Наука – это очищенное обыденное мышление.
– Какое слово ты выбрал бы словом этого года? – Вика встретила меня, возлежа на диване в позе трапезничающего римского патриция. С той лишь разницей, что патриции лежали, обнимая кувшин с вином, а моя тетка прижимала к сердцу ноутбук. По количеству кофейных чашек на подлокотнике дивана легко было догадаться, что этот пир духа длится уже много часов, а может быть, и дней.
В комнате царил хаос: по всему полу были разостланы газеты, которые накрывали друг друга и сталкивались внахлест, поверх валялись вырезанные фотографии, клочки бумаг, исписанные Викиной рукой, тут и там дразнились языки разноцветных стикеров. В общем, по виду комната напоминала огромный кошачий туалет.
Вика отложила компьютер и уселась по-турецки. Ее светлые кудри были небрежно собраны на затылке и кудлатым хвостом торчали из-за уха. Прищурив глаза, как суслик, вылезший из норы на божий свет, она медленно возвращалась в реальность, в дверях которой стоял ее собственный племянник с двумя огромными сумками. Мы не виделись почти месяц, и кто-то другой на ее месте спросил бы, как прошла практика, как дела или хотя бы что в сумках. Она же спрашивала про какое-то слово года.
– Что за слово еще? – Я на цыпочках пробрался вдоль стены на кухню, чтобы распаковать пакеты с магарычом.
– Новое слово, которое отражает что-то важное в жизни и обществе. Например, в две тысячи седьмом году словом года в России было «нано». В две тысячи девятом – «инновация», – отозвалась Вика, тоже направляясь в сторону кухни, пританцовывая, чтобы ничего не задеть. – В две тысячи тринадцатом самыми популярными словами года были «селфи» и «госдура».
Вика встала, прислонясь к дверному косяку: выглядела она не очень.
Убедившись, что на извлеченные из пакета колбасы тетка не реагирует, я поинтересовался, почему именно сейчас ей понадобилось мое мнение по столь нетривиальному вопросу, как слово года. Но она не поняла намека и продолжала как ни в чем не бывало:
– Есть такое понятие, как статистический анализ больших объемов текстов. Если грамотно настроить счетчик и выделить некоторое количество топовых контекстов, то получится срез основных событий года и слов, их обозначающих в данном конкретном социуме…
– Э-э-э, стоп-стоп! – поспешно запротестовал я. – Давай без этой зауми. Не знаю, как насчет всего социума, а для меня слово года – «корова».
Вика посмотрела на меня со смесью жалости и изумления и полезла наконец инспектировать сумки.
В этом вся Вика. При всей своей неоспоримой научной одаренности в обычном общении моя тетка напоминает ребенка в возрасте от трех до пяти. Посетитель ясельной группы так не упирается перед тарелкой с перловой кашей, как моя тетка буксует перед чем-то, чего ей не хочется делать или признавать. Моего выбора профессии она не признавала.
– Кстати, от слова «корова» тебе сейчас тоже кое-что перепадет, – примирительно сказал я. – Как говорил Эйнштейн, что вкусно фермеру, то вкусно и физику.
– Эйнштейн так говорил? – Она на секунду выглянула из пакета.
– Ну, может быть, не совсем так, но что-то похожее точно говорил, когда поедал бюргерские колбаски, приготовленные его сестрой и второй женой по совместительству.
Наконец она улыбнулась. Не знаю, как Вика, а я точно не хотел снова выкапывать военный томагавк, поскольку все копья на тему моей учебы на ветеринара были уже переломаны.
Пока тетка распределяла продукты по холодильнику, я пригляделся к ней внимательнее: природа наделила Вику фигурой, за которую нынче безуспешно борются дамы всех континентов, изнуряя себя диетами, фитнесами и даже операциями. Виктория худа, но это не та страшная «щека щеку ест» худоба, на которую ввели моду европейские дизайнеры вроде Ив Сен-Лорана, а аристократическая восточная узкокостность, которой не достичь никаким голоданием. Не зря наша фамилия имеет татарские корни, потому что «берсень» на татарском означает «шиповник». При нашем довольно высоком семейном росте такая фигура – настоящий подарок, особенно для женщины. Но сейчас образ Вики напоминал скорее об анарексичной модельной худобе, нежели о чем-то аристократическом: кофта розового домашнего костюма свисала с плеч, как половая тряпка с батареи, впавшие щеки красноречиво говорили о том, что в мое отсутствие еда не была в числе приоритетов. Я терпеливо ждал, пока тетка выберет что-нибудь для своего обеда, сделает бутерброды и вскипятит чайник.
– И зачем ты просила срочно приехать? – спросил я наконец, но вместо ответа услышал лишь какую-то чушь про ужасную погоду, сырость и что жизнь в деревне в это время года не пройдет бесследно для моих костей и суставов.
Я помолчал, придумывая, как бы прибить ее поэффектнее:
– Значит, это не ты звонила мне, уверяя, что без верного доктора Ватсона наш местный Шерлок Холмс окажется, пардон, в глубокой заднице?
Она сощурилась:
– Ну пока я вижу только Доктора Айболита, хотя доктор Ватсон мне бы совсем не помешал.
Я мысленно закатил глаза.
– Раз у тебя все хорошо, я пойду. Только в следующий раз думай, прежде чем кричать «волки-волки», – сказал я и сделал попытку встать, но Вика посмотрела на меня так, как, наверное, Юлий Цезарь смотрел с свое время на Брута, схватившегося за кинжал.
– Что, Вика? Что случилось-то?
– Что со мною может случиться? – сказала она и потянулась рукой к карману, под тканью которого пропечаталось кое-что в форме небольшого параллелепипеда.
– Как тебе только продают это? – пробормотал я, опознав контур пачки сигарет.
– В смысле?
– В смысле! Ты на себя посмотри! На сколько лет ты выглядишь?
– Это комплимент?
– Нет, это не комплимент. Ты ничего не жрешь, одичала и отощала. Какой же это комплимент?
Вика хмыкнула, задумчиво покрутила рукой возле кармана, как будто разминала кисть, но внутрь не полезла.
Как бы то ни было, она снова начала курить. Я присмотрелся внимательнее. Только сейчас я заметил, что глаза у нее красные, с полопавшимися сосудами, – глаза ночного читателя. Я еще раз окинул взглядом газетную свалку в комнате и кивнул на застеленный газетами пол, потому что, очевидно, дело было в этом:
– Ну и что это?
– Информационная война.
– Кого с кем?
Виктория отошла к кухонной стойке.
– Может, тебя для начала покормить? – выдала она.
Я не поверил своим ушам. Нет, происходило нечто действительно странное, потому что слово «хозяйство» ни разу за тридцать с небольшим лет не становилось словом года для моей тетки. Она предпочитала заказывать еду на дом или брать полуфабрикаты. Уверен, в холодильнике сейчас висела мышь, да и та, вероятно, давно протухла.
– И это предлагает человек, который последние несколько дней питался одним кофе? – Я снова вернулся обратно в комнату, застеленную загадочными газетами. – Нет уж, давай сначала про войну.
Люди не просто лгут, они интерпретируют социальную действительность.
Откровенно говоря, газеты меня разочаровали. Я думал, что сейчас прочту о какой-нибудь забойной истории черного пиара, о крупных бизнес-акулах, которые оспаривают друг у друга долю рынка, или о политических разборках с посадками, а возможно и трупами, нетерпеливые участники которых требовали особой срочности и висели на телефонах дни напролет. Но это оказалась всего лишь местная профсоюзная газета, о которой я вообще слышал впервые. Газета ничем особым не выделялась. На первых страницах каждого номера красовались крупные красные буквы – «РАБОЧАЯ СИЛА». Дальше шла подпись: газета независимого профсоюза «Единым фронтом». Как-то на удивление мелко.
– Профсоюзная газета? – Я сделал ударение на слове «профсоюзная».
– Да, а что тебя смущает? – отозвалась Вика из кухни, чем-то отчаянно громыхая. Все-таки она решила кулинарить.
– Не знал, что профсоюзы еще работают, – ответил я, усаживась на диван, чтобы оглядеть всю эту свалку макулатуры сверху.
– Этот профсоюз еще как работает, – сказала Виктория, застыв в дверном проеме.
Из выходных данных газеты следовало, что профсоюз «Единым фронтом» существует на предприятии «Русский минерал» и газета распространяется среди его работников. Когда-то, еще в советское время «Русский минерал» входил в огромную сеть заводов и предприятий химической промышленности ВолгАгроХим. В лихие 90-е компания была разделена между новыми частными собственниками, и теперь предприятие под громким именем «Русский минерал» занимается производством и продажей минеральных удобрений для сельского хозяйства, считаясь одним из крупнейших и богатейших предприятий нашего города. Ничего более определенного об этом заводе я сказать не мог. Иногда он выпускает какой-то газ, нестерпимо воняющий то гарью, то мокрой собачьей шерстью. Кроме того, на нашей местной Рублевке – это такой закрытый коттеджный поселок на берегу Волги для самых-самых – имеется целый квартал, принадлежащий сплошь владельцам и директорату «Русского минерала». У нас в городе вообще любят ироничные названия. Рублевка, например, называется Долиной нищих, а квартал «Русского минерала» – Рудником. Так что живут директора Минерала в Долине Нищих на Руднике. Ну вот, собственно, и все. А, да, иногда в экономических или светских новостях появляются лоснящиеся дядечки в дорогих костюмах и их сисястые пышногубые спутницы в декольтированных платьях. Первые гордо объявляют об открытии какой-нибудь новой линейки производства или шумном благотворительном концерте, а вторые – красиво перерезают ленточки и складывают губки бантиком. В общем, представление о «Русском минерале» у меня было самое поверхностное.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что у Вики в квартире хранится подшивка профсоюзной газеты за несколько последних лет.
Виктория нагнулась, перевернула одну из газет и многозначительно показала на данные тиража – пять тысяч экземпляров. Пять тысяч!
– А сколько всего народу там работает?
– Тысяч шесть-семь, зависит от периода. Летом меньше, зимой больше, – ответила она.
Я присвистнул. Ничего себе тираж! Это при общем-то падении печатных тиражей у всех без исключения СМИ?! Сейчас все кидают основные ресурсы на сайты.
Тем не менее, если не считать размеров тиража, при беглом знакомстве ничего подозрительного в газете я не увидел. Выходные данные оформлены подробно: под названием записаны адрес, телефон, адрес сайта, куда можно обратиться в случае, если нарушены трудовые права работника. В оформлении «шапки» удачно использован силуэт рабочего в спецовке и каске, рука которого уверенно упирается в бок, образовывая полукруглый элемент буквы Р в заглавии, от которого исходил известный профсоюзный пафос.
Интересно, что могло такого экстраординарного случиться в профсоюзной газете, из-за чего Виктория не спала по ночам и называла это информационной войной? Ведь информационная война – это очень серьезно. Словесное оружие сильнее огнестрельного, если находится в руках мастера слова.
Например, в 1917–18-х годах красные победили белых только и исключительно силой слова. Чтобы убедиться в том, что это не преувеличение, достаточно прочитать их манифесты и документы выступлений. Накануне 1917 года окраины Российской империи хотели самостоятельности: Украина, Таджикистан, Кавказ, Финляндия, Польша. И что сказали большевики? «Да забирайте вашу независимость, только помогите победить белых!» А белые ни много ни мало – это регулярные войска, которые не испытывали недостатка в профессиональных военных и оружии. И тем не менее красные победили белых. Почему? А потому что в то время, как белогвардейцы отстаивали территориальное единство России, красные вели грамотную информационную войну, обещая всем свободу. Другое дело, что после своей победы большевики взяли эти обещания назад и силой заставили образовать союзные республики, но это было потом. Ленин вообще был грамотным пиарщиком. Удачно ввернутая фраза «Есть такая партия!», произнесенная на Первом Всероссийском съезде Советов – и большевики пришли к власти.
Так что понятие «информационная война» – дело серьезное, и вряд ли Вика стала бы просто так швыряться им. Но, как я ни вглядывался в газеты на полу, найти зацепку никак не мог.
– Вуаля! Все нерадивые хозяйки мира отныне спасены и заранее реабилитированы! – провозгласила тетка, когда я снова появился на кухне. На столе стояло устройство, напоминающее космический шлем из старых фантастических фильмов.
– Что это? – спросил я, хотя уже и сам догадался.
– Мультиварка, – торжественно объявила Вика. – Готовит все.
Я пожал плечами. Только человек, совершенно незнакомый с кухней, мог возлагать надежды на этот сомнительный, хоть и разрекламированный предмет кухонного обихода.
– Что не так? – нахмурилась тетка.
– Думаешь, что устройство, само название которого буквально кричит о его бессмысленности, способно приготовить что-то съедобное? – поинтересовался я, разглядывая функции космического пришельца, которые были поистине впечатляющими: варка, запекание, паровая обработка, жарка, готовка супов…
– В две тысячи десятом году слово мультиварка стало словом года, – ответила Вика на полном серьезе.
– О боже, и поэтому ты ее купила!
– Почему нет?
– Ты фанатик.
– Да ладно! И почему это она бессмысленная? – завелась Вика.
– Потому что это пустое понятие.
Наверное, со стороны наш разговор мог показаться безумным.
– Мульти – значит «много». Или, другими словами, «все, что угодно». С трудом верится, чтобы кастрюля с парочкой нагревательных элементов была способна творить все шедевры кулинарии. Изначально мультиварку придумали японцы для варки риса. Она так и называлась, кстати, – рисоварка. Но кому в России продашь рисоварку? Так что, скорее всего, рекламщики просто придумали эту приставку «мульти», которая на самом деле ничего не значит.
Качая головой, словно китайский болванчик, Вика с театральным изумлением прошептала:
– Как интересно! Неужели со мной сейчас разговаривал ветеринар? Мультиварка – пустое понятие! Ха!
Одна достала из пакета фарш, а мне вручила терку и сыр.
– Что не так с газетой? Какой тут повод для войны? – снова поинтересовался я, взявшись за порученную натируху.
– Администрация «Русского минерала» считает, что профсоюз в своей газете клевещет на администрацию, – ответила тетка, срезая с картофелины толстые шматы кожуры.
Моя деревенская бабушка наверняка схватилась бы за сердце, видя такое варварское обращение с продуктом.
– Профсоюзники насылают проверки на технологическую линию, – продолжала Вика. – Судятся, выколачивают штрафы, взимают судебные издержки. Закапывают завод, короче говоря.
– Странно. Зачем профсоюзу закапывать собственный завод?
– Вопрос, конечно. – Она с выражением посмотрела на меня.
Выражения я не понял.
– А что говорят профсоюзники?
– Профсоюзники рассказывают все с точностью до наоборот. Мол, они отстаивают права рабочих, а администрации это не нравится. Отсюда суды, преследование, травля, попытки увольнения членов профсоюза. Профсоюз и администрация завода друг другу очень мешают, если коротко.
– Ну и кто тебя нанял? – спросил я. – Администрация или профсоюз?
– Администрация, – сказала Вика, подняв на меня глаза, и вдруг вскрикнула, нервно отбросив нож, который вмиг разлетелся на несколько кусков, ударившись о кафель.
– Черт, лучше б заказали! Дешевле бы встало, – предсказуемо ворчала Виктория, пока я искал в аптечке йод и пластырь.
На тыльной стороне ее большого пальца моментально расползся круг крови, который через несколько секунд выпустил несколько кровавых ножек, шагнувших до самой ладони. Впрочем, по моим представлениям о кулинарных талантах тетки, как-то так это и должно было закончиться.
Сдав свою порцию сырной натирухи, я занял Викино место на чистке картофеля. Сама же хозяйка уселась напротив меня с газетой в руках и, кажется, была даже довольна своей судьбой.
– Руководитель юридической службы «Русского минерала» говорит, что реальных членов в этом профсоюзе десять человек, – рассказывала она, разглаживая газету здоровой рукой. – То есть фактическое количество людей больше, конечно, но тех, кто ведет реальную деятельность, – десять.
Она замолчала и добавила, словно оправдываясь:
– Так что живет профсоюз не столько на взносы своих членов, сколько на то, что удается отсудить у завода.
И посмотрела на меня, ожидая реакции. Я не очень понимал, что тут можно сказать: богатенькая администрация крупной коммерческой фирмы наняла эксперта, чтобы заткнуть профсоюз, защищающий интересы работников завода. Дело грязное – что тут скажешь.
– Раньше ты не бралась за такие дела, – наконец проговорил я.
Зная вспыльчивый характер тетки, я старался подбирать слова особенно аккуратно.
– Какие такие?
– Сомнительные.
Я мысленно зажмурился, однако, вопреки ожиданиям, бурной реакции не последовало, Вика лишь нахмурилась и тихо сказала:
– Ага, сомнительные. Откуда ты знаешь? Я Пастернака не читал, но осуждаю, так, что ли?
Я оставил недочищенную картошку и вернулся в комнату к остальным газетам. Первый заголовок, который попался мне на глаза, сообщал: «За достойный труд! И достойную оплату труда!»
Виктория тоже перебралась с кухни и уселась в соседнее кресло, гордо указуя раненым пальцем в люстру.
– «Мы работаем на разваливающихся станках», – продолжил чтение я. – «Ростехнадзор принудил руководство «Русского минерала» устранить неполадки конвейера в трехдневной срок». «Почему продан детский лагерь? Где теперь будут отдыхать дети простых работников?». «Каждый день мы идем на смерть: наше оборудование – рухлядь».
На одной из страниц мне попался комикс с подписью: «Начальник ест мясо, а я ем капусту. Вместе мы едим голубцы».
– Тебя уже попросили признать этот анекдот экстремистским? – невесело пошутил я, но Вика притаилась и не отвечала.
– Да, выглядит это все не очень. – Виктория посмотрела сквозь меня долгим невидящим взглядом и проговорила как бы сама себе: – Но тем не менее с этим профсоюзом не все так просто.
– Что не просто? Они передают в своих статьях тайные шифры мадьярских разведчиков? Профсоюз ведь защищает рабочих? Только и всего!
– Защита, как известно, тоже может быть средством манипуляции, – бросила Вика небрежно, поднялась и снова отправилась на кухню.
Наверное, это была цитата из трудов какого-нибудь известного лингвиста. Я цитату не опознал, зато хорошо представил себе, как много может заплатить богатое коммерческое предприятие, чтобы кто-то такую цитату умело ввернул на суде. С администрацией все было более-менее ясно: мы живем в достаточно подлом мире, чтобы руководство завода решило заставить молчать профсоюз с помощью профессионального филолога, который может бесконечно придираться к словам и в конце концов обанкротить газету судами. Но какой резон Виктории вставать на сторону силы? Деньги? Я с трудом представлял себе ситуацию, в которой мою тетку могли бы подкупить. Слишком велик репутационный риск. Что же она ищет в этих газетах? Судя по плачевному состоянию Викиных красных глаз, ответа у нее пока тоже не было.
Нашу возню с газетами прервал неожиданный звонок.
– Ой, это одна журналистка. Я обещала. Я быстро. – Виктория поднялась и отправилась открывать.
Прихватив несколько газет, я ушел в свою комнату за перегородку.
– Ой, нет, это совсем не по моей части, – раздался голос Виктории из коридора.
– Но это нарушение авторского права! Она ворует мои идеи и темы! – ответил высокий плачущий женский голос.
– Но это вопрос ваших отношений. Суд такие дела не решает.
– А что мне делать?
– Менять работу.
– Но я не хочу. Я хочу только, чтобы она перестала воровать внаглую. Так-то я ей и сама не откажу: поставить ее имя рядом с моим – не проблема. Но у нас совсем дико. Представляешь, я ей предложила вчера: давайте сделаем репортаж про чемпионат по плаванию с включением маленькой панорамы «как это было раньше». А она мне отвечает: «Нет, мы сделаем еще смешнее. Мы включим в сюжет о чемпионате кадры хроники. По-моему, гениальная идея!» Прямо в глаза мне это говорит, представь! Я ей отвечаю, что, мол, я именно это и имела в виду, что панорама «как это было раньше» и хроника – это синонимы, а ей плевать. Она реально думает, что гений: украдет и считает, что сама это сделала. Искренне считает! Разве это не нарушение авторского права? Как ей объяснить?
– Я тебе еще раз повторяю: объяснить тут ничего нельзя, – с нетерпением в голосе повторила тетка. – Это болезнь. Мания величия называется. Вкупе с идейной бесплодностью. И полной бессовестностью. Ваша редакторша – нравственный урод, ошибка мирозданья. Суд тут бессилен, потому что идеи не патентуются. Вот если бы она твои тексты перепечатывала, это другое. А так – меняй работу.
– Ой, извини, я не знала, что ты не одна, – вдруг зарделась девушка, увидев меня на пороге комнаты.
Мне же в свою очередь стало любопытно посмотреть на этот нежный цветок с ласковым голосом и верой в человечество.
– Это мой Сашка так вырос, – хмыкнула Вика. – Ладно, ну что ты, валишь?
– С работы?
– Нет, отсюда.
– Мда, Вика, ты не меняешься. Как ты живешь с такими адскими манерами? – улыбнулась девушка.
– Не поверишь, не хуже, чем ваша редакторша с отсутствующим мозгом.
Они рассмеялись. Журналистка оказалась моложе Виктории, небольшого роста, немного пухлая, но в меру, с талией и женственными овалами там, где положено быть женственным овалам. Зачем такие ванильные плюшечки вообще идут в журналистику?
– Ладно, извини за беспокойство. – Девушка поспешно засобиралась.
– Могу тебе только одно последнее средство посоветовать, – проговорила Вика. – Запиши ее на диктофон. А потом дай на планерке послушать всей редакции.
– Но тогда мне точно придется уйти, – невесело улыбнулась посетительница.
– Так тебе по-любому придется, – радостно заключила Вика. – А так хоть с музыкой!
Девушка вздохнула, посмотрела на Вику, как на безнадежную больную, и исчезла в коридоре. Но тетка вдруг подняла свою пятую точку и выбежала следом:
– Вот телефон, скажи от меня. Главный редактор культурных новостей в «Прогороде». За ним должок имеется еще по прошлому делу по скандалу на интервью с одной известной певицей, так что звони. – А когда дверь закрылась, она пояснила мне: – Нужен человек на культуре, чтобы брать контрамарки.
Я кивнул, это было в ее духе, во всяком случае, бескорыстной благотворительностью моя тетка не славилась. Вообще она славилась в основном тремя вещами: мозгами, дурным характером и красотой. Да, помимо хорошей фигуры природа одарила ее еще и картинной, немного даже вычурной российской красотой: именно российской, а не русской, потому что тут были намешаны и огромные васильковые глаза, и бледная кожа, и тонкий татарский нос, и чувашские скулы, и удмуртские брови полукругами вразлет. Дочь поволжских народов – так называла Вика сама себя. Людям она нравилась, во всяком случае с первого взгляда. По поводу дальнейшего общения могли быть варианты, в основном – взаимовыгодные.
– Я еще немного почитаю, выясню, кто у профсоюза спонсор, и тогда точно скажу, беремся или нет, – буднично бросила она, заметив, что я снова отправился на кухню, чтобы загрузить будущую запеканку в робота для нашего раненного в палец гения газетного сыска.
– В каком смысле беремся?
– В прямом. В шекспировском: быть делу или не быть.
– Ну если в шекспировском, то не беремся, а берешься, – вежливо, но твердо поправил я тетку.
– Не хочешь? – Ее удивление казалось искренним.
– Не могу: отчет по практике, а потом учеба. В ветеринарном институте, если ты забыла. К тому же ты на стороне администрации, и я не знаю, как к этому относиться. Наличие спонсора, по-моему, это не преступление.
– Это смотря кто спонсор и смотря какие цели он преследует.
– Мне кажется, ты бредишь.
– Ясно, – сказала Вика и замолчала, хотя было совершенно не ясно, что именно ей ясно.
Однако надолго ее не хватило. Я резал картошку, а уже снова она кричала мне из комнаты:
– Если бы это была практика… Практика от древнегреческого «практис» – деятельность. Это разумные человеческие усилия, слышишь, разумные! Основанные на сознательном целеполагании и направленные на преобразование действительности. А у тебя в этой деревне какое целеполагание? Кто больше спирта выпьет?
Что они все пристают с этим несчастным спиртом?
Не получив ответа, Вика снова приземлилась на свое газетное поле. Минут через пять, когда я укомплектовал робота и задал ему режим «выпечка», я снова заглянул в комнату, чтобы попрощаться. Вика сидела, не обращая на меня внимания, опустив голову, худая, растрепанная, в страшной розовой кофте. И тут до меня дошло, что именно в ее виде смущало меня все это время. Нет, это были не красные глаза и не худоба: при образе жизни и работе, связанной с чтением, такие неприятности время от времени приключаются с каждым. Дело было в другом.
То, что было ей дано природой, тетка неустанно приумножала в салонах красоты, бутиках и спортзалах. Многие представители сильного пола обманывались, думая, что все эти ухищрения ради них, но те, кто знал Вику достаточно близко, давно поняли, что ее внешность выполняла ту же функцию, что выстриженная модная бородка жигало или силиконовые губы эстрадной певицы. Имидж Вики – часть ее работы. «Лопни, но держи фасон» – это про нее. Железное правило, которое она выполняет неукоснительно. В результате всех манипуляций и ухищрений Виктория выглядела достаточно «своей», чтобы втереться в доверие к свидетелям из фешенебельных районов, а именно такие люди обычно судились по поводу своей репутации или публичного оскорбления, тетка внушала уверенность и спокойствие клиентам, когда появлялась в суде, застегнутая на все пуговицы, с собранными на затылке волосами, или просто манипулировала чисто по-женски, если того требовали обстоятельства. Большую часть своего рабочего времени Вика проводит дома на диване, но она в любой момент готова встрепать кудри и сигануть в самую гущу событий, где она будет звездой. Сейчас же обвисший и облезлый вид моей родственницы буквально кричал о том, что что-то пошло не так.
– Уходишь? – вдруг спросила она, словно очнувшись. – Привезешь мне еще несколько подшивок «Рабочей силы»? – без всякого перехода поинтересовалась она.
– Откуда?
– С завода. Подшивки тяжелые…
Итак, Вика вызвала меня, чтобы привезти газеты! Великолепно! Впрочем, я заверил тетку, что доставлю газеты завтра же утром. Сегодня я не стал заводить разговор о старой озерной корове и решил, что завтра сделать это будет гораздо удобнее для всех. Сейчас же я отправился к себе на съемную квартиру. Надо было подумать о своих планах на жизнь. Кажется, кое-что в моей жизни тоже изменилось.