Тишина, наступившая после бегства, была хуже любых звуков. Она была густой, тяжелой, как свинец, залитым в уши. Она была звуком насыщения. Лес поел, и теперь он переваривал их страх, и в этой пищеварительной тишине было нечто унизительное. Они сидели на влажной земле у подножия черной ели, и не было сил даже подняться. Воздух, все еще сладковато-прелый, казался теперь густым, как сироп, и им было трудно дышать.
Алексей первым нарушил молчание. Его голос прозвучал хрипло и неестественно громко в этой гнетущей тишине.
– Вставать. Мы не можем здесь оставаться.
Он посмотрел на остальных. Лиза, бледная, с огромными глазами, смотрела на тот самый череп в овраге, не в силах отвести взгляд. Марина обнимала ее, но ее собственные руки дрожали. Дмитрий сидел, сгорбившись, уткнувшись лбом в колени, его плечи были напряжены. Сергей же, наоборот, сидел с выпрямленной спиной, его взгляд блуждал по стволам деревьев с болезненным, почти восторженным интересом.
– Он рациональный, – прошептал Сергей, и его губы растянулись в безрадостной улыбке. – Целенаправленный. Он не просто пугает. Он диагностирует. Находит самую больную точку и давит на нее. Эффективно. Чертовски эффективно.
– Замолчи, – простонал Дмитрий, не поднимая головы. – Ради всего святого, замолчи.
– Почему? – Сергей повернулся к нему, и в его глазах горел тот самый огонек, что пугал Лизу. – Понимание механизма – первый шаг к противодействию. Он питается страхом. Значит, нельзя бояться.
– Легко сказать, – с трудом выдавила Марина. – Ты слышал… тот плач?
– Слышал, – лицо Сергея на мгновение дрогнуло. – И я видел отца. Но это иллюзия, Марина. Фантом, созданный из наших же воспоминаний. Как фильм ужасов, где ты сам и режиссер, и главный герой. Нужно просто… отключить экран.
«Отключить экран». Слова повисли в воздухе, такие же бесполезные, как попытка заткнуть уши от грома. Алексей с силой потянул себя за ремень рюкзака и поднялся. Ноги были ватными.
– Сергей прав в одном, – сказал он, стараясь вложить в голос командирские нотки, которые всегда выручали его в походах. – Поддаемся панике – мы обречены. Держимся вместе, сохраняем рассудок – есть шанс. Встаем. Проверяем снаряжение. Пьем воду.
Они выполняли его команды механически, как андроиды. Движения были замедленными, лишенными энергии. Лиза, поднимаясь, чуть не упала – ее нога наткнулась на что-то твердое, полускрытое в папоротниках. Она отшвырнула его носком ботинка. На землю покатилась почерневшая от времени жестяная кружка с отбитой эмалью. Еще одна весточка от предыдущих гостей. От тех, чьи коши теперь украшали лес.
Алексей снова достал компас. Стрелка, бешено вращавшаяся прежде, теперь замерла. Но она указывала не на север, а на огромный, раздвоенный на вершине камень, покрытый мхом, который стоял метрах в двадцати от них.
– Вот и наш новый север, – мрачно пошутил Алексей. – Идем на юг. Прочь от этого места.
Они двинулись в путь, но уже не бегом, а медленно, осторожно, словно боялись разбудить спящего зверя. Лес вокруг изменился. Если вчера он был молчаливым и равнодушным, то теперь он казался… внимательным. Деревья стояли теснее, их ветви сплетались так густо, что дневной свет едва пробивался сквозь эту живую крышу, погружая все в зеленоватый, подводный полумрак. Воздух стал еще тяжелее, насыщенный запахом гниющих грибов и влажной глины.
Шли они, может быть, час, а может быть, три – время здесь, казалось, текло иначе, то растягиваясь, то сжимаясь. Солнца не было видно, лишь это вечное зеленое марево над головой. Они молчали, прислушиваясь. Но прислушивались они не к звукам леса, а к звукам внутри себя – к стуку собственных сердец, к прерывистому дыханию.
Именно поэтому шепот они услышали не сразу.
Сначала это было похоже на шелест листьев от несуществующего ветерка. Потом – на отдаленный ручей. Но постепенно, очень постепенно, шепот набрал силу. Он был множественным. Десятки, сотни тихих, безличных голосов, сливающихся в единый поток. Нельзя было разобрать слов, но общий смысл был ясен – это был шепот осуждения, насмешки, страха. Он шел отовсюду – из-за стволов, сверху, из-под земли. Он проникал в уши, в мозг, в кости.
…не выберетесь никогда…
…оставьте его, он слабый…
…она уже почти сломана…
…посмотрите на него, он трус…
…здесь ваша могила…
– Слышите? – снова, уже как эхо, прошептала Лиза. Ее глаза были полы слез.
Все кивнули. Дмитрий сжал кулаки, его лицо исказилось гримасой ярости и беспомощности.
– Это не настоящие голоса, – сквозь зубы проговорил Алексей, больше убеждая себя. – Игнорируйте. Не слушайте.
Но как не слушать то, что звучит у тебя в голове? Шепот был коварен. Он не кричал, не пугал открыто. Он нашептывал. Он вкрадывался, как червь, в самые потаенные мысли, в те сомнения, которые они сами в себе боялись признаться.
…ты ее не спас, Алексей… никогда никого не спасал…
…он смеется за твоей спиной, Дмитрий, все они смеются…
…мама, ты же слышишь, он зовет, а ты его бросила…
…девочка, ты никому не нужна, все только притворяются…
…смотри, как они боятся, Сергей, это же так прекрасно…
Марина закрыла уши ладонями, но шепот не становился тише. Он звучал изнутри. Она видела, как Дмитрий, идя впереди, вздрагивал от каких-то своих, особых слов. Видела, как Лиза все крепче сжимала ее руку, и по дрожи в ее пальцах понимала – дочке шепчут что-то ужасное.
– Хватит! – внезапно рявкнул Дмитрий, оборачиваясь к лесу. Его лицо побагровело. – Заткнитесь! Все! Я не неудачник! Слышите?!
Но шепот лишь усилился, в нем зазвучали нотки злорадства.
…вот он, срывается…
…покажи им, кто ты на самом деле…
…слабак…
Дмитрий зарычал, с силой швырнул свою треккинговую палку в ближайшее дерево. Палка со стуком отскочила и упала в папоротник. Лес поглотил и этот звук.
– Дмитрий, возьми себя в руки! – прикрикнул на него Алексей. – Ты играешь по его правилам!
– А какие еще правила?! – заорал в ответ Дмитрий. Его глаза налились кровью. – Сидеть и слушать, как этот… этот лес называет меня мусором?! Я не мусор! Я построил бизнес с нуля! Я обеспечил семью!
…а теперь ты здесь… один… и тебя бросят… как балласт… – нашептывали голоса, и Дмитрий снова сжал голову руками.
Алексей понял, что они на грани. Шепот раскалывал их изнутри, превращая в кучку напуганных, озлобленных индивидуумов, готовых бросить друг друга. Он видел, как Марина смотрит на него с мольбой, видел ужас в глазах Лизы. И видел странное, аналитическое выражение на лице Сергея, который, казалось, изучал этот эффект на себе, как подопытный кролик.
– Стой! – скомандовал Алексей. Все замерли. – Мы идем дальше. Но теперь – с песней.
Они уставились на него как на сумасшедшего.
– Песней? – переспросила Лиза.
– Да. Любой. Все вместе. «Прекрасное далёко», «Глобус», что угодно! Громко! Чтобы заглушить эту… эту помойку в головах!
Он первый, срывающимся голосом, затянул: «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко…»
Сначала никто не присоединился. Они смотрели на него с немым недоумением. Шепот продолжал свое, насмешливый и настойчивый. Но потом Марина, глядя в его отчаянные глаза, тихо подхватила. Потом Лиза. Их голоса были слабыми, фальшивыми, но они звучали. Сергей, с ироничной усмешкой, тоже начал напевать. Дмитрий молчал, но он перестал сжимать голову и просто шел, уставившись в землю.
Это был самый нелепый и в то же время самый жуткий хор в мире. Пять испуганных людей, бредущих сквозь чащу, орущих старую советскую песню, пытаясь заглушить шепот разумного леса. Но это сработало. Не полностью – шепот пробивался сквозь их пение, как холодный сквозняк сквозь щель, но он отступал на второй план. У них появилась общая цель, пусть и абсурдная. Они снова стали группой.
Они пели, пока горло не стало срываться на хрип. Когда они замолчали, отдышавшись, они поняли, что шепот почти стих. Он не исчез, а превратился в едва слышный гул на заднем плане, как шум в раковине, приложенной к уху.
– Видите? – хрипло сказал Алексей. – Он не всесилен. Ему нужно наше внимание. Наша вера в этот бред.
Они шли еще некоторое время, и лес снова начал меняться. Деревья стали реже, и между ними появились странные поляны, усеянные яркими, почти неоновыми цветами невиданных форм. Их лепестки переливались ядовито-синим, кислотно-желтым, кроваво-красным. Воздух здесь пах не гнилью, а тяжелым, дурманящим ароматом, похожим на смесь жасмина и падали.
– Не вдыхать глубоко, – предупредил Сергей. – Скорее всего, галлюциногены. Еще один способ доставки контента.
Они обошли поляну по краю, стараясь не смотреть на гипнотизирующее мерцание цветов. И вот тогда они вышли к ручью.
Он был нешироким, с водой темной, почти черной, но на удивление прозрачной. Она бесшумно струилась по гладким, отполированным временем камням. На противоположном берегу стояла старая, полуразвалившаяся избушка. Сруб был темным, почерневшим от влаги, крыша провалилась в нескольких местах, окна зияли пустыми глазницами. Но дым из трубы не шел.
– Цивилизация? – с надеждой прошептала Лиза.
– Сомневаюсь, – покачал головой Сергей. – Скорее, еще одна декорация. Приманка.
Но приманка работала. Мысль о крыше над головой, о хоть каком-то укрытии от этого всевидящего леса была слишком соблазнительной.
– Проверим, – решил Алексей. – Осторожно.
Они перешли ручей по скользким камням. Вода была ледяной. У самой избушки они остановились. Возле порога, прислоненный к стене, стоял истлевший деревянный крест. Без имени, без дат. Еще один могильный знак.
Дверь висела на одной петле. Алексей толкнул ее, и она с скрипом отворилась, вывернувшись внутрь. Запах ударил в нос – пыль, плесень и что-то сладкое, приторное.
Внутри была одна комната. Посередине – грубо сколоченный стол, на нем – застывшая в комке сальная свеча. В углу – нары, застеленные трухой от сгнившего сена. На стене висела пустая рамка от картины, а рядом – клок каких-то пожелтевших бумаг, прибитый гвоздем. Но самое жуткое было в центре комнаты.
На полу, перед столом, сидел скелет. Не разбросанный, а аккуратно сидящий, прислонившийся спиной к столешнице, скрестив костлявые ноги. На его пальцах все еще красовались несколько перстней, а рядом валялась изъеденная ржавчиной сабля в дорогих ножнах. Череп был склонен набок, и в пустых глазницах застыло выражение не ужаса, а… смирения. Как будто он просто сидел и ждал. Ждал конца, который, судя по всему, был небыстрым.
– Боже правый… – выдохнула Марина, крестясь. Лиза вжалась в нее, не в силах оторвать взгляд от костяного стража этого места.
Сергей подошел ближе, не испытывая, казалось, ни страха, ни отвращения.
– Смотрите, – он указал на стену за скелетом. Там, на темном дереве, кто-то выцарапал что-то острым – вероятно, кончиком той самой сабли. Надпись была на старом русском, с ятями, но читаемая: «Сиди тихо. Не шепчи в ответ. Он слышит. Корни слышат. Год 1872 от Рождества Христова».
Все замерли. Более ста лет назад кто-то уже прошел через этот же ужас. И оставил предупреждение. «Не шепчи в ответ». Они опоздали.
– Значит, он не просто слушает наши страхи, – тихо проговорил Алексей. – Он слушает все. Наши мысли? Наши разговоры?
– Возможно, – сказал Сергей. – Возможно, корневая система – это своего рода нейросеть. Она улавливает вибрации, электромагнитные импульсы мозга… Все, что угодно. А эти цветы, этот запах… – он кивнул в сторону двери. – Это усилители. Антенны. Мы в самом эпицентре его восприятия.
Эта мысль была ошеломляющей. Они были не просто жертвами в пасти чудовища. Они были на его языке, и оно ощущало каждый их вздох, каждую мысленную судорогу.
Внезапно Дмитрий, который все это время молча стоял у порога, резко повернулся и вышел наружу.
– Дмитрий! Куда ты? – крикнул ему Алексей.
– Не могу! – донесся снаружи его голос, сдавленный и полный отчаяния. – Не могу я здесь! Эти кости… этот запах… Я не могу!
Он побежал. Не в лес, а вдоль ручья, назад, туда, откуда они пришли.
– Дмитрий, стой! Идиот! – закричал Алексей, бросаясь за ним.
Остальные высыпали наружу. Они видели, как Дмитрий, тяжело дыша, бежит по мшистому берегу. И видели, как земля у него под ногами вдруг ожила.
Корни, толстые, как удавы, черные и скользкие, вырвались из почвы с тихим, влажным шуршанием. Они обвились вокруг его ног, сплетаясь в мгновение ока в крепкую сеть. Дмитрий с криком упал, пытаясь вырваться, но корни уже ползли выше, обвивая его торс, руки.
– Помогите! – закричал он, и в его голосе был чистый, животный ужас.
Алексей и Сергей бросились к нему. Они схватили Дмитрия под мышки, пытаясь выдернуть его из цепких объятий леса. Лиза и Марина стояли в оцепенении, не в силах пошевелиться.
Корни не были сильными, как сталь. Их можно было разорвать, они рвались с сочным, противным хрустом, как перезрелые овощи. Но их было много. На каждый разорванный корень из земли выползали два новых. Они обвивали ноги самих спасателей, тянулись к их рукам.
– Сабля! – закричал Сергей. – Принеси саблю!
Лиза опрометью бросилась в избушку. Ей пришлось переступить через скелет, отшатнувшись от его безмолвного приветствия. Она схватила тяжелую, ржавую саблю. Ножны отвалились, рассыпаясь в труху. Она побежала назад, едва не падая.
Алексей выхватил у нее саблю. Лезвие было зазубренным, тупым, но он с силой, отчаянными рубящими движениями начал разрубать корни. Те издавали визгливый, почти живой звук, когда сталь впивалась в них. Из разрезов сочилась липкая, темная жидкость, пахнущая той самой сладковатой гнилью.
Именно в этот момент шепот вернулся. Но на этот раз он был не множественным, а единым. Глубоким, низким, как гудение самой земли.
…ОСТАВЬТЕ ЕГО… ОН МОЙ…
Голос был настолько реальным, настолько физически ощутимым, что они замерли. Алексей с саблей в руке, Сергей, вырывающий последние корни. Даже Дмитрий перестал биться.
…ОН ДАЛ МНЕ СТОЛЬКО СИЛЫ… СТОЛЬКО ВКУСА… ЕГО СТРАХ… ПИТАТЕЛЕН…
Корни ослабли. Дмитрий, рыча, вырвался из последних петель и отполз на четвереньках, тяжело дыша. Его одежда была в грязи и темных пятнах от сока корней.
…НО ВЫ… ВМЕСТЕ… ВЫ ИНТЕРЕСНЕЕ… ВАША ОБЩАЯ БОЛЬ… ВАША НЕНАВИСТЬ ДРУГ К ДРУГУ… ЭТО… ИЗЫСКАННО…
Голос стих. Корни медленно, нехотя, втянулись обратно в землю, оставив после себя взрытую, черную почву. Шепот не возобновился. Воцарилась та самая, насыщенная тишина.
Они молча, не глядя друг на друга, побрели обратно к избушке. Дмитрий был на грани истерики, его трясло. Они усадили его на землю у стены, дали воды. Он пил жадно, проливая на себя.
Солнце начало клониться к западу. Зеленый полумрак сгущался, превращаясь в синеватые сумерки. Они понимали, что ночь провести в этой избушке, рядом с ее молчаливым стражем, невыносимо. Но и идти дальше в надвигающейся тьме, после всего случившегося, было равносильно самоубийству.