За один сеанс гипноза было решено вытягивать из подсознания Тома воспоминания об одном дне, чтобы не перегружать его психику. Каждый раз верилось в то, что вот-вот тайна вскроется, станет известна травма, породившая Джерри, и можно будет начать работать с ней, перейти к полноценному лечению, но этого никак не происходило.
Доктор Деньё откровенно скучал, выслушивая о пресно-однотипной жизни Тома, разукрашенной лишь предвкушением и подготовкой к вечеринке и слишком детскими для его возраста надеждами. Удивляло и даже вызывало жалость то, что Том считал такую жизнь нормальной, безмерно любил не слишком адекватного в своей излишней любви и опеке отца, с надеждой и открытым сердцем смотрел вперёд и радовался каждой мелочи.
«Неудивительно, что у него поехала крыша, – невольно и не очень корректно подумал месье Деньё, в очередной раз выслушивая Тома. – С таким-то отцом… Ему бы провериться у психиатра. Не удивлюсь, если он со своей родительской любовью заходил далеко за грань допустимого».
И эту версию взяли бы на вооружение, так, увы, ведь нередко бывает, но Том ни разу не упоминал ни о каких сексуальных действиях со стороны Феликса, разве что тот обнимал его очень часто и целовал в лоб, но это, хоть и не слишком нормально в отношениях отца и сына, не является порицательным и патологическим поведением. И в таком случае едва ли бы Том говорил об отце с такой теплотой, разве что у него была настолько переломанная психика, что он не понимал, что это ненормально. Человека можно приучить ко всему, если делать это планомерно и постоянно, тем более с малых лет.
Чтобы проверить данную гипотезу, пока иных не было, Тому параллельно с гипнозом прописали психотерапию. Психотерапевт ему и понравился, и нет: у него были крупные руки и лицо, первые он практически постоянно держал сцепленными в свободный замок; на щеках его колола взгляд неизменная двухдневная щетина с доброй половиной седины. Его хотелось называть дедушкой, но Том этого не делал, он вообще терялся в его присутствии.
– Том, расскажи, пожалуйста, насколько у вас с отцом близкие отношения, – попросил доктор после вступительной, устанавливающей контакт беседы.
Том отвёл взгляд, задумавшись на пару секунд.
– Очень близкие, наверное, – ответил он. – У меня никого нет, кроме него, к сожалению. И у него тоже, он сам так говорит.
– Вы всегда жили только вдвоём?
– Нет, когда-то мы жили втроем, с мамой, но я этого не помню.
– Сколько тебе было лет, когда мамы не стало?
– Три месяца.
В детстве Том постоянно расспрашивал отца о маме, но чем старше он становился, тем больнее становилось от этой темы. И сейчас тоже было и больно, и горько, это было заметно по взгляду и по опустившимся плечам.
– Три месяца от рождения? – уточнил психотерапевт.
– Да.
– Расскажешь, что с ней произошло?
– Дорожное происшествие. Папа говорит – глупость какая-то… но её не спасли.
– Соболезную, Том. Но я рад, что ты можешь об этом говорить.
Том промолчал о том, что ему неприятна эта тема, что за рёбрами скулит.
Выждав паузу на тот случай, если он захочет что-то ответить, доктор задал новый вопрос:
– Твой отец был женат после того, как не стало твоей мамы?
– Нет.
– Он когда-нибудь знакомил тебя со своими женщинами?
Глаза Тома наполнились непониманием.
– Том, ты когда-нибудь видел, чтобы отец приводил домой женщин? – по-другому сформулировал вопрос психотерапевт.
Том нахмурился с ещё большим недоумением и, не задумываясь, спросил:
– Зачем?
Доктор потёр указательным пальцем висок. То, что семнадцатилетний парень задавал такие вопросы, казалось странным даже в этих стенах.
Нет, Том знал – зачем, но отец любил только маму, стало быть, и встречи с другими женщинами ему были не нужны.
– Том, ты знаешь о взаимоотношениях полов, в том числе их интимной составляющей?
Том смутился, потупил взгляд и чуть кивнул:
– Да.
– Хорошо, Том, – доктор вновь сцепил руки в привычный замок, – значит, ты утверждаешь, что к вам домой никогда не приходили женщины?
– Одна приходила – хозяйка, у которой мы снимаем дом. Но я её видел лично только один раз, давно-давно, года в четыре, а потом просто слышал, что она приходит.
– Она проводила много времени у вас дома?
– Нет, она всегда быстро уходила.
Психотерапевт покивал, сделал очередную быструю пометку и спросил:
– А какие-нибудь мужчины к вам приходили?
– Папины друзья? Нет.
Доктор имел в виду совсем не дружеские отношения, но уточнять уже не было смысла, ответ он и так услышал.
– Том, скажи, отец часто оставлял тебя одного и как надолго?
– Он никогда не оставлял меня одного.
– Совсем?
– Да. Он работает на дому, а если нам нужно было сходить в магазин или ещё куда-то, мы делали это вместе.
– То есть он всегда был рядом с тобой?
Том не совсем понял вопрос, ответил как смог:
– Мы не всегда дома проводили время вместе. И я ходил гулять в одиночестве.
– И где ты гулял?
– По нашей улице. В этом году папа разрешил мне это, я выпросил. Ой… – Том досадно, с какой-то непонятной горечью во взгляде нахмурился. – Не в этом году, а тогда, – он махнул рукой; в глазах читалась всё та же горечь, не проходящее неприятие действительности с долей обиды, – в том году…
– В каком?
– В две тысячи двенадцатом, – совсем посмурнев, выдавил из себя парень и, помолчав мгновение, добавил с отчаянной надеждой: – Вы уверены, что сейчас не он?
– Уверен. Сейчас две тысячи шестнадцатый год. Июль месяц.
Том вновь понурил голову, и плечи тоже опустились. Надежда умирает последней, но если это уже случилось, не нужно пинать её труп. Вот только он никак не мог этого понять.
– Том, ты готов продолжать наш разговор? – поинтересовался психотерапевт после недолгого молчания. Том невесело кивнул, никак не мог отделаться от грызущего мозг числа «2016». – Скажи, у тебя была своя комната?
– Да.
– И ты спал в ней?
– Да.
– Один?
– Да.
– Так было всегда?
– В детстве бывало, что я спал с папой.
– Ты хотел спать вместе с ним?
– Да.
– По какой причине?
Том вновь смутился, спрятал глаза и начал теребить край рубашки.
– Когда мне было страшно ночью, я приходил к нему. И просто так тоже… С папой всегда хорошо спалось и можно было поболтать.
Доктор кивнул и сделал очередную пометку. За всю сессию Том даже полумыслью не догадался, к чему тот так много спрашивал его об отце и что пытался выяснить.
Когда Тома увели, к психотерапевту зашла доктор Айзик.
– Как успехи? – спросила она.
– Пока у нас не было полноценной работы, я больше собирал информацию. Но могу сказать, что не похоже на то, что Том подвергался насилию со стороны отца.
– Он не обмолвился ни о чём подобном?
– Нет. И то, как Том рассказывал об отце, тоже указывает на то, что он с большой теплотой и доверием относится к нему, а в случае с насилием второго быть точно не может. На данном этапе я заметил только одну странность касательно их взаимоотношений – патологическую гиперопеку со стороны отца Тома, но это тема для отдельного разговора и этот момент нужно разобрать подробнее, чтобы делать какие-то выводы.
– Я уже ничего не понимаю… – покачала головой женщина. – Сначала мы так долго не могли победить Джерри, а теперь не можем выяснить, откуда он взялся.
– Пока и у меня нет ответов, только вопросы, – проговорил в ответ психотерапевт и подпёр челюсть кулаком. – Но, кажется, отгадка кроется не в детстве Тома, по крайней мере, не в той его части, которая связана с отцом. Либо же амнезия у него куда глубже и избирательнее, чем вы думали.
– Эту версию нужно будет проверить. Но ты уверен в том, что Том не лгал, в смысле, не покрывал отца?
– Только в том случае, если он на самом деле верит в то, что ничего неправильного отец не делал, и ему это не было неприятно, а не молчит из страха.