– Здравствуйте, Олег Сергеевич! Рад вновь слышать ваш бодрый голос! Как говорил Марк Твен: «Лучший способ взбодриться – попытаться порадовать кого-то ещё». Олег Сергеевич, счастлив порадовать вас новым спектаклем несравненной, неординарной Ринаты Литвиновой. Только получили билеты на её творческий вечер. Билетов мало, но, зная ваш невероятный вкус, смело решил сразу позвонить. Пока есть партер. Могу организовать лучшие места в центре зала за двенадцать тысяч.
– Дмитрий, спасибо! Хотел бы сходить, но сами знаете – мероприятия отменяют…
– Понимаю вас! Однако это не тот случай, Олег Сергеевич. Мероприятие наше, в Зелёном Театре. Оно непременно состоится.
– Дмитрий, у меня уже штук восемь билетов на спектакли, концерты. Я уже перестал следить за переносами. Я, кстати, хотел вам звонить сам.
– С радостью слушаю!
– Я хотел бы вернуть билеты. Это же можно сделать?
– Безусловно. Я могу вам предложить поменять их на мероприятия, которые состоятся…
– Спасибо, Дмитрий, но откажусь. Я всё-таки хочу вернуть билеты. Обязательно к вам обращусь, когда ситуация изменится в лучшую сторону.
– Хорошо, Олег Сергеевич! Напишите, на какие мероприятия хотите сделать возврат, я займусь вашим вопросом.
– Да, конечно.
– И снова вернусь к несравненной Ринате! Спектакль точно состоится. Нет желания сходить в гости к самой необычной актрисе и режиссёру нашей сцены?
– Нет, Дмитрий.
Собеседник отключился. Сегодня мне не удалось продать ни одного билета.
Меня зовут Дмитрий. Я театральный агент. Не тот, который устраивает карьеру актёрам, а тот, кто с назойливым энтузиазмом звонит вам во всегда неподходящий момент, чтобы предложить билеты без наценки.
До пандемии было легко и весело. Театральное агентство, где я работаю, получало множество мероприятий: спектакли, концерты, творческие вечера. Когда вы звоните нам, чтобы заказать билет на спектакль, вы автоматически попадаете в базу данных. Но я не робот, не автомат, бездумно продающий всё подряд. Я всегда перезваниваю после мероприятия и внимательно выслушиваю, что понравилось, что нет. Так завязываются доверительные отношения, и я понимаю, с каким предложением позвонить вам в следующий раз.
Разумеется, вы можете самостоятельно купить билеты, допустим, в кассе театра. Они даже стоить будут столько же. Но у нас всегда лучше места, комфортнее обслуживание. Например, билеты вам могут привезти прямо к тому месту, где состоится концерт или спектакль, и не нужно весь день ждать курьера или куда-то ехать, чтобы их забрать.
Я сижу на процентах от продаж. Да, у меня нет зарплаты, но от моих искренности и красноречия зависело, на сколько я наторгую.
Всё поменялось, когда отменили развлечения. Как правило, я заранее звоню своим клиентам, напоминаю о предстоящем событии. Теперь пришлось обзванивать, чтобы сообщить о переносах.
Есть юридическая хитрость: по закону, если мероприятие отменили, деньги вам вернут автоматически. Либо на карту, с которой вы совершили покупку, либо придётся приехать в кассу. Но деньги вернутся. А вот если его перенесли, вам ничего возвращать не обязаны. Никого не волнует – свободны ли вы в новую дату или нет. Можете сдать, но с суммы возврата удержат проценты. Это же ваше желание отказаться!
Мы работаем не так. У нас небольшая компания и мы очень дорожим нашими клиентами. Для того, чтобы вернуть вам деньги, есть несколько довольно сложных схем. Например, мы обращаемся к организаторам, курирующим несколько площадок и множество, к примеру, концертов. Просим поменять билеты на мероприятие, которое точно вскоре отменят. Его отменяют, мы возвращаем свои деньги. Почему «свои»? Потому, что у нас есть правило – если клиент отказывается, деньги возвращаются моментально. Наши деньги.
Теперь вы знаете немного больше о тайной жизни театральных агентов.
Я пытался спасти своё небольшое театральное агентство всеми силами.
Когда-то я цинично спекулировал билетами – покупал на старте продаж целыми рядами и продавал через объявления. Риск, конечно, был. Не все выкупленные билеты гарантированно расходились, но спекулятивная наценка с лихвой компенсировала относительно небольшой ущерб. Постепенно это стало надоедать. Куда приятнее иметь контракт с организаторами и квоту на определённое количество. Специальные условия контракта подразумевали, что мне, как агенту, продают билеты на десять процентов дешевле. Вот эти десять процентов и позволяли небольшой компании развиваться, получая законную прибыль.
Сотрудников я всегда подбирал тщательно. Те, кто прошёл испытательный срок, остались на годы. Критериев два: количество продаж новым клиентам и процент повторного обращения. Попадались те, кому удавалось ставить рекорды в первый месяц работы. Они практически гипнотизировали собеседников и продавали билеты на два, три, а порой и четыре спектакля. Вот только клиенты, как правило, не возвращались. Часто спектакли, концерты, вечера встреч были им просто неинтересны. Для меня ценнее менеджеры, которые видят в клиенте не просто покупателя с деньгами на развлечения, а человека со вкусами, пристрастиями. Такие клиенты возвращались и оставались. Да, они не покупали билеты каждый месяц, но с большой вероятностью то, что им предлагал сотрудник, вызывало у них интерес. Да и сами люди чувствовали, что каждый из них – не просто строчка в таблице обзвона, а личность для менеджера. Если не друг, то приятель.
Кризис подкосил бизнес. Карантин и отмена развлечений означали, что продавать просто нечего. Те, кто успели купить билеты на события этого периода, с пониманием относились к переносам дат. Поначалу мало кто просил возврат денег. Но жёсткий карантин закончился, а театры и концертные залы так и не открылись. Организаторы, переносившие даты на два-три месяца вперёд, поняли, что быстро всё не закончится. Мероприятия переносили уже на год и даже больше.
Я экономил на чём только мог. Практически сразу отказался от светлого удобного офиса с его особой атмосферой. Менеджеры работали из дома. Для себя снял переоборудованный под рабочий кабинет двухкомнатный номер в гостинице. Поток туристов прекратился, командировочные были редкостью – они тоже выживали. Номера теперь снимали на несколько часов любовники и бизнесмены, вынужденные перестраивать свой образ жизни.
Понимая, что продажи резко упали, я назначил каждому сотруднику небольшую гарантированную зарплату. Искал даже подпольные мероприятия: концерты в клубах, ресторанах. Но люди боялись выходить из дома, и их можно понять. Опасная болезнь породила медленную панику. Сценарии постапокалиптичных утопий стали реальностью.
В дверь постучали.
– Входи!
Я вызвал своих менеджеров на разное время, чтобы окончательно подвести черту.
– Присаживайся, Дим.
Он сел на предложенный стул.
– Давай сразу. Я закрываю агентство.
Дмитрий вздохнул.
– Может, выберемся? – со слабой надеждой спросил он.
– Нет, Дим. Уже нет. Обороты упали, ты сам знаешь. На возвраты ушли практически все деньги. Они, конечно, вернутся, но прибыли нет. Я не могу больше содержать агентство. Пойми, мне проще уйти в энергосберегающий режим.
– Я понимаю, а мы как же?
– Я выплачу тебе пятьдесят тысяч. Прости.
– Но это же несправедливо! Мы остались с вами, когда был кризис, не ушли, не разбежались.
– Да куда бы вы разбежались? В колл-центры, к мошенникам? Ты не такой, я знаю.
Меня огорчило, что привычная жизнерадостная улыбка покинула лицо Дмитрия.
– Блин! Что мне делать-то теперь?
Я подошёл к электрическому чайнику на столике. Включил его. В две красные кружки с надписью «Нескафе» насыпал коричневый порошок из стеклянной банки. Дождался, когда чайник закипит, и налил в чашки кипяток.
Официант поставил на стол поднос. Перенёс с него две чашки ароматного кофе, сахарницу, вазочку с маленькими пирожными. Над чашками поднимался горьковатый пар с нотками корицы.
Я взяла одну из чашек. Тот, кого я жду, пока не пришёл. Надо бы дождаться, но кофе наверняка остынет. Ну и ладно! Закажу ещё. Я с наслаждением сделала глоток. Здесь действительно самый вкусный в Москве кофе.
– Аня, привет! Прости, опоздал.
Он сел за стол. Тот, кого я ждала с таким волнением.
– Я тебе кофе заказала, – я кивнула на вторую чашку. – Очень вкусный.
– Напрасно. Я спешу.
Он взял из вазочки маленькое пирожное, ловко забросил в рот.
– Надеюсь, сделка выгодная?
Я смотрела на него, испытывая странную смесь чувств. Мы с Максимом были когда-то женаты. Недолго. Меньше года. До этого встречались несколько лет. Правда, с неравномерными перерывами. Мне казалось, что после свадьбы наша жизнь изменится.
Предложения никто никому не делал. Мы обсудили свадьбу как сделку, слияние активов. Рационально, разумно. После свадьбы переехала к нему в квартиру. Нарушился неуловимый ритм привычной жизни. Любимые фитнес-клубы, парки, магазины отдалились. Новые мне не нравились. Я вдруг поняла, что привыкла не столько к местам, сколько к людям. В какие-то дни я оставалась в своей старой квартире. Особенно когда Максим уезжал в командировки. Свадьба ничего не изменила в моей и, думаю, в его жизни, в наших отношениях. Мы так же жили каждый в своём доме. Созванивались, чтобы провести вместе выходные или слетать к морю.
Когда я осознала, что наш брак – это фарс, сама предложила развод. Максим согласился. Не потому, что не ценил меня, не дорожил или, хуже того, тяготился отношениями. Просто он очень быстро думал и всегда принимал рациональные решения. Наши отношения вернулись к добрачным. Странно, но нас это абсолютно устроило. Правда, исчезла близость. Мы перестали быть друг для друга сексуально привлекательными.
– Аня, не спи!
– Прости.
– Сделка выгодная? Уверена?
– Да. Не то слово. Это как избавиться от соседей-алкоголиков. Ещё и купить их квартиру.
– А кто там раньше был?
Максим всё-таки взял чашку кофе. Отпил.
– Стройматериалы. Вечно краской воняло. Из-за «газелей» не припаркуешься.
– Ладно. Мне уже пора.
Он открыл портфель. Какое-то время копался в нём. Как мило – этот портфель ему подарила я.
Мы были в Милане. Укрылись от дождя в галерее Витторио Эммануэле II. Удивительное место. Целый квартал старинных домов накрыт стеклянным куполом с ажурными перемычками. Весь комплекс – один огромный торговый центр. Но почему-то он не воспринимается как магазин. Скорее – как законсервированный фрагмент истории. Ты чувствуешь эти стены, фрески, мраморный пол так, словно они сделаны совсем недавно.
Мы шли мимо витрин магазинов известных на весь мир торговых марок. Такой же восторг я испытывала в детстве, в «Детском Мире» на Лубянской площади. Конечно, ты понимаешь, что не купишь ничего из выставленного за стеклом. Но тебе этого и не надо. Для тебя это выставка счастья.
В одной из витрин стоял портфель. Коричневый, важный и совершенно неуместный в мире рюкзаков и спортивных сумок. Максим рассказал, что у его отца тоже был портфель. Папа ходил с ним на службу. Заботливо складывал в него термос и бутерброды. С ним ездил в командировки. Вернувшись, доставал из своего волшебного портфеля подарки. Часто это были коллекционные модели автомобилей в коробках с прозрачной стенкой.
– Купи его! – сказала я Максиму. – Он же тебе нравится.
– Зачем? Куда я с ним буду ходить?
– Жди!
Я вошла в магазин и уже через минуту вышла с новеньким портфелем в руках.
– Держи!
Он рассмеялся, как ребенок, неожиданно получивший игрушку.
– Спасибо! Но костюм я покупать не буду.
Сколько лет прошло? Три года? Четыре? А портфель с ним. Постарел, потёрся, но остался верным спутником. Максим достал из него пухлый конверт, в котором, судя по форме, лежали деньги. Передал мне.
– Максим, спасибо!
Я открыла сумку, положила деньги. За окном кафе что-то с грохотом упало. Мы синхронно вздрогнули от неожиданности.
Я стоял перед разбившимся на несколько частей куском гипсокартона. Напарник – тоже узбек. Оба в грязных штанах и куртках с пятнами краски и цемента. Я пытался подцепить осколки рукой в перчатке, но пальцы плохо слушались. Молодой, вздохнув, опустился на корточки, приподнял лежащий зелёной стороной лист. Осколок у него выскользнул, упал, раскололся на две неравные части.
Неторопливым шагом подошёл бригадир – вредный хохол.
– Ну шо, хлопцы? Обмишурились чуток? От ну гдэ ж вас таких жопоруких понабирали?
Нам, наконец, удалось собрать осколки в кучу. Мы попытались поднять их пачкой, но снова выронили. Бригадир ухватил меня за куртку, приподнял с корточек. Поставил перед собой.
– Слышь! Ладно, Закир. Ты кирпич класть умеешь?
Я утвердительно закивал, надеясь, что меня переведут на другую работу. А может, я просто хотел угодить бригадиру и загладить так свою вину.
– Ага. А котлованы рыть? А гишпанскую штукатурку класть?
Это наверняка какая-то судорога, тик. Я не могу перестать часто кивать, как бы ни старался. Уже понятно, что бригадир над нами банально издевается.
Я смотрю на большой зелёный осколок сквозь застилающие глаза слёзы.
На зелёной школьной доске красивым почерком аккуратно написано: «Сочинение. М.Ю. Лермонтов. „Кавказский пленник“». В классе тихо. Ученики старательно выполняют задание, записывая мысли в тетрадях. Все заняты работой, кроме одного. Он, как всегда, развалился на стуле, любуясь облаками за окном школьного класса. Лохматый, наглый. Школьный пиджак расписан узорами и надписями. Судя по ошибкам и неловким двусмысленным орнаментам, он сам и разрисовал его шариковой ручкой.
Устав от созерцания природы, он перевёл взгляд на класс. Зрачки сузились. Взял учебник с соседней парты и с яростью швырнул в доску.
– Yomon eshak! (Мерзкий осёл!)
Вот что с ним делать? Если бы он просто сидел за последней партой, проблем бы не было. Я рисовал бы ему тройки. Но он так не может. Какой-то шайтан в его голове взрывает петарды, и он внезапно слетает с катушек. Ученики перестали писать, с интересом наблюдают за происходящим.
На моих висках уже белеет седина. Я ещё не знаю, что через несколько лет радикально поменяю профессию, страну. Меня будут редко звать даже по имени – Закир. Чаще я будет слышать «чурка». Но пока мне это неизвестно. Меня называют Закир Болатович. Все, кроме этого невыносимо вредного мальчишки.
– Говори по-русски в моем классе, Руфат!
– Зачэм ми учим этот язык? Русские нас баранами считают!
– Потому что русский – великий язык.
– Ага. Канэшно! Ведь на нём говорит хозяин? Cho’chqa! (Свинья!)
Мне хочется взять длинную деревянную указку с толстой ручкой и от души ударить мерзавца по спине. Так, чтобы она сломалась. Указка, разумеется, а не спина. Я, конечно, этим ничего никому не докажу и не добьюсь. Просто выход гнева. И ведь беда не в том, что Руфат так откровенно и яростно ненавидит мои уроки. Другие ученики, скорее всего, тоже не понимают, зачем им нужно изучать культуру страны, давно ставшей чужой. Но им искренне безразлично. Они понимают, что уроки формальны и оценка никак не влияет на результаты в аттестате. А Руфату небезразлично. Наверняка источник его сопротивления – разговоры родителей, родственников, друзей.
Указку о спину я сегодня ломать не стану. В этом противостоянии для меня важнее не сдаться. Не выгнать ненавистного ученика со своих уроков навечно. Не наорать. Хотя бы не отвести взгляд от его полных презрения глаз.
– Вы должны понимать, что написано в русских книгах, – как можно спокойнее ответил я.
– Зачэм?
Хулиган положил ноги на парту, презрительно наклонил голову набок, высокомерно задрав подбородок.
– Чтобы научиться думать своей головой. Если будут думать за тебя, ты станешь рабом.
– Это ты станешь рабом, xoin (предатель)! А я стану boy inson (богачом)!
Руфат с грохотом встал. Отбросил стул. Смачно плюнул на пол в проходе между партами. Залез на подоконник, распахнул окно и вышел в школьный двор. От грохота распахнувшегося окна стая голубей пугливо разлетелась.
Голуби дерутся за кусочки белого хлеба, упавшие на утрамбованный песок городского парка. Не замечая птичьей схватки, я пытаюсь съесть гамбургер. Стараюсь как можно аккуратнее развернуть бумагу, но часть сэндвича всё равно оказывается на земле. Раздался телефонный звонок. Пытаясь не уронить остатки еды, выуживаю смартфон из кармана и, всё ещё удерживая еду в одной руке, нажимаю кнопку ответа.
– Да. Я слушаю. Говорите.
В телефоне женский голос известил меня о новом ворохе проблем. Сложности с сэндвичем перестали казаться такими уж важными.
– Да, девушка, я знаю, что у меня задолженность.
Моя собеседница явно не настроена на диалог. Я не могу и не хочу сдерживать эмоции. Я уже забыл про еду. Яростно жестикулирую рукой, с зажатыми в ней остатками бутерброда. Как будто собеседник может это увидеть.
– Девушка! Посмотрите, пожалуйста, мои платежи! Я ни разу не опоздал за три года. Нет! Мне насрать на ваши угрозы! Нет, вы меня послушайте! И что? Что значит: «Время до вечера»? Я же сказал: отдам!
Остатки раздавленного во время разговора бутерброда медленно сползают по моей руке.
– Да идите вы в жопу! Вы мне ещё поугрожайте!
Собеседница отключилась.
Я в сердцах швыряю остатки еды во внимательно наблюдавших за происходящим голубей.
Реклама явно издевалась! Большинство билбордов сообщало то об окончании возведения нового дома мечты, где можно успеть купить квартиру с выгодной ипотекой, то демонстрировало счастливую семью с ключами и предложением переехать уже сегодня всего за семь процентов годовых.
«Живи сейчас, плати потом!», «Мечты сбываются!», «0 % переплат в первый год».
Я стараюсь не смотреть на эту провоцирующую нервный тик карусель. Понятно, что сейчас мой мозг из всей массы окружающей информации выхватывает то, что задевает меня сильнее всего. Отзывается. Резонирует.
Зарядки на телефоне больше половины. Выбрал имя из телефонной книги. Нажал «вызов».
– Привет, старик! С днём рождения! Слушай, прости, сразу к делу. У меня проблемы.
– Он две недели назад был.
– Да? Ну извини, замотался.
– Фигня, я привык. Что у тебя?
– Меня выселяют.
– Почему?
– Даже не знаю. Работы нет, денег тоже. Вчера контору закрыли совсем. За квартиру не платил месяцев семь или восемь. Короче. Мне очень нужны деньги.
– Много?
Я закрыл глаза, как перед прыжком в ледяную речку.
– Охренеешь.
– А знаешь, почему так вышло?
Без морали не обойтись. Сейчас меня разложат по атомам. Препарируют каждое слово. Каждый поступок. Прикрепят ярлычки и внесут в каталог недостатков. Я стиснул зубы.
– Расскажи.
– Потому, Дим, что не надо покупать квартиру на Садовом кольце, когда у тебя нет ни нормальной работы, ни сбережений. В ипотеку лезут только идиоты и люмпены. Потому, что, если проблемы начинаются, надо искать выход, а не ждать, когда «всё само наладится». Потому, что всегда нужно думать хоть немного вперёд. И к друзьям можно обращаться сначала за советом и только потом за помощью.
Ну вот и ярлыки.
– Договорились, я переезжаю к тебе.
Друг, видимо, понял, что с моралью достаточно.
– Ты прав, я поступил безрассудно с твоей точки зрения. Но это исключительно твоя точка зрения. Что мне прикажешь делать? Мне надоело бесконечно снимать квартиры. Надоело ощущение, что в этом городе, в этом мире у меня нет места, которое я могу назвать своим домом. Ипотека? Ну да. У меня нет твоей сноровки, решительности, твоих заработков. У меня всё скромнее. Я никогда не накоплю на квартиру. Они дорожают быстрее, чем растут доходы. Поэтому – кредит. Не потому, что мне нравится. Потому, что другого варианта я не смог придумать. Садовое кольцо? Звучит солидно. А на самом деле квартира в старом доме начала двадцатого века. Небольшая, но именно в том месте, где я хотел бы жить, а не ночевать. И вид за окном – не скучные клетки типовых многоэтажек, а старинные дома, парк. Да. Для меня это важно! Кстати, она стоила почти столько же, сколько квартира в новостройке на окраине.
– Ладно.
Я молчал. Друг, видимо, догадался о причинах затянувшейся паузы.
– Позвони через две недели, я помогу тебе, – нехотя ответил он.
– Старик. У меня нет двух недель. Либо сегодня вечером, либо не надо вообще.
Чёрт! Если бы я две недели назад вспомнил про его День рождения, сегодня деньги бы уже были.
– Ладно. Я что-нибудь придумаю. Через час созвонимся.
Скорее всего, всё получится. Ну не может быть, чтобы через час он мне отказал.
Совсем рядом раздался требовательный звон. Оказывается, закончив разговор, я поймал ступор прямо на трамвайных путях.
«Молодой симпатичный москвич попал под трамвай!» – романтично звучит. Прямо по Ильфу и Петрову.
В дверь кто-то требовательно звонил. Послышались удары кулаком.
Соседи засуетились. Одни начали судорожно одеваться, собирать вещи. Другие пытались вылезти на улицу через узкие полуподвальные окна. Я же просто старался понять, что происходит.
В этом подвале нас человек пятьдесят. Что-то вроде общежития для строителей. Сколоченные из досок кровати. Покрывала разделяют «комнаты». Какие-то закутки больше, какие-то поменьше. Туалета как такового нет. Есть ведро возле выхода, которое выносим по очереди. Душа нет вообще. Можно набрать воду, открыв кран на одной из подвальных труб. Мыться приходится над тазиком. Поначалу было отвратительно. Грязные потные тела. Потом я начал привыкать. Стараюсь мыться каждый вечер. Но многие совершают гигиенические процедуры в лучшем случае раз в неделю.
От сильного удара дверь разлетелась. В полумрак подвала начали заходить люди в военной форме и с оружием. Громкие отчётливые команды. Свет фонариков в лицо. Кого-то вытаскивают из-под кроватей, из кучи тряпья. Чувствуют они нас, что ли? Скорее всего. Это мы перестали слышать запах наших тел. Привыкли.
– На выход! Бегом! Личные вещи, документы с собой.
Сколько лет этому парню? Голос уверенный, даже дерзкий. Лицо скрыто чёрной балаклавой.
Я пытаюсь собрать немногочисленные пожитки. Заглядывает офицер без скрывающей лицо маски и оружия. Светит фонариком в глаза. Переводит луч света на стол. Всё-таки есть прелесть жить с недостатком освещения. При свете тусклой лампочки всё выглядит гораздо аппетитнее. Мы оба видим в ярком луче серые макароны. В пакете куски хлеба с плесенью. Банка с раскисшими солёными помидорами.
– Деньги домой все отправляешь? Как ты с такой едой нормально работать-то можешь?
– Нет денег. Бригадир сказал – объект сдадим, даст зарплату.
– Ну понятно… На выход.
Пробираясь к лестнице, постоянно спотыкаюсь о разбросанные вещи. Кого-то хватают за шиворот, как котёнка, и тащат к выходу. Нас вытаскивают, как беспризорников, как бездомных котов из подвала.
Как всё неправильно!
Во дворе нас пытаются построить. Глупая затея. Сонная, полуголая толпа.
Работа отнимает всё время. Нам не разрешают уходить с территории стройплощадки, но, если честно, сил и желания нет. Еду приносит бригадир. Насвай перекидывают через забор. Им в основном молодёжь балуется.
Я отвык от мысли, что люди могут быть чистыми, выбритыми, сытыми, выспавшимися. Мы выглядим как освобождённые из лагеря узники с той разницей, что на эту жизнь мы соглашались сами, добровольно.
Бойцы вывели из подвала ещё нескольких работяг. Молодой парень доложил:
– Чисто.
Офицер с папкой посмотрел на нас хмуро.
– Сейчас по одному показываем мне паспорт и разрешение на работу. У кого есть, идут обратно. Нет – садимся в автобус.
Он подошёл ко мне.
– Паспорт. Разрешение. Миграционная карта.
Я мог бы затянуть процесс дознания. Прикинуться, что не понимаю по-русски. Или сказать, что паспорт под кроватью оставил. Но какой смысл? То, чего нет, никогда не появится. Смешно: проверяя домашние задания, всегда видел, когда меня пытались обмануть клятвами, что «всё сделал, но дома забыл».
– Нет паспорта. Бригадир взял – сказал разрешение будет делать.
– Давно взял?
– Месяца три.
– Какие-то ещё документы есть?
– Нет.
Конечно, я понимал, что никакого разрешения на нас никто делать не собирается. Не для того нас привозили в страну в вагонах-рефрижераторах, в фургонах, набитых коробками.
– Ясно.
Офицер обратился ко всем.
– Упростим процедуру. У кого есть паспорт, руки поднимаем.
Никто руку не поднял. Оно и понятно – контора у всех одна и правила общие.
– Грузимся в автобус. Боец, опечатываем помещение.
Пустые стены сохранили отверстия от креплений стеллажей и полок. Судя по всему, помещение освободили совсем недавно. На полу валяются какие-то бумажки. Она немного опаздывала. Ничего. Ей можно. Она меня хочет нанять. А мне нужна работа. Не велика проблема – побродить полчасика по пустому помещению.
Я ищу работу довольно давно. Читаю объявления на сайтах, обзваниваю работодателей. Вскоре я научилась вычислять, подал объявление реальный владелец бизнеса или контора, занимающаяся подбором персонала. Против контор я ничего не имею, они занимаются полезным, важным делом. Наверное, есть немало людей, благодарных им за хорошие вакансии. Это мне хронически не везёт. Я ходила на такие собеседования. Как правило, реальных вакансий у них нет или совсем мало. Они проводят тестирование, опрос, составляют анкету. Потом, когда появляется вакансия, отбирают подходящих по параметрам кандидатов и разговаривают более предметно. Денег обычно не берут. Хотя и такое встречается. Я платила за то, чтобы моя кандидатура попала в каталог. Ничего я не нашла. Они зарабатывают иначе: заботливо сообщают, что если пройти медкомиссию, освоить новую профессию или посетить тренинг, то шанс найти работу возрастает на порядок. Конечно, это не так. Можно посетить десятки курсов и получить сотни сертификатов, но остаться безработной.
Поэтому в какой-то момент я твёрдо решила не связываться с агентствами, даже если они клялись, что идеальная для меня вакансия точно есть и они ждут меня с нетерпением. Я приезжаю только к прямым работодателям. Их осталось немного, но они существуют. Это объявление – подтверждение! В нём не было каких-то деталей. Лаконично: «Требуется сотрудник в магазин. График 5/7, с 10 до 18». И адрес! Да, район незнакомый, однако он оказался не так уж и далеко от моего дома. По пути я малость поплутала, но потом обязательно выучу кратчайший путь.
Я, конечно, рассчитывала увидеть именно магазин, а не стройплощадку. Но решила дождаться – может, это только место встречи?
– Простите, как вас зовут?
Я обернулась. Красивая женщина. Немного торопливая. Даже, скорее, суетливая. И безусловно энергичная.
– Люба, – ответила я.
– Анна, – в свою очередь, ответила женщина.
– Да, Анна, спасибо, я помню.
У неё зазвонил телефон. Она отвлеклась. Открыла сумку, долго копалась, подгоняемая трелью, пока, наконец, не нашла смартфон, практически освободив из плена переполненной сумки.
Всё ещё глядя на меня, она уже была в каком-то другом месте.
– Да, – сказала Анна в телефон.
Выслушала, не перебивая собеседника.
– Э-э-э. А это нормально?
Она отошла от меня к окну.
– Ты сам как считаешь?! Чёрт! Конечно нет! Мне в этой конюшне ещё ремонт делать.
Чертыхнулась, завершив разговор.
Наконец, Анна обратила внимание на меня. Некоторое время вспоминала кто я. Вспомнила.
Анна провела меня по помещению. Ободранные стены, пол, по которому, судя по всему, часто волокли тяжёлые предметы. Торчащие из стен куски проводов там, где были розетки.
– Как видите, для начала надо навести здесь порядок. Есть бригада, надо проконтролировать, чтобы они всё нормально сделали. В срок, качественно. Бригадир у них вроде адекватный.
– Но это не совсем…
– Я знаю. Я читала ваше письмо, – она посмотрела мне в глаза с каким – то неприятным холодом. – Я в курсе, что это не ваша работа. Но, чтобы появилась работа у вас, надо, чтобы появилось это помещение у меня. Вы меня понимаете, надеюсь?
Конечно, я понимала. С другой стороны – не такая уж проблема. Она, в конце концов, не предлагает мне штукатурить стены и укладывать плитку. Не совсем мой профиль, но попробовать точно стоит.
У Анны снова зазвонил телефон. Как она быстро переключается. Наверное, что – то очень важное, потому что Анна торопливо вышла из пустого магазина, громко хлопнув дверью.
Какое-то время я терпеливо ждала возвращения будущей начальницы. Измерила шагами помещение. Прошлась вдоль стен. Потыкала пальцем в отслоившуюся штукатурку. Отогнула угол плаката, прибитого прямо к стене. На нём полуголая ПТУшница в каске и бикини сообщала, что лучшие краски и строительные смеси можно купить только здесь.
Как часто вы делаете два дела одновременно? Ну серьёзно! Я имею в виду осознанные действия. Готова поспорить, что, если вы женщина, постоянно! И два дела не предел.