Муклай внимательно вгляделся в Штефана своими небольшими тёмными глазами. Его сухое, скуластое лицо излучало уже привычное спокойствие. Как будто уловив правильный момент, он тихо, но чётко, с нотой радости за мирно ушедшего друга, произнёс:
– Георг умер в мире с собой. Он достойно прошёл свой жизненный урок и был спокоен тем, что некоторые вещи, которые он желал тебе передать, ты получишь, и они не пропадут. В тот момент, когда его сердце перестало биться, ты сам узнал от него о его смерти.
Хотя Виктор уже привык к мистике этого места, но всё же его глаза вновь расширились, и по телу пробежала дрожь. Он повторил про себя последнее сказанное Муклаем предложение и вопросительно бросил взгляд на Штефана.
– Да, в мае. Он пришёл ко мне во сне и попросил приехать к нему, но почему-то приехать только сейчас. Приехать для того, чтобы забрать некоторые вещи, лежащие в его доме, а также вернуть то, что когда-то отнял. Последнего я тогда не понял, – так же спокойно произнёс Штефан. Новая волна гусиной кожи прокатилась по телу Виктора.
Муклай не стал заострять внимание на незаданном вопросе Штефана, сказав лишь:
– Ну, раз он так сказал, значит, вернёшь, а может, и вернул уже. Время даст знак, и сам всё поймёшь. Вот ключ, держи. Теперь он твой, – вынув из выдвижного ящика стола ключ от двери, Муклай протянул его Штефану. – Заберёшь его себе. Дом не закрыт. Георг никогда не запирал дверь на замок.
Штефан держал в руке, разглядывая, как драгоценный камень, абсолютно новый и к тому же простейший ключ для навесного замка. Затем зажал его в ладони и прижал к груди. Виктор понял, что передача ключа есть ни что иное, как получение разрешения от обоих стариков войти в их мир и стать частью их жизни, включая те загадочные вещи, которые должен будет забрать Штефан из дома покойного Георга.
– Всё, что он для тебя приготовил, лежит в таком же ящике, в столе. Найдёшь сам. Ты был в его доме. Теперь это хоть и не официально, но твой дом. Если желаешь, то можешь сегодня там спать. Ну, а если не сможешь, то у меня постелено. Много рассказывать нечего. Перед уходом он сказал, что с благодарностью осознаёт тот урок, который предоставила ему жизнь, что он счастлив тем, что судьба забросила его так далеко от родины и именно здесь дала ему возможность встретиться с внуком, – кивком головы Муклай указал на Штефана. – И в конце он сказал о том, что когда-то в этом месте ему помогли выжить. И он, в этом же месте, помог выжить тебе. Ну и тебе, Штефан, также уготовлен урок. Тебе тоже предстоит кого-то спасти, – Муклай сделал небольшую паузу, отпив из кружки чаю. – Возможно, это связано с тем, что тебе говорил во сне Жора. Видимо, ты когда-то кого-то обидел или обокрал и должен будешь вернуть нечестно отнятое. Ты сам должен в этом разобраться. Последнее, что сказал Жора, звучало так: «После того, как Штефан приедет ко мне на могилу, в его жизни, связывающей его с этим местом, начнётся продолжение». Я думаю, что смысл его слов в том, что ты, получив те вещи, которые он приготовил для тебя, полностью изменишь твоё мышление и вообще жизнь. Для тебя начнётся новый виток в развитии души, и вся твоя деятельность пойдёт совсем в другом направлении. Это моё предположение, и не больше. После тех своих слов Георг улыбнулся и закрыл глаза. Он придерживался древнего способа ухода в иной мир. Он не желал быть закопан в земле и просил меня сжечь его тело по древнему славянскому обычаю. Я выполнил последнюю волю покойного. Два дня горела крада. Костёр, на котором сжигают покойного, уносит душу, вместе с языками пламени, в небо, к роду. Тело, сгорая в огне, быстро теряет связь с душой и освобождает её, давая возможность эволюционировать дальше. Закопанное в землю тело долго разлагается и долгое время, хоть и на тонком волоске, но связывает душу с землёй. А душа Георга уже давно с родом, а может, уже и родилась в новом теле. Холмик со столбиком, для памяти о нём, стоит на могилках, неподалёку от могилы Амыра. Как встанешь у ног, то по правую руку, шагов двадцать. Они были хорошими друзьями. Сварщик в селе пообещал сделать оградку. Краска у меня в сарае есть, как будет оградка, покрашу, и будет у Георга привычная могилка. Я там лавочку сделал, можешь посидеть и пообщаться с дедом.
Прах, оставшийся от Георга, он попросил развеять на той самой поляне, где старая берёза. Ты знаешь, где. Это я тоже исполнил. Могилка его больше символична, ведь в ней никого нет. Но, если есть памятный столб с его именем, значит, существует и связь для общения. Если желаешь, схожу с тобой. Нет, сходи сам.
Глядя на Штефана, Виктор не верил в то, что он мог понять всё сказанное Муклаем. Он хотел верить, но в этом было столько мистики, с которой обычный городской человек практически не сталкивается. Ведь Муклай рассказывал долго. И слова, они были не простые, какие мог бы понять иностранец, имеющий небольшой запас русских слов для общения. Даже то, чему он сам сегодня был свидетелем и видел, как Штефан, без всяких научных объяснений, общался с Муклаем, не давало Виктору покоя. Он уже хотел спросить Штефана, не требуется ли ему перевод, но тот опередил его, ответив Муклаю на немецком:
– Спасибо тебе, Муклай, спасибо за всё, что ты сделал для моего деда. Но я схожу к могиле сам. Я попрошу Виктора, может, он сходит со мной. Посидим там, у могилы, и вернёмся к вечеру, – повернувшись к Виктору и увидев его большие удивлённые глаза, Штефан попросил: – Сходи, пожалуйста, со мной на могилку. Тут, по тропинке вдоль ручья, это недалеко.
Они вышли на край леса, ещё оставаясь в освежающей тени деревьев. Перед ними, в низине, лежала деревня, уже залитая утренним солнцем. С минуту они молча постояли, наблюдая лёгкую, размеренную и уютную деревенскую суету. Сверху, с пригорка, была очень хорошо видна вся деревня, до самой реки.
– Как приятно наблюдать за этим покоем и красотой, – произнёс Виктор. – Так хорошо, сразу детство вспомнилось.
Штефан осмотрелся и пошёл по тропинке вправо. Виктор поторопился за ним, понимая, что ему не терпится найти памятный столб своего деда, и, вероятно, он обдумывает и переживает эту предстоящую встречу, как встречу с живым человеком. Когда они прошли несколько десятков шагов, перед их взглядом появились оградки могил.
– Вот и пришли, – произнёс Штефан, остановившись у одной из могил. Оглядевшись по сторонам, он произнёс почти уверенно: – Кажется, это было с этого края. – И, указав рукой направление, сказал: – Если мне не изменяет память, то это должна быть она. Могила Амыра.
Они прошли между нескольких могилок, и Штефан остановился у одной.
– Да, это она. Здесь похоронен Амыр. Прочти, пожалуйста.
Обратившись к Виктору, Штефан продолжал идти и на ходу, чуть слышно, считал шаги. Виктор прочёл имя и дату смерти.
– Ты, наверно, как и я, заинтересовался отсутствием даты рождения? – уходя дальше, спросил его Штефан.
Виктор, догнав его, предположил:
– Я думаю, что никто точно не знал, когда он родился. А те, кто знали, давно умерли. В те времена, тем более здесь, в глуши, вдали от цивилизации, записывать дни рождений приходило в голову в самую последнюю очередь.
Штефан внезапно остановился у могильного холмика со столбиком, рядом с которым рос какой-то куст. На столбике чем-то было выжжено имя «Георгий» и дата смерти. Поняв, что его спутник стоит у могилы своего деда, Виктор остановился в нескольких метрах, облокотившись на оградку соседней могилы, и, не желая тревожить двух нашедших и потерявших себя здесь, на Алтае, иностранцев, просто стоял и наблюдал. Он ещё не знал всей предыстории того, как Георг оказался, прожил всю свою жизнь и был похоронен здесь, на Алтае. Он имел лишь пару своих догадок по этому поводу. Можно было бы предположить, что во время войны Георг оказался в плену, а после, не важно, по каким причинам, остался в СССР. С другой стороны, трудно представить, как европеец, пусть даже военнопленный, оставшись жить в Советском Союзе, очутился в такой глуши, вдали от цивилизации. Он мог бы жить в каком-нибудь городе, это было бы логичней. А может, он был в этих местах в заключении и не имел права выехать за пределы региона.
Это были лишь доводы, и Виктор не хотел делать из них никаких выводов, да и не имел такой цели. Он прекрасно знал, что если кто-то захочет ему об этом рассказать, то расскажут, а нет, так и не его это дело. В конце концов, он всего-навсего помог Штефану добраться до этого самого места, и, в принципе, миссия его подошла к концу. Но во всей этой истории проявлялось зарождение дружеских отношений. Несмотря на то, что оба практически не знали друг друга, Виктор чувствовал сердцем, что Штефан несёт в себе длинную, загадочную, а может, даже мистическую историю. Ну, а если случилось так, что Виктор по воле судьбы стал маленькой частью этой истории, значит, должно быть дальнейшее развитие. Только вот что это будет за развитие, Виктор пока не мог предположить.
Тем временем Штефан, как будто у постели, в которой лежал его дед, присел на корточки с левой стороны от того, что называлось могилой, и, положив правую руку на землю холмика, смотрел на белые ленточки, привязанные к ветвям куста, растущего прямо в изголовье, как в глаза своего деда. Их было несколько десятков, и они колыхались на тёплом ветру, как бы приглашали своим белым цветом на добрый, светлый разговор. Штефан начал говорить. Он говорил то с кустом, то со столбиком, на котором было написано имя его деда, будто он видел в них живого Георга. У Виктора, наблюдавшего со стороны, создалось впечатление, что Штефан специально приехал из Европы на Алтай, чтобы выразить бесконечную благодарность уже покойному деду. Человеку, с которым он виделся всего несколько дней в его жизни, но в эти несколько дней получил от деда что-то такое, чего он никогда не имел, и не мечтал иметь, несмотря на его богатую жизнь.
Виктор задавался вопросами: «Что это может быть? Каким был этот короткий, как вспышка молнии, для них обоих момент жизни, который, очевидно, перевернул весь жизненный уклад преуспевающего европейца?» А Штефан тем временем, не отрывая взгляда от ленточек, видимо, найдя в них связь с духом умершего или просто взирая на них и вовсе не ища никакой связи, вслух говорил. Он говорил Георгу о том, как видел его во сне, когда тот сообщил о своей предстоящей смерти. Спрашивал о том, почему нужно было приехать именно сейчас, а не раньше. Ведь он застал бы деда живым, и они могли бы увидеться. Затем на некоторое время он замолкал, как будто выслушивая ответ деда, и вновь продолжал говорить. Сказал, что Муклай дал ключ от его дома, достав его из кармана, молча рассматривал его. Что Муклай рассказал всё о последних минутах жизни деда и о предании тела огню. О том, что с нетерпением ждёт того момента, когда возьмёт из выдвижного ящика стола те вещи, которые унаследовал от деда. О том, что ему понадобилось длительное время для переоценки своего жизненного уклада и что он сделал множество важных выводов, поменявших его миропонимание.
Затем Штефан повернулся к Виктору и произнёс слова, которые тронули его сердце. Указывая рукой на Виктора, как бы представляя его кому-то, он продолжил:
– Дед, познакомься, пожалуйста, это Виктор. Я считаю его моим лучшим, а, впрочем, единственным другом, хотя знакомы мы всего несколько дней. Он помог мне добраться к тебе, – и, засмеявшись, добавил, – с комфортом, на автомобиле. Он провёз меня через красивейшие места Алтая. Ты представляешь? Он не знал меня, а я не знал его. И этот человек предложил свою помощь после того, как со мной приключилась дорожная оказия. Какая, не важно. Да ты и сам уже знаешь. Лишь за последние два дня я понял, что значит дружба. Понимаешь, дед? Мне уже за сорок, а я лишь сейчас почувствовал, что такое дружба!
По щеке Штефана потекла слеза радости от того, что он ощутил это чувство – иметь друга, надёжного друга. В то же время это была слеза горестного осознания тех лет его жизни, в которые ему не было известно это чувство.
– Ты знаешь, – продолжил Штефан, вновь глядя на белые ленточки, – я полюбил это слово, я понял его смысл. Потому что у меня дома, у нас, в Европе, в нашей «цивилизованной и нравственной» Европе вряд ли нашёлся бы человек, который повёз бы Виктора за пятьсот километров на собственном автомобиле, просто чтобы помочь. И обидно осознавать то, что если бы даже такой человек и нашёлся, то другие, узнавшие об этом, назвали бы его идиотом. Ну и ладно, бог с ними. Я хотел тебя вот о чём спросить. Ты не будешь против, если я расскажу Виктору всю нашу историю? С самого начала.
На мгновение он замолчал и стал ещё более внимательно вглядываться в развевающиеся ленточки, ожидая ответа. Через несколько секунд он чуть слышно добавил:
– В нём бьётся чистейшее сердце, и он может с ним общаться. В эти дни он стал для меня, как ангел-хранитель, – совсем тихо прошептал Штефан, и Виктор не услышал этих слов. Они были адресованы только Георгу. – А то, что Виктор способен разговаривать с сердцем, я видел сегодня ночью, во сне. Я запомнил его очень хорошо и сейчас расскажу тебе, – уже весёлым голосом и воспрянув, проговорил Штефан. – Слушай. Сегодня ночью мы спали в доме Муклая, он нам у себя постелил. Так вот, под утро мне приснился очень странный сон, где я, как бы паря в воздухе над лесом, ну, как это бывает в снах, когда летать можешь, вижу ещё одного человека. Он тоже парит над деревьями. Я, как лёгкая пушинка, от дуновения ветра подлетел к этому человеку, а он показывает мне рукой над лесом направление и говорит: «Лети туда, а по пути кедры и звёзды покажут тебе точный путь». Интересно то, что там, во сне, я точно знал, что этот человек хочет мне помочь и говорит правду. Я не знаю как, но чувствовал, что он говорил сердцем, которое наполнено верой, и поэтому оно сильное. И хотя я не знал, зачем он меня туда направляет, всё же полетел туда. Что-то мне подсказывало – раз он сказал сердцем, значит, ему нужно верить, ведь оно не может обмануть и сделать кому-то плохо.
Отдалившись от него на приличное расстояние и осмотревшись по освещённому луной и звёздами ковру кедровых вершин, над которыми я летел, вдруг увидел изумительное зрелище. Звезда упала с ночного неба и медленно спустилась вниз, меж деревьев, зовя меня за собой. Продолжая парить, медленно, не теряя её из вида, я спустился вниз, на землю, и увидел уже не звезду, а летающего маленького светлячка, который прошептал мне своим тонким голоском: «Ничего не бойся и следуй за мной». Он долго летел передо мной, иногда пропадая в темноте, но затем вновь зажигался поодаль от меня и, подзывая, просил не отставать. Это было как в сказке из детства. Это просто волшебство. Представляешь? В таком возрасте увидеть во сне сказку, да ещё и поверить в неё. Чудо просто! Я шёл за ним не задавая вопросов, а самое главное, даже не удивляясь происходящему со мной. Светлячок вывел меня к деревне и, остановившись у одного из домов, прошептал: «Войди в дом и найдёшь то, что забрал и потерял» и, тут же перестав светиться, исчез в темноте. Я огляделся по сторонам. Вся деревня спала, но в этом доме светились окна, несмотря на глубокую ночь.
У крайнего, углового окна, чуть выше, я увидел еле заметную табличку, прикреплённую к стене дома. Даже сумел прочесть: «Первого Мая». А рядом была ещё одна, маленькая. На ней была цифра четыре. Я понял, хотя плохо умею читать на русском, что это было название улицы и номер дома. Я прочёл эту надпись как бы не читая её. Просто понял, что написано. Сон ведь.
Услышав рассказ Штефана, Виктор тут же вспомнил и увидел перед глазами свой сон, но он был как отражённый в зеркале. Те же события, но глазами Штефана, да ещё и с продолжением. Тихо, спокойно, глядя себе под ноги и стараясь не шуршать травой наступая на неё, он подошёл к лавочке и присел у самой могилки. «Да, в этой истории, да и вообще в этом месте действительно присутствует огромная, какая-то мистическая энергия». – Подумал Виктор и с любопытством продолжил слушать рассказ Штефана.
– Ты слышал, о чём я начал рассказывать? – повернувшись к нему, спросил Штефан.
– Да, да, продолжай, пожалуйста. Что было дальше?
Штефан развернулся так, чтобы он мог видеть и Виктора, и могилу, продолжил:
– Моя сумка – украденная на вокзале, была в этом доме. Я её видел. И ещё мне кажется, что во сне я видел эту вот деревню, – кивнув головой в сторону низины, в которой лежала деревня, добавил он. – И деньги тоже видел, они тоже были в этом доме. Нужно пройти в деревню и посмотреть, есть ли там улица Первого мая и дом номер четыре. Уж слишком реалистично я всё это видел, правдиво, но и сказочно, конечно, тоже. Но правдивость этого сна, вернее, почему я так верю в то, что видел ночью, заключается в том, о чём вы ещё не знаете и не догадываетесь.
Вопросительным взглядом Виктор попросил Штефана не тянуть и продолжить рассказ.
– Я стоял у того дома и не знал, что делать. Под каким предлогом я мог бы в него войти? Да и что я там должен был найти? Но эти мысли покинули меня очень быстро, так как какая-то сила, как ветер, приподняла меня над землёй и сквозь стену провела меня в дом. Я очень напугался, когда подлетел к стене. Думал, расшибусь, и прикрыл лицо руками, но даже не заметил, как оказался внутри дома, посреди комнаты. Это, видимо, была спальня, так как, несмотря на темноту, я увидел в углу комнаты кровать, на которой спала женщина с очень больным видом. Я даже слышал по её дыханию, что она очень сильно больна. Скажу больше, я почувствовал на своём теле и внутри его, её смертельную болезнь, поняв, что без серьёзного медицинского вмешательства она не выживет. В то же мгновение меня понесло через комнату к двери, из-под которой пробивался свет, а за ней слышался мужской голос. Там были люди, а меня несло туда, и я не был готов предстать перед ними так внезапно; тем более не зная, зачем я пробрался в этот дом. Я вновь закрыл лицо руками, напугавшись предстоящего удара о дверь. Но и в этот раз прошёл сквозь неё, не причинив себе никакого вреда; очутившись в просторной комнате, освещённой маленькой, старой и, как сейчас помню, оформленной прозрачными пластмассовыми сосульками люстрой. Там сидели три человека, и ни один меня не увидел. Я был для них невидим. Это чувство невидимого присутствия среди людей, в их доме, принесло мне неприятное чувство. Я ощущал себя привидением или духом каким-то, невольно ворвавшимся в чужой дом и подслушивающим разговор чужих людей. Постояв некоторое время посреди комнаты и полностью убедившись в том, что меня действительно не видят, я прошёл вдоль дивана, на котором сидел мужчина, и тихо присел на стул. Он был лет пятидесяти, алтаец, с сильно загоревшим, скуластым лицом, огрубевшими руками. Одет он был в старенькую, клетчатую, с протёртым воротом и дыркой на локте рубашку. Напротив него сидели два парня, как я потом понял, его сыновья. Один из них был тот самый, с бийского вокзала. Сидя на стуле, я мог очень чётко разглядеть их лица, и первое, что мне бросилось в глаза, это были стыд и грусть. А ещё через несколько минут я понял, что был прав и почему им было стыдно и в то же время грустно.
На полу, у ног мужчины, стояла моя сумка, на ней лежал мой бумажник, а на нём лежали вынутые из него деньги. Как я догадался из их разговора, они были вынуты как вещественное доказательство при проведении какого-то расследования. Это и было расследование. Отец допрашивал своих сыновей. Увидев мою сумку, я обрадовался тому, что смогу наконец-то надеть свежее бельё, переодеться, да и деньги вроде все были на месте. Появился я в этой комнате точно к началу разговора. Как будто они ждали моего появления и не начинали без меня. Я услышал всё, что мне нужно было услышать, всё то, для чего меня отправил туда тот человек, летающий над лесом. А ещё я понял, почему дед попросил меня приехать именно сейчас. Пока я не пришёл в состояние готовности слушать, они находились как бы в режиме паузы. Как только я взглянул на мужчину, он тут же, будто очнувшись, начал говорить, обращаясь к сыновьям. Выяснилось, что эти два парня лишь за очень короткое время до моего появления в их доме вошли в дом, а отец не спал и ждал их, так как было уже поздно и он очень переживал, не зная, где они находятся. Войдя на веранду, один из них, старший, решил там спрятать мою сумку под лавкой. Но в этот момент вышел их отец, увидел это и заставил показать то, что он там прячет. В общем, он забрал сумку, вошёл в дом и позвал сыновей пройти за ним в ту самую комнату, где я и очутился.
Этот отец семейства строго или даже, можно сказать, жёстко спросил сыновей, что это за сумка и чья она. Спрашивая их, он был уверен в получении честного ответа, и он его получил. Если честно, я думал, что оба брата начнут выдумывать историю для того, чтобы выкрутиться из ситуации, но нет. По их лицам в той ситуации было чётко видно, что они и врать-то не могут. Я даже подумал, что они и сами бы всё рассказали, даже если бы отец и не застал их в тот момент. Возможно, некоторое время спустя, но рассказали бы всё отцу. Видимо, таково было воспитание в этой семье. Их глаза действительно были наполнены стыдом и позором, но и отчасти уверенностью и готовностью ответить за совершённый проступок. Во-первых, от совершённого преступления, во-вторых, от того, что они нигде не попались и, лишь добравшись домой, были моментально разоблачены родным отцом, который за всю жизнь не взял ничего чужого.
Младший из них с досадой вспоминал о том, что было в Бийске, после кражи. Они тогда убежали и встретились в уговоренном заранее месте, на замороженной стройке дома, где их никто не видел, затем исследовали содержимое сумки и нашли деньги, и он советовал своему старшему брату взять лишь деньги, а сумку бросить там же. Ведь сумка может привлечь внимание. Но старший брат есть старший брат. Он взял сумку и сказал, что «она тоже пригодится. Смотри, какая хорошая, фирменная».
А ведь я мог и на автобусе поехать. Получается, что с этими ребятами бы поехал и, возможно, заметил бы их и сумку мою. А возможно и то, что перед посадкой в автобус они могли бы меня увидеть и не поехать этим рейсом, оставшись в Бийске до утра, дожидаясь следующего автобуса. И тогда, тогда было бы всё по-другому. Может, и сна бы этого не было, и не знал бы я, где и у кого искать мои вещи. Получается, что всё произошло так, как должно было произойти. А дальше, вследствие объяснения совершённого ими поступка, я понял, что и кража должна была случиться. Всё произошло по великому плану, и теперь я понимаю всю логику того, что ты мне сказал, – обратившись к могильному холмику, а затем вновь вглядевшись в ленточки на ветках куста, с явным восторгом произнёс Штефан.
– После поставленного отцом вопроса прошло секунд десять. Старший брат, считая себя полностью ответственным за совершённое преступление, перебирал в голове варианты ответа. Вернее, варианты начала ответа. Затем прозвучал такой же уверенный и конкретный ответ, каким был и вопрос. Глядя прямо в глаза отца, он произнёс: «Я украл сумку, чтобы добыть деньги. Это была моя идея, и я втянул в это дело брата. Вся ответственность лежит на мне». Но силы глядеть отцу в глаза хватило лишь до этих слов. Ему стало невыносимо стыдно перед отцом и перед матерью. Он знал, что отец ни при каких обстоятельствах ничего не расскажет своей жене о проступке сыновей. Но ему было больше стыдно перед больной мамой. Он отвёл взгляд в сторону: «Сумка и вещи, которые в ней, не нужны. Нужны лишь деньги. Деньги на лечение мамы. Я понимаю всю подлость того, что я совершил, да и брата ещё втянул. Просто я не знал, как вернуть те деньги… Те, которые я взял в спальне, в шкафу под бельём. Те, которые вы копили на машину и которые ты, – он поднял взгляд и посмотрел отцу в глаза, – собирался заплатить за мамину операцию. Я их… Вернее, я хотел…» Отец резко перебил его: «О каких деньгах ты говоришь, о тех, которые у нас украли?» Уже понял, что его сын чем-то причастен к краже денег, которые они с женой так долго копили и которые были три года назад украдены. Но он всё же надеялся на оговорку сына или на то, что он ослышался. Да и как, где и на что его сын мог потратить все деньги? В его голове многое не укладывалось. Перед ним сидел его старший сын, который с самого детства был опорой для родителей. Он всегда хорошо учился и ответственно относился к ведению домашнего хозяйства. Отец никогда не замечал за ним склонности к расточительству ни в чём. Отец всегда знал, что для его сына домашнее благополучие, честь семьи и уважение родителей были первыми правилами, которых он всегда придерживался. А самое главное, что все эти правила его сын выработал себе в большей степени сам.
Когда заболела жена, сын взял в институте академический отпуск, чтобы помочь отцу по хозяйству, да и подзаработать денег на лечение матери. В голове отца затрещали шестерёнки, когда он услышал слова родного сына: «Я украл её». – «Так, стоп! – возбуждённо, поймав себя на этом и пытаясь успокоиться, произнёс отец. – Пожалуйста, начни всё сначала. Я не могу понять причину кражи и пропажи наших денег. Я не пойму и не верю тому, что ты говоришь. Должно ведь было что-то произойти, заставившее тебя, моего сына, пойти на преступление. Мне важно знать причину. Понять её! Расскажи всё по порядку, в твоей честности я не сомневаюсь. Хотя стой. Скажи просто, ты украл наши деньги?» – «Да, – опустив глаза в пол, ответил сын. – В общем, я ехал на автобусе из института в общежитие. Сидел у окна и, проезжая мимо какого-то банка, прочёл большой рекламный плакат. Содержание его говорило о вкладах под хороший процент, до девяти процентов. Тогда мама ещё не болела. В общем… подумал о том, что у вас есть накопленные деньги. Даже знал, сколько. Семь тысяч долларов. Вышел на следующей остановке, вернулся назад, к этому банку, и ещё раз внимательно прочёл, что они предлагали. Затем вошёл в банк, и меня там проконсультировали. Должен теперь сказать – теперь, когда всё уже получилось так, как получилось; я видел в их глазах обман. Но, видимо, не придал этому большого значения. Не думал, что так всё выйдет». – «Что так выйдет?» – опять раздражённо спросил отец, перебив сына. – «Сейчас всё расскажу, – спокойно и всё ещё опустив взгляд в пол, ответил сын. – Я приезжал тогда на выходные домой и хотел с тобой поговорить об этом. Но как-то, положившись не на сердце, а на ум, допустил ошибку. Я ошибся, подумав, что ты всё равно в этих финансовых делах ничего не понимаешь и, не доверяя ничему новому, всё равно не согласишься на вклад. Тогда я взял деньги без спросу и положил их на фондовый счёт. Как мне объяснили, деньги должны были работать через основной, материнский, швейцарский банк, Swissinvest Bank в европейской промышленности. А там всё стабильно и нету никаких рисков. Они ещё сказали: «Вы ведь понимаете, деньги будут работать в Европе, а там ведь всё стабильно и качественно». Я и поверил. Да ведь так и есть. Там ведь действительно очень качественная продукция, я и подумал, что и вклад туда будет надёжным. Так же они сказали, что «можно регулярно заходить и контролировать развитие фондовых рынков». Через три месяца этого банка не стало. Я пришёл туда, а там пустое здание. Ну и концов я так и не смог найти. Не стало и наших денег. Мне предложили взять адвоката, но на это не было денег. Единственное, что мне удалось узнать, так это то, что директора этого банка застрелили на охоте. Какая-то бригада, руководителя которой так же кинули на большую сумму в этом банке. Там всех расстреляли тогда, и директора, и всю его компанию. Ещё слышал, что все вклады, которые принимал этот банк, ни в какие европейские фонды не попадали. Они просто оставались у банкира и его команды. Чистый обман. А банк был действительно филиал швейцарского Swissinvest Bank.Тогда я приехал на вечернем автобусе к нам в деревню и, спрятавшись в лесу, переждал до утра. Ждал, когда вы все уйдёте из дома. Незаметно, чтобы соседи не видели, зашёл с задней стороны, разбил окно, влез в дом и инсценировал ограбление.
Потом заболела мама. И теперь, когда ей необходима операция, я решил таким образом вернуть хотя бы часть денег для её лечения».
Отец прервал его: «Ты представляешь, сколько бы тебе пришлось воровать, чтобы наворовать такую сумму? Или ты уже давно воруешь?» – «Нет, это первый раз, – тихо уверил отца сын. – И последний», – добавил он, полностью осознав свой проступок.
Я уже не буду рассказывать далее, что происходило в этом сне. Это был очень долгий разговор отца с его детьми. Скажу только конец всей этой истории. Они сегодня на автобус пойдут, который, как я понял, идёт днём в три часа, в сторону Бийска. Хотят там в милицию пойти и сдать всё, как найденное. Я думаю, что ты уже догадался о том, что мой сон был сплетён с реальностью. И я уверен, что в этой деревне есть такой адрес и там живут эти люди. Прошу тебя сходить со мной в деревню и отыскать их. Иначе эти ребята могут пострадать. Ведь в милиции им могут не поверить. Их могут заподозрить в воровстве, и бог знает, что выйдет из их затеи.
Виктор спокойно смотрел на возбуждённого своими мыслями Штефана, который собирался побеспокоиться о ребятах, ограбивших его.
– Да, конечно, пойдём поищем. Почему ты за них так переживаешь? Они ведь тебя ограбили, не ты их, – спросил Виктор, ожидая получить в качестве ответа примерно следующее: «Они молодые и совершили ошибку. Ведь они её осознали, и уверен, что больше не повторят ничего подобного». Но услышал Виктор совершенно не то, что ожидал. И от этого у него по телу в очередной раз побежали мурашки:
– Понимаешь? Это не они меня обворовали. Ты ведь слышал, как я говорил о том, что Георг, явившись ко мне во сне, сказал, что я должен буду что-то вернуть. Так вот, это и есть то, что я должен был вернуть. Они всего-навсего вернули то, что изначально принадлежало им. Понимаешь? Этот парень рассказывал о моём банке, понимаешь, о моём. О Михаиле Шляйхере, которого расстреляли в тайге. Он был моим партнёром и руководителем филиала моего банка. Я тебе о нём уже рассказывал в дороге. Помнишь? Я, честно, не знал, чем он тут промышлял с деньгами вкладчиков, честно. Это я ограбил этих и, видимо, многих других людей. И теперь я понял, почему Георг, наказал мне приехать именно сейчас, а не раньше. Потому, что эти парни решились на ограбление лишь сейчас. Георг просто всё знал, до минуты знал. И он знал, кому я смогу вернуть деньги для спасения жизни.
По щекам Штефана текли слёзы восторга. Виктор также не мог поверить тому, что находится в сказочном сюжете, где добрый волшебник начал побеждать злого. Штефан быстро поднялся и, взглянув на часы, спросил Виктора:
– Пойдёшь со мной? С тобой мне будет легче и быстрее отыскать этих людей.
– Да, конечно, идём, – с готовностью, поднявшись со скамейки и похлопав Штефана по плечу, ответил Виктор.
– Благодарю тебя за этот твой последний урок, который ты преподал мне! – утирая слёзы восторга, обратился Штефан к деду. И они пошагали по тропинке вниз, в направлении деревни.