Помните старую смешную песенку:
По наследству мне достался старый дедушкин халат,
На толкучке был он куплен сотню лет тому назад…
Почти так же произошло и у меня: тут недавно сын пришёл, развернул передо мной красивый халат и сказал:
– Мам, помнишь, ты мне когда-то подарила этот ковровый халат, а я его тогда, в свои восемнадцать лет, всего-то пару раз надел для прикола, но какие халаты в этом возрасте! Засунул в коробку на антресолях, а когда женился и переехал, забыл про него. Нашёл вот теперь – новый, красивый, тёплый, а мне маловат, тебе вот принёс.
Так и случилось, почти как в той песенке:
От сыночка мне достался почти новенький халат,
За чернику был он куплен тридцать лет тому назад.
Да, тридцать лет тому назад и именно за чернику! Как так за чернику? Сейчас расскажу.
В 86-м году поехали мы с подругой в Окуловку покупать деревенский дом, что в те времена сделать было почти невозможно: надо было поступать на работу в совхоз или вступать в колхоз, выписываться из городской квартиры и прописываться в том домишке. Или брать под опеку бабушку – хозяйку дома и под этим предлогом прописываться, или заключать фиктивный брак с дедулькой – хозяином искомого домика, или давать взятки в сельсовете. Всё это было очень затруднительно сделать, но… делали, умудрялись, обходили-объезжали на кривой, как говорится, козе все эти препоны. Зато надо признать, что из-за этих сложностей дома в деревнях, в глубинке, стоили очень дёшево. В Новгородской и Псковской областях рублей за 300—400 можно было купить справный пятистенок. Ну а в Окуловке, куда ведёт прямая железная дорога из Питера, подороже было – рублей 500—600. Это при средней зарплате в те времена в 110—120 рубликов.
Вот мы и ехали туда, имея конкретный адресок одной такой бабульки и пароль для административной тётеньки в сельсовете от некоего среднего начальничка из Леноблсовета.
Бабулька приняла нас как родных, накормила, напоила и рассказала, что перебирается жить в соседнее село к дочке и наши 600 рублей ей будут как приданое. А чтобы узаконить сделку, одна из нас пусть зарегистрируется в сельсовете с её сыном, который вообще-то находится в каких-то отхожих промыслах, но для этого случая специально приедет завтра.
Утром бабулька полола грядки в огороде, а мы пошли в сельсовет – найти зампредседателя, сказать пароль и заручиться поддержкой. А там у нас вышел полный облом: я была в очень короткой юбке, а моя подруга надела свитерок коротенький и малиновые лосины, которые и в городе были только-только в новинку, а в деревне вызвали непредсказуемую реакцию! Вообще-то, можно было это предвидеть, но мы как-то не подумали…
Ну, пока мы шли по безлюдной улице, никто нас не видел: в деревне все заняты делом, а не прогулками. Правда, встречные козы и один агрессивный гусак довольно бурно реагировали на малиновые Ирочкины ножки. Но из сельсовета нас погнали матом, а цензурная часть хоровых порицаний звучала примерно так:
– Ишь, припёрлись (непереводимые обороты) … балерины из погорелого театра, туда вас и сюда (непереводимая игра слов) … а ну (непереводимая лексика) …пошли вы туда и сюда (сами догадайтесь куда) … выметайтесь, чтобы духу вашего не было, а то собак спустим и быка-производителя на это красное (догадайтесь что) напустим… Дом они приехали покупать (слово из пяти букв) … нам тут такие без надобности, катитесь колбаской в город обратно…
И мы позорно ретировались; бабулька очень огорчилась:
– Ах вы, дурищи городски, я вот, работавши внаклонку, не видела, как вы уходили в таком срамном виде! Эх, кака жалость, деньги-то уже дочке обещалась… с сыном пополам…
Накормила она нас щами, посетовала ещё на городскую дурость и ушла с мотыгой в огород картошку окучивать. А мы решили съездить в Тверь, тогда назывался – Калинин, но местные говорили по-старому – Тверь; и езды-то туда на поезде чуть больше трёх часов, и вдруг там что-нибудь интересное купить можно. В те времена в провинции всякий дефицит попадался – книги, вещи болгарские или ещё лучше – югославские, засланные плановой распределительной системой туда, где они местным ни на кой чёрт не нужны были.
Побежали мы на станцию и поехали, по приезде поели в буфете на вокзале, пошли в местный универмаг – ничего интересного, скудно и скучно; зашли в книжный магазин – о радость! – Киплинга купили, и в отделе учебной литературы замечательные детские книжки на английском оказались – «Сказки матушки Гусыни», а я как раз тогда детям английский преподавала, ну и купила несколько книг, да ещё методички по преподаванию языка деткам. Потом обнаружили недалеко от вокзала магазин сельской кооперации, так и написано на вывеске было – «Кооператив». А там – просто лавка чудес какая-то! Смотрим – кафель! А подруга в то время дома ремонт делала. Он тяжёлый, много не унести, но две упаковки она купила – стенку хоть над газовой плитой выложить. Видим в обувном – туфли мужские летние резные молочного цвета, её сын о таких мечтал. А вот босоножки на шпильке для нас, а рядом – халаты мужские ковровые невиданной красоты! Думаю, сыну на день рождения подарю. И цена сходная, и деньги у нас есть – покупка домика-то не состоялась. И мы скорей к прилавку, выпишите, мол, нам то и это. А продавщица и говорит:
– Выпишу, когда вы предъявите мне справку из заготовительной конторы, что вы сдали по десять килограммов черники или по пять килограммов белых грибов.
– Хорошо, говорю, щас пойдём грибы-ягоды собирать. А где заготконтора? – Мысль у меня мелькнула – справку в этой конторе купить.
– Так тут недалеко, за углом…
Побежали мы за угол, но не вышло купить справку, сказали нам там:
– Ну, деньги, оно, конечно, пригодились бы, но нам же грибы-ягоды дальше в обработку натурой сдавать надо, да и справки эти – бланки строгой отчётности, не пойдёт дело.
И ушли мы расстроенные, на поезд побежали, ближайший на Ленинград. На вокзале пирожков купили, в плацкартном вагоне сидим, пирожки жуём, жидким чаем запиваем. Езды до дома – семь часов, беседуем, вспоминаем свои приключения, и тут меня осенило:
– Ирка, – говорю, – сегодня суббота, приедем утром, сразу на Андреевский рынок рванём, купим черники по десять килограммов – и обратно в Тверь, в заготконтору.
Так мы и сделали: пораньше утром купили по десять килограммов черники и потом семь часов ехали обратно в Тверь. С триумфом в заготконтору входим, чернику сдаём, приёмщик нас хвалит:
– Ну, молотки! Видать, с раннего утра по сей час собирали.
– Ага, – говорим, – взвешивай давай и справки выписывай.
И со справками бежим в кооператив, покупаем сыновьям туфли югославские летние резные молочного цвета, себе босоножки на шпильках красные и халаты шикарные, ковровые снаружи, махровые с изнанки, в чёрно-малиновых и синих узорах. Ирка ещё две упаковки кафеля схватила, а я ещё несколько комплектов детских английских книжек, и бежим на вокзал. А поезд-то на Ленинград, оказывается, в воскресенье не ходит – что делать? нам обеим на работу завтра! Ну, язык, как известно, до Киева доведёт, а разговаривать надо или с самым главным начальником, могущим подключить административный ресурс, или с самым скромным сторожем, или с вахтёром, ну, с уборщицей тоже полезно. Поговорили мы со сцепщиком, он посоветовал:
– Ехайте, бабочки, до Окуловки, а там перехватите рабочий поезд, который через Удомлю пойдёт. Там на Удомлинской атомной станции вахта кончается, они там вахтовым методом вкалывают, и состав этот рабочий на Питер ходит. Только не знаю, сядете ли, больно много народу в него ломится, да билеты успеете ли купить в Окуловке… ну, не успеете или их не будет – деньги проводнице дадите… Ну, покедова, счастливого пути вам, девки…