…Ночь. Обычная, совсем не тихая летняя ночь. Все шумы города врывались в окно. Я поднялась, не выдержав этой смеси из лая собак и воя сирен. Закрыла чертову створку. Хотя мужу, конечно, удобнее было бы. Он спит ближе к окну, но ему все эти звуки, как колыбельная. Я усмехнулась, глядя, как смешно торчит его пятая точка из-под покрывала, и пошла на свою сторону.
Стук в дверь… Негромкий, видимо, знают, что у нас маленький ребенок. Потому что не звонят, не тарабанят. Стучат негромко, но – зараза – настойчиво. Придется открыть. По дороге заглянула в спальню – спит.
Открыла дверь, и в коридор буквально влетела Надюха, сестра моя.
– Ты чего, че случилось? – Я, взбудораженная ночным визитом, выглянула на лестничную клетку. – Стас тоже тут?
– Нет! – агрессивно, громким шепотом ответила Надюха и захлопнула дверь.
Я только теперь догадалась включить свет в коридоре и…
Надюха сидела на табуретке и смотрела на меня глазами побитого котенка. Видно, что недавно ревела. Лицо красное, в крапинку. Молча, но жмурясь, будто от боли, расстегнула кофту и, сняв ее, подняла руку, показывая мне локоть. Он был весь сбит.
– Ты где так?
– Это не все. – Усмехнувшись, она подняла юбку выше колен. Они оба были разбиты.
Я присела на корточки, переспросив еще раз:
– Ты где так? – Ну не лезло больше ничего в голову.
…В квартире слышно только, как гудит холодильник и как Надюха стучит ногтями по тумбе, оставляя следы на белой кружевной скатерти. И молчит. Молчу и я.
– Этот урод мне изменил… – наконец, произнесла она и перестала стучать. Ее рука зависла над тумбой, будто там, на этом квадратике скатерти, она их и застукала. – Я залезла в его телефон.
Не сказать, что была сильно шокирована, зная Стаса. Но пока ее прорвало, надо дать высказаться. И я начала догадываться, откуда появились эти ссадины.
– Залезла на его страницу. Там все в цвете. Где бы он ее и как… – Надюха машинально оглянулась на дверь спальни. – Маруська спит? Ну ты поняла…
– Это я поняла. Ссадины откуда?
– Оттуда. Он вышел из ванной, и я ему в рожу телефон, начала требовать объяснений, орать.
Это было вполне в ее духе.
Да и, если откровенно сказать, в духе их отношений. Живут чуть больше трех лет, из них два – постоянные страсти в итальянском стиле: бурно ругаются и сладко мирятся. По правде сказать, сестре самой иногда не мешало бы, вместо того, чтобы доводить до конфликта, лишний раз промолчать.
Надюха снова задрала юбку. Запрокинула голову и закрыла глаза, громко сглотнув слюну. Какое-то время она сидела молча, зажмурившись. Словно все происходившее меньше часа назад снова промелькнуло перед ее глазами…
Она давно чувствовала неладное: холод, грубость, непонятное отдаление. Долго не решалась на этот шаг, поскольку боялась подтвердить свои сомнения. Но однажды она это сделала. После очередной ссоры на пустом месте, дождавшись, когда муж ушел в ванную, просто схватила со стола его телефон. Пароль был настолько банальным, что даже не пришлось включать фантазию. Чего не сказать о сообщениях в этом самом телефоне. Округлив глаза, Надя листала одну переписку за другой. Не муж, а Казанова! Он успевал общаться одновременно с несколькими дамочками. А с одной общение явно вышло за пределы онлайн. Из переписки это было очевидно.
Надю просто накрыло! Окатило кипятком! Были ступор, неверие, непонимание, миллион вопросов и желание просто убить!
Услышав, что муж выходит из ванной, она сначала бросила гаджет на место, но тут же схватила его и пошла навстречу благоверному, держа телефон перед собой и выкрикивая все, что она думает о нем, о ней и что-то еще. В голове был просто гул.
Стас, даже не произнеся ни слова, буквально пригвоздил ее, рукой схватив за горло. Надя так стукнулась затылком о стену, что на секунду потемнело в глазах. Но, возможно, это и не от удара, а от шока.
Стас сжал ей горло, выхватил телефон, быстро кинул его на стол и влепил ей пощечину. Вместо вполне ожидаемых извинений, хоть каких-либо слов оправданий – он ей влепил пощечину и смотрел налитыми кровью глазами.
– Ты это хотела найти? Ты какого хрена туда полезла? Какого ты полезла в мой телефон? – Он отпустил ее и, стукнув напоследок ладонью ей по лбу, пошел в комнату.
– Спать можешь, где хочешь, но чтоб я тебя не видел. – прорычал он уже на ходу.
Такого она ну никак не ожидала!
– Я где угодно? Ты совсем попутал?! Вали к своей шмаре, урод! – Догнав, она толкнула его спину, а саму уже душили слезы отчаяния.
Страх с болью слились вперемешку… От страха трясло, но она не собиралась этого показывать.
Стас, резко развернувшись, схватил ее за волосы, повалил на пол и потащил в сторону коридора. Но тут же бросил и, брезгливо вытерев ладони, снова прорычал:
– Пошла вон, дура! Опять не понятно?
И спокойно направился к балкону.
Вот тут Надя реально испугалась! Она даже кричать не могла, настолько была напугана. У них были ссоры, скандалы даже. Но такого…
Схватив с кресла свои вещи, она, глядя абсолютно ошалелым взглядом, вылетела в подъезд.
Когда позади осталась пара этажей, дошло, что надо бы одеться. Затылок болел неимоверно, ноги и локоть были содраны…
Надюха тихо выла и одевалась… Выла не столько от боли. Ссадины почти не ощущались. Ныл затылок. Боль была от предательства. От шока. От стыда.
…И вот она сидит в коридоре у младшей сестры, которая и так никогда не любила ее мужа. Слезы текли непроизвольно.
***
А утром приехала «тяжелая артиллерия» под названием мама.
Невысокая, слегка сутулая, она могла произвести впечатление этакого «божьего одуванчика» предпенсионного возраста для тех, кто не знал ее лично. Мы же с сестрой тихо пили кофе, стараясь не шелестеть даже фантиками от конфет.
Каждый раз, когда приезжала мама, я чувствовала себя провинившейся девчонкой.
Мои муж и дочь к ее приезду успели разбежаться. Один на работу, вторая в сад. Нам же с Надюхой пришлось выслушивать тираду.
– Ишь, чего удумала?! Разводиться! Ты обо мне подумала? Я как людям в глаза смотреть буду? – безостановочно вскрикивала она, нервно не то вытирая стол, не то лупя его тряпкой. – Отродясь такого не было! Вышла замуж – нечего хвостом крутить!
Мы обе сидели, слегка опешив и переглядывались. Вот тебе и позвонили в поисках поддержки…
– Ма, а ничего… – попыталась возмутиться Надя, но мама так стукнула по столу, что вздрогнули не только мы, но и кружки.
– А вот и ничего! Семья – это главное. Не надо доводить мужика, и будет все нормально. Думаешь, ваш отец не гулял?
После этих слов у меня округлились глаза, я повернулась к маме. Всегда считала, что наш отец не из таких. Да, мог выпить, но это всегда было как-то безобидно. И кажется, он всегда был рядом: с нами, с мамой. Представить, чтобы он мог изменять… Это не укладывалось в голове. Самого папы не было в живых уже несколько лет, но в памяти он таким и остался: добрым, веселым, немного рассеянным. Хотелось подскочить и потребовать, чтобы она извинилась, чтобы немедленно сказала, что это неправда. Но я сидела, как рыба на безводье, – широко открыв рот и глаза.
Мама, видимо, поняв по моему взгляду, что в горячке сказала лишнего, тяжело вздохнула и уже намного тише, но таким же требовательным тоном продолжила:
– Да, было дело. Но у нас семья, у нас были вы. И, конечно, я его простила. А главное, – посмотрела она на сестру, – истерик не закатывала. Мужик стремится туда, где его холят и лелеют. Такая уж это скотина. А я тебе сколько раз говорила – рожай. У обоих сразу дурь из башки вылетит. Все они ерундой маются. Какие могут быть друзья? Зачем в дом таскают всяких? А те ж и уськают, поди.
Мамина тирада могла продолжаться вечно. Эта ее манера приплетать во время ругани все до кучи уже не удивляла. Но вот того, что она так накинется на Надюху, мы, конечно, не ожидали. Сестра сидела напротив меня и смотрела умоляюще. Глаза уже были полны слез. Я же никак не могла уложить у себя в голове то, что слышала.
Во-первых, вот таким образом узнать, что папа, который всегда казался практически эталоном, оказался совсем не идеалом. Во-вторых, мамина реакция.
– Так, все! – Не выдержав этого фарса, я стукнула по столу. Мама попробовала и на меня прикрикнуть, но я ее перебила.
– Нет, теперь ты послушай. Твоей дочери хреново. Ей изменили и за это ее же и «наказали». А ты твердишь про какие-то семейные ценности?! Про то, что тебе перед кем-то там будет стыдно?! Мам, ты вообще, чья мать? Мы тебе не ради этого всего позвонили.
В маме, казалось бы, умной и адекватной женщине, сидело это совдеповское (или не знаю откуда взятое) понятие, что мужик в доме главный, а ты баба, ты терпи и создавай уют. Как она и меня когда-то учила: «Мужик пришел уставший, даже если пьяный, а ты его приголубь, накорми и спать уложи. И ни слова поперек. Вот тогда в семье будет идиллия…» А я никогда не могла понять – почему семейная идиллия сводится к комфорту мужчины?
В общем, как мы очень быстро поняли, звонок маме был лишним. Она ушла, хлопнув дверью и крикнув напоследок:
– Чтоб сегодня же была дома. Приеду, поговорим.
Я закрыла за ней дверь и пошла к сестре на кухню.
Она сидела, уткнувшись лбом в стол и накрыв голову руками.
– Надь, ну не надо. Не плачь. – Я села напротив.
– Да не плачу. Просто в шоке от собственной матери. Казалось бы, – она подняла голову, – к кому еще идти-то, как не к ней?
– Ко мне. Живи, сколько надо. Только надо побои снять и посоветоваться с адвокатом, как тебе быть. – Я встала. – Давай сфоткаем твои синяки и посмотрим в интернете, что мы можем ему предъявить. Тебе нужен будет грамотный адвокат.
– Не надо. Не пойду я никуда, – с отчаянием проговорила сестра.
– Это еще почему?
– Ну что я им скажу? Да и не хочу. Это все начнут пальцем тыкать. Не хочу, не пойду никуда.
– Ну давай, – я махнула в сторону двери, – вернись домой, а то, может, он не весь пар выпустил? Так пойди, не забудь еще прощения попросить.
Напротив меня сидела загнанная в угол, не понимающая, как ей быть дальше, сестра. Я осеклась, понимая, что вместо поддержки бью ее словами. Но потакать глупостям тоже не собиралась. Самая плохая помощь – дать впасть в самобичевание. Она же подняла глаза и виновато прошептала:
– Ты, наверное, права. Но… Ник, мне почти тридцатка. – Звучало это так, будто у нее неизлечимая болезнь. – Ну кому я нужна буду через год-другой?
– Ты совсем дура?!
– Не начинай.
– Да это ты прекращай! Вот калекой ты точно мало кому понравишься. Я не понимаю, почему ты вечно его оправдываешь? Он о тебя ноги вытирает, как хочет, а ты считаешь это нормальным. Хоть раз найди в себе силы дать ему отпор. Бить мы его не можем. Но наказать – вполне.
Надюха согласно кивнула.
Я включила ноут, и мы сели гуглить статьи побоев. Картина была печальная. Чем больше мы читали, тем больше понимали, что ему не будет ровным счетом ничего. Чтобы посадить, нужно чтобы он ее порезал. Да-да, это не образно, а реальные статьи. За синяки, ссадины и угрозы Стасу грозил максимум, штраф. Все.
***
Выходные закончились.
Надюха прекрасно понимала, что жить вечно у сестры не может, поэтому все свободное время смотрела варианты съемного жилья.
Хотя их со Стасом квартира и была совместно купленной, но так просто он ее не отдаст. Да и ипотеку платить. У него есть чем, а она искала варианты как можно дешевле, так как ее зарплаты ни на что нормальное не хватит.
Сестру она попросила никому ничего пока не рассказывать. Было почему-то ужасно стыдно признаваться, что ей изменили и ее же выставили. Да и, по сути, ушла-то она сама.
Родители Стаса позвонили и заявили, что «никто тебя не выгонял, ты сама хвостом крутанула. Зачем было лезть под горячую руку?»
Интересно, у того поколения у всех такое мировосприятие?
Теперь Надя понимала, что эта тупая фразочка «бьет – значит любит»намертво засела в голове не у одного поколения женщин. Она, как жертва маминого воспитания, ужасно стыдилась говорить, что они с мужем разводятся. Сама не могла объяснить почему, но вот не хотела она это озвучивать. В голове сидела мысль: «А вдруг…»
А вдруг он извинится. А вдруг он осознал и уже жалеет. А вдруг это она виновата в чем-то? Чего-то недодала, где-то не усмотрела. И, конечно, вечное «что люди скажут». Однако она понимала, что никакого «а вдруг» уже не произойдет. Эти мысли не отпускали всю дорогу, пока она тряслась в плотно забитом автобусе, который вез их на работу.
…Надя буквально впорхнула в цех.
Впрочем, как всегда. Что в понедельник с утра, что в пятницу вечером – она всегда с улыбкой на лице. Ее халат развевался, как крылья бабочки, за что коллеги ее шутливо так и называли – «наша бабочка». Она всегда приветливо улыбалась, даже на грубость умудрялась отвечать шуткой. Да ей и не хотелось грубить. Всегда позитивная, всегда поддержит разговор. Вот и сейчас никто не знал, что творилось внутри. Как хотелось просто плакать и никого не видеть. Но она снова смеялась над шутками, которые даже не особо слушала. В голове постоянно крутились мысли, от которых было не очень весело.
Сегодня ее опять похвалил начальник смены, отметив, что она практически живет на работе. И прищурившись, усмехнулся:
– И как муж еще не выгнал из дома? Терпеливый мужик, молодец.
Надя засмеялась и прошмыгнула мимо него в сторону курилки.
Хотя бы вне дома она будет свободной! Здесь она душа компании. Беззаботная девчонка, счастливая жена, успешная коллега. Грустно улыбнувшись своим мыслям, словно разбуженная очередным смехом в курилке, она неторопливо выдохнула сигаретный дым.
В голове стоял легкий туман, и немного заложило уши. То ли от сигарет, то ли от бессонных ночей. Немного странное ощущение, как будто хочется есть и спать, причем одновременно. Прямо очень сильно. Настолько, что кружится голова…
…Непонятные, бормочущие голоса и какая-то суматоха… Надя открыла глаза.
Она лежала на кушетке в рабочем медпункте. Как она здесь очутилась, непонятно. Голова все еще кружилась. Она приподнялась.
– Тихо, тихо.
– Ты как? – подскочили и медсестра, и Анна Антоновна, ее мастер.
– А что случилось? – Надя не могла понять, как она здесь оказалась и почему ничего не помнит. Не могла же она сознание потерять?
Но оказалось, что могла. Прямо в курилке.
Медсестра обхватила ее голову руками и начала заглядывать в зрачки, потом попросила следить за указательным пальцем.
А Анна Антоновна в это время охала и сбивчиво рассказывала, как она испугалась, как Надя только вот смеялась и тут – бац! – грохнулась.
– Ты если беременна, сразу говори, будем переводить, – спокойно сказала медсестра, записывая что-то в карте.
– Ничего я не беременна. Это точно исключено.
– Головой не ударялась последние дни?
Надя аж оторопела слегка. Она практически ощутила тот удар о стену. И почувствовала ужас и боль.
– Нет. А при чем тут удар?
– Точно не ударялась? – Опытной медсестре явно не понравилась заминка в ответе. – Смотри, это может быть сотрясение. Могу направление выписать.
– Не надо мне ничего, – грубо отрезала Надя и встала. – Я в порядке. Просто чуть перенервничала и не позавтракала.
Из кабинета она вышла в растерянности. Понятия не имела, чем может быть опасно это сотрясение. Да и вообще, вряд ли у нее именно оно. И снова в голове это «а вдруг».
Так хотелось позвонить Стасу. Просто чтобы он знал! Это ведь он виноват! Это из-за него она шмякнулась на виду у всех. И неизвестно еще, чем все обернется. Хотелось забиться в дальний угол и просто выть. За эти дни она так устала от всего. От этой осязаемой боли, унижения от предательства мужа и матери, от жалостливого взгляда сестры и кучи мыслей. Хотелось напиться или найти кнопку «Reset» в голове.
Но в цех она зашла, привычно улыбаясь. Ее проблемы касаются только ее.
***
Вчера мы с Надюхой договорились, что поедем вместе к ней домой, чтоб она забрала вещи. Я хотела, чтобы на всякий случай муж поехал с нами, но прошлой ночью он признался, что ему неинтересно участвовать в чужих семейных разборках.
– Ты пойми, – шепотом говорил он, когда мы лежали в постели, – Они через неделю помирятся, а мне со Стасом потом как общаться? Да и он нормальный мужик.
Я аж привстала.
– Нормальный?
– Да ты послушай, – спокойно продолжил муж, – поступил он хреново. Я ж не спорю. Но мы столько лет знакомы. Он меня выручал не раз. Как мужик он нормальный. Может, муж и хреновый, но мне-то с ним не жить.
То есть мужик и муж – это какие-то разные понятия. И эти люди что-то говорят про женскую логику. В общем, уснули мы, отвернувшись друг от друга. У меня внутри все кипело от чувства несправедливости.
Но утром я, конечно, сделала ему завтрак, тем более что рядышком ковыряла свою кашу заспанная Маруська, которую папа каждое утро отвозит в сад.
И вот мы с Надюхой уже подходим к дому.
Та нервно теребит ключи.
– По идее, он сейчас на работе. Но мало ли. Или вдруг он мои вещи выкинул? Как думаешь? – Она выглядела, как загнанный зверек. Видно было, что ее слегка потряхивает. Она постоянно смотрела по сторонам. – Машины нет, уже хорошо. – успокаивала она сама себя. И, судя по тому, как прибавила шаг, вполне успешно.
Погодка, надо отметить, была так себе. Вроде лето еще не совсем закончилось, но небо какое-то серое, почти без облаков. Да и настроение больше осеннее, что ли.
Мы поднялись на четвертый этаж, где была их со Стасом квартира. Пока я пыталась отдышаться, она прислонилась к двери и слушала, нет ли кого дома.
Из-за стены доносился какой-то ор. Но это из соседней квартиры, даже я уже не удивлялась, что опять скандал.
Тетенька уже далеко за сорок лет, чуть ли не мамина ровесница, нашла себе этакого Карлсона – и внешне, и по самоуверенности в своей неотразимости – младше себя лет на десять. Тетенька и сама выпить любила, а как с этим товарищем сошлась, так стало вообще весело.
Мысли прервал звук открывающегося замка. Надюха повернула ключ, и мы зашли в квартиру. Никого. Ну и отлично.
Сестра пулей рванула в кухню, успев скомандовать, чтобы я собрала ее вещи в зале.
Пока я аккуратно складывала их в огромную клетчатую сумку, сама она явно собирала посуду, судя по звукам из соседнего помещения. В какой-то момент она заглянула ко мне и со словами:
– Некогда их складывать, так сойдет! – высыпала в сумку стопку своих трусов.
Вот это ее «так сойдет» меня с детства бесило. В этом мы с ней абсолютно разные. Я попыталась все же хоть немного разложить ее труселя аккуратнее.
– Я все! – крикнула, с трудом застегивая сумку. Пришлось даже прижать ее к себе и, навалившись, силком закрывать молнию.
В дверной проем было видно, как Надюха выносит в коридор еще одну такую же сумищу и рюкзак.
А в это время голоса соседей уже переместились на лестничную клетку. Было слышно, как тетка, явно снова не трезвая, орала:
– Пошел вон! И манатки свои забирай!
– Ах так! – кричал Карлсон (как мы его с сестрой прозвали) – Тогда я и дверь заберу, это я ее ставил!
Мы, еле сдерживая смех, прислушались. Я, тихонько поставив на пол сумку, прильнула к глазку.
Эх, ничего не видно! Но был слышен треск снимаемой с петель двери. Сосед был, хоть и не высокий, но довольно крепкий мужичок. Но и дверь совсем не легкая. Толстенная, деревянная. И, видимо, не хотела так просто сдаваться. Несмотря на крики хозяйки, что, мол, может забирать свою дверь и валить на все четыре, покряхтев и поматерившись, сосед сдался. Ударив со всей дури (которой было немало) по двери, пошел вниз. Удар был такой силы, что в подъезде стоял гул, смешанный с выкриками соседки в адрес уже ушедшего Карлсона. Но этот мог и вправду еще вернуться. И не раз.
– Трындец у вас тут весело. – прошептала я, беря сумку. – Выходим?
– Да, погнали отсюда.
Мы взяли сумки, Надюха накинула рюкзак, и мы вышли из квартиры.
На улице немного распогодилось, но почему-то облаков не было видно. Небо стало сплошным серо-голубым полотном.
Дома мы долго еще хохотали и с той ситуации и с того, как мы смотрелись со стороны, выходя из подъезда с двумя огромными сумками. Женя хохотал с нами:
– Колготки надо было напялить. С кружавочкой! Надюха, как ты любишь!
Я смеялась с ними, но последняя фраза слегка кольнула. А он прям знает, какие она колготки носит? Нет, я не ревнивая. Но все же не очень приятно. Прижалась к мужу и поцеловала его в гладко выбритую щеку. Обозначила территорию.
Вечером, когда мы уже лежали в постели, так, вроде невзначай, просто вспомнив вечерние приколы, решила все же высказать:
– Мне, знаешь, не очень понравилось твое замечание про колготки. Ты так внимательно следишь за тем, в чем ходит моя старшая сестра? Сомневаюсь, что ты помнишь, в каких вещах хожу я.
Мне реально было обидно. И да, возможно, я немного ревновала, хоть и не собиралась этого показывать.
Муж рассмеялся.
– Ты совсем, что ли? Да колготки твоей сеструхи – это уже мем. У кума спроси. Она вечно наряжается, будто ей пятнадцать. И эти нелепые колготки с цветочками. – Он снова засмеялся. – А то я тебе ни разу говорил.
– Говорил, – немного успокоившись, признала я.
– Ну ты и дуреха. – Он схватил меня в охапку и подмял под себя.
Надюха лежала в соседней комнате на старом и неудобном диване-малютке, и, конечно, до нее доносились звуки разговора и смех, которые были за стенкой. Нет, сам разговор ей не было слышно, а только звуки голосов. Она лежала на спине и внимательно рассматривала белый потолок, прикусывая губу, словно это он во всем виноват. Она громко выдохнула, отвернулась к стене и попыталась полностью отключить мозг…