Пальцы стучали по столу, и не давали моим мыслям думать, вечно отвлекая меня – мол, тут не так отыграл мелодию, там сфальшивил. Черт побери! Я ведь просто наигрываю всякие глупости, как же получилось, что и в собственной голове мне нет покоя?!

Что я хочу? Чай? Нет, опять заваривать его, потом эта идиотская банка, мой отец как обычно все сорта перемешал, наверное, она будет вонять… Да, она воняет, воняет всеми оттенками мещанства и экономии, как будто все что я не выношу, ненавижу, мать его, не перевариваю, объединилось в одну банку. В одну долбанную банку! Я целый год собирал разные сорта шен-пуэра, улунов, хранил их, только ради того, чтобы мой отец смешал их в одной банке. Dies irae. Теперь вместо утонченного аромата Тибетских гор, или индийских полей, или еще чего-нибудь далекого и прекрасного, старая банка Нескафе пахнет язвительным набором скупости, глупости и мещанства. Эта квинтэссенция запахов так притягательно для моего отца, и так отвратительно и неприемлема для меня.

Вены на моих висках опять запульсировали, злость окучивала меня собою, и я вновь всех ненавидел. Я высыпал на поднос немного чая, и как одержимый рассортировав похожие друг на друга листочки, заварил только те, что больше всего мне напоминали дикий шен пуэр…

Глоток. Да. Это он. То, что мне больше всего нужно, то, что отгоняет от меня мои проблемы, дуновения чего-то древнего, идеального и в то же время простого.

Оглядываюсь. Квартира конечно ничего себе. Нормальненько. Безусловно, это не то убранство что мой мозг вызволяет себе строить в моих мечтах или снах, но для студента среднего звена лучшего вуза страны, планеты и галактики – вполне достойно. Я сидел у окна, на кухне, и спокойно пил чай, в красивой кружке, и блюдце у нее было такое легкое, с очень аккуратным рисунком. Я смотрел в даль, туда где у меня все хорошо, и вроде бы взгляд был направлен от себя подальше, но мысли, будто бы под чужим ветром, возвращали меня в мое тело, в мою судьбу.

Да, моя мать была права вчера. Уже пора определяться с дальнейшей жизнью, надо наконец-то понять куда класть свои яйца, в чью зависимость прыгнуть с головой?

Быть клерком в министерстве, значит сидеть в течение дня с раскрытыми широко глазами, думать о вечном, продлевая подписку в Порнхабе и перечитывая объявления о сдаче двушки, ближе к метро, с окнами на солнце? Расхаживать в красивых брюках, периодически почесывая задницу в лифте, да так, чтобы не фиксировалась камерой на потеху ребятам из охранки. Каждые два месяца пытаться бросить курить, но из-за очень красивой курящей коллеги губить свое здоровье с надрывом, слушая ее бесконечно интересные разговоры непонятно о чем, и покуривая этот идиотский Мальборо, чей владелец сдох от рака и на чей путь ты тоже встаешь, кретин. Периодически выбираться на белый свет, прихорошенным, с язвительно-приветствующей улыбкой, которая так и говорит «у меня изжога» или «повысьте пожалуйста, я очень хочу купить тот порше в кредит». С другой стороны, разве регулярные фуршеты – не лучшая ли душевная взятка для начинающего дипломата (если ты вовремя сдал отчеты и если пустят конечно)? Нет, Жора, that’s too fast. С чего ты вообще взял что в МИДе так все и работает? Может быть они там действительно работают, конечно не «не покладая рук и ног», но все же работают. Не могут же наши налоги уходить не весть куда, мы же в России живем, а не в какой-нибудь Латверии.

Как же приятно иногда стоять на балконе, особенно зимой. Хоть я никогда не любил город, города как явление – вещь крайне злая и негативная, город редко любит людей, он обычно просто подавляет их, люди для города – как третья жена, якобы по любви, но на самом деле Он просто разрешает тут жить. Город разрешает тебе ходить по его плиткам, и он разрешает тебе думать, что ты не такой, как все остальные 15 миллионов человек, или же наоборот, ты точно такой же как они все. На самом же деле, городу плевать, ты всего лишь еще один очередной хлебальник, хлебасосина. Всегда, старайся смотреть на вещи объективна, твои глаза достаточно карие чтобы их и так искажать, не делай это дважды. С другой стороны, стоят же на полках «восстановленные соки», вдруг и у меня получится победить мою субъективность?


Ты только посмотри, столько людей ходит по улице, они все такие разные. И у всех совершенно разные причины торопиться. Глянь, вот человечек бежит вприпрыжку, и на светофор только украдкой глянул, куда же он так? Или вот, дама с сумочкой и с прической из 90-х, видно красивая была когда-то, да и сейчас глаза живые, чего уж врать. Какие они все разные! Ведь только кажется, что все мы в одной каше варимся, это просто наш мозг такой, он всех нас склеивает, он ленивый до ужаса, ему что торт «Наполеон», что бисквит – один сахар.


Ты один из них? Ты человек из этих людей? Когда ты наконец-то будешь также куда-то торопиться? Когда тебе будут приходить смски от кого-то кроме оператора связи и салона бытовой техники. А ты думал, ты вообще человек? Кто же ты?

Шалость

Парень, то скорчившись, то скрючившись, то с полуулыбкой проворачиваясь, стоял и наблюдал из окна. Он был достаточно юн, чтобы пренебрегать угрозой простуды и достаточно умен, чтобы догадаться о необходимости теплого воротника в своём десятиминутном оконном стоянии. Жора был среднего роста с фактурным лицом, но с большими ступнями, которые забавно смотрелись в розовых тапках, и можно было подумать, что это были чужие тапки, если бы не его скрытая фанатичная преданность розовому цвету. Когда-то давно, как ему кажется, он услышал от очень уважаемого им человека, которые видимо в свою очередь это узнал еще из более уважаемых источников, что розовый – это невозможный цвет. Оказывается, розовый видит розовым только человеческий глаз, а в самой природе этот цвет даже не существует. «Только представьте себе, окраина Москвы, а я стою в тапках невозможного цвета и смотрю с балкона на улицу», – думал он. Из глубины квартиры доносились самые обычные звуки: телевизор, чьи-то надоедливые уведомления, включенная вытяжка. Слева от мечтателя обидчиво сложилось семейное барахло: книги, потерпевшие изгнание, обиду, позор и потоп, старые компьютеры, из доайфоновских времен, когда еще можно было друг к другу ходить, чтобы поиграть и пообщаться, ящики водочных времен и старая гладильная доска, такая же ненужная и редко используемая, как и новая. Отдельно, и своей жизнью жили чемоданы, переходной моды начала нулевых, они уже не обладали той внушительностью, что их братья из советской поры, но и не получили еще той гладкости и брауновской обтекаемости как нынешние. Наверное, если для чемоданов и существует свой рай или ад, то балкон Жоры был бы для них чистилищем, где можно постоять и подумать.

Жора смотрел на чемоданы, и любовался, в его голове прокручивались сотни сценарий возможной поездки: вот он верхом красиво разодетый и на лошади галопом скачет в пустыни, с… подождите, а чемодан?

Моя шалость

Какая глупость! Зачем мне чемодан в пустыни? Хорошо, а как я доберусь до пустыни без чемодана? Опять неувязочка, а зачем мне собственно говоря пустыня, я же уже был там.

Нет. С этим чемоданом я бы поехал куда-нибудь в место более доступное и реальное, вовсе необязательно искать уединение в путешествиях, достаточно ни с кем не общаться. Ха-ха. Ни с кем не общаться? Жора, брось ты. Как будто к тебе, так и лезут с интересом и записываются за две недели на встречу, если плакучая ива – твоя одноклассница, то ты охотничий домик на опушке. Ведь так хочется уехать куда-нибудь! Мир такой огромный, да, я в нем маленький, да, я, наверное, его так и не пойму, и не увижу, но как хочется попробовать? Говорят, сам Бог трудился шесть дней чтобы сделать эту красоту, чтобы в далекой Азии ветра рассыпались о гордый Тибет, чтобы у берегов Индийского океана плыли самые чудные рыбы, чтобы в Карелии росла чуткая береза, и чтобы у мыса Горн бушевали величавые бури.

– Дети, обед!


Какой вкусный обед, почему нельзя каждый прием пищи сделать таким душевным, праведным и мелодичным как семейное обеденное застолье? Вот к примеру, ложка эта, я ее очень люблю, мне нравится ковырять ею в тарелке ближе к концу ужина и переглядываться с братом: кто из нас сделает более вычурную вещь? Конечно же, он бы никогда бы сам не догадался повесить ложку на нос! Ну и что, что я «взрослый человек»? Взрослые люди не имеют права играться с гравитацией? Нам нужно обязательно все вот это понять и принять? У нас нет выбора?

С окончанием застолья наступает какая-та пустота, все расходятся по своим делам: отец включает своё любимое интернет-радио, мама рассказывает о своих одноклассниках и юности, брат сидит в Википедии. Может быть это и есть мой Тибет?

Как трудно быть честным и последовательным одновременно, так и хочется уйти, сковырнуть от себя. Зачем ехать? Куда ехать? На что ехать? На те пять тысяч рублей, что залежались в твоей копилке? Тебе разве не говорили, что только параноики и придурки хранят бумажные деньги в копилке?

Звонок.

– Алло, слушаю! – говорит юноша, сидя на стуле и вытягивая невзначай носок, – Да, не занят. Ахах, очень мило, рад тебя слышать.


Беседа


Почему он мне сейчас позвонил, чего же он хочет? Он так редко мне пишет, хоть он и друг, но волную я его конечно слабо, я, наверное, в его список важных друзей и не вхожу вовсе, иначе он бы писал чаще. Я люблю его, но он так редко вспоминает меня, что, когда я его вспоминаю сам – это превращается в целое событие. Так странно, вроде бы Друг, а вроде бы просто приятель. Хотя в тот раз все было по-другому, я помню, как мы часами болтали не о чем, мы как будто бы просто бесконечно обменивались ухмылками, и когда он что-то разгорячённо рассказывал я прямо представлял его лицо, его мимику. Да, как быстро все проходит, я даже его ничем не обидел, а он забыл обо мне. Наверное, у него появился другой друг, с которым приятнее разговаривать, который не вызывает длительных пауз и который не выдавливает из себя улыбку из вежливости, и который когда беседует, то душой присутствует, а не улетает в дальние края своей черепушки.


Помню тот день, когда все было по-другому, конечно, по-другому для меня, мир сам по себе редко меняется. Тогда, я также бродил по этой комнате и думал о наступивших каникулах. Нет, не так. КА-НИ-КУ-ЛАХ! Я думал о каникулах и зверел от счастья, мне тогда казалось совершенно недопустимым сидеть на одном месте, ведь я сидел целый семестр, целую вечность в этой аудитории, я уже запомнил кто как жует исподтишка свой салат, мне впечатались в глаза эти торжественные заходы преподавателей и однокурсников. Каникулы! У меня есть законное право, данное Господом, правительством России и, быть может, самим Владимиром Путиным, нет, самим ВЛАДИМИРОМ ЛЕНИНЫМ – право отдыха (хотя какая разница между двумя этими тезками)?