Тихий летний вечер подходил к концу. Солнце заходило за горизонт, освещая своими лучами стройный лес, просторные поля для гольфа сочного зеленого цвета, небольшое озеро, грязноватое и уже негодное для купания, и двухэтажный, заметно обветшалый особняк. Строение Георгианской эпохи мрачно возвышалось над дружелюбной зеленью: быть может, такое впечатление складывалось из-за того, что здание явно нуждалось в реставрации, а возможно – из-за скудного орнаментального декора по фасаду, характерного для того периода восемнадцатого века. Впрочем, неухоженный плющ немного исправлял дело, добавляя домишке живости: природа часто подправляла неуклюжие человеческие творения, а архитекторы, как обычно прятали свои ошибки под плющом. Крохотный сад давно не видел ни садовника, ни его ножниц: цветы и сорняки росли, где и когда хотели, своевольно создавая затейливую пейзажную композицию, над которой иной садовник провёл бы немало времени.
Виднелась и парочка возделанных грядок, старательно поливаемых и пропалываемых, что выдавало всё же присутствие в этом уголке Англии человека.
Еще одно забытое Богом местечко на карте Кэмбриджшира всего в четверти мили от Бартона, в котором текла такая же жизнь, как и во всем Объединенном Королевстве.
По дорожке, усыпанной гравием, вразвалочку шел парень развязной наружности: про таких обычно судачат деревенские сплетницы, скрупулезно перечисляя все совершённые прегрешения вроде язвительного комментария или лишней выпитой бутылки. Длинные молочно-белые волосы завязаны в разгильдяйский хвостик, мятая рубашка с парой пятен, потертые брюки, едкая усмешка. Для своих восемнадцати Маркус Бент был, пожалуй, слишком уж озлобленным на мир молодым человеком. Впрочем, причин на это у него имелось достаточно.
Солнце на секунду вызолотило белесый хвостик и тут же скрылось за единственным облачком на небе, похоже не желая дарить тепло столь недовольному жизнью человеку. Человеку на него было глубоко плевать: в кармане еще имелось два десятка фунтов, на сегодня должно хватить. Маркус, в отличие от своих родственничков, не собирался засиживаться в полуразвалившемся Бент Хаус, когда в пабе в пятнадцати минутах ходьбы атмосфера гораздо веселее.
Поежившись от иллюзорного холодного ветерка, Маркус обернулся – почувствовал назойливый взгляд в спину. Издевательски помахал Джозефу, наблюдавшему за ним в окно. Да, у него вечер пройдет куда лучше, чем у братца.
– Он опять ушел? – тонким голоском спросила Анналинн, возмущенная поведением своего брата-близнеца. Цвет волос они делили на двоих – и только: кажется, и рост, и всю задиристость характера при рождении украл братец.
– Да. Марку комфортнее в пабе, чем с нами, – Джозеф поморщился. Он был старшим в семье и искренне верил, что должен контролировать каждый шаг Анни и Марка. Анни охотно подыгрывала старшему братцу, позволяя тому воображать себя вынужденным главой семьи, Маркус лишь ухмылялся и творил, что ему вздумается.
Подобное поведение немало раздражало Джозефа, тянувшего на себе не только роль старшего мужчины в семье, но и мысленно примерявшего на себя костюм адвоката. Джозефу оставался год до получения степени бакалавра, и он вполне мог найти если не работу, то хотя бы подработку, но между мечтами Джозефа и реальностью лежало унылейшее условие завещания, не позволявшее ему самостоятельно распоряжаться своей частью наследства до двадцати одного года. Будь у них другая семья – Джозеф бы уговорил опекуна подсобить, но увы – с тетушкой о подобном не стоило и думать: приличному адвокату нужна контора и, желательно, в Лондоне, а не в этом захолустье, а на контору нужны деньги, причем деньги немалые.
Работать на кого-то же Джозефу не позволяла врожденная гордость. Пожалуй, гордость и зеленые глаза – это единственные общие черты у Джозефа и близнецов. Темно-русый, высокий и научившийся с детства неодобрительно хмурить брови, он снисходительно посматривал на Анни с ее мечтой стать актрисой и презрительно фыркал, полагая, что химик и фармацевт из Маркуса не получится.
Анналинн поджала губы. Впрочем, как только на лестнице послышались шаги, брат с сестрой натянули дежурные улыбки. Показывать свое раздражение или ссориться они предпочитали без участия своей дражайшей тётушки.
Элен и Джон Бенты – родители близнецов и Джозефа – попали в аварию во время путешествия по Америке семь лет назад. Дети остались на попечении старшей сестры Элен – Розетты – которую дети тогда увидели второй раз в жизни и невзлюбили со второго взгляда: первый они просто не запомнили в силу возраста.
Конечно, тетушка не могла заменить мать, но первые пару лет честно пыталась – по-своему. Первый год тетушка все же надеялась, что дети полюбят ее. Второй – не могла поверить в то, что племянники ее терпеть не могут. Третий – видела в нежданно свалившихся на нее детях покойную сестру – и все те ее черты, которые когда-то выводили из себя. А потом решила урвать свой кусок: прикрывшись опекунством, она временно переписала на себя поместье Бентов, оставшееся детям от отца, и с головой окунулась в бурную жизнь Лондона.
На деньги покойных Бентов, как выяснилось, когда юные Бенты подросли достаточно, чтобы хоть что-то понимать – и недостаточно, чтобы хоть что-то сделать.
Тетушка Розетта и в молодости не слишком походила на сестру – тихую и улыбчивую блондинку – и с возрастом контраст становился все сильнее, а характер – тяжелее. Родственники все хуже ладили с Розеттой, а та в ответ становилась все более требовательной, окончательно превратившись в истеричную женщину, жаждущую всеобщего внимания и любви в обмен на придирки и истерики. Собственно, эта разница нравов и стало причиной крупной ссоры между сестрами много лет назад: Элен устала от вечных капризов Роузи и с привычной ей кротостью свела общение со старшей сестрой к минимуму, оградив от скандальной родственницы и детей.
Но судьба распорядилась иначе – и спустя несколько лет Розетта получила долгожданную беспомощную публику – детей.
Розетта потратила почти все деньги, отведенные на воспитание детей Элен, не добравшись до траста, доступа к которому не было ни у тетушки, ни у не достигших совершеннолетия наследников. Бентам оставалось только ждать заветного часа совершеннолетия хотя бы Джозефа – и надеяться, что он настанет раньше, чем в дверь постучатся кредиторы, а протекающая крыша особняка окончательно прохудится, а то и рухнет им на головы.
Конечно, и через год Джозеф смог бы получить только свою долю – ровно треть, что не решит всех их проблем разом, но даже треть – это уже хоть какие-то деньги, до которых тетушка уже не доберется.
Тетушка медленно вошла в гостиную, устроилась на диване. Она выглядела старше своих лет: обычно женщины в пятьдесят четыре выглядят куда лучше Розетты. Лицо исказила россыпь морщинок, особенно выделялись заломы у крыльев носа, которые появились из-за вечного презрительно-страдальческого выражения лица тетушки. Потрепанное, но все еще модное платье явно было не по возрасту Розетте, выглядевшей на семь-десять лет старше. Макияжа не было: тратить косметику на домашних в нынешнем положении – страшная расточительность. Как будто сама косметика сейчас не расточительность…
Розетта кисло улыбнулась:
– Я опять плохо спала, – пожаловалась тетушка на свой мертвецкий послеобеденный сон, рекомендованный доктором Ричардсом.
Джозеф промолчал. Врать он не умел и не любил, а утешать смертельно здоровую женщину не хотел.
– Я уверена, если вы чаще будете гулять на свежем воздухе, следуя совету мистера Ричардса, вы поправитесь, – учтиво ответила Анналинн, искусно играя свою роль.
– Ах, спасибо, Анни, – пробормотала тетушка, заметно недоигрывая. – А где Маркус? – тон женщины изменился: исчезло притворное страдание, оставив в голосе лишь скопившееся за долгие годы недовольство, ставшее постоянным спутником Розетты.
Молодые люди замялись, не желая сдавать брата. Несмотря на свое отношение к образу жизни Маркуса, отдавать парня на растерзание тетке они не хотели. Впрочем, тетушка и сама догадалась.
– Опять он там, в этом ужасном пабе! – визгливо воскликнула женщина, нервно дернувшись. Раздражал ее, конечно, не паб, а трата денег, пускай и не ее.
– Это его право, – неожиданно вступилась за брата Анналинн.
– Его право? В нашем положении это неразумно,– фыркнул Джозеф.
– Не забывай, что он единственный в этом доме не только тратит, но и зарабатывает деньги! – вспылила Анналинн, недовольно мотнув белыми локонами, что было для нее крайне нетипично. С детства Анни слыла тихоней себе на уме, к близнецу особой приязни не питала, а все их с Маркусом общение носило название "грызня", в которой Анналинн занимала глухую оборону, с братом не споря, но и продолжая делать все по-своему.
В детстве Маркус ревностно оберегал свои игрушки, не желая делиться с сестрой, а Анни – молча пропускала мимо ушей все его недовольные комментарии и брала те игрушки, которые ей приглянулись, пользуясь своей привилегией – вбитым в голову ее братьев правилом, что девчонок не обижают. В подростковом возрасте Маркуса бесило, когда трогали его книги, – и Анналинн прицельно выбирала для тренировки осанки именно учебники по биологии и ботанике.
С приближающимся совершеннолетием грызня поутихла, но о братско-сестринской любви речи так и не шло, потому Джозеф настолько удивился, что даже помедлил с ответом.
В последние несколько дней все они были на взводе, и Джозеф рассудил, что у девушки просто сдали нервы.
– И где мне прикажешь работать? В этой дыре?
– А что, – встрепенулась тетушка, – у меня на примете есть отличное место банковского клерка, – с гордостью напомнила Розетта об унизительном для Джозефа предложении ее старого знакомого.
– Проблема в том, что я юрист. И выгоднее всего работать в Лондоне, а не в этой деревне, где все друг друга знают и помощь адвоката нужна раз в столетие, когда кто-нибудь окочурится от старости, – мужчина чувствовал, что разговор пошел по уже протоптанной и заезженной колее, не выводящей из этого замкнутого круга.
– Дети, прекратите ссориться! – повысила голос Розетта, плюнув на то, что племянники уже давно не являются детьми. Да и ссорились эти «дети» отнюдь не между собой.
– Да, тетушка, – почти хором ответили Анни и Джозеф, понимая, что лучше заткнуться сейчас, чем слушать весь вечер очередное нравоучение.
Такая легкая победа заметно приободрила Розетту: она светилась от неприкрытой радости. Ей нравилось подчинять, а племянники, пусть и взрослые, были идеальной для этого публикой.
Джозеф и Анналинн отчетливо почувствовали укол зависти к собственному братцу, наверняка проводившему вечер в куда более приятной компании.
В конце концов, более неприятную компанию – еще поискать надо.
Доктор Ричардс, местный врач, чуть полноватый мужчина лет сорока, тоскливо прислушался к голосам в гостиной, грузно переступив с ноги на ногу на площадке между маршами лестницы. Спускаться совершенно не хотелось: слушать чужой семейный скандал забесплатно – не слишком привлекательная перспектива.
Он уже давно жил в особняке за сущие гроши, хотя когда-то Розетта и платила ему неплохое жалование, а последние пару месяцев – вообще за спасибо от племянников, которые едва переносили тетку… У доктора хоть опыт общения с истеричными больными был, да и вести практику в окрестных деревнях, проживая в особняке Бентов оказалось весьма удобно.
Мужчина преодолел оставшиеся семь ступенек, подошел к двери в гостиную. Доктору всегда претило подслушивать, но здесь это вошло в привычку всех обитателей: о настроении тётушки стоило знать заранее и входить в комнату с подходящим выражением лица.
Мистер Ричардс вздохнул, протягивая руку к дверной ручке. Порой общение с Розеттой изрядно тяготило его и все минусы текущего положения начинали перевешивать весьма сомнительные плюсы, но жалость к молодым людям в нем пока что пересиливала.
Тучи над Бент Хаус сгущались. Напряжение, парившее в воздухе, ощущалось всё сильнее, как ноющая боль в колене, предвещавшая скорые ливни, и доктор чувствовал: что-то вот-вот произойдет.