Как – то по весне выхожу из подьезда, а в дом вьезжает новый русский.
Подходит тут ко мне сосед, тоже пенсионер, Михаил Петрович. Поздоровался по ручке и говорит:
– Надо же, какие книги на мусорку выбрасывают: Куприна, Чехова, Лескова, Дюма, Золя… И не жалко…
– Не может быть? – удивился я.
– Я серьезно. Не веришь – сходи посмотри, – обиделся Петрович.
– Только что всю подписку Льва Толстого рабочие мимо пронесли.
Подошли мы с ним к мусорке. Смотрю, действительно, гора книг на земле. Тут же пластинки разбросаны: Утесов, Окуджава, Бернес…
Петрович наклонился и, взяв книгу, прочитал: Жюль Верн «Дети капитана Гранта».
«Надо же! Такая книга и лежит в пыли… " – обожгла меня обида.
***
Два дня спустя мне позвонил Михаил Петрович, попросил забежать, а заодно пообещал сюрприз… Зашел я через полчаса к нему, а он спрашивает:
– В Одессе приходилось бывать?
– Нет, – отвечаю.
– А я там служил на флоте. Со своей Машей там и познакомился.
Михаил Петрович широким жестом пригласил пройти в зал. Вид у него был взволнованный. Смотрю, книжные полки от пола до потолка. На антресолях расположились тома Пушкина в золотисто – оранжевом обрамлении. Я осторожно прикоснулся кончиками пальцев к разноцветным корешкам переплетов:
– Библиотека – то, Петрович, классная у тебя!
– Я книжки читаю, будто семечки грызу, – признался он.– Протираю их влажной тряпочкой каждую неделю, чтобы пыль не оседала.
На тумбочке я увидел старенький радиоприемник с проигрывателем.
– Узнаешь аппарат? – спрашивает Петрович.
– Как же! Радиола «Рекорд».
– Ну, так слушай, – пластинку ставит. – Песня про меня.
Сначала раздалось шипение, треск, а потом я узнал знакомый голос Утесова:
«Ты одессит, Мишка,
А это значит, что не страшны тебе
Ни горе, ни беда.
Ведь ты моряк, Мишка,
А моряки не плачут
И не теряют бодрость духа никогда,»
Смотрю, у соседа веко задергалось. Он, отвернувшись к окну, проговорил:
– Представляешь, сосед, у меня теперь аж четыре пластинки с песнями Утесова! Надо же а? Прямо не верится. Это же почти все его записи с 1930 года – подарочная коллекция.
Хитровато улыбнулся, подошел к книжному шкафу:
– Я всю подписку Льва Толстого давеча с мусорки притащил. Представляешь, позолоченные корешки! А что? При советской власти, бывало, всю ночь в очереди простоишь у магазина «Подписные издания», в списках надо было отмечаться.
– Самому приходилось стоять, – поддержал разговор я.
Михаил Петрович добавил:
– Капитализм пришел! Кто бы мог подумать, что жизнь так переменится?
Он горестно вздохнул:
– А беспокоиться причины были тогда: дождь пошел, ну я и давай их перетаскивать. Спасибо, Маша помогла.
– Будет тебе, – отмахнулась от него Мария Николаевна, – натащил макулатуры и радуется.
Она накинула на стол красивую скатерть.
– Не поверите? Он может часами говорить о книгах. Миша! Угости гостя чаем, а я пойду булочки из духовки достану.
…Я хотел забежать на пять минут, а просидел у них два часа. Петрович ставил пластинку за пластинкой, Мария Николаевна угощала булочками. Затем они стали танцевать, под песню «У самовара я и моя Маша».
Смотрю, а самовар – то уже остыл, они принялись петь песни на два голоса, у них это хорошо получалось…
Приехал я сегодня с дачи. А тут телефон звонит. Взял трубку, а это – Петрович.
– Приходи, Викторович, вечерком на чай. Жену захвати. Будем пластинки Бернеса слушать…