Прошло уже много времени – а у меня из головы не идёт история девочки, родившейся и выросшей при вокзале. Обитатели вокзала ласково прозвали её «Туалетный Утёнок».
С чего всё началось… Прошу набраться терпения и окунуться со мной в упоительную, острую, животрепещущую, вечную тему – Его Фаянсового Высочества Туалета…
Пенсионеркой на птичьих правах в газете, – как новобранцем в армии – приказы вышестоящего начальства не обсуждаются.
Сказали – написать репортаж к Всемирному Дню туалета – козыряй, ать-два – и отправляйся драить унитаз зубной щёткой. В смысле, писать репортаж.
Клозет в России больше, чем клозет. И не только в России. Из разных источников я узнала много любопытных вещей о скромном герое моего будущего репортажа.
Что уже на стоянках первобытных людей археологи находили подобия отхожих мест. В отдалённых углах пещер существовали ямки и трещинки, любовно выложенные гладкими, отполированными округлыми камнями.
А в Древнем Риме сиденья стульчаков, тоже каменные, для патрициев, их жён и знатных гостей, непосредственно перед применением грели рабы.
Я узнала, что античные кожевенники с распростёртыми объятиями встречали желающих «отлить». Мочевина применялась в технологии выделки шкур, отлично их смягчая и придавая коже необыкновенную бархатистость и нежность.
Что в Средневековье ночные вазы богатых горожан украшались золотом и драгоценными камнями. И поставь сегодня перед нами эти произведения искусства – мы бы затруднились определить предназначение столь великолепных сосудов.
Что это: изящная супница? Крюшонница? Или полоскательница для рук? А может, оригинальный вазон для прекрасных роз?
Узнала также, что по средневековым улицам ходили профессионалы в романтичных просторных плащах. За небольшую сумму эти бэтмэны предлагали на улице деликатную услугу. Один взмах – и желающий справить естественную надобность, надёжно скрыт широкой полой от нескромных взглядов. Тогда это было в порядке вещей.
Дамам было проще и дешевле: они слегка кокетливо приседали, раскинув пышные юбки. Делали вид, что поправляют туфельку или зашнуровывают башмачок. А на балах, чтобы не отвлекаться, использовали для этой цели узкие высокие сосуды. Такие бальные горшки были незаметны под кринолинами.
Тем не менее, со временем полы в средневековых залах сгнивали от едкой жидкости. Однажды сквозь пол в подвал с фекалиями провалился король с целой свитой. Короля выловили живым, а вот некоторые придворные то ли захлебнулись в нечистотах, то ли задохнулись в миазмах.
Что уж говорить о бедных кварталах. Выгребных ям и стоков в европейских городах не предусматривалось. Жильцы выплёскивали содержимое помойных вёдер из окон. Чтобы нечаянно не запачкать прохожего, они бодро, ямщичьи покрикивали, что-то вроде: «Поберегись!» Или: «Эх, окачу!».
А слово «унитаз» появилось от благозвучного названия испанской компании «Unitas». Она начала производить первую сантехнику в начале двадцатого века…
Теперь о нашем, отечественном. Перешерстив гору материала, я могла смело засесть за диссертацию на тему «Туалет как зеркало русской действительности».
По состоянию уборных можно было проследить вехи государственного развития. Оказывается, уже Петра Первого смущал «смрадный дух» и «зловонные реки». Государя беспокоило, что от воды из этих рек чернела золотая и серебряная посуда. Слишком много в ней скапливалось органики. А ведь царь изволил из этих чаш и кубков вкушать яства и пития…
Позже появилась профессия «золотарь». В золотари нанимались пожилые мужики из деревни. Хлебопашество им было уже не под силу, а тут в самый раз. Знай, зачёрпывай из выгребных ям ковшом «золотко» да сливай в бочку. Или ходи, подметай в совок тёплые, дымящиеся лошадиные яблоки.
Вспомните толстовскую старуху Матрёну, муж у которой нашёл «сходную работишку в городу».
«Ну уж работа! Ямы чистить. Приехал намедни, так блевала, блевала, тьфу!»
На что старик Аким миролюбиво ворчит:
«Это точно, сперначала она ровно и шибает, значит, дух-то, а обыкнешь – ничего… А что дух, значит… это нашему брату обижаться нельзя. Одежонку сменить тоже можно»…
После семнадцатого года убирать за господами «золотко» стало некому. Во-первых, как известно, господа все были в Париже. А во-вторых, не для того революция делалась, чтобы угнетённому пролетариату рыться в чужом дерьме. У советских появилась собственная гордость.
Гордый и освобождённый гегемон быстро заморозил и загадил канализации. Фаянсовые лепные, с позолотой, унитазы лопались от выпирающих, иногда в рост человека, наростов.
В народе их называли «красными солдатами». («Мороз был, опять красный солдат в уборной вырос. Иди давай, руби»). Впрочем, говорили шёпотом: за такой крамольный, с контрреволюционным душком, юмор ВЧК по головке бы не погладила.
С треснувших труб свисали и капали вонючие мутные сосульки. В парадных, на мраморных лестницах и площадках, уже успели выдрать ковры. Но ещё не сподобились расколотить статуи, вазоны и зеркала. Здесь можно было споткнуться о мёрзлые кучки.
Снег в городах стал повсеместно янтарно-жёлтым, ноздреватым и дырчатым, как от крупнокалиберных пуль. Дамы, которые читали Эжена Сю в оригинале и падали в обморок от слова «кишечник» – утыкали носики в муфты и надушенные остатками французских духов платочки. С ужасом отворачивались от принародно справляющих большую и малую нужду солдат и матросиков.
А чиво, кто-то недовольный? Запирайте етажи, нынче будут грабежи! Уж я ножичком полосну, полосну! Хорошо! Улица – моя, дома – мои!
Середина двадцатого века стала эпохой хрущёвских объединённых санузлов (прозванных остряками «гаванами»). Это в городе. А на селе – деревянных «скворечников», и то не у всех. Семьи попроще бегали «на угол» – имеется в виду угол избы. Заодно и огород удобрялся.
Да чего там, нынче осенью я ездила писать про бабушку-вдову бойца Великой Отечественной войны. Бабушка щедро отогрела меня горячим ягодным компотом, который быстро запросился наружу.
Сама она ходила по нужде в голубое пластиковое «поганое» ведёрко. Но предложить мне постеснялась: «Побрезгуете».
Уборная была чистенькая, с выскобленными добела половицами. Тряпичный ободок на стульчаке, на гвоздике подшивка журнала «Техника-молодёжи» за 1958 год. Аккуратно нарезанные четвертушками газеты в детском портфельчике.