– Глянь…
Я посмотрел в иллюминатор – ничего кроме темноты. Но у многих бойцов ополчения был опыт шахт, поэтому они не боялись темноты и не слепли ночью.
– Что это?
– Террикон. Ниже терриконов идем, ты прикинь…
– Здорово…
Еще бы нам выбраться отсюда. Желательно живыми.
– Донецк уже прошли?
– Прошли. Десять минут назад.
– Так, внимание…
В кабинете Лисова, или Бати, собрались только офицеры. Причем не все, а те, кто нужен был для постановки боевой задачи. Правило «меньше знаешь, дольше живешь» работало и здесь…
Присутствующий здесь же лысоватый мужчина лет сорока с волчьими глазами положил на стол фотографию.
– Токар, Георгий Ефимович. Последнее специальное звание – полковник милиции. Тридцать шесть лет…
Ого. Неплохо для полковника. Интересно, за какие такие заслуги дают полкана в тридцать шесть?
– Это наш агент, он почувствовал опасность и попытался бежать через ДМЗ, мы поддерживали с ним контакт. Но на одном из постов его машина попала под обстрел, он вынужден был ее покинуть и уходить пешком. Возможно, он был ранен, мы не знаем точно, контакта с ним нет…
– Его давно собаки порвали, если он ранен, – сказал Барсук, – раненому в одиночку в ДМЗ не выжить. Они чувствуют кровь.
– Разговорчики…
– Извините…
– Мы тоже так думали, – сказал Лысый, – до тех пор, пока не получили другую информацию. Вот от этого человека.
На стол легла еще одна фотография.
– Позывной Бармалей. Гражданин Украины, родом из Донецкой области, криминальный авторитет. Сидел за вымогалово, вышел досрочно, что характерно, сразу после выборов президента. Больше не попадался. Занялся бизнесом, после того как началась война, сколотил вокруг себя группу. Когда организовывали армию ДНР, войти в нее отказался, но на открытый конфликт тоже не пошел…
Армию ДНР…
Знаете, где мы упороли свой самый главный косяк? Ну может, не самый главный, самый главный мы упороли, когда не втоптали эту фашистскую погань в землю еще в четырнадцатом, после Мариуполя и Одессы, но следом – косяк? А тогда, когда мы стали делать «армию ДНР». В армии нет драйва, есть только бюрократия и приказы. Вот они все дело и сгубили. А надо было дать оружие всем, кто хочет, и еще летом четырнадцатого устроить джихад по всей Украине. Настоящий, по-взрослому. С обстрелами на дорогах, со взрывами складов, с снайперскими выстрелами по обнаглевшим киевским политиканам, с убийствами из-за угла. Чтобы запылала вся Украина, чтобы боевиков пытались прибить, как тараканов тапком, и не могли, чтобы фронт рухнул навсегда, чтобы стрельба была не в Донецкой области, а вспыхивала то тут, то там. Огромная, плохо прикрываемая граница, Харьков в сорока километрах от границы – нельзя было допустить, чтобы укры смогли сконцентрировать свои силы на фронте и локализовать сопротивление. Не верю, что нельзя было сделать! И тогда не было бы позора две тысячи пятнадцатого года, а потом и две тысячи семнадцатого, когда украинцы и НАТО попытались повторить операцию «Буря»[23] – да не рассчитали, что российская армия ломанет по ним всем, что было в распоряжении. Солидно, кстати, ломанули – потери не могут подсчитать до сих пор. Говорят, тысяч двадцать в те дни полегло.
Но надо было не так.
…на сегодняшний день Бармалей и его люди контролируют окрестности Краматорска, напрямую, не сотрудничая с нами, но предоставляя по своему выбору информацию и получая за это плату. Вчера Бармалей связался с нами и сообщил, что знает, где находится полковник Токар. В доказательство он предоставил информацию, которую наши эксперты сочли достоверным и достаточным доказательством.
– Какую информацию? – спросил Лисов.
– Это закрытая информация.
– В таком случае мои люди никуда не идут, – сообщил Лисов.
…
– Это может быть засада. У нас с нациками старые счеты. Если они схватили вашего полковника или нашли его обглоданный труп, они могли просто использовать его в качестве приманки.
– Мы тоже не верим Бармалею до конца. Но идти придется. Это приказ из Москвы. Не из Ростова.
– А не пошли бы вы…
– Полковник…
При подчиненных офицерах отказываться выполнять приказ, посылать по матушке того, кто его передал, – последнее дело. Но я уже понял, в чем дело. Этот лысый не армейский. И он в принципе мало что может сделать тем, кто засел здесь, на границе…
– Какие варианты в случае предательства Бармалея?
– Он понимает, что в этом случае рано или поздно будет уничтожен. Его бизнес, как и всех, кто остался там, замкнут на Россию, если он предаст – кислород ему будет перекрыт. Кроме того, к украм ему ходу нет, у них он числится личным врагом сразу у нескольких комбатов. Ему не получить прощения – даже если получит, его все равно убьют.
– Хорошо, – подумав, сказал Лисов, – допустим, убедили. Теперь что с обеспечением вывода?
– Четыре «Касатки» и звено истребителей на прикрытии.
– Ого! Нам и одну-то не дают.
– Это дело государственное…
По моментально сгустившейся атмосфере я понял, что лысый немного не вкуривает ситуацию… Не знаю, где и как он служил до этого, но до него не доходит, что только что он заслужил хороший пощак, как говорят на Кавказе. Но полковник Лисов предпочел этого не заметить по каким-то своим причинам.
– Хорошо. Теперь по прикрытию…
– Брусникин…
Я выходил из здания бывшего шахтуправления, поглощенный собственными мыслями, и не заметил сразу, кто ко мне обращается. Это был водитель. Водитель борзой черной «Тойоты», стоящей у здания шахтуправления, – с ноль пятыми почему-то, дагестанскими номерами. На этой «Тойоте», скорее всего, приехал лысый.
– Лейтенант Брусникин.
– Старший лейтенант. – Я положил руку в карман.
– Вас.
Я недоуменно посмотрел на телефон в руке водителя:
– Меня?!
– Вас, вас…
Я посмотрел на него. На телефон. Спутниковый, Thyraya. Взял.
– Алло.
– Александр?
Мой отец никогда не называл меня иначе. «Сашка», «сынок» – я никогда этого от него не слышал.
– Я слушаю.
– Человека, который приехал к вам в расположение, зовут Иса Исаевич. Сейчас я положу трубку и он перезвонит. Сделай, как он скажет, хорошо? Это важно.
Вот так вот.
Ни поинтересоваться, как дела. Ни сказать что-то про мать. Ничего.
– Александр, ты слышишь?
– Да.
– Кладу трубку. Это очень важно.
– Да.
Я нажал на отбой, дождался нового звонка – он последовал почти сразу.
– Александр?
– Для вас – Александр Иванович.
– Да, что нужно?
– Иван Александрович хорошо отзывался о вас.
С…а.
В спецназ не попадают просто так. Нужна очень сильная мотивация, чтобы все преодолеть, пройти и остаться. Такой мотивацией могут быть только два чувства – любовь и ненависть. Моим была ненависть.
Только мой отец мог до такого додуматься. Впрочем, после Чечни он стал совсем другим человеком. Настолько другим, что ни у него, ни у меня теперь не было нормальной, полной семьи.
– И что?
– У нас есть… я прошу прощения, что не могу сказать это вам, глядя в глаза. Вы должны понимать, что…
– Я понимаю, – перебил я, – дальше.
– Полковник Токар. Он и в самом деле находится на подвале. Мы хотим его спасти. Но если выйдет так, что спасти его будет невозможно, вы должны сделать все, чтобы он не попал в руки противника живым. Это крайне важно. Звонить нам будете по этой трубке, оставьте ее себе. Она спутниковая, предоплаченная.
С…а.
– Вы поняли?
– Да. Я понял.
– Вы обещаете, что сделаете все, что в ваших силах?
Я подумал.
– Да. Обещаю. В ответ на обещание с вашей стороны.
– Какое?
– Передайте моему отцу: не надо мне звонить, не надо мной интересоваться. Я понимаю, вы, скорее всего, младше званием. Но передайте. Думаю, это проще, чем убить человека.
Я завершил звонок. Пошло оно все в…
Четыре «Касатки». Четыре обтекаемые скоростные птицы с почти бесшумными лопастями и хвостовым винтом – фенестроном, наш ответ на вертолеты «Стелс», на которых американский спецназ добрался до дома в Абботабаде и помог некоему Осаме бен Ладену досрочно покинуть сию юдоль скорби. Эту операцию, уже вошедшую в учебники по специальным оперативным действиям, мы изучали на втором курсе в Рязани. В то самое время, когда уже наши «Рэмбо» высаживались в тылу врага с таких вертолетов и рвали мосты на Днепре.
Как там…
Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
Подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б
не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время
чисты…
Только вот раньше мосты рвали над Бугом, а теперь – над Днепром. А дальше что? Над Волгой?
– Малой!
…
– Что хмурый такой?!
– Да нет. Ничего.
Точка высадки была на какой-то дороге, двухполосной, удивительно хорошо сохранившейся. Вертолеты на несколько мгновений зависали над полотном и тут же уходили в сторону, оставляя на земле по восемь до зубов вооруженных бойцов…
Земля толкнула в ноги как на учебной высадке, дальше надо было сразу в сторону, прикрыть свой сектор и обеспечить возможность высадки остальным.
Ветром рвануло волосы – «Касатка» прямо надо мной пошла на разворот…
– Десант на земле!
Зазвучали позывные, я назвал свой, когда была моя очередь.
– Побиться на группы, вперед. Группа управления, ко мне.
Группа управления – это в том числе и я. В группу управления входит командир, два его телохрана, одна из саперных групп (вторая идет в голове) и старший снайпер с телохранителем. То есть я и Крым. Радиста в группе нет, рация сейчас укладывается в кармане брюк и имеет спутниковый канал. Место наше – между движущимися гуртами…
Спецназовцы при движении копировали тактику бандеровцев. Минимальная боевая единица – не отделение, а пятерка бойцов, именуемая так же, как и у бандеровцев, – гурт. Командир соответственно гуртовой. Два гурта составляют отделение, третий гурт иногда придается на усиление. Гурт – весьма удобная боевая единица, делящаяся по схеме три – два или один – четыре на сектора огня и маневра. В движении каждый гурт двигается самостоятельно и вне предела видимости других гуртов. Численность гурта достаточна, например, для того, чтобы вытащить одного-двух раненых под прикрытием огня остальных, спасти провалившегося в бульку и выдержать нападение даже крупной стаи собак. Противник, видя гурт в пять человек, может и не предполагать, что за ним идут другие гурты, принять бой и сильно, очень сильно ошибиться. Если гурт принимает бой, то либо остальные подходят к нему на помощь, либо он отходит, постепенно соединяясь с другими гуртами.
Управление всем отрядом составляло отдельный гурт, численность его не была регламентирована, и он перемещался, как было удобнее. В нем шел и я – с винтовкой за спиной в чехле и пистолетом-пулеметом с глушителем в руках. «МикроУзи», пусть и украинского выробництва (детали израильские, свои так и не научились делать, украинская только сборка), хорош не только против собак, но и против людей.
– Справа, – негромко сказал Крым, мой телохран. Его так ко мне в пару и назначили – охранять и помогать.
Я обернулся, но не увидел ничего, кроме шевеления сухой травы.
– Не вижу.
– Собака. В траве ползет.
Я прицелился.
– Не надо. Пусть. Она понимает, что мы ей не по зубам…
С…и.
Старый, двухэтажный, еще сталинской постройки дом, непонятно как тут оказавшийся. Прямо к нему бортом, у окна, припаркован «Хаммер», грузовой вариант с платформой и ДШК на турели. Борты наращены броней, причем поставленной умно, под углом, но сейчас машина используется не как штурмовая, а как грузовая. Двое стоят у машины, курят, остальные, видимо, в доме. Грабят. Из окна второго этажа вылетел какой-то сверток и упал в «Хаммер», потом еще что-то… Я не смог понять что.
Это были первые бандеровцы, которых я видел.
– Провода… – едва слышно сказал Афган, лежащий рядом.
– Что?
– Проводку снимают, здесь давно все разграблено. Сдадут на лом. Весь металл тоже берут…
Я выставил винтовку на сошки и прицелился.
– Готовность.
– Подожди…
…
– Бьем, когда закончат. Они все выйдут…
– А если кто на дороге?
– Тогда пусть едут…
Умно…
Афган начал показывать что-то своим, а я перекинул прицел на увеличение и прицелился по тем двоим. Светила луна, было очень светло, и я видел, что на обоих маски. Кстати, вы знаете, что только в двух странах принимать присягу можно и в маске? Это Палестинская автономия и Украина…
Украина, Мать Героев, сойди в сердце мое, прильни бурей ветра кавказского, шумом карпатских ручьев, боев славного Завоевателя Отца Хмеля, триумфом и шумом пушек Революции, радостным гомоном Софийских Колоколов. Пусть в тебе возрожуся, славой Твоей озарюся, ибо ты вся жизнь моя, ибо Ты все счастье мое[24].
Счастье. Когда-то на Донбассе был такой поселок – Счастье. Его смели с лица земли в ходе ожесточенных боев…
– Готовы?
Я показал один палец, что означало – да, и снова перекинул прицел на единицу.
– Твои в двери. Как выйдут…
Я снова показал один палец.
Грабители показались в дверях скоро. Первый нес в охапке какую-то дрянь.
Я прицелился, и тут из дверей появился еще один…
Второй словил разом три пули и упал назад, я не видел, жив он или нет. Второй даже не успел бросить свою ношу, тоже получил две пули и упал назад, так и не выпустив награбленное майно…
Рядом в унисон захлопали другие винтовки.
– Чисто, доклад.
– Малой, чисто, – первым доложился я, – минус два.
– Граф, чисто. Контроль.
…
– У здания чисто. Досмотровая пошла!
– Досмотровая, плюс.
Из мелкой речки появились люди, осторожно пошли вперед, целясь автоматами и стараясь, чтобы между ними и окнами было препятствие.
– Вижу досмотровую.
– Досмотровая, заходим…
Я отметил ошибку – двое из досмотровой группы остались снаружи. Это грубейшая ошибка, если прикрывают снайперы, то заходить в адрес должны все.
– Один минус…
Видимо, этажи.
– Два минус. Все здание – минус…
– Всем к зданию…
Тринадцать человек на один «Хаммер», пусть и полугрузовой – это слишком много. Но народная мудрость гласит – лучше плохо ехать, чем хорошо идти…
Как оказалось, они и в самом деле воровали проводку из домов… Глупее и страшнее я ничего не видел. Трупы оттащили за ноги и бросили в воду: рыбам тоже чем-то надо питаться. Когда волокли, с одного слезла маска и я увидел в свете луны обычного пацана, необычно в нем была только прическа – широкий клин коротко стриженных волос по центру и полностью бритые бока – это имитация казачьего оселедца, принятая в украинской армии и национальной гвардии. Если бы тридцать лет назад не произошло то, что произошло, возможно, мы сегодня были бы в одном строю. А сегодня мы его убили…
Прозвени мне звоном кандалов, скрипом виселиц унылой утренней порой, принеси мне вопли замученных в подвалах и тюрьмах, и в ссылке, чтобы вера моя была гранитом, чтобы росло рвение, мощь, чтобы смело я шел в бой так, как шли Герои за Тебя, за Твою славу, за Твои Святые Идеи; чтобы отомстить за позор неволи, попранную честь, пытки палачей Твоих, невинную кровь замученных под Базаром, Крутами, в Кингири и Воркуте, героическую смерть героев Украинской Нации, Украинской Национальной Революции – полковника Евгения Коновальца, Басараб, Головинского, Шухевича, Бандеры – и славную смерть Данилишина и Биласа, и тысяч других неизвестных нам, чьи кости разбросаны или тайком зарыты…
Трофеи грузили на машину, стараясь так, чтобы они не попали под ноги, а я смотрел на трупы в воде и думал: неужели кусок провода, неужели государственный язык, неужели… неужели это все стоит того?
Да вряд ли. И все это понимают. Просто мы не отступим. И они не отступят. Потому что хоть они и фашисты, но они не немцы, не европейцы. Они – это мы. А мы не умеем ломаться. Не учили нас.
Случалось, что мы проигрывали битвы. Случалось, хотя и редко, что мы проигрывали войны. Не раз нам приходилось отступать по своей земле.
Но мы никогда не ломались. Если бы сломались, нас бы не было.
Вот и эти – стоят, по колено в дерьме из давно прохудившейся канализации, с лежащей в лежку промышленности, в нищете, работая за копейки на европейских фабриках по пошиву всякого ширпотреба, платя бешеные деньги за свет, воду, тепло, часто голодные. Но не ломаются. Слишком много у нас общего.
– Малой! – Афган бешено жестикулировал от машины: – Поехали, чего стоишь!
Попытка ехать по разбитой дороге на «Хаммере» – втринадцатером, да еще и с рюкзаками и оружием – заслуживает включения в Книгу рекордов Гиннеccа.
Хорошо, что никого не было на дороге. ДМЗ не то место, где ездят по дорогам ночью. И хорошо, что ехать было недалеко. Мы ехали по разбитым грузовиками и обстрелами дорогам, мимо давно мертвых, черных деревень и высящихся то тут, то там громад терриконов, приближаясь к точке, о которой знали только маргиналы…
– Моб…
Я больше уделял внимание тому, как не слететь на ухабе, но Крым настойчиво похлопал по плечу.
– Глянь, справа…
Я посмотрел. Сначала не понял, что это, потом на фоне черноты различил высокий хвостовой плавник самолета…
– Транспортник?
– Круче[25]…
…
– Давно тут стоит. Как ориентир.
– Далеко еще?
– Сейчас приедем…
Удивительно, но село, в которое мы свернули, было похоже на украинское. Такое, какое рисуют на картинках: луна, беленые украинские хаты с высокими крышами, плетни с горшками. К сожалению, картинка была двадцать первого века, поэтому в ней присутствовал и изрешеченный, обгорелый остов комбайна, перекрывший въезд в село, и тонкий ствол горелой БМП, показывающий в небо – на тех, кто сжег машину и всех, кто был в ней, и останки танка рядом с башней, отброшенной чудовищным взрывом на пару десятков метров. Село наблюдало за нами мертвыми глазницами давно оставленных домов, шепталось давно оставленными без присмотра вишнями и яблонями. Тоскливо посвистывал ветерок, принося не облегчение и прохладу, а омерзительную хрусткую пыль.
– С дороги не сходить… – общая команда.
Тишина – и стволы на все стороны. Ничего – даже лая собак…
– Чуешь, Афган?
– Да, Бармалей…
Барсук подождал и вдруг заорал во весь голос, так что все вздрогнули:
– Бармалей! Выходи, подлый трус…
– Движение справа!
Из-за одного из домов вышел коренастый мужчина в горке, держа автомат за ремень на поднятой вверх руке.
– Здорово. Мы тебя чуть не пристрелили.
– А чего не пристрелили?
– Пожалели.
– Укропа объелся, жалостливый… – Барсук похлопал по борту «Хаммера»: – Нравится?
– Вот из-за этого и хотели пристрелить. На укропской тачке гоняете. Хорошо, наблюдатель маяки заметил.
– Хочешь – твоя будет?
– А она и так моя будет. Как вы свалите.
– Можем и сжечь.
– Злой ты сегодня.
– Не, я добрый. Когда сплю зубами к стенке. Говори, чего там про пленного?
Бармалей показал на террикон, высившийся сразу за селом, так близко, что главная улица села у крайних домов сразу переходила в подъем террикона.
– С той стороны – жилсектор, а в нем укропы. Эти ублюдки подогнали две БМ-21. Собираются долбануть по Донбассу и уйти.
– П…ы. А с полканом-то что?
– С полканом? Он в селе. На подвале.
– Откуда знаешь?
– Да человечек у меня там свой.
Удивительного в этом не было. Стучали все и на всех. С обеих сторон люди были замешаны в контрабанде, торговле пленными, а за всем за этим шли и более серьезные дела. Ничто так не сближает людей, нежели совместно совершенное преступление…
– Где конкретно?
– Да я и сам не знаю. Прибьем «Грады» – покажу.
– Бармалей. Не юли.
– Я серьезно. Там не пробьешься. Правосеки – рыл пятьдесят. И еще местные там… не наши[26]. Понял?
– Понял, отчего не понять. Ты, Бармалей, себе на уме. Хочешь, чтобы я тебе населенный пункт отбил?
– А ты сильно изменился, Барсук…
– Да не. Всегда таким был. Насчет полкана укропского – правда? Зуб даешь?
– Даю, там он… – проговорил Бармалей. – Тут с одной стороны мои люди уголек копают, с другой – они[27]. Все равно рядом живем, как-то общаемся. Вот один из них проговорился, что у них целый полкан на подвале сидит. Правосеки отработают – на обратном пути его заберут.
– А если его уже замочили?
Бармалей пожал плечами.
– Хорошо. Укропов там много?
– Говорю, рыл пятьдесят.
– Броня есть?
– Одну коробочку видели[28]. Двойка, на вид бодрая.
– У тебя сколько людей?
– Тридцать наберу…
– Ясно… – Барсук повернулся к нам: – Разведка, снайперы на террикон, оттуда доложитесь, что и как. Ждите, пока мы займем исходные для атаки. Если движуха начнется – доклад и работа.
Барсук посмотрел на меня, на Афгана и снова на меня.
– Лейтенант за старшего… – сказал он.
– Нужен проводник, – сказал я, – без проводника никакого дела.
Бармалей закивал:
– Дам, дам проводника. Даже не одного.
Я в жизни мало кого ненавидел так, как Винни-Пуха…
Хорошо живет на свете
Винни-Пух!
Оттого поет он эти
Песни
Вслух!
И неважно, чем он занят,
Если он худеть не станет,
А ведь он худеть не станет…
Снайпер спецназа – это совершенно особенная профессия. Снайпера или группу снайперов в тылу врага спасают не только маскировка и осторожность, но и быстрые ноги. Если становится известно, что в районе находится снайпер, его начинают искать все, потому что мало кого так ненавидит солдат, как снайпера. И чаще всего спасение в быстрых ногах. Уйти дальше, чем тебя будут искать. Выскочить из кольца до того, как оно замкнется.
Но просто бежать – это одно. А мы поднимались на террикон.
Террикон – это рукотворная гора. Когда работает шахта, рядом сваливается пустая, извлеченная из глубин земли порода. Часто в этой породе бывает половина таблицы Менделеева, в том числе и золото, но его никто не извлекает, всем плевать. Сам террикон тлеет внутри, там, в терриконовой породе, все еще сохраняются остатки угля, при определенных обстоятельствах он может даже взорваться. Отчего трудно дышать, мало кислорода и много угарного газа и дыма, темнеет в глазах. Или это от восхождения? Само восхождение тоже не сулит ничего хорошего – здесь порода, не камень. Ставишь ногу – и не знаешь, что будет.
Хорошо живет на свете
Винни-Пух!
– Барсуку, Малой.
– Принимаю.
– Вижу движение. Пулеметный расчет, полевое укрепление, открытое сверху. Четыре человека. В энпе[29] тоже движение.
– Принял. Огонь по команде.
– Плюс.
– Мы выходим на позиции, подтвердите…
– Плюс…
Я снял СВД с предохранителя.
– Снайперам готовность. Огонь по команде.
…
– Крым, наводишь.
– Вижу «Град», – ответил Крым.
– Где?
– Левая сторона улицы. Седьмой дом от террикона.
– Не вижу…
Удивительного ничего нет – у него пятьдесят крат труба. А эти… костерок в бочке жгут… П…сы.
– Барсуку, Малой.
– Принимаю.
– «Град» на левой стороне улицы. Седьмой дом от террикона.
– Принял. Мы идем.
Я перевел прицел винтовки и заметил движение.
– Барсуку, Малой.
– Принимаю.
– Движение, на десять от меня, подтвердите.
– Плюс, это мы, не стрелять.
– Свои на десять от нас. Правее десятки не работать.
Надо было брать что-то серьезнее. СВД… все-таки не для таких дистанций.
– Малому, Барсук.
– Принимаю.
– Позицию занял. Огонь по готовности.
– Плюс…
Я хлопнул по плечу Крыма, и он передал дальше…
Первыми легли те двое, у костра в бочке. Пристрелочных было делать некогда, и возможности такой не было, но первая же пуля попала в цель. Вторая тоже. Раздалось громкое «ура!», а из окна дома по атакующим ударил пулемет. По пулеметчику открыли огонь все, и пытаясь попасть в окно, и забивая через стены и крышу, – и пулемет замолк через несколько секунд…
– Прекратить огонь! Прекратить огонь!
Я не знал, насколько профессиональны те, кто со мной, а в горячке можно и своих зацепить…
– Малой – всем, наблюдаем.
Операция закончилась через несколько минут полной и сокрушительной победой. У Бармалея один двухсотый и трое трехсотых, у нас двое трехсотых и… И все. А вы как хотели? Спецназ он и есть спецназ…
По террикону мы спустились вниз, и я тут же навелся на валявшийся у костра в бочке пулемет «Негев». Это не 5,56, какой в Польше по лицензии делают, а LM7, выробництва «Форт». Отличная израильская штуковина, семь и шестьдесят два, режим одиночного огня, легкий. Как раз нам на двоих с Крымом.
Короче, забрали, а пацаны еще РПД отжали в тюнинге от P1G TAC[30]. Классная штука, его не швыряет при стрельбе, как ПК. Со всем с этим двинули к центру поселка, где нашли два неотработавших «Града», старый немецкий «Мерседес» 1860-й серии, видимо, пришедший в Украину в качестве военной помощи от НАТО, несколько трупов нацгвардейцев и отцов-командиров, разбирающихся между собой. Как раз наш Батя двинул Бармалея в морду, да так, что он с копыт слетел, а мы (и я в том числе, я как раз трофейный пулемет нес) вскинули оружие, направив его друг на друга. Бармалеевские тоже.
– Ну и где полкан укропский? А?
– Если не здесь, то в соседнем селе! Точняк!
– Ты и тут говорил – точняк.
– Увезли его, значит. Я тоже за всем уследить не могу!
– Что за село?
– Укропы там! Там база их!
– Еще не легче. Ты тут решил королем заделаться или как? Нашими руками? Думаешь, я не знаю, что ты с укропами в доле по водяре?
– При чем тут водяра? Может, забирать его будут…
– Сколько там укропов?
– Человек сто. И бронетехника.
– До села сколько?
– Километров семь. Семь километров.
– Козел. Дерни, пока не пристрелил.
Бармалей, отталкиваясь ногами, пополз к своим, там ему помогли подняться. Батя сделал знак – общий сбор.
– Так, отработали на четверку, твердую. Вопрос – идем на село или нет? Они наверняка знают, что мы здесь.
Один из офицеров показал на установки «Град» – их отбили целыми. Тут еще и БМПеха стояла, вторая.
– Долбанем «Градом» прямо сейчас и рванем. «Хаммер», «мерс» и БМПха – поместимся…
– Наведешь?
– Чего хитрого.
Как потом я узнал, офицера звали Одесса. Он и был одесситом, заканчивал Одесское артиллерийское училище. Когда ему приказали обстрелять Донецк, застрелил своего командира и перешел к нам.
– Так, хоп мужики?
– Хоп.
– Бармалей…
Бармалей подошел… злой. Я подумал, что Батя зря так Бармалея кошмарит, что случилось – то уже случилось, а обиженный, затаивший на тебя злобу человек за спиной очень опасен. Но в конце концов, не мне указывать, кто я тут такой. Без году неделя.
– Пойдешь с пацанами на головной БМПшке. Еще один косяк – я тебя лично пристрелю. Если они до меня не пристрелят.
– Круто солишь.
– Я и хлебаю. Чего-то не устраивает – кругом и вон отсюда.
Бармалей принужденно улыбнулся:
– Без обид.
– Пять минут тебе, чтобы мотню подобрать. Пока пацаны бэху заведут…
– Э, гляньте…
Из дома двое бойцов Бармалея вывели невысокого паренька в украинской военной форме, Бармалей подошел и буднично выстрелил ему в голову.
Бэха была вторая.
Лошадь еще афганской войны, потом вынесшая на себе и всю чеченскую, у нас ее почти и не осталось, только на хранении. У нас теперь третья – почти танк, баллистический вычислитель, на гвардейских машинах – термоприцел, стомиллиметровое орудие закидывает снаряд в форточку на полтора километра – сам видел на учениях. А тут – простая и неприхотливая шаланда, одышливый, почти тракторный дизель, ребристый длинный нос и длинный ствол 2 А42 – тридцатимиллиметровой пушки, о которую так удобно опираться, когда едешь на броне. На ходу вторая БМП почти что шаланда, раскачивается, кашляет, ворчит, но везет. А плохо ехать, как известно, лучше, чем хорошо идти.
– В бульку не попадем так? – прокричал я Лехе Крыму, который пристроился рядом с трофейным «Негевом».
– Не. А если че – соскочим.
– А водила?
– По танку вдарила болванка – прощай родимый экипаж!
Ясно…
Как люди так живут? А ведь живут.
Мы перли по дороге, которая когда-то была асфальтированной. Зачем я сел на головную БМП? А хрен его знает. Первый реальный разведвыход, хотелось выделиться как-то. Вот и выделился… на хрен.
БМП выскочила с пригорка, и тут показалось село, едва освещенное, а навстречу нам в мутной темноте уже неслись мелкие злые огоньки.
– Обстрел! Цели справа!
Не знаю, о чем подумал водила, он был из местных бармалеевских. Но он сдуру дал со всех сил по газам, и БМП каким-то чудом не захлебнулась, а бодро перебирая гусянками, пошла еще быстрее, сближаясь с селом…
– Стой! Стой, б…
По договоренности мы должны были начать обстрел села, но БМП шла и шла вперед, нас на броне было восемь человек, и до водилы было не достучаться. А нам оставалось только держаться за что придется и молиться…
Ого… а вот и РПГ…
Леха, видимо, решил, что его закрепленному, то есть мне, вот-вот придет хана, и начал стрелять из трофейного пулемета, но после первой же очереди едва не слетел и судорожно схватился за соседа. За нами выскочил «Хаммер» и упорол по селу из крупнокалиберного, мы видели просверки в серой предрассветной хмари. По нам никто не стрелял, и я вдруг понял почему – из-за БМП! Они же видят тактические знаки и думают, что мы свои.
Проблема в том, что мы идем в село, в котором человек сто. А нас всего восемь человек, не считая «водителя кобылы». И то, что при нас два пулемета, ничего не решает. Сомнут на хрен, и все.
Попадем на подвал – и привет…
Прежде чем я додумал, что в таком случае делать, БМП ворвалась на околицу. Впереди была улица с невысокими сельскими домишками, я увидел, как от джипа разбегаются люди, и кто-то открыл огонь, и разбежались они не все – кто-то и лежать остался. А потом водила в триплексы что-то заметил и попытался уклониться от машины, но попытался напрасно. БМП чиркнула по джипу боком, протиснулась мимо, с хрустом проломила чей-то забор, оказалась в чьем-то давно не копанном огороде, ввалилась гусеницей во что-то, взвыла и, наконец, остановилась. А мы полетели вперед, и кто-то удержался на броне, а кто-то нет.
Последнее, что я видел, это белые джипы у дома напротив. Две штуки.
Я слетел, но слетел так, что ничего не сломал и не выронил оружие. Понимая, что я тут единственный офицер и что достаточно короба ПК или хорошей очереди из АГС, чтобы мы все тут легли, я заорал: «За Родину!» – и ломанулся обратно к пролому, перехватывая поудобнее запасное оружие – ВСС.
Украинцы, похоже, от нашей кавалерийской атаки охренели не меньше нашего. Я попал как раз вовремя – из дома через дорогу выбегали люди, на одной из машин стоял пулемет, кто-то доберется до него – и ляжем все. Хорошо, что, готовясь к штурмовым действиям, я примкнул к ВСС магазин – двадцатку, теперь он был в самый раз. Я открыл беглый огонь по разбегающимся в предрассветной хмари силуэтам, менять позицию было некогда, и все, что я мог, – это стрелять, пока кому-то не повезет попасть в меня. Но тут рядом плюхнулся на колено Крым и открыл огонь из пулемета, и тут уж нацгады или кто вообще это такие начали больше думать об укрытиях, чем о том, как попасть в меня.
– Прикрой!
По-прежнему плохо соображая, что я, снайпер, тут делаю, я перебежал улицу (с пустой винтовкой), увалился под забор и только потом перезарядился. На улице уже никого не было, если кто и был – то попрятался, а по селу с дороги вел огонь крупняк и восьмидесятидвухмиллиметровый миномет. Щас еще немного – и нас тут на улице накроет…
Перезарядился, пополз ползком. Мне надо было попасть в дом или во двор или куда там – не знаю куда. Калитка, ведущая во двор (забор, кстати, кирпич, что здесь редкость, здесь часты заборы из какого-то плоского, как блин, камня, который кладется один на один без раствора), была открытой, и прежде чем я заполз туда, на меня выскочил хохол. Высокий, рослый, он, видимо, бежал к машине и не ожидал, что враг так близко и лежит на земле. Потом он сообразил и медленно-медленно, как в кино, начал наводить на меня винтовку, а я так же медленно-медленно перевернулся на спину, направил на него ствол «Винтореза» и нажал на спуск. Боевик рухнул, а я рванул чеку гранаты и отправил ее через калитку во двор. Во дворе глухо грохнуло, и чей-то голос мучительно, надрывно закричал…