. Гроб с покойником!
– Да нет, оно прямо сверху лежит, – уперлась Глаша.
Милиционер, в душе проклиная свой живот и кряхтя, словно роженица, сел на корточки и полез короткопалой лапой в вырытую яму. Приложив нечеловеческое усилие, он крякнул и выдернул из земли обернутый тряпкой кирпич.
– А вот и орудие преступления! – радостно сообщил он. – Вот чем, гражданин, вам по голове чпокнули!
Глаша с досады только махнула рукой. Потом подошла к Кайгородцеву, помогла ему подняться на ноги и сказала:
– Петь, ты только не волнуйся. Мы все выясним. Видишь, здесь прибрано. Значит, за могилой кто-то ухаживает.
– Это она, Сузи! – простонал тот и закрыл глаза ладонью.
– Да нет, Петь, вряд ли. Тебя же в могиле нет, зачем Сусанне время тратить?
– Она… Она приходит сюда, чтобы представить меня мертвым! – вскинулся Кайгородцев. – Это такая техника умерщвления. Она думает обо мне как о покойнике, поэтому в ближайшее время со мной случится что-нибудь страшное!
– Петь, перестань, – рассердилась Глаша, хотя ей тоже было несколько не по себе. – Я имею в виду, что у этого… – она посмотрела на надпись, – Мультяпова могут быть родственники. Кто-то ведь ухаживает за могилкой!
– Ну, я, – неожиданно сказал маленький красноротый тип, выступая вперед. – Я ухаживаю за этой могилкой. Я тутошний, кладбищенский.
Он упер руки в боки, будто собирался сию секунду пуститься в пляс, и даже ножку выставил носком вперед. Глаша и Кайгородцев быстро переглянулись.
– Вы что – Мультяпов? – изумились они хором.
– Не-а, Прямоходов я. Просто мне один мужик деньги дает. Раз в полгода. Половину даст сначала, половину потом, чтоб я, значит, интерес имел.
– И цветочки, – Глаша мотнула головой в сторону гвоздик, – тоже вы покупаете?
– Ну, не то чтобы покупаю, – пробормотал тот. – А что?
Милиционер стоял рядом, сопел и внимательно слушал. Кирпич все еще был у него в руке.
– И когда ваш мужик в последний раз появлялся?
– Да вот, в июне появлялся. Теперь только в ноябре придет.
– А как он представился?
– Как Мультяпов, ежу ясно!
– А выглядит он как? – не давала ему опомниться Глаша.
– А вам зачем? – прищурил глаз Прямоходов.
– Нам очень надо, – с нажимом сказал Петя.
– За «очень надо» люди деньги плотют.
Глаша повернулась к Кайгородцеву и шепотом сказала:
– Петь, заплати ему. И милиционеру заплати, а то он нас привлечет как осквернителей могилы. Припишут какое-нибудь трупоедство…
Петя вздрогнул и торопливо добыл из кармана бумажник. С бумажником в руке он понравился парочке блюстителей кладбищенского порядка гораздо больше. Спрятав торжественно врученную бумажку в карман, милиционер отбросил кирпич в сторону и велел Прямоходову:
– Убери тут все, а я, пожалуй, пойду. Дежурство у меня.
Голос его звучал нормально, и глаз в прожилках, похожих на реку Амазонку с притоками, он больше не щурил подозрительно.
– Так все-таки – как он выглядел? – снова спросила Глаша, придвигаясь к Прямоходову.
Тот принялся живописать внешность родственника Мультяпова, но толком так ничего и не сказал. То он оказывался у него высоким, то средним, то «чуть выше меня». С волосами неопределенного цвета, с расплывчатыми чертами лица и «средним» голосом.
– В подпитии я был, – смущенно сообщил Прямоходов. – Если честно, мне вообще показалось, что их двое.
– Двое Мультяповых? – опешила Глаша.
– Да. И оба совершенно одинаковые! Может, близнецы?
– А в первый раз он один приходил?
– В первый раз один, – важно кивнул рассказчик. – А последний раз, думаю, все же вдвоем.
– А деньги они тебе как платили? По очереди?
Прямоходов собрал глазки в кучку, немного подумал и заявил:
– Одновременно. Оба полезли в правый карман, оба достали деньги, и оба подали.
«Господи милостливый, для чего ты придумал пьянство?» – подумала Глаша и надвинулась на Прямоходова:
– А фотография вот эта когда на могилке появилась?
– Да она тут всегда была!
– Именно эта?
– Да я… не присматривался. Хотя… Вроде как… Может, оно и так… В апреле, когда я тряпочкой евонную морду протирал, он вроде как с усами был, покойник-то. Вы у него спросите, у покойника-то, – он кивнул головой на Петю. – Усы он не сбривал?
Кайгородцев побледнел и схватился за сердце.
– Все, Петь, пойдем, – взяла его за локоть Глаша. – А то ты и впрямь тут коньки отбросишь.
Перед тем как покинуть юдоль скорби, Глаша написала на листочке свой домашний телефон и вручила его Прямоходову.
– Если вспомните хоть что-нибудь, я уж не поскуплюсь.
– Глашенька, что все это значит? – испуганным голосом спрашивал Кайгородцев, подлаживаясь к ее мелким шажкам. – Это какой-то заговор против меня? Может, колдовство? Вуду?! А? Ты что-нибудь знаешь про вуду?
Кайгородцева сотрясала крупная дрожь. Два года назад Глаша попала в самолет, у которого засбоил мотор, и он совершил аварийную посадку черт знает где. Перед посадкой самолет трясло точно так же, как сейчас ее начальника. Чтобы успокоить его, Глаша сказала:
– Ты что, Петь, с ума сошел? Какое вуду? Вуду только на негров действует. Это их, негритянские, фишки.
– А я слышал, что они везде, по всему миру… Мастерят таких куколок из соломы или из воска, втыкают в них булавки…
– Тебя обманули, – твердо заявила Глаша. – Лучше скажи, когда Сусанна стала поить тебя горьким чаем. Когда это началось?
– Ну… Когда? Весной. Где-то в марте. Эх, Глаша, надо было мою фотографию с памятника соскоблить!
– Не надо, – сердито ответила та. – Вдруг это заговор и мы спугнем преступников? Сначала следует выяснить, зачем все это было сделано.
– Глаш, ты такая умная! – восхитился Кайгородцев и добавил: – У меня там машина, у главных ворот. Я тебя подброшу до метро. Ты не забыла, что тебе еще в типографию?
Едва очутившись за воротами кладбища, Кайгородцев перестал трястись, а когда сел за руль своего «Фиата», окончательно пришел в себя.
– Жаль, что нельзя напиться в ботву, – заявил он и добавил: – Ты, Глаш, там, в типографии, проверь все как следует. Цветоделение чтоб на уровне. Ну, тебе не впервой!
«Не надо было его разубеждать насчет вуду», – подумала Глаша, дрогнув тонкими ноздрями. Кайгородцев определенно нравился ей больше, когда боялся.
В типографии она быстренько закруглилась с делами, но вместо того, чтобы возвратиться на работу, отправилась на тот самый пляж, где познакомилась с Дукельским, корова его забодай. Время было как раз то самое, правда, день не выходной. С другой стороны, парни, которые ее интересовали, – школьники или студенты. А у них сейчас каникулы.
Школьники или студенты возлежали на том же самом месте, на том же самом одеяле, которое Глаша очень хорошо запомнила. Одеяло было детское, синее с зайчиками, в прошлый раз оно навеяло на Глашу грусть. Пришли мысли о пролетающих годах, неудачных попытках выйти замуж, о детях, которые у нее могли бы быть. В общем, одеяло и было виновато в том, что она привязалась к Дукельскому. Он показался ей симпатичным, радикулитчик хренов.
– Добрый день, молодые люди! – сказала Глаша, остановившись над лежащими на одеяле. Она постаралась сказать это добрым голосом, но молодые люди все равно страшно напряглись.
Их было четверо – голоногих, волосатых, прыщавых и комплексующих. Они вскинули головы и уставились на нее, не моргая. Только один произвел на Глашу приятное впечатление: у него и фигура была ничего, и во взгляде читалась некая взрослая самоуверенность. К нему-то Глаша и обратилась в первую очередь.
– Может быть, вы меня помните?
Юноши переглянулись и напряглись еще больше.
– Не-ет, – протянул один, усеянный веснушками с головы до ног.
– А что было-то? – спросил второй, подобравшись.
– Да ничего, ничего! – Глаша почувствовала себя молодой учительницей, которую коварная директриса засунула в самый шальной десятый класс. – Вы, ребята, не беспокойтесь. Просто я тут с вами рядом загорала в субботу. Помните? Вот тут я лежала, на полотенце. Купальник у меня в клеточку.
– Я не помню, – сказал веснушчатый.
– И я, – подтвердили двое его приятелей.
«Вот, докатилась! – подумала Глаша. – Мне всего тридцать пять, а для студентов я уже – пустая порода. Шлак. Они на меня даже внимания не обратили. Софи Лорен скоро семьдесят, а за ней мальчики гоняются, как слепни за поцарапанным пальцем. Надо немедленно договориться с Кошмаровым о серии грязевых обертываний».
– А вот я вас помню, – неожиданно сказал тот из четверки, который сразу произвел на Глашу приятное впечатление.
У него были широкие скулы, твердый подбородок и смелые зеленые глаза под сбитой набок челкой. Наверное, девицы избаловали его вниманием, оттого он и держал себя свободно с незнакомой женщиной.
– Простите, как вас зовут? – улыбнулась ему Глаша, решив не тратить силы на остальных.
– Виктор Стрельников, – охотно сообщил тот.
– Вы наверняка уже студент, – польстила ему Глаша.
– Да, перешел на второй курс. А что?
Витя Стрельников поднялся на ноги, оказавшись на голову выше Глаши.
– Значит, память у вас хорошая.
– Вы что, из милиции? – испуганно спросил кто-то из оставшейся на одеяле тройки нервным голосом.
– Да вы что? Какая милиция? – рассмеялась Глаша. – Я референт в медицинском центре.
– Я знаю, – сказал Витя. – Я слышал, как вы говорили это тому типу, который рядом с нами пасьянсы раскладывал.
Глаша страшно взволновалась, но постаралась сдержать ликование.
– Из-за него я сюда и пришла, – с милой улыбкой сообщила она. – Знаете, что он придумал?
– Что? – заинтересовались студенты. Теперь уже они все приняли вертикальное положение и стояли перед ней, не зная, какую принять позу. Глаша была в летнем костюме, а они почти голышом, это их смущало и даже немножко злило.
– Он сказал, будто бы я представилась ему врачом, предложила сделать бесплатный массаж и выдавила пару позвонков. Теперь он собирается получить инвалидность, а меня засадить в тюрьму.
– Да вы что, серьезно? – спросил Витя Стрельников, расширив глаза. – После того как вы ушли, он два раза купался, а потом играл в волейбол с телками.
– Я тоже видел, – неохотно признался веснушчатый.
– Ой, ребята! – Глаша прижала руки к груди. – Вы меня так выручите, если сможете все это подтвердить! Возможно, конечно, удастся поставить этого гада на место другими способами… Но мне бы хотелось подстраховаться. Я могу как-то с вами связаться? Обещаю, что сделаю это только в крайнем случае.
– Я дам вам свой телефон, – предложил Витя Стрельников, без всякого стеснения улыбаясь Глаше. Улыбка у него была простой и приятной. – А вы мне свой, хорошо?
– Конечно! Вот домашний, а вот рабочий. На работе я обычно до семи.
Глаша так обрадовалась, обнаружив свидетелей, что готова была расцеловать каждого студента в отдельности. Может, заплатить им? Студентам всегда живется плохо. Молодость пожирает не только здравый смысл, но и деньги в невероятных количествах. Впрочем, говорить сейчас о деньгах было уже как-то неудобно. «Вот если придется свидетельствовать против Дукельского, тогда предложу им вознаграждение», – твердо решила Глаша.
– Дукельский может поцеловать меня в зад! – сообщила она Кайгородцеву, ворвавшись к нему в кабинет.
И тут увидела Нежного. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Сидел и располагал к себе. Несмотря на дорогой костюм и умопомрачительно дорогие ботинки. Просто лицо у него было таким – располагающим. Несмотря на тернистый путь к достатку, его глаза не казались убитыми, как у большинства хозяев жизни, – они были живыми, любопытными и улыбались очень празднично.
– Ой! – пискнула Глаша. – Добрый день, я очень извиняюсь… Попозже зайду.
– Ничего-ничего, – всем корпусом обернулся к ней Нежный. – Вижу, у вас важная информация? Не стесняйтесь, давайте ее всю.
– Да?
– Еще раз, Глаша, и с чувством, – усмехнулся Кайгородцев.
– Дукельский может поцеловать меня в зад, – с расстановкой повторила та. – Он у меня в кармане.
– Кто такой Дукельский? – тут же поинтересовался Нежный.
«Интересно, у него глаза такие синие или это контактные линзы? – с любопытством подумала Глаша. – Цвет очень подходит к черным волосам. Хотя, может, у него и волосы пересаженные? Ему лет сорок с гаком. У половины мужчин этого возраста голова похожа на просиженный диван».
– Кто такой Дукельский? Это так… Просто рабочий момент, – не захотел рассказывать Кайгородцев и поглядел на Глашу со значением. Мол, ты не забывай, что я тебя покрываю. И меня не выдай.
«Что у этих мужиков за дурацкая дружба? – раздраженно подумала Глаша. – Один – хозяин, другой – наемный работник. Петя даже боится сказать ему, что Сусанна пропала. Дабы не бросить тень на подножье монаршьего трона».
– Хорошо, Глаша, я все понял, – кивнул Кайгородцев и отпустил ее одним росчерком руки в воздухе.
Она уже хотела было ретироваться, когда Нежный неожиданно ее остановил:
– Глашенька, а Петя вас очень хвалит.
– Да? – с глупой улыбкой спросила она, не зная, как на это реагировать.
– Да, я не обманываю – очень хвалит. Я даже подумал: может, сманить вас на другую работу?
– Какую? – продолжая улыбаться, полюбопытствовала она.
– Пойдете ко мне секретаршей?
– А у вас же Аня Волович!
– Аня больше со мной не работает, – вздохнул Нежный.
Как и все в центре, Глаша слышала сплетни, будто Аня Волович не просто секретарша босса. Или, вернее сказать, не совсем секретарша.
– Ну… Я подумаю, – неопределенно сказала она и дернула на себя дверь. – До свидания!
Выскочив в приемную, Глаша выдохнула:
– Фу-у! Почему вы, Раиса Тимуровна, не сказали мне, что у директора Андрей Васильевич?
Подвойская пожала могучими плечами и, уставив глаза в разбросанные по столу бумажки, ответила:
– Я подумала: а зачем говорить? Лишний раз попасться на глаза начальству никогда не помешает. Особенно девушке, у которой нет мужа или, по крайности, человека.
Глаша закатила глаза. Раиса Тимуровна мечтала найти ей человека с тех самых пор, как та пожаловалась на личное одиночество. Какой такой бес дергал ее тогда за язык? Эх, да что говорить! Отмечала вместе с коллегами Восьмое марта, нализалась и принялась себя жалеть. «Лучше бы я тогда свалилась под стол и затихла до утра», – думала она, глядя на Подвойскую. Впрочем, роптать было бессмысленно. Это только распаляло Раису Тимуровну.
Когда Глаша уже собиралась уходить, в приемной зазвонил телефон.
– Алло! – грудным голосом ответила Подвойская. Потом сделала большие глаза и, прикрыв трубку ладонью, сообщила: – Глаша, это тебя. Какой-то молодой человек!
– Ну да! – не поверила Глаша. – Может, брат?
– Фи, – пробормотала Раиса Тимуровна. – Голос твоего брата я знаю, как голос своего брата. Держи скорее.
Глаша взяла трубку и сильно прижала к уху, надеясь, что так Раиса Тимуровна ничего не услышит.
– Глаша? Здравствуйте, это Виктор Стрельников. Мы сегодня разговаривали на пляже…
– Да, Витя, я помню, конечно, – зачастила Глаша, проглатывая окончания. – Вы хотите мне что-то сказать?
– Да. Я рассказал о нашем разговоре отцу, он отрицательно отнесся к тому, чтобы я давал показания в суде.
– В каком суде, Витя? – воскликнула Глаша. – Нет еще никакого суда. Просто этот тип, его фамилия Дукельский, угрожает нашему директору. Я всего лишь хочу сказать ему, что у меня есть свидетели. И он тогда отвяжется. Я вам заплачу!
– Это же будет подкуп! – обиделся честный Витя.
– Подкуп – это когда вы свидетельствуете о том, чего не было на самом деле. А в нашем случае деньги будут всего лишь благодарностью за потраченное вами время. Так поступают все цивилизованные люди.
– Знаете что? – почти сдался цивилизованный Стрельников. – Давайте все обсудим. Назначайте встречу.
– Назначайте вы.
– Нет, ну вы же женщина!
– В каком районе вы живете, Витя?
– В смысле метро? На «Петровско-Разумовской».
– Значит, мы с вами соседи, – обрадовалась Глаша. – Знаете кафе-мороженое «Крем-брюле»?
– Конечно. Когда я был маленький, отец водил меня туда.
«Когда я был маленький… – про себя усмехнулась Глаша. – Года три назад?»
– Завтра в восемь вечера вас устроит?
– Заметано.
Глаша положила трубку и утерла пот со лба.
– Как же трудно с молодежью! – пожаловалась она Раисе Тимуровне. – Они какие-то не такие. Какие-то другие.
– Глашечка, тебе рано отделять себя от молодежи! – всплеснула руками та.
– Ага, ага. То-то я смотрю, вы меня сватаете только тем, кто пришел выводить старческие пигментные пятна.
– Неправда! Я пускаю в работу весь материал, который попадает мне в руки! Просто о здоровье обычно заботятся те, кто его уже потерял.
После работы Глаша должна была ехать к подруге Лиде. Два месяца назад Лида познакомилась с неким таинственным Жорой, о котором постоянно рассказывала ей по телефону. Она ахала, причмокивала губками, но кто он, этот Жора, не сообщала и не хотела его показывать. «Сглазить боюсь, – шепотом говорила она. – Вот пройдет немного времени, тогда…»
Вероятно, час «икс» настал. Лида потребовала, чтобы Глаша пришла на ужин.
– Но почему в будний день? – заныла та.
– А что тебе делать после работы? – удивилась Лида.
– Может быть, я собираюсь искать свое личное счастье! – заявила Глаша.
– Где?
– Откуда я знаю, где? Где-нибудь.
– Искать ничего не нужно, – возразила Лида. – Личное счастье следует ковать! Приезжай, я обучу тебя секретам мастерства.
Когда Глаша позвонила в дверь, ей открыла незнакомая девушка. Вернее, Глаше так показалось, что незнакомая и что – девушка. Лишь спустя несколько секунд она сообразила, что это ее подруга. Да и то лишь потому, что та подала голос.
– Глаха, наконец-то! Мы с Жорой уж и заждались!
Это была жутко странная Лида, постриженная под солдата. От настоящего солдата ее отличала лишь стоящая дыбом челка, часть которой была выкрашена в оранжевый цвет. Довершали новый облик тесное мини-платье и татуировка на плече в виде змеи.
– Что ты с собой… – начала Глаша, но тут в коридоре появился Жора.
Он был здоровый, как лесоруб, мордастый, зубастый и… молодой. Глаша дала бы ему от силы года двадцать два. Одет был Жора в скрипучие кожаные штаны и футболку с надписью «I am all attention!» – «Я весь внимание!»
– Салют! – басом сказал он, сложив ручки на животе. – Ты Лидусина подружка? А я ее новый друг.
– Очень рада знакомству! – пробормотала потрясенная Глаша.
– Ну вот! А Лидуся говорила, ты не хотела приходить. А я парень компанейский. И обещаю, что будет весело.
– Мне уже… весело, – мертвым голосом ответила Глаша.
– Жора, иди включай музыку, зажигай свечи, а мы с Глахой через пять минут принесем еду.
Сияющий Жора удалился, а Лида ткнула подругу в бок:
– Ну? Что? Тащишься?
– Да, – сказала Глаша. – Тащусь. Надеюсь, ты не попросила Жору привести с собой друга?
– Нет, ну что ты? В твоем нынешнем виде друга тебе не потянуть. Кстати, Жора тебе понравился?
– Можно сказать и так, – кивнула Глаша. – По крайней мере, теперь я точно знаю, как выглядит кризис среднего возраста.
Лида хихикнула и потащила подругу на кухню.
– Все уже готово, осталось только достать из духовки мясо, а из холодильника салатики, – заявила она, взмахнув руками.
Только тут Глаша заметила ее длинные темно-синие ногти. Такими ногтями эффективно можно было только царапаться. Делать же что-нибудь по хозяйству – категорически нет.
– Это как же ты готовила? – с любопытством спросила она.
– Нормально, – пожала плечами Лида. – Я привыкла и отлично справляюсь. Тебе тоже нужно немедленно купить укрепляющую жидкость. Женщина без длинных ногтей – все равно, что любовь без секса. Посмотри, какая прелесть!
Она еще раз показала, какая прелесть у нее ногти, и вручила Глаше блюдо с нарезанной ветчиной.
Ужин проходил и в самом деле весело – фоном шло пение Мэрлина Мэнсона, от которого у Глаши желудок сворачивался рулетом. Жора рассказывал сальные анекдоты из дешевых сборников и ржал так, что у Лидиного попугая дрожал хохолок на голове. Глаша решила, что, пожалуй, стоит напиться. После полбутылки вина она наклонилась к Лиде и шепотом спросила:
– Сколько ему лет?
– Двадцать, – тоже шепотом ответила Лида.
– Он тебе не пара.
– Ну конечно! Классика жанра. У старой брюзги вместо сердца – мозги. Сейчас ты попытаешься разрушить наши отношения.
– Не буду я ничего рушить! – обиделась Глаша на «брюзгу».
– Займи лучше позитивную позицию – сделай так, как я. Выбери себе юношу и очаруй его! Для этого, конечно, придется изменить внешний вид. О! Глаха, я придумала! Ты купишь у меня омолаживающий крем!
– Господи, как ты мне надоела! С тех пор как ты вступила в торгующее братство, ты не можешь ни с кем спокойно общаться, даже со мной – все время что-то впариваешь!
– Да ладно, не бурчи. Я тебе со скидкой продам!
Лида кинулась к комоду и достала из него чемоданчик, забитый китайской косметикой.
– Гляди, что тут – крем на серебре, крем на золоте, на травах, на фруктах…
– Ни за какие деньги, – твердо сказала Глаша. – Это все мухлеж.
– Глаха, ты просто дура. Ты видела вблизи китаянок? У них лица гладкие, как детские пятки!
– Уж конечно, не от твоей косметики.
– Давай ты сейчас помажешься, а завтра мне скажешь – мухлеж или не мухлеж.
Лида выхватила из чемоданчика коробочку и вытряхнула из нее баллончик с кремом. Вместе с ним оттуда выпал вкладыш, испещренный иероглифами. Вкладыш был яркий, желто-красный, глянцевый.
– Слушай, подари бумажку! – попросила Глаша. – Для Дениски надо. Он обожает все эти письмена. Кстати, у него день рождения скоро. Я ему, наверное, в качестве подарка оплачу курсы японского или китайского. Он будет на седьмом небе от счастья.
Лида вручила Глаше несколько вкладышей, которые та спрятала в сумочку, а потом принялась за ее лицо.
– Сначала чистим, потом протираем лосьоном, потом накладываем крем. Глашка, ты должна словить кайф. Я сама этой косметикой пользуюсь и чувствую себя очаровательной. Видишь, даже молоденький Жора на меня клюнул.
– Давай спросим, что Жору в тебе особенно очаровало, – не без ехидства предложила Глаша, когда экзекуция была закончена.
Лида сверкнула подведенными очами и обернулась к своему приятелю.
– Жорик, – пропела она голосом Лисы Патрикеевны, – скажи, за что ты меня полюбил?
Жорик курил и, прикрыв глаза, подпевал Рикки Мартину:
– Ши ливин ла вида лока-а!
– Жорик! – гавкнула Лида.
– А? – Он встрепенулся и открыл глаза. Лицо у него было широким и сияющим, как серебряный поднос.
– Я спрашиваю, Жорик: за что ты меня полюбил?
– Даже не знаю, – тот потрепал ее по плечу. – За все понемногу. Хотя я вообще люблю поживших женщин.
Лида остекленела, а Глаша повалилась на диван и принялась хохотать.
– А что? – не понял Жора. – Тебе же тридцатник, не меньше, да, Лидусик? За это ты мне и нравишься.
– Жора! – спросила Глаша, кое-как успокоившись. – А Лидина одежда и эти ногти… тебе как?
– Нормально. Я чувствую, что она – своя. Мы с ней на равных. Она, например, тоже любит «Раммштайн».
– Это мотоцикл, что ли? – с любопытством спросила Глаша.
– Да ты че, старуха, о-фи-ге-ла? – всплеснула руками Лида. – Это группа такая!
Она подняла согнутую в локте руку и пропела:
– Раммштайн, ту-ду-ду! Ду хаст михь… Ду хаст михь…
– Лида, ты должна была давно сказать мне, что тебе одиноко.
– Зачем? – спросила Лида. – Чтобы ты поплакала вместе со мной? Ду хаст михь гефрагт!
– Я бы тебя морально поддержала.
– Давай лучше я тебя морально поддержу. Так будет правильнее. Потому что у меня есть любовник, а у тебя нет.
– Я тоже могу заарканить молодого! – расхорохорилась Глаша. – Вот у меня завтра встреча со студентом. Правда, деловая, но я могу сделать так, чтобы она превратилась в личную. Я чувствую, что ему понравилась.
– Что за студент? – заинтересовалась Лида. – Расскажи подробнее.
Глаша поведала всю историю с Дукельским и закончила:
– Давай, спроси у Жоры, что мне нужно, чтобы завладеть вниманием молодого парня.
Припертый к стенке Жора сказал:
– Во-первых, нужен пирсинг.
Глаша мгновенно напряглась:
– Кто такой Пирсинг? Модельер? Наверное, из дорогих?
Лида закатила глаза:
– Глаха! Ты дремучая, как сосновый бор! Мне даже за тебя стыдно. Пирсинг – это когда тебе прокалывают кожу или хрящ.
– Зачем это? – оторопела Глаша.
– Чтобы вдевать в получившиеся отверстия кольца, палочки и гвоздики. Такой боди-арт. Не знаешь, что ли?
– А! Это когда в ухе по шесть сережек, а в пупке пуговка? Знаю, знаю! Но мне это не подойдет.
– Пирсинг – это секси! – сообщил Жора, заедая сыр рыбой. Весь вечер он ел, не останавливаясь. Большое тело активно радовалось большому куску.
– Я себе тоже сделаю! – загорелась Лида. – Хочешь, Глаха, завтра вместе сходим в салон? Всего-то пятьдесят баксов. Могу дать взаймы.
– Нет уж, – отказалась Глаша. – Свои хрящи я хочу поберечь на всякий случай. А… кроме пирсинга есть еще… что-нибудь, на что следует обратить внимание? – спросила она. – Чтобы молодые приняли меня за свою?
– Прикид, – пожал плечами Жора, забрасывая в пасть горсть маслин. – Владение слэнгом.
– Знаешь какие-нибудь фишки? – поинтересовалась Лида. – Молодежные?
– Знаю.
– Например?
– Ну… Например… Все пучком, – неуверенно произнесла Глаша. – Сиди на попе ровно.
– Это сильно, – ухмыльнулся Жора. – Но устарело.
– Может, вы мне подиктуете? – заискивающе спросила Глаша, нашарив рукой огрызок тетрадного листа, лежавший на подоконнике. – А я запишу? Что-нибудь эдакое…
– Давай лучше ты перетаскаешь на кухню грязную посуду, а я тебе из Интернета что-нибудь скачаю? – предложила хитрая Лида.
Через полчаса в руках у Глаши оказалось несколько страниц, густо запечатанных убористым текстом.
– Девушка, – прочитала она. – Герлушка, жаба, василиса. Гнобить – надоедать нотациями. Рот – калитка, варежка, хавало. Лида, я вряд ли сумею так разговаривать!
– Выучи несколько словечек и просто вставляй их в разговор. Давай, попробуй, ну!
– Жора, – обратилась Глаша к ее приятелю. – У тебя до знакомства с Лидой была герлушка?
Лида с любопытством поглядела на своего приятеля, но тот только ухмыльнулся.
– Давай, – подбодрила его Лида, – перестань совать в хавало огурцы и колись.
– Была, конечно, – пожал плечами Жора. – А что?
– А сколько ей было лет? – тут же спросила Лида.
– Шестнадцать, а что?
– Ничего, – злобно ответила та и налила себе рюмку водки.
Жора продолжал есть, а Лида стала к нему цепляться. Следующие полчаса милые ругались, потом принялись мириться. Процесс примирения сопровождался поцелуями и интимными признаниями, так что Глаша краснела, как юная медсестра, после чего поторопилась смыться. Слегка покачиваясь, она выползла на улицу, держа в руках небрежно сложенные листы.
Почему бы действительно не закадрить студента Витю? Просто чтобы доказать себе, что она еще ого-го. Это будет приятно. И Раиса Тимуровна отвяжется раз и навсегда со своими рысаками преклонных лет.