Такси подхватило Матвея у метро и покатило в сторону области. Только-только кончившийся рабочий день оставил труженикам последнее испытание – загруженные дороги, поражённые тромбозом вены столицы.
Добирались долго. Матвей отвык от московского движения, частых перестроений машин перед лобовым стеклом, мелькавших на задних бамперах российских номеров. От щебетавшего на родном языке радио.
Зачем он приехал? Что хотел найти? Ясно же, что вернуться в прошлое невозможно.
Всё здесь стало чужим. Город, не любящий гостей и быстро забывающий тех, кто его покинул. Дом, из которого со старыми обоями и мебелью выкинули сонм драгоценных воспоминаний.
Матвей не ожидал, что здесь, в месте, которое он считал родным, можно оказаться лишь незваным гостем.
Даже Алика глядит на него как на чужака.
Всё перемололось. Он уехал, о нём забыли и стали жить дальше.
Его жизнь остановилась, сомкнулась вокруг работы, а у других она вон – идёт, стремится вперёд, к счастью, домашнему теплу, уюту.
У других всё складывается быстро и как бы само собой – свадьбы, дети, ипотеки. А он – словно заговоренный, словно нет в его организме того, что нужно, чтобы быть мужем и отцом.
За пять последних лет, изнуряющих, как зыбучие пески, он не встретил ни одной женщины, которая могла бы стать его женой. Серьёзные отношения летели мимо него, точно мячи в аут.
Матвей не сразу понял, зачем такси остановилось перед длинной обшарпанной постройкой некогда желтой, а сейчас – цвета мокрой соломы. В детстве он с друзьями забирался в такие бараки пошалить, испытать щекочущий страх и тут же его преодолеть. В том возрасте они не задумывались о понятии «частная собственность», но даже задумавшись, не поверили бы, что эта разруха может кому-то принадлежать.
Охраны не было никакой. Предназначенный для неё закуток у входа давно превратили в склад всякой рухляди. Матвей поднялся на второй этаж по грязной вонючей лестнице, стараясь не наступать на раскиданные шприцы и окурки.
Нужную комнату отыскал быстро по ровненько прибитому, блеснувшему в сумрачном коридоре номерку – 23. Большинство других дверей оставались неопознанными.
Звонка не было. Он постучал. Открывать не торопились. Матвей простоял несколько минут, время от времени ударяя кулаком по двери, но каждый раз видя в этом всё меньше смысла.
И эта дверь оказалась запертой. Что ему думать? Пашки нет дома? Или Алика сочинила адрес, лишь бы он отстал и больше не тревожил её счастливую семейную жизнь?
Матвей развернулся, решив первым делом позаботиться о билете на ближайший рейс в Нью-Йорк, но металлическое щёлканье остановило его. Он обернулся и увидел Пашку.
Из гибкого, робкого подростка, каким он до сих пор оставался в голове Матвея, Пашка вырос в мужчину с крепкой грудью и плечами. Он подтянулся, но остался ниже Матвея где-то на голову – средний рост для мужчины. Пшеничные волосы, склонные виться, коротко острижены, не растреплешь, как раньше. Только глаза, смотрящие взросло и умно, сохранили детскую голубизну.
– Матвей! Неужели ты? Здоро́во, дружище!
Пашка, добродушно улыбаясь, раскрыл руки. И Матвей ринулся обнимать его, как человек потерявший и вновь нашедший надежду.
– Пашка!
– Ай, ай, ай! – раздельно пробормотал брат Алики, выпрямляясь, точно в его копчик встроен раскладной механизм.
Матвей тут же убрал руки и отшагнул. Только сейчас он заметил, что Пашка выглядит деревянным и ломким, а на лбу и висках у него поблёскивает пот, как после силовых упражнений.
– Прости, – сказал Пашка, щупая рукой поясницу. – Я тут приболел немного. Двадцать один год, а со спиной мучаюсь, как старый дед. Да ты проходи, проходи!
Он маленькими шажками отодвинулся в сторону, пропуская Матвея в комнату. И Матвею вдруг показалось, что не было между ними этих пяти лет – так по-дружески Пашка на него смотрел.
– Что со спиной?
Матвей привычно перевоплотился во врача меньше, чем за мгновение.
– Ерунда, – махнул рукой Пашка, в смущённой улыбке потянув лишь один уголок губ. – Не рассчитал сил. Схватил больше, чем следовало.
– Что же ты стоишь? Иди ложись скорее. Не напрягай спину. Где у тебя тут кровать?
Матвей огляделся. Они стояли в узкой прихожей, перетекающей в крохотную самодельную кухню. Пашка указал подбородком на дверь справа в самом конце стены. Вернее – на дверной проём без каких-либо створок.
– Диван, – уточнил Пашка. – Там, в комнате.
– Сам доберёшься? Давай помогу.
– Нет-нет, не волнуйся, доберусь. Я уже привык, четвёртый день так передвигаюсь. Сейчас только чайник поставлю, пока на кухне.
– Какой чайник, иди ложись! Я сам потом поставлю, – сказал Матвей и подумал, что не отказался бы от чего-нибудь покрепче. Он как-то не сообразил, что Пашка достиг возраста, когда с ним можно выпить. – Но сначала осмотрю тебя. Где можно руки помыть?
– В ванной. Через комнату насквозь, – Пашка снова кивнул на дверной проём.
И ступая осторожно, как будто из пола торчали гвозди, и хватаясь руками за стены, потащился туда, где можно было прилечь.
Комната была довольно просторная, но учитывая, что это всё пространство жилища, – прискорбно маленькая. Вокруг удивительный для полуразрушенного здания порядок и опрятность, не считая сложенных в углу коробок с деталями нового шкафа и чуть замявшегося покрывала на диване.
В ванной – чистота, насколько возможно содержать в чистоте старую сантехнику и кое-где треснувшую плитку. Даже зеркало над раковиной без следов засохших брызг.
– Необычная планировка, – сказал Матвей.
– Конечно не трёхкомнатные апартаменты, в которых мы жили раньше, но… – отозвался Пашка. – Кухню самим пришлось организовывать. На общей ничего не работает и бардак такой, что туда просто заходить противно, не то что готовить.
Он уже лежал в удобной для него позе.
– Вставай, – велел Матвей, повыше отодвигая закатанные рукава.
Пашка аккуратно, с задержками дыхания, медленно поднялся. Матвей помог ему снять футболку и принялся осторожными пальцами ощупывать позвоночник.
Does it hurt here? – чуть не спросил по привычке, но вовремя одёрнул себя.
– Здесь болит?
– Нет.
Пальцы Матвея скользнули ниже.
– Здесь?
– Есть немного.
– Здесь?
– Ай!
– Понял, – протянул Матвей так, словно голосом пытался снять боль. – В ноги отдаёт?
– Да, в правую.
Рука Матвея сжала крепкое Пашкино бедро.
– Сюда?
– Да!
Нехорошо. Очень нехорошо.
– Всё, отпускаю, – сказал Матвей и вздохнул. – Снимок ты не делал, правильно понимаю?
Непривычно было произносить подобные слова на русском языке. Они звучали давно забытыми терминами, как если бы он перешёл на латынь.
– Нет, – сказал Пашка, медленно оборачиваясь. – Всё не до того было. Так что со мной, доктор? – с улыбкой спросил он.
– Смещение позвонка и, судя по тому, как болит, защемление нерва.
– Я догадывался, – признался Пашка.
– Что ж ты, такой догадливый, в больницу не пошёл?
– Да думал, сам справлюсь.
– Чем хоть лечишься?
– Там в тумбочке мазь. Если совсем плохо – обезболивающее внутримышечно.
– Боли настолько сильные?
– Бывает иногда.
– Кто делает тебе укол?
– Сам колю. Игольных дел мастеров тут полно, но их о помощи лучше не просить.
– Да уж.
Матвей присел на диван и заглянул в тумбочку, где Пашка хранил лекарства. Порядок сохранялся даже за закрытой дверцей. В одной стороне мазь в коробке, в другой ампулы с обезболивающим, посередине рядами в бумажно-плёночных пакетиках шприцы. На нижней полке ещё какие-то лекарства очень плотной выкладкой.
На мгновение Матвея сбили упаковки препаратов с названиями на русском. Ему показалось, он не понимает, что на них написано.
– Ложись на живот.
Он вернул на место лекарства, оставив только одну мазь. Потом потрогал диван – не слишком ли сильно проминается матрас – и поднялся.
– Вправлять будешь? – спросил Пашка.
– Позвонок надо вправить, – ответил Матвей. – Хочешь – поедем в больницу?
– Нет. Лучше ты.
Пашка долго укладывался, ища менее болезненное положение.
– Готов? – спросил Матвей, когда Пашка наконец замер.
– Да.
Матвей упёрся коленом в низкий диван и склонился над Пашкой. Выдавил немного мази на руку, стал растирать Пашкину спину, ещё сохранившую загар после лета со скупым московским солнцем.
Он разминал мышцы, проходя руками по позвоночнику, и когда приблизился к выпирающему позвонку, Пашка издал звуки, какие бывают, когда отдирают скотча от картона.
– Не шкварчи, – сказал Матвей.
– Костолом ты, доктор Филь, – отозвался Пашка. – Мнёшь так, словно лепишь мне новую спину.
– До тебя никто не жаловался.
– Разумеется! Твои пациенты же под наркозом.
– Не все.
И крепко захватив пальцами сместившийся позвонок, Матвей потянул его вверх. Громкое Пашкино «Ай!» перекрыло щелчок, означающий, что позвонок встал на место.
– Всё, – сказал Матвей, ещё ощупывая воспалённую мышцу возле позвонка.
Пашка дышал тяжело и громко.
– Спасибо.
– Сразу не пройдёт, – сказал Матвей. – Ещё какое-то время будет болеть. Массаж бы поделать недельку. Есть у тебя массажисты знакомые?
– Да откуда, – ответил Пашка, надевая футболку. – Но ты ведь ко мне ещё заглянешь?
Матвей лишь сдержанно кивнул, ничем не показывая, как хотелось услышать ему это свойское ещё заглянешь. Хоть один человек в этом некогда родном городе по-дружески распахнул перед ним дверь своего дома, даже не подозревая, что тем самым спас от сводящей сердце тоски.
– Алика говорила, что ты приехал, – сказал Пашка. – Надолго домой?
Матвей отвёл взгляд на единственное в комнате окно.
– На две недели.
– Так ты на побывку? А я уж понадеялся, что насовсем вернулся.
– Нет.
– Алика сразу так и подумала, – улыбнулся Пашка чуточку лукаво. – Но это всё мелочи. Рассказывай, как живёшь? Чем занимаешься?
Матвей осмотрелся, увидел старенькое кресло, тоже единственное, почти напротив дивана – мягкой мебели больше не было – и недолго думая, опустился в него. Оно оказалось таким удобным, что страшно захотелось вытянуть ноги.
– Закончил стажировку, – сказал он, уперевшись затылком в мягкую высокую спинку. – Потом ординатуру. Работа нейрохирурга, сам знаешь, из чего состоит: травмы головы, позвоночника, последствия ДТП, падений с высоты, несостоявшихся самоубийств. Ещё опухоли мозга, аневризмы, мальформации. Повреждения в работе нервной системы, – Матвей вздохнул, только сейчас, осознавая, как он устал. – Всё это я уже видел в Филадельфии, пока проходил ординатуру в отделении неотложной помощи.
– А сейчас где ты работаешь?
– Пока там же, но мне предложили место в нейрохирургическом центре в Бостоне. Может быть, скоро перееду в Массачусетс.
– Если нейрохирургический центр, то конечно надо ехать, – сказал Пашка со знанием дела. – Там аппаратура, наверное, такая, что обычной больнице не снилась. Великие дела можно творить.
– Да, – протянул Матвей.
Каждый разумный человек уже паковал бы пожитки, чтобы бежать туда, где условия лучше и платят больше. И только Матвей тянул время, не отказывался, не соглашался, непонятно на что надеясь.
– За тебя там больницы борются, наверное? – спросил Пашка с улыбкой.
– Не прям уж борются. Откажусь – найдут кого-нибудь другого.
– А вообще, ты был в Бостоне? Хорошо там?
– Да, неплохо.
Матвей не знал, что ещё можно рассказать, а Пашка, видимо, не знал, что ещё можно спросить о городе, в котором никогда не был и вряд ли когда-нибудь побывает. А может, ему хватило того, что там неплохо.
– Сам уже оперируешь или пока под присмотром?
– Так, что попроще, – поскромничал Матвей.
Но Пашка его раскусил и заулыбался.
– Вот здорово! Знаешь, я даже чуть-чуть тебе завидую, самую малость! А вообще, я очень за тебя рад.
– Спасибо. А вот твои дела меня огорчили.
Пашка вздохнул, но не слишком грустно.
– Алика уже рассказала?
– Да. И не только Алика.
– Шуму я наделал много. Но кто же знал, что всё так выйдет? – Пашка снова вздохнул и на этот раз печальнее. – Самое обидное, что из медицинского вышибли. Что ж мне теперь до пенсии ящики таскать? Кстати, который час? Мне ещё на работу надо успеть.
– Шутишь? – Матвей невольно усмехнулся. – Какая к чертям работа? Ты еле ходишь!
– Еле хожу, но ведь хожу, – Пашка заёрзал на диване. – Да я там теперь почти не напрягаюсь. Ребята – водители и продавцы – меня выручают, помогают быстрее разгрузить машину с товаром. Иначе им всю ночь ждать, пока я туда-сюда наползаюсь.
– Даже не думай! – Матвей оторвался от спинки кресла. – Ты соображаешь вообще? Тебе надо лежать и лечить спину. Бери больничный.
Пашка закусил нижнюю губу.
– На такой работе больничный не предусмотрен. Я не оформлен официально.
Матвей не в первый раз сталкивался с тем, что пациент стремится наделать глупостей. Он сразу стал строгим.
– Я запрещаю тебе что-либо таскать. Так ни от какого лечения смысла не будет. Пройдёт спина – делай, что хочешь.
– Когда спина пройдёт, придётся заново искать работу.
– Значит, будешь искать.
Коротко стриженная Пашкина голова склонилась на левый бок.
– На мне судимость. Меня и сюда-то брать не хотели.
– Не разжалобишь, Паш, – Матвей был твёрд, как титановый сплав. – Тебе надо лечиться.
– Но работать мне тоже надо.
– Алика говорила, что вам хватает денег, – не подумав, ляпнул Матвей и тут же пожалел.
Пашка, до этого момента спорящий спокойно, глянул на него из-под сдвинутых бровей.
– И думаешь, меня это устраивает? – спросил он. – Сидеть у сестры на шее? Она терпеть не может то, чем занимается. И если бы ни я, давно бы всё бросила.
– Послушай меня, – сказал Матвей, заглянув ему в глаза. – Ты молодой парень. Здоровый и сильный. И сейчас вылечить твою спину будет гораздо проще, чем если ты запустишь или – что ещё хуже – усугубишь. Я тебе помогу. Дам денег, сколько нужно, пока ты не поправишься и не найдёшь работу. В долг, разумеется, – добавил он, видя начинающийся в глаза Пашки протест. – Не волнуйся, никто милостыню раздавать не собирался.
– Не надо ничего, – сказал Пашка. – Если хочешь помочь, пойдём со мной вместе.
– Никуда я не пойду и тебя не пущу! – сказал Матвей, вставая. – Да что ты, в самом деле, – драться со мной будешь, что ли? Ложись и лежи. А я пока со шкафом разберусь. Где ты хочешь его поставить?
Пашка подался вперёд, но боль в спине и не дала ему подняться.
– Ладно тебе, оставь, – сказал он, возвращаясь на место. – Я соберу, когда спина пройдёт. Там одному неудобно будет.
Но Матвей уже закатывал рукава рубашки.
– Говори, где ставить! Я его потом двигать не собираюсь.
– Там, где коробки лежат, – сдался Пашка на этот раз без боя.
Он занервничал оттого, что не попадёт на работу. Однако не похоже было, чтобы разозлился всерьёз.
– Вот умница, – сказал Матвей, подходя к будущему шкафу. – Расскажи мне пока, как у Алики дела? Работа, говоришь, не нравится?
– Не нравится, конечно, – ответил Пашка, удобнее расположившись на подушках. – Кому понравится работать на взбалмошную стерву, которая вдобавок проходится свекровью? А Алика с ней в тесном контакте, личный помощник как-никак. Считай, не отходит от неё. Алику это вымораживает, но у неё характер. Она умеет не только бороться, но и терпеть, если нужно.
Матвей слушал и рвал плотный гофрированный картон.
– Не сложились отношения с новыми родственниками?
Пашка поморщился.
– Не то, чтобы совсем не сложились. Мать Никиты, хоть и треплет Алике нервы, а без неё ни дня не может. Даже в отпуск не пускает. А вот отец да, невестку невзлюбил. Хотя чему удивляться? Разве с твоими родителями у Алики что-то складывалось?
– Мои родители ничего против Алики не имели, – ответил Матвей.
Перед ним лежали дверцы, полки, стенки и пакет с шурупами. Он даже нашёл заранее приготовленную отвёртку. Не хватало только инструкции.
– Твоя мама её не переносила, – напомнил Пашка.
– Не говори ерунды! Мама бывала резка с ней, но она со всеми такая. Нам с отцом от неё достаётся куда больше и чаще.
– Ладно-ладно, – Пашка примирительно поднял ладони. – Да и какая уже разница. Кстати, о моей спине Алике не говори.
– Можешь не волноваться. Она просила больше никогда с ней не разговаривать, так что не проболтаюсь. Да где эта чёртова инструкция?
Пашка едва заметно улыбнулся и указал подбородком на подоконник.
– А как ты хотел? – спросил он. – Ты так внезапно появился, что напугал её.
Матвей рванул дурацкую бумажку, с шуршанием затрепетавшую и опавшую у него в руках.
– Напугал? Чего ей боятся?
– Ингода прошлое пугает больше, чем настоящее или будущее, – сказал Пашка. – Дай ей время, и она передумает.
Матвей рассматривал детали, пытаясь сообразить, с чего начать. Из всего выходило, что шкаф небольшой и собирается просто, но мозг отказывался думать о нём.
– Что-то не припомню, чтобы Алика часто меняла свои решения, – пробурчал он и откинул инструкцию. – Так разберусь. Я уже собирал нечто похожее.
– Алика не любит решения, продиктованные страхом. Через пару дней она поймёт, что просто струсила, и ещё сама будет искать с тобой встречи. Страх делает человека рабом, а Алика не из покорных.
Матвей пожалел, что пропустил момент, когда Пашка стал философом. От уверенного голоса и взгляда умного мужчины, в которого вырос некогда излишне романтичный подросток, Матвей почувствовал себя мальчишкой. Когда только Пашка успел так повзрослеть?
– Из-за тебя Алика не попала к психологу, – продолжал он. – Она обычно в понедельник всегда опаздывает к нему, а тут, после встречи с тобой, разнервничалась и вообще не поехала.
– Она посещает психолога?
Матвей припоминал, что Алика вчера куда-то торопилась.
– Да, – ответил Пашка. – Трижды в неделю.
– Зачем так часто? У неё что-то случилось?
Пашка неопределённо повёл плечом.
– Много чего случилось за это время. Алика изменилась.
– Я заметил, – Матвей отложил отвёртку. – Что с ней, Паш?
Пашка глубоко вдохнул.
– У неё сейчас очень тяжёлый период. Надеюсь, она это преодолеет.
Матвей посмотрел на Пашку прямо, ожидая пояснений. Но брат Алики молчал, стянув губы так, что они побелели. Не расскажет. Наверное, дал сестре слово.
– А этот Никита? – спросил Матвей, возвращаясь к шкафу. – Какой он?
– Никита-то? Как тебе сказать…
– Как есть говори.
– Мы с ним не поладили, – признался Пашка. – Он парень с двойным дном. Любит играть на публику, всем нравиться. А на самом деле нравиться-то особо нечем.
Матвей на миг замер.
– Я о нём другое слышал.
– Могу поверить. Его вообще все обожают, пока получше не узнают. Весь такой приветливый, галантный, разговаривает вежливо, обтекаемо – юрист, что ты хочешь.
– То есть он не тот идеальный супруг, про которого мне говорила Оксана? – спросил Матвей, чему-то неосознанно радуясь.
– Оксана? – переспросил Пашка, но тут же вспомнил сам. – А, Оксана! Врач, что лечила мать Никиты, и твоя бывшая. Алика говорила, что они встретились. Нет, Оксане Никита просто запудрил глаза.
– Пудрят обычно мозг, – поправил Матвей, мысленно перепроверив себя. – Если я не забыл русский язык совсем.
– Значит, мозг. Ты же знаешь, я во всех этих оборотах не силён. Алика вечно надо мной смеётся.
Матвей долго возился со шкафом. Всё-таки одному несподручно. Был бы ещё шуруповёрт…
– Да брось ты его, – несколько раз говорил Пашка. – Я потом сам закончу.
– Мне немного осталось, – упрямо крутил отвёрткой Матвей. – Ты пока рассказывай, рассказывай.
И Пашка рассказывал. В основном, о том, как сам поступил в институт и о недолгом времени, что ему удалось там поучиться. Они с Матвеем словно очутились в родном первом меде, вспомнили преподавателей, лекции которых довелось слушать обоим, шутки, которые годами блуждали по университетским коридорам.
Один раз Пашка всё-таки поднялся и пошёл на кухню ставить чайник. Матвей хотел его остановить, но брат Алики проявил настойчивость, достойную своей сестры.
– Ты гость, – сказал он Матвею. – Лена бы меня отчитала, если бы я не напоил тебя чаем.
Они поговорили и о Лене. Сначала о хорошем: Пашка вспомнил, как на седьмой день рождения – первый праздник после детского дома – она подарила ему велосипед. У него до этого был маленький, детский. А тут настоящий, какой отец ему обещал, но не успел купить. На больших колёсах.
– Я и до педалей-то еле дотягивался. Но радовался страшно…
А потом, немного помолчав, Пашка рассказал о дне, когда Лены не стало.
– Всё было как обычно. Она ни на что не жаловалась. Лена вообще никогда не жаловалась. Собралась утром, уехала на работу. Кружку с недопитым кофе забыла на столе. Браслеты вынула из шкатулок, пока решала, какой наденет, да так и оставила на комоде. А днём нам позвонили и сказали, что её больше нет. А я, знаешь, всё как будто ждал её. Вот понимаю, что не придёт, а всё равно. Как будто она уехала куда-то и должна вот-вот позвонить.
– Да, – сказал Матвей. – Я чувствую то же самое. Даже выговорить это не могу – умерла, когда говорю о ней.
– Вот и я так же. Даже после похорон не успокоился. На работу к ней ходил. Просил, чтобы мне подробно описали её последние минуты. Думал, если представлю себе всё это, то смирюсь, поверю. Но я только со временем смирился. И то не до конца. Алика говорит, что Лена слишком любила жизнь, чтобы умереть окончательно, – Пашка снова помолчал, а потом добавил: – Нам очень её не хватает. Особенно Алике. Она ведь из тех, кого надо просто любить. Вот какие они есть – такими и любить. И Лена её так и любила.
Матвей молчал.
Они допили чай, Пашка убрал со стола, Матвей вернулся к шкафу. Уже в комнате, чтобы разогнать туман печальных мыслей, стал рассказывать историю из своей ординатуры.
– Однажды привозят в больницу мужчину с травмой головы, – сказал он, закручивая шуруп. – Без сознания. У него кровь скопилась в лобной доле. Оперировал нейрохирург, а я ассистировал. Всё прошло хорошо и относительно быстро. Я остался на дежурство. Ночь была спокойная. Заполнил карты и прилёг в комнате отдыха, но не прошло и получаса, меня будит медсестра, молоденькая совсем, и говорит: «Your patient has passed away» – ваш пациент скончался. Я вскочил, пытаюсь понять, что произошло. Все показатели были в норме, с чего он умер-то? Спрашиваю: «Когда умер? Как? Почему раньше не разбудили?» А она только крутит головой и говорит: «Follow me» – идите за мной. Подошли к палате. Я ожидал увидеть там мёртвое тело, а увидел своего пациента, вполне живого и даже в сознании. Разозлился, говорю: «Что за глупые шутки? Вам заняться нечем?» А медсестра шепотом: «You need to talk to him» – поговорите с ним, и карту мне его протягивает. Я взял карту. Думаю, осмотрю его, раз уж пришёл. Здороваюсь. Смотрю на приборы. Всё хорошо. Осматриваю пациента, спрашиваю, как он себя чувствует, что болит, а он мне говорит: «У меня не может ничего болеть. Я уже умер. Не тратьте время даром. Все мои органы давно сгнили».
– Синдром Котара! – воскликнул Пашка. – Я читал о таком.
Матвей улыбнулся и даже немного растерялся оттого, что Пашка правильно назвал диагноз.
– Ага. Пациент был уверен, что мёртв, хотя всё говорило об обратном. Я сначала не понял, думал, может, шок или что-то ещё. А он смотрит мне прямо в глаза и говорит, что мёртв. Даже как он умер рассказал. Прыгнул с крыши своего загородного дома, когда от него ушла жена. Я ещё раз проверил показатели и послал медсестру за психиатром.
Пашка, рассмеявшись, дёрнулся, ойкнул, схватился рукой за спину, но боль не уменьшила его смеха.
Когда упорство победило, и шкаф наконец-то собрался, Матвей решил ехать домой.
– Не знаю, как благодарить, – улыбнулся Пашка. – Золотые руки – сразу видно! Ты без машины? Поздно уже, метро закрыто. Оставайся, кресло раскладывается, спать есть где.
– Я на такси.
Матвей бы с радостью остался. Такого друга, как Пашка, ему ужасно не хватало. Столько всего хотелось рассказать, стольким поделиться, но он трезво рассудил, что Пашке нужен отдых, а если он останется, они не замолчат до самого утра.
– Я завтра приду тебя навестить.
– Приходи, конечно, какой разговор, – улыбнулся Пашка. – Давай тогда я тебя провожу.
И он заёрзал на диване.
– Нет, Паш, не надо. Я помню, где выход. Отдыхай.
– Ничего-ничего, – отозвался Пашка, с трудом поднявшись. – Немного пройтись мне будет даже полезно, а то утомился уже бока греть. Да и тут такие черти живут, незачем тебе одному лазить.
Матвей даже рассмеялся.
– Если меня будут бить, то ты сейчас вряд ли мне чем-то поможешь.
– Если я буду рядом, то, скорее всего, бить тебя не станут, – ответил Пашка то ли в шутку, то ли всерьёз.
В коридорах и на лестнице было темно. Некоторые отверстия для лампочек в потолке пустовали, из других торчало остриё разбитого стекла. Проходы подсвечивали уличные фонари, приблизившие плафоны к самым окнам второго этажа.
– Я думал, это жильё необитаемо, – сказал Матвей, подстраиваясь под медленный шаг Пашки. – Когда к тебе шёл, ни души не встретил.
– Ты просто рано пришёл, – негромко объяснял Пашка. – Они все к ночи оживают, хотя сегодня да, непривычно тихо. Жди беды.
Он шёл, корчась и хватаясь руками за стены. Матвей пожалел, что не настоял на соблюдении постельного режима.
– Таксисты не любят этот адрес, – предупредил Пашка. – Ещё до нашего с Аликой заселения здесь произошла очень нехорошая история с одним таксистом. Она получила огласку, теперь им разрешили не брать заказы с этого адреса. Ты лучше пройди метров сто к жилым домам или наоборот ближе к шоссе. Оно в другой стороне. А то долго ждать будешь.
В этот раз Матвей заметил в коридоре несколько парней. Бледные, иссохшиеся героиновые наркоманы. Парочка из них поживее – или сидят на чём-то полегче, или, может, вообще не употребляют. Все они посмотрели на него подозрительно, даже злобно, но, заметив рядом Пашку, мимо пропустили без эксцессов. Пашка остановился возле них, поздоровался за руку.
– Что со спиной? – слышал Матвей, отошедший немного вперёд, чей-то сиплый голос.
– Потянул, – со своим привычным добродушием ответил Пашка.
Кто-то из парней сочувственно выругался.
– Ага, – согласился Пашка. – Ты погоди, я друга провожу сейчас, зайду к тебе.
– Добро.
Пашка медленно поковылял дальше.
– Ты ведь не употребляешь? – напрямую и строго, как когда Пашка был школьником, спросил Матвей.
– Что ты? Нет, конечно. Разве я похож на наркомана?
– Не похож, – с облегчением отметил Матвей. – Но не вздумай!..
– Да не вздумаю, ты чего?
– Как ты вообще оказался в этом притоне?
– Хорошо хоть какое-то жильё есть, – махнул рукой Пашка, а потом оживился. – Ты мне вот что скажи. У тебя дома остались какие-нибудь учебники? По анатомии там, физиологии? По фарме, может?
– Остались вроде, – ответил Матвей. – Точно не скажу, отец мог раздать студентам.
– Посмотри, пожалуйста, и принеси мне, – попросил Пашка. – Тебе-то они уже не нужны, и так всё знаешь.
– А тебе зачем?
Пашка поморщился от боли или оттого, что придётся отвечать.
– Из института меня, конечно, вышвырнули, но запретить мне интересоваться медициной никто не может. Для меня это как хобби. Разве в этом есть что-то дурное?
– Нет, ничего дурного, ты прав. Завтра привезу.
– Вот спасибо!
Пашка протянул свою крепкую ладонь. Матвей пожал её, а другой рукой коснулся его плеча.
– Только прошу тебя, иди отдыхать.
– Сейчас пойду, не волнуйся.
И Пашка улыбнулся, сверкнув васильковыми глазами.