Драма. Всё, что происходит вокруг – это драма. Трагедия. Падение колосса цивилизации. Я не знаю, каков масштаб всего этого. Самоуверенность, дерзость, привычки, чувство защищённости, образ жизни, спортзалы, кафе, курсы, работа, тонны никому не интересных фотографий в соцсетях – всё рукотворное, включая массовое общество, исчезло.
Я – осколок разрушенного мира. И мне больно от того, что я знаю, что именно мы потеряли. Ты, если даже и умеешь читать, не поймёшь этого. Да, я радовался своей личной свободе и будь у меня кнопка, которая начала этот апокалипсис, я бы её нажал. Но мой разум позволял мне понять, что я бы поступил так лишь потому, что был отрезан от управления всей этой социальной конструкцией. Я – человек подполья, не сумевший выбраться на поверхность в обычных условиях, но имеющий в голове архитектурные модели общества. Сейчас все эти люди, ещё сохранившие какой-то налёт цивилизованности, постепенно начнут дичать, оторванные от сдерживавших их общественных идолов, вроде религии и СМИ. А конкурировать дичающим людям придётся не только между собой и с дикими животными, как это было в древние эпохи племён, но и с чем-то другим. Тёмным. Тем, что является антиподом не только человека, но и вообще жизни. Антижизнью. Что-то существующее лишь чтобы гасить её.
Мы вошли на мост пешком с поднятыми руками. Жала пулемётов вывернулись на нас в своих гнёздах. Я чувствовал на себе изучающие взгляды военных. Они тоже были испуганы. Это были парни даже помладше меня, которые во время начала этого дерьма, были на службе. В основном это были солдаты-срочники.
– Стаа-ять! – раздался командирский голос из-за баррикад.
Мы с Жанной остановились.
Честно признаться, тут я занервничал? что девочка расскажет о моих наклонностях кому-то из них? Думаю, меня бы пристрелили, узнав, что я пытался трогать её.
Но она почему-то смолчала.
Из-за укрытия вышел низкий широкоплечий человек в городском цифровом камуфляже. Хоть кто-то в городском камуфляже, а то можно подумать наши солдаты везде: и в городе, и в пустыне ходят в одной и той же зелёной лесной форме.
– Кто такие?! Документы!
Я стоял как вкопанный, думая, что мы попали в… Просто попали. Никаких документов у нас не было.
Офицер подошёл, достал нож и сделал резкий выпад мне в лицо. Я отшатнулся.
– Это ваш главный документ, – вкрадчиво сказал он – троглодиты не отступают. На этой стороне мы все заодно, запомните это. Тебя это тоже касается, девочка, – поглядев на Жанну, сказал военный – оказавшись там, – тычок пальцем в сторону лагеря – вы оказываетесь на стороне живых, это всё, что вам нужно помнить. Мы боремся за выживание, остальное нас не волнует. В лагере есть старшие, переходя через этот мост, вы обязуетесь подчиняться приказам руководства, в противном случае вы будете выпровождены. Всё ясно?!
– Так точно, – спокойно ответил я.
Поведение этого человека меня разозлило.
Он посмотрел на меня, услышав в голосе иронию. Но видимо решил, что походная жизнь выжжет из меня городскую спесь, поэтому ничего не сказал.
– Что с машиной? – спросил я.
– В ней есть что-нибудь ценное?
– Нет, но…
– О машине не думайте – это теперь наша забота, – сказал он – проходите. Постойте.
Я обернулся.
– Вы по дороге где-нибудь поблизости троглодитов не видели? Хвоста не было за вами?
– В пределах дороги было несколько групп, но в основном все распухшие, скоро они все свалятся, не смогут ходить.
– Да свалятся они… Если сюда вовремя не успеют дойти… – бормотал под нос офицер.
Жанна во всё время разговора держала меня за руку.
Весь мост был расчерчен колючей проволокой, напоминая лабиринт, построенный пауком, плетущим железные нити. Такая конструкция действительно могла задержать волну мёртвых. Вот только с чего они взяли, что они пойдут по мосту?
На противоположном берегу оказался ещё один контрольно-пропускной пункт. Здесь также были навалены мешки, установлены пулемётные гнёзда и прочие признаки военного лагеря.
Вперёд выступил парень с плохо сидящей на голове каской, как будто он опасался, что безмозглые трупы могли пользоваться оружием.
– Что у вас в этом рюкзаке? – он указал на единственный сохранившийся рюкзак у меня за спиной.
– Медикаменты, сменная одежда.
– Еда есть? – спросил парень.
– Нет, мы потеряли рюкзак с едой, когда убегали от этих.
– Плохо. Здесь много людей безо всего, всех не прокормишь. Но вам повезло: ещё остались квоты на людей без своих припасов.
Он написал 2845 и 2846 в большой тетради, которая лежала перед ним на доске, уложенной на бочку.
– Если хотите, напишите напротив номеров свои имена – если придёт кто-то из родственников, они вас увидят Вы тоже можете поискать тут знакомых и близких.
Я махнул рукой: у меня никого не было, а Жанна засветилась сквозь грязь, покрывавшую её тонкую кожу, подскочила, быстро взяла ручку и написала имя напротив своего номера.
– Как вы добрались сюда?
– На машине, – неохотно ответил я.
– Ясно, проходите, – радушно сказал он, как будто звал к себе домой на чай – идите налево – там сейчас больше свободных мест. Люди не особо охотно пускают к себе новых, хотя палатки все лагерные. Ну, найдёте там кого, ни пуха вам.
– Спасибо, – выдавил из себя я.
Мы пробрались сюда с нечеловеческими усилиями, едва удрав от орды ожившего мяса, чтобы слушать этого недотёпу?