Ливень бился в лобовое стекло автомобиля неистовым, диким зверем. Его холодные, бесформенные в ночном мраке крылья хлестали по тонкой преграде прямо напротив моего лица, ежесекундно грозясь прорваться сквозь неё и заполонить собою салон, тускло освещённый огнями приборной панели.

Поёжившись, я ещё сильнее вжался в пассажирское сиденье и впервые пожалел о решении сесть спереди – весь мир отсюда казался сплошной разверзнутой пастью древнего мифического чудовища, исходящего слюной от голода и утробно рычащего в предвкушении сытной трапезы. И, похоже, подобные ассоциации тревожили не одного меня: тётя Мэй, нервно сжимавшая руль, едва заметно дрожала от напряжения и страха. Взгляд её чёрных, как смоль, глаз был устремлён в одну точку где-то по ту сторону лобового стекла, и я готов был поклясться, что никогда прежде ещё не видел тётю такой сосредоточенной.

Внезапно ночь вокруг нас вспыхнула белизной: кривой, безумный росчерк молнии, похожий на разрыв самого воздуха, мгновенно соединил небо с возвышающимся по правую руку высоким холмом. Подаренной свыше вспышки света было достаточно, чтобы разглядеть изгиб узкой горной дороги на много метров вперёд – но картина эта вымылась из памяти почти моментально, стоило только раскатиться под небесами ужасному рокоту грома. Вдарив почти без разрыва с молнией, тот, казалось, заставил содрогнуться всю гористую местность вокруг нас, и машина тёти тут же вильнула в сторону по скользкой чёрной дороге. Меня увлекло вправо – ремень безопасности напрягся, сдерживая давление – но почти сразу же толкнуло обратно на место: женщина справилась с управлением и вовремя вернула машину на нужную полосу.

Тут молния искромсала небосвод вновь, и, утопая в мощном громовом раскате, из-за спины моей донеслись едва заметные плаксивые перешёптывания. Там, сжавшись в трясущийся комочек, стянутый одним ремнём безопасности, сидели дочери-близняшки тёти Мэй – Акеми и Акира, прямые наследницы фамилии Ямато и просто чудесные девочки девяти или десяти лет – наверняка вспомнить их возраст я не мог. Они были единственной радостью, что осталась моей тётушке от покойного мужа – в остальном его наследство ограничивалось безмерными долгами и проблемы. Одна из таковых и закончилась нашим нынешним побегом сквозь ночь и страшную бурю, под сенью которой не всякий решится даже показаться на улице. Не говоря уж о том, чтобы выехать в чёрную бездну посреди ночи и умчаться в сторону одной из близлежащих деревень по обманчивому полотну горной дороги…

Нервно сглотнув – к счастью, звук этот утонул в грохоте хлещущего со всех сторон ливня – я осторожно обернулся через плечо и, выглянув из-за сиденья, попробовал улыбнуться парализованным от страха близнецам. Те впились в меня безумными взглядами – совершенно одинаковыми, столь же неотличимыми, какими мне казались и сами их обладательницы – и как по команде принялись тараторить что-то бессвязное и малопонятное.

– Всё будет хорошо, – произнёс я, понимая, что придавленный страхом голос не пробьётся сквозь шумовой заслон ливня. – Мы скоро приедем… Только не бойтесь, ладно?..

Крохотные угольки глаз, взиравшие на меня с неподдельным интересом и страхом, заблестели от слёз. И пусть я был вдвое старше сидящих позади девочек – но всё равно не смог удержаться от схожих чувств: в глазах появилась неприятная резь, а сердце в груди зашлось ещё сильнее.

– Это всего лишь гроза, – добавил я чуть громче, намереваясь успокоить хотя бы самого себя, и тут же вернулся на место, застигнутый врасплох очередным крутым манёвром тёти. Это был уже… который? Пятый резкий уход в сторону? Или шестой? Я сбился со счёта после третьего – того, что был после удара молнии – однако не мог не заметить, что тётя Мэй начала терять контроль над автомобилем всё чаще.

Я вновь осторожно покосился на неё – сухощавую, хрупкую девушку тридцати с небольшим лет, намертво вцепившуюся в руль побелевшими от натуги тонкими пальцами. Обычно она выглядела младше своего возраста, но здесь и сейчас, в объятьях непогоды посреди безвестности, справа от меня, казалось, восседала глубокая старуха, бледная и слабая, как умирающее сухое деревце. Её глаза воспалились, а губы были искусаны чуть ли не в кровь…

– Тётя, – негромко позвал я, надеясь хоть ненадолго отвлечь девушку от сводящих с ума мыслей. – Тётя Мэй?..

– Нельзя разговаривать с человеком за рулём! – неуверенно прикрикнула на меня одна из девочек с заднего сиденья.

– Да! – тут же поддержала вторая. – Не надо так!

– В-всё нормально, – откликнулась Ямато Мэй, и с её лица мгновенно сползла та устрашающая маска смертной напряжённости. – Что такое, Юичи?..

Тётя Мэй не смотрела в мою сторону – и это можно было понять – но в её обострившемся, тяжёлом внимании я вдруг ощутил нотки страшной безысходности: женщина ответила мне лишь потому, что сама не верила в наши шансы, расписалась в собственном бессилии. И совершенно ненужный вопрос сам собой появился у меня на языке:

– А они… Они нас убьют? Если догонят…

Мой голос утонул в очередном раскате грома, и мир как будто бы перевернулся: чёрное смешалось с белым, верх стал низом, а вода начала бить в стекло ещё сильнее, будто бы обратившись в смертоносную каменную шрапнель. Сшив небо и землю воедино сверкающей белой нитью – кривой, разорванной на множество мелких веточек – ослепительно яркая молния впилась в одно из деревьев справа от утопающей в дождевой воде дороги. Кошмарный треск и слепящая вспышка света заставили всех нас застыть в ужасе… А тётя Мэй, точно в состоянии тяжёлого полусна, зажмурила отяжелевшие веки – для неё ночь вдруг стала слишком яркой…

Я не успел даже вскрикнуть, когда машина, издав пронзительный визг, вдруг вильнула вправо, к противоположной стороне трассы, потом резко рванула обратно – и на полной скорости влетела в ленту дорожного ограждения. Удар показался мне едва заметным – ремень безопасности амортизировал основную нагрузку – но облегчение молниеносно сменилось абсолютным отчаянием: наше авто не уткнулось в металлическую ограду, нет – оно пробило её, точно лист бумаги, и вылетело с дороги в сторону отвесного горного склона. Запоздало, вразнобой сработали подушки безопасности: одна из них оттолкнула тётину голову от руля, а вторая на мгновение закрыла всё моё лицо, оборвав испуганный вздох и перекрыв обзор.

Впрочем, в зрении уже не было необходимости: внутренности мои тут же подпрыгнули к самому горлу, и я почувствовал, как увлекает меня вниз, за собой, внушительная масса металлической колёсной клетки.

Я инстинктивно сгруппировался, воспользовавшись резким размягчением подушки безопасности, и вжал голову в плечи, ожидая удара. Но полёт всё продолжался и продолжался, а откуда-то извне моего мирка, на грани слышимости и восприятия, раздался далёкий голос тёти Мэй:

– Дети, держитесь за ремни!..

Тётя не успела договорить – корпус авто с грохотом приземлился на одно колесо, и, встряхнув нас, точно пушинки на ветру, отпрыгнул ещё ниже во мрак. Свет фар выхватил впереди заросли каких-то тонких деревьев – за миг до того, как мы снесли их на полной скорости – и рассеялся по вольным струям дождя и мечущимся вокруг кускам каменистой почвы.

Оглушительный скрежет затмил собой даже шум сердитого ливня, нагнав на меня истовый ужас предвкушения: подтянув колени к груди, я только и ждал, когда же, наконец, днище машины останется где-то позади, а нас швырнёт об землю силой инерции… И последним, что я услышу в своей жизни, станет хруст костей и навязчивый шелест воды, спускающейся по камням вековой скалы.

Близняшки закричали одновременно, в один голос, и тётя Мэй тут же прикрикнула на них, опасаясь, что в безумной тряске девочки могут запросто прикусить язык. Вперёд вдова уже не смотрела – её ладони, до сих пор покоящиеся на руле, тряслись и елозили из стороны в сторону без какой-либо чёткой программы.

Авто тряслось и подпрыгивало на каждом встречном булыжнике, но с бешеной скоростью продолжало катиться вперёд под пугающим, почти отвесным углом. Несколько раз нас чуть подбрасывало вверх на особенно заметных препятствиях, и одно из них, судя по звукам, стоило машине заднего колеса. Вся конструкция тут же заметно просела к левой стороне, и скорость движения как будто бы начала падать… Я даже успел впустить в горящие от напряжения лёгкие крохотный глоток воздуха, когда ставший частью обыденной действительности хруст вдруг растворился в мерном шорохе дождя – и вокруг сразу стало слишком много непроглядной, глухой черноты.

– О нет, – глухо выдохнула Ямато Мэй, и один только тон её заставил мгновенно угомониться плачущих девочек на заднем сиденье, а в меня вселил ощущение тяжёлого отчаяния.

Безразличная, отливающая языком сине-белого пламени молния прочертила небо прямо над нашими головами, и в этом миге абсолютной белизны я разглядел шипящую бездну, раскинувшуюся прямо под нами.

Горная река. Бурный, необузданный поток, втиснувшийся меж телами громадных скал, принял нашу машину с недовольным рокотом, одарив целым каскадом брызг и пронизывающим до костей, почти потусторонним холодом. Удар, к счастью, не показался мне особенно сильным – после пережитой тряски сложно было воспринимать его всерьёз – чего нельзя было сказать о дальнейшем повороте событий: не продержавшись на месте и секунды, автомобиль вдруг торопливо покатился вперёд и вбок, увлекаемый водяным потоком, и я вдруг с ужасом осознал истинную силу беснующегося ливня. Нас несло вниз по течению – всю металлическую махину транспорта с его пассажирами – и от колёс, что тащились сейчас по каменистому дну, не зависело уже вообще ничего.

Свет фар, моргнув, погас. Мы оказались в плещущейся и страшной темноте.

– Девочки! – неожиданно скомандовала тётя Мэй дрожащим, но всё ещё сильным голосом. – Переберитесь на левую сторону! Как можно ближе к двери!

Я автоматически посмотрел в том направлении. И задохнулся от изумления: с той стороны, где находилось оторванное колесо, багажник нашего седана начал уходить вверх. Пока что этот перекос не был особенно заметен, но тётя Мэй, очевидно, молниеносно оценила ситуацию. И решила, что меньше всего нам сейчас может помочь переворот с ног на голову, устроенный могучим движением реки.

– И ты! – тётя вцепилась в моё плечо, возвращая к суровой реальности. – Попробуй отодвинуться дальше! Быстро, всей массой прижмитесь к левой половине, все трое!

– Мам, здесь везде вода!.. – слабо отозвалась одна из девочек, не находя в себе сил даже на слёзы. – Вода под ногами!.. Мы утонем?..

– Не болтай – делай! – приказала Мэй, неотрывно глядя перед собой. В её голове, наверное, строились сейчас целые стратегии выживания… Во всяком случае, я очень хотел на это надеяться, и потому со всем возможным тщаньем перенёс вес своего тела на левую сторону. Девочки тоже послушались незамедлительно: выбрались из-под своего ремня безопасности и перебрались под тот, что находился за моей спиной.

Частые волны тут же начали заявлять о себе, забились в глухо задраенное стекло – и под ногами моими захлюпало ещё сильнее, чем прежде. Авто, что до недавнего времени казалось нерушимой крепостью среди жестокого ливня, вдруг оказалось обычным железным склепом, постепенно наполняющимся водой.

– Юичи! – негромко, но агрессивно окликнула меня Ямато Мэй. Её взгляд то и дело проносился по моему лицу, точно удары плети, и одно только это странное внимание заставило волосы на моей голове зашевелиться.

Изобразив внимание – насколько это вообще было возможно в окружающей обстановке – я повернулся к тёте Мэй, и тут же ужаснулся тому безумному блеску, что захватил чёрные колодцы её глаз.

– Юичи, скажи… – женщина метнула тяжёлый взор назад, убедившись, что девочки нас не слышат. – Я сошла с ума?

– Что?..

– Там, на дороге. Ты видел их?

– Видел… кого?.. – мой голос прозвучал сдавленно и хрипло. Он почти утонул в плеске подступающей воды, не оставив о себе даже памяти.

– Когда ударила молния… мне показалось, что там, впереди, кто-то стоял… Две девочки в белом. С длинными чёрными волосами, – Ямато Мэй буквально рубила воздух быстрыми, чёткими фразами. – Они были там. Прямо на пути стояли! Ты же видел?!

Тётя, позабыв о рулевом колесе, подвинулась ко мне и повторила свой вопрос шипящим, тяжёлым шёпотом. И я, отшатнувшись, смог только покачать головой в ответ. Медленно и очень осторожно.

Мой взгляд тогда был прикован к месту удара молнии – в сотне-другой метров от нашей машины, впереди – и я готов был поклясться, что на залитой дождём дороге не было никого и ничего, что могло бы заставить водителя увести машину вправо.

Ямато Мэй негромко выругалась и зло, проклиная задний привод нашего авто, принялась стучать ладонями по рулю и приборной панели. Её, похоже, моя реакция не просто обезоружила, но оставила в абсолютной прострации.

Некоторое время – может, минуту, а может, и целый час – мы сплавлялись по реке в кромешной темноте и тишине, собирая на пути выступающие камни, вертясь по воле мощного потока и постепенно теряя последние крупицы надежды. Но если поначалу казалось, что этому движению рано или поздно настанет конец, то теперь, спустя целую вечность в объятиях чёрной воды под давлением безразличного ливня… я уже не мог быть ни в чём уверенным.

Осознание холода пришло с некоторым опозданием: в тот момент, когда я вдруг обнаружил, насколько же ледяной была просачивающаяся в салон речная вода, тело моё уже продрогло до нитки. В тщетных попытках согреться я поднёс ладони ко рту и начал часто-часто дышать на них, потом, не забывая клониться влево, с силой потёр свои плечи… И тут меня вдруг швырнуло вперёд и вправо, к приборной панели авто. Ремень безопасности напрягся от натуги, врезаясь в ткань простой белой рубашки, и в лёгких разом перестало хватать живительного воздуха.

Из-за спины моей раздался нескладный вскрик близняшек – они, замёрзшие и перепуганные, явно не ожидали такого резкого удара. Без движения осталась только тётя Мэй – её окаменевшие руки и ноги даже не дрогнули, когда по машине прошла ощутимая вибрация.

– Что это было?.. – негромко поинтересовалась одна из близняшек – я до сих пор не научился их различать – и ухватилась за водительское сиденье.

– Да, мама, что?.. – тут же поддержала её сестра.

– Тихо! – Ямато Мэй требовательно подняла указательный палец, призывая нас всех к молчанию. – Вы… Вы все это чувствуете?.. Движение прекратилось… как будто бы…

Я был бы рад помочь тёте ответом, но тело моё давно перестало ощущать хоть что-нибудь помимо леденящего холода. Да и проговорить хоть слово сквозь стучащие зубы было сейчас выше моих сил.

Не дождавшись подтверждения своей догадки, женщина дёрганными движениями распахнула бардачок и выудила оттуда небольшой походный фонарик. Это удалось ей не сразу – первые три попытки закончились падением в воду под самым рулевым колесом каких-то документов, небольшой кожаной сумочки и чего-то ещё неопределённого – но явно увесистого. Возможно, небольшого дамского пистолета?.. Не знаю. И не берусь теряться в догадках.

Заполучив, наконец, искомый фонарь, тётя Мэй включила его – вновь не с первой попытки – и прижалась к боковому окошку, водя ручным конусом света из стороны в сторону. Ей с трудом удавалось сдерживаться от паники – и на одном только этом стальном самообладании молодой женщины сейчас держалась вся атмосфера нашего импровизированного судна.

– Да, – проговорила Ямато-старшая без особой уверенности. – Да, нас прибило к берегу… Не знаю – надолго ли, и… наверное…

На мгновение тётя потерялась в собственных мыслях, но раздавшийся вдали раскат грома моментально вернул её в сознание и буквально вытолкнул из тисков прежнего страха. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов – что в промозглом холоде далось ей с трудом – женщина резко повернулась к нам с девочками и заговорила с поистине стальной твёрдостью:

– Мы застряли на мелководье. Сложно сказать, сколько это продлится – вода всё пребывает и каждая секунда на счету. Поэтому я спрошу прямо – вы можете идти?

– В такую грозу?.. – слабо просипела та из девочек, что сидела ближе к окну.

– Я не знаю, что это за река! – ответила тётя Мэй с излишней, пожалуй, твёрдостью. – Не знаю, куда она течёт и в какой водоём впадает. А значит, мы можем плыть по ней до самого утра, пока не замёрзнем до смерти, и не встретить ни одного ориентира…

– А можем заблудиться в этом дожде! – попробовал высказаться я, откровенно опасаясь перспективы блуждания в темноте под пронизывающими ветрами.

– Можем! – женщина огрызнулась, не скрывая собственного бессилия. – Но так у нас хотя бы будет шанс – шанс найти укрытие от этой… проклятой воды! Шанс развести огонь, высушить вещи! Я несу ответственность за вас! И не позволю, чтобы всё это… закончилось… вот так.

Голос тёти Мэй начал быстро затихать. Видно было, что женщину от слёз отделял лишь крохотный, едва заметный отрезок времени – и мне вдруг тоже захотелось разрыдаться от собственной слабости и предвкушения приближающейся гибели.

Казалось, мы уткнулись в тупик, потеряли все силы. Приготовились к худшему… Как вдруг с заднего сиденья раздались почти синхронные щелчки, и близнецы в один голос, наперебой друг другу, заговорили:

– Мы сильные, мам!

– Мы дойдём!

– Тут холодно и страшно!

– Нужно уйти от реки!

– Всё получится, только верь в себя!

Я опешил от такого потока слов, и с ужасом – куда большим, чем прежде – начал понимать, что мы, скорее всего, всерьёз сейчас выйдем на улицу, прямо в этот страшный, холодный мир из дождя и мрака, под взгляды тяжёлых туч и обжигающие удары молний! Нет… я не был к готов к такому… и вряд ли хоть когда-нибудь смог бы собраться с силами, чтобы бросить вызов самой природе!

К несчастью, я не успел даже открыть рот, когда тётя Мэй дрожащими руками отстегнула себя от сиденья и решительно толкнула наружу дверцу машины. В её руках я успел заметить чёрный силуэт закрытого зонта – ещё одной полезной вещи из бардачка – но всего мгновение спустя, раскрывшись бутоном чёрного матового цветка, тот вырвался из тётиных пальцев и растворился в темноте.

Ямато Мэй выругалась, но голос её утонул в рёве беспощадного ливня.

Позабыв о холоде, плещущейся у самых ног воде и кромешной темноте салона, я покрепче вжался в кресло и принялся молить богов, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился, чтобы я открыл глаза в своей небольшой комнатке и поёжился от ночных кошмаров, удаляющихся вслед за тяжёлым покрывалом ночи…

– Юичи! – оклик тёти Мэй застиг меня врасплох. – Возьми себя в руки и двигайся сюда! Медленно! Все выходим с моей стороны!

Я быстро обернулся к девочкам, надеясь обнаружить в их личиках хоть какую-нибудь поддержку – но те, явно вдохновившись собственными позывами, уже избавились от намокшего ремня безопасности и теперь осторожно ползли к противоположной стороне салона.

Ну да. Конечно. Выбора у меня не оставалось: из-за одной безумной идеи, принятой в состоянии крайнего стресса, мы все обязаны были отправиться на верную смерть… В самую пучину этого безрадостного вертикального моря со всеми его бесчисленными потоками, секущими лезвиями течений и пронизывающим до костей холодом.

Подбадривая себя этой новообретённой яростью, я потянулся к креплению ремня безопасности, но не смог совладать с ним ни с первой попытки, ни даже с десятой – действие, в иной раз бы не занявшее у меня и секунды, теперь растягивалось во времени до неопределённой отметки. Дрожащие ладони то и дело соскальзывали с гладкой коробочки, наполовину скрывшейся под водой, а чувствительность пальцев покинула меня уже довольно давно, наделив полнейшей тактильной слепотой.

– Ну же! – вновь прикрикнула Ямато Мэй, заглянув в салон. Её взгляд – уже привыкший к полумраку – изучал меня не больше мгновения. Резкий рывок – и женщина уже была рядом, с опасным блеском в красивых глазах и стянувшимися в тонкую белую нитку губами.

Отшвырнув прочь мои трясущиеся руки, вдова быстро нащупала нужную кнопку у самого основания сиденья – и вдавила её что есть силы. Издав жалобный шлепок, металлическая пряжка ремня выскользнула из крепления и, подчиняясь воле сматывающего механизма, заскользила по моей груди.

В следующий же миг тётя Мэй схватила меня за воротник и потянула за собой. Наружу.

Дождь бушевал ещё яростней и страшнее, чем представлялось изнутри машины: он был повсюду, занимал собой окружающую действительность целиком, не оставляя простора для воображения. В нём, казалось, можно было запросто утонуть, стоило только сделать неосторожный вдох…

Подхватив близнецов под правую руку, а меня придерживая за рукав рубашки левой, Ямато Мэй с завидной уверенностью поспешила прочь от увязшей на мелководье машины – расплывчатый силуэт последней растворился в ночи быстрее, чем мы успели сделать десяток шагов – и вскоре вывела нас к заросшему высокой травой каменистому берегу. Размытый и скользкий, он чувствовался под ногами куда явственнее, чем хлюпающие насаждения прибрежного ила, и, казалось, поставил себе целью во что бы то ни стало опрокинуть наше семейство обратно в воду: крохотные камешки постоянно выскальзывали из под ног, лишая равновесия, а в самых неподходящих местах поджидали острые грани особенно крупных и тяжёлых булыжников. Я разбил ногу в кровь об один из таких – удар прошёл сквозь плотный материал ботинка и отразился в окоченевших пальцах настоящим взрывом боли, после чего хлюпать в носке стало значительно сильнее и агрессивнее.

Это была западня. Чёрная ловушка для нас с девочками: проклятый ливень буквально давил нас к земле, прижимал неподъёмным грузом, заставляя передвигать ноги по неровным камням, забредать в заросли густого кустарника и собирать каждую попадающуюся на пути лужу.

Заслоняя лицо свободной рукой, я продолжал размеренное движение в темноту. Природа уже вытянула большую часть моих сил, и того, что осталось у меня в резерве, хватало только на сбитую последовательность шагов без чёткой цели и смысла.

Сложно сказать, шли мы по берегу, или же давно вышли на какую-нибудь дорогу – шум дождя заглушал даже грохот реки, а свет фонаря терялся всего в паре метров от нашей угрюмой процессии, не позволяя разглядеть ничего, кроме темноты и каменистой почвы, тут и там раскрашенной прогалинами примятой зелени.

Тётя Мэй слегка встряхнула меня, притягивая к себе, и склонилась почти над самым моим ухом.

– Ты видел?.. – твёрдым шёпотом поинтересовалась она, усиливая хватку. Видел?..

На ум сразу пришёл тот странный вопрос, что задала вдова ещё в машине – про якобы преградивших нам путь девочек в белом – и я уже готов был вновь дать отрицательный ответ, как женщина вдруг продолжила, уже чуть громче и спокойнее:

– Вон, впереди… Чуть правее и выше. Посмотри же!..

Испытывая смешанные чувства – нечто среднее между надеждой и явным сомнением – я покорно устремил взор в указанном направлении. Пришлось очень сильно прищуриться, чтобы уберечь глаза от вездесущей влаги, и даже выставить ладонь козырьком у лба… чтобы… не увидеть ничего необычного. Только темноту – такую же, как и повсюду вокруг.

Я так и знал… Тётя Мэй действительно сошла с ума. Стресс столкнул телегу её разума с рельсов, и мы с близнецами теперь покорно следовали за безумной вдовой, решившейся…

– Вот, снова! – возглас Ямато Мэй заставил меня содрогнуться от макушки до пят. – Посмотрите все! Там точно мерцает свет! Электрическое освещение! Или…

Я продолжал сомневаться в словах тёти. Не стал даже голову поворачивать в ту сторону – просто продолжил смотреть под ноги… и неожиданно для самого себя обнаружил там ощутимую перемену: на месте разномастного ковра из камней теперь виднелось побитое, но ровное полотно асфальтовой дороги. Сбитые до потери чувствительности ноги уже не чувствовали этой разницы, но слабые отклики надежды, ещё бьющиеся в груди, мгновенно отреагировали на удивительное открытие. И, желая укрепиться в своих догадках, я поднял взгляд туда, где сквозь черноту и ливень действительно виднелся едва заметный жёлтый огонёк. Он казался чем-то диким и нереальным посреди этого кошмара… Лучом надежды. Далёким, спасительным маяком…

Молния сверкнула где-то далеко позади нас, но даже мгновенной вспышки этого света было достаточно, чтобы разглядеть угловатые силуэты построек, окружившие нас со всех сторон. Тётя Мэй замедлила шаг, поразившись их близости, и невольно устремила луч фонаря не под ноги, а по сторонам.

Позабыв о дожде и мраке, мы четверо издали слитный вздох изумления: прямо перед нами распахнул свою пасть въезд в заброшенную одноэтажную деревушку, словно бы выплюнутую прочь исполинским морским чудовищем. Неприглядные бетонные домики с выбитыми стёклами, перемежающиеся ветхими деревянными постройками, торговые автоматы неопределённого возраста и проржавевшие насквозь металлические вывески – они смотрели со всех сторон, сливаясь в одну сплошную нескладную картину. Кое-где над застройкой возвышались бревенчатые дома, возведённые на каменном основании – но они терялись за пределами главной улицы и казались недостижимыми для света, источаемого слабеньким фонарём.

Дождь к этому моменту начал идти на убыль, и мы с тётей Мэй могли безбоязненно озираться по сторонам с открытыми от удивления ртами – в то время как близнецы всё крепче начали вжиматься в бока замедлившей шаг матери. Одна из девочек попробовала было потянуться ко мне за защитой – но вдова моментально одёрнула дочь и подтянула её к себе. Как будто бы сочла мою компанию недостаточно надёжной…

Впрочем, подсознательная обида моя не продлилась долго – слишком велико было потрясение от найденной деревни и слишком силён глубокий, идущий из самых глубин памяти первобытный страх. В голове мгновенно всплыли все детские страшилки, связанные с заброшенными местами вроде этого, городские легенды и просто оброненные кем-то вскользь замечания о гнетущей тяжести подобного антуража. И… на миг мне действительно начало казаться, что окружающий мрак скрывает намного больше, чем представлялось на первый взгляд.

– Неприятное место, – произнесла Ямато Мэй, словно бы считав эти слова из моей головы. – Неужели кто-то ещё живёт здесь…

Поддавшись порыву, я быстро поднял взгляд к вершине залитого тьмой холма – туда, где мерцали неровными огнями прямоугольники пустых окон. На этот раз желтоватых пятен там стало как будто бы больше, и вместо одного слабого язычка свечи можно было разглядеть не меньше полудюжины источников света.

Действительно, неужто кто-то ещё мог оставаться здесь, в этом царстве безвременья и мрака… Совсем один. В заброшенном доме на краю пустого посёлка.

Луч тётиного фонаря неуклюже мотнулся вправо и случайно зацепил край громоздкой железной вывески. Замедлив шаг, Ямато Мэй привлекла моё внимание к находке и осветила её целиком – белесая световая клякса легла на плоскую поверхность рекламного щита автозаправки, на котором до сих пор сохранились небольшие пластиковые пластинки с цифрами и сильно подпорченные ржавчиной слова, некогда представлявшие название малоизвестного топливного брэнда.

– Заправка, – Ямато Мэй просто констатировала факт, не сводя взгляда с накренившегося назад козырька: тот был почти полностью развален погодой и временем. – Интересно, сколько лет этой деревне… И когда… с ней произошло всё это…

– Вряд ли в ближайшие годы, – отозвался я, надеясь просто разорвать накинувшуюся со всех сторон тишину. – Иначе в новостях бы сообщили…

– Вряд ли счёт идёт на годы, – женщина склонила голову, чтобы струящиеся по лицу капли дождя не попадали в рот. – Скорее – на десятилетия…

Мы продолжили движение в мрачном молчании. И только фонарь вдовы, что шла справа от меня, всё метался из стороны в сторону по краям дороги, будто бы преследуя тщетное намерение выдернуть из темноты гладкое крыло какого-нибудь рабочего автомобиля, который мог бы сыграть роль железного спасителя из этих недружелюбных мест. Но залитая водой полоса асфальта была пуста. Искалеченная дождями и снегом, пробитая во многих местах порослью травы и кажущаяся скорее лесной тропинкой, нежели полноценной проезжей частью, она прерывалась лишь выпавшими из гнёзд металлическими трубами фонарей и прогнившими насквозь флагштоками, беспорядочно разбросанными вокруг. Самих флагов, конечно, давно уже не было – о них позаботилась суровая природа – но тут и там ещё бросались в глаза остатки былых уюта и гордости: крепления для деревянных носителей, вмонтированные в камень некоторых построек; тянущиеся от крыши к крыше нити прочных тросов и даже нетронутые временем каменные фонари, некогда освещавшие улочки этого загадочного места.

Вскоре главная дорога, которой мы шли, начала заворачивать вправо, и на место классической застройки пришли полупустые пространства парковой зоны – заросшие до неузнаваемости, эти участки земли выдавали свою первоначальную роль лишь полуразрушенными резными оградами из дерева, покосившимися скамьями и единственной теряющейся в траве небольшой статуей. Чуть дальше, почти у самой границы непроглядного мрака, можно было разглядеть очертания детской игровой площадки, но в нынешних обстоятельствах проржавевшие насквозь трубы качелей и покосившаяся карусель выглядели скорее зловеще, нежели жизнерадостно.

Поёжившись, я невольно ускорил шаг и тут же получил недовольный оклик тёти. Та, наоборот, с каждым пройденным десятком метров шла всё медленнее, и созданный мною разрыв в дистанции затянулся ещё очень не скоро.

Пройдя по широкой дуге вдоль парка и приткнувшегося к нему торгового ряда – где некогда продавали мороженое, дынные булочки и другие сласти на радость местным жителям – мы вскоре уткнулись в очередной поворот. На этот раз дорога уходила влево – достаточно резко, чтобы создать иллюзию тупика в ночной темноте. Извернувшись чёрным блестящим змеем, она тянулась вверх по насыпному склону холма и терялась в темноте над нашими головами.

– Почти пришли, – без особой уверенности проговорила тётя Мэй, окинув взглядом оставшуюся позади громаду деревни. – Осталось только подняться…

Конечно же, она говорила о том загадочном доме, в окнах которого виднелся неяркий свет, но уже тут, у самого подножия холма, с этой проклятой пустой дорогой впереди и гнетущей, мёртвой тишиной вокруг – я успел всерьёз пожалеть о принятом ею решении. Кто знает, кто мог ещё населять эти унылые места… Скрывающиеся от облав преступники?.. Бродяги, возомнившие себя хозяевами местных земель?.. Или, может, какие-нибудь старички – ну точно сказочные колдуны – что поджидают в своём уютном доме потерявшихся гостей, чтобы всласть попировать на их косточках?!

– Тётя, – слабо просипел я, не решаясь повысить голос. Бессмысленность допущенных догадок была понятна и мне самому, но страх, единожды поселившийся в сердце, уже не желал покидать приглянувшееся пространство. – Тётя Мэй?..

– Я сотню раз просила не называть меня так! – огрызнулась женщина из последних сил. – Просто Мэй. Или никак!

Съёжившись ещё сильнее, я уже не смог заговорить вновь. Так и поплёлся дальше по скользкому асфальтовому серпантину, теряясь в догадках и домыслах. Где-то в стороне, будто бы насмехаясь, гаркнула какая-то птица, похоже, пережидающая ливень под крышей полуразрушенного дома – её грубый вопль заставил меня стиснуть кулаки от ужаса, и путь наверх вдруг показался ещё длиннее и страшней, чем прежде.

Подъём петлял из стороны в сторону, забираясь всё выше, но с каждым заворотом отрезки его становились всё короче и короче – пока не пропали вовсе, сменившись огромным полупустым пространством, похожим одновременно на стоянку из серых бетонных плит и ухоженную площадь для проведения каких-то торжеств и ритуалов. Узкая и длинная, эта тёмная лента уходила далеко вперёд, теряясь во мраке, и казалась чем-то вроде огороженной с обеих сторон рукотворной реки. По правую руку от неё возвышался массив гостиничного комплекса – или чего-то в этом роде, достаточно крупного, чтобы вмещать целую массу людей, но в то же время представительного и очевидно важного для всей остальной деревни.

Вот только… Света в окнах этого здания-гиганта видно не было. Одинаково чёрные и слепые, оконные проёмы даже не казались застеклёнными – они словно бы уходили в ту же ночь, из которой мы только что пришли. В бесцветную, мокрую пустоту, из которой просто не было верного пути.

– Проклятье! – Ямато Мэй растерянно огляделась. – Нам ведь не могло показаться!..

– Может, нас заметили изнутри, – подсказал я срывающимся голосом. – И погасили свет, чтобы не привлекать внимание?.. Наверное, гостей тут не видели уже очень давно…

– Мам, а это гостиница? – вдруг спросила одна из близняшек, с надеждой взирающая на внушительный двухэтажный комплекс.

– Там есть ванная?.. – поддержала сестру вторая, придвигаясь ближе к матери. – И кухня?.. Нам дадут поесть?..

Мрачный взгляд Ямато-старшей, подкреплённый лучом слабого фонаря, прошёлся по стенам загадочного сооружения и устремился вдоль белой бетонной ленты, которая, похоже, заканчивалась отдалённым подобием крупного каменного колодца.

– Нет, – произнесла тётя Мэй с тяжестью в голосе. – Нет, это не гостиница… Больше похоже на особняк местной знати.

– И нас не пустят внутрь?.. – девочки в один голос зашмыгали, готовые расплакаться в любой момент. – И не дадут отогреться?..

– Не знаю, – в тёмных глазах Ямато Мэй блеснул неподдельный страх. – Я… девочки, я… просто не знаю…

Повисла странная, осклизлая тишина. Неприятная настолько, что терпеть её было куда сложнее, чем бороться с собственным страхом. И, не выдержав, я на негнущихся ногах поплёлся ко входу в особняк – внушительному шестистороннему порталу, украшенному колоннами, резными фонарями из тёмного металла и роскошным красным деревом, которое, впрочем, казалось в тусклом конусе нашего света совершенно блеклым и неказистым.

– Юичи! Ты что себе… Немедленно вернись! – прикрикнула мне вдогонку Мэй, одновременно сердясь на моё безрассудство и превознося меня за него. Это была замаскированная похвала – пусть и в столь странной форме – ведь у самой женщины уже не оставалось сил на принятие подобного решения.

В десяток широких шагов я подлетел к лестнице на веранду и юркнул под тёмный козырёк, нависающий сверху нёбом огромной звериной челюсти. И только тогда, хотя бы на мгновение освободившись от липких щупалец назойливого ливня, я понял, как же много тот занимал места в моём мире и как связывал по рукам и ногам, заставляя экономить каждое движение… Тут, под небольшой, но надёжной крышей, мир вокруг меня вновь начал оживать – и пусть он по-прежнему был холоден и пуст, но в нём хотя бы можно было вдохнуть свободно, не боясь наглотаться тяжёлой дождевой воды.

Я помедлил, надеясь отдышаться, и осторожно подошёл к двустворчатой входной двери здания – произведению настоящего искусника, мастера своего дела – и замер перед ней, зачарованный витиеватостью рельефного узора.

Дверного звонка видно не было – его роль исполнял увесистый молоточек на мощном кольце, упирающийся в изукрашенную металлическую пластину. На первый взгляд, они почти не были тронуты ржавчиной – сказывалось размещение особняка на вершине крутого холма – однако, стоило мне только оттянуть молоточек на себя, как тот с омерзительным скрипом сорвался с родного места и, выскользнув из моих мокрых пальцев, с грохотом обрушился на пол. В паре сантиметров от моего правого ботинка…

Сколько же лет этот механизм провёл в бездействии – и под властью каких сил?.. – если крепления его не схватились ржавчиной намертво, а оказались почти полностью разрушенными изнутри?.. Хватило небольшого усилия, чтобы мощные шарниры развалились в пыль, обрушивая вниз тяжесть всей массивной конструкции. И… странно, что сам молоток – со всей его ажурной оправой, с тяжёлой пластинкой внизу и целым набором мелких деталей вдруг оказался цел.

– Юичи?! – с заметным, очевидным опозданием воскликнула Ямато Мэй. Она до сих пор не решалась подойти ближе, хотя дочери тянули её к укрытию от дождя с оправданным усилием.

– Всё нормально, – отозвался я, выставив в сторону руку с раскрытой ладонью. – Я просто… уронил кое-что… Посветите сюда снова, пожалуйста…

Дождавшись слабой поддержки светом, я вновь оглядел могучее полотно двери, и, не придумав ничего лучше, решился просто постучать по нему кулаком. Как будто бы жильцы кажущегося заброшенным дома могли пропустить тот грохот, с которым рухнул их старый молот.

Мой стук отзывался эхом в пустоте по ту сторону толстой преграды – я слышал этот глухой отзвук даже сквозь шум и шелест вновь набирающего силу ливня. Но никто не отвечал. Не было вообще никакой реакции на мои удары. И тогда, следуя дурному правилу большинства киношных триллеров, я взялся просто тянуть дверь на себя. Тщетно. Потом принялся толкать её в противоположную сторону – с тем же отсутствующим результатом. Высокая деревянная пластина даже не двинулась с места, хотя я готов был поклясться, что она не заперта на замок и не заблокирована ничем с обратной стороны!

– В сторону, Юичи! – приказала тётя Мэй, внезапно оказавшись прямо позади меня. Её слова оттолкнули меня вбок, но, вместо того, чтобы пройти к двери, женщина просто прикрыла глаза и устало растолковала: – Да не ты… Дверь толкни в сторону. Она должна открываться так – у основания видны полозья…

Не сразу сообразив, чего именно от меня добивалась тётя, я как в замедленной съёмке вернулся к непреодолимой, казалось бы, преграде, и вновь надавил на неё ладонью. Но на этот раз всё доступное усилие я обратил вбок, вправо, надеясь одним движением открыть для нас путь к сухости и покою – вот только дверной створ, загрохотав, остановился после первого же сантиметра пути и прочно застрял на одном месте.

– Не похоже, чтобы этим входом в последнее время пользовались, – озвучил я робкую мысль, надеясь оправдать тем самым собственный провал.

– И вправду, – с неожиданной лёгкостью согласилась моя старшая спутница. – Но попробуй ещё левую…

Послушно кивнув, я налёг всем телом на нетронутую сторону двери – и с огромным трудом, через скрежет и боль в перегруженном плече всё-таки сумел оттолкнуть её подальше в предназначенный для этого паз. После всех моих усилий створка сдвинулась едва ли на половину – но этого уже было достаточно, чтобы внутрь могли проникнуть все мы, пусть и по одному.

И… если до этого неизвестные жильцы особняка ещё могли пропустить шум нашего прибытия, то грохот открываемой двери определённо должен был переполошить весь дом!..

Впрочем, темнота, обступившая нас со всех сторон, вовсе не казалась настороженной или враждебной – скорее любопытной: она легко уступала свету тётиного фонарика, рассеивая недавние страхи и сомнения. Отсюда, изнутри, особняк уже не казался таким уж страшным – да, он нависал со всех сторон резкими углами главного зала, терялся в глубине примыкающих коридоров и растворялся в черноте у самого потолка – но даже при этом… Даже при этом я вдруг ощутил неожиданный комфорт и какое-то ленное спокойствие: к этому подталкивал относительный уют прихожей с её большим столом и парой массивных диванов, приткнувшихся по сторонам от того.

– Прошу прощения! – звучно произнесла Ямато-старшая, надеясь быть услышанной хозяевами потушенных свечей. – Простите нас за вторжение!.. И… мы не причиним вам вреда!

Ответом ей было лишь жутковатое эхо, отзвуки которого ещё долго растворялись в отдалённых уголках особняка.

Нервно пожав плечами, Ямато Мэй сделала несколько шагов вперёд – вода по-прежнему бежала с её одежды диким потоком – и, не разуваясь, взошла на приподнятый деревянный пол приёмного зала. Внимание её, судя по направлениям конуса света, было рассеяно по всему помещению – и немудрено: несмотря на то, что здание должно было быть обитаемым, всё его естество однозначно говорило об обратном. Разбухшие и повылезавшие из своих гнёзд половицы торчали, роились под ногами, прятались под истлевшими обивками диванов и как будто бы скрывались в темноте, стыдясь многочисленных гнилых пятен.

И тот комфорт, что накрыл меня тёплым одеялом после входа в здание, мгновенно растворился в этих тёмных бесформенных провалах.

– Будьте осторожны, тётя, – быстро прошептал я, полагая, что женщина случайно споткнётся об одну из этих утлых деревяшек или вовсе провалится сквозь них. – Пол какой-то…

– Я вижу! – огрызнулась Ямато-старшая, переступая с ноги на ногу в полуметре от плесневелого ковра. – Вижу! И хватит уже называть меня…

Она не договорила. Просто дёрнула руку с фонариком в сторону – так резко, что я, старавшийся разглядеть что-то в его ровном свете, вдруг резко потерял точку опоры для взгляда и не сразу смог найти её вновь. Оказалось, Мэй с напряжением хищной кошки обратилась к одному из дальних коридоров, будто бы ожидая оттуда появление какой-то угрозы.

– … тётей, – договорила женщина после долгой паузы, но тело её по-прежнему казалось сотканным из натянутых стальных тросов.

– Там кто-то был?.. – я всем телом подался вперёд, надеясь разглядеть хоть что-нибудь внятное в противоположной части холла. – Жилец?..

– Нет, – вдова отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. – Нет, никого не было. Мне просто… показалось.

Последнее слово Ямато Мэй произнесла с тяжёлым сомнением. Ей, похоже, до сих пор не давали покоя пригрезившиеся на дороге девочки. Или… кто там вообще был?.. Дети… Какие-то дети. Это и всё, что я смог запомнить.

– Тё… – я запнулся, но тут же исправил сам себя: – Мэй… Прости, но… может, нам лучше остановиться где-нибудь в другом месте?.. То есть… эта деревня – тут же полно домов! И не все из них разрушены…

Женщина проигнорировала мои слова. Просто оставила их без внимания – и двинулась дальше по скрипучему старому полу. С трудом сдерживая зябкую дрожь, она обогнула один из двух диванов – тот, что почти развалился под собственным весом – и склонила голову к старому покосившемуся столу.

– Пыль, – негромко констатировала она, покачав головой. – Пыль и сырость… Здесь как будто бы целую вечность никого не было…

Позади меня сверкнуло, а затем и громыхнуло. Мощный, идущий от самого неба раскат обрушился на деревню, заглушив все звуки и оставив после себя лишь неприятный звон в ушах. Новая молния последовала за этим грохотом незамедлительно, и вспышка её ударила в окна первого этажа призрачным белым сиянием.

Нет, возможно, возвращаться под набирающий силу ливень было бы куда худшим решением…

Сохраняя сосредоточенное молчание, тётя Мэй продвинулась ещё дальше по комнате и почти добралась до противоположной её части – фонарик женщины уже вырывал из мрака очертания исполинской лестницы на второй этаж, занимавшей едва ли не половину правой стены, – как вдруг замерла на полушаге и тут же поманила нас с девочками ладонью.

– Там, – Ямато-старшая неохотно подкрепила свой жест словами, будто бы опасаясь, что её находка может оказаться не более чем очередной иллюзией. – В конце того коридора… Справа… Свет, как будто бы?..

Воодушевившись догадкой тёти, я торопливо подобрался ближе, невзирая на жалобный скрип половиц под ногами, и заглянул через её плечо в предвкушении горького разочарования. Но тут, как и тогда, на дороге, Ямато Мэй оказалась полностью права – в конце длинного коридора, берущего начало у правого угла приёмной залы и уходящего прямо от неё, как будто бы действительно можно было разглядеть жёлтые отблески свечного огня.

Позабыв себя от удивления и надежды, мы всей группой пошли на свет – как мотыльки, односложные и существующие лишь ради того, чтобы двигаться к этому манящему ориентиру.

Я не видел ничего вокруг. Брёл наугад по скрипучему, надрывающемуся от натуги полу, в окружении кромешной темноты, и на ощупь миновал тёмный переход, лишь единожды – при очередном ударе молнии – обнаружив, что выходил тот во внутренний двор особняка… Что, впрочем, забылось моментально – слишком сильна была надежда на тепло живого огня, на возможность спастись от этой гнетущей, абсолютной сырости, до сих пор занимающей всё пространство моего маленького мирка.

Шаг за шагом, вдох за выдохом – и мы, наконец, дошли до мягко очерченного свечным огнём угла. Как оказалось, это был не просто поворот, а настоящая развилка – Т-образный перекрёсток, обставленный и украшенный на европейский манер. Задрапированные тканью стены уходили в пустоту и темноту, продолжая медленно разваливаться под давлением времени, но от картин, что некогда украшали особняк, уже не осталось ничего, кроме тёмных смазанных пятен в дорогих рамах.

Никто не мог жить в таких условиях… никто…

Поддавшись очередной волне страха, я замедлил шаг. Оглянулся через плечо, надеясь найти обратную дорогу, но позади меня ждал лишь абсолютный, непроницаемый мрак, едва тронутый шумом беснующейся непогоды.

Проклятый дом как будто бы не оставил мне выбора!

Сжав скользкие от дождевой воды ладони в кулаки, я шумно вдохнул холодный воздух особняка – и вдруг остановился на одном месте. Мне почудилось —всего на мгновение, на короткий миг – что ноздрей моих коснулся какой-то до боли знакомый запах… Как будто бы…

– Едой пахнет! – опередила меня Ямато-младшая, вырвавшись чуть вперёд.

– Точно! – едва не выкрикнула ей вслед сестра. – Мама, ты чувствуешь?!

Ямато Мэй осталась безмолвна. Но шаг она явно ускорила. И мне, чтобы не остаться в одиночестве посреди кромешной темноты, пришлось торопливо двинуться следом.

Мы повернули направо и, через десяток метров, наткнулись на источник свечного огня…


Путеводный свет вывел нас к одному из множества банкетных залов, которыми, наверное, изобиловал этот загадочный особняк, и буквально очаровал внезапно открывшейся картиной: в большом, богато украшенном помещении возвышались в три ряда приземистые, мощные, будто бы вообще недвижимые столы, уставленные десятками, сотнями различных яств. Древние, но всё ещё крепкие скатерти хранили на себе бесчисленное множество тарелок, чаш и подносов, на которых блестели шикарные блюда – на первый взгляд совершенно разнообразные, однако объединённые единственной деталью: все они были сделаны из речной рыбы. Риса и привычной гречневой лапши почти не было видно, равно как и мяса. Только рыба – много, очень много рыбы во всех кулинарных проявлениях.

Дурное предчувствие, укореняющееся в центре груди, вдруг стало ещё сильнее, и вдоль позвоночника моего пронёсся неприятный холодок сомнения.

Опасаясь худшего, я посмотрел на тётю, но та как будто бы разделяла мои опасения – и крепко держала девочек за руки, не позволяя им войти в роскошный зал.

– Старую сказку напоминает, правда?.. – глухо поинтересовалась вдова, отступая немного назад. – Дождливая ночь, заблудившиеся путники… И богатый стол посреди мрачного особняка. Я так и вижу, как из какой-нибудь неприметной двери выходит противная ведьма и пытается приготовить из нас какую-нибудь малоаппетитную мерзость…

Я мрачно кивнул. Но отвернуться от заманчивого съестного богатства так и не смог – голод, до этого прятавшийся где-то глубоко внутри моего тела, вдруг набрал силу и начал заявлять о себе.

– Всё это… слишком странно, – тётя Мэй продолжала озвучивать собственные мысли, не решаясь ни войти в зал, ни уйти от него прочь. – И там, у дальней стены… На последнем столе…

Проследив за взглядом женщины, я с некоторым затруднением обнаружил то, о чём она говорила – и нервно передёрнул плечами: самый дальний из столов был заставлен едой, как и другие, но еда эта оказалась не просто старой – она была испорчена и лежала там не меньше недели. А может и ещё дольше – плесень и куски разваливающихся блюд уже начинали переползать с тарелок на скатерть.

Моё тело содрогнулось вновь – но на этот раз от переполняющего отвращения.

– А второй?.. – снова промолвила Ямато-старшая, сверля взглядом одну точку посреди зала. – Он тоже заставлен какой-то мерзостью… Но… чуть посвежее. Да?..

– Похоже на то, – согласился я, поморщившись. – Только… Это ведь… как-то совсем странно, да?..

– Ещё бы. И… знаешь… у меня сложилось впечатление, что… Нет. Серьёзно. Подумай сам: первый сильный дождь прошёл в этой области как раз на той неделе. Следующий за ним – три дня назад. И вот сегодня…

Тётя пыталась связать появление местной еды с обильными ливнями, проходившими над деревней?.. Я… определённо не понимал этой логики. Не находил у этих двух фактов ничего общего, кроме приблизительного времени – тем более, что пища за дальним столом могла быть приготовлена ещё до первого из обозначенных тётей дождей.

– Я прямо не знаю, что думать об этом месте, – слова Ямато-старшей отдавали странным холодом. – Всё… слишком странно. Я как будто бы во сне… в странном, дурном сне. И ничего не могу понять…

– Ну, мам?.. Мама?.. – определённо храбрейшая из двух сестёр подёргала вдову за полу куртки, привлекая к себе внимание. – Можно мы поедим?.. Пожалуйста… Всё тут выглядит таким вкусным… А мы очень, очень хотим есть…

Неужто девочек не смущало всё это?.. Ни странный заброшенный дом, ни забитый снедью стол?.. Ни даже смрад испорченных продуктов, растекающийся у дальней стены помещения?..

Ямато Мэй тоже казалась обескураженной. Её нижняя губа дёрнулась так, словно вдова уже намеревалась дать девочке суровый отказ, но тут же просто замерла в нерешительности.

– Мы со вчерашнего утра ничего не ели, – продолжала настаивать девочка, взирая на мать снизу вверх с поистине недетской решимостью. – Акеми тоже проголодалась, только она этого не признает! И братик Юичи тоже…

– Никакой он тебе не «братик»! – вдруг вспыхнула вдова, пронзив меня обжигающим взглядом. – И… Как вы вообще можете думать о еде?.. Неужели…

Ямато-старшая запнулась на половине фразы. Сдалась. Уступила негромким уговорам дочерей и всё-таки вынужденно кивнула, призывая меня держаться рядом. Издав тяжёлый вздох, она перенесла тяжесть тела вперёд и сделала широкий, отчаянный шаг.

Она первой переступила порог странного зала, опасаясь, наверное, любых происшествий и ошибок – но воздух в помещении остался недвижим. И всё осталось по-прежнему: за стенами особняка всё бесился неудержимый ливень и громыхали небеса, а старые стены негромко поскрипывали, незаметно гуляя из стороны в сторону.

Подойдя к ближайшему столу, я невольно окинул взглядом его убранство и с удивлением обнаружил, что первое моё впечатление оказалось обманчиво: выставленная по всей внушительной длине столешницы еда вовсе не была такой уж шикарной или обильной. В основном тут были супы – сплошь из рыбы, с незначительными добавками – и то, что можно было приготовить на открытом огне. И тарелки… вблизи уже не казались такими уж чистыми. Конечно, им было далеко до тех, что «украшали» сейчас стол у дальней стены, но всё же…

– Свечи, – промолвила Мэй, указывая на множество расставленных поодиночке восковых цилиндров. Многие из них оплавились, похоже, более чем наполовину. – Горят явно дольше нескольких часов…

Поддавшись неожиданному наитию, я перевёл взгляд на другие столы, и без труда обнаружил на их поверхности твёрдые матовые лужицы расплавленного и схватившегося вновь воска.

– Я просто не понимаю, – продолжала женщина жалобно и как-то очень слабо. – Кто мог устроить тут всё это, и при этом… вот так вот… оставить… Никто ведь не притронулся к той рыбе! И эту тоже никто даже не попробовал! Как может быть, что?.. Кто же?..

Мэй не успела договорить. Выскользнув из её обессилевших рук, девочки подбежали к столу и бухнулись перед ним на коленки. Маленькие их ручки запорхали над желтеющей скатертью, но, вопреки опасениям Ямато-старшей, близнецы не сразу взялись за еду. Сперва они – и к моему огромному облегчению – с пристрастием изучили доступные варианты, придвинули поближе то, что сочли интересным и отставили в сторону всё подозрительное или невкусное.

Мрачно пожав плечами, вдова последовала за девочками и, обойдя стол по широкой дуге, села с обратной его стороны, лицом к дочерям и входной двери. Я хотел было последовать её примеру – в конце концов, того требовал естественный инстинкт – но бурчание в животе заставило выбрать кратчайший маршрут к аппетитно пахнущим блюдам. Я был голоден, устал и перепугался настолько, что попросту перестал ощущать этот страх – и мне необходима была хотя бы минута покоя. Минута прежней жизни с едой на столе и теплом, исходящим от множества слабых свечных огоньков.

Столовых приборов поблизости не было, так что мы, не сговариваясь, принялись есть рыбу руками. И… та не оказалась особенно вкусной. Скорее даже наоборот – пресная, со странным бумажным привкусом, она была хороша только на вид. Вот только голод всё равно оказался сильнее – и, подставив поближе одну из тарелок, я принялся жадно уплетать её содержимое. До тех пор, пока Ямато Мэй не заговорила.

– Скажи, Юичи, зачем?.. – процедила она с плохо скрываемой злобой, глядя перед собой пустыми и блеклыми глазами. – По какой причине твои проклятые родители решили, что могут вот так вот запросто отправить тебя ко мне?..

Я не сразу сообразил, что тётя говорит именно со мной – даже названное вслух имя вкупе с ненавидящим тоном не задело во мне ни одной струны. Но когда осознание всё-таки пришло… я не смог отправить в рот больше ни единого куска.

– Простите, – я слабо переспросил, утирая губы тыльной стороной большого пальца. – Я не…

– Ты никогда мне не нравился, – отчеркнула тётя, пряча трясущиеся кулаки под стол. – И мои девочки… Я не хочу, чтобы ты был с ними рядом! Так зачем?..

– Они разошлись, – слова давались мне с большим трудом. – Разъехались со скандалом… И… решили, что не могут пока…

– Они ведь знали, – Ямато Мэй взглядом приказала близнецам молчать. Те, очевидно, хотели заступиться за меня, сказать хоть слово против – но руководила разговором их мать. – Они знали, в каком я положении, так? Знали, что мы по уши в долгах с двумя детьми… И всё же решили, что других вариантов нет?..

– Вы были единственной надеждой… Честно…

– Мне нет до этого дела! – повысив голос до крика, Ямато-старшая сгорбилась над своей стороной стола. Её душили слёзы. – Когда моего мужа не стало – никто из них – никто! – даже не подумал поделиться простейшими соболезнованиями… Или помочь мне деньгами – хоть немного! Но нет! Нет… Вместо этого… они прислали тебя. В качестве рабочей силы, быть может?.. Чтобы ты отработал своё проживание с процентами? Чтобы помог мне рассчитаться с долгом?.. Не думаю!

У меня не было ни слов, ни сил, чтобы возражать. Я вдруг понял: женщина сейчас кричала не на меня – она просто пыталась смириться с довлеющей над нами безысходностью, излить всю свою ненависть на скользкую трассу, на разбитую машину и ту дыру, куда нас занесла бурная река. Мы буквально утопали в проблемах, и где-то в глубине души – это читалось в отдельных интонациях и жестах – Ямато Мэй стыдилась того, что втянула меня, едва знакомого человека, во всё это дело. Да, я не нравился ей – но не заслуживал того, чтобы брать собой в это дикое путешествие. И не должен был оказаться в этом безумном месте посреди чёрной безвестности.

Мы все находились на пределе… Но каждый – у своей черты.

Едва заметно, с кошачьей осторожностью девочка, что сидела справа от меня – та самая Акира, что настаивала на утолении голода – легонько погладила мою руку чуть выше локтя и, встретившись со мной взглядом, тихонько покачала головой. Она жалела меня… И стремилась показать, что Ямато-старшая наговорила всё это не всерьёз.

– Я знаю, – ответил я одними губами и попробовал улыбнуться. – Конечно же, я знаю…

Подавившись собственными рыданиями, вдова в безысходном молчании принялась за еду. Но прежнего аппетита у нашей четвёрки уже не было.

Отвлекшись от трапезы, я вдруг понял, как же тяжело было до сих пор сидеть в промокшей до нитки одежде – раньше, ведомый то страхом, то голодом, я почти не замечал этих неудобств, но теперь, сидя в натёкшей луже дождевой воды – невольно сотрясся всем телом. И попробовал было стянуть с себя куртку, но та словно прилипла к телу вторым слоем скользкой и холодной кожи.

Заметив это моё движение, Ямато Мэй удручённо осмотрела себя, после чего перевела взгляд на девочек – и тут же взялась вытирать руки о мокрые брюки. Этот её не слишком-то взрослый жест в любой другой раз мог быть истолкован мною с отвращением, но в данных условиях – при отсутствии салфеток – варианта лучше было просто не найти. Дотрагиваться до пожелтевшей и покрытой непонятными пятнами скатерти мы все откровенно брезговали.

– Всё, хватит пока, – отрезала вдова, поднимаясь со своего места. – Сюда мы ещё вернёмся, если будет желание. А пока нужно высушиться и согреться по-настоящему. В этом доме должна быть как минимум одна ванная комната, и нам лучше бы найти её как можно скорее!

Обогнув стол, Ямато-старшая уже готова была потащить дочерей к выходу из зала, как вдруг замешкалась и посмотрела на меня сверху вниз каким-то очень недобрым, пугающим взглядом.

– Юичи, – промолвила она, взвешивая каждое последующее слово. – Я думаю, нам лучше разделиться. Ты можешь взять тут одну свечу – или несколько, если захочешь – и пойти направо. Мы же с девочками попробуем отыскать что-нибудь подходящее в противоположной стороне.

– Мам, не надо!.. – Акира растерянно переводила взгляд с матери на меня и обратно. – Там ведь страшно! И нам лучше держаться вместе…

– Хватит! – возражения девочки как будто бы всерьёз взбесили Ямато-старшую. – Он парень – мужчина! – и почти вдвое вас старше! Ему нечего бояться пустого дома!

– Но тут ведь кто-то живёт, – добавила Акира чуть тише, старясь не смотреть в безумные глаза вдовы. – Кто-то приготовил всю эту еду…

Женщина явно намеревалась сходу отмести любые слова дочери, но тут вынуждена была замяться. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, она посмотрела сперва на дальний стол, потом на тот, что находился ближе всех к нам. И лишь раздражённо хмыкнула.

– В любом случае, – голос вдовы стал хриплым и тихим. – Чем дольше мы будем искать – тем больше шансов, что кто-то из вас, мои дорогие, упадёт со страшной простудой… Нам ведь это не надо? Уверена, что нет. Поэтому просто идите на выход. А ты, Юичи, – колючий взгляд чёрных глаз заставил меня слегка накрениться в сторону. – Возьми уже себя в руки – и сделай хоть что-нибудь достойное.

С этими словами Ямато-старшая похватала дочерей за руки и вывела их из зала. Я провожал их взглядом до самой последней секунды, и чудом заметил, как взволнованная Акира махнула мне напоследок маленькой дрожащей ладошкой.

А я… я остался в полном, абсолютном одиночестве посреди залитой слабым светом обеденной комнаты. В окружении непонятных блюд, традиционных столов и как будто бы заметно сблизившихся за последнюю минуту тёмных стен.

Мне стало страшно. То есть… по-настоящему страшно. Как во сне, в ночном кошмаре, который буквально душит тебя осознанием абсолютного, необоримого ужаса, от которого волосы шевелятся на голове, а руки парализует от холода.

Как тётя могла?.. Как она вообще додумалась оставить меня одного?..

Я попробовал зажмуриться, чтобы избавиться от давящего ощущения пустоты, но стало только хуже – показалось, что за преградой опущенных век сейчас может происходить что угодно, любой воплощённый страх, и я, не замечая его, лишь усугубляю собственное положение. Незнание… убивало.

Поскуливая от бессилия, я вновь распахнул глаза и с удивлением осознал, что мир передо мной расплылся и потерял в резкости. Слёзы. Они появились сами по себе и бежали теперь по щекам множеством маленьких горячих ручейков. И с каждой секундой, с каждым мгновением, проведённым мною в этом проклятом зале, их как будто бы становилось всё больше.

Не в силах больше выдерживать этого давления, я потянулся за одной из свеч и, едва не потушив её резким движением, потянул к себе. Корка восковой тюрьмы с едва слышимым хрустом обломилась, и в руке моих остался немного покорёженный книзу светящийся белый цилиндр. Прикрыв его пылающий верх свободной ладонью, я спешно поднялся на ноги и вышел в коридор.

Фонарика тёти Мэй уже не было видно в темноте слева, и я, превозмогая невероятную дрожь во всём теле, повернул в ту сторону, откуда мы вчетвером пришли. Только путь этот – благодаря ограниченному радиусу света и пугающему одиночеству – в этот раз показался втрое длиннее, и, добравшись-таки до памятного перекрёстка, я не меньше сотни раз вспомнил то нелепое чувство, что посещало меня порой дома, в моменты блужданий по ночной темноте. Даже тогда, под родной крышей, мне хотелось как можно скорее бежать от этого мрака, спрятаться от него под одеялом – или ещё где – а сейчас… Сейчас каждый мускул в моём теле сводило от страха, но, представляя, как тухнет на полпути слабый огонёк свечи, я заставлял себя двигаться размеренным шагом и просто терпел беззвучные вопли собственных распоясавшихся фобий.

Ямато Мэй… Да что она о себе возомнила… С чего решила, что может вот так вот распоряжаться судьбой чужого сына?.. Тем более – таким бесчеловечным образом!.. Вот если бы с её близнецами случилось что-то подобное… Вот если бы одна из девочек оказалась на моём месте… Всё было бы… иначе.

Я запнулся на полушаге, едва не потеряв равновесие, и лишь чудом удержал в ладони свечу, неудачно капнувшую на кожу раскалённым воском. Мгновенный укол боли пронзил руку до самого плеча, но я моментально забыл о нём, прислушиваясь к собственным ощущениям.

Мои злые мысли. Моя ненависть, что я излил на Ямато-старшую и её потомства – она как будто бы нашла отзвук в окружающей тишине. Она вошла в резонанс с громадой всего особняка… И я вдруг почувствовал его древнюю, страшную волю, скованную горечью, болью и злобой ушедших в пустоту поколений, его беспощадное безразличие, его истинное предназначение. Я ощутил всё это – и тут же беспомощно привалился к стене. Скользнул по ней вниз, окончательно потеряв равновесие, и ещё долго просто сидел так, прислонившись головой к старому дереву.

Обида и злость… Злость и страх. Страх и безволие. Деревня жила этими чувствами долгое время. Достаточно долгое, чтобы пропитаться ими насквозь. И я случайно забрался в эту паутину по самое горло.

К счастью, сминающее ощущение прошло довольно быстро. Подобно набегающей волне, оно сбило меня с ног и подмяло под себя, но тут же отступило, дожидаясь новой возможности… И я, не сразу преодолев тяжесть во всём теле, всё-таки смог подняться на ноги.

Никуда не делась только дурнота. Внушаемая почти неощутимыми остатками пережитых ощущений, она подстёгивала меня изнутри, заставляя двигаться вперёд, и ежесекундно напоминала о пережитом кошмаре.

На всякий случай прикрыв рот влажным рукавом, я отставил свечу на вытянутой руке и сконцентрировал всё своё внимание на тянущемся в бесконечности коридоре. Тот был по-прежнему мрачен и пуст – но теперь со стороны внутреннего двора, сквозь створки ставен-дверей слева от меня, не сверкали даже молнии. Так что я брёл в кромешной темноте, окружённый негромкими скрипами и очень слабым, но всё-таки ощутимым запахом плесени.

Двери попадались по правую руку с настойчивой регулярностью, и у каждой из них для меня начинался миниатюрный эпизод фильма ужасов: медленно, контролируя каждое движение, я старался приоткрыть створку на небольшое расстояние – чтобы пролить немного света в незнакомые помещения – и уже потом позволял себе заглянуть внутрь. В большинстве своём мне попадались различные кабинеты и общие комнаты – как будто бы количество гостей особняка требовало поистине безмерных площадей – но время от времени взгляду моему открывались и утлые спаленки. Небольшие – всего в три татами – бедно обставленные и совершенно невзрачные, они, скорее всего, предназначались для прислуги и находились в шаговой доступности от основных залов. Рядом с одной из таких комнатушек я обнаружил и туалет – тот, похоже, остался со времён возведения особняка и некогда нависал над склоном холма – но опоры под ним давно прогнили, и пол целого помещения почти полностью ушёл вниз.

Разочарованно вздохнув, я прикрыл за собой дверь и поплёлся дальше по бесконечному коридору. Впрочем, бесконечность эта оказалась куда короче, чем могло представиться: уже через десяток шагов я уткнулся в очередную развилку – и животный ужас, что почти выпустил меня из своих железных объятий, неожиданно вернулся вновь с порывом непрошенного холодного ветра. Тот неожиданно пронёсся откуда-то слева, со стороны внутреннего двора, и, истерзав пламя моей свечи, скрылся в пустоте. И тут же мне послышался негромкий, почти неразличимый скрип, идущий наперерез этому ледяному порыву. Как будто бы сотни крохотных коготков непрерывно скреблись по вековому камню, вытачивая в нём мириады сквозных ходов.

Инстинктивно вскрикнув, я выбросил вправо вытянутую руку со свечой – выплескивающийся воск уже не беспокоил меня благодаря образовавшейся на коже корке – и начал жадно всматриваться в кромешный, почти не тронутый желтоватым светом мрак. Не прошло и секунды, как я пожалел о неразумно поданном голосе, но скрежет как будто бы не стал ближе или отчётливее – он всё так же существовал на пределе слышимости, где-то далеко и словно бы не взаправду.

Я взмолился всем местным духам, чтобы очередной поток ветра из внутреннего дворика хоть на мгновение заглушил эту странную слуховую галлюцинацию и позволил мне спокойно повернуть влево – но воздух вокруг оставался недвижим. И сходился мертвенной тишью глубокого колодца, куда не доставали звуки окружающего мира. Я не слышал больше ни треска свечного фитиля, ни стонов гуляющих стен – только настойчивый, скрипучий шорох, не становящийся громче, но всё равно занимающий всё больше и больше пространства. И я… Я не смог устоять. Зашагал по правому пути, чувствуя, как немеют от страха руки и как сталкиваются при каждом новом шаге трясущиеся колени. Я двигался почти против собственной воли, но всё-таки не без любопытства.

К собственному удивлению, я не встретил на своём пути больше ни одной двери. Уходящий в сторону обрыва коридор выглядел совершенно пустым. По сторонам его не было видно окон, а пол казался неправдоподобно ровным и целостным. Как если бы его не затронуло время и пощадила доносящаяся снаружи сырость.

Он создавался на века и определённо существовал тут не просто так, этот коридор… Но… зачем же?..

Робкими шагами я пробирался всё дальше вглубь этого прямого прохода, завороженный монотонным поскрипыванием, и вскоре совершенно потерял счёт пройденному расстоянию. Чёрный настил под ногами всё тянулся и тянулся во тьму, а одинаковые стенные панели постепенно создали иллюзию бесконечного, зацикленного на самое себя пространства, из которого не было и не могло быть выхода. И звук, этот проклятый звук, что гипнотизировал меня с первой секунды своего появления, даже не думал становиться ближе.

Замерев на секунду, я готов был уже сорваться с места и перейти на бег, как вдруг обнаружил, что от моей путеводной свечи осталось совсем немного – огарок, которого могло не хватить даже для обратной дороги.

Меня пронзило отчаяние. Запертый меж двух стен кромешного мрака, с умирающим огоньком в скованной воском руке, я моментально потерял ориентацию и уже не мог с уверенностью сказать – откуда именно пришёл и куда направлялся первоначально. Безликий коридор навалился со всех сторон стенами примитивного склепа, а единственный ориентир – далёкий скрежет – неожиданно приблизился и начал доноситься со всех сторон разом. Он сочился сквозь узкие щели в полу, звучал за стенами и незримой паутиной опускался из-под тёмного потолка… Раздробленный, хаотичный, но при этом – совершенно осмысленный.

Со слабым стоном я отшатнулся назад и врезался спиной в шероховатые доски одной из стен. На глаза снова наворачивались слёзы панического ужаса, и, казалось, что с последней секундой жизни свечного огонька пропаду и я – растворюсь в этой кромешной черноте, стану частью её.

Стараясь не дышать, я выставил кулак со свечой напротив лица и попробовал чуть выдвинуть вверх ту часть белого воскового цилиндра, что ещё находился в моей ладони – но без особых результатов: за время моего бездумного марша натёкший расплавленный воск сцепился в сплошной массив вокруг нескольких пальцев. Для воплощения задуманного мне требовалось каким-то образом пробить этот мягкий панцирь, однако в сложившейся ситуации на ум не приходило ни одного варианта, после которого огонёк остался бы в целости и сохранности.

Как я мог пропустить подобное?.. И сколько времени потратил на поиски? Может, там, снаружи, давно наступило утро?.. А я всё это время уходил всё дальше во чрево горы?

Нет. Нет, ни о чём подобном мне не хотелось даже думать.

У меня ведь по-прежнему оставалось два пути. Два. А это – хороший шанс вернуться в изведанную часть особняка прежде, чем выгорит свеча.

Стараясь настроить себя на нужный лад, я зажмурился и начал часто вдыхать холодный воздух носом и выдыхать – ртом. Чтобы успокоиться. Чтобы вернуть ударам сердца прежнюю размеренность и сделать правильный выбор.

Но не успел я даже закончить в уме обратный отсчёт, как тишина коридора вдруг раскололась на части, давая дорогу отдалённому оклику:

– Юичи! – голос тёти Мэй разносился далеко окрест, заглушая даже мягкий грохот токов крови в моих ушах, и с первым же его звуком донимавшие меня галлюцинации мгновенно исчезли, спрятавшись, схоронившись по тёмным углам. Не осталось больше ни нарастающего скрипа, ни ощущения полнейшего вакуума – в воздухе вновь появился запах горелой свечи, отсутствие которого я не заметил сразу, и пол под ногами жалобно скрипнул под давлением моей ноги.

– Тётя!.. – слабо откликнулся я, озираясь по сторонам. Конкретное направление доносящегося эха уловить оказалось сложнее, чем я думал. – Мэй! Мэй, я здесь! Здесь!

Замолкнув и прислушавшись, я начал осознавать, как же пугала эта тупая тишина между нашими выкриками, и как сложно было убедить себя в том, что вот-вот зазвучит очередной возглас, и одиночество вновь отступит – хотя бы на мгновение.

Прошло несколько долгих секунд, которые я провёл в предельном напряжении, но тут справа от меня коридор осветился светом карманного фонаря – и из горла моего вырвался вздох одновременно облегчения и полнейшего удивления: тётя Мэй показалась из-за угла той самой развилки, что уводила прочь от внутреннего двора, и почти сразу же нашла меня. Нас разделяло всего-то несколько метров – расстояние, недоступное для сферы свечного света, но тривиальное даже для слабого ручного фонарика.

– Вот ты где, – с плохо скрываемым облегчением произнесла женщина, подходя ближе. – Не слишком далеко продвинулся, да?..

– Нет, я… – мой смущённый взгляд прокатился по полу и ушёл влево – в направлении источника исчезнувших скрипов – но история о моём получасовом блуждании на одном месте сама по себе показалась неуклюжей даже мне самому. – Я просто изучал помещения…

– И зачем?.. – вдова задала вопрос, но ответа на него явно не ждала. Потеряв ко мне всякий интерес, она развернулась на месте и спокойно пошла обратно к развилке – там её ждали взволнованные и озадаченные дочери.

Растерянно взмахнув свечой, чтобы потушить её пламя, я в несколько движений освободил ладонь от восковых оков и швырнул их липкие остатки на пол позади себя.

В конце концов, кому это могло помешать.

– А вы, получается, нашли подходящую комнату?.. – поинтересовался я, догоняя Ямато-старшую.

– Вроде того, – та неопределённо хмыкнула. – Мы нашли выход к соседнему корпусу, он за банкетным залом, – и там, судя по всему, располагается крытый горячий источник. Но не похоже, чтоб этой дорогой пользовались местные обитатели – проход наполовину завален, а сами купальни, скорее всего, давно стоят без ухода. Но это лучше, чем умирать от холода в мокрой одежде.

Ямато Мэй вновь казалась собранной и сильной – хотя голос её при упоминании «местных обитателей» всё-таки заметно дрогнул – и спокойно вела нас вперёд. Так, словно разговора в обеденном зале попросту не было.

Но… горячие источники?.. Одно их упоминание настроило меня на оптимистичный лад – в конце концов, никакой горячий душ не мог сравниться с теплом естественного водоёма, питаемого жаром самой природы.


Как и говорила тётя Мэй, переход между корпусами особняка оказался наполовину разрушен: покатая крыша ввалилась внутрь, пропуская бесконечные потоки дождя, но застряла на богато украшенных перилах, зачем-то пущенных по внутренним стенам коридора. Похоже, этим путём когда-то пользовались почтенные старцы, неспособные передвигаться без опоры, и если бы не забота об их удобстве – целый сегмент свободного коридора мог бы сложиться внутрь себя. Или даже хуже – сползти со своих опор и рассыпаться грудой гнилых обломков.

– Смотрите под ноги и будьте предельно осторожны, – предостерегла нас Ямато-старшая, неосознанно подтверждая мою догадку: сквозь огромную дыру в стене прохода не было видно земли – свет фонаря просто не доставал до неё, упираясь в полог ночного мрака – а значит, мы всё-таки находились внутри поднятой и крайне уязвимой конструкции.

Осторожно, стараясь опираться на скрипучие доски пола целой стопой, добрался до разрушенной секции – брызги дождевой воды орошали тут всё вокруг с раздражающей настойчивостью – и опёрся о край поваленной крыши ладонью. Вдова с девочками медленно продвигались в том тесном пространстве, что позволяло миновать разрушенный участок, а я, дожидаясь своей очереди, просто смотрел во мрак пугающего своей пустотой отверстия.

Молния, следуя своему извечному правилу, сверкнула внезапно – и в её мимолётном свете я, не сдержав зачарованного вздоха, разглядел весь массив заброшенной деревни разом. Взору моему открылись спускающиеся к подножию холма наросты небольших домиков и местных лавок, заключённые в объятия выложенных из камня коридоров; отдалённые очертания заправки и приставшая к ней лента широкой дороги; непонятные развалины, стелящиеся вдоль бурной реки – и, наконец, величественная тень особняка, подобно ленивой лавине накрывшая всё это мрачное великолепие.

Протолкнув слюной вставший в горле ком, я не без труда оторвал ладонь от шероховатого обломанного бруса и спешно последовал за девичьим авангардом.

Следующая секция перехода тоже выглядела довольно потрёпанно – стёкол в небольших окошках почти не осталось, и дождевая вода охотно брызгала на пол из дюжины разных источников – и ковёр, что тянулся вдоль всего пути, выглядел соответствующе. Удивляло только то, что свет фонаря высвечивал под нашими ногами только разваливающийся от сырости хлопок ковра – ни стеклянных осколков, ни каких-либо ещё следов разрушения. Как будто бы коридор пережил какой-то сильный звуковой удар изнутри, буквально вытолкнувший окна из рам и приведший к обрушению целого пролёта крыши.

Ведь… Вряд ли кто-то посчитал своим долгом как следует прибраться в этом забытом богами месте, чтобы убрать следы былого происшествия?.. Едва ли загадочных «местных жителей» вообще волновало состояние этого особняка, так что же?.

– Почти пришли, – облегчённо промолвила Ямато Мэй, отряхивая с рукавов крохотные капельки мороси. – И… самое худшее уже позади. Эта часть с выбитыми окнами меня по-настоящему тревожит… Не хочется, знаешь, оказаться запертой на каком-то отстоящем холме только потому, что единственной дороге назад вдруг вздумалось развалиться на части…

Женщина как будто бы сама не замечала собственных слов – и, в частности, того, как именно она говорила со мной. С человеком, которому полчаса назад призналась чуть ли не в кровной ненависти. И… я просто не решался задуматься, какое из этих ко мне отношений было реальным, а которое проявилось лишь при помощи сильнейшего стресса.

Но… во всяком случае, всё уже не казалось таким уж безнадёжным. Нашему продвижению по особняку никто не препятствовал, а покосившиеся от времени стены потеряли изрядную долю своего угрожающего сходства с какими-то проклятыми казематами. Это был просто старый заброшенный дом – и если в нём до сих пор кто-то селился, то, наверное, лишь из страха перед другими людьми.

Впервые за долгие часы напряжения я попробовал улыбнуться. Но у меня… всё равно не получилось.

Девочки тоже держались скованно. С момента нашей встречи они не обмолвились ни словом, и, вопреки всем моим ожиданиям, даже бойкая Акира вдруг стала неотличима от своей задумчивой сестры – а в её лице я потерял жизненно необходимого и понимающего союзника, без которого находиться неподалёку от Ямато-старшей оказалось очень непросто.


Как и предсказывала вдова, идти оказалось недалеко. Преодолев последний отрезок пути, мы вышли к небольшому деревянному домику, наполовину утопленному в склоне крутого каменистого массива. Предваряемое квадратной галереей с поддерживающими двускатный козырёк деревянными опорами, небольшим двориком напротив входа и целой россыпью высоких каменных фонарей по периметру, это сооружение казалось вполне самостоятельным и вызывало целую россыпь разнообразных впечатлений. С одной стороны, комплекс казался очевидным примером классической японской архитектуры, но с другой – его обособленность и очевидная заброшенность внушали подсознательный страх и заставляли вспоминать по очереди десятки застрявших в памяти страшных историй.

Шум дождя тут стал поистине оглушающим: потоки воды обрушивались с небес подобно крохотным снарядам, разбивались о растрескавшуюся черепицу открытого перехода и разлетались во все стороны, собираясь вновь и уходя во мрак по склонам высокого холма.

Я боялся даже представить, на какой высоте мы сейчас находились, но готов был спорить, что отсюда открывался замечательный вид на окрестности. И, наверное, в далёком прошлом те самые глубокие старцы проводили под сенью этих крыш целые часы, наслаждаясь чистотой воздуха и абсолютным спокойствием, окружающим этот отрезанный от остального особняка крохотный мирок.

Стараясь держаться узкой полосы сухих досок – под самым коньком двускатного навеса – мы медленно обогнули внутренний сад и вышли к приземистой постройке, в которой должны были располагаться местные бани. Во всяком случае, на это намекали почти стёршиеся от времени изображения паровых купелей на стенах – похожие на пару перевернутых кверху щупальцами медуз, они казались универсальным символом для всей Японии вне зависимости от расположения.

– Так вы… заглядывали внутрь?.. – я подал голос, но тут же пожалел об этом: непонятно откуда пришедшее эхо резиновым мячиком запрыгало от пола до потолка открытого перехода.

– Нет, – ответила Ямато Мэй будто бы через силу, и незамедлительно исправилась, добавила силы в голос: – Нет, мы не заходили. Не слишком далеко. Видели только раздевалки. Но оттуда явно веяло теплом.

– Ну да, – буркнул я себе под нос. – Это хороший знак…

Подумать только, они проделали весь этот путь к соседнему корпусу особняка, обнаружили купальни и тут же повернули обратно – чтобы отыскать меня. И… едва ли в принятии этого решения Ямато-старшая обошлась без указки маленькой Акиры – что, в общем, могло бы объяснить напряжённое молчание последней. Едва ли мать с дочерью обошлись без скандала в этом непростом вопросе – вдову не могла не беспокоить такая привязанность инициативной и самостоятельной дочери к малознакомому старшекласснику. И на её месте я, наверное, тоже не стеснялся бы в выражениях.

Ощутив тяжесть необоснованной вины, я решил было обратить на себя внимание Акиры, однако выделить её из двух близнецов со спины так и не смог. И, лелея эту гнетущую мысль, лишь молча проследовал за семейством Ямато внутрь небольшого домика. Тот, как и предполагалось, некогда напоминал собой сотни других бань по всей стране – только вместо приёмной стойки тут располагался большой многоярусный цветник, ныне потерявший всё своё прежнее великолепие.

Судя по тому убранству, что можно было различить в свете тётиного фонаря, здание не было электрифицировано и освещалось традиционными фонарями – их обломки до сих пор хрустели под нашими ногами – а самой современной вещью тут можно было назвать лишь одну газовую лампу времён, наверное, Второй Мировой войны.

Как и в основном здании особняка, тётя Мэй проигнорировала полочки для обуви и вышла из прихожей в грязных ботинках, оставляя за собой цепочку скользких следов.

– Не думаю, что одежду получится высушить тут, – призналась она, как ни в чём не бывало, продвигаясь всё дальше по наполненному лёгким шелестом ливня помещению. – Прежние жильцы явно не рассчитывали на приём таких вот гостей…

Следуя за вдовой буквально шаг в шаг, я быстро пришёл к тому же неутешительному выводу: здание купален, казавшееся крохотным снаружи, внутри было ещё меньше и состояло из единственного зала, упирающегося в отделённые естественной каменной стеной раздевалки.

– Надо же, пробили помещения в твёрдой породе, – Ямато-старшая коснулась ладонью шершавого и будто бы намеренно неприкрытого камня. – На ощупь холодный. И влажный… Но не будем тратить время. Пойдёмте…

Отстранившись от тёмного природного разделителя, тётя Мэй уверенно шагнула в темноту женской раздевалки…

И я остался один в пугающей темноте, скованный нерешительностью и с единственным глупым вопросом на языке.

– Тётя?.. – позвал я, боясь повысить голос. Свет фонаря вдовы уже почти померк за бамбуковой перегородкой, и с каждой секундой мои шансы быть услышанным становились всё меньше. – Мэй! Постойте! Я… у меня… вопрос!

– Без света не справишься? – ехидно прокричала Ямато-старшая, ничуть не смущаясь собственного присутствия.

– Я не…

– Ладно, послушай. Тут есть слуховое окно наверху. Если дотянусь – положу туда фонарь. Света будет немного, но хватит на обе раздевалки. Так что поворачивай налево и иди!..

Ориентируясь наощупь – камень разделителя действительно казался влажным, хотя и не мог таковым быть – я толкнул своё тело в сторону мужской раздевалки и тут же больно ударил пальцы о твёрдую бамбуковую преграду. Та оказалась ближе, чем я рассчитывал, и несколько шире. Обойти её оказалось непросто, зато за поворотом меня ждала своеобразная награда – крохотный конус света, бьющий из-под потолка под странным углом. В нём умещался единственный шкафчик для одежды – верхняя его часть – и небольшая полочка с выцветшими полотенцами. Некоторые из них, к моему большому облегчению, сохранились весьма неплохо и могли ещё послужить в этот раз.

– И не вздумай подглядывать! – приказ вдовы прокатился по обеим раздевалкам раскатом настоящего грома.

– Даже не собирался! – не выдержав, я тоже повысил голос.

– Тогда давай быстрее. Я поверну фонарь в сторону выхода к источнику.

Не дожидаясь моего ответа, Ямато-старшая действительно отвела свет от выбранного мною шкафчика, буквально принудив меня переместиться ближе к противоположной стене – туда, где располагалась старая двустворчатая дверь, ведущая к купальне. Она – как и всё остальное в этом корпусе – казалась почти новой и не несла на себе следов той катастрофы, что обрушилась когда-то на остальной особняк. Я как будто бы оказался на миг в самых обычных банях, пусть и со скверным освещением – и после того кошмара, что устроил мне бесконечный коридор в дальнем конце основного комплекса, эта минута тишины и спокойствия показалась поистине бесценной.

Я с облегчением скинул отяжелевшую от влаги куртку и только начал разуваться, когда услышал из-за тонкой деревянной стены звук раздвигаемых дверей – те уступили потугам Ямато-старшей не сразу, со скрипом, но всё-таки послушно разъехались в стороны, стоило той сдобрить усилия негромкой руганью. Не желая оставаться в полном одиночестве, я поспешно выскользнул из хлюпающих ботинок и начал стягивать липнущие к коже джинсы. Раздеваться в почти полной темноте оказалось довольно непросто – в основном, из-за состояния одежды – но мне-таки удалось преодолеть это испытание и двинуться к слабо освещённой желтоватой двери. Пол под ногами был не просто холодным – ледяным, но я как будто бы не замечал этого неудобства и довольно легко добрался до бамбуковой преграды. Та, в отличие от двери тёти Мэй, поддалась моментально, и взгляду моему открылась небольшая традиционная купальня – именно такая, какую ждёшь увидеть в проверенном веками японском обиталище. Небольшой ровный участок перед купелью, предназначенный для предварительного омовения, был выложен мелкой-мелкой плиткой с нечитаемым ныне узором, а обложенный неровными камнями выход горячего источника игриво журчал и искрился в отсветах ручного фонаря. Не хватало только расписных статуэток и фресок во всю стену – однако их запросто могла скрывать окружающая тьма.

Сделав несколько шагов в сторону от двери – к пространству, где должны были располагаться душевые смесители – я быстро пожалел о своём решении: стоило хотя бы на сантиметр отодвинуться от обрезанного светового конуса, как страх вдруг вновь начинал вступать в свои абсолютные права и давить со всех сторон сводящими с ума шорохами и скрипами. Надеясь получить поддержку со стороны родственниц, я повернулся к разделяющей купальни бамбуковой ширме, и почти сразу же услышал из-за неё негромкий плеск воды. Тётя Мэй, нарушив очередную древнюю традицию, полезла в купальню прежде, чем отмыла тело от грязи и пота. Как будто бы из нас двоих нетерпеливым подростком была именно она – мать двоих детей… Чему она вообще могла их научить?..

Я, с досадой закусив губу, решительно шагнул во мрак и на ощупь обнаружил слева от себя гладкую поверхность стены. Провёл рукой ниже – и с лёгкостью нашёл там старинную душевую конструкцию – два крана для холодной и горячей воды, соединённые с длинным щупальцем душа. Впрочем, на горячую воду рассчитывать не приходилось – найденный наугад вентиль отозвался лишь глубинным булькающим звуком – и мне понадобилось время, чтобы собраться с силами и решиться на обливание холодной водой. Размышления заняли у меня не меньше минуты, но, сдавшись, я просто отложил смеситель в сторону. С меня и так было более чем достаточно леденящих, пронзающих будто бы насквозь дождевых струй.

Оттолкнувшись от стены, я зашлёпал босыми ногами по кафелю и вышел к слабо освещённой купели. И отсюда, от самого её борта, вдруг ощутил едва заметное дуновение ветерка и шелест того самого ливня, от которого, казалось бы, мы намеревались укрыться. Да, от самого входа этого не было видно – не хватало мощности фонарика – но бани эти были открытыми, хотя и располагались под мощным навесом, и где-то там, в противоположном конце купальни, располагался открытый вид на раскинувшиеся окрест холмы и горы.

– Ты уже в воде, Юичи? – поинтересовалась вдова, перекрикивая журчание источника. – Найди себе сразу подходящий камень! Тут температура явно выше сорока градусов, так что сердце должно быть выше уровня источника! Слышишь?

– Я знаю! – выкрикнул я, с трудом скрывая раздражение, и погрузил стопу в горячие объятья источника. Вода, как и предупреждала тётя Мэй, едва не вытолкнула мою ногу обратно – после замёрзшего пола перепад температур получился буквально оглушающим – но, сдержавшись, я перенёс точку опоры вперёд и начал постепенно заходить всё глубже. И то, что сперва показалось мне содержимым дьявольского котла, неожиданно начало дарить нотки блаженного расслабления. Тяжесть, что одолевала моё тело ещё минуту назад, постепенно отступала, и на место ей пришла приятная истома.

Добравшись до середины естественной каменистой чаши, я на несколько секунд окунулся по самый подбородок, и, позабыв об осторожности, едва не погрузился под воду с головой. Обжигающее тепло перечёркивало не только завладевшую моими мышцами зябь – оно выметало из разума все невзгоды минувшего дня, от нелепой аварии и до тех нелестных слов, что бросила мне в лицо Ямато Мэй. Как если бы в водах этого источника существовала некая волшебная сила…

Один из подводных камней, нечаянно попавшихся под руку, оказался вполне подходящим мне по размеру, и, взобравшись на него, я с удовольствием откинулся на бамбуковую стену. Просачивающийся снаружи холодок тревожил распаренную жаром кожу, но, признаться, меня это почти не заботило. Казалось, что вокруг не было и не могло быть вообще ничего плохого – только разные градации тепла, уюта и удовольствия.

Набрав полную грудь воздуха и выпустив его через ноздри, я слегка покачнулся влево – и неожиданно для самого себя вскрикнул от прошедшейся по плечу боли. Неожиданная и яркая, она пришла, казалось бы, из совершенно другого мира – и принесла вслед за собой отголоски уже знакомого мне ужаса. Подобно тем далёким неизведанным скрежещущим звукам, в голове моей начал нарастать гнетущий своей тяжестью гул. И, ведомый этим дурным предчувствием, я начал медленно поворачиваться к перегородке. Чтобы увидеть там, на её бугристой поверхности, сильно отдающие контрастом в слабом свете фонаря глубокие порезы. Неровные и рваные, они ощерились зубами бамбуковой стружки – и именно об один из этих разодранных краёв я и оцарапал ноющее плечо – судя по всему, до крови.

И тут же голову мою пронзила резкая боль – точно стрела с примотанной к древку нитью первородной злобы. Она безоговорочно заставила меня вспомнить всё, что мне так хотелось забыть – всю мою боль, весь страх и негодование, полученные от минувшей ночи, всю злобу по отношению к Ямато-старшей… И жар воды вокруг меня вдруг потерял свою недавнюю нежность – он стал колючим и злым, как и весь этот проклятый особняк, как его прошлое, настоящее и будущее.

Не в силах отвести взгляд от иззубренных царапин, я ощутил, как учащается дыхание, и как быстро разгоняется кровь в висках. Секунда, две, три – и меня накрыло волной жестокой дурноты, порождённой головокружением. Мир перед глазами расплылся, утратил прежние очертания, превращаясь в фантасмагорическую пародию на самое себя. И последним, что я успел осознать, оказалась форма порезов на бамбуковой стене – они должны были сложиться в иероглифы. В какую-то надпись. В послание, которое, в конечном итоге, так и не было дописано…


…Не знаю, сколько времени я уже провёл здесь, в кромешной темноте, силясь услышать за журчанием горячего источника приближающиеся шаги и вопли обезумевших людей. Голодные, грязные, теряющие рассудок всё сильнее с каждой секундой – они должны были искать меня. Прямо сейчас. В эту минуту.

Крепко зажмурившись, я припал к бугристой бамбуковой перегородке и попробовал отыскать зазубрины своего прощального сообщения. С каждым разом находить зарубки на стене становилось всё труднее – пальцы мои, покрываясь морщинами от горячей воды, быстро теряли в чувствительности. Казалось, я уже почти полностью потерял ориентацию в пространстве – но какое-то первобытное, звериное чутьё по-прежнему разворачивало меня лицом к выходу из горячих источников – к тому проходу, по которому вскоре должны были пронестись галдящие оравы кровожадных безумцев…

Под раздувшимися подушечками пальцев мне почудилась одна из засечек. Сложно было сказать, являлась ли она одной из тех, над которыми я провёл не меньше получаса, или же мне попался обычный расщеплённый бамбук – времени у меня уже почти не оставалось. И, прислонившись к перегородке, я медленно выудил из-под воды кулак с зажатой в нём рукоятью небольшого фамильного клинка. Изогнутое лезвие блеснуло в свете любопытной луны – и я чуть было не погрузил его обратно, испугавшись ненужного внимания. Однако, напряжение быстро взяло своё: желая занять себя хоть чем-нибудь, отвлечься от своего положения хотя бы на несколько секунд – я притянул церемониальный нож ближе к груди и принялся на ощупь выстукивать палочки порезов, перпендикулярных к найденной полосе. Движения мои явно стали быстрее, чем прежде, и растеряли былую осторожность. Кажется, я даже порезал кончики пальцев – то ли случайным движением лезвия, то ли неровным углом сотворенного иероглифа.

Негромкое постукивание вскоре заполонило всё помещения, и я с ужасом вспомнил – почему именно бросил свою задумку прежде. Память, играющая с моим сознанием в странные игры, услужливо позволила ощутить недавний холодящий страх так, словно я испытывал его впервые – и я, не выдержав стресса, торопливо погрузился под воду.

Моей мольбе о помощи – бессмысленной, жалкой и глупой – не суждено было обрести плоть. И я, проматывая в голове слова известных молитв, лишь укорял себя за испорченную собственность Дома Нагато… Воистину, я оказался никчёмным сыном и жалким наследником. Наверное, мне следовало просто покончить с собой, как того велел закон – в моих руках ведь находилось оружие, и подобная участь была намного лучше той, что готовили мне преследователи, однако…

Однако я не был готов морально. И потому сидел в самой дальней части особняка, как последний трус, и молил богов о прощении. В полном одиночестве, отрезанный от реального мира – в доме, от фундамента до самой крыши погрязшем в пороке и крови.

Что-то коснулось моего наполовину утопленного в горячей воде плеча. Мозг отреагировал моментально, и рука моя, сжимающая кинжал, тут же рванулась вправо. Скованное объятиями источника движение получилось смазанным и неуклюжим, но удар всё-таки достиг своей цели – лезвие по самую рукоять погрузилось во что-то мягкое, и с лёгкостью повело его в сторону…

Выпустив из пальцев оружие, я издал беззвучный, но полный отчаяния крик – и с силой сжал горячее лицо ладонями. Воспоминание вновь появилось без предупреждения: теряя разум, я изо всех сил пырнул и без того уже мёртвое тело – труп брата, который получил смертельную рану в попытках защитить меня от надвигающейся смерти. Теперь он плавал тут, подле меня, превращаясь в страшное подобие себя прежнего, и довлел надо мной кошмарным предзнаменованием.

Потеряв остатки воли, сдавшись, я пополз к краю купели в рыданиях и стонах. Мокрая одежда тянула меня вниз, к каменистому дну, но я ещё мог противиться этому давлению, мог двигаться вперёд – навстречу верной гибели… Как вдруг…

Гортанный вопль разорвал окружающую ночь напополам, разбил её, точно хрупкое зеркало – и разметал во все стороны. Исходящий как будто бы из глубин ледяной преисподней, он прокатился на километры окрест и тут же утонул в бешеном грохоте, лязге и звоне. Как будто бы где-то неподалёку обрушилось целое здание – и стены бани вокруг меня тоже опасно задрожали, завибрировали, проникаясь неправдоподобной силой загадочного воя. Вода вокруг меня – горячая, как никогда – в единый миг покрылась коркой льда, и тело моё, ощутив шок от резкого перепада температур, начисто отказалось повиноваться.

Теряя сознание, я начал медленно погружаться в мертвенно-холодную купель, но спасительное забытье пришло слишком поздно – я всё-таки успел разглядеть в кромешной темноте блеск её ледяных глаз… И преисполнился отчаянием такой силы, равных которой прежде не мог себе даже представить.


Сознание вернулось ко мне с яростью боксёрского удара: отозвавшись во всём теле ноющей болью, реальность с головой окунула меня в воды горячего источника и тут же бросила влево – к бамбуковой перегородке. И только налетев на неё всем телом, я всё-таки смог окончательно прийти в себя, сообразить, где именно я нахожусь – и почему.

Голова моя гудела подобно медному колоколу, а на языке ощущался привкус крови. Ноги слушались неохотно – мне с трудом удалось сохранить равновесие и не погрузиться в купель снова – но все эти неудобства меркли в сравнении с тем обезоруживающим страхом, что мне пришлось пережить всего несколько секунд назад… Но… Откуда он пришёл?.. И чем был вызван? Я пока затруднялся сказать… В голове моей не осталось воспоминаний о последних минутах – только зияющая, страшная пустота, которая определённо скрывала что-то, но я даже предположить не мог – что именно…

– Юичи?.. – с тенью беспокойства в голосе окликнула меня тётя Мэй. – Что там случилось? Ты в порядке?

– Всё нормально, – произнёс я, надеясь обуздать участившееся от стресса дыхание. – Просто… перегрелся немного…

Вдова начала говорить о чём-то ещё, но я уже не слушал. Просто сидел, уткнувшись лбом в стенку, и прислушивался к собственным ощущениям. Место, на котором я оказался, чудилось мне на удивление знакомым – хотя в окружающем полумраке сложно было отличить один подводный камень от другого – и лишь бесконечную минуту спустя, подчинившись непонятному порыву, я провёл ладонью по неровной поверхности перегородки. Чтобы с лёгкостью обнаружить неровные края порезов, расходящихся в стороны от вертикального раскола в бамбуковом стволе.

Это была та самая надпись, о которую я поранил плечо. Надпись, оставленная кем-то, кто дожидался здесь своей кошмарной участи годы, а может и десятилетия назад…

Дурнота подступила к моему горлу нежданным порывом, и, успев закрыть рот ладонью, я вдруг представил, как подплывает ко мне из дальнего угла обезображенный, распухший труп, почти развалившийся на части в горячих водах источника и давно осквернивший их ядом своего разложения.

Тихонько вскрикнув, я дёрнулся с места и одним брезгливым скачком пересёк половину расстояния до каменистого борта купели.

Что это было?.. Откуда в моей голове взялись такие мысли?.. Что здесь произошло?!

Я смог добиться от собственного разума всего секунду на раздумья, после чего окружающая действительность взяла верх – и меня жестоко стошнило, скрутив изнутри стальными канатами.

Тётя Мэй закричала вновь – но слова её уходили мимо моего понимания.

Стараясь отползти как можно дальше от испорченного участка воды, я несколько раз терял равновесие и спотыкался. Поднимался вновь – и снова же падал. И спокойные объятия горячего источника вдруг начали казаться мне голодным зевом настоящего болота – или плотоядного чудовища, засасывающего свою жертву в ловушку из коварных зыбучих песков. Борьба с самим собой, с этими мыслями и одолевающей слабостью лишала сил – и я, по большей части, барахтался на месте, давясь слезами и пуская слюну…

Сознание вернулось ко мне без предупреждения, парализовав на месте, и я сразу же понял – что именно послужило столь сильным отрезвляющим фактором. Вода. Сорокаградусное содержимое природной купели всё более явно теряло свою прежнюю температуру тем быстрее, чем ближе я подбирался к спасительному настилу кафеля. Вскоре ноги мои начало заметно морозить, и я уже готов был, унимая беснующееся воображение, сделать последний шаг за пределы купальни, когда свет фонаря прервался, перекрыв мне путь к отступлению. Это затемнение длилось совсем недолго – не более двух секунд – однако в моей голове пронеслась как будто бы целая вечность, и я, замерев на месте соляным столпом, готов был поклясться, что свет не умер полностью – он просто не падал в том направлении, куда я смотрел.

Как если бы кто-то встал на его пути, бросив в мою сторону тяжёлую тень.

Голова моя сама собой дёрнулась вверх – животный инстинкт самосохранения заставил встретить угрозу лицом к лицу – но я потратил слишком много времени на последнюю догадку, и к моменту, когда мой испуганный взгляд поравнялся с отдалённым светочем фонарика – меж нами не находилось уже никого и ничего.

Тихо-тихо заскулив от ужаса, я дёрнулся к освещённому пятну стены и прижался к нему так, словно тот мог защитить меня от любых кошмаров и опасностей.

Но кто?.. Кто мог обнаружить меня здесь?.. Один из местных жильцов?.. Или?..

– Юичи! – громоподобный возглас Ямато-старшей заглушил даже мысли в моей голове, оставив после себя противный писк в ушах. – Что произошло?!

Подтолкнув себя чуть ближе к раздевалке, я открыл было рот, чтобы ответить тёте, но слова леденели в самом моём горле, обретая форму скомканного и сдавленного сипения. Я не мог ответит…

И тут в конусе света появилась она сама. Ямато Мэй, обеспокоенная и явно недовольная. Одетая в одну только мокрую рубашку и джинсы, женщина буквально ворвалась в мужскую раздевалку – но не успела сделать и нескольких шагов, как нашла меня в целости и сохранности.

– Ты!.. – ноздри вдовы раздулись от гнева. – Ты хоть понима..? Нет… Девочки, закройте глаза! Зажмурьтесь, быстро!

Выжигающий взгляд женщины метался по моему телу сверху вниз, и я далеко не сразу сообразил, что стою в луче фонаря совершенно голый, опираясь плечом и обеими руками о стену. Только сил на большее у меня уже не оставалось – даже на то, чтобы прикрыться. И потому, выбрав наименьшее из зол, я просто соскользнул на пол.

Тётя Мэй подлетела ко мне за секунду. Схватив со шкафчиков первое же попавшееся под руку полотенце, она рухнула рядом со мной на колени и, развернувшись так, чтобы не заслонять свет, принялась обтирать меня с ног до головы.

– Что за бессмыслица!.. – пробормотала женщина себе под нос тоном, в котором удивления было значительно больше, чем гнева. – Ты же весь холодный… Словно только из реки вылез… Ты что, так и не заходил в воду?! Но нет… Нет… Ты ведь мокрый… И голый… Юичи, что случилось?.. – с этими словами Ямато-старшая обхватила мои пылающие щёки ладонями и посмотрела мне прямо в глаза – внимательно, строго и как будто бы даже испытующе. Она хотела знать, что именно здесь произошло. И я не мог больше молчать.

– Тут… – слова давались мне с трудом. – Тут кто-то был… Кто-то загородил собой свет…

Резко отстранившись, Ямато Мэй бросила несколько быстрых взглядов в окружающую темноту. Её лицо напряглось, а уши дёрнулись вверх, совсем как у животного, догадывающегося о присутствии охотника.

– Девочки, – вдова уже не казалась столь же уверенной, как прежде. В её голосе послышалась скрытая агрессия. – Готовьтесь собирать вещи. Мы уходим…

– А с братиком всё будет хорошо?.. – слабо поинтересовалась небольшая фигурка, стоящая на самой границе света и тьмы.

– Я устала повторять – никакой он тебе не братик! – вдова прислонила меня к стене и встала во весь рост, продолжая сверлить меня взглядом сверху вниз. – Мы выберемся отсюда – и больше никогда его не увидим. Вам понятно?!

Страх снова раздувал в женщине агрессию – в том числе и по отношению ко мне – и чем сильнее был он, тем яростнее Ямато-старшая готова была бороться со всем окружающим миром. Так она сражалась за внимание своего супруга, опасаясь потерять единственного понимающего её человека – и так же ссорилась с моими родителями, находя тысячу и одну причину для новых и новых склок.

И… Наверное, было что-то удивительное в том, как быстро женщина поверила моим словам. Как легко пожертвовала умиротворением горячего источника ради безопасности своего семейства… Ну и меня вдобавок.


Сборы заняли каких-то несколько минут, но для меня как будто минули целые сутки: мокрое, трясущееся тело отказывалось повиноваться приказам и влезать в одежду, а мир за пределами желтоватого света приобрёл оттенки молчаливой враждебности. За каждым углом мне начали мерещиться шорохи и скрипы, в далёком шелесте дождя зазвучали пугающие, нереальные голоса, а из-под потолка – в блике линзы фонарика – на меня взирал некий загадочный образ, придуманный моим же подсознанием.

Глаза!..

Я никак не мог выбросить из головы это короткое слово, эту навязчивую мысль, которую просто не с чем было связать.

Глаза… Эти глаза… Глаза…

Рассеянные вопросы и попытки разобраться в расплывчатых воспоминаниях вскоре оставили меня, оставив в голове один только зацикленный на самом себе мотив – набор букв, смешавшийся в нелепом хороводе и давно потерявший своё реальное значение.

Глазаэтиглазаглазаэтиглаза…

Свербящая боль в голове становилась всё сильнее. Она как будто бы готовилась к прорыву – намеревалась заполнить собой всё остальное тело, но привнести вместе с этим хоть какую-то ясность. И, отдавшись накатывающим спазмам, я приготовился к откровению…

Но оно не наступило. Кровь просто пульсировала в моём черепе, гоняя пронзительные вспышки боли от глаз к затылку и обратно, и где-то далеко-далеко, в другом времени и месте вновь зазвучал слабо различимый протяжный скрежет.

Резким движением потянув на себя куртку – отчего у воротника что-то неприятно затрещало – я подхватил оставленный тётей фонарик и выскользнул вслед за ней в приёмный зал купален. Поток ровного света вырвал из темноты её фигуру – тонкую, хрупкую, но явно готовую к борьбе – и якобы невзначай скользнул из стороны в сторону, отмечая дальние углы и пустующий прямоугольник дверного проёма.

Не вымолвив ни слова, Ямато Мэй взяла дочерей за руки и потянула их к выходу. Она не стала даже забирать у меня единственный источник света – предпочла вместо этого полный контроль над обеими девочками – и это яснее любых заявлений доказывало готовность женщины к самому худшему.

Стараясь не отставать – насколько это было возможно в получившемся неудобном состоянии – я заковылял следом. Прямо через пустую прихожую, потом налево – вдова решила возвращаться по той же стороне, с которой мы пришли – и дальше вдоль небольшой зелёной зоны.

Дождь лил уже значительно, чуть ли не втрое слабее, и в подступающей со всех сторон тишине каждый скрип деревянного настила казался новым ударом грома. Не говоря уж о сбивчивом дыхании близнецов, которое, как мне казалось, могло созвать всех хищников в округе – и четвероногих, и тех, кто мог ходить по этому особняку на своих двоих. Мать, понизив голос до злого шёпота, пыталась утихомирить девочек, но те были слишком напуганы, чтобы слушаться, и слишком близки к рыданиям – чтобы притихнуть самостоятельно.

Ямато Мэй теряла терпение очень быстро: мы не дошли и до нового поворота, как её слова успокоения начали приобретать стальные нотки приказов. И, не выдержав, я рискнул отвлечь их всех – и себя самого заодно – первым, что вообще пришло в голову.

– Простите! – в полный голос проговорил я, привлекая к себе внимание остальных. Фонарик в моей руке ощутимо вздрогнул, и конус света начал беспорядочно вилять из стороны в сторону. – Я… Приношу извинения… За то, что случилось…

– Не за что извиняться, – буркнула тётя, слегка замедляя шаг. – Если ты на самом деле что-то видел – то есть кого-то…

– А если нет?.. – от одного этого вопроса в горле моём пересохло.

Ямато-старшая не ответила. Она просто обернулась через плечо и склонила голову, бросив на меня суровый взгляд исподлобья – так она обычно смотрела поверх очков, но порой позволяла себе следовать привычке даже с контактными линзами. И взгляд этот… был крайне многозначителен. Однако же вслух женщина произнесла совсем иное – не то, что держала на уме:

– Знаешь, Юичи, мне, за время, проведённое в старших классах, так и не довелось увидеть ни одного обнажённого парня-подростка. Во многом, полагаю, благодаря маминому выбору – школе для девочек – но теперь… Я могу с уверенностью сказать, что ничего не потеряла…

Конечно, я понимал, что этим неуклюжим ответвлением от темы женщина хотела взбодрить нас всех – даже близнецов, позволив им как будто бы присоединиться к «взрослому» кругу слушателей – но прозвучало это умозаключение довольно обидно.

– Но, вынуждена признать… – Ямато-старшая потянула девочек за собой к подчёркнутому красными деревянными балками навесному переходу. – Сложен ты неплохо. Сильные ноги. Баскетболом занимаешься? Или бегом? Может, боксом?..

– Плаваньем, – без особой охоты ответил я, обратив на себя завуалированное внимание дочерей Ямато. Те как будто бы ещё держались за образы перепуганных детишек, но хотя бы с меньшим рвением – девочек явно заинтересовала смена общего тона.

– Плаванье, – вдова негромко хмыкнула. – Конечно. Спорт. Состязание. Наверное, нравится сверстницам, да?.. Приходят на тебя посмотреть?

Я скривился, не зная, как реагировать на подобные вопросы, но быстро сообразил, чем было продиктована их бессвязность: подбираясь к проложенному над пропастью деревянному тоннелю, вдова Ямато превратилась в единый комок нервов, вбирающий в себя мельчайшие крупицы внешней информации. Она поддерживала беседу автоматически, даже не думая о ней, и я невольно проникся этой осторожностью. Слишком опасным казался лежащий перед нами участок пути, слишком странным и пугающим. Здесь, на неизвестной высоте, можно было загнать нас в идеальную ловушку – засаду, из которой попросту не было выхода – а без стороннего вмешательства сам переход в любую секунду мог обрушиться вниз дождём из гниющих обломков.

– А вы?.. – задал вопрос я, борясь с дрожью в голосе. – Посещали какой-нибудь кружок?.. Или клуб?..

– Традиционные танцы, – односложно отозвалась Мэй, с осторожностью продвигаясь вперёд.

Я определённо мог представить себе миниатюрную Ямато Мэй в юности, совершающую изящные пассы руками под бренчание старомодного инструмента – но образ этой остроносой, смешной девочки со смолисто-чёрными волосами и торчащей прямой чёлкой мало сочетался с обликом моей угрюмой собеседницы. И дело было даже не в возрасте – годы едва ли сильно сказались на щуплом тельце моей безрадостной тётушки – но в чём-то глубинном, загадочном и совершенно для меня непонятном.

– Ну… а что до вас?.. – я обратился к близнецам, рискуя вызвать агрессивный отпор их матери. – Вы уже куда-нибудь записались? Или нет?..

Поначалу девочки как будто бы даже не слышали меня и моих слов – просто брели вперёд, понурив головы – но несколько секунд спустя одна из них, наверное, Акира, взялась легонько теребить мамин рукав. И, обратив на себя внимание последней, изобразила какую-то жалостливую гримасу. Немой диалог продолжался недолго: чуть обернувшись на ходу, Акира посмотрела на меня с каким-то неопределённым выражением на лице и негромко призналась:

– Я хочу быть фотографом. Хочу в клуб фотографии. Но у нас в школе его нет почему-то… Говорят, не хватает средств на содержание…

– Поразительно! – наигранно возмутился я, желая поддержать девочку. – Мне казалось, в каждой школе просто обязан быть такой кружок! Все любят фотографии! И я бы с радостью посмотрел на те, что сделала бы ты! Так что когда вернёмся – немедленно пойдём…

Я запнулся. И чуть было не замер на одном месте, вслушиваясь в эхо, гуляющее внутри моей же головы. «Когда вернёмся», – произнёс я с завидной лёгкостью и уверенностью. Как будто бы мы уже были дома, в нескольких шагах от порога. «Когда вернёмся»…

Признаться, мне стоило больших усилий не исправить собственную оговорку вслух. Не произнести при девочках «если вернёмся» вместо того, что обронил сходу. Но Мэй… Она поняла меня без слов. Потому что чувствовала нечто схожее – то же глубинное отчаяние, продиктованное не столько окружающей реальностью, сколь каким-то необъяснимым, пугающим предчувствием.