Отступивший было стресс накатил новой волной – ещё более мощной, чем прежде – и я принялся пугливо водить фонариком из стороны в сторону, пока не осознал, что непостоянство теней и бешеные отблески в оконных стёклах порождали дурных видений куда больше, чем стабильная, безразличная тьма.
– Ненавидела я свою школу, – проговорила Мэй, ускоряя шаг. – И скорее съела бы миллион иголок, чем отдала в неё своих девочек.
Даже осознавая всю тщетность таких попыток, женщина продолжала вести подобие непринуждённой беседы. Она хотела подтолкнуть меня к ответу, помочь всем и сразу – но я не смог выдавить из себя и слова. Просто мотнул конусом света слева направо – так, словно отрицательно качал головой – к явному неудовольствию тёти. Та, агрессивно вжав голову в плечи, всем своим видом давала понять: я совершил большую ошибку, отказавшись поддержать её разговором.
Неужто тётя не понимала, чего мне стоило идти позади них в полном одиночестве – пусть и с единственным источником света?.. Неужели она считала, что я, единожды подав голос, сумею сохранить боевой настрой и впредь?.. Всё это было слишком сложно для одного человека. Для меня. И… я слабо верил в то, что иной на моём месте смог бы проявить себя лучше.
Дождь, излив последние капли горечи, прекратился совсем. За хрупкими стенами перехода остался только шум безумствующего ветра – но легче от этого не становилось: могло показаться, что вся конструкция стонет и качается под давлением мечущегося воздуха, а пол словно бы пружинил синхронно с его продолжительными ударами.
Измученный и слабый, я заставил себя не смотреть по сторонам, не слушать протяжных завываний снаружи и не думать о том, что может случиться с нами в худшем из возможных вариантов. Просто шёл вперёд, чеканя шаги, словно метроном – абстрактный такт, и заставлял себя вспоминать слова какой-то бессмысленной песенки, что звучала вчера по телевизору. Там ещё была девочка-певица… роскошная, с волосами цвета пшеничного поля – крашенными, конечно – и огромными, прекрасными глазами…
Глазами…
Вздрогнув, я чуть было не выпустил из пальцев лёгкий корпус фонарика. Тот удержался лишь чудом – прочный кожаный ремешок зацепился за кнопку на рукаве моей куртки – но всё-таки ощутимо качнулся вниз, заставив всю нашу процессию замереть на одном месте.
Свирепо выдохнув, Ямато-старшая повернулась ко мне и одним решительным движением потянула фонарь к себе. Мгновение – и я остался с пустыми руками в самом центре голодной черноты. Без возможности вернуть бесповоротно утраченное доверие.
В гробовом молчании – но хотя бы без душераздирающих всхлипов Акиры и Акеми – мы добрались до памятной секции с выбитыми наружу стёклами. Минуя жестоко продуваемые ветром оконные проёмы, Ямато-старшая совершила несколько осторожных шагов из стороны в сторону: слегка отклоняясь от основного вектора, она чуть подсвечивала внешнее пространство перехода, надеясь, похоже, хотя бы приблизительно сориентироваться в его расположении. Тщетно.
На этот раз дорога показалась мне куда короче, чем раньше: гротескные углы обвалившейся секции показались из темноты неожиданно, и только сейчас – без грохота дождя по сложившейся внутрь крыше – я осознал, как же сильно и как надрывно скрипят под ногами доски настила. Казалось, что с каждым шагом конструкция прогибается под моим весом всё сильнее, и вот-вот уже наступит некий критический порог, за которым меня ждало лишь долгое падение среди расщепленных обломков.
Кажется, тётю накатившая тишина тоже не особенно воодушевляла: ускорившись, она с кошачьей осторожностью поднырнула под громаду разбухших от влаги балок и утянула за собой обеих девочек. Я же, на мгновение оказавшись в полной темноте, содрогнулся всем телом, но всё-таки заставил себя выждать несколько секунд, чтобы не послужить дополнительной массой на этом самом рискованном участке пути.
Мысленно досчитав до десяти – пришлось зажмуриться, чтобы не впускать в голову страхи окружающего мира – я на ощупь отыскал нужный лаз и пробрался по нему к противоположному концу завала. Неприятность настигла в последнее мгновение, приняв форму острого деревянного обломка: появившись буквально из пустоты, тот чиркнул по моей щеке неприятно обжигающей полосой. Дёрнувшись от боли, я инстинктивно ушёл вверх, и отведавший моей крови шип с удвоенной охотой скользнул по моему отставленному назад левому плечу. К счастью, кожу он почти не задел – досталось только куртке. Она крепко засела в колючих зазубринах обломка и попросту приковала меня к одному месту.
– Ну же! – поторопила меня Мэй, встав в пол-оборота. Лампочка её фонарика гарцевала из стороны в сторону – с моего растерянного лица на пол уходящего вдаль коридора.
Я пробовал податься назад, чтобы вытащить из одежды громоздкую занозу, но та держалась с какой-то осмысленной яростью, и, запаниковав, не желая больше терять ни секунды, я просто рванулся вперёд – и тут же врезался в стену, сбитый с ног упрямым деревянным якорем. Материя куртки затрещала, недовольно потянулась – однако не разорвалась, и меня просто отпружинило назад на добрых полметра.
– Юичи! – тётин голос дрогнул. – Ты что делаешь?.. Тут всю конструкцию повело… Пол под ногами шатается!
Прильнув к обломанной балке, я прижал надорванный кусок ткани ладонью к плечу и сделал несколько сдержанных рывков по сторонам.
Доски под моими ногами как-то неприятно заскрипели.
Застонав, я уже готов был выскользнуть из куртки, как вдруг ткань, наконец, поддалась, и меня охватило неожиданное ощущение полной свободы. Насколько полной она могла быть в узком промежутке меж тяжелейшими конструкциями крыши и доживающей свои последние годы – если не месяцы – кренящейся стены.
Последний рывок – и я оказался на расстоянии вытянутой руки от томящегося в ожидании семейства Ямато. Акеми в тот момент была очень похожа на мать – смотрела на меня исподлобья со смешанными впечатлениями облегчения и негодующей тревоги, но вот Акира… Она как будто бы до последнего мгновения оставалась на моей стороне – и не испытала ничего, кроме радости за моё освобождение.
– В следующий раз я просто брошу тебя!.. – несдержанно сплюнула Мэй, кажется, намереваясь добавить что-то ещё – но тут же взяла себя в руки и просто повернулась ко мне спиной.
– А куда мы идём вообще? – прямо спросил я с ответной агрессией в тоне, не желая оставаться безропотной мишенью для ругани.
– Не знаю, – вдова слишком легко признала свою беспомощность, поставив меня тем самым в крайне неловкое положение. Давить на неё дальше просто не было смысла. – Я… Я серьёзно не представляю, что и как здесь расположено! Так что мы… Нам… Наверное, лучше всего будет просто подняться на второй этаж и поискать там убежище до утра…
Утро… Я ждал его, как благословенного спасения от всех возможных бед – но, чем больше времени мы проводили в чертогах благородной обители, тем более далёким казался восход утреннего солнца, и тем удушливее становилась окружающая ночь.
И всё же… второй этаж… Отчего-то одна мысль о нём навевала на меня тревогу… Точнее, усиливало тот неизбывный страх, что преследовал меня от самых купален – страх, не имеющий никакого отношения к переживаниям минувшей ночи и тянущийся как будто бы из далёкого прошлого. С тех самых времён, когда дерево местных настилов ещё попиралось стопами истинных хозяев деревни.
Я уже открыл рот, чтобы оспорить тётино решение, как вдруг на память сам собой пришёл скрежет, доносившийся из дальней части именно этого, первого этажа. И невысказанные слова сами собой умерли на языке.
Пройдя обратной дорогой до самого банкетного зала, мы замерли на секунду – вид умирающих свечек, озаряющих переполненные столы, приковывал взгляд и создавал неприятный холодок вверху живота – и тут же двинулись дальше. Даже если кому-то ещё и хотелось есть, то не сильнее, чем убраться из этого проклятого места.
Перекрёсток встретил нас прежней многогранной тишиной, которая, лишившись рассеянной поддержки ливня снаружи, начала казаться ещё более жуткой.
Мэй уверенно повернула налево – в том направлении, откуда мы пришли – и тут же замедлила шаг. Её рука с фонарём, до того неспокойно скользившая слева направо, быстро качнулась в сторону и замерла параллельно полу.
Я ещё не завернул за угол, но отражение в стекле, выходящем во внутренний взор, позволило разглядеть смутившую Мэй перемену: по левую руку от женщины, на расстоянии метра от поворота, зиял прямоугольный входной проём. Две пары раздвижных деревянных дверей, перекрывавших его от пола до потолка, были уведены к центру полозьев и преграждали проход посередине.
– Этого ведь не было тут раньше?.. – поинтересовался я, подходя ближе и заглядывая в открывающееся взгляду новое помещение.
– Мне казалось, тут была сплошная стена, – промолвила Мэй, переминаясь с ноги на ногу. – Она выглядела цельной… То есть… я никогда не сказала бы, что тут может быть скользящая дверь…
– А что внутри?
– Войти хочешь? – вдова недружелюбно хмыкнула, уступая мне дорогу. – Вперёд. Держать не буду.
Ответив тёте скептическим взглядом, я посмотрел вглубь новооткрытой темноты и не нашёл там ничего необычного: свет фонаря спокойно гулял по дорогому настилу пола, не встречая никаких препятствий и заметных деталей. Складывалось впечатление, что здесь, напротив внутреннего двора, располагалось какое-то громадное, но совершенно пустое помещение вроде спортивного зала или тренировочной площадки для различных единоборств.
Потеряв интерес к однообразному полу, Ямато-старшая посветила на стену – но и там не нашлось ничего интересного. Не было даже традиционных свитков с каллиграфическими изысканиями владельцев и высокопарными цитатами из прошлого – только плотно посаженные деревянные рейки, упирающиеся в массив высоко поднятого потолка.
– Зал для собраний, полагаю, – высказала догадку тётя, снова трогаясь с места. – Не могу понять, что там, у дальней стены – но вряд ли что-то интересное. Просто пустая комната…
– Открывшаяся сама собой, – беспокойно подсказал я.
– У этого может быть сотня объяснений! – женщина снова потеряла контроль над собой, повернулась ко мне и пылающим взглядом указала на девочек.
«Не вздумай пугать их!», – говорила Ямато Мэй всем своим видом. «Только попробуй снова посеять панику – и тебе точно конец!».
Потупив взор, я отступил от общинного зала и постарался не смотреть больше в его сторону. Однако, нервирующий, сводящий с ума вопрос сорвался с моих уст сам собой – прежде, чем я успел закрыть рот ладонью:
– Но всё же… Зачем тут этот огромный зал?.. В нём же сотню человек разместить можно… Кто вообще мог додуматься…
– Кто?! – возглас вдовы грохнул револьверным выстрелом, и единственное её слово, точно тяжёлая пуля, в клочья разнесла мою неуверенную реплику. – Я! Ты! Кто угодно! Нет ничего удивительного в том, что местные жители принимали у себя гостей!
– Но для них ведь есть то помещение, со столами и…
Нервозно топнув ногой, Мэй внезапно развернулась на каблуке – свет фонаря при этом скользнул по моему лицу, сбивая с толку – и одним широким шагом преодолела разделявшее нас расстояние. Пальцы женщины – тонкие, дрожащие, но даже при этом не теряющие поразительной силы – вцепились в ворот моей куртки, и я вдруг почувствовал скрытую мощь злого взгляда в упор, коим одарила меня разъярённая тётя. Ей не потребовалось даже подсвечивать себя фонариком – эманации чистого раздражения выжигали узоры на моём лице и так, в кромешном мраке.
– Чтобы я ни слова больше не слышала от тебя! – процедила женщина сквозь зубы, и древний особняк моментально отреагировал на её эмоции, заскрежетал старыми досками, завыл далёкими порывами ветра. – Ни слова, понял?! Думаешь, я сама ничего не вижу? – добавила она уже тише, но с прежней агрессией. – Думаешь, не понимаю?.. В каком вымышленном мире ты вообще живёшь, если позволяешь себе помыслить, будто человек, проживший вдвое больше твоего, вдруг пропустит какую-то важную деталь или позволит себя одурачить?! Нет, дорогой племянник, мой мозг работает не хуже твоего! Так что возьми себя в руки, тряпка, и выключи режим сыщика. Мы должны заботиться о тех, кто младше нас. Понял?!
Последние слова вдова прошипела мне в самое ухо, и, стоило только её обжигающему дыханию оборваться, как удерживающая моё горло сила тут же рассеялась, и выровнявшийся конус искусственного света вернулся к своему первоначальному направлению. Несколько секунд – и всё осталось позади. Мучительно долгие, неприятные мгновения, оставившие после себя лишь весомый осадок стыда и растерянности.
Собравшись с мыслями, я поёжился и пошёл вслед за тётей к показавшейся из черноты громады лестничного массива.
Лестница – слишком большая, слишком громоздкая, чтобы умещаться в нашем ручном конусе света – казалась чересчур внушительной для окружающей обстановки и, наверное, какой-нибудь роскошной гостинице подошла бы куда вернее, нежели самому богатому из жилых домов. Ступени, теряющиеся во мраке, были широки даже для небольшой группки людей, вроде нашей, и вызывали неприятное ощущение агорафобии – боязни огромного открытого пространства, к которой ранее не могли подтолкнуть ни отрезанная от остального мира верхушка скалы с купальнями, ни даже открытый всем ветрам надземный переход.
Стараясь не смотреть по сторонам – только себе под ноги и изредка на перила – я поднимался всё выше и выше, полагая, что пролёт должен бы рано или поздно закончиться – но тот упрямо устремлялся вверх, игнорируя усталость и боль в моих ногах. И даже долгожданная широкая площадка появилась как будто бы внезапно – просто нога моя, в очередной раз занесённая для высокого шага, неуклюже обрушилась вниз, стукнувшись о гладкое дерево пола.
Могучая лестница поворачивала на этом участке и уходила выше в обратном направлении, давая понять, что перед взглядами нашими предстало не более чем зажатое меж этажами помещение – однако тётя Мэй не спешила поворачивать и продолжать путь наверх. Она как зачарованная покачивалась на одном месте, прильнув к перилам слева от себя, и медленно светила фонариком из стороны в сторону без конкретной цели и какого-либо смысла.
Не желая лишний раз тревожить женщину, я вышел немного вперёд и попробовал вглядеться в темноту напротив себя. Там, за пологом мрака, виднелось подобие невысокой арки, открывающей проход в соседние помещения – но я совершенно не мог взять в толк, что именно могло располагаться там, на этом уровне. Насколько я знал, подобная конструкция шла вразрез с архитектурными принципами прошлого и сама по себе выглядела довольно странно – ведь если соседняя пристройка находилась между уровнями основных этажей, то что же могло служить её основанием?.. После того, что мне уже привиделось в этом странном доме – я начал относиться с куда большим опасением к новоявленным открытиям.
Я отвернулся от манящей загадками темноты и снова обратил внимание на Мэй. Та, с трудом отходя от своего непонятного транса, начала медленно продвигаться дальше по лестничной площадке – хотя внимание её до сих пор было приковано к одному участку перил. Проникнувшись любопытством, я аккуратно подошёл ближе, но увидел там, на дорогом дереве, одну лишь серию бессвязных засечек… В них не было видно особого смысла и ритма – только хаотичный разброс. Однако на границе памяти моей при виде этих непонятных царапин как будто бы зазвенел маленький колокольчик узнавания…
Внезапно вернувшись к жизни, Ямато-старшая шумно втянула ртом воздух и, чуть не падая, качнулась в мою сторону. Оторвавшись от раздумий, я тут же двинулся навстречу женщине, чтобы подхватить её – но та мгновенно вернула себе контроль над ситуацией и чудом удержала равновесие.
Окинув тёмное помещение ошеломлённым взглядом, вдова прочистила горло кашлем так, словно не говорила уже целую вечность, и с выражением непонятной тревоги на лице промолвила:
– Плотина… – и тут же вступила в диалог с самой собой. – Какая плотина?.. При чём тут?.. Аки… Ами?.. Что это было? Юичи?..
«Аки» и «Ами»?.. Впервые я слышал, чтобы Ямато-старшая называла своих дочерей так… И это обращение ко мне… В нём было больше растерянности, чем раздражения или недовольства – впервые за время нашего знакомства.
Не дождавшись ответов – я даже не представлял, чем можно было отреагировать на слова женщины – Мэй просто с силой провела по лицу ладонью и, борясь с трясущимися коленями, двинулась ко второму пролёту исполинской лестницы.
Я поднимался за ней с тяжёлым сердцем – простое слово, произнесённое вдовой после пробуждения от транса, засело в моём сознании и не желало так просто покидать его. Вышагивая по крутым ступеням, я только и думал, что об упомянутой плотине – вспоминал мельком виденные карты местности, рассказы взрослых о бурной реке и опасных порогах… Перерыл все кладовые памяти – но так и не смог найти ни единой зацепки. Ничего, что намекало бы на существование какой-либо плотины на много километров окрест. Но… значило ли это, что галлюцинация Мэй – чем бы она ни была – не имела отношения к реальности?.. Признаться, мне очень хотелось в это верить – ведь с нас и так уже было достаточно догадок, и каждая новая как будто бы отдаляла меня от прежней, реальной и простой жизни. Казалось, ещё несколько часов этого кошмара – и я окончательно потеряю связь со своим прошлым. Со школой, с друзьями… с тем, во что можно было верить.
Мне было страшно. И становилось только страшнее с каждым новым шагом, с каждой ступенью устремляющейся в черноту лестницы.
Но, в отличие от срединной площадки, второй этаж возник именно тогда, когда его ждали больше всего… И в единый миг, просто переступив через последнюю ступень – мы вдруг оказались в совершенно ином месте и времени. Снаружи этого не было видно, но весь верхний блок особняка представлял собой старинный дом времён создания деревни – с чудом сохранившимися бумажными створами окон, с тончайшими скользящими перегородками-дверьми и пронзающим насквозь изыском древности.
Мы были заворожены. С первого же шага в небольшой зал, прилегающий к угловой секции коридора, я почувствовал себя путешественником во времени, забредшим в самый утончённый из периодов японской истории – и буквально влюбился в тот неброский колорит, коим дышало окружающее меня пространство. И если оставленный позади первый этаж напоминал классическое жильё начала восьмидесятых-девяностых годов, то этот уровень – против всякой логики – как будто бы существовал тут всегда…
Промедлив секунду-другую, Ямато-старшая принялась ходить из стороны в сторону, точно турист на музейной экспозиции: освещая обступающий нас мрак фонариком, она прошла вдоль стены по левую руку от себя, бережно коснулась выцветших узоров на бумаге, оплетающей бамбуковый каркас рамы; приникла к растрескавшейся вазе, некогда содержавшей небольшое ухоженное деревце; задержалась у выемки в стене, украшенной полотном неизвестного мастера – почти не истлевшим, в сравнении со всем убранством нижнего уровня.
– Почти как мы с вами сегодня, – негромко произнесла Мэй, указывая на картину, изображающую одинокого рыбака, стоящего по пояс в бурной воде. – Только он на такое решился сознательно…
– А почему он не ловит с берега?.. – поинтересовалась Акира, подходя ближе к картине. – Или с лодки?.. Так же очень холодно и трудно, наверное…
– Да уж, – Ямато-старшая кивнула. – Очень трудно… И, наверное, так у них тогда было принято… Это же рыбацкая деревня, и она тут была задолго до вашего рождения…
– И до рождения Юичи?
– Даже до моего, – вдова с тусклой улыбкой потрепала дочь по волосам.
Рыбацкая деревня, стоявшая на этих камнях долгое, долгое – не меньше сотни-другой лет – время. Место, отрезанное от остального мира. Самодостаточное, независимое, верное древним традициям… Что же могло здесь случиться? Что разом опустошило целое поселение, оставив лишь слабые следы человеческого присутствия?
– Странно, – хрипло произнесла Мэй, отшатываясь от стены.
С трудом сохраняя равновесие, она шагнула вбок и неуклюже осветила прилегающий к комнате коридор – тот выходил во внутренний двор, переходя в массивную полосу закрытого бамбуковыми створками балкона.
– Что странно?.. – тут же поинтересовалась Акира, бросая торопливые взгляды на изъеденные рваными пятнами бумажные квадраты, вздымающиеся от борта балкона до самого потолка.
– Нет, ничего. Показалось, – промолвила женщина, силясь сделать ещё один шаг, но ноги её дрожали всё сильнее, и близок был момент их полной капитуляции под весом пусть хрупкого, но отнюдь не пухового тела.
Не задумываясь о последствиях, я спокойным шагом приблизился к женщине и якобы невзначай – чтобы не беспокоить девочек – встал чуть впереди и слева от неё, подставляя плечо. Мэй, к моему огромному облегчению, отреагировала незамедлительно – осторожно ухватилась за мою руку чуть выше локтя, не желая демонстрировать полную меру своего бессилия, но и не отказываясь от помощи.
Такой странной процессией мы и двинулись дальше в поисках укрытия. По коридорам второго этажа свободно гулял ветер – незастеклённые окна и ставни оставляли ему знатный простор для манёвров – и в его навязчивом присутствии сам воздух начал казаться непривычно холодным и как будто бы даже живым.
Взяв на себя ведущую роль, я без тени сомнения свернул направо и повёл своих спутниц тем путём, что привёл нас к трапезному залу этажом ниже: расположение комнат в этом крыле было мне как минимум знакомо, и я представлял, чего следовало ожидать. Хотя бы приблизительно.
Луч тётиного фонаря гулял из стороны в сторону, заставляя меня переживать куда сильнее, чем в тесных клетушках первого этажа: то и дело выползающие из-за опор провалы балкона каждый раз пугали порывами ледяного ветра и неспокойным грохотом гуляющих ставен – тот доносился словно бы отовсюду разом и ниоткуда в частности – а ноющий скрип старинной конструкции заставлял вымерять шаги с ювелирной точностью. Казалось, стоило хотя бы на секунду отвлечься, ступить мимо верного участка – и весь массив этажа моментально рассыплется в пыль.
Я постарался не смотреть по сторонам и просто пошёл вперёд. Прямо по широкой деревянной ленте, отделяющей одну развилку от другой. Расстояние, время, усталость – я заставил себя забыть обо всём этом, надеясь, что решение всех проблем обнаружится само собой. И… Ответ на мои мольбы не заставил себя долго ждать.
Пройдя всю длину парковой зоны, мы, наконец, вышли к тёмному и пугающе простому перекрёстку. Тот был столь неказист и тёмен, что я уже готов был проклясть самого себя за выбор неверного маршрута, как вдруг почувствовал усиливающееся давление пальцев тёти Мэй.
– Я как будто бы узнаю это место, – с трудом произнесла женщина, противясь накатывающим вместе с головной болью воспоминаниям. – Как будто бы видела его… Там… На лестнице…
На лестнице?.. Или, может быть, с лестницы?.. Впрочем, смысла не имела ни одна из этих словестных конструкций!..
– Слева, – промолвила тётя без малейшей уверенности. – Они… пришли… слева?.. Те, кто попытался меня остановить… Меня?.. Или…
Вдова определённо бредила. И чем больше времени мы проводили вот так, на своих двоих – тем хуже становилось её состояние, тем быстрее уходили силы из миниатюрного тельца, и тем сложнее нам было сохранять иллюзию контроля над ситуацией. Нужно было действовать решительно – и я, восприняв растерянный тон Ямато-старшей за подсказку, решил последовать пути действующего лица галлюцинации: потянул Мэй за собой направо, в сторону от неведомых перехватчиков. К той самой зоне, где, уровнем ниже, должен был располагаться обеденный зал.
– Сюда… – тётя говорила уже полушёпотом, едва слышно. – Они не… Не решатся пойти следом… Не смогут… Им нельзя.
Я не успел даже сообразить, как и когда Акира оказалась рядом. Подхватив мать с противоположной стороны, поддержав её крохотным плечиком, девочка легко высвободила рукоять фонарика из обессилевших пальцев вдовы и бережно передала его мне.
Обмякая в наших с Акирой руках, Ямато Мэй успела просипеть лишь одно слово. То самое, что поставило меня в тупик несколько минут назад.
«Плотина!..»
Шумным комом из ног, голов и мелькающих ладоней мы преодолели последний отрезок пути и, почти случайно обнаружив полуприкрытый пластиной двери проём, ввалились в какое-то тесное, мрачное помещение без каких-либо украшений и видимых деталей. Единственным, что сразу бросилось в глаза, была истлевшая ширма с нечитаемым символом, превратившимся от старости в россыпь измазанных пятен. В иной раз я побрезговал бы даже подойти к этой распадающейся под собственным весом тряпке, но обстоятельства заставляли действовать решительно: чуть ослабив хватку на талии Мэй, я отступил вглубь комнаты и отодвинул кончиком фонаря полог ветхой ткани. И тут же обнаружил в каком-то метре за ним точно такую же преграду – чуть менее истрёпанную, но всё равно вызывающую лишь глубокую неприязнь. Картинка на этой – второй – ширме тоже казалась испорченной, но теперь на застывшем вне времени полотне можно было различить едва заметные следы человеческих трудов: герб Дома как будто бы измазали грязью, и кое-где он был затёрт до полной неузнаваемости.
Осторожно протащив тётю сквозь тяжёлые объятия старой ткани – отодвигать ширму я не решился, слишком велик был риск быть под ней погребённым – мы с Акирой без лишних слов прислонили вдову к стене и взяли минуту передышки.
Стараясь не отходить от семейства Ямато слишком далеко, я придвинулся ко второй занавеси и бережливо развёл её края в стороны. И… луч света, исходящий из моей ладони, упёрся в очередное препятствие из ткани. Третье по счёту и – по моим догадкам – едва ли последнее. Интересно, как далеко тянулась эта комната вдоль коридора, и для чего могла предназначаться?..
Я быстро вернулся к тёте Мэй и вновь взял её под руку. Акеми если и начала понимать, что мама её близка к обмороку – то не подавала вида, и мы с Акирой смогли продолжить путь без лишних проблем. Молча миновали вторую ширму. Третью. Подошли к четвёртой – самой целой из всех – и только тогда Ямато-старшая вновь принялась бормотать что-то в полубессознательном бреду.
– Всё будет хорошо, – зачем-то произнёс я, глядя в одну точку перед собой. – Мы в безопасности… Тут нас никто не найдёт. Мы просто дождёмся утра и…
– А что, н-нас к-кто-то может искать?! – Акеми подала голос впервые за последние часы, и я моментально почувствовал ту пропасть, что лежала меж нею и её сестрой. – Ю… Юичи… Это правда?..
– Он просто для примера сказал! – шикнула на близнеца Акира. – Но если будешь так каждой глупости бояться – то непременно кто-нибудь придёт и съест тебя! Так что будь уже взрослой, как мы с Юичи. Хорошо?..
Акеми не ответила. Я очень надеялся, что она просто кивнула сдавившей нас темноте, но вперёд двинулся с тяжёлым грузом на сердце. Последняя ширма… Её от предыдущей, казалось, разделяло несколько большее расстояние, и пол в этой части помещения казался каким-то другим, чуть более ухоженным что ли.
Не дав мне собраться с мыслями, Акира маленькой лисичкой юркнула вперёд и с силой оттолкнула свешенные с гардин тканевые крылья в стороны, открыв нашему взору то, что некогда являлось приёмными покоями главы этого Дома – невысокий постамент, спрятанный за тонкой бамбуковой занавеской и окружённый множеством круглобоких металлических ваз. Небольшое – как могло показаться сначала – пространство как будто бы расступалось перед этим величественным деревянным возвышением, и стены по сторонам от меня вдруг потеряли свою удушающую навязчивость.
Я не знал, каким целям служили эти палаты – принимал ли в них глава Дома нуждающихся, или же просто коротал вечера в тумане расслабляющих благовоний – но выглядели они достаточно неплохо. Для части дома, уже почти уступившего влиянию стихий и времени.
Наверное, здесь даже можно было остановиться для ночлега.
Акира, вновь продемонстрировав завидную находчивость, метнулась по направлению светового конуса и в мгновение ока осмотрела скрытый от взглядов закуток с постаментом. Силуэт девочки, мгновение назад дублирующийся страшной тенью на деревянном полотнище занавеси, неведомо как оказался по обратную сторону от последней и замелькал там, точно герой из детских мультфильмов.
Стараясь обеспечить находчивой спутнице наилучшее освещение, я обошёл святая святых особняка со стороны – но в этом как будто бы уже не было необходимости: выскользнув из-под бамбукового экрана, призванного скрывать лицо главы Дома от посторонних, Акира оказалась рядом со мной и матерью. Всем своим видом девочка давала понять, что лучшего места для привала нам не найти, однако слова прочно застряли в груди ребёнка, стиснутые страхом, и тут уж не мне было её судить.
Освещая дорогу, я попытался протолкнуть занавесь внутрь закрытых покоев – но моментально натолкнулся на преграду из двух деревянных колонн, возвышающихся по сторонам от постамента – и потому был вынужден оттянуть преграду на себя, чтобы открыть девочкам больше пространства для манёвров. Безмолвно скооперировавшись, те помогали Ямато-старшей взобраться на хозяйское возвышение – достаточно широкое, чтобы вместить всех нас – и всё, наверное, прошло бы очень легко быстро, не окажись Акеми самой собой. Совершая массу ненужных движений, постоянно оглядываясь по сторонам и бросая в мою сторону полные ужаса взгляда, она не только не помогала сестре, но порой даже мешала ей, оттягивая руку матери назад или теряя равновесие на ровном месте.
Моя рука уже начинала затекать, когда девочки всё-таки справились со своей задачей. Уложив Мэй по центру постамента, они уселись по обеим сторонам от неё и как по команде вцепились в рукава её куртки своими крохотными пальчиками.
Оставив свой неприятный пост, я последовал за близнецами. Занавесь, лишившись поддержки, негромко хлопнула по колоннам за моей спиной, и уже через миг после этого наш тёмный закуток погрузился в настоящую, неподдельную тишину. В ней можно было различить каждый тишайший вздох любой из сестёр, каждый скрип половицы под их коленями… На самом краю восприятия мне даже почудились частые удары сердца Ямато Мэй – но тут, наверное, надо мной просто издевалось воображение вкупе с обременяющим, проникшим в каждый сустав и каждую косточку страхом.
Стараясь совершать минимум движений – шорох рваной куртки казался неправдоподобно, неприятно громким – я поводил фонариком из стороны в сторону, но не нашёл ничего принципиально нового. Как и всё помещение до него, тупичок этот казался весьма простым и скромным. В нём не было следов того величественного наследия, что встретили мы, ступив с широкой лестницы, и даже курильницы для благовоний не казались такой уж старинной редкостью. От подушек, на которых некогда восседали главы Дома, не осталось даже намёка – постамент был гол и пуст – а многочисленные украшения из бумаги и ткани в большинстве своём покоились на полу, снедаемые беспощадным тленом.
– А мама… умрёт?.. – голосок Акеми, хрупкий, едва слышный, похожий на шелест осеннего ветерка заставил меня вздрогнуть от неожиданности. – То есть… мы все?..
– Да что ты несёшь! – пискнула Акира, борясь одновременно и с прежними страхами, и с тем новообретённым, созданным неуместными догадками сестрёнки-близнеца. – Не будет этого! Никто не умрёт!.. Ведь так, Юичи?..
– Тётя… Мэй просто устала, – подтвердил я, стараясь не смотреть в сторону девочек. – Она ведь машину вела… А потом столько сил потратила, чтобы нас всех провести по дому…
– Вот именно! – снова взяла инициативу на себя Акира. – Так что… просто доверься нам! Юичи защитит и её, и… и нас с тобой!
Я не смог сдержать нервного выдоха. Девочка сбросила всю ответственность на меня с такой уверенной лёгкостью, что сделалось просто не по себе. Она ведь почти не знала меня – то есть не в таких ситуациях, не при нынешних обстоятельствах – но всё равно готова была вверить мне – мне! – заботу об их общей безопасности?.. Притом, что я сам в себе не был уверен даже на десятую долю процента?..
Зачем Акеми вообще подала голос… Зачем покинула свой крохотный, безопасный мирок?!
Вознамерившись занять себя хотя бы действием, я поискал над собой подходящий уступ или поверхность, на которой можно было бы оставить фонарь, но окружающие нас колонны – четыре шеста из красного дерева, средней толщины – пусть и были плотно оплетены истрепавшимися нитями, но всё равно оставались слишком ровными для моих целей. Тогда я переключился на стены священных палат – с тем же результатом. Казалось, приёмная владыки Дома состояла из одних только прямых линий, без резких переходов… за исключением, может быть…
Подивившись собственной простоте – самое очевидное решение посетило меня напоследок, словно бы в насмешку за все предыдущие попытки – я подался в сторону, чуть шагнув с постамента, и придвинул ближе тяжёлую чашу-курильницу. Фонарь отлично лёг на край её поверхности, и убежище наше оказалось неплохо освещено – хотя могло показаться, что ложившиеся на противоположную стену тени давали куда больше злого мрака, чем успевал поглощать очистительный свет.
Оказалось, что руку мою уже сводило от напряжения. Стоило только избавиться от лёгкой, но ответственной ноши, как правое запястье моё свело судорогой, а у локтя образовался ноющий комок боли.
– Юичи, – Акира подсела ко мне ближе, бросая на сестру успокаивающие взгляды. – А сколько времени осталось до рассвета?..
– Не знаю, – отозвался я, машинально посмотрев на левую руку – туда, где обычно располагался циферблат подаренных папой часов. Теперь там была только бледная кожа с едва заметными кровавыми потёртостями. Когда и где мог лопнуть надёжный кожаный ремешок?.. Я даже не представлял. – Меня угораздило потерять и телефон, и наручные часы…
– Почти все вещи остались в машине, – понимающе поддержала девочка. – Наши мобильники тоже. И мамин, наверное… Я не знаю…
Я отрешённо откинулся назад, к одной и колонн. Привалился к ней затылком, чувствуя, как стучит в сосудах на висках кровь… и понял, что не могу выдавить из себя больше ни единой эмоции. Наверное, мне стоило бы расстроиться из-за потери памятного подарка, вспомнить о стоимости пусть не нового, но добротного мобильного телефона, однако… Мне было всё равно.
– В любом случае, – хрипло промолвил я, взглянув на собеседницу искоса. – Мы не сможем ускорить наступление рассвета… И не увидим его отсюда.
– Окон нет, – подсказала Акира, изо всех сил стараясь быть полезной.
– Да, – я кивнул. – Да, точно. Так что… Не знаю… Нам просто нужно продержаться несколько часов. И потом выйти наружу… кому-нибудь одному. Не обязательно всем сразу…
На этот раз моя маленькая спутница смолчала, хотя даже ей было ясно, что на разведку мог пойти только я.
– В общем… Просто побудем здесь немного. Вы… будьте рядом с тётей… С Ямато… Ну вы меня поняли – с Мэй…
– Да, – Акира неуверенно кивнула. – Да, так и сделаем…
Кивком я отправил девочку от себя – она определённо хотела обсудить что-то ещё, поговорить дольше, но я почувствовал себя неимоверно вымотанным и хотел просто посидеть в тишине и мнимом одиночестве.
Сколько ещё мог продержаться небольшой фонарик, работавший целые часы без перерыва?.. И как долго мы могли бы продержаться без его спасительного света? Я изо всех сил оберегал разум от этих мыслей, но они валили с назойливостью мушиного роя – и, подобно саранче, уничтожали поля любых других тем для размышления.
Мы ведь были обречены, да?.. Обречены с самого начала…
Отстранившись от колонны, я вновь обвёл взглядом наше тесное убежище. И вдруг обнаружил перед собой едва заметные детали, которых не замечал прежде: неглубокое рассечение на передней колонне слева – примерно на уровне моего плеча – и выщерблину в полу, словно бы оставленную лезвием недлинного клинка.
Чем это могло быть?.. И… что здесь вообще произошло?
Мысленно усадив себя на место владыки Дома, я прикинул, что нож должен был войти в постамент прямо передо мной, ближе расстояния вытянутой руки, и след, оставленный им на колонне, мог быть…
Голову мою пронзила нежданная боль. Её укол – холодный и злой, точно ледяная иззубренная игла – заставил меня согнуться, точно в припадке дурноты… И всего через мгновение голова моя зависла над пробитым в дереве постамента ровным отверстием…
Оно взирало на меня оком – одним из множества любопытных глаз старинного особняка, и, уподобившись увековеченной в словах философа тьме, как будто бы смотрело на меня тем любопытнее, чем дольше я сверлил его испуганным взглядом.
А потом цветной – пусть и состоящий из мрака и света – мир вокруг меня вдруг резко сошёлся в одной точке – и померк.
…Они презирали меня. Все они. Презирали и ненавидели. Бесполезные, бессмысленные глупцы, возомнившие себя хозяевами моего дома! Ничтожества! У них не было ничего! Ничего, кроме молодости и злобы! Гнусные черви, что называли себя моими детьми и внуками – они ползали вокруг, дожидаясь моей смерти, ползали и плели заговоры, надеясь, что старуха Нагато отправится на покой по первому же зову Смерти. Но нет… Нет! У меня ещё было достаточно сил. Достаточно времени, чтобы оборвать все их планы.
– Юкико, – негромко произнесла я, подзывая служанку. Та оказалась у разделяющей нас занавеси в мгновение ока, словно бы только и ждала звука моего голоса. Проклятая бесхребетная гусыня! – Никчёмный повеса, считающий себя моим сыном… Он уже вернулся?
– Нет, моя госпожа, – девушка виновато поклонилась, хотя в движениях её напряжения было больше, чем истинного почтения.
– Тогда пошли за ним кого-нибудь! Этих бесполезных братьев, Дзиро и… второго… Пусть идут! Немедленно!
Юкико поклонилась вновь, но, вопреки моим ожиданиям, не удалилась прочь – а просто уселась в дальнем от меня углу, у самой тканевой ширмы, с выражением усталого раздражения на лице. Даже эта безмозглая девчонка – пустое место, плевок на дороге! – смела игнорировать мои приказы и просто подпирала собой стену моей священной обители! Так, словно имела на то какое-то право! Проклятая простушка, низкорожденная дрянь!
Бурля от гнева, я потянулась к своей курительной трубке и с удивлением обнаружила в ней тлеющую порцию табака. Неужели кто-то из этих мерзких щенков посмел притронуться к ней?.. Или даже подсыпал мне яд?! От моих глупых, завистливых потомков можно было ожидать чего угодно… Я знала! Знала лучше, чем кто-либо ещё!
Стряхнув неизвестное содержимое трубки в курильницу и заново снарядив её – моим старым пальцам было всё труднее справляться даже с этими простыми командами – я с удовлетворением втянула горьковатый клуб плотного дыма.
– Юкико, – позвала я, надеясь, что служанка услышит сиплый звук моего голоса.
– Я здесь, моя госпожа, – та появилась внезапно. Так, словно сидела где-то неподалёку. Хитрая лисица, знала, чем доставить старухе радость.
– Скажи, милая, – при этом обращении Юкико странно вздрогнула. – Мой сын, старший сын – уже вернулся?..
– Нет, владычица. Ещё нет.
– Значит, пора бы отправить за ним кого-нибудь из… Пусть внуки сходят…
– Как пожелаете… госпожа…
С этими словами служанка просто отошла от бамбуковой шторы и присела у стены.
– А за сыном моим… Уже отправили?.. – не пришлось повысить голос, чтобы докричаться до самовлюблённой выскочки, попирающей полы моей обители. – Братьев!..
– Да, – отозвалась Юкико, даже не встав со своего места. – Уже давно… Моя госпожа…
– Как это так, – внутри меня заклокотало праведное возмущение. – Неужто ты просто пытаешься отмахнуться от меня, вшивая девчонка?.. Ты же с места не сдвинулась! Как ты вообще посмела?..
– Моя госпожа, – служанка коснулась лбом пола в глубоком поклоне. – Вы просто… забыли…
– Повтори, – будь в моих пальцах больше силы, я переломила бы мундштук трубки, точно соломинку. – Чтобы я поняла.
– Владычица, вы просите отправить внуков за господином Кайто уже в седьмой раз… И я…
– Вон! – я не находила себя от ярости. – Пошла вон, неблагодарная шваль! Чтобы ноги твоей не было в этом доме! Убирайся из моей деревни! Пошла прочь!
Эти дрянные людишки! Они плели против меня свои заговоры, выставляли сети… Раз за разом, день за днём – пытались упрекнуть меня в старческом слабоумии! У нас выходила изощрённая, злая игра – но и мне было, чем ответить! И когда-нибудь – рано или поздно – эта партия подойдёт к концу! И победителя определит не коварство, а опыт и мастерство. Качества, которые у меня-то давно уже присутствовали в достатке!
Гневно стряхнув табак в металлическую чашу, я потянулась за новой порцией – но обнаружила в кисете лишь жалкие остатки.
– Юкико! – я требовательно постучала ладонью по полу перед собой, призывая служанку – и та объявилась незамедлительно. – Принеси мне ещё табака! И скажи, чтобы никчёмного сына – когда он вернётся – отправили сразу ко мне. А ещё лучше… Пусть за ним сходит кто-нибудь.
Девушка с поклоном протянула руки, и я швырнула в подставленные ладони опустевший кисет.
– Только побыстрее! – я прикрикнула на служанку, подчёркивая наше очевидное неравенство, и уже готова была присовокупить к этому что-то ещё – что-то важное – как вдруг голос мой утонул в шуме, доносящемся снаружи и как будто бы только нарастающем.
Это был… грохот шагов, гомон голосов и что-то ещё… Как будто бы какое-то тело волочилось по полу.
Сухо пожевав губами, я воззрилась на Юкико, но та лишь растерянно пожала плечиками.
– Не знаю, кто посмел опорочить этим грохотом стены моего дома, – слова слетали с языка проще, чем когда-либо. – Но я приказываю вам найти этих гнусных нарушителей спокойствия и публично наказать их! Пусть не смеют в будущем даже смотреть!..
Речь моя оказалась прервана резким скрипом отодвигаемой двери. Грубо толкнув её в сторону до самого упора – и вызвав тем самым ударную волну из грохота и страшных вибраций – неведомый гость принялся вышагивать по моей обители с яростью и целенаправленным упорством настоящего быка. Он был в обуви – подошвы тяжёлых сапог гремели канонадой артиллерийских орудий – и, судя по всему, явился без приглашения. В обход охраны и целого полка служанок.
Да что… Он… О себе… Вообще… ВОЗОМНИЛ?!
Меня трясло. Трясло от бешенства и возмущения. Но переходить в наступление первым глава великого Дома не мог. Не имел права. Это было ниже достоинства моей благородной семьи. И потому, сжав кулаки на коленях, я просто ждала, когда же наглый посетитель осмелится предстать предо мной!
И он пришёл. Прорвался сквозь последнюю ширму, точно выбредший из леса голодный медведь – с той же неудержимостью и манящей, лишающей разума уверенностью.
Это был мужчина. Огромный, широкий в плечах и почти упирающийся макушкой в потолок, он казался каким-то сказочным гигантом, невесть как забредшим в реальный мир. В МОЙ мир. В ту его часть, что принадлежала мне целиком и полностью!
– Назовись! – прорычала я, позабыв о вежливости, но по-прежнему сохраняя достоинство главы Дома.
– Ёсикадзу Кагами, моя госпожа, – пророкотал вошедший низким, тяжёлым голосом, от которого по телу моему пробежала дрожь сиюминутного страха. И, хотя в тоне мужчины не было слышно особенной угрозы – воспринимать его спокойно у меня не получалось.
– И чего же ты хочешь… Ёсикадзу?.. – слова давались мне непросто – недавнее бешенство ослабло, уступив место тревоге.
– Я хочу… Я требую справедливости! – провозгласил исполин, опускаясь на колени и преклоняя голову передо мной. – Моя госпожа! Вы… Ваши люди… отняли у меня их… их обеих… И… Тем самым забрали у меня всё, во что я верил… Всё, что у меня было…
Значит, это был он… Несчастный, обративший на себя внимание богов – и поплатившийся за это. Я начинала припоминать его историю.
– Моя жена не выдержала этого, – продолжал мужчина, игнорируя попытки перепуганных служанок оттащить его назад. Громадное тело гостя затмевало собой весь проход, и я могла только гадать – сколько моих прислужников стояло в безмолвии там, за его спиной. – И теперь… Я остался один…
– Так чего же тебе надо? – задала я прямой вопрос, подавшись вперёд. – Компенсации? Денег? Освобождения от обязанностей?..
Его статус – статус священной жертвы – уже не позволял мне повышать голос.
– Я повторюсь, – мужчина поклонился до самого пола. – Нам, жителям деревни, нужна лишь справедливость… Я не одинок в своём горе, и всё, чего мы хотим…
– Нет, – оборвала я посетителя, ощутив, как пробегает вдоль позвоночника волна кошмарного жжения. – Нет, это исключено.
– Люди начнут роптать, моя госпожа…
– Ты вломился в мой дом, чтобы потребовать такое?! – я приподнялась на своём месте и в приступе дикой ярости принялась шарить ладонью слева от себя в поисках верного кинжала. – Да как ты посмел?! Как все вы?.. Нет, нет, я не стану больше этого терпеть…
– Моя госпожа, – спокойно промолвил мужчина, поднимая голову. – Того требует традиция…
– Вы не получите их! – с визгом, недостойным владычицы правящего Дома, я схватилась за богато украшенные ножны фамильного кинжала и одним движением обнажила тускло сверкающее лезвие.
К несчастью, моё тело уже отвыкло от подобной активности, и на секунду потеряв равновесие, я случайно полоснула кинжалом по колонне перед собой… слегка завалилась вперёд… Но тут же восстановила равновесие. Достаточно скоро, чтобы недостойный посетитель не смог углядеть этой слабости.
– Будьте благоразумны, прошу вас, – пробасил гость, похоже, теряя терпение.
– Пошёл прочь! – сорвавшись в яростное безумие, я с силой вонзила клинок в постамент перед собой – и один только звук удара стали о дерево заставил утихнуть все звуки на всей протяжённости комнаты. – Никто – ни одна живая душа! – не посмеет требовать у меня того, что потребовали вы! Никто! Никогда! Я не отдам! Не отдам ни при каких обстоятельствах, даже если это будет стоить мне жизни! Таково моё слово! Слово главы этого Дома! И до тех пор, пока это здание возвышается над вашими домами – никто не посмеет пойти против моего решения! Вы слишком многим обязаны мне, чтобы выдвигать свои ничтожные ультиматумы! И будто бы одного этого мало… Вы решились требовать от меня соблюдения традиций, которым Дом Нагато некогда и дал жизнь?.. Немыслимо! Просто немыслимо! И не поддаётся обсуждению! Боги не будут держать зла против нас! Мы слишком многое дали им! Слишком многое!..
Оборвав меня посреди пламенной речи, мужчина вырвавшейся из земли скалой поднялся на ноги и бросил мне в лицо единственную фразу:
– Даже если боги спустят вам это с рук… То люди – вряд ли.
С этими словами исполин спокойно развернулся и пошёл прочь, громыхая своими сапожищами по полу, ощущавшему поступь величайших людей моего Дома – знатных предков, существование которых было избавлено от столь бесцеремонных вторжений и абсурдных требований.
Современное общество сходило с ума от собственной вседозволенности! Оно разлагало самое себя, упиваясь кошмарной наглостью, завистью, злым самолюбием… До сего дня я и представить себе не могла, что стану свидетелем такой вот сцены – и осмеяла бы всякого, кто рискнул бы описать мне её заранее.
– Выведите его! – крикнула я вдогонку удаляющемуся титану, понимая, что никто из моих бездарных слуг не сможет совладать с существом таких размеров и мощи. – Проводите прочь! Пусть уйдёт и никогда не возвращается! И… уберите тут всё! Чтобы на полу не осталось даже малейших следов присутствия этого варвара!
Обессилев от стресса и непривычной активности, я осела на подушках своего прямоугольного «трона» и сквозь полуприкрытые веки посмотрела на своё отражение в холодной стали кинжала.
Они посмели угрожать мне!.. Эти ничтожные людишки взяли на себя смелость отправить сюда – в святую святых моего Дома – посланника с дурными, невыполнимыми условиями только потому, что я когда-то забрала их никчёмных детей?.. Да кого вообще могла волновать судьба этих безродных насекомых?! Кому в голову могло прийти хотя бы сравнивать их жалкие жизни с величием и важностью высокой миссии Дома Нагато?!
Нет. Любой здравомыслящий человек должен был понимать разницу. И нам… Мне ничего не могло грозить!.. Ничего! Даже сами боги должны были уважать моё решение, ведь именно мне принадлежали облюбованные ими земли!
В конечном итоге… именно от меня зависело всё и вся в этом мире. Только от меня…
Я чувствовал небывалую тяжесть во всём теле. Чернота, давящая со всех сторон, лишала меня воли и тянула куда-то вниз, к самому дну холодного омута бессознательности – туда, где сходились потоки самых постыдных и низменных чувств, в дебри бессилия, беспамятства и страха. Я был инертен. Я был беспомощен перед этой мощью. Блеклого, истаивающего сознания хватало лишь на то, чтобы смотреть вверх – в далёкий каскад бесцветных пятен, обозначавших, наверное, водную гладь этой коварной топи. Я мог только смотреть туда – и вслушиваться в приглушённые толщей воды отзвуки какого-то знакомого голоса.
– …ичи!.. – это был первый и единственный понятный слог из тех, что спускались ко мне свысока, но я не понимал его – не мог понять или не хотел… И предпочёл просто погружаться ещё дальше, во мрак и страшную тишину.
Здесь уже не было и следа осторожных подводных течений – только бездвижная тяжесть и вечная, безвременная стагнация. Эти тёмные воды… Они манили меня. Тянули в свои объятия, обещая покой и свободу от всех тревог…
– Юи…! – вновь донеслось из пустоты над моей головой. Странно, но чем глубже я уходил – тем громче, казалось, звучали эти слова. Тем больше агрессии было в них, и тем сильнее содрогался мой мир при каждом их появлении.
Беззвучная, бесстрастная глубина сулила мне абсолютное счастье… И то самое умиротворяющее тепло смерти, что следовало за самым страшным обморожением.
– Юичи! – голос тёти Мэй загремел у самого моего уха, и тут же вслед за ним раздался звонкий шлепок оплеухи.
Мой дурной сон, моё видение подёрнулось белесой дымкой… И та поверхность омута, что ещё недавно казалась недостижимо далёкой – вдруг прыгнула в мою сторону с яростью дикого зверя.
Поддавшись сиюминутному порыву, я потянулся к этой спасительной грани, и уже почти достал её самыми кончиками пальцев, когда…
Чьи-то ледяные пальцы сошлись на моей щиколотке, резко дёрнув вниз, и почти тут же от места этого касания начали растекаться по моей ноге ноющие ниточки колючего холода. И само содержимое омута – его тяжёлые, недвижимые воды – начало поглощать меня, тянуть в пустоту без времени и чувств… В самый низ. В самый, самый низ этой бездонной водяной могилы.
Из последних сил я опустил голову, чтобы посмотреть вниз – на того, кто тянул меня к верной смерти – но тут громоподобный шлепок пощёчины раздался вновь, и весь мир перед моими глазами, искусственный, вымышленный мир сновидения треснул от края до края, точно лист измятой бумаги, и разлетелся на тысячи крохотных частей.
Издав гортанный вопль, я распахнул глаза и задёргался на месте, до сих пор ощущая на своей ноге касания неведомого существа. Впрочем, одним этим мои ощущения не ограничивались: вернувшись в тесную каморку главы Дома Нагато, я словно бы свалился туда из перевёрнутой вверх ногами проруби – и глотал воздух с тщанием настоящего утопленника, при этом, не стесняясь бешеной дрожи во всём теле.
Но… Как же так вышло?.. Что вообще могло произойти?.. И почему же?..
– Юичи! – тётя Мэй придвинулась ближе – так, словно моё пробуждение её злило куда сильнее, чем радовало. Значит, в действительности её беспокоило что-то другое?.. Не моё болезненное забытье? – Ты вообще в своём уме?!
– Что?.. – я невольно отпрянул назад, но только с грохотом ударился о заднюю стену палат. – Что… случилось?..
Взгляд мой метался по тёмному помещению – в нём как будто бы ничего не изменилось, разве что свет фонаря стал намного тусклее, и в нём уже нельзя было различить каких-либо точных деталей.
– Как ты мог?! – в голосе женщины послышался страшный, серьёзный надрыв. Та явно находилась в шаге от настоящей истерики, и держалась из последних сил за те крупицы здравомыслия, на которых сейчас и был выстроен наш скомканный диалог.
– Я не… не понимаю!
– Разумеется! – подавшись вперёд, вдова грубо схватила меня за ворот куртки и приблизила своё лицо к моему так близко, как только могла. Взгляд её угольков-глаз вонзился в мой череп сквозь точки зрачков и, кажется, мог запросто пронзить его насквозь. – Конечно же, ты ничего не понимаешь! Ты ведь просто завалился спать, как ни в чём не бывало! Посреди этого безумного дома! И теперь…
Женщина задохнулась от бешенства и горечи. Её губы задвигались в беззвучном мучении, а из гневно сощуренных глаз побежали крохотные капельки слёз.
– Теперь… – горячее дыхание Ямато Мэй опаляло. – Теперь кто-то забрал у меня дочь… Из-за тебя! Слышишь?!
Испытав удар, равный по силе новости о возможном разводе родителей, я беспомощно открыл рот, надеясь оправдать себя хоть чем-нибудь, но, повторяя про себя последние слова вдовы, не смог вымолвить ни слова. И потому просто скривился, не понимая, как бороться с пустотой, вдруг застившей весь центр груди.
– Нет… – я мотнул головой, собравшись с силами. – Нет, этого не может… не может быть!..
Без слов оттолкнувшись от меня, Ямато-старшая встала во весь рост и принялась быстро оглядываться по сторонам. Теперь, когда я был разбужен, у женщины не оставалось ни единой причины, чтобы терять время и дальше – но она отчего-то не решалась просто помчаться прочь. Её снедали сомнения, которым я пока не мог дать никакого объяснения… Ведь… если некто… похитил одну из её любимых дочерей… Разве не следовало ей, матери, рвануться вслед за преступником?.. Пусть даже оставив меня тут одного?..
С трудом воспринимая действительность после грубой побудки, я огляделся вновь. На этот раз – со всем доступным вниманием. И с полувзгляда осознал, что случилось на самом деле. И почему тётя Мэй была так зла на меня…
Отключившись посреди ночи, я забыл погасить фонарь – и теперь тот не просто светил слабее, он готов был погаснуть в любую минуту. Заряда батареек хватало на последние минуты, и, решись женщина хотя бы слегка встряхнуть его – наш единственный огонёк мог бы погаснуть окончательно.
Издав протяжный стон, я посмотрел на бледную девочку, что сидела поодаль, у самой разделяющей ширмы, и неожиданно для самого себя уцепился за новую версию произошедшего:
– Подождите! – я шумно сглотнул, чувствуя, как крепнет подступающий к горлу ком. – Это ведь Акеми, так?.. Значит, тут нет Акиры! А она могла запросто отправиться в патруль или просто… пойти проверить, какое время суток на дворе!..
Ямато-старшая выслушала мою тираду с поистине львиной выдержкой. Только скрестила руки на груди, чтобы те не содрогались сами по себе – и чуть закусила губу, словно бы заранее представляя себе всё, что я только могу произнести. И заочно презирая меня за это.
– Нет, – ответ женщины был резок, как удар палаческого топора. – Если бы всё было так просто – мы уже давно отправились бы на поиски Акиры, не заботясь о твоём пробуждении. Но тут… Тут несколько другие… обстоятельства.
Мэй зажмурилась, прогоняя накатывающую горечь, и принялась неровно втягивать воздух носом.
– Акеми… – последующие слова давались женщине всё труднее. – Акеми сказала, что… ночью… когда ты спал, а я… находилась в беспамятстве… сюда пришли какие-то люди. Люди в белом. Белые… люди… как сказала она… Белые… Они… Именно эти… Забрали мою Акиру…
Люди в белом?.. Проклятье!.. Как же глупо было предполагать, что это место действительно безопасно, что последние жильцы уехали или умерли давным-давно, и… та еда, что покоилась на столах… была просто… ниспослана свыше?..
Но как же так?! Почему Акеми молча смотрела на то, как её сестру уводят прочь?! Почему не подняла шум, не попробовала докричаться до матери или до меня?..
Не находя себя от негодования, я посмотрел было в сторону девочки – но тут же с ненавистью к самому себе отвёл растерянный взгляд. Из всех людей, слабовольных и трусливых, Акеми сейчас меньше всего заслуживала моего гнева: перепуганная, слабая, замкнутая в своей крохотной скорлупке, эта кроха сейчас судила себя куда строже, чем могла быть судима окружающими, и, наверное, пыталась как-то ужиться с психологической травмой колоссальной мощи, которую я, привычный к покою подросток, не мог себе даже представить.
Акеми была… разбита. Её как будто бы не существовало – осталась только пустая оболочка – и Ямато-старшая не решалась давить на дочь ещё сильнее. И потому им обеим – сознательно и нет – понадобился я.
– Сколько их было?.. – поинтересовался я, давясь собственным ужасом. – Этих… людей…
– Двое, – Мэй растерянно покачала головой, похоже, до последнего отказываясь верить в случившееся. – Мужчины… В «больших костюмах»… или… широких одеждах. Наверное. Я так понимаю, в чём-то традиционном…
– Но как?!.
– Они просто пришли и забрали её… – тётины кулачки бессознательно сжались до хруста в костяшках. – Просто пришли… и забрали! Без драки. Без шума. Она пошла с ними по доброй воле…
– Гипноз?.. – предположил я наобум.
– Да! – мать близнецов ухватилась за эту идею, как за спасательный круг. – Акира – умная девочка… Я учила её… Она бы никогда не стала разговаривать с незнакомцами! Если только…
Растерянность Мэй вдруг сменилась ненавистью. Всего на секунду, на кратчайший миг – но я испытал на себе всю силу, всю неудержимую мощь отторжения женщины.
– Это ты!.. – Ямато-старшая, отвернувшись, закрыла лицо руками. – Это всё твоя вина… Пока ты не появился, она не… Она была послушной, хорошей девочкой… Но потом… Этот непонятный интерес… попытка подружиться… Я знала, что всё это – к худшему… И… надо было отказаться… Мне следовало послать к чёрту твоих родителей с этой их проблемой… И… всё было бы… иначе…
– Мама, – негромкий оклик Акеми заставил женщину замолчать на полуслове и напрячься, подобно струне от пианино. – Не надо!..
– Не может быть, – невидящий взор Мэй уткнулся в мою переносицу, после чего перекочевал на личико младшей из близнецов. – Неужели и ты… Ты тоже решила быть на стороне… этого никчёмного мальчишки?..
«Никчёмный повеса, считающий себя моим сыном… Он уже вернулся?», – болезненное воспоминание прошило мой разум сверкающей вспышкой, моментально растворившись, но всё же оставив после себя россыпь ярких болезненных пятен по всей голове.
– Не надо… драться! – истерично закричала Акеми, прячась от матери за краешком тяжёлой ширмы. – Если мы поссоримся… Если все… подерёмся… То как же… сестру вернуть?!
Ямато Мэй твёрдо шагнула к дочери, намереваясь, похоже, устроить той доходчивый урок – но вовремя одумалась. И вместо очередной уничижающей речи выдала только серию задумчивых вздохов. Она уже приходила в себя, оправлялась от горя, и от ненависти, и постепенно поднималась из болота непрерывной истерики. В голове её, похоже, закрутились нужные шестерни: бесконтрольная дрожь в конечностях женщины начала отступать.
– Идти можешь? – Мэй адресовала дочери прямой вопрос. Слишком прямой и грубый для сложившейся ситуации, но девочка напросилась на него сама, продемонстрировав завидное здравомыслие.
Акеми, не поднимая взгляда, несколько раз коротко кивнула. В этих её кивках не было ни силы, ни особой уверенности – однако Ямато-старшая таким ответом удовлетворилась в полной мере. Повернувшись ко мне, она сдержанно хмыкнула и сухо констатировала:
– В любом другом случае, Юичи, я не стала бы на тебя полагаться. Но у нас безвыходная ситуация: я и так потратила слишком много времени, пытаясь тебя добудиться, а обстоятельства промедления не терпят! Если я буду искать одна, то потрачу не меньше дня, чтобы обыскать один только этот дом – а под боком у нас ещё целая деревня. И потому… Слушай, не смотри на меня так! Даже не думай остаться в стороне! Попробуй сделать хоть что-нибудь! Если не для меня, то…
– Я сделаю! – мне пришлось перейти на крик, чтобы остановить машину ярости Мэй. – Сделаю всё, что от меня требуется! Только быстрее изложи свой план – время уходит!
Стоило мне гаркнуть в лицо тёте последнее слово, как сердце моё тут же оледенело от ужаса перед той ответственностью, которую я сам был готов на себя взвалить.
– Хорошо, – тётя сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. – Ты прав. Нужно спешить… Значит, поступим так… Мы с Акеми попробуем осмотреть тут всё… Комнаты… И… здание. А ты… п-пожалуйста… – губы Ямато-старшей некрасиво дёрнулись. – Прошу тебя, Юичи, спустись в деревню. Попробуй найти там если не Акиру, то хотя бы батареек для фонаря или ещё какой источник света… хоть что-нибудь.
– Спуститься… туда?.. – слабо переспросил я, вжимаясь в деревянную стену. – Но…
– Судя по всему, солнце уже взошло… Тебе не составит труда пробежать посёлок вдоль и поперёк! Просто… будь осторожен… Мы не знаем, сколько там этих… людей… И как они оснащены. Если найдёшь, где держат Акиру – просто найди меня и скажи… Тогда… Тогда мы вместе что-нибудь придумаем. Понял?
Я попробовал кивнуть.
– Юичи, ты понял?! – Мэй с трудом удержалась от того, чтобы толкнуть меня в плечо. Ею вновь овладевала истерика.
– Да! Да, я понял! Понял!
– Хорошо. Замечательно… Тогда расходимся. И… Юичи… – женщина подняла на меня донельзя зловещий взгляд. – Не вздумай просто убежать отсюда… Просто… не вздумай!
Я едва не задохнулся от обиды и возмущения. Оскорбления и колкости собрались на моём языке в количестве достаточном, чтобы поставить тётю на место до конца наших дней, но присутствие Акеми – и только оно – заставило меня стерпеть оскорбление.
– Не бойтесь, – процедил я, глядя на женщину исподлобья. – Не сбегу. Не без Акиры!
Вслух это прозвучало куда хуже, чем мне представлялось… Вот только Мэй сделала вид, что я не проронил ни слова вовсе – и просто отвернулась. Так, словно меня и не было рядом.
Вонзив ногти в мякоть ладоней, чтобы сдержать гнев, я небрежно обошёл тётю слева – искушение толкнуть её плечом было слишком велико, однако вопросительный взгляд Акеми заставил меня вспомнить о приличиях. Едва задев локоток Ямато-старшей, я по чистому наитию, ежесекундно рискуя запутаться в старых ширмах, двинулся к выходу из помещения.
И только теперь, с огромным, колоссальным запозданием – мой разум всё-таки начал освобождаться от подобия дремотной пелены. Как оказалось, последние минуты я провёл в подобии полусна – в жидкой, неуверенной иллюзии жизни, которая, казалось, закрутила меня в потоке театрального действа, чтобы теперь выбросить в холод и мрак жестокой реальности.
Я осознал всю безвыходность сложившегося положения. Всю его обречённость и странную пустоту. Ведь…. Нас тут было трое – нет, даже двое… Двое против неведомого противника, который знал эти места назубок и, вероятно, мог прятаться за каждым углом, выглядывать сквозь щели дверных проёмов и продолжать своё безмолвное наблюдение…
Быть может, Акира была уже потеряна для нас. То есть – насовсем…
От мыслей этих на душе становилось совсем скверно.
Продравшись сквозь последнюю пелену ткани – брезгливость отступила, и я просто сорвал её походя, обрушив за собой всю хлипкую конструкцию – я быстро вышел в коридор… и замер.
Тётя была права: солнце уже взошло над потерянной во времени деревней. Вот только легче от этого как будто бы не стало. Второй этаж особняка – тот, каким я запомнил его в ослабевающем свете фонаря – перестал существовать. Он оставил себе только общие очертания и главные направления, в остальном изменившись до неузнаваемости: пол под моими ногами не просто скрипел – он буквально проминался книзу, грозясь обвалиться в любое мгновение, а стены, казалось, выдержали настоящий артобстрел, так много в них было щелей и тёмных провалов. От грандиозного великолепия минувшей ночи не осталось и следа – образчик традиционного зодчества за считанные часы обратился в обычные развалины, готовые осесть под собственным весом.
– Ну что ты встал!? – грозно поинтересовалась Мэй, подходя ближе. Рука её уже легла на моё плечо, но грубого толчка не последовало. Скорее даже наоборот: вдова едва заметно подтянула меня назад, наверное, почувствовав, как сильно гуляет пол под моими ногами при каждом её движении.
– Такого не было ночью, – произнёс я, растерянно оглядываясь по сторонам. – Я уверен, что…
– Уверен?.. – произнесла вдова угрожающим шёпотом. – В чём ты вообще можешь быть уверен?! Моя дочь пропала, а ты себе позволяешь… Нет. Стоп! Хватит. Просто расходимся. Главное, смотри под ноги – ночью мы могли не замечать этого, но тут всё уже готово развалиться…
Я легонько кивнул в ответ и выскользнул в коридор. День только начался, а с меня уже было достаточно тётиных выходок… И – да, её можно было понять, но я уж точно заслуживал иного – совершенно иного! – обращения.
Внутренности особняка – я действительно начинал воспринимать его как остов какого-то исполинского создания, умершего с десяток лет назад – постепенно наполнялись утренним светом. Только этого слабого подспорья было недостаточно для того, чтобы разогнать вездесущий полумрак. Бледное сияние лилось, в основном, со стороны обращённых во внутренний двор балконов: изорванные бумажные окна почти не задерживали его и выглядели оттого ещё более жалко в своих покосившихся обветшалых рамах. Только помимо этого источника света существовал ещё и другой, совершенно для меня неожиданный. Каким-то невероятным образом солнечные лучи проникали под крышу старого здания и растекались по коридорам сквозь едва заметные слуховые окна у самого потолка – и многие из них, в чём я мог быть уверен, должны были упираться в глухие стены или выходить к соседним комнатам. Складывалось впечатление, что я до сих пор находился во сне – там, где невозможное кажется реальным, и у несущих конструкций просто не может быть толщины или физического расположения.
Подобравшись к ближайшей стене, я попробовал было подтянуться к испускающему слабые серебристые нити окошку, но сквозь прикрывающие его тоненькие деревянные рейки нельзя было различить ничего конкретного, а подтянуться выше я не мог физически: в коридоре просто не за что было уцепиться, чтобы приподнять себя над уровнем пола. И природа слухового окошка по-прежнему оставалась для меня непостижимой: возможно, за ним крылась хитроумная система зеркал, а может – сеть тайных лазов на улицу.
Оторвавшись от стены, я обернулся на удаляющийся звук шагов – Мэй только сейчас миновала перекрёсток и, похоже, проигнорировав мои изыскания, спешно устремилась в направлении, противоположном коридору с приютившей нас залой.
Я уже собирался отвернуться и пойти дальше по назначенным делам, но не смог. И более того: моё тело, до сей поры послушно исполнявшее все приказы, вдруг восстало против разума и само собой двинулось назад, к точке схождения четырёх деревянных путей.
Я, наконец, проснулся. То есть – окончательно отделался от навязчивой, рассеивавшейся всё это время полудрёмы. Всплеск адреналина, конечно, позволил мне проявить неожиданную для общей ситуации активность, но лишь теперь, оказавшись в полном одиночестве посреди огромного мёртвого дома – я очнулся окончательно и понял, на что вообще себя обрёк.
Отправить меня в заброшенную деревню?! В полном одиночестве?! Как ей вообще могло прийти это в голову?..
Тётя как будто бы хотела избавиться и от меня – позволить загадочным хозяевам этого места спокойно заполучить и вторую жертву… Это ведь… было так глупо! Любой фильм ужасов, любое произведение на схожую тему начиналось именно с разделения героев!
Кровь прилила к моему лицу, принялась активно пульсировать в висках… А ноги… Ноги всё уверенней несли всё остальное тело в сторону перекрёстка. Ещё немного, и я мог бы повернуть налево, последовать за Мэй и её второй дочерью – которая, к слову, по-прежнему была невредима и, наверное, тоже заслуживала спасения. Как и все мы! Разве её жизнь… разве… моя жизнь… была равноценна жизни Акиры?.. Которая, быть может, уже была потеряна безвозвратно?!
Или же за всем этим стоял какой-то нелепый размен?.. И тётя хотела принести меня в жертву, надеясь, что сможет получить вторую дочь живой и невредимой?..
Или… быть может…
Шаг мой начал замедляться.
Быть может, изнурённая женщина просто молила меня о помощи из последних сил, надеясь, что единственный из тех, кто мог ей помочь – не струсит и не отступит в трудную, труднейшую для всех нас минуту?.. Я… Я не мог сказать. Слишком тяжёл был выбор, и слишком высоки – ставки. А мне и так-то было страшно… Очень страшно.
Погрузившись в состояние рассеянной прострации, я всё-таки вышел в самый центр рокового перекрёстка и неожиданно для самого себя замер на месте. Пол неприятно захрустел под моими стопами, застонал, пропитанный влагой минувшего дождя и тронутый естественным разложением. А я… я просто стоял и прислушивался к себе, понимая, что мне попросту не с чем вернуться к Мэй. Я ведь не мог догнать её на полной скорости и признаться в собственной неспособности предпринять хоть что-нибудь – наверное, этого она от меня и ждала – равно как не мог и свести всё к игре случая. Мы ведь не могли нечаянно столкнуться вновь, чтобы пойти дальше. Это не устроило бы её. И… меня, наверное, тоже. А значит, у меня оставалось всего два очевидных варианта: спуститься-таки к подножию холма, или найти для себя самую укромную и тёмную каморку, где меня не смогли бы найти ни местные обитатели, ни тётя Мэй с Акеми.
С другой стороны, я ведь мог просто уйти. Сбежать из проклятого места, оставив позади всю эту странную семейку. И никто ничего не сказал бы. Потому что некому было бы комментировать – скорее всего, тётя готова была сгинуть здесь в поисках дочери и утащить за собой в могилу несчастную Акеми… И… мог ли я бросить их на произвол судьбы? После тех громких слов, что выкрикнул вдове в лицо?..
Я… Мне нечего было сказать. Не в чем признаться. Даже самому себе.
Бросив в сторону дальнего поворота последний безрадостный взгляд, я перенёс вес туловища на левую ногу и обречённо побрёл прочь – по склепу из дерева и бумаги, только и ждущему, когда мы все сдадимся и станем его полноправными жертвами.
Как же много повидали эти стены?.. Свидетелем каких ужасов они могли быть, раз пропитались этой злонравной ненавистью ко всему сущему? Я буквально чувствовал давление, исходящее из каждой щели меж досок, и чем шире становились мои шаги, чем увереннее я заставлял себя идти – тем серьёзнее казалась исходящая отовсюду угроза.
Особняк словно бы сжимался вокруг меня, надвигался со всех сторон лапами игривого кота, который, став жертвой кровавого азарта, просто не мог справиться с собственным злым любопытством.
В ушах моих зазвенело, и недавнее отрешённое спокойствие вдруг растворилось без следа. Я почти физически ощутил на своей спине чей-то ненавидящий, обжигающий злобой взгляд. Он не блуждал по моему телу в любопытстве, не выискивал уязвимости или следы оружия – просто сверлил со спины левую сторону моей груди, словно бы примеряясь к единственному точному рывку.
В полуразваленных балконных ставнях загудел сильный ветер. И на крыльях его, словно отзвуки далёкого прошлого, прилетели едва различимые звуки жизни – далёкий перезвон кузнечного молота, разговоры старушек, бродящих близ особняка, и рыбацкие песни, возносящиеся далеко вверх по течению.
И почти сразу же я услышал совершенно иной тип звука – реальный, существующий в непостижимой близости от меня скрип половиц под чьими-то стопами. Короткие, лёгкие шажки приближались откуда-то справа – из-за угла, выходящего к главной лестнице. И, стоило только в воздухе зазвучать этому скрипу, как немыслимый ужас, надвигающийся на меня сзади, вдруг начал отступать. Его одновременно обжигающее и леденящее присутствие, что заставило мой хребет обратиться в недвижимый столп и высушило всю влагу во рту, вдруг стало едва различимым, и лишь удаляющееся посвистывание – звук сиплого дыхания – ещё заставляло меня двигаться вперёд по бесконтрольной инерции.
Сосредоточившись на отступающем кошмаре, я совсем позабыл о том звуке, что ждал меня впереди, и на полной скорости достиг поворота. Выждал мгновение, собираясь с силами, и резко заглянул за угол! Но, к собственному удивлению, не обнаружил там ничего, кроме разочаровывающей пустоты. Единственным, что выбивалось из естественного порядка вещей, был лёгкий звук шагов, сопровождаемый скрипом древесины, однако, стоило мне только показаться из-за угла, как он мгновенно, моментально, в ту же секунду – пресёкся, точно его и не было.
Но я уже не мог остановиться. Не мог просто собраться с силами и прислушаться к себе – слишком велик был стресс и слишком сильна память о том настигающем, идущим по пятам загробном холоде, который, наверное, просто не мог померещиться никакому нормальному человеку – и тем более мне, уравновешенному, серьёзному ученику старшей школы…
И это… Я готов был поклясться, что всё это было всерьёз. И оттого бросился к спасительной лестнице с удвоенной скоростью, оставляя позади весь этот напоенный кошмаром этаж и лелея в груди слабый отблеск надежды на то, что Мэй не столкнётся с подобным проявлением воли старого здания. Мне ведь оставалось только верить в лучшее – а возвращаться туда я не собирался ни при каких условиях.
Не оглядываясь назад и стараясь даже не думать о произошедшем – как если бы одно только это могло привести к повторению тех страшных мгновений – я в спешке бросился к лестнице и, перепрыгивая через ступени, спустился на первый этаж.
Входной зал встретил меня знакомой уже прохладой и одиночеством, от которого сердце замирало в груди. Я узнавал самые крохотные детали, за которые ночью то и дело цеплялся луч фонаря, и, как оказалось, без труда смог бы описать образ этого помещения по памяти. Впрочем, к известным картинам начали добавляться новые детали: бросая быстрые взгляды по сторонам, я обнаружил на полу вокруг себя целую россыпь непонятных, уже почти обесцветившихся пятен. Они, ранее казавшиеся мне выцветшими прогалинами, на самом деле представляли собой следы какой-то жидкости, упрямо не желавшей сходить окончательно даже после стольких лет сырости и запустения.
И… Мне даже не требовалось задавать вопрос самому себе, чтобы понять – чем именно были залиты эти полы. И отчего тут, на первом этаже, было так много следов разрушения…
Кто-то когда-то – давным-давно – ворвался в этот дом с самыми дурными намерениями… И, наверное, встретил тут яростный отпор защитников благородного семейства.
Ну почему, почему нас занесло именно сюда?..
Я зажмурился, прогоняя очередной приступ паники, но тут же ощутил – как страшно было просто находиться в этом старом доме с закрытыми глазами, зная, что с лестницы на второй этаж может вот-вот повеять замогильным морозом, а за лужами иссохшей крови стояла история куда более мрачная, чем я даже мог себе представить!
Нет, находиться здесь было нельзя… Это проклятое место только и грезило о новой жертве!
В несколько прыжков преодолев отделявшее меня от завала расстояние, я юркнул под обломки и вынырнул уже снаружи, со стороны бетонного двора, обращённого к раскинувшейся у подножия холма деревушке.
Нельзя сказать, чтобы мы прошли ночью значительную её часть – всего несколько витков дороги от каменистого берега – и это, надо сказать, меня не на шутку озадачило: деревня отсюда казалась слишком маленькой, даже при всех этих россыпях домиков, при дорогах и проулках, и всем своим видом она показывала, что должна была быть крупнее, сильнее, больше. Кроме того, в глаза мне не бросилось ни одного деревянного причала или пирса, и вместе с этим у воды не было видно следов рыбацких построек. Потоки бурной реки, хорошо раздавшейся вширь после дождя, лизали только серию непонятных развалин из дерева и камня, больше похожих на жилые дома, чем на хозяйственные постройки. Из их серой массы выбивался только внушительный чёрно-серый горн, наполовину смятый камнями обвалившихся стен и явно принадлежавший местной кузне.
Река ведь не могла разлиться так широко?.. И подмять под себя не просто береговую инфраструктуру – но добрую половину деревни вместе с полями, дворами и дорогами… Да, в это трудно было поверить, однако с моей обзорной площадки, с вершины высокого холма свободно движущаяся водяная лента уже не казалась той мелкой горной речушкой, какой предстала в моём воображении ночью – о нет. Она была огромна. Широка, точно несколько футбольных полей, выставленных в ряд, и безмерно сердита. Зажатая меж туш великих гор, бережно прикрытая ими сверху, эта река определённо была достаточно сильной ещё в те времена, когда в этой деревне существовало собственное судоходство. А с тех пор стала лишь наглее.
И где-то там, внизу, под боком у этого природного чудовища могла сейчас находиться маленькая, испуганная девочка, оторванная от сестры и матери… Акира.
С хладнокровием вычислительной машины я оценил обстановку в деревне и скорым шагом направился вниз по блестящему от влаги серпантину. Солнце почти не грело, и последствия ночного ливня по-прежнему полноправно владели всем этим крохотным миром: на листьях сорной травы сверкали россыпи прозрачных капель, а с многочисленных крыш – покосившихся и сохраняющих свой первозданный вид – непрерывно струилась чистая дождевая вода.