Светочи Свободы - читать онлайн

1. Воспоминания о Нисаргадатте Махарадже

Гарриет: Все книги о Махарадже, которые мне приходилось видеть, – думаю, что я видела большинство из них, – содержат описание его учения. Неужели до сих пор так никто и не удосужился рассказать о том, что происходило вокруг самого Махараджа? У Рамакришны есть «Евангелие от Рамакришны», у Раманы Махарши есть книга «День за днем» и еще целая библиотека книг, написанных его последователями, где они рассказывают о своей жизни рядом с гуру. Почему же Махарадж никого не вдохновил на написание чего-либо в подобном жанре о нем?

Дэвид: Махарадж очень редко говорил о своей жизни и никогда не приветствовал обсуждение этой темы. Думаю, он видел себя кем-то вроде врача, диагностирующего и лечащего духовные недуги, замеченные у искавших его совета людей. Лекарством были его присутствие и обладающие могучей силой слова. Истории из его прошлого не были частью «медицинского» назначения. Истории о чем-либо или о ком-либо еще ему тоже неинтересно было рассказывать.

Гарриет: Вы сказали «редко говорил». Это значит, что, по крайней мере, какое-то небольшое количество историй все же прозвучало в вашем присутствии. О чем же он рассказывал?

Дэвид: В основном о своем гуру, Сиддхарамешваре Махарадже, и о том влиянии, которое он оказал на его жизнь. Думаю, что любовь к гуру и благодарность к нему жили в нем всегда. Нисаргадатта Махарадж ежедневно исполнял пять бхаджанов только потому, что такой была просьба его гуру. Сиддхарамешвар Махарадж ушел из этого мира в 1936 году, однако Нисаргадатта Махарадж и через сорок с лишним лет, прошедших с того момента, все еще продолжал выполнять эту практику.

Однажды я слышал, как он говорил: «Мой гуру просил меня ежедневно петь эти пять бхаджанов, и пока он был жив, он не отменял своих указаний. Для меня нет больше надобности в их исполнении, но я до своего последнего дня буду это делать, поскольку таким было распоряжение моего гуру. Я знаю, что эти бхаджаны бессмысленны, но, несмотря на это, я продолжаю подчиняться его указаниям из уважения и благодарности, которые я к нему испытываю».

Гарриет: Говорил ли он когда-нибудь о том времени, когда он был рядом с Сиддхарамешваром, и о том, что между ними происходило?

Дэвид: Ни разу за все мои приходы к нему. Однажды во время одной из утренних сессий пришел Ранджит Махарадж. Несколько минут они говорили на маратхи, и затем Ранджит ушел.

Комментарий Махараджа был весьма кратким: «Этот человек – джняни. Он ученик моего гуру, но он не учит».

Конец истории. Этот визит мог бы послужить трамплином к какому угодно количеству историй о его гуру или о Ранджите, но ему неинтересно было их рассказывать, и он просто продолжил отвечать на вопросы посетителей.

Гарриет: Что вам еще удалось узнать о нем и о духовной традиции, к которой он принадлежал?

Дэвид: Он был частью духовной линии, известной как Навнатх Сампрадайя. Это не было секретом, поскольку у него на стенах висели фотографии и изображения многих учителей из этой линии. Каждое утро он совершал гуру-пуджу, в завершение которой наносил кумкум на лбы всех учителей из его линии, а также на фотографии всех остальных, кого он считал просветленными. Должен сказать, что в его комнате портретами были увешаны все стены. Рамана Махарши там также присутствовал вместе с другими известными святыми, не принадлежащими к его линии. И здесь же с ними вперемешку помещались такие, например, изображения, как портрет Шиваджи, знаменитого воина из народа маратхи, жившего несколько веков назад.

Однажды я спросил его, каким образом Шиваджи оказался на его стене, на что он ответил: «Мой сын хочет, чтобы я держал его здесь. Это лого нашей марки сигарет биди. Он считает, что, если Шиваджи будет находиться среди портретов, для которых я совершаю пуджу, продажи будут расти».

Гарриет: Что он говорил о людях из его линии, запечатленных на этих фотографиях? Он никогда не рассказывал, кем они были?

Дэвид: Никогда. Я узнал их имена лишь несколько лет спустя, когда мне попалась книга Р. Д. Ранада, представителя карнатакской ветви Сампрадайи. Он, или, точнее, его организация выпустила сувенир, содержавший те же фотографии, которые я видел на стенах Махараджа, с краткими описаниями того, кем были изображенные на них люди.

Но я помню один интересный рассказ Махараджа о Сампрадайе. Он отвечал на вопросы, как он обычно это делал, затем остановился и сделал следующее отступление в область истории:

«Каждый день я сижу здесь, отвечая на ваши вопросы, но это не тот способ передачи учения, который был принят среди учителей моей линии. Несколько веков назад вопросы никто никогда не задавал и на них никто не отвечал. Наша линия – это линия домохозяев, что значит, что каждый должен был идти и зарабатывать на жизнь своим трудом. Не было подобных этим встреч, когда большая группа учеников собирается у гуру и задает ему вопросы. Путешествия были трудными. Не было ни автобусов, ни поездов, ни самолетов. В старые времена гуру путешествовал пешком, его же ученики тем временем находились у себя дома и присматривали за своими семьями. Чтобы повидаться с учениками, гуру шел от деревни к деревне. Если ему встречался кто-нибудь, кого он считал готовым к вступлению в Сампрадайю, он инициировал его, передавая мантру своей линии. В одном лишь этом и состояло передаваемое им учение. Ученик должен был повторять эту мантру, а гуру периодически приходил к нему в его деревню, чтобы проверить, как продвигается его развитие. Когда гуру чувствовал приближение своей смерти, он назначал одного из последователей-домохозяев новым учителем, и этот новый гуру принимал на себя все обязанности, связанные с передачей учения: хождение от деревни к деревне, посвящение новых учеников и наблюдение за развитием старых».

Я не знаю, почему была вдруг рассказана эта история. Возможно, он просто устал снова и снова давать ответы на одни и те же вопросы.

Гарриет: Я слышала, что Махарадж иногда давал мантру, если люди его об этом просили. Это была одна и та же мантра?

Дэвид: Да, но он это не очень хорошо «продавал». Однажды я слышал, как он говорил: «Мой учитель уполномочил меня давать эту мантру всем, кто об этом попросит, но я не хочу, чтобы вы считали это необходимым или полезным. Намного важнее обнаружить источник вашего существования».

Тем не менее некоторые люди просили дать им мантру. Тогда он звал их спуститься с ним вниз по лестнице и шептал ее им на ухо. Мантра была на санскрите и к тому же была весьма длинной, но вам предоставлялась лишь одна-единственная возможность услышать ее и запомнить. Он не записывал ее для вас. Если вам не удавалось запомнить ее с одного такого нашептывания, другого шанса вы не получали.

Гарриет: Какие еще указания о передаче учения давал ему Сиддхарамешвар? Это Сиддхарамешвар предложил Махараджу учить, отвечая на вопросы, а не придерживаясь более традиционного способа?

Дэвид: Я ничего не знаю о том, просил ли его кто-нибудь учить каким-то определенным образом. Сиддхарамешвар сказал ему, что он может учить и давать мантру любому, кто об этом попросит, но ему не было разрешено назначать преемника. Ведь вы помните, что при жизни Сиддхарамешвара Нисаргадатта еще не достиг реализации.

Гарриет: Что вы можете сказать о его биографии? Рассказывал ли Махарадж когда-нибудь о своем детстве или о своей семье? Рамана Махарши часто рассказывал истории о ранних годах своей жизни, но я не могу припомнить, чтобы хотя бы в одной из книг о Махарадже упоминались события его биографии.

Дэвид: Это правда. Он был попросту не заинтересован в рассказах о своем прошлом. Единственная запомнившаяся мне история, которую он рассказывал, была скорее шуткой, чем историей. Однажды к Махараджу пришел один человек, который, по-видимому, знал его много лет. Он завел с ним разговор на маратхи в очень свободной манере, как старый знакомый. Никакого перевода не последовало, однако минут через десять все, кто знал маратхи, вдруг одновременно разразились хохотом. Получив сначала разрешение Махараджа, один из переводчиков объяснил, в чем было дело:

– Махарадж говорит, что, когда он был женат, его жена обходилась с ним весьма круто. Она постоянно им командовала и указывала, что ему следует делать: «Махарадж, делай это. Махарадж, отправляйся на рынок и купи то-то».

Конечно, она не называла его Махараджем, но я не могу сейчас вспомнить, как она к нему обращалась.

Переводчик продолжал:

– Его жена давно умерла, Махараджу шел тогда лишь пятый десяток лет. Обычно овдовевшие в таком возрасте мужчины женятся снова, поэтому все родственники Махараджа хотели, чтобы он нашел себе новую жену. Но он отказался, сопроводив свой отказ такими словами: «В тот день, когда она умерла, я женился на свободе».

Мне трудно представить себе кого-либо, командующего Махараджем или хотя бы пытающегося это делать. Он обладал решительным характером, не терпящим никаких глупостей ни от кого.

Гарриет: Учитывая то, что приходилось слышать мне, «решительным» – это, наверное, немного мягко сказано. Я слышала, что он мог быть весьма раздражительным, а иногда и агрессивным.

Дэвид: Да, это так, но я думаю, что это было просто частью его учительского метода. Некоторым людям нужна определенная встряска, и когда на них кричат, необходимый эффект может быть достигнут. Я помню, как одна женщина спросила его скорее невинно:

– Я полагала, что просветленные люди должны быть счастливыми и благостными. Вы же почти всегда кажетесь сердитым. Разве ваше состояние не приносит вам постоянное счастье и мир?

На это он ответил:

– У джняни есть только один настоящий повод для радости – когда еще кто-нибудь становится джняни.

Гарриет: И как часто такое случалось?

Дэвид: Не знаю. По-видимому, это была одна из тем, которые он не любил обсуждать.

Однажды я спросил его прямо:

– Сколько людей достигло реализации благодаря вашему учению?

Мой вопрос явно пришелся ему не по душе:

– Какое тебе дело до этого? – спросил он меня. – Как тебе может помочь такая информация?

– Что ж, – сказал я, – в зависимости от вашего ответа мой оптимизм может либо возрасти, либо уменьшиться. Если это лотерея, в которой из десяти миллионов выигрывает только один билет, у меня будет мало надежды на победу. Но если из тысячи билетов выигрывают сто, моя вера в успех будет намного сильнее. Если вы сможете убедить меня в том, что люди здесь пробуждаются, я буду чувствовать себя увереннее относительно своих собственных шансов. Думаю, что уверенность в моих шансах сделает мои намерения еще более искренними.

Слово «искренность» было одним из ключевых слов его учения. Он считал, что нужно иметь сильное желание реализации Атмана и при любой возможности использовать для достижения этого все свои способности. Такую решительную сосредоточенность на истине он называл искренностью.

Я не помню точно, что мне ответил Махарадж, но помню, что он не назвал мне никаких цифр. Очевидно, он не считал, что мне или кому-либо еще следует знать подобные вещи.

Гарриет: Может быть, реализованных людей было так мало, что информация об их количестве могла бы плохо отразиться на вашей «искренности».

Дэвид: Вполне вероятно, поскольку я не думаю, что их было много.

Гарриет: Вам все-таки удалось узнать об этом прямо или косвенно?

Дэвид: В тот день нет. Но я об этом не забыл и продолжал ждать подходящего момента, чтобы снова поднять этот вопрос. Одним утром Махарадж казался более чем обычно разочарованным нашей общей неспособностью ухватить суть того, о чем он говорил.

– Люди, зачем я трачу на вас свое время?! – воскликнул он. – Почему никто из вас никак не может понять, о чем я говорю?

Я решил воспользоваться случаем:

– За все годы вашего учительства сколько людей действительно поняли и познали на своем опыте ваше учение?

Несколько мгновений он молчал, а затем сказал:

– Один человек. Морис Фридман.

К этому он больше ничего не добавил, а я больше ни о чем не спрашивал.

Я уже говорил, что в завершение своей утренней пуджи он наносил кумкум на лбы всех просветленных людей, изображения которых находились в его комнате. Среди этих изображений были и две большие фотографии Мориса, и с обеими из них проводилась церемония нанесения кумкума. Махарадж определенно испытывал к Морису большое уважение. Я помню, как во время одного из моих утренних приходов Махараджа расспрашивали о каком-то его высказывании, зафиксированном в книге «Я есть То». Кажется, оно касалось осуществления желаний.

Сначала Махарадж не соглашался с высказываниями, которые приписывались ему в этой книге, но потом сказал:

– Эти слова должны быть истинными, потому что они были написаны Морисом. Морис – джняни, а слова джняни – это всегда слова истины.

Я встречался с некоторыми людьми, знавшими Мориса, и у каждого из них было в запасе несколько удивительных историй о нем. В 1930-х годах он посещал Свами Рамдаса, и Рамдас, по-видимому, сказал ему, что это его последнее рождение. Этот разговор вошел в книгу «Беседы со Шри Раманой Махарши» в конце 1930-х гг., за несколько десятилетий до его встреч с Махараджем. На разных этапах своей жизни Морис был последователем Раманы Махарши, Ганди и Джидду Кришнамурти. В те времена, когда он был с Ганди и работал у раджи одного маленького княжества, ему каким-то образом удалось убедить этого раджу отказаться от своих привилегий и передать всю свою власть людям, которыми до тех пор он управлял как абсолютный монарх. Вся жизнь Фридмана была полна поразительных историй, таких, к примеру, как эта, но практически никому неизвестных. Один человек, бывший в 1960-х гг. высокопоставленным индийским государственным чиновником, рассказывал мне, что именно Фридман убедил тогдашнего премьер-министра Индии Неру позволить Далай-ламе и другим изгнанным из своей страны тибетцам остаться в Индии. Фридман, по-видимому, месяцами донимал его постоянными обращениями, пока премьер не дал, наконец, своего согласия. Ни одно из его действий, подобных этим, не получило широкого признания, поскольку Фридман не любил никакой славы и всегда старался делать свою работу анонимно.

Гарриет: Какими были отношения Фридмана с Раманой Махарши? Он писал что-нибудь об этом?

Дэвид: В книгах Раманашрама можно найти об этом не так много сведений, да и в тех нескольких местах, где фигурирует имя Мориса, Рамана обычно отчитывает его за попытки выказывать ему особое почтение. В статье, написанной Морисом уже на склоне его жизни, он сокрушается о том, что не в полной мере оценил учение Бхагавана и его присутствие и не в полной мере воспользовался ими, когда Бхагаван был еще жив.

Однако выдающийся интеллект и редакторские способности Фридмана все же нашли себе применение в издании книги «Евангелие Махарши» в 1939 году. Эта книга представляет собой одно из наиболее важных собраний диалогов Бхагавана с его почитателями. Вторая часть этой книги содержит вопросы Фридмана и ответы на них Бхагавана. Качество этих вопросов и в целом всего издания весьма незаурядно.

Несколько столетий назад один французский математик сформулировал сложную задачу и предложил всем желающим решить ее. Исаак Ньютон решил ее быстро и изящно и отправил свой ответ анонимно. Французский математик сразу же понял, что автором этого ответа был Ньютон и заметил: «Льва узнают по его когтям».

То же я могу сказать относительно второй части «Евангелия Махарши». Несмотря на то, что имя Фридмана не было упомянуто ни в одном из изданий этой книги, я абсолютно уверен, что именно он был и редактором, и вопрошающим.

Гарриет: Исходя из того, что известно вам, кого еще Махарадж публично признавал просветленным?

Дэвид: Наверное, были и другие, но мне представилась возможность лично увидеть только еще одного из них, одного канадца, – по крайней мере, я сам решил, что он канадец, – по имени Руди. Я прослушал несколько записей перед тем, как впервые прийти к Махараджу, и этот Руди заметно на них выделялся. Должен признать, что звучал он крайне вызывающе. Он был напористым и агрессивным спорщиком; по всей видимости, Махарадж несколько раз выставлял его за дверь. Я никогда не встречался с Руди, и все, что я знал о нем, было почерпнуто только из тех записей.

И вот однажды утром Махарадж объявил:

– Сегодня к нам придет джняни. Его зовут Руди.

Я засмеялся, поскольку решил, что Махарадж просто хочет поднять на смех претензии этого человека на просветленность. Махарадж мог быть весьма язвительным с людьми, заявляющими о том, что они просветлены, на самом деле таковыми не являясь. Уолтер Кирс, учитель адвайты из Нидерландов, был одним из тех, кто попал в эту категорию. Периодически он приезжал в Бомбей, чтобы увидеться с Махараджем, и при каждом визите Махарадж ругал его за заявления о его просветленности, поскольку это было неправдой. В одно из таких посещений Махарадж начал выговаривать ему, когда Кирс еще даже не успел войти в комнату. Прямо в ту комнату, где учил Махарадж, вела деревянная лестница. Как только голова Уолтера показалась над последней ступенькой, Махарадж отложил все другие дела и стал на него нападать:

– Ты не просветлен! Как ты смеешь учить на Западе, заявляя, что ты просветлен?

Во время одного из моих следующих посещений приход Уолтера также ожидался, и Махарадж все спрашивал, когда же тот появится:

– Где он? Я хочу еще раз его отругать. Когда он должен прийти?

В тот раз я ушел до того, как появился Уолтер, так что мне не известно, какую форму принял тогда выговор Махараджа, но подозреваю, что он был таким же резким, как всегда.

Но как бы там ни было, давайте вернемся к Руди. Когда Махарадж объявил, что придет джняни, я решил, что Руди ожидает то же, что и Уолтера. Однако, к моему большому удивлению, когда Руди, наконец, показался, Махарадж принял его, как подлинного джняни.

Проведя большую часть утра в гаданиях о том, когда же появится Руди, Махарадж в итоге спросил его, зачем ему вообще понадобилось приходить.

– Чтобы засвидетельствовать вам свое уважение и поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали. Я уезжаю в Канаду и пришел попрощаться с вами.

Махарадж не принял его объяснений:

– Если ты пришел в эту комнату, значит, у тебя остались еще какие-то сомнения. Если бы ты ни в чем не сомневался, ты бы сюда не пришел. Я не хожу ни к каким другим учителям или гуру, поскольку у меня уже давно нет никаких сомнений в том, кем я являюсь. Мне не нужно никуда идти. Многие люди приходят ко мне и говорят: «Ты должен пойти к тому или этому учителю. Они прекрасны». Но я никуда не хожу, поскольку мне ничего ни от кого не нужно. Наверное, ты все еще хочешь получить что-то такое, чего у тебя нет, либо ты еще продолжаешь в чем-то сомневаться, раз пришел сюда. Почему ты пришел?

Руди еще раз назвал причину своего прихода и замолчал. Я смотрел на него, и он казался мне человеком, пребывающим в состоянии внутреннего экстаза или блаженства, которое было настолько полным, что ему трудно было даже говорить. Для меня так и осталось неясным, принял Махарадж его объяснение или нет, но затем вопрос задала женщина, пришедшая вместе с Руди.

И Махарадж ответил ей так:

– Спроси об этом позже у своего друга. Он джняни. Он даст тебе правильный ответ. А пока храни молчание. Я хочу говорить с ним.

Именно в этот момент я понял, что Махарадж считал этого человека реализовавшим Атман. Затем Руди попросил Махараджа дать ему совет относительно того, что ему следует делать по возвращении в Канаду. Я думал, что в подобной ситуации для ученика вполне естественно задать гуру такой вопрос, однако у Махараджа это не встретило одобрения:

– Как ты можешь спрашивать меня о таких вещах, пребывая в Атмане? Разве ты не знаешь, что у тебя нет никакого выбора в том, что тебе следует и чего не следует делать?

Руди молчал. У меня было чувство, что Махарадж пытается спровоцировать его на ссору или спор, а Руди отказывается глотать наживку.

В какой-то момент Махарадж спросил его:

– Ты наблюдал свою собственную смерть?

И Руди ответил:

– Нет.

Затем Махарадж прочел мини-лекцию о том, насколько важным является свидетельствование собственной смерти для того, чтобы состоялась полная реализация Атмана. Он сказал, что подобное с ним произошло после того, как он решил, что полностью реализовал Атман, и уже только после переживания смерти он понял, что этот процесс был необходим для достижения окончательного освобождения.

Надеюсь, что кто-нибудь записал этот диалог на пленку, поскольку сейчас мне приходится полагаться только на свою память о событиях двадцатипятилетней давности. Наверное, упомянутый аспект – важнейшая часть опыта Махараджа и его учения, но при этом я никогда не слышал, чтобы он еще когда-нибудь о нем упоминал. Я также не встречал упоминания об этом ни в одной из его книг.

Махарадж продолжал внушать Руди, насколько важно стать свидетелем собственной смерти, но Руди только молчал и блаженно улыбался. Он отказывался защищаться и отказывался отвечать на провокации. Так или иначе, но я не думаю, что он вообще был в состоянии вступить в спор и поддерживать его. Каким бы ни было его состояние, оно поглощало все его внимание. Я чувствовал, что ему было трудно произносить даже короткие фразы.

Наконец, Руди спросил:

– Почему вы так обеспокоены тем, чего не существует?

Я решил, что он имеет в виду нереальность смерти и, таким образом, не видит смысла в спорах об этом.

Махарадж рассмеялся, принял его ответ и перестал его донимать.

– У тебя когда-нибудь еще был такой учитель, как я? – с нажимом спросил Махарадж, усмехаясь.

– Нет, – ответил Руди, – а у вас был когда-нибудь такой ученик, как я?

Они оба рассмеялись, и на этом диалог закончился. Я ничего не знаю о том, что стало с Руди. Он уехал, и больше я о нем не слышал. Как принято говорить в завершение сказок, наверное, с тех пор он жил счастливо.

Гарриет: Вы говорите, что Махарадж никогда не посещал других учителей, поскольку у него больше не было никаких сомнений. А говорил ли он что-нибудь о других учителях, высказывал свое мнение о них?

Дэвид: Похоже, ему нравился Дж. Кришнамурти. По-видимому, много лет назад он видел Кришнамурти на улицах Бомбея. Не думаю, что Кришнамурти обратил на него внимание. С тех пор Махарадж всегда хорошо о нем отзывался и даже советовал людям посещать его. Однажды Махарадж устроил себе выходной и сказал, чтобы все шли слушать Кришнамурти вместо него. Думаю, это свидетельствует о том, что он высоко его ценил.

Самым скандально известным учителем конца 1970-х гг. был Ошо, или Раджниш, как его тогда называли. Однажды я слышал, как Махарадж говорил, что он уважает состояние, в котором находится Раджниш, но не может понять наставлений, которые он дает всем тем тысячам иностранцев, которые приезжают к нему в Индию. Несмотря на то, что за все время моих посещений эта тема поднималась лишь пару раз, у меня возникло ощущение, что ему нравится учитель, но не нравится учение. Как только иностранные «саньясины» Раджниша появлялись в своих одеяниях у Махараджа, их сразу же ждали неприятности. Я видел, как очень многих из них он выгнал, а на некоторых начинал кричать еще до их намерения переступить порог его комнаты.

У. Г. (Юджи) Кришнамурти

Я слышал историю о том, что в Бомбее он также сталкивался с У. Г. Кришнамурти. Я расскажу вам версию, которую довелось услышать мне, а вы затем сами решите, как к этому отнестись. Историю мне рассказал один человек, проведший в 1970-х гг. долгое время рядом с У. Г.

Морис Фридман, по-видимому, знал У. Г. и также знал, что он и Махарадж никогда не встречались и, возможно, даже не слышали друг о друге. Фридман хотел проверить теорию о том, что один джняни способен распознать другого джняни, решив поместить их в одну комнату, где для вида находилось бы еще несколько человек. Он организовал торжество и пригласил на него обоих. У. Г. провел там довольно много времени, но Махарадж зашел лишь на несколько минут и затем ушел.

После того как Махарадж ушел, Морис подошел к У. Г. и спросил его:

– Вы видели того пожилого человека, зашедшего сюда на несколько минут? Вы заметили что-нибудь особенное? Что вы увидели?

У. Г. ответил:

– Я видел человека, Морис, однако вот что важно: что увидели вы?

На следующий день Морис пришел к Махараджу и задал вопрос:

– Вы видели того человека, которого я вчера приглашал?

Далее последовало краткое описание того, как выглядел У. Г. и где он стоял.

Затем Морис спросил:

– Что вы увидели?

Махарадж ответил:

– Я видел человека, Морис, однако вот что важно: что увидели вы?

Это забавная история, и я пересказал вам ее такой, какой я ее слышал, но должен сказать, что то, что рассказывает У. Г. о своих встречах с известными учителями, иногда звучит для меня неправдоподобно. Я слышал и читал описания его встреч и с Раманой Махарши, и с Пападжи, и в обоих этих рассказах Бхагаван и Пападжи делают и говорят такие вещи, которые совершенно не соответствуют их характерам.

Когда Махарадж сказал Руди, что у него нет никакого интереса к посещениям других учителей, это были совершенно правдивые слова. Он отклонял все приглашения пойти и проверить других гуру. Мулларпаттам, один из его переводчиков, в 1970-х гг. был в какой-то степени «гуру-летуном», он всегда докладывал Махараджу о новых учителях, однако ему никогда не удавалось убедить его пойти посмотреть на них. Так что истории о встречах Махараджа с другими учителями не имеют под собой оснований. Пападжи тоже бывал у Махараджа, и однажды у них состоялась прекрасная встреча. В своей биографии он описывает свое впечатление только от одной встречи, однако в Бомбее я слышал от людей, что Пападжи часто приводил к Махараджу своих последователей. Он посещал многих учителей в 1970-х гг., часто в сопровождении иностранцев, приехавших в Индию впервые. Таким был его стиль показа достопримечательностей. При этом его иностранные почитатели никогда не задавали вопросов, они просто тихо сидели и наблюдали за происходившим.

Гарриет: Каким было отношение Махараджа к Рамане Махарши и его учению? Вы когда-нибудь обсуждали с ним учение Бхагавана?

Дэвид: Он бесконечно уважал как духовный уровень Бхагавана, так и его учение. Однажды он сказал мне, что одним из нескольких сожалений в его жизни было то, что он не встретился с ним лично. Он побывал в ашраме в начале 1960-х гг. с группой своих последователей, говоривших на маратхи. В то время они совершали паломничество по Южной Индии, и Раманашрам был одним из мест, которые они должны были посетить.

С чувством уважения к учению Бхагавана он однажды сказал мне:

– Я согласен со всем, что говорил Рамана Махарши, за исключением этой идеи сердечного центра, находящегося в правой части грудной клетки. Лично у меня никогда не было такого переживания.

Мне приходилось обсуждать с ним многие аспекты учения Бхагавана, и его ответы весьма многое проясняли.

Однажды он спросил меня:

– Ты понял учение Раманы Махарши?

Поскольку я знал, что на самом деле он спрашивает, постиг ли я истинность этого учения на собственном опыте, я ответил:

– Чем больше я слушаю Махараджа, тем лучше понимаю, что пытается мне сказать Бхагаван.

Я чувствовал, что это было правдой и на теоретическом, и на практическом уровне. Его разъяснения расширяли и углубляли мое интеллектуальное понимание учения Бхагавана, а его присутствие вызывало переживания проблесков истины, на которую это учение указывало.

Здесь я должен упомянуть о визите Ганешана. В. Ганешан приходится внучатым племянником Рамане Махарши, и в 1970-х гг. он де-факто был управляющим Раманашрама. В настоящее время обязанности управляющего исполняет его старший брат Сундарам. Впервые Ганешан пришел к Махараджу в конце 1970-х гг. Как только он вошел, Махарадж встал и начал собирать диванные подушки. На образовавшуюся груду подушек он усадил Ганешана. Затем, к огромному изумлению присутствующих, Махарадж освободил пространство на полу и выполнил перед Ганешаном полное простирание.

Поднявшись, он сказал ему:

– У меня никогда не было возможности выполнить простирание перед вашим двоюродным дедом Раманой Махарши, и поэтому вместо него я простираюсь перед вами. Это мое простирание перед ним.

Гарриет: Много раз я читала о том, что Рамана Махарши предпочитал передавать учение в тишине. Я бы никогда не смогла сказать того же о Махарадже. Случалось ли людям когда-нибудь сидеть с ним в тишине?

Дэвид: На протяжении тех лет, когда я к нему приходил, была возможность медитировать в его комнате рано утром. Я не помню, как долго можно было это делать, но думаю, что часа полтора. Махарадж находился в комнате, занимаясь своими обычными утренними делами. Он мог возиться где-то рядом, выполняя разную работу, а мог появиться лишь в повязанном вокруг бедер полотенце, если он собирался принять ванну; иногда он просто сидел и читал газету. У меня никогда не было ощущения, что он старается прикладывать сознательные усилия, чтобы учить в тишине, как это делал Рамана Махарши, просто глядя на людей и передавая особую форму милости. Однако он определенно видел состояние умов сидевших в его комнате посетителей и нередко выражал свое недовольство ими.

– Я знаю, кто здесь медитирует, а кто нет, – объявил он внезапно одним утром, – и мне известно, кто на самом деле устанавливает связь со своим бытием. В данный момент этим занят только один человек. Остальные из вас лишь попусту тратят время.

После этого он продолжил заниматься своими делами.

То, что многие люди приходили туда не ради медитации, было правдой. Они просто видели в этом возможность находиться рядом с ним в его доме. Они могли сидеть со скрещенными ногами в его комнате, но вместо медитации большую часть времени они подглядывали за тем, чем он занимался.

Однажды он устал от такого шпионажа и взорвался:

– Люди, зачем вы загромождаете собой мой пол? Вы не медитируете, вы просто загораживаете дорогу! Если вам нужно пойти посидеть где-нибудь, то пойдите посидите час в туалете! По крайней мере, там вы будете заняты чем-то полезным.

Гарриет: А что можно сказать о том времени, когда он проводил беседы? В это время он когда-нибудь сидел в тишине?

Дэвид: В течение дня к нему можно было обращаться с вопросами во время двух сессий: первая проводилась поздним утром, а вторая – вечером. Переводчики присутствовали на обеих сессиях. Во время этих сессий он побуждал людей высказываться, или, по крайней мере, так было, когда я только начал к нему приходить. Позднее он использовал эти сессии для длинных бесед о природе сознания. Он никогда не сидел молча, если у посетителей не находилось, что сказать. Он активно подталкивал их к задаванию вопросов, но если с ним никто не заговаривал, начинал говорить сам.

Мне лишь однажды выпала возможность посидеть с ним в полной тишине. Это произошло в начале влажных летних муссонов. Когда в Бомбее начинается период муссонов, что обычно бывает в конце первой недели июня, идут очень сильные дожди, которые приводят город к полной остановке. Ливневые стоки, как правило, забиваются, и где-то один день люди ходят по колено в воде. И не только в воде. Канализационные сети переполняются, и животные, живущие в них, тонут. Тому, кто отваживается довериться веслам, приходится пробираться через сточные воды, раскисший мусор и трупы всех недавно утонувших животных. Общественный транспорт останавливается, поскольку во многих местах уровень воды слишком высок, чтобы там можно было проехать.

В один из таких дней мы побрели по воде к Махараджу. Нас было двое, и мы остановились в дешевых номерах, которые находились на расстоянии около 200 ярдов от его дома, так что идти было не слишком далеко. Мы смыли с себя грязь, воспользовавшись краном на первом этаже, и поднялись наверх в комнату Махараджа. Увидев нас, он очень удивился. Думаю, он полагал, что наводнение воспрепятствует приходу посетителей. На маратхи он сказал нам, что в этот день сессии проводиться не будут, поскольку некому будет переводить. Я решил, что он хочет, чтобы мы ушли, но мы оба притворились, будто не понимаем, что он пытается нам сказать. После еще одной или двух безуспешных попыток заставить нас уйти он сдался и сел в углу комнаты с газетой в руках, при этом держа ее так, что она заслоняла его лицо, в результате чего мы даже не могли его видеть. Но меня это не тревожило. Я был счастлив одним только тем, что мог находиться с ним в одной комнате. Я более часа просидел с ним в абсолютной тишине, и это было одним из самых чудесных переживаний, которые мне приходилось когда-либо испытывать, находясь рядом с Махараджем. Я ощущал сошедшую на меня глубочайшую, буквально твердую, словно камень, тишину, с каждой минутой становившуюся все глубже и глубже. Был только свет осознавания, который настолько меня заполнил, что думать было абсолютно невозможно. Вы никогда не поймете, насколько чудовищной тяжестью является ум, пока не попробуете хоть какое-то короткое время жить без него – совершенно счастливо, в полной тишине и совершенно безусильно. Большую часть этого времени я смотрел в сторону Махараджа. Иногда он переворачивал страницу и бросал на нас быстрый взгляд, и когда он это делал, то казался все еще раздраженным тем, что мы не ушли. Я внутренне улыбался его раздраженности, поскольку она меня нисколько не задевала. Я не испытывал никакого смущения, никакого замешательства, никакого чувства, что я кому-то себя навязываю. Я просто удовлетворенно отдыхал в своем собственном бытии.

После часа с лишним, проведенного таким образом, он поднялся и выгнал нас. Я выполнил перед ним простирание и ушел. Позднее я задавался вопросом, почему он не сидел в тишине чаще, учитывая ясность того факта, что, пребывая в безмолвии, он излучал очень мощную успокаивающую энергию. Рамана Махарши говорил, что речь нарушает течение тонкой энергии, которую он излучал. Мне всегда было любопытно, происходило ли то же с Махараджем.

Гарриет: И к какому же выводу вы пришли?

Дэвид: Я понял, что безмолвие просто не было свойством его природы. Его метод передачи учения предполагал наличие споров и разговоров. Лишь в такой обстановке он чувствовал себя наиболее комфортно.

Гарриет: Не могли бы вы немного подробнее остановиться на этом?

Дэвид: Здесь я должен оговориться, что то, о чем я буду рассказывать дальше, в основном отражает только мою точку зрения, основанную на наблюдениях за общением Махараджа с приходившими к нему людьми. Это не является тем, что я слышал от него самого.

Когда люди приходили к нему впервые, он просил их рассказать о себе. Он пытался выяснить, какой вид духовного пути они избрали и что их привело к нему. Проходя через зондирующие вопросы Махараджа, посетители в итоге были вынуждены обосновывать свое мировоззрение и свои духовные практики. Это был один уровень взаимодействия. На более глубоком и более тонком уровне Махарадж излучал энергию, шакти, которая успокаивала ваш ум и заставляла вас сознавать то, что находится под поверхностью ума, всех его идей и концепций. А теперь представьте оба эти процесса происходящими одновременно. С помощью ума посетитель лишь конструировал и проговаривал версию своего мировоззрения. В глубине же себя он чувствовал притяжение своей собственной бытийности, знания того, что на самом деле является реальным, отличного от идей, которые он только принимал за реальные. При этом энергия Махараджа постоянно усиливала осознавание этой основы. В какой-то момент посетитель начинал остро сознавать то, что казалось ему двумя соперничающими друг с другом реальностями: концептуальную структуру, которую он только что обрисовал, и реальное переживание, лежащее под ней. Когда такое случалось, на лицах некоторых людей возникало специфическое выражение нерешительности, которое как бы отражало вопрос: «По какому же пути мне идти?» Иногда такой посетитель моментально осознавал, что все его представления и идеи – просто концепции. Тогда он их отбрасывал и погружался в свое собственное бытие. На мой взгляд, это было сутью учительской техники Махараджа. Он не старался убедить вас доводами. Вместо этого он заставлял вас самих исследовать те ваши убеждения, которые вы считали правильными, а затем сметал их, давая вам почувствовать вкус основы, лежащей под всеми вашими концепциями. Если вы были к этому готовы, вы оставляли привязанности к вашим концепциям и пребывали в том, что лежало под ними. Если нет, вы продолжали делать большую ошибку, углубляясь все больше и больше в полное опасностей поле ума. Некоторые люди быстро ухватывали суть. Другие же, те, кто отчаянно цеплялся за структуру своего ума, возвращались снова и снова с вопросами, имевшими целью всего лишь усовершенствование интеллектуального понимания учения Махараджа.

Диалоги с посетителями и споры с ними были неотъемлемой частью его методики. Для того чтобы она работала эффективно, Махарадж требовал от посетителей рассказов о себе и своих мировоззрениях, поскольку ему нужно было, чтобы они увидели, что все их идеи – лишь совершенно нереальные умопредставления. Ему нужно было, чтобы люди посмотрели на свои концепции, поняли их бесполезность и отвергли их ради получения непосредственного опыта.

Следует также отметить, что он ограничивал типы вопросов, на которые у него было желание отвечать. Иногда он говорил новым людям:

– Меня не интересует, что вы слышали или читали. Меня не интересует информация из вторых рук, которую вы получили где-нибудь еще. Меня интересует только ваш собственный опыт. Если у вас есть какие-нибудь вопросы об этом, вы можете их задать.

Впоследствии, после первого вашего диалога с ним, он мог ввести даже еще более жесткие ограничения:

– Мне не интересно отвечать на вопросы, которые предполагают существование отдельной личности, обитающей в теле. Я не принимаю реальности подобной сущности, поэтому для меня такие вопросы являются абсолютно гипотетическими.

И это второе ограничение было действительно убийственным для общения. Вы не могли теперь спросить: «Как мне достичь просветления?» или «Что мне следует делать?», потому что все подобные вопросы допускали существование «я», предположение, которое Махарадж всегда отвергал.

В моей памяти еще очень живы воспоминания о Махарадже, слушающем переводчика, который объясняет ему на маратхи, что сказал кто-нибудь из посетителей. Как только он улавливал суть вопроса, его лицо становилось хмурым, он сжимал кулак, ударял им по полу и кричал: «Калпана! Калпана!», что значит: «Концепция! Концепция!» Иногда это могло стать единственным ответом, который получал посетитель. Махараджа определенно не интересовало муссирование чьих-либо концепций. Он хотел, чтобы люди отбрасывали их, а не обсуждали.

Когда это второе ограничение успешно отсекало большинство из тех вопросов, которые люди обычно любят задавать гуру, Махарадж заполнял возникавший вакуум рассказами о природе сознания. День за днем он продолжал говорить на одну и ту же тему, часто используя одни и те же аналогии. Он объяснял, как сознание возникает, как оно проявляется и как уходит. Вспоминая об этом сегодня, я думаю, что он делал то же, что и древние индийские риши, когда они говорили своим ученикам: «Ты есть Брахман». Когда джняни, установившийся в Брахмане как Брахман, говорит ученикам: «Ты есть Брахман», он не просто передает некую информацию. В этих словах содержатся сила и власть, присущие только джняни. Другие люди тоже могут бесконечно повторять: «Ты есть сознание», «Ты есть Брахман», но это станет просто информацией, которая будет храниться в вашем уме. Когда же это говорит вам джняни, за этим утверждением стоит вся его власть и вся его мощь. Если вы примете эту информацию своим сердцем, своим сознанием, то вы сами переживете это состояние. Если вы воспримете эту информацию только умом, она просто отложится в нем, как некое интересное сообщение.

Если в то время, когда Махарадж без конца говорил вам: «Вы есть сознание», вы принимали эту информацию в полной внутренней тишине, она активировала ваше осознавание сознания до такой степени, что вы чувствовали: «Он не просто что-то мне говорит, он действительно описывает то, чем я являюсь прямо сейчас, в этот самый момент».

Гарриет: С вами случалось что-нибудь подобное этому?

Дэвид: Да, и я думаю, что именно это он подразумевал под «получением знания». Это не было интеллектуальным знанием того, о чем он говорил, и это не было также Самореализацией. Это было состояние, в котором концепции временно исчезали, оставляя простое осознавание бытия, находящегося под ними. Пока такие состояния продолжались, они приносили большую пользу, давая вам уверенность в том и прямое переживание того, что есть нечто реальное и неизменное, нечто такое, что существует независимо от того, присутствует ум или нет.

Гарриет: Все это очень интересно, но, как вы сами заметили, в основном это ваши личные предположения. А сам Махарадж когда-нибудь это подтверждал? Говорил ли он, что это было тем, что он делал или пытался сделать для приходивших к нему людей?

Дэвид: Прямо не говорил. Он никогда не объяснял и не анализировал свои учительские приемы, или, по крайней мере, не тогда, когда я там находился. Большинство из только что высказанных соображений – результат моего собственного опыта и моего толкования происходивших там при мне событий. Однако суть остается неоспоримой: люди приходили к Махараджу, у них происходил с ним разговор или завязывался спор, и в какой-то момент они отбрасывали все свои идеи, поскольку убеждались в том, что прямое переживание обесценивает все давно накопленные и лелеемые ими представления.

Позвольте мне рассказать вам об одном разговоре, который произошел у меня с Махараджем, поскольку он хорошо и обстоятельно подтверждает то, что я только что пытался объяснить. Замечу сначала, что иногда я затевал спор с Махараджем только потому, что знал, что он любит, когда люди с ним спорят. Ему нравилось пикироваться в ходе обсуждений, и если никто не хотел высказаться или задать вопрос, я брал инициативу на себя и начинал с ним дискуссию.

Я не могу точно вспомнить, что мы еще обсуждали в тот день, но хорошо помню, что был момент, когда мы говорили около пяти минут, в течение которых я старался указать ему на одно противоречие, которое я якобы увидел в его учении. В свою очередь он старательно меня убеждал, что никакого противоречия там нет. Все это происходило в очень добродушной атмосфере, и думаю, что он знал, что я дискутировал с ним, во-первых, потому что мы оба любили разговоры и споры на духовные темы, и, во-вторых, потому что ни у кого из остальных присутствовавших не было неотложных вопросов. Однако примерно через пять минут он решил прекратить эту дискуссию:

– Я не думаю, что ты действительно понял цель моих диалогов здесь. Я не рассказываю все эти вещи людям только ради того, чтобы убедить их, что все это является правдой. Я говорю обо всем этом не для того, чтобы люди могли построить некую рационально обоснованную философию, свободную от противоречий. Когда я говорю все эти слова, я обращаюсь вовсе не к вашему уму. Я направляю их прямо в ваше сознание. Я высаживаю эти слова в вашем сознании. Если вы нарушаете процесс их приживления там, обсуждая их смысл, им не удается пустить корни. Однако, как только мои слова приживутся в вашем сознании, они прорастут, вырастут и в должный момент принесут плоды. И это никак не зависит от вас. Все это происходит само по себе. Однако если вы слишком много размышляете об этих словах или обсуждаете их значение, вы отодвигаете время их созревания.

Все это было сказано с большой сердечностью. И при этом он был в тот момент очень и очень серьезен.

Пристально посмотрев на меня, он очень строго сказал:

– Хватит разговоров. Молчи и дай словам делать их работу!

Конец разговора. Я всегда вспоминаю его с радостью и оптимизмом. Я чувствую, что был благословлен его присутствием и получил благословение на будущее теми словами истины, которые он во мне посадил. Думаю, эти слова пребудут со мной всегда, и знаю, что в положенный момент они расцветут.

Гарриет: И вы подчинились его указаниям? Вы перестали думать о его учении?

Дэвид: До вашего сегодняшнего прихода я действительно много лет не думал о его учении. Я даже не читал многие из новых книг, содержащих диалоги с Махараджем. В одной из них есть тот ответ, который я упоминал несколько минут назад: «Чем больше я слушаю Махараджа, тем больше понимаю, что хочет мне сказать Бхагаван», но я лишь несколько лет назад узнал об этом.

Моя бывшая жена Васанта, читая однажды книгу, сказала:

– Это о ком-то из Раманашрама. Ты не знаешь, кто это?

Она прочла несколько строк, и я понял, что это был я.

Обычно я прочитывал книгу «Я есть То» от корки до корки примерно один раз в год, но теперь я совсем в нее не заглядываю. Только иногда, бывая в библиотеке Раманашрама, я беру ее в руки и читаю вступительные слова двадцать третьей главы. Эти слова чудесно описывают состояние джняни, и я никогда не устаю их перечитывать. Кроме разве что этого, я редко теперь думаю об учении или читаю о нем.

Должен сказать, что моя голова в более чем достаточной степени наполнена другими концепциями, которые, словно гербициды, воздействуют на слова истины, посаженные во мне Махараджем. И все же во мне живет огромная вера в непреодолимую силу его слов. Рано или поздно они принесут свои плоды.

Гарриет: Рамеш Балсекар говорил: «Самым эффективным усилием является непосредственное осознанное восприятие реальности». Некоторые люди понимают смысл этих слов таким образом, что если вы не получаете прямого переживания в течение того времени, когда гуру (в данном случае Махарадж) говорит с вами, то вы не получите его никогда. Вы уверены в том, что в данном случае вы не занимаетесь самообманом?

Дэвид: В том, что вы говорите, есть определенный смысл. Если вы не позволяли своему интеллекту стоять на пути, когда говорил Махарадж, его слова и сила, содержащаяся в них, делали свою работу. Когда он говорил, он не просил вас участвовать в этом процессе никоим образом. Как он мог просить вас что-либо делать, если он знал, что вы не существуете? Он не просил вас понять и не говорил: «Делай это и ты достигнешь просветления». Он вообще к вам не обращался. Он направлял свои слова непосредственно в ваше сознание в попытке заставить вас осознать, кем вы являетесь на самом деле. Однако если его слова не давали немедленного результата, он знал, что они могут принести пользу потом. Вспомните, что произошло с ним самим. Сиддхарамешвар сказал ему, что он есть Брахман. Нисаргадатта бился над этим три года, пока, наконец, не оставил сомнения и не познал истинность этого.

Слова джняни обладают особой силой, и эта сила не исчезает через пару секунд после того, как джняни эти слова произнес. Эта сила продолжает оставаться действенной, продолжает свою работу.

Гарриет: Сам Махарадж подтверждал это?

Дэвид: Да. Я уже не помню, как возникла эта тема, но слышал, как он сказал: «Слова просветленных существ обладают силой, дающей им долгую жизнь. Великие святые прошлого проповедовали свои учения, и эти учения сохранились благодаря присущей им силе и власти. Другие люди также могли говорить то же самое и в те же времена, но их слова уже исчезли, поскольку они не обладали силой. Но слова джняни пережили века, потому что им присуща сила и власть Атмана».

Я пересказал этот ответ Пападжи, когда брал у него интервью несколько лет назад, и он со всей уверенностью его подтвердил.

Гарриет: Когда вы говорите, что эти слова «пережили века», вы имеете в виду, что они сохранились только в книгах, как памятные высказывания, или они все еще имеют силу, чтобы пробуждать людей, даже спустя столетия после того, как они были сказаны? Разве непосредственное присутствие учителя при этом не является необходимым?

Дэвид: Думаю, мне следовало бы сказать, что живой гуру в человеческом облике необходим для всех, кроме разве что тех людей, которые более всего созрели для реализации Атмана. Однако в результате даже одной встречи с настоящим гуру и нахождения рядом с ним вы навсегда обретаете его присутствие. Вы можете настроиться на его присутствие, его милость и силу любыми путями: глядя на его фотографию, думая о нем или читая его слова.

Гарриет: И снова я хочу уточнить: это ваше личное мнение или вы располагаете каким-либо подтверждением этого, полученным от Махараджа?

Дэвид: Я помню один разговор, состоявшийся у меня с Махараджем, когда я впервые пришел к нему. Я не помню, с чего мы его начали, но кончился он тем, что мы заговорили о силе гуру и всевозможных путях ее проявления. Я находился под большим впечатлением от книги «Я есть То», был очень ею увлечен, и сказал об этом Махараджу.

Он не сказал на самом деле, что, благодаря чтению слов ушедшего из жизни гуру, человек может стать просветленным, но он ясно дал понять, что слова просветленного существа, даже будучи написанными в книге, заряжены энергией, которая может быть воспринята будущими поколениями. Думаю, я поднял этот вопрос по причине моих отношений с Раманой Махарши. Этим «гипотетическим» человеком, который открыл для себя слова великого, но уже оставившего этот мир гуру, был я. Наверное, я действительно хотел узнать, мог ли Рамана Махарши быть гуру для такого человека, как я, родившегося спустя годы после его смерти. Махарадж не ответил на мой вопрос, но он убедил меня в том, что в записях учения гуру присутствует значительная доля его силы и могущества.

Через какое-то время я пришел к выводу, что живой гуру в человеческой форме действительно необходим подавляющему большинству людей, но в то же время я испытываю огромное уважение к силе, содержащейся в записанных словах гуру.

Гарриет: Этот диалог был записан? Я думаю, что он может быть очень важным для многих таких людей, как я, открывших для себя Махараджа через много лет после его смерти.

Дэвид: Сомневаюсь. Это была очень спокойная дневная сессия, и нас присутствовало там лишь несколько человек. Впрочем, никакой организованной записи не велось никогда. Люди, у которых были магнитофоны, приносили их с собой и записывали с тех мест, где они сидели. Кроме того, даже такие записи делались лишь в течение последних двух лет, а когда я пришел впервые, вряд ли вообще кто-нибудь это делал.