История возникновения массовой коммуникации имеет богатую предысторию, связанную с выработкой различных форм и средств передачи информации. Вначале это было формирование человеческой речи, которая позволила людям выйти из царства животных. Начальная человеческая речь, как пишут исследователи, представляла «набор социоразличительных средств, то есть знаков, служивших для различения одного коллектива от другого. Противопоставление “мы” и “не-мы”, будучи первой социальной классификацией, было и первой лексико-семантической оппозицией».[4] С возникновением речи, то есть особых знаковых кодов, человек смог не только передавать определенные знания из поколения в поколение, но и генерировать новую информацию, облекая ее в различного рода языковые формы: сказки, легенды, мифы и т. д. Такая информация, естественно, имела принципиальное отличие от генетической, способствовавшей естественному отбору особей. Она, по мнению Л. Н. Федотовой, стала «вытесняться оперативной, а еще в большей мере “накопляемой” информацией. Эта последняя являлась хранилищем знаний, которые теперь влияли на выживаемость не менее, чем гены. Процесс разработки кода для общения членов сообщества стал более ускоренным, а сам код более сложным».[5]
В чем состояла особенность этих знаковых кодов? Во-первых, в процессе выработки кодов люди стали создавать различные языковые системы, с помощью которых и происходил обмен информацией. Во-вторых, с помощью языка человек смог полностью абстрагироваться от конкретной ситуации. Люди смогли кодировать не только актуальную информацию, но и прошлую, а также облекать в языковые формы все символы своего сознания. В-третьих, язык стал хранилищем не только оперативной, но и долгосрочной информации. Таким образом, в процессе развития языка возникает особый механизм передачи информации, который, по мнению ученых, стал выполнять ряд важнейших функций:
• ориентация в окружающей среде;
• корреляция реакций различных частей общества на стимулы окружающей среды;
• передача социального наследия от одного поколения к другому.[6]
Такого рода внегенетическая информация позволила человеку не только успешно приспосабливаться к окружающей действительности, но и координировать свою деятельность, создавать общественные структуры, генерировать на основе накопленных знаний новые, тем самым полностью изменив естественный ход человеческой эволюции. Зарождение человеческой речи по праву считается первой информационной революцией.
Следующим важным шагом в развитии коммуникации стало изобретение письменности. Ее происхождение, как правило, связывают с усложнением экономических и политических отношений родоплеменных сообществ, с формированием первых форм государственности, с увеличением торгового обмена и т. д. Циркулирующая в обществе информация стала не только разнообразной по своему содержанию, но и более объемной по количеству. С целью ее более точной фиксации и возникла необходимость в разработке письменности. Как утверждают ученые, исследователи не имеют единого мнения относительно времени зарождения и формирования письменности. «Ориентировочно это VI тыс. до н. э. Самые древние письменные материалы до нас пока дошли от IV тыс. до н. э… Древнейшие письменные тексты известны из раскопок в городе Шумере (Вавилония). Они относятся приблизительно к 3700 г. до н. э.»[7] О чем говорят эти даты? Прежде всего о том, что становление письменности – это не только длинная и богатая история, но и определенные этапы внутри нее, связанные и с обработкой материала для письма, и с поиском различных способов нанесения знаков, и с изобретением алфавита, и с созданием первых рукописных книг и т. д.
На начальном этапе развития письменности материалом для нанесения знаков служили камни. Важное научное открытие сделал в конце XVIII – начале XIX в. Жан-Франсуа Шампольон (1790–1832). Именно благодаря ему были «расшифрованы» надписи на Розеттском камне, вывезенном в числе прочих ценных артефактов из Египта в 1799 г. армией Наполеона. Можно сказать, что к данному открытию Ф. Шампольон шел всю свою жизнь. В 12 лет, после прочтения книги «Описание Египта», он страстно увлекся историей этой древнейшей человеческой цивилизации. С целью погружения в исторический материал он стал изучать греческий, латинский, древнееврейский языки. Именно эти знания в своей совокупности и подвели его к гениальной догадке о том, что иероглифы на Розеттском камне могли означать не только слова, но и отдельные звуки и буквы. Дальнейшие исследования указывали на то, что трансформация письменности египтян представляла переход от обычного знакового начертания в звуковую форму. Именно в этом и состояла гениальная догадка французского ученого.
В древнегреческих государствах материалом для письма служили глиняные дощечки, на которые после тщательной просушки наносились записи о долговых обязательствах, хозяйственных нуждах и т. д. В качестве орудия для письма служили предметы, напоминающие остроконечные шила. Дощечки хранились во дворцах в специальных деревянных ящиках или в корзинах. Как правило, все эти емкости сортировались по сериям. Столь тщательное и бережное хранение письменных документов говорит о том, что они играли в жизни людей важную роль, так как в них содержалась информация о тех или иных материальных ценностях.
Главным изобретением цивилизации древних греков в области письменности стало создание алфавита. Это случилось за 700 лет до Рождества Христова. «Эта концептуальная технология, – пишет М. Кастельс, – стала основой развития западной философии и науки в том виде, какими мы их знаем сегодня. Она позволила преодолеть разрыв между устной речью и языком, отделив сказанное от говорящего и сделав возможным концептуальный дискурс. Этот исторический поворотный пункт был подготовлен тремя тысячелетиями эволюции устной традиции и неалфавитных форм коммуникации. Греческое общество достигло нового состояния мышления, “алфавитного мышления”, вызвавшего в человеческой коммуникации качественные изменения».[8]
Возникновение алфавита, безусловно, приходится на эпоху развитой письменности, поэтому благодаря именно этому открытию развиваются различные виды письменных текстов: граффити, альбумы, наконец, римская протогазета. О чем свидетельствуют эти новые формы коммуникации?
За счет новых форм письменной коммуникации можно было обратиться не только к отдельному адресату, а к массовому. Одной из таких форм можно считать граффити, которые процарапывались гражданами на стенах домов, храмов, портиках и пр. Такие надписи содержали самую разнообразную информацию: мнения, призывы, заявления о себе, саморекламу, соображения по поводу тех или иных событий и т. д. Как правило, все эти сообщения не имели общезначимого характера, хотя и рассчитаны были на массовое прочтение. Главным документальным свидетельством наличия граффити являются, по мнению ученых, надписи, которые были обнаружены археологами и историками культуры на стенах Помпей.[9] Исследователи отмечают, что «граффити представляют собой синкретичные образования, поскольку среди них встречаются как рекламные тексты, несущие профессиональные следы типичных объявлений, так и надписи, которые к объявлению не имеют прямого отношения. Это могут быть лирические раздумья, строфа стихотворения, объяснение в любви. Представляется, что граффити – это форма личностной саморекламы».[10]
Для нас важно определение граффити как одной из форм личностной саморекламы. Почему? В процессе саморекламирования человек пусть и неявно, но решает свои определенные коммуникативные задачи. В саморекламе человек уже не только заявляет о себе, но и предлагает другим людям какие-то услуги. Процарапав на стене личное послание, человек надеялся на ответную реакцию. Такая форма саморекламы приобрела большую популярность, и городские власти, чтобы люди не портили надписями стены домов, вынуждены были выделять для этих целей специальные места. Как правило, это были отдельные участки на городских стенах, на просторных частях домов, которые были покрыты белой краской или известкой. Именно отсюда происходит понятие «альбум» (album), то есть «белый». Вот как исследователи описывают процесс нанесения надписей на эти стены: «В Помпеях с восточной стороны форума высится здание внушительных размеров. В нем располагалась сукновальная мастерская. В надписи сообщалось, что здание возведено на средства вдовы торговца тканями от имени ее и ее сына. Стена этой мастерской, обращенная к форуму, представляла собой несколько разделенных пилястрами участков для письма. Они были выбелены, рядом стоял сосуд с черной краской и орудием для письма. Album обслуживали приставленные для этого дела dealbatores (бук. выбеливатели). Стоило белым участкам полностью покрыться оперативными объявлениями, как прислужники принимались за свои обязанности и начисто выбеленная стена вновь исполняла роль рекламного носителя».[11] Из данного описания видно, что для альбума выбирались дома, располагавшиеся возле самых людных мест; в процессе нанесения надписей участвовали все жители города, что говорит о популярности данного вида информационного обмена. Многоразовое использование одного и того же места с постоянным обновлением надписей свидетельствует о том, что у людей была высокая потребность в получении разнородной информации.
Наряду с граффити и альбумами, выступавшими в качестве носителей личностной информации, в Древнем Риме появились первые протогазеты, в которых давалась уже институциональная информация. К ним исследователи относят два «издания», продолжавшие традиции альбумов: тексты, написанные краской на белой поверхности.
«Первый вариант назывался acta senates (“дела сенатские”). На специально выбеленной территории выводились черной краской последние решения сената. Эта акция была задумана и реализована Юлием Цезарем в 59 г. до н. э., когда он еще был консулом». Вторая газета называлась acta diurni populi romani (“повседневные дела римского народа”) и представляла собой достаточно широкий белый плацдарм, на котором сообщались уже и повседневные события».[12]
О чем говорят выпуски этих двух газет? Во-первых, о том, что наряду с межличностной информацией в древнеримских городах стала на регулярной основе циркулировать институциональная, то есть исходящая от государственной власти; во-вторых, для донесения подобного рода информации уже используются специально отведенные места и специальная технология нанесения надписей; в-третьих, данные протогазеты выпускаются с определенной периодичностью; в-четвертых, в этих «изданиях» основное место занимает общезначимая для всех граждан информация.
В эпоху Античности в греческих городах-полисах возникают предпосылки историографии. Здесь появляются так называемые погодные списки, или эпонимы (списки лиц, именем которых назывался год и по которым велось летосчисление), например списки победителей на Олимпийских играх. Сюда могли включаться и краткие указания о выдающихся событиях, произошедших в соответствующем году, – о солнечных затмениях, землетрясениях, нашествиях врагов и т. п.[13] Как справедливо отмечает В. В. Ученова, этапами формирования исторического сознания являются «все более точная фиксация деяний предков, постепенное очищение знания о них от мифологических примесей».[14] Для зарождающейся в те времена историографии были уже характерны документальная точность в фиксации исторических событий, фактологичность, злободневность. Цицерон, подводя итог развернутому рассуждению о родстве мастерства историка и мастерства красноречия, делает вывод: «Кому же не известно, что первый закон истории – ни под каким видом не допускать лжи; затем – ни в коем случае не бояться правды, не допускать ни тени пристрастия, ни тени злобы».[15] В рамках античной историографии возникают такие жанровые формы, как риторическая биография, политически насыщенные и автобиографические мемуары, путевые записки, посмертные биографии, полемические трактаты – памфлеты, которые, по мнению В. В. Ученовой, стали исходным звеном в самоопределении собственно публицистических и журналистских жанров.
В процессе становления всех этих типов текстов возникает так называемая публицистическая эпистолография, которую уже нельзя отнести ни к служебным документам, ни к межличностной переписке (бытовой, семейной, дружеской). Характеризуя новый тип текстов, В. В. Ученова отмечает, что публицистическая эпистолография по форме представляла личную переписку, но по существу относилась к широкому кругу заинтересованных адресатов, иногда к большим социальным общностям. При этом корреспонденты часто выступали как выразители значительной общественной позиции, политической группы, социальной идеи.[16] В силу того что подобного рода письма были посвящены актуальным проблемам той эпохи, было очень много желающих ознакомиться с ними. Поэтому их тиражированием посредством оперативной переписки занимались писцы-рабы или секретари-вольноотпущенники.
В Средние века (с IV по XV в.) все формы письменности, которые были разработаны в эпоху Античности, не нашли дальнейшего развития. По мнению историков, переход от античных времен в средние знаменовался упадком культуры в целом. Именно в этот период начинается великое переселение народов Европы с насиженных мест под натиском кочевников из Азии. Если в античных городах-полисах число грамотных людей было достаточно велико, то в Средние века таковых было трудно встретить не только в крестьянском социуме, но и среди крупных феодалов и даже королей. Писать и читать умели в основном церковные служители, которые учились грамоте в церковных школах. Несмотря на костры инквизиции, христианская церковь заботилась о сохранении античной образованности. И в этом у ее представителей была прямая нужда, ведь только грамотные церковники могли читать и переписывать Священное Писание, выступать с проповедями, знать наизусть молитвы и т. д. При больших монастырях создавались специальные мастерские по переписыванию религиозных книг. Так возникает и развивается искусство рукописной книги. В отличие от древнегреческих и римских книг, которые представляли собой свитки папирусной бумаги, в Средние века книга приобрела вид сложенных и переплетенных листов. На смену папирусу пришел пергамент, который делался из телячьей или овечьей кожи. В отличие от папирусной бумаги, пергамент был более прочным материалом. Поэтому на нем можно было не только писать с двух сторон, но и сгибать листы, сшивать, переплетать…
Технология создания средневековой книги представляла собой трудоемкий и очень долгий процесс: одни занимались выделкой кожи для пергамента, другие – переписыванием текстов, третьи – нанесением различных украшений и рисунков, четвертые – переплетом, пятые – разработкой определенного шрифта для письма и т. д. Писали гусиными перьями. Изготовленные таким образом фолианты представляли большую ценность. Поэтому их как дорогие подарки дарили друг другу знатные люди и вельможи.
Настоящая революция в книгопечатании свершилась в Европе в XV в. Автором изобретения, навсегда изменившего мир, стал Иоганн Гутенберг, который придумал новый способ нанесения текста с помощью подвижных литер. В чем заключалась гениальность данного изобретения? В своем печатном станке И. Гутенберг учел технические достижения человеческой цивилизации с ее древнейших времен. Например, в Европе печатный оттиск использовался при клеймении домашнего скота. На острове Крит археологами был найден глиняный диск (так называемый критский диск), на который были нанесены знаки с помощью штемпелей-печаток. Печатный оттиск, как утверждает в своих произведениях Геродот, использовал лидийский царь Гигес в VII в. до н. э. при тиснении монет.
В Китае была развита ксилография (печатание с досок). Данная технология сводилась к тому, что на отдельную доску наносились иероглифы, которые потом замазывались краской. Получался единичный печатный пресс, с помощью которого становилось возможным размножать большое количество копий. Технология не получила дальнейшего развития из-за своей трудоемкости и неэффективности, так как каждый раз, чтобы напечатать новый текст, нужно было вырезать иероглифы на подобных досках.
Подвижные литеры, придуманные И. Гутенбергом, оказались более эффективными в книгопечатании, так как их можно было располагать в любых комбинациях и создавать, таким образом, множество вариантов текста. Такой способ печати произвел революцию в деле периодической печати. В истории человечества данный период принято считать второй информационной революцией, в ходе которой были созданы все материально-технические предпосылки появления такой ветви массовой коммуникации, как журналистика. Распространение информации с этого момента станет действительно массовым.
В 1609 г. в Страсбурге и Аугсбурге вышли первые немецкие газеты, которые были выпущены чисто типографским способом. По своему внешнему виду они больше напоминали книги, так как формат каждой страницы равнялся четверти листа. Издание первых газет стало возможным не только благодаря изобретению печатного станка, но также из-за появления дешевой бумаги. Именно на такой некачественной бумаге издавалась еженедельная страсбургская газета «Ведомость» (Relation). По всей видимости, для ее целей другой бумаги и не требовалось, так как вся информация, которая публиковалась на страницах газеты, носила оперативный характер. В дальнейшем на протяжении более трехсот столетий газеты во всем мире будут выходить на дешевой бумаге. С одной стороны, это диктовалось коммерческими соображениями, с другой – быстрое устаревание газетной информации не требовало более дорогих материалов.
Пример первых газет был заразительным. Не прошло и года, как во многих городах Германии, а потом и по всей Европе стали появляться, как грибы после дождя, газеты разных форматов и тематических ориентаций. Первые европейские газеты были коммерческими изданиями. Поначалу они выходили раз в неделю, и только к концу XVII в. появились ежедневные газеты.
Характерной особенностью первых европейских изданий была периодичность выхода, что позволяло поставить распространение информации на регулярный поток. Именно отсюда и происходит понятие «периодические издания». Их выпуском занимались уже не только профессиональные издатели и типографы, но и журналисты, которые ежедневно снабжали газеты актуальной оперативной информацией. У этих изданий появляется и своя аудитория. Массовая коммуникация, таким образом, постепенно превращается в отлаженный механизм взаимообмена информационными потоками.
Столь бурное развитие массовой периодики в Европе объясняется не только развитием технологий, то есть изобретением печатного станка и дешевой бумаги, но и социально-экономическими причинами. И прежде всего зарождающимся капитализмом, активизацией торговых отношений между государствами, наконец, общественной потребностью в получении оперативной информации, с помощью которой можно было бы ориентироваться в быстро меняющейся действительности.
Подобного рода процессы повлияли и на появление первых изданий в России. Глобальные преобразования, которые наметил в XVIII в. Петр I, непосредственно коснулись и сферы образования. Благодаря петровской просветительской программе в России стали открываться различные образовательные учреждения, была создана Академия наук, церковно-славянская азбука была заменена в 1708 г. на «гражданский» шрифт, а 15 декабря 1702 г. Петр I подписал указ об издании «Ведомостей». 16 декабря данный указ был напечатан, а на следующий день вышел первый номер газеты. Так зародилась печать в России.
Возникновение и развитие тех или иных научных дисциплин всегда обусловлено потребностью в обобщении опыта и практики в какой-либо области явлений действительности и знаний. Так произошло и со становлением теории журналистики и теории коммуникации. Объектом их познания стало изучение информационных процессов, зародившихся на заре человеческой цивилизации, когда посредством устного и письменного слова стала передаваться не только межличностная, но и массовая информация. С изобретением технических средств тиражирования и распространения информации, таких как печать, радио, телевидение, компьютерные технологии и Интернет, возникают и соответствующие понятия – «журналистика», «массовая коммуникация», «массмедиа», «СМИ», «СМК», с помощью которых стало возможным обозначение и объяснение целого ряда явлений, относящихся к производству, тиражированию и распространению массовой информации. В середине прошлого столетия появляются и формируются науки, объектом и предметом изучения которых стали эти массово-информационные процессы. У нас в стране такую науку принято называть теорией журналистики, на Западе – теорией коммуникации. Развиваясь на основе разных теоретико-методологических подходов, на сегодняшний день теория журналистики и теория коммуникации представляют две совершенно самостоятельные научные дисциплины, которые в одних вопросах находятся в строгой оппозиции, в других пытаются замещать друг друга, в третьих – взаимодействуют. Анализу этих взаимосвязей и будет посвящен настоящий раздел.
На Западе возникновение и сравнительно быстрый процесс институционализации коммуникативных наук были вызваны, по мнению О. Л. Гнатюк, объективными факторами и закономерностями, происходящими в современных средствах связи, новых информационных и коммуникационных технологиях, массмедиа, рекламе. При этом она пишет, что «история коммуникаций – это развитие их средств, то есть каналов передачи информации, материальных носителей сообщений, закодированных в символически-знаковой форме. Это развитие исторических форм общения, формирующих человека как существо коммуникационное».[17] По утверждению профессора Университета Колорадо Роберта Томаса Крейга, на современное состояние теории коммуникации повлияли семь основных традиций, имеющих истоки в философии, социологии, лингвистике, кибернетике, антропологии, культурологии, психологии, логике:
1) риторическая: коммуникация рассматривается как практическое искусство ведения беседы (используемая терминология: искусство, метод, аудитория, общепринятое представление, логика, аргументация);
2) семиотическая: коммуникация рассматривается как межсубъектное взаимодействие, опосредованное знаками (терминология: знак, символ, значение, детонация, коннотация, референт, код, язык);
3) феноменологическая: коммуникация рассматривается как проживание иного опыта, диалог (терминология: опыт, «Я» и «Другой», диалог, подлинность, поддержка, открытость);
4) кибернетическая: коммуникация рассматривается как процесс обработки информации (терминология: источник, получатель, сигнал, информация, шум, обратная связь, избыточность, сеть, функция);
5) социопсихологическая: коммуникация понимается как экспрессия, взаимодействие и влияние (терминология: поведение, переменная, эффект, идеология, диалектика, подавление, сопротивление, эмансипация, личность, эмоции, чувства, восприятие, познание, установка, взаимодействие);
6) социокультурная: коммуникация понимается как производство и воспроизводство социального порядка (терминология: общество, структура, практика, ритуал, правило, социализация, культура, идентичность, совместная деятельность);
7) критическая: коммуникация понимается как дискурсивная рефлексия, гегемония идеологии, как систематически искажаемая речевая ситуация (терминология: идеология, подавление, рост сознания, сопротивление и др.).[18]
Можем ли мы утверждать, что данные традиции повлияли и на становление теории журналистики? Да, но с определенными историческими оговорками.
Истоки формирования журналистики как общественного явления мы видим в публицистике, которая стала формироваться на ранних стадиях культуры, когда умелое владение публичным словом стало выступать универсальным средством не только социального общения, но и управления. Действительно, именно в Античную эпоху появляются риторические школы, где людей специально обучают красноречию, или риторике, то есть навыку, подчас и виртуозному, облекать мысли в слова. Странствующих любителей мудрости и учителей красноречия называли софистами – они давали платные уроки. Но уже в те времена софистов критиковали за их предпочтение внешней привлекательности речи глубине мысли, за увлечения словесными изысками в ущерб поиску истины. Поэтому риторам-софистам противостояли ораторы. В их качестве выступали различные общественные деятели – Антифонт, Андокид, Лисий, Исократ, Исей, Ликург, Демосфен, Гиперид, Динарх, Эсхин и др. Их красноречие было орудием политики. Неслучайно именно ораторское искусство и стало основой зарождения публицистики не только как специфического рода словесного творчества, но и вида общественно-политической деятельности.
Даже столь краткий исторический экскурс позволяет увидеть, что хотя коммуникация и журналистика имеют общие истоки, они уже на начальных стадиях формирования расходятся как два самостоятельных русла. Если риторическая традиция коммуникации рассматривается как практическое искусство беседы, то публицистическая – как непосредственное участие в общественных дискуссиях с целью воздействия на общественное мнение. Противопоставление «оратор – ритор» было характерно уже для Античности. При этом под первым понимался государственный или общественный деятель, владеющий красноречием как средством политической борьбы, под вторым – знаток теории красноречия, правил речевого мастерства, который не стремился вступать в реальные политические споры и дискуссии. В этом была принципиальная разница между представителями этих первых коммуникативных профессий, противостояние между которыми прошло через всю духовную жизнь Античности. Здесь достаточно, к примеру, вспомнить полемику Платона с софистами, где он недвусмысленно говорит о том, что умелое владение словом еще не приближает к постижению истины, что красноречие – еще не показатель мудрости. Или же развернутую речь Исократа «Против софистов», где он прямо заявляет: «Речи не могут быть составленными хорошо, если они не соответствуют обстоятельствам, не приспособлены к теме и не отличаются новизною».[19]
По мнению В. В. Ученовой, «политическая содержательность античного красноречия, его актуальность, ориентация на практическую действенность высказанных предложений, их открытость создают обширную сферу общности политического устного слова и публицистики».[20] Поэтому у данного исследователи были все основания говорить об античном политическом красноречии как прообразе публицистики и журналистики.[21] Отметим и другое: ораторы той эпохи не были безличными коммуникаторами, они были яркими общественными и государственными фигурами, которые принимали самое активное участие во всех политических делах античных городов-полисов. Например, наиболее проникновенные политические речи Демосфена были связаны с борьбой против македонского завоевания афинского полиса, а ораторское искусство Цицерона было направлено на подавление антигосударственного заговора Катилины в 63 г. до н. э. и противостояние окончательному распаду республики после падения диктатуры Цезаря в 44 г. до н. э.
Если обратиться к современности, то античная традиция противостояния риторов и ораторов наблюдается и в наши дни между коммуникаторами и журналистами. Коммуникатор – лицо, составляющее некие безличные тексты и распространяющее их по различным каналам СМИ. Коммуникатор может отлично владеть искусством письменной или устной речи, умело выстраивать аргументацию, владеть даже различными методами воздействия на массовую аудиторию, но при этом его авторство всегда скрыто от аудитории. Именно в этом качестве выступают рекламисты и PR-специалисты. Предшественниками этих профессий, по всей видимости, были античные глашатаи, которые каждодневно зычными голосами декламировали на городских площадях или рынках цены на те или иные товары либо зачитывали различные указы цезаря и сената. Предшественниками журналистской профессии можно с полным правом считать античных ораторов, которые открыто выступали перед аудиторией, не скрывая ни своих политических пристрастий, ни идеологических позиций, ни авторства своих речей, за что многие из них, например Цицерон, поплатились жизнями. Профессиональную близость деятельности политического оратора и журналиста В. В. Ученова видела в политической актуальности и практической действенности их речей, в их ориентации на оперативный общественный резонанс.[22] Следование именно этим историческим традициям мы видим и в современной журналистике. Журналисты могут открыто и публично отстаивать свою идеологическую позицию, оппонировать действующей власти, участвовать в общественных обсуждениях и дискуссиях по поводу политических и экономических реформ, предоставлять аудитории достоверную информацию об истинном положении дел в той или иной сфере жизни. Как и в античные времена, журналистика находится на служении общественным интересам, а не отдельным хозяевам или корпорациям, информационным обслуживанием которых занимаются рекламисты и PR-специалисты.
Как видим, истоки теории публицистики и журналистики берут начало не в риторической традиции, а в большей мере в ораторском искусстве, историографии и публицистической эпистолографии. И несмотря на то, что все виды «словесного мастерства на протяжении античности осознавались как ответвления единого риторического “ведомства”»,[23] они, конечно, имели разную природу и сущность. Об этом нельзя забывать, потому что данные исторические предпосылки имели разное влияние на развитие таких научных дисциплин, как журналистика и коммуникация.
Шесть традиций, на основе которых развивалась теория коммуникации, указывают на междисциплинарный характер данной научной дисциплины. Возникнув на Западе в середине XX в., она развивалась на стыке философии, социологии, психологии, политологии, лингвистики, культурологии и других, даже технических, наук. По всей видимости, смысловое ядро этой науки формировалось за счет синтеза социогуманитарных и технических наук, что и дало основания зарубежным, а затем и отечественным ученым к основным содержательным сегментам теории коммуникации отнести следующие: 1) общую теорию сообщений; 2) теорию интерпретации и рождения значений; 3) интеракционистскую динамику межличностных взаимодействий; 4) институциональную и социально-коммуникативную динамику социальных взаимодействий.[24]
Сторонники этих подходов, по мнению С. Г. Корконосенко, нарекают теорию социальной коммуникации метатеорией системы социально-коммуникационных наук, а затем включают в ее состав все дисциплины, занятые, на их взгляд, «движением смыслов в социальном пространстве и времени».[25] При этом препятствие видится в том, что избранные в качестве «подведомственных» дисциплин (педагогика, герменевтика, библиотековедение, искусствознание и др.) «не признают себя социально-коммуникационными науками».[26] Согласно такой логике, журналистика в теории коммуникации как раз и относится к частным коммуникационным дисциплинам, как и реклама, и связи с общественностью.
Есть и другая точка зрения. Считается, что коммуникативистика, выросшая на базе журналистики, превосходит ее в научном познании информационных процессов, поскольку свои теоретические концепции и методы развивает в ритме с новейшими достижениями технической революции.[27] Мы представили крайние точки зрения на существующую проблему. Попробуем разобраться в этом непростом теоретическом вопросе.
Теория журналистики не может выступать в качестве «подведомственной» дисциплины социально-коммуникативных наук лишь на том основании, что одной из ее сущностных сторон является коммуникативная составляющая. Объектом и предметом изучения теории журналистики выступает вся совокупность характеристик журналистики как общественного явления. И в данном случае исследователей может интересовать не только ее коммуникативная, но и онтологическая, и гносеологическая, и деонтологическая, и аксиологическая, и культурологическая, и наконец, антропологическая сущность.
Серьезную ошибку, на наш взгляд, допускают ученые и тогда, когда отождествляют журналистику со средствами распространения информации. Да, конечно, научно-техническая революция оказала значительное влияние на развитие самой журналистики, но она тем не менее не ограничивается ни СМИ, ни СМК. Как всякое духовное образование, она, конечно, не может существовать без материального носителя, но круг вопросов, решаемых в рамках журналистской науки, выходит далеко за пределы технических аспектов тиражирования и движения информации. Здесь и проблемы общественной миссии журналистики, и характер ее взаимодействия с различными социальными системами, и ее роль в развитии демократических и гражданских институтов и в исполнении различных общественных функций и т. д.
Сопоставим теперь объектно-предметные области этих двух теорий, чтобы яснее представить их особенности и зоны пересечения. Но для начала определим, что в науке понимают под объектом и предметом. Объект (позднелат. objectum – предмет, от лат. objicio – бросаю вперед, противопоставляю) – то, что противостоит субъекту в его предметно-практической и познавательной деятельности. Объект не просто тождествен объективной реальности, а выступает как такая ее часть, которая находится во взаимодействии с субъектом.[28] Значит, под объектом следует понимать ту часть объективной реальности, обладающую очевидными границами и относительной автономией, на которую направлен познавательный интерес исследователя. Журналистика и коммуникация относятся к сложным объектам исследования, поэтому их изучение предпринимается на междисциплинарном уровне с использованием не только общенаучных методов, но и специальных наук.
Большинство зарубежных и отечественных исследователей объектом теории коммуникации определяют социальную коммуникацию, или human communication, которая в широком смысле понимается как «осознанный или неосознанный, с намерением или без намерения процесс, в котором чувства или идеи выражаются в вербальных или невербальных сообщениях на внутриличностном, межличностном и общественном (социальном) уровнях».[29] По мнению О. Л. Гнатюк, в этой предельно широкой дефиниции социальной коммуникации содержатся четыре момента: 1) сознательность; 2) наличие цели, целевая определенность (намеренность, или интенциональность) коммуникации; 3) ее форма (вербальные, то есть опосредованные словом, и невербальные, то есть без слов, коммуникации); 4) ее уровень (коммуникация с самим собой, между двумя индивидами, в больших и малых группах или направленная на массовую рассредоточенную аудиторию).[30]
Данное понятие также имеет латинскую этимологию (communico – делаю общим, связываю, общаюсь). В английском языке категория «communication» определяется в трех базовых значениях: а) человеческое общение, контакты, связи между людьми; б) связь, осуществляемая посредством технических устройств, средства сообщения; в) сам процесс передачи информации.[31]
Как видим, в этих определениях нет и намека на журналистику. Акцент делается на контакты и связи, которые возникают в процессе человеческого общения, которые могут иметь как межличностный, так и опосредованный характер. При этом, как отмечает Д. П. Гавра, в исходном своем значении термин «коммуникация» релевантен таким более общим категориям, как «движение», «взаимодействие», «связь», и обозначает те процессы в природе и обществе, которые связаны с обеспечением совместного и зависимого в каком-либо смысле друг от друга существования.[32] Итак, к базовым категориям отнесены такие понятия, как «взаимодействие», «движение», «связь», посредством которых определяются специфические черты самой социальной коммуникации как особого вида взаимодействия некоторых объектов, реализуемых посредством движения между ними определенных субстанций.[33] Но данного типа взаимодействие и движение возможны только при наличии как минимум двух субъектов. Без них коммуникация по своей сути невозможна. Именно поэтому «коммуникацией может считаться взаимодействие, в котором участвуют объекты, принадлежащие к миру живой природы, чье существование реализуется как поведение».[34] Значит, сама по себе коммуникация как явление дискретна, она то возникает, то исчезает, исходя из сознательной воли тех живых существ, которые способны воспринимать, хранить и преобразовывать информацию, используя ее с целью самосохранения и приспособления к условиям существования, а также преобразования действительности (на уровне человека).[35]
Второй фундаментальный вопрос, определяющий сущность теории коммуникации, как отмечает Д. П. Гавра, – это «вопрос о движущейся субстанции, обеспечивающей совместное существование и взаимодействие объектов».[36] Субстанцию, движущуюся от одного субъекта коммуникации к другому в ходе коммуникационного взаимодействия, исследователь называет коммуникационной субстанцией. При этом он выделяет субстанции, имеющие материальную, идеальную и комплексную идеально-материальную природу. Например, главной особенностью идеальной субстанции является, по мнению Д. П. Гавры, информационная наполненность, связанная с наличием в ней особого смысла, значимого для субъекта (субъектов) коммуникации.[37]
Исходя из сущностных характеристик коммуникации, мы действительно можем отнести данное явление к таким всеобщим феноменам, как время и пространство. И оно действительно может выступать объектом изучения соответствующей теории, но только в рамках тех границ, где оно возникает и существует, то есть при взаимодействии между различными субъектами коммуникации в процессе обмена информацией. При этом отметим, что эти контакты могут иметь как межличностный, так и опосредованный характер. На уровне массовой коммуникации в качестве объекта будут выступать каналы распространения информации, благодаря которым и становится возможным движение смыслов в пространстве и времени, осуществление связи между людьми, контакты, общение и т. д. Здесь мы полностью согласимся с мнением ученых в области коммуникации. Но проблемы у них начинаются тогда, когда они пытаются сравнить объекты теории журналистики (среди них можно обозначить социальные, филологические, исторические, социологические и др.) и теории коммуникации. При этом некоторые авторы прямо заявляют: «В целом объект теории коммуникации шире объекта теории журналистики: теория коммуникации специально изучает не только особенности и различные виды массовой коммуникации, но и такие уровни социальной коммуникации, как аутокоммуникация, межличностные коммуникации, коммуникации в группах, а также различные виды невербальной коммуникации (кинесику, такесику, проксемику, густику и др.)».[38]
На наш взгляд, это в принципе некорректно поставленный вопрос. Почему? Если объектом теории коммуникации является коммуникация, то объектом теории журналистики, что естественно предположить, – журналистика. Согласимся, что это два совершенно разных социальных явления, но почему-то берется лишь одна сторона сходства их объектных областей (коммуникативная) и на этой основе делается вывод об их взаимозависимости по принципу «шире – уже». Журналистика не только участвует в коммуникационном процессе, но является и самостоятельной областью деятельности, и социальным институтом, и особой сферой духовного производства. Ее объектная область не только двойственна по природе (суть этой двойственности – в синтезе институциональных и субстанциональных начал журналистики), но и многокомпонентна. На макроуровне в нее входят СМИ, на мезоуровне – медийные предприятия, на микроуровне – журналисты. Неслучайно в последнее время ученые стали определять теорию журналистики как «взятую в единстве ее субстанциональных, институциональных, структурно-функциональных, содержательно-гносеологических, ценностно-смысловых и морфологических характеристик».[39] О чем это говорит? Во-первых, о том, что мы имеем дело с системным явлением; во-вторых, о многосоставности объекта теории журналистики, который при всем желании не может быть сведен к одной-единственной коммуникативной составляющей; в-третьих, о двойственной сущности данного объекта изучения. Поэтому все попытки включения одной объектной области в другую венчаются неудачей. А если подобное происходит, то сам общественный феномен, над которым производятся подобного рода теоретические манипуляции, теряет свои сущностные характеристики. Поэтому, по всей видимости, ни литературу, ни искусство, ни журналистику невозможно включить в объектную область теории коммуникации, поскольку по своей сути они есть не столько порождение коммуникационных процессов, сколько духовная потребность людей в самовыражении, самопознании, саморазвитии, а уже на этой основе – во взаимосвязи и взаимодействии с себе подобными.
Предмет представляет собой категорию, обозначающую некоторую целостность, выделенную из мира объектов в процессе человеческой деятельности и познания. Один и тот же объект может быть предметом различных видов исследования. В общегносеологическом плане противопоставление предмета и объекта является относительным. Основное структурное отличие предмета от объекта заключается в том, что в предмет входят лишь главные, наиболее существенные (с точки зрения данного исследования) свойства и признаки.[40] Специфика предмета любой науки раскрывается, по мнению О. Л. Гнатюк, в ее понятийно-категориальном аппарате, в методологии исследования, в соотношении с науками, имеющими тот же сложный и многогранный объект исследования, в функциях и связи с практикой. Таким образом, развернутая «схема» предмета, по ее утверждению, представляет собой его структуру (понятийно-категориальный аппарат, методологию исследования и закономерности развития объекта); соотношение с другими науками; функции (наблюдаемые последствия, роль для общества в целом, для обучающихся и для других более частных дисциплин); взаимосвязи с практикой, которая всегда обогащает теорию.[41]
Именно на основе данной схемы многими разработчиками теории коммуникации определяется ее предмет. Для нас важна демонстрация этих положений, чтобы указать не только на разнородность предметных полей двух анализируемых дисциплин, но и на зоны их пересечения, которые в той или степени помогают лучше понять изучаемые нами общественные феномены.
По мнению Д. П. Гавры, «предметом теории коммуникации будут выступать психологические, социальные (в широком понимании), семиотические и сопряженные с ними явления, процессы и отношения, возникающие в ходе и в результате общения (обмена информацией/смыслами) между людьми и их общностями и реализуемые в ходе совместного создания, воспроизведения и преобразования социальных реальностей при помощи знаковых средств».[42] В более детальном плане к предметной области теории коммуникации, по мнению ученого, относятся содержательные сегменты, ставящие своей задачей поиск ответов на следующие вопросы.
Общая теория сообщений отвечает на вопросы: «Как создается то, что мы пишем, говорим другим?», «Как перемещаются сообщения?», «Какие духовные проблемы включены в человеческое взаимодействие?»
В журналистской интерпретации это означало бы общую теорию жанров (газетных, радийных, телевизионных и мультимедийных), в которых рассматриваются не только творческие аспекты медийных произведений, но и технологические. На наш взгляд, сама формулировка «общая теория сообщений» подразумевает создание информационного типа материалов. Но в журналистике создаются и аналитические, и художественно-публицистические произведения, которые вряд ли можно было бы отнести к разряду сообщений. Уже хотя бы потому, что по своему познавательному ресурсу (по содержанию) подобного рода материалы намного глубже и основательнее. Поэтому вся теория журналистских жанров вряд ли могла бы уместиться в общую теорию сообщений. Когда ученый ставит вопрос: «Как перемещаются сообщения?», он, видимо, имеет в виду систему тиражирования и распространения информации по различным каналам СМИ и СМК. По нашему мнению, данный вопрос носит сугубо технический характер и находится в большей степени в компетенции не теории коммуникации, а соответствующих институтов: Министерства связи, телекоммуникационных компаний, издателей и распространителей. Другое дело – поиски ответов, какие духовные проблемы включены в человеческие взаимодействия. Но и этот вопрос требует уточнения. По каналам СМИ распространяются не только журналистские, но и публицистические, и художественные, и искусствоведческие произведения, в которых затрагиваются различные духовные проблемы общества. Как видим, общая теория сообщений лишь по каким-то признакам может сходиться с системой журналистских жанров, представляя только определенный срез информационных публикаций.
К предметной области теории коммуникации отнесена и теория интерпретации рождения значений. В рамках данного научного направления, считает Д. П. Гавра, можно получить ответы на следующие вопросы: «Как образуются значения?», «Как люди понимают сообщения?», «Как возникают значения во взаимодействии?» Нельзя сказать, что подобного рода проблематика не изучается в теории журналистики. Эти вопросы исследуются на стыке таких научных дисциплин, как лингвистика, герменевтика и, конечно, коммуникативистика. В данном случае предметные поля двух научных дисциплин могут пересекаться, взаимодополняться и взаимообогащаться.
В качестве следующей предметной области теории коммуникации Д. П. Гавра называет интеракционную динамику межличностных взаимодействий, затрагивающую отношения и взаимозависимость коммуникаторов: объединение и создание дискурса и значений, производство и восприятие сообщений.
В журналистике нас больше будут интересовать не только межличностные, но и межгрупповые, межнациональные, международные взаимодействия, в которых участвуют представители нашей профессии. И не только в роли неких безликих коммуникаторов, а в качестве вполне узнаваемых авторов и публицистов, комментаторов и спецкоров, обозревателей и расследователей. При этом отметим, что подобного рода интеракция всегда носит со стороны журналистов ярко выраженный публичный характер, будучи нацеленной на создание определенного общественного резонанса (эффекта). Именно отсюда в теории журналистики происходит понятие «эффективность журналистского выступления». Кроме этого, сфера влияния журналистики касается не только производства и восприятия сообщений либо отношений и взаимозависимости коммуникаторов, но и языка написания материалов, их декодируемости массовой аудиторией, обратной связи с читателями, слушателями и зрителями и многого другого. В данном случае теория журналистики может во многом обогатить теорию коммуникации в плане выявления закономерностей духовного производства не только различного рода дискурсов и значений, но и смыслов. Ведь именно создание смыслопорождающих текстов является одной из сверхзадач журналистики.
Еще одна предметная область теории коммуникации обозначена как институциональная и социально-коммуникативная динамика социальных взаимодействий. Эта предметная область затрагивает вопросы:
1) распределения власти и ресурсов в обществе и проблемы коммуникации;
2) коммуникативных форм и способов производства культуры;
3) интеракции между сегментами общества.[43]
Действительно, коммуникация как общественный феномен выступает средством обеспечения социально-коммуникативных взаимодействий между различными социальными институтами. Журналистика же в этом случае рассматривается не как средство, а как вполне самостоятельный и самодостаточный социальный институт. Поэтому она вполне может использовать такие коммуникативные формы и способы производства культуры, как речь, письменный текст, изображение, звук и т. д. Журналистика как четвертая власть может реально участвовать в распределении власти и информационных ресурсов в обществе, осуществлять интеракцию между различными его сегментами. Поэтому в этом случае ее предметной стороной выступают прежде всего институциональные характеристики, а не коммуникативные.
А если коммуникацию нельзя отнести к институциональным образованиям, то как в этом случае в качестве ее предметных областей изучения можно обозначать общую теорию сообщений? Ведь сама по себе коммуникация ничего не создает и не производит. Коммуникация – лишь средство передачи информации, лишь форма движения различных содержательных сегментов, производимых не только отдельными людьми, но и социальными институтами. И в этом смысле мы можем согласиться с Д. П. Гаврой, утверждающим, что к предметным областям данной науки можно отнести теорию интерпретации и рождения значения, итеракционную динамику межличностных взаимодействий, институциональную и социально-коммуникативную динамику социальных взаимодействий, каждая из которых по-своему может быть полезна теории журналистики, поскольку ее предметом являются институциональные и субстанциональные характеристики.
Таким образом, рассмотрев объектные и предметные области двух научных дисциплин, мы можем сказать, что они имеют разное содержательное наполнение. Эти две теории формировались на разных методологических базах, отсюда и разность подходов в определении их статуса. Мы не можем рассматривать теорию журналистики как частную дисциплину теории коммуникации, так как феномен журналистики невозможно объяснить исходя только из ее коммуникативной составляющей. Природе журналистики присуще и творческое начало.