Катя вышла с работы, и хотя времени у нее было в обрез, неторопливо зашагала по улице. Она знала, что сегодня у нее такая уйма дел, что не проклюнется ни одной свободной секундочки. И все же ей не хотелось спешить, все же как-никак день рождение и потому может она вполне позволить себе несколько минут спокойной прогулки. Тем более погода, как по заказу установилась замечательная; всю неделю город бомбардировали дожди, а его воздушное пространство заполнял прохладный воздух. А сегодня с утра природа, словно поздравляя её, вывесила на небосклоне сковородку жаркого солнце, которое буквально за считанные часы, словно испытывая нестерпимую жажду, слизало с земли все лужи.
Катя с благодарностью подумала о своей начальнице отдела, которая отпустила ее с обеда. И это несмотря на то, что в бухгалтерии сейчас самая горячая пора. Близится окончание полугодия и все с утра до вечера с головой погружены в бумажно-цифровое море отчетов. А Алла Семеновна, отказавшись на несколько минуток от пребывания в гордом одиночестве в своем начальственном кабинете, сама подошла к ней, поздравила ее и сказала, что разрешает ей уйти со второй половины рабочего дня. И, может, напрасно она до сих пор недолюбливала свою руководительницу, или, как называют ее в отделе, шефиню, считала, что та чересчур придирается, словно старшина в роте, требует неукоснительного соблюдения дисциплины и даже за минутное опоздание способна лишить премиальных. А на самом деле она совсем и не злая, а несчастная одинокая женщина, без мужа и детей, вынужденная каждый день возвращаться в свое пустое и холодное, как пещера, пристанище. Однажды Катя побывала у нее дома и до сих пор помнит, как стало ей неуютно, когда ее взгляд упал на аккуратно застеленную, узкую, как вагонная полка, предназначенную только для одного тела тахту. Нет, она ни за какую руководящую зарплату не хотела бы оказаться в ее положении, хотя деньги их семье весьма нужны. Именно в тот момент она ясно поняла, какое же это счастье, что у нее есть ее Петенька и двое прелестных сорванцов, на которых она часто сердится, но которые ей приносят огромную и ничем незаменимую радость.
Внезапно ей захотелось поскорее оказаться дома. Сперва она была против намерения мужа устроить, как он выразился, «грандиозное шоу по случаю ее дня рождения». Тем более все предыдущие годы они отмечали его скромно и тихо, в узком семейном кругу ну и, само собой разумеется, плюс ее самая близкая да по сути дела и единственная подруга Зина. Поэтому Катя стала возражать, тем более и дата некруглая, но Петя даже не стал ее слушать. «Вот потому и надо отметить, что не круглая, – тоном, не терпящем возражения заявил он. – тридцать девять – последний год, когда ты еще у меня молодушка. А потом как ни крути, будешь ты уже старушенцией. Пятый десяток – это уже солидный возраст. По себе знаю. И то болит и это», – притворно схватился он поочередно за живот и сердце.
Она рассмеялась, вот уж на что, а на здоровье пока Петр слава богу не жалуется. Да и рано жаловаться, хотя и в правду ему пошел уже пятый десяток, но ведь он старше ее всего-то на каких-то полтора годика. И все же его слова неожиданно для нее самой, словно колотушкой, слегка ударили по голове; а ведь прав он, в самом деле, еще один круговорот природы – и она перейдет через этот возрастной перевал. Старость вроде бы еще далече, где-то там за холмами еще не прожитых лет, но уже как бы приближается своими шаркающими шагами. Ей вдруг стало как-то тревожно и зябко, что-то странное и непривычное внезапно вломилось, словно непрошеный гость, в тело и в душу, внося ноту беспокойства в ее обычное спокойно-уравновешенное состояние. К ней пришла поразившая её мысль о том, что по сути дела вся пьеса ее жизни уже сыграна, никаких новых сюжетных поворотов, как во много раз виденном фильме, в ней больше не предвидится. Все так же будет она год за годом ходить как стрелки часов по одному и тому же маршруту: из дома на работу, с работы – домой, готовить ужин, стирать белье, проверять у детей уроки, смотреть перед сном вместо приема снотворного очередной телесериал, который усыпляет ничуть не хуже… И это все, что ей осталась, задала она себе риторический вопрос? Но с другой стороны разве это так уж и плохо и так уж и мало, когда есть дом, семья, когда каждую ночь вместе с тобой в одну постель ложится любящий тебя мужчина. Почему она должна желать каких-то перемен, не случайно же мудрые люди говорят, что от добра добро не ищут. И она тоже не собирается заниматься этими бесплодными поисками. Она не Зинка, которая только тем и увлечена, что бесконечно раскладывает карты своей судьбы заново, постоянно меняет мужей, квартиры, любовников. Но много ли она познала счастья от этой чехарды перемен? А ведь ларчик-то открывается просто, она так и не встретила человека, который стал бы для неё единственным и незаменимым до конца ее дней. Вот и мечется, как мячик на футбольном поле между игроками, от одного к другому. И ничего хорошего в том, как живет Зинка, нет.
Недалеко от работы располагался большой универсам, и Катя решила, что все необходимые компоненты для вечернего застолья она раздобудет здесь. Петр перед тем, как уйти на работу, отвалил ей целую горку денег и предупредил, чтобы она не скупилась и ради такого события тратила столько сколько влезет. А он еще заработает.
Она улыбнулась: в последнее время он стал больше получать; кооператив, где он работал, освоил какой-то новый вид продукции, которую, как выражался в приливе радости муж «все стали хватать тремя руками». И если раньше она была вынуждена выгадывать каждый рубль, то теперь могла расходовать рубли спокойней, не боясь, что денежный поток, вытекающий из ее кошелька, иссякнет в любую секунду. До чего же все-таки ей повезло со спутником жизни, а ведь когда она выходила замуж, не все одобряли ее выбор. Та же самая Зина отговорила ее, говорила, что ничего путного из их брака, как из протухшего яйца, не вылупится. А почему, собственно, не вылупится, только потому, что за ее плечами институт, а за его – лишь техникум. Но разве от этого зависит семейное счастье? А может, Зина просто им завидует; хотя она сама и трижды побывала замужем, но вот у нее-то как раз ничего хорошего из этих попыток так ни разу и не получалось.
Уйдя в свои мысли, Катя даже не заметила, как наполнила тележку товаром. Как же это она все это довезет до дома? Она прошла через кассу и стала рассовывать покупки по сумке и пакетам. Ну, ничего, как-нибудь доползет, не впервые же она так нагрузилась.
Домой она пришла почти без сил, выгрузила покупки на стол и села на табурет. Впереди предстояло главное испытание – превратить купленную гору продуктов во вкусные и внешне привлекательные блюда. Готовить она хотя и умела, но занятие это не слишком жаловала. В первые годы замужества ежедневная вахта на кухне была самым неприятным моментом, омрачающим темной краской в целом счастливый и светлый фон ее семейного бытия. Но потом она втянулась и в это дело, даже стала иногда осторожно импровизировать у конфорки и кроме традиционных котлет, рыбьих жареных хвостов подавать еще что-нибудь, как выражался ее благоверный, экзотическое. Но сейчас ей было не до экзотики, Петр на приглашал целую толпу, даже своего брата из деревни вызвал, с которым у него были не самые лучшие отношения. А у того четверо потомков и если он, словно петух, весь этот выводок потянет за собой, то она даже не представляет, где они все рассядутся. Петр же не думает о таких мелочах, не думает о том, какая нагрузка падает на ее хрупкие плечи, дабы достойно отметить этот день, не ударить в грязь лицом перед гостями. Между прочим, мог бы отпроситься пораньше и поколдовать с ней рядом у плиты.
Гости быстро заполонили квартиру, которая стала напоминать автобус в часы пик. Её худшие опасения оправдались, брат мужа притащил за собой весь свой большой семейный обоз, и желающих сидеть оказалось больше чем самих сидячих мест. Пришлось одалживать пару табуретов у соседей по лестничной площадке. Катя смотрела на собравшихся людей и чувствовала себя немного неловко. Ведь они все явились сюда ради нее, отложили свои повседневные дела, дабы вместе с ней отпраздновать ее день появление на свет божий. А она как-то не привыкла быть в центре всеобщего внимания, находиться в фокусе наведенных на нее более десятка разноцветных, как шарики на демонстрации, пар глаз. Не случайно Зина зовет ее мышкой, намекая, что она подобно этому маленькому юркому зверьку, стремится всегда прошмыгнуть незаметно. И, между прочим, абсолютно верное наблюдение, она действительно старается все делать тихо, лишний раз не попадаться на глаза начальству. Даже в семье старается не докучать мужу своими просьбами, насколько это возможно, все решать сама. Иногда эта гипертрофированная не то скромность, не то застенчивость обходится ей боком. Не будь она такой тихоней, давно бы сидела в кабинетике с кондиционером, который сейчас обдувает дородные телеса Аллы Семеновны, потому что все знают, что как специалист она превосходит всех в отделе и самое заковыристое в их бухгалтерском деле непременно поручается ей. Но ведь известно, что повышают не за заслуги на трудовом фронте, не за знания, а за умение понравиться вышестоящему начальнику. А вот этим качеством по каким-то своим соображениям бог ее обделил.
Каждый из гостей, прежде чем сесть за стол, подходил к ней, поздравлял с днем рождения, оставлял на ее одной или другой, а то и на двух сразу все еще тугих, как накаченный футбольный мячик, щечек влажный след от своих губ, а затем с важным видом вручал подарок. Катя особенно даже не смотрела на эти в большинстве случае перевязанные бечевкой пакеты, так как больше всего ее интриговало, чем одарит ее супруг. Все предшествующие дни он старательно скрывал, чем намеревается порадовать, как частенько выражался он «свою любимую женку», однако при этом туманно намекал, что дар будет необычный.
Все расселись за столом. Катя во главе его, рядом с мужем, по правую руку от нее – дуэт сыновей. Гости, дружно глотая слюнки, смотрели на украшенный разноцветными яствами аппетитный мольберт стола, но команда начинать трапезу не поступала, и все с нетерпением ждали, когда же она раздастся. Наконец, держа налитую до краев рюмку с водкой, откуда она то и дело пыталась улизнуть, поднялся Петр.
– Разрешите мне, как мужу, виновнице торжества молвить первое словечко. Дорогая моя женушка, позволь в этот важный для тебя день при всем честном народе поздравить тебя с твоим праздником. Мы давно уже не отмечали его в таком так сказать расширенном составе, но на этот раз я настоял на том, чтобы пригласить наших дорогих родичей и самых близких нам друзей. – Петр сделал короткую паузу и горделиво обвел глазами собравшихся. Он явно ставил себе в заслугу то, что благодаря ему тут сидит столько народу. – Потому что я хотел, чтобы все увидели, какая ты у нас молодец. Ты великолепная жена и отличная мать, которая вырастила вот этих двух орлов. Ты по натуре очень скромная и пусть все знают, что ты удивительный человек и как я тебя люблю. – Петр вновь замолчал и теперь уже с хитрым прищуром оглядел внимающих ему гостей. – Все, наверное, хотят знать, какой подарочек я тебе припас. Так вот, замечательная моя супруга, сейчас лето, как говорится, пора отпусков, и я дарю тебе путевку в дом отдыха в Крым на 14 дней. И пока ты будешь там отдыхать, я тут буду шуровать за тебя, заботиться о наших ребятишках. Так что ни о чем не беспокойся и собирайся в дорогу. А теперь предлагаю выпить за Катюшу.
Стол сразу же загомонил на разные голоса, металлически зазвенели вилки и ножи, по комнате прокатился хрустальный благовест от целующихся друг с другом рюмок, а затем послышался хруст перемалываемой жерновами зубов пищи. Катя смотрела на путевку, которую только что торжественно вручил ей муж, и чувствовала, как бешено колотится молоточек ее сердечка. Она не знала радоваться ли ей этому неожиданному подарку или предаваться печали. За всю их уже многолетнюю совместную жизнь они всего лишь два или три раза ездили вместе отдыхать далеко от дома. Обычно же свои отпуска проводили на даче или, как называл её Петр, на делянке. Кромсали лопатами землю, ходили купаться на флегматично протекающую неподалеку речушку, где даже в самом глубоком месте ей по грудь. А тут надо отправляться в дальние края, да еще одной. Вот если бы с Петей. Но она знает, у него срочная работа на все лето, за которую обещали вознаградить солидной горкой денег, и он не может пожертвовать возможностью их получить. Но тогда и она не поедет. Вот только как сделать так, чтобы не обидеть мужа? Притвориться больной?
Катя вдруг успокоилась; в самом деле, ну зачем ей эти лишние волнения, связанные с дорогой, с устройством на новом месте. Времена нынче тревожные, как там еще будет? А здесь все привычное, да и дел по горло, дача поди вся заросла жесткой щетиной бурьяна, надо траву выдергивать.
Она недовольно покосилась на мужа, который в этот момент орошал рот очередной стопкой водки. Она понимает, что он хотел сделать как лучше, доставить ей удовольствие на полную катушку, а вместо этого породил для нее сложную проблему. Хотя бы посоветовался с ней, намекнул на свой подарок, она бы легко сумела его убедить, что не желает без него отправляться в никакие дальние, пусть самые распрекрасные края. А теперь придется выкручиваться, искать какие-то предлоги для отказа от путешествия. А она терпеть не может, да и не умеет ни притворяться, ни обманывать.
Гости уже насытились и теперь вальяжно сидели на стульях. Кое-кто из мужчин, дабы расширить объем своего вместилища пищи для переправляемой туда снеди, даже ослабил ремень на брюках.
– Эх, Петька, какая же у тебя замечательная хозяюшка, – громко провозгласил брат мужа. – До чего вкусно готовит, просто пальчики оближешь.
– Вот и облизывай, – не слишком любезно посоветовал порядком захмелевший муж.
– Вы уж и скажите, Тимофей, – поспешила вмешаться Катя, опасаясь, что ситуация, учитывая стойкое нерасположение друг к другу двух семейств, может быстро, как спираль на электроплите, накалиться. – На самом-то деле я по-настоящему готовить и не умею, – наполовину искренне проговорила она.
– Не скромничай, Катюша, – не без некоторых усилий ворочая языком, опроверг ее тезис Петр. – Ты у меня молодец, не жена, а сплошная золотоносная жила. Говорю при всех: у меня самая лучшая супруженция на свете. А ну пусть скажет, кто в этом сомневается? – вдруг угрожающе рыкнул он.
– Да кто же в этом может сомневаться, – раздался успокаивающий хор голосов.
– Тогда предлагаю, чтобы каждый сказал о моей женушке тост. Тимофей, ты как самый старший в нашей семье, должен произнести его первым.
Катя молча слушала здравницы в свою честь, улыбалась и кивала головой в знак благодарности очередному своему восхвалителю. И хотя каждый из говорящих заканчивал свои пламенный спич горячим призывом выпить за виновницу торжества, следовать этому воззванию она старалась как можно реже. Зато с тревогой смотрела, как послушно выполняет эти рекомендации ее муж. По опыту она знала, что если он перейдет за очерченную ему природой ватерлинию, то может потерять контроль над собой. И тогда что он начнет вытворять, одному богу известно. Такое, к счастью, случалось не часто, но иногда все-таки происходило, и потом ей долго было стыдно перед людьми за поведение Петра. Несколько раз она пыталась перехватить у него рюмку, но он грубо отбрасывал от своего источника удовольствия ее руку и недовольно посматривал на нее, как на человека, гасящего его лучшие душевные порывы.
Стол, еще совсем недавно заставленный яствами, стремительно опустошался стаей прожорливых, напоминавших по быстроте поедания саранчу, гостей, и Катю, как кошмар, преследовала навязчивая мысль о том хватит ли у нее еды и питья, чтобы насытить эту голодную ораву. Все быстро забыли ради кого они собрались и просто пили и ели, вели разговоры, в которых она уже никак не присутствовала даже в качестве косвенной темы. Катя была этому рада, так как ее смущала приторная патока чересчур щедрых восхвалений не таких уж многочисленных, если объективно разобраться, её достоинств. Да и вообще, она предпочитала просто сидеть и наблюдать за всеми; не так уж часто эти люди одаривали своими визитами их дом, и бог знает, когда соберутся в таком составе еще. Временами она лишь ловила взгляд Зины, и всякий раз улыбалась ей. Кате казалось, что подруга что-то хочет ей сказать, но они сидели далеко друг от друга, и разговаривать им было неудобно.
Наконец все было сметено со стола, и в трапезе был объявлен антракт перед новым действием по поеданию сладкого. Катя, нагрузившись грязной посудой, отправилась на кухню. Зина тоже встала и последовала за ней.
Кухонька была совсем маленькой и тесной, как кабина вагоновожатого, и они не без труда уместились на этой крошечной территории. Зина плотно прикрыла дверь и стала извлекать из пачки длинными, выкрашенными в бурый цвет ногтями, сигарету. Через несколько секунд она уже запахнулась, как в шаль, в плотное дымовое покрывало.
Катя слегка наморщила прямой, как стрела, носик, она не любила запаха сигаретного дыма и не одобряла пристрастие подруги к табакокурению. Зина внимательно смотрела на нее, загадочно, словно сфинкс, улыбалась и явно что-то обдумывала.
– Я никогда не видела у тебя этого платья, – вдруг сказала она. – Между прочим, классный фасон. Сама шила?
– Да что ты, я к машинке уже целый год не подходила. А это платье купила случайно несколько лет назад, да так в шкафу оно и висело. А сегодня вот решила надеть. А что?
– Да нет, ничего, просто не ожидала. – Ракушка яркого зинина рта растянулся в усмешке. – Не ожидала, что ты такая у нас красивая. Что значит, для бабы нацепить на себя подходящую тряпку. А то ходишь как замарашка.
– Никогда я не хожу замарашкой, – слегка обиделась на несправедливое обвинение Катя.
– Ходишь, еще, как ходишь, моя родная, – почему-то вздохнула Зина.
– Лучше скажи, как у тебя с Толей? – решила перевести разговор на более безопасный для себя галс Катя.
– С Толей все в порядке, вернула его к прежней жене. Пусть сама наслаждается этим несметным сокровищем.
– Но ведь еще неделю назад ты говорила, что у вас все отлично, и ты, наконец, можешь успокоиться, мужчина, которого ты искала всю жизнь, – заперт у тебя в квартире.
– Запомни, моя родная, за неделю столько может всего случиться, что это перевернет всю твою судьбу с ног до головы.
– Ну, уж и за неделю.
– За день. А за неделю это может произойти ровно семь раз.
– А ты не боишься, что от стольких переворотов у тебя голова кругом пойдет, – попробовала пошутить Катя.
Они одновременно засмеялись.
– Послушай, а это платье обязательно возьми на юг.
– Да я решила не ехать.
– Что!? Да я погляжу, баба совсем рехнулась. Такая возможность поехать одной на юг. Тебе может, Петька для сопровождения нужен?
– Да, а что?
Зина взглянула на нее так, словно она сказала нечто абсолютно непристойное.
– И что ты с ним там собираешься делать? Он тебе, что тут не надоел? Может, ты еще и вашу двухспаленку на себе потащишь. Что б уж совсем было как дома.
– Причем, тут кровать. А ехать с мужем отдыхать, по-моему, самое нормальное дело. Да и просто спокойней, знаешь же какие сейчас времена.
– Тоже мне миллионерша, думаешь, что все тамошние абреки только о том и мечтают, когда ты появишься у них, дабы свиснуть твой кошелек. Послушай, а ведь ты красивая баба, я всегда считала, что не стоит тебя твой Петушок. Я даже не думала, что ты такая раскрасавица. Сколько с тобой якшаюсь, а вот только сейчас разглядела.
– Да скажешь ты ерунду. – Катя видела в маленьком, висевшем на стене зеркальце, как заливают ее щечки красный соус румянца.
– Дура ты будешь распоследняя, если не воспользуешься таким шансом.
– Ты о чем?
– Не делай вид, что глупее, чем на самом деле. На следующий год-то сороковничек. Помнишь об этом, подруга.
– Помню, – слегка вздохнула Катя. – Да что делать, годы бегут.
– Вот именно, что годы бегут, а ты стоишь на месте.
– Что же ты предлагаешь?
– Поплавать в морской водице, – усмехнулась Зина. – Можешь ты хоть две недели в жизни пожить для себя.
Катя неопределенно, будто не совсем понимая, о чем идет речь, пожала затянутыми в голубой ситец плечами.
– Знаешь, давно тебе хотела сказать, да все повода не представлялось, ну что ты себя похоронила до срока. Ведь ты же о жизни ничегошеньки не ведаешь. Разве не так? Скажи сама, ну что ты видишь: свою засранную бухгалтерию с глупым бабьем, да эту квартирку, в которой ты целыми днями ишачишь, как рабыня, на трех мужиков. А что за это получаешь? Ну ладно, про детей я не говорю, от них никогда ничего хорошего не бывает. Ну а твой замечательный Петушок. Я таких мужиков на расстоянии чую, да он удовлетворить-то бабу, как следует, не может. Ведь признайся.
Катя видела в зеркальце, как соус румянца превратился из красного в темно-бардовый.
– Все у нас нормально, – почти резко сказала она. – И тебе не стыдно лезть в чужую постель?
– Да никуда я не лезу, захотела бы давно там была. Иль ты в этом сомневаешься?
Катя едва не задохнулась от негодования. И это говорит лучшая подруга. Что с ней случилось, конечно, она и раньше была на язык не слишком сдержанной, но не до такой же степени! Ничего не понятно.
– Да, не обижайся, – вдруг промурлыкала Зина и повисла на ней, обдувая ее лицо горьким запахом выкуренных сигарет. – Я ж тебе говорю все это любя. Хочу, чтобы ты жизнь надкусила с другой стороны. Ты же в ней ничего не смыслишь. Думаешь то, как у тебя, так и у всех. Ерунда. Жизнь такое может нам бабам выбросить на берег, что до смерти не забудешь, как дату своего дня рождения. Были бы мы с тобой молодыми, а то ведь осталось-то нам с гулькин нос. А там морщинки пятнышками все лицо покроют, кожа как моченое яблоко станет – и никому тогда мы больше не будем нужны. Ходить будешь и локти кусать, что в свое время ничего не распробовала, все мимо рта пронесла. А Петушок твой все равно никуда не денется, он как паспорт, как был при тебе, так и останется на всю жизнь.
– Может, ты, Зинка, в чем-то и права, но только это не для меня. Уж, какой родилась, такой и живу. Вон на столе сколько блюд было, а нельзя же все их попробовать.
– А вот я всегда пробую все до одной. И у тебя попробовала. А чтобы раньше времени не пресытится, от всего откусываю понемножку. Молодчина, вкусно готовишь. Только кроме еды, есть много чего еще. Не забывай никогда. И если не поедешь на юг, будешь самой распоследней в этом городе дурой. Даже еще большей дурой, чем я.
– Неужели это еще возможно, – сказала Катя, и они снова засмеялись. И этот их совместный смех, как порыв ветра, выдул из ее сердца обиду на подругу.
Было поздно, когда все разошлись, оставив на столе разрисованные мазками белого крема от торта, тарелки, а в бокалах при свете люстры тускло мерцали недопитые остатки рубинового вина. Последней распрощалась с ней Зина. Вдоволь насмотревшись на себя в зеркало и, красиво разложив по плечам шарф, она приложила свои клубничные губы к щеке Кати и вложила прямо в её ухо слова:
– Не будь дурой, а все остальное не имеет значения.
Катя вернулась в комнату. Она села на стул, невидящим взором посмотрела вокруг. Впереди ее ожидала гигантская работа по ликвидации последствий этого пира, но она решила, что займется этим завтра утром. И не оттого, что устала, её самой удивляло то, что, несмотря на огромную нагрузку, которую обрушил на нее этот день, сильного утомления она не испытывала. Ею вдруг завладело совсем иное состояние, оно было очень смутным и неразборчивым, как почерк плохого ученика. И если бы ее попросили рассказать, что она сейчас чувствует, то Катя оказалась бы в серьезном затруднении. Привычный монолит из ясных и спокойных чувств внезапно покрылся мелкими трещинками. А ведь Зина в чем-то права, она действительно не замечала, как мчатся галопом, подобно быстроногим коням, годы. До сих пор она их просто автоматически отсчитывала, как отсчитывает продавец сдачу, совсем не думая о клиенте, а её душа оставалась почти такой же неподвижной, как скала, словно это происходило и не с ней. Но вот сейчас она подошла к рубежу, за которым… А что за ним? Ничего, все тоже, что и было. И даже непонятно, зачем было устраивать это грандиозное празднество, если оно не способно что-либо изменить. Для того, чтобы отметить её появление на свет. Но факт этот уже случился и с независимости от того, хорошо это или не очень, сделать с этим уже ничего невозможно.
Она вдруг удивилась сама себе. Что за крамольные мысли пробрались в ее голову, никогда раньше её не посещали такие странные гости. Когда она была еще совсем молоденькой девушкой, то очень любила помечтать, как однажды встретит сказочного принца, они полюбят друг друга. После этого воображение наполнялось такими картинками, которые описать словесно она не решалась, даже разговаривая сама с собой. Но те времена давно унеслись в неизвестном направлении, вместо прекрасного и нежного овала лица королевича с короной на мягких, струящихся золотыми нитями волосах, появилось грубоватая физиономия Петруши с мятой кепкой на жесткой и темной кроне шевелюры; она вышла замуж и с тех пор ее жизнь, словно запущенная вода в прорытый канал, вошла в четкое раз и навсегда отведенное ей русло.
До отъезда оставалось две недели, и все это время Катю раздирали сомнения; то она окончательно решала, что отправится на юг, то принимала не менее окончательное решение никуда не ехать. В этой душевной неразберихе она сама никак не могла вычленить, чего же ей хочется больше, все менялось в зависимости от настроения или каких-то случайных внешних обстоятельств, причем иногда эта перемена происходила столь стремительно, что в течение буквально нескольких минут она несколько раз изменяла свое намерение.
Наконец до отбытия на отдых её стал отделять совсем тонкий слой времени, состоящий всего из одного дня. Петр принес ей билеты на поезд: туда и обратно, и она с волнением взяла в руки тоненькие голубенькие листочки. Она хотела ему объявить, что решила не ехать, но, взглянув на мужа, почему-то эти слова так и не вылетели из ее рта. Что заставило ее промолчать, она понять не могла, ведь всего минуту назад приняла твердое решение остаться дома.
– Ты уже собрала чемоданы? – спросил он её.
– Еще нет.
– Да ты что, завтра ехать, а у тебя еще ничего не готово. Хочешь, чтобы я тебе помог. Ну, давай, демонстрируй, какие возьмешь наряды. Сейчас будем проводить их смотр. Алеша, Никита, – позвал он детей, – а ну все марш ко мне. Посмотрим, в чем ваша мать собирается щеголять на юге.
Зрители уселись на диван, а Катя начала сеанс демонстрации одежды. Она доставала из шкафа свои наряды и оказалось, что она все давно уже продумала, что ей понадобится в дальних краях, и даже кое-что специально для этого подкупила. Застенчиво улыбаясь, она показала новый купальник. Она приобрела его пару дней назад совершено случайно. Но едва она зашла, по крайней мере, так она себя в этом уверяла, без всякой цели в магазин, как её взгляд тут же налетел на него; ярко-зеленого цвета он так настойчиво и призывно ласкал ее взор, что было просто невозможно его отвести. Почему бы ей не заиметь новый пляжный костюм, услужливо подсказала мысль. К ее возможной поездки это не имеет никакого отношения, просто её старый купальник давно выцвел, как давно не снимаемый с древка флаг, и в нем стыдно где-либо показаться. Оправдание для покупки было найдено, и Катя с легким сердцем выбила чек.
Купальник вызвал дружный хор восторгов.
– А ну-ка покажись в нем, – потребовал Петр.
– Да ты что, поедем как-нибудь на дачу, там и увидишь, – стала отнекиваться она.
– Когда это еще будет, а я сейчас хочу посмотреть. Давай переодевайся. Вдруг он плохо на тебе сидит.
Купальник сидел на ней замечательно, это она, придя домой после его покупки, проверила сразу же на экспонате, то есть на своем теле. Но докладывать об этом мужу не стала. Подчиняясь его приказу, она пошла в ванну, переоделась, затем снова появилась в комнате.
– Ну, как, – смущаясь, проговорила она. Немедленным ответом ей стали разгоревшиеся два костерка в глазах Петра.
– А ты ничего, – сопроводил он для усиления эффекта свою оценку легким присвистыванием. Судя по его немного оторопелому лицу, видение супруги в новом купальнике застало его врасплох. – Будешь королевой пляжа, все мужики сбегутся поглазеть на тебя. Ты там у меня смотри…
– Если хочешь, могу и не ездить, – сказала Катя, одновременно с надеждой и тревогой ожидая его ответа.
– Да ладно, это я так, шуткую. Иль я не знаю тебя? А мама у нас очень даже красивая. Правда, сорванцы?
Сорванцы дружно подтвердили этот тезис своего родителя. Катя же быстро вернулась в ванную, сняла пляжный костюм и накрыла свое тело стареньким, пережившим пытки бесчисленными стирками, халатиком. Затем, отправив мальчишек продолжать играть в их комнату, она вместе с Петром стала укладывать чемодан, вернее этим в основном занималась она, он же пребывал на диване в непривычном оцепенении. Сперва странности в поведении мужа не привлекли ее внимания, но затем она удивленная тем, что с места его нахождения, вопреки обыкновению, не поступает никаких реплик и замечаний, взглянула на него. Он сидел с каким-то странным растерянным видом и при этом, словно стерегущий заключенного охранник, не сводил с нее глаз.
– Ты чего, Петя? – спросила она. – Ничего не случилось?
– Купальник тебе очень идет, – сказал муж.
Она почувствовала, как зарделась.
– Так что же?
– Может, старый возьмешь.
– Ну, уж нет, – возмутилась она. – Зачем мне старый, коли есть новый.
– Это верно, – не мог не согласиться с таким убийственным аргументом Петр. – Ты мне только звони. – сказал он и, подумав, присовокупил к сказанному график звонков: – через день.
– Не беспокойся, конечно, буду звонить. Там, в доме отдыха поди и телефон есть.
Наступила последняя ночь в ее родном доме. Телевизор завершил показ очередной серии из очередного бесконечного, как Вселенная, телесериала и был отлучен до следующего вечера от питающего его пищей эфира. Но ей не суждено досмотреть этот фильм, вздохнула Катя, как раз в это время ее будет раскачивать по сторонам на полке поезд. Повезет ли ей с соседями по купе? Дай бог, чтобы повезло. Вот если бы они все оказались женщинами. С ними как-то спокойней.
Она постелила постель, окунулась в широкую ночную рубашку и юркнула под теплое одеяло. Через минуту из ванны в занавесящих волосатые ноги почти до колен трусах, показался муж. Щелкнул выключатель, мгновенно погрузив комнату во тьму. Затем тяжелое тело Петра под не слишком благозвучную мелодию скрипящей кровати опустилось рядом с ней.
Несколько минут они лежали неподвижно. Катя чувствовала рядом с собой дыхание мужа, и ей почему-то казалось, что он, как спортсмен после забега, дышит как-то необычно учащенно и напряженно. Будут ли они сейчас заниматься любовью, спрашивала себя она. Она не испытывала большого желания, но ей хотелось, чтобы это случилось перед разлукой.
По заведенному у них ритуалу, инициатива всегда исходила от мужа. За многие годы она настолько досконально изучила его поведение в этом деликатном вопросе, что всегда точно знала, произойдет ли в тот или иной вечер между ними соитие ли нет. Если он не поворачивался сразу к ней спиной, а ложился на спину, это означало, что он полон желания исполнить свой супружеский долг.
Все начиналось медленно и постепенно, как первые кадры скучного фильма. Несколько минут перед тем, как взять старт их любовному забегу, он всегда лежал неподвижно, словно собирался силами или проводил теоретическую подготовку, затем его рука начинала медленное движение в ее сторону. Крепкая и шершавая мужнина ладонь ложилась на ее ногу в области колена, затем, сохраняя выбранный ритм, неторопливо, слово альпинист на крутой скале, поднималась вверх, касалась бедра, но без захода в более интимные места. Все это время Катя пребывала в полной неподвижности и лишь фиксировала перемещения руки супруга по ее телу, как судья соревнования по местному ориентированию.
Некоторое оживление с ее стороны начиналось тогда, когда его длань достигала области груди; здесь она делала первую остановку, осторожно изучала местность, в которой оказалась, и змеей ползла дальше к плечу и лицу. После этого в бой постепенно вводились другие части мужского тела. Вторая рука начинала гладить ее живот и спускалась ниже, лаская шерстку лона и поглаживая саму расщелину. Его губы прижимались к ее рту, затем тыкались в шею и соски, правда, пока все еще через тонкую ткань ее ночного панциря. Но с этого момента наступал черед для ее ответных действий; ее руки забирались под его майку и гладили заросшую жестким безымянным кустарником грудь и живот. Затем они, словно лазутчики на чужой территории, проникали под его трусы. Здесь ее поджидал начинающий быстро идти в рост член. Почувствовав ее мягкие пальцы, он, словно надуваемый шарик, мгновенно вытягивался во всю свою не маленькую длину. За годы супружества она хорошо изучила поведение этого странного создания, тем более оно не отличалось большим разнообразием и вело себя всегда одинаково стандартно, как хорошая компьютерная программа. После того, как пенис подобно солдату на посту при виде командира, вставал по стойке смирно, она знала, что до того, как он начнет свое обязательное фонтанирование, времени оставалось буквально в обрез. А ей еще надо было обязательно кончить, в противном случае неутоленное желание долго будет ее щипать и пинать изнутри, не давая смежить веки. Поэтому она в авральном порядке скидывала ночнушку, Петр, получив сигнал, что настала пора приступать к основному действию в этом спектакле, сбрасывал с себя одежду и ложился на нее. Эта была их единственная позиция. Правда, в начале своей супружеской жизни они немного пытались поэкспериментировать, но затем заключили молчаливое соглашение, что этот вариант для них наиболее приемлемый. Он врывался в нее, как танк в крепость, и тут начинался самый ответственный момент; она должна была успеть получить оргазм до того печального момента, как его фаллос потеряет упругость и станет до следующего раза недееспособным. Иногда ей это удавалось, иногда – нет. Счет побед в этом поединке был примерно равным.
Рука Петра вышла в свой путь по знакомому маршруту, и Катя почувствовала облегчение; сегодня будет все, как обычно. Почему-то для нее сейчас это было особенно важно. Она спокойно лежала, дожидаясь того момента, когда должна будет приступить в этом дуэте к исполнению своей партии.
Все повторилось одно к одному. Её ночнушка, словно большая птица, полетела в одну стороны, его трусы, подобно юркому зверьку, скользнули в другую. Он вошел в нее и начал ритмичные движения. Катя чувствовала, как быстро нарастает в ней желание, как оно становится все более концентрированным, все более готовым взорваться, разнеся по всему телу осколки огромного наслаждения. Но при этом что-то мешало ей полностью сосредоточиться на нем. Она поймала себя на том, что думает, как завтра сядет в поезд; а взяла ли она электрокипятильник, чтобы вечерами пить в своем номере чай; а положила ли она фен… Катя ощущала, как рождается внутри нее оргазм, но параллельно этому почти также стремительно несся поток далеких от происходящего на этой кровати важных событий мыслей. И как ни странно, этот поток занимал ее гораздо больше, нежели то, что происходило сейчас в её теле.
Внезапно ритмично двигающее по точно очерченной амплитуде тело мужа отяжелело, и, словно прогнившая балка, рухнула на нее. По этому падению она поняла, что процесс занятия любовью подошел к благополучному завершению. Правда, она так и не достигала пика оргазма, и чтобы это замечательное событие совершилось, ей еще требовалось довольно длительное восхождение на эту вершину. Но сейчас она особенно не жалела о том, что эта высота на этот раз так и не покорилась. Кати вдруг страстно захотелось, чтобы как можно скорее наступил бы следующий день – и тогда поезд увезет ее далеко-далеко.