Глава XI. Картина и кольцо

В Холборне, в одном из самых тихих и старых районов Лондона, есть группа стоящих прямоугольником зданий, называемая Степл-Инн. Трёхэтажные здания, выстроившиеся в каре вокруг замощённого булыжником гулкого двора, давно облюбовали для своих контор адвокаты; а в одном из его углов есть даже что-то вроде небольшого здания суда – этакий обшитый морёным дубом холл со световым окном в крыше, помостом для обвиняемого и массивным столом для судьи – вот только там уже лет сто не проводят никаких судилищ, а здание нынче используют как библиотеку.70

В одном из подъездов Степл-Инна – отличавшимся от прочих своих собратьев разве что таинственной надписью



на мраморной доске над входом – располагалась и небольшая контора мистера Грюджиуса.71 Множество папок и коробок с корреспонденцией заполняло шкафы, выстроившиеся вдоль стен, множество юридических книг и прочих документов лежало на столах и стояло на полках, но сказать, чтобы они комнату загромождали – было нельзя, так как во всём был заметен строжайший порядок и чистота. Внешний порядок являлся отражением внутреннего, поскольку и сам мистер Грюджиус среди узкого круга коллег по юридическому ремеслу славился безукоризненной честностью, пунктуальностью и обязательностью. Шутили даже, что он, наверное, каждую минуту опасается умереть и поэтому ни одного дела не откладывает на завтра и не оставляет незавершённым, не сведя дебет с кредитом до последнего пенса.

В конторе старого юриста не было и следа какой-либо роскоши, всё было по-деловому. В передней комнате редких посетителей встречал клерк мистера Грюджиуса – бледный долговязый тип лет тридцати на вид, с одутловатым лицом (сделанным, казалось, из непропечённого теста) и чёрными сонными глазами под такой же чёрной нечесаной шевелюрой. Этот вечно угрюмый персонаж обладал, однако, какой-то трудно определимой властью над своим начальником, выражавшейся в независимом и даже почти дерзком поведении вкупе с полным отсутствием чинопочитания; причём мистер Грюджиус склонен был прощать своему клерку все его прегрешения и порой казалось, едва перед ним не заискивал.72

– Ну-с, Баззард, – сказал мистер Грюджиус, закрывая бухгалтерскую книгу, в которую он только что аккуратно занёс все за сегодняшний день доходы, налоги и пени, – что у нас было сегодня новенького, исключая туман на улице?

– Мистер Друд, – пробурчал клерк.

– А что с ним такое?

– Заходил, сэр, – сказал Баззард.

– Заходил, но когда?! Почему же Вы не провели его ко мне?!

– Я это и делаю, – отрезал Баззард, впуская гостя в кабинет шефа.

– Боже мой, Баззард! – укоряюще воскликнул мистер Грюджиус. – Вы так это сказали, как будто он лишь заглянул в дверь и тут же снова ушёл. Добрый день, мистер Эдвин! Эге, да Вы что-то кашляете!

– Это всё из-за проклятого тумана, – с трудом проговорил Эдвин, сплевывая в платок. – Режет глаза и горло так, будто в них перца насыпали.

– Что, неужели на улице действительно так скверно? Прошу Вас, снимайте пальто и садитесь вот к огню. Я и не замечаю плохой погоды за окном – так у нас в конторе славно натоплено! Это всё мистер Баззард, это он позаботился как следует растопить камин для меня.

– Даже и не думал, – ответствовал клерк из-за двери.

– Вот как! Ну значит, я сам растопил его и даже не заметил, – сказал мистер Грюджиус. – Прошу Вас, мистер Эдвин, садитесь в моё кресло, я его уже нагрел. Нет уж, я Вас прошу! Кто пришёл с такого холода, тот быстрее согреется в моём кресле.

Благодарно улыбнувшись мистеру Грюджиусу, Эдвин устроился в глубоком удобном кресле и протянул к огню иззябшие ладони. Остатки тумана паром поднимались от подошв его мокрых сапог и тёплым воздухом утягивались в каминную трубу.

– Похоже, мне придётся у Вас задержаться, – сказал Эдвин. – Быстро мне не согреться.

– Так и задержитесь, если никуда не спешите, – ответил мистер Грюджиус. – Мы как раз собирались заказать обед из трактира напротив. Поэтому оставайтесь и присоединяйтесь к нам. А через час-другой и туман рассеется.

– Спасибо, Вы очень добры, – с улыбкой сказал Эдвин, заинтересованно осматриваясь по сторонам.

– Вовсе нет, ничуть, – возразил на это мистер Грюджиус. – Наоборот это Вы доставите мне удовольствие, согласившись разделить трапезу с такими скучными холостяками, как мы. Но сначала… сначала надо бы спросить Баззарда. Вдруг ему это не понравится… Баззард! Пожалуйста, пообедайте с мистером Эдвином и мной!

– Если Вы приказываете, сэр, то мне, конечно же, придётся согласиться, – последовал мрачный ответ из-за двери.

– Вот странный Вы человек! – воскликнул мистер Грюджиус. – Вам не приказывают, Вас приглашают.

– Спасибо, сэр. В таком случае я принимаю приглашение.

– Вот и славно. Тогда, если Вас не затруднит, сходите в трактир напротив и закажите нам обед на троих. Скажите им, что нам хотелось бы получить самый крепкий бульон, какой у них только есть, потом лучшее жаркое с подливкой – например, гуся или индюшку… только пусть хорошо прожарят, до хрустящей корочки. Ну или что у них там будет лучшего в меню… Словом, мы возьмём всё, что у них есть.

Пока мистер Грюджиус отдавал этот наказ тем же самым тоном, каким он, наверное, каждый день диктовал Баззарду деловые письма, клерк вытащил из угла круглый складной стол и расставил его посреди комнаты, после чего с тем же угрюмым и независимым видом удалился выполнять порученное.73

– Конечно, это было несколько неделикатно с моей стороны, использовать мистера Баззарда как посыльного или разносчика пищи, – извиняющимся тоном сказал мистер Грюджиус. – Мне остаётся только надеяться, что он не обиделся…

– Он тут у Вас, похоже, делает только то, что хочет, – заметил Эдвин.

– Ох, нет, Вы его неправильно понимаете, – ответил мистер Грюджиус. – Если бы он, бедняга, делал только то, что хотел, он бы давно от меня уволился.

«Интересно только, кто бы его потом взял» – подумал Эдвин, но вслух этого, конечно же, не сказал. Мистер Грюджиус меж тем удобно облокотился о каминную полку, как бы готовясь к приятному и долгому разговору.

– Что ж, мистер Эдвин, буду ли я прав, если скажу, что Вы посетили меня для того, чтобы передать мне какое-нибудь послание от известной нам обоим юной леди? Или, может быть, для того, чтобы поторопить меня в каких-нибудь приготовлениях к известному нам обоим приятному событию?

– Я просто зашёл из вежливости, сэр, перед поездкой в Клойстергэм.

– Из вежливости, ну конечно! А не из-за нетерпения, нет?

– Какого нетерпения, сэр?

Мистер Грюджиус чуть отступил от огня, как если бы ему вдруг стало слишком жарко.

– Я недавно навещал эту юную леди, о которой идёт речь, мистер Эдвин, и мне показалось – конечно, в той мере, насколько я вообще могу понимать чувства любви и молодости – мне показалось, что она Вас ждёт с нетерпением.

– В самом деле, сэр? Что ж, приятно узнать, что Киска ждёт меня и даже с нетерпением…

– Не знал, что Вы держите там кошку, – сказал мистер Грюджиус.

– Э-э… Киской я называю Розу, сэр, – ответил Эдвин, чуть покраснев.

– Вот как! – воскликнул мистер Грюджиус, с силой проведя ладонью по шевелюре. – Это мило!

Эдвин тревожно посмотрел на мистера Грюджиуса, пытаясь понять, серьёзно ли он считает такое прозвище Розы милым или просто так шутит. Но в неподвижном лице старого юриста читалось не больше юмора, чем в каком-нибудь циферблате часов.

– Это такое дружеское прозвище, сэр, – снова попытался объяснить юноша.

– Гхм! – с силой произнёс мистер Грюджиус, ухитрившись вложить в это короткое междометие столько условного понимания и безусловного неодобрения, что Эдвин даже обеспокоенно заёрзал в хозяйском кресле.

– Рассказывала ли Вам Ки… то есть Роза… – попытался нарушить неловкое молчание Эдвин.

– Ки? – нейтральным тоном отозвался мистер Грюджиус.

– Я хотел сказать «Киска», но потом поправился… Рассказывала ли она Вам про Ландлессов?

– Нет, не рассказывала, – ответил мистер Грюджиус. – Что такое «Ландлессы»? Название поместья? Фермы? Что-то другое?

– Это брат и сестра, сэр. Сестра учится в той же школе, что и…

– Ки, – подсказал мистер Грюджиус всё тем же нейтральным тоном.

– В той же школе, что и Роза. Она очень симпатичная девушка, сэр, и большая подруга Розы. Вот я и подумал, что Вам о ней могли рассказать. Или даже представили её Вам.

– Ничего подобного, – ответил мистер Грюджиус. – Однако вот и Баззард.

Действительно: в дверях в облаке тумана, принесённого с улицы, появилась означенная персона в сопровождении двух официантов из трактира. Странная это была парочка! Одного из официантов можно было бы назвать «летучим», а второго «стоячим». Пока летучий официант сновал туда и сюда, занося судки и тарелки, кастрюльки и стаканы, накрывал на стол и раскладывал еду по тарелкам, стоячий официант с невозмутимым видом разве что придерживал ему дверь, в которую летучий официант проскальзывал, тяжело гружёный, споро выполняя львиную долю работы. Когда же летучий официант, совсем уже запыхавшись, закончил свои труды, стоячий официант, перекинув салфетку через локоть, с непередаваемым достоинством подошел получить у мистера Грюджиуса чаевые. Весь его вид как бы говорил: «Вся заслуга принадлежит мне одному, моя же будет и награда, а этому жалкому рабу не на что и рассчитывать!». Глядя на эту картину, Эдвин поневоле подумал, что перед ним неплохая аллегория правительства и трудящегося класса.

После десерта мистер Грюджиус сходил в подвал (который он называл «мой винный погребок») и принёс оттуда пару бутылок прекрасного итальянского вина. Хлопнули пробки, и каждый из обедающих получил по бокалу живительной жидкости, рубиновой или золотистой, смотря по желанию. Баззард, уютно устроившийся в кресле, прикрыв глаза, потягивал вино, совершенно размякнув на вид; а на мистера Грюджиуса вино не произвело смягчающего действия вовсе – его лицо оставалось всё таким же неподвижным, словно вырезанным из дерева, и только умные живые глаза внимательно следили за Эдвином.

– Баззард! – внезапно произнёс мистер Грюджиус, поворачиваясь на стуле к своему клерку.

– Весь внимание, сэр, – пробормотал Баззард, не открывая глаз и не меняя позы.74

– Пью за Ваш успех, Баззард! Мистер Эдвин, выпьем за успех мистера Баззарда!

– С удовольствием, сэр, – ответил слегка удивленный Эдвин, оставив невысказанным вопрос, в чём же успех мистера Баззарда должен был заключаться.

– И очень возможно!.. вы знаете, я не мастак произносить речи, но… возможно!.. право, мне не хватает слов выразить то, что я хочу сказать… возможно!.. мне хотелось бы сформулировать это поэтически, но я ни в коем случае не поэт… поэтому я скажу просто: возможно! весьма возможно и очень возможно, что «Тернии Забот» когда-нибудь увидят свет!

Мистер Баззард смущённо хмыкнул и сделал свободной от бокала рукой над собственной головой такой жест, как будто он доставал колючки репейника из своих всклокоченных волос. Ничего не понявший Эдвин наблюдал за этими манипуляциями, приоткрыв от удивления рот. Никаких терний, однако, из шевелюры Баззарда на свет не появилось. Клерк лишь ещё раз скептически хмыкнул и сказал с благодарностью в голосе:

– Спасибо, сэр. Ваш слуга, сэр.

Тут мистер Грюджиус совершил нечто странное и совершенно не вязавшееся с невозмутимым его обликом. Он поставил бокал с вином на стол, наклонился поближе к Эдвину и… подмигнул ему!

– А теперь, – продолжил мистер Грюджиус, снова выпрямляясь и как ни в чем не бывало подливая вино в бокал, – я хочу поднять тост за одну молодую леди. Первый тост мы выпили за Баззарда потому, что иначе он, как мне вдруг показалось, мог бы и обидеться.

После этих слов мистер Грюджиус повторил своё манёвр, а именно: опять наклонился поближе к Эдвину и снова подмигнул ему. Поражённый Эдвин не нашёл ничего умнее, чем подмигнуть мистеру Грюджиусу в ответ, хотя он и не имел ни малейшего понятия, чем было вызвано такое перемигивание.

– Итак, я поднимаю этот бокал за мою прелестную подопечную, мисс Розу! – провозгласил мистер Грюджиус. – Баззард!

– Я весь внимание, сэр, – пробормотал клерк. – Хотя я и так присоединяюсь.

– Я тоже, – поспешил сказать Эдвин.

Все выпили и помолчали.

– А теперь, спаси меня Господь, я хочу нарисовать перед вашим мысленным взором некую картину, – сказал мистер Грюджиус, закупоривая бутылку. – Я не мастак говорить красиво, но мне пришла в голову фантазия… если мне вообще позволительно говорить о фантазии, таковым талантом не обладая… итак, мне пришла фантазия нарисовать перед вами картину, показывающую Истинного Влюблённого.

– Мы все внимание, сэр, – ответил на это Баззард, усаживаясь поудобнее, – и, если можно так выразиться, просто сгораем от нетерпения увидеть эту Вашу картину.

– Пусть мистер Эдвин поправит меня, если я ошибаюсь, – начал мистер Грюджиус, с силой проведя ладонью от макушки к затылку, – но мне думается, что смысл всей жизни Истинно Влюблённого заключён в предмете его любви. Мне думается, что имя предмета любви является для Истинно Влюблённого самым ценным в мире сокровищем, и он не в состоянии не то что вслух, а даже и мысленно произнести это имя без того, чтобы сердце его от любви не забилось сильнее. Если же Истинно Влюблённый в дополнение к этому любимому имени имеет ещё и какое-нибудь особенно нежное прозвище для любимой персоны, он употребляет его только будучи с нею наедине. Поскольку такое прозвище есть огромная привилегия и честь, и употреблять его публично было бы явной бестактностью и, я бы даже сказал, показателем холодности и бесчувственности, если вообще не показателем неверности и измены.

Эдвин сидел ни жив ни мёртв, слушая эти простые и точные слова.

– Моя картина, мистер Эдвин – и Вы, несомненно, поправите меня, если я ошибаюсь – моя картина была бы не полна, если бы я не сказал, что Истинно Влюблённый пребывает в постоянном, трудно сдерживаемом нетерпении увидеть любимую персону, и быть рядом с нею есть величайшее для него счастье. Если бы я сказал, что Истинно Влюблённого тянет к предмету его любви, как птицу тянет к гнезду, я бы выразился слишком поэтично. А я человек не рождённый для поэзии, и все мои познания в птичьих повадках исчерпываются наблюдениями за голубями Степл-Инна через окно моей конторы. Поэтому будем считать, что о птицах я ничего не говорил.

Эдвин неотрывно смотрел в огонь камина и кусал губы, чувствуя, что краска заливает ему щёки. Он не смел поднять глаза.

– Мне остаётся дополнить свою картину лишь несколькими штрихами, мистер Эдвин. Незачем и напоминать, кстати, что я по-прежнему жду Ваших замечаний и исправлений. Как мне кажется, в Истинно Влюблённом не найти и следа какой-либо холодности, скуки, безразличия, сомнений и двойственности чувств по отношению к предмету его любви. Всё это ему категорическим образом чуждо и не свойственно. На этом я закончил. Итак, мистер Эдвин, что скажете? Я обращаюсь к Вам, как к эксперту. Похожа ли вышла моя картина?

– Мне кажется, сэр, – проговорил Эдвин, отводя глаза, – что Вы были уж слишком безжалостны к тому, для кого её рисовали.

– Это возможно, – согласился мистер Грюджиус. – Я не мастак говорить обиняками.

– Я должен согласиться, сэр, – подавленно продолжал Эдвин, – что Ваша картина в целом правильна. Но, возможно, этот человек просто не показывает все свои чувства… Возможно, он…

Тут юноша погрузился в настолько продолжительное молчание, что мистер Грюджиус вынужден был его подбодрить:

– Возможно, он – что?

Но и после этого Эдвин не смог выдавить и слова. Неловкую тишину нарушало одно только лишь вежливое похрапывание очень кстати задремавшего Баззарда.

– Поскольку, понимаете ли, на нём лежит очень большая ответственность, – сказал мистер Грюджиус, глядя на огонь камина.

Тоже уставившись на пламя, Эдвин смог лишь кивнуть.

– И он должен быть совершенно уверен, – продолжал мистер Грюджиус, – что он не играет ни с чьими чувствами. Ни с её, ни со своими.

Эдвин закусил губу, не отрывая взгляда от языков пламени в камине.

– Поскольку обладать таким сокровищем – это ему не игрушки. Это он должен записать себе на самом сердце, – произнес мистер Грюджиус. Затем, помолчав, он вдруг хлопнул себя ладонями по коленям и громко сказал: – Что ж, давайте-ка прикончим бутылочку, мистер Эдвин! Позвольте Вам налить! И я налью ещё и Баззарду, хотя он и спит. А то он ещё обидится…

С этими словами мистер Грюджиус разлил остатки вина по бокалам, разом осушил свой и со стуком поставил его донышком кверху перед собой на столешницу, словно поймав под него невидимую муху.

– А теперь, мистер Эдвин, снова к делу, – сказал он, помолчав. – Несколько дней назад я послал Вам заверенную копию завещания покойного отца Вашей невесты. Его содержание было Вам и без того известно, но послать Вам такую копию я был обязан. Вы получили её?

– Получил, сэр.

– Надо было сообщить мне об этом письмом. Дело есть дело – так оно во всём мире. Но Вы мне не написали.

– Я хотел сказать Вам сегодня, сэр, когда пришёл…

– Юридически этого было бы не достаточно, – возразил мистер Грюджиус, – ну да уж ладно. В этом завещании Вы могли заметить несколько слов, говорящих о том, что я должен буду вам кое-что сообщить устно – в тот момент, который я сочту наиболее подходящим.

– Да, сэр.

– Что ж, мистер Эдвин, мне кажется, что такой подходящий момент наступил как раз сегодня. Поэтому я на пару минут прошу Вашего внимания.

Разыскав в связке ключей нужный, мистер Грюджиус отпер потайное отделение своего стола и достал оттуда некий предмет, очень напоминающий бархатную коробочку, в которых обычно хранят дорогие перстни и кольца. С коробочкой в руке он вернулся к Эдвину, и юноша заметил, что рука старого юриста заметно дрожит.

– Мистер Эдвин, это кольцо в форме розы из бриллиантов и рубинов, оправленных в золото, принадлежало когда-то матери мисс Розы. Это кольцо при мне снял с мёртвой руки супруги её несчастный муж – и не дай мне Бог ещё раз увидеть то отчаяние и душевную боль, которые он в тот момент испытал! Посмотрите, как сияют эти алмазы! – тут мистер Грюджиус открыл коробочку. – А вот глаза, которые сияли от счастья ещё ярче, глаза, которые так часто смотрели на это кольцо с безмерной радостью и гордостью, эти глаза закрылись навеки! Если бы я хотел выразиться поэтически – но я ни в коем случае не поэт! – то я бы сказал, что в красоте этих бриллиантов есть что-то безжалостное.

Мистер Грюджиус снова закрыл коробочку и с печалью во взгляде посмотрел на Эдвина.

– Это кольцо было подарено молодой леди её будущим мужем в знак их помолвки.75 И он же был тем, кто снял это кольцо с её безжизненной руки – после того, как она погибла, утонув такой молодой! И он же передал это кольцо мне, чувствуя приближение и своей уже смерти. Передал с наказом хранить его до той поры, когда Вы, мистер Эдвин, будете готовы вести мисс Розу к алтарю, и тогда вручить это кольцо Вам, чтобы Вы надели его на палец Вашей невесты. Если же что-то вдруг помешает событиям придти к этому счастливому и желаемому концу, тогда драгоценность должна остаться у меня.

Некоторое сомнение читалось во взгляде Эдвина, и некоторая нерешительность была видна в движении его руки в тот момент, когда он брал у старого юриста коробочку с кольцом.

– Надев это кольцо на палец мисс Розы, – сказал мистер Грюджиус, заметив это, – Вы подтвердите Вашу нерушимую любовь к живым, и к уже умершим. Возьмите его с собой, когда в следующий раз поедете в Клойстергэм, совершать последние приготовления к свадьбе. Но, мистер Эдвин… если в Вашем сердце есть хоть малейшее сомнение, если есть в Ваших отношениях хоть малейшая фальшь, если Вы идёте на этот шаг не из-за чувства безмерной любви, а только лишь по инерции и в силу привычки… тогда заклинаю Вас во имя чести живых и памяти уже умерших – возвратите мне это кольцо!

Последние громко сказанные слова разбудили Баззарда. Он подавился собственным храпом, выпрямился в кресле и обвёл комнату ничего не понимающим взглядом, словно пытаясь спросонья сообразить, куда это он попал.

– Баззард! – сказал мистер Грюджиус жёстче, чем обычно.

– Слушаю, сэр, – ответил Баззард. – То есть я и не прекращал слушать.

– Во исполнение данного мне наказа я передал мистеру Эдвину бриллиантовое кольцо. Прошу Вас засвидетельствовать это.

Эдвин на секунду приоткрыл коробочку и показал Баззарду её мягко блеснувшее содержимое. Баззард серьёзно кивнул.

– Находясь в здравом уме и твёрдой памяти – свидетельствую, сэр.

Спрятав коробочку с кольцом в нагрудный карман пальто и испытывая настоятельное желание побыть немного одному и ещё раз всё обдумать, Эдвин оделся, попрощался со ставшим вдруг очень молчаливым мистером Грюджиусом и вышел. Туман, по-прежнему едкий и плотный, никуда не делся, но Эдвин теперь не замечал его, погружённый в свои мысли.

Вскоре домой отправился и Баззард. Оставшись в конторе один, мистер Грюджиус ещё долго в глубоком раздумии сидел в кресле перед почти погасшим камином, пристально глядя на догорающие угли.

– Я только надеюсь, что поступил правильно, – проговорил он наконец, вставая. – Хорошо, что я сначала напомнил ему об ответственности. Конечно же расстаться с кольцом мне было непросто, но мне всё равно пришлось бы его скоро отдать.76

Он подошел к столу, закрыл и запер пустое теперь потайное отделение и задумчиво вернулся к камину.

– Её кольцо… – сказал он вполголоса. – Получу ли я его назад? Положительно, этот вопрос не идёт у меня из головы сегодня вечером… Да это и понятно – слишком долго я хранил его и слишком сильно ценил. Хотел бы я знать…

Тут мистер Грюджиус вздохнул и покачал головой.

– Старый ты дурак, Хирам, ведь ты уже десять тысяч раз задавал себе этот вопрос! Всё это давным-давно умерло, прошло; кого могут сегодня интересовать такие глупости?! Но всё равно… хотел бы я знать, подозревал ли он, когда завещал мне опекать его дорогую девочку – боже мой, как же она стала походить на свою красавицу-мать! – подозревал ли он, знал ли он, что когда он вёл под венец свою молодую жену, был ещё один, который любил её, обожал до безумия, безнадежно боготворил её, но издалека, на пристойном и безопасном для её чести расстоянии? Хотел бы я знать, пришло ли ему хоть один раз в голову, кто был этот несчастный влюблённый?!77

Мистер Грюджиус снова вздохнул и привычным жестом провёл по волосам от макушки к затылку.

– Что толку спрашивать себя об этом?! Спроси лучше, сможешь ли ты сегодня после всего этого заснуть…

Потушив свечи, мистер Грюджиус вышел из дверей конторы, запер их и пересёк лестничную площадку – жил он тут же, в квартире напротив. Комната его была сырой и холодной, с улицы проникал запах тумана и каминного дыма. Пробираясь к кровати со свечою в руке, старый юрист задержался на секунду перед висевшим на стене зеркалом.

– Да и то сказать, кому и в голову-то придёт подозревать в нежных чувствах такого как ты! – сказал он своему отражению. – Ну всё! Хватит уже ныть и жаловаться, хватит! Отправляйся в постель, старый ты дурак, и забудь обо всём этом!

Но долго ещё не мог заснуть старый юрист, долго ещё ворочался он на своём холодном и одиноком ложе, долго ещё вздыхал и вспоминал он прошлое – пусть и не такое далёкое, как проставленный над дверями его подъезда год тысяча семьсот сорок седьмой, но такое же безнадёжно прошедшее и невозвратное.