(Колкая чистая тьма. Гладкое скользкое пространство внутри черепа, состоящее из ничего. Лишь пустота черными клубами обволакивает твое тело, и ты плывешь, укачиваемый затихающими волнами, защищенный от света и внешнего мира. Ты погружаешься все глубже и глубже, кружась, как опадающий лист, туда, где пьянящая темнота превращается в небытие.)
(Еще секунда и это закончится, а может уже закончилось. И эта мысль – просто последний обрывок сна, который твой мозг создал в мгновение после пробуждения.)
Я попытался растянуть оставшуюся секунду. В какой-то момент мне показалось, что у меня получается, и время тянется, как розовая жвачка или черная смола. Субстанция замедлила меня, руки и ноги постепенно увязли, и сознание начало проваливаться в растянувшуюся и провисшую посередине карамель.
Звон колокола прорезал поглотившую меня темноту. Он ножом разделил мое сознание надвое, где одна ее часть все еще оставалась в небытии, а вторая оказалась в реальности. Но эти две половины начали сливаться обратно воедино, вибрируя в тон колокола. Я сжал голову руками, пытаясь собрать роящиеся мысли, хлынувшие бесконечным потоком.
(Вставай, Ге, бесполезный ты кусок разлагающегося мяса.)
Я мотнул головой, чтобы вытряхнуть из нее деструктивные мысли. Гул колокола все еще стоит в ушах – мой учитель ждет меня.
Выдохнув скопившийся в легких тяжелый воздух, я выбрался из спальника, отодвинул в сторону мокрую от росы ткань палатки и выглянул наружу. Солнце только начинало пронизывать глухую листву деревьев, с трудом проходя через туман. Я сощурил глаза. Зрачки постепенно привыкали к свету.
Я взял свой деревянный меч, накинул легкое шелковое кимоно на плечи и покинул палатку. Босыми ногами я оставлял следы на мокрой траве. Сотни зеленых иголок упирались в ступни, посылая сигналы в мой мозг, избавляя от оставшихся густых капель сна. Я, не останавливаясь, погрузил обе ноги в ледяной горный ручей. Нагнулся, зачерпнул в ладони воды, выпил. Посмотрел на отражение. Я от него отвык и никак не мог снова к нему привыкнуть. Черные волосы до середины шеи с несколькими белыми волосками надо лбом. Правильные черты лица. Слишком молодо выглядит для моего возраста, несмотря на небольшую небритость. Я зачерпнул в ладони воды, омыл лицо, оставив мокрые пряди спадать по бокам. Выйдя из ручья, снова ступил на мокрую траву, показавшуюся теплой от падающих на нее лучей солнца и контраста с холодной водой.
Сразу за ручьем начиналась поляна. Она была окружена плотными рядами деревьев, и представляла из себя небольшую природную арену. С одной из сторон деревья уступали место обрыву и следующему за ним горному пейзажу. Он был бы похож на картину какого-нибудь искусного художника, если бы не густая утренняя дымка, которая метр за метром накладывала на нее слои полупрозрачной вуали, и подножия гор были едва различимы из-за нее.
На краю обрыва в позе лотоса сидела фигура. Следы на мокрой траве пересекали поляну, роса была сбита – учитель тут недавно. Рядом с фигурой в землю воткнуто резное древко, а на нем на короткой веревке качается колокол, который все еще незримо вибрирует от недавнего удара.
Я ступил в круг поляны. Деревья успокаивающе пели листвой, трава шла гибкими волнами, волосы учителя едва заметно поднимались ветром. Моя рука сама потянулась к мечу, когда я приблизился к центру поляны.
– Видишь, где я окажусь? – голос учителя был спокойный и умиротворяющий. Она повернула голову и чуть улыбнулась, – Слева или справа?
Широкий белый локон будто специально выбивался из собранных в хвост черных волос, закрывая часть лица.
Между нами было около десяти метров. Я одними глазами посмотрел налево и направо, пытаясь угадать.
– Ты не должен угадывать, – будто прочитав мои мысли, сказала она.
(Сзади. Ты должен видеть.)
Легкий шепоток пронесся у меня в голове.
– Ты должен видеть.
С подсказкой голоса я затылком увидел движение, выхватил меч и крутанулся на пятках, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Моя одежда встрепенулась от резкого движения, оголяя мокрый торс. В ту же секунду – глухой удар дерева об дерево. Меч учителя встретился с моим мечом. Она улыбалась, слегка вскинув брови. Вокруг нее витала легкая голубая дымка. Она преодолела это расстояние в одно мгновение.
(О да, она удивлена.)
Ее звали И́ду, она была моей сестрой и учителем. Она была красива, как и все мои братья и сестры. Худая и высокая. В бою – изящна, в беседе – часто лаконична. На ней широкие штаны, темное кимоно с рисунком из ярких цветов поверх нагрудной повязки. В руках – короткий деревянный меч, на поясе еще один, но настоящий.
Она толкнула меня, и мы сделали по шагу назад.
– Два удара, – она выставила левую руку вперед, занеся меч за спину.
(Слева. Справа.)
В следующую секунду И́ду исчезла, оставив после себя струящиеся в мою сторону завихрения голубой дымки. В этот раз произошло нечто новое. В этот раз слева, за секунду до удара, я увидел призрачный образ, который его наносит. Нечеткий и расплывчатый. Удар призрака был молниеносным, но его меч, как и он сам, лишь дымом разбился о мое тело.
Я перехватил свой деревянный клинок обратным хватом, нижнюю часть упер в плечо, подставив его туда, откуда была атака призрака. Удар по мечу. Настолько сильный, что плечо заныло, а я сделал шаг в сторону. И́ду появилась только на мгновение, чтобы повторить удар призрака и снова исчезнуть.
И опять, перед тем как она появилась, на этот раз справа, я увидел призрачный образ. Его удар летит мне в голову, задевает висок самым концом и растворяется облаком дыма. Теперь И́ду повторяет за ним движение. Но я наклоняюсь, и меч лишь касается моих волос. Выпрямляю ноги пружиной и влетаю плечом ей в туловище. Мне показалось, что влетаю. В момент удара – снова голубая дымка, И́ду оказывается на шаг дальше. Я теряю равновесие, в падении делаю кувырок. Поднимаю голову – но возле моего лица уже застыл деревянный меч сестры.
– Неплохо, – она заткнула меч за пояс и протянула руку, помогая подняться, – В этот раз увидел мой призрак, не так ли?
В ее голосе были нотки радости. Я кивнул.
– Но справился бы и без этого.
(Ты учишься уже слишком долго. Слишком. Долго.)
– Нет. Слышать слова о сути дольше, чем видеть саму суть, – она показала поочередно на ухо и на глаз, – одно мгновение может стать решающим.
В тренировочных боях я постоянно слышал подсказки голосов, о чем И́ду знала уже давно. Она потратила уйму времени, чтобы я научился видеть и использовать призраков, а не голоса. Что у меня никак не получалось. До сих пор. Так что ее радость была объяснима.
Она развернулась и направилась к обрыву. Затем сделала знак, и я последовал за ней. Мы сели по обе стороны колокола, на самом краю, и несколько минут молчали, наслаждаясь видом горной долины, что открывался отсюда. Постепенно опадающий флер тумана обнажал зеленые долины далеко внизу. Они плавно переходили в подножья гор, которые затем упирались плечами в облака. Тихий шелест листвы. Журчание ручья, который чуть дальше устремлялся вниз со скал. И́ду всегда выбирала красивые, умиротворяющие места для остановок.
– Ты увидел мой призрак – это добрый знак. Скоро сможешь видеть свои призраки и занимать их места, как это делаю я.
Она посмотрела на меня и, спустя несколько секунд молчания, отвела взгляд.
– Знаешь, ты один из моих лучших учеников, – она смотрела перед собой, не поворачивая головы, – не потому что учишься быстрее других, или потому что талантливее. Нет. Ты лучший, потому что молчишь. Потому что слушаешь, не говоришь.
Я ухмыльнулся.
(Просто ты разучился нормально говорить, Ге. Ты настолько одичал в своем лесу, что пришлось заново учиться общаться с людьми. Но зачем это тебе, если ты можешь просто поговорить сам с собой? Внутри головы.)
– Затем.
– Хм? – она приподняла бровь, – Голоса?
Я кивнул.
– Они должны пройти. В итоге, – она сделала глубокий вздох, – в итоге от голосов должны остаться только мысли.
– Должны?
– Да.
Долгая пауза. Лучше бы ей продолжить, иначе они снова займут мою голову.
– Каждый мой брат и сестра, каждый ученик уникален. У каждого свои сложности и подход к обучению. С голосами в голове я не сталкивалась. Обычно вместо этого у ученика лишь сверхразвитая интуиция, которую я превращаю в «зрение».
(Только не говори ей, что «зрение» тебе нужно только для мести, а вовсе не для того, чтобы стать «сыном императора» и избавиться от статуса «бастарда».)
(Но можно ведь получить и то, и другое.)
– По большому счету, мне все равно, что тобой движет. Власть, слава, или же месть. За отведенный тебе срок, мотивация может смениться не одну сотню раз, – она коснулась своего подбородка, словно прочитав мои мысли – мне лишь важно, чтобы ты в полной мере овладел «зрением», а голоса этому мешают. Если лет так через десять они не уйдут сами, то придется искать способы их убрать.
(Она думает, что ты перестанешь говорить сам с собой. И где ты найдешь такого же интересного собеседника, а?)
– А пока постарайся не отвечать им.
– Я помню твои слова, И́ду, – в моем голосе мелькнуло раздражение, – от них нелегко избавиться. Они столько лет были со мной. Были только они.
Она сделала еще один глубокий вздох и посмотрела на меня. В ее взгляде была забота и грусть. Улыбка. И она снова смотрит вдаль. На вершины гор. В холодный утренний воздух. В растворяющуюся у подножий тьму.
Мы молчали.
(Ты слышишь? Тишина. Она говорит с тобой. Она перекрикивает окружающий тебя шум. Она убаюкивает тебя своим ничем. Мягко и нежно. Она с любовью касается твоей кожи. Как касалась жена. Ты не забыл ее, Ге? Ты не забыл Зинзи?)
– Даже хотел бы – не смог. Как и ту тварь, что убила ее, – зло, едва шевеля губами, прошептал я в ответ тихому, проникновенному голосу.